Автор книги: Фрейд

Книга: Фрейд Психология масс и анализ человеческого Я

Фрейд - Фрейд Психология масс и анализ человеческого Я читать книгу онлайн

 З.ФРЕЙД
"Психология масс и анализ человеческого

"Я",  

издательство "Современные проблемы",  Н. А. Стол-

ляр, М., 1926 г.,)  

I. ВВЕДЕНИЕ

 Противоположность между индивидуальной пси-

хологией  и  социальной  психологией  (или  психологией

масс),  кажущаяся на первый взгляд весьма значительной,

оказывается  при  тщательном исследовании не столь рез-

кой. Хотя индивидуальная психология построена на наблю-

дении над отдельным человеком и занимается исследовани-

ем тех путей,  идя которыми индивид стремится  получить

удовлетворение своих влечений,  однако при этом ей при-

ходится лишь изредка,  при определенных  исключительных

условиях,  не принимать во внимание отношений этого ин-

дивида к другим индивидам.  В душевной жизни одного че-

ловека другой всегда оценивается как идеал, как объект,

как сообщник или как противник,  и поэтому индивидуаль-

ная  психология с самого начала является одновременно и

социальной  психологией  в  этом  распространенном,  но

весьма  правильном  смысле.  Отношение индивида к своим

родителям, к братьям и сестрам, к своему любовному объ-

екту, к своему врачу, следовательно, все те взаимоотно-

шения,  которые до сих пор были преимущественно предме-

том психоаналитического исследования, могут быть оцене-

ны как социальные феномены и противопоставлены  некото-

рым  другим процессам,  названным нами нарцистическими,

при которых удовлетворение  влечений  избегает  влияния

других людей или отказывается от контакта с ними.  Сле-

довательно,  противоположность между социальными и нар-

цистическими -- Bleuler сказал бы, может быть, аутисти-

ческими --душевными актами принадлежит к области  инди-

видуальной психологии и не может служить признаком, от-

деляющим ее от  социальной  психологии  или  психологии

масс. В вышеупомянутых взаимоотношениях с родителями, с

братьями и сестрами, с любимым лицом, с другом и с вра-

чом, человек испытывает всегда влияние одного лишь лица

или очень ограниченного числа лиц,  из  которых  каждое

имеет огромное значение для него.  Вошло в обыкновение,

говоря о социальной психологии или о  психологии  масс,

не  обращать внимания на эти взаимоотношения и выделять

в качестве предмета исследования одновременное влияние,

оказываемое на человека большим числом людей, с которы-

ми он связан в каком-нибудь одном отношении,  в то вре-

мя,  как  во  многих других отношениях он может быть им

чужд.  Итак,  психология масс занимается  исследованием

отдельного человека как члена племени,  народа,  касты,

сословия,  института или как составной части человечес-

кой  толпы,  организовавшейся  в  массу к определенному

времени для определенной цели.  После того, как эта ес-

тественная связь прекращалась, можно было оценивать яв-

ления, происходящие при этих особых условиях, как выра-

жение  особого,  неподдающегося  дальнейшему разложению

влечения,  социального влечения -- herd instinct, group

mind,  -- не проявляющегося в других ситуациях.  Против

этого мы возражаем, что нам трудно придать моменту чис-

ленности такое большое значение, в силу которого он сам

по себе мог бы будить в душевной жизни человека  новое,

до тех пор инактивное влечение. Обратим внимание на две

другие возможности:  что социальное влечение  может  не

быть  первоначальным,  может  подвергнуться дальнейшему

разложению и что корни его развития можно найти в более

тесном кругу как,  например,  в семье. Психология масс,

хотя и находящаяся в зачаточном состоянии, обнимает не-

обозримое множество индивидуальных проблем и ставит пе-

ред исследователем необозримое множество задач, которые

в настоящее время даже не обособлены еще вполне друг от

друга.  Одна лишь классификация различных форм  масс  и

описание  выявляемых  ими психических феноменов требует

огромного наблюдения и подробного изложения;  по  этому

вопросу  имеется  уже богатая литература.  Всякий,  кто

сравнит размеры этой небольшой работы с объемом  психо-

логии масс, тот, конечно, сразу поймет, что здесь будут

затронуты лишь немногие вопросы из всего  материала.  И

действительно, здесь будут разобраны некоторые вопросы,

к которым исследование  глубин  психоанализа  проявляет

особый  интерес.                                       

  II.  ОПИСАНИЕ  МАССОВОЙ ДУШИ У ЛЕБОНА

Вместо определения массовой души, мне кажется более це-

лесообразным  начать с указания на ее проявления и вых-

ватить из них некоторые особенно поразительные и харак-

терные факты,  с которых можно начать исследование.  Мы

достигнем и той и другой цели, если обратимся к некото-

рым страницам из книги Лебона "Психология масс"1, впол-

не заслуженно пользующейся  известностью.  Уясним  себе

еще раз суть дела: если бы психология, предметом иссле-

дования которой являются наклонности,  влечения, мотивы

и намерения индивида вплоть до его действий и отношений

к своим ближним, до конца разрешила свою задачу и выяс-

нила  бы  все эти взаимоотношения,  то она очутилась бы

внезапно перед новой задачей,  которая оказалась бы для

нее неразрешимой:  она должна была бы объяснить тот по-

разительный факт,  что ставший ей понятным индивид  при

определенном условии чувствует, мыслит и действует ина-

че,  чем этого можно было бы ожидать,  и этим  условием

является приобщение к человеческой толпе,  которая при-

обрела качество психологической массы.  Что такое "мас-

са",  благодаря чему она приобретает способность оказы-

вать такое сильное влияние на душевную жизнь индивида и

в  чем  заключается душевное изменение,  к которому она

обязывает индивида?  Ответ на эти три вопроса  является

задачей теоретической психологии. Очевидно, лучше всего

исходить из третьего вопроса. Наблюдение измененной ре-

акции индивида дает материал для психологии масс;  каж-

дой попытке объяснения должно  предшествовать  описание

того,  что должно быть объяснено. Я привожу слова Лебо-

на.  Он пишет (стр.  165).  "Самый поразительный  факт,

наблюдающийся  в  одухотворенной  толпе (psychologische

Masse),  следующий: каковы бы ни были индивиды, состав-

ляющие ее,  каков бы ни был их образ жизни, занятия, их

характер или ум,  одного их превращения в толпу  доста-

точно для того,  чтобы у них образовался род коллектив-

ной души,  заставляющей их чувствовать,  думать и дейс-

твовать  совершенно иначе,  чем думал бы,  действовал и

чувствовал каждый из них в отдельности.  Существуют та-

кие идеи и чувства,  которые возникают и превращаются в

действия лишь у индивидов,  составляющих толпу. Одухот-

воренная толпа представляет временный организм, образо-

вавшийся из разнородных элементов,  на  одно  мгновение

соединившихся  вместе  подобно  тому,  как  соединяются

клетки,  входящие в состав живого тела и образующие пу-

тем этого соединения новое существо,  обладающее свойс-

твами,  отличающимися от тех,  которыми обладает каждая

клетка в отдельности". Мы позволяем себе прервать изло-

жение Лебона нашими комментариями и  высказываем  здесь

следующее  замечание:  если  индивиды в массе связаны в

одно целое, то должно существовать нечто связывающее их

друг с другом, и этим связующим звеном может быть имен-

но то,  что характерно для массы. Однако Лебон не отве-

чает на этот вопрос;  он занимается исследованием пере-

мены, происходящей с индивидом в массе, и описывает его

в выражениях,  вполне согласующихся с основными предпо-

сылками нашей психологии глубин.  (Стр. 166). "Нетрудно

заметить, насколько изолированный индивид отличается от

индивида в толпе, но гораздо труднее определить причины

этой разницы. Для того, чтобы хоть несколько разъяснить

себе эти причины, мы должны вспомнить одно из положений

современной психологии, а именно: что явления бессозна-

тельного играют выдающуюся роль не только в  органичес-

кой жизни,  но и в отправлениях ума. Сознательная жизнь

ума составляет лишь очень малую часть  по  сравнению  с

его бессознательной жизнью.  Самый тонкий аналитик, са-

мый проницательный наблюдатель  в  состоянии  подметить

лишь  очень небольшое число бессознательных двигателей,

которым он повинуется. Наши сознательные поступки выте-

кают из субстрата бессознательного, создаваемого в осо-

бенности влияниями наследственности.  В этом  субстрате

заключаются  бесчисленные наследственные остатки,  сос-

тавляющие собственно душу расы. Кроме открыто признава-

емых  нами причин,  руководящих нашими действиями,  су-

ществуют еще тайные причины,  в которых мы не признаем-

ся,  но за этими тайными есть еще более тайные,  потому

что они неизвестны нам самим.  Большинство наших  ежед-

невных  действий  вызывается скрытыми двигателями,  ус-

кользающими от нашего наблюдения".  В массе  стираются,

по  мнению Лебона,  индивидуальные достижения людей,  и

благодаря этому  исчезает  их  оригинальность.  Расовое

бессознательное выступает на первый план,  гетерогенное

утопает в гомогенном.  Мы скажем: психическая надстрой-

ка, развивавшаяся столь различно у различных индивидов,

рушится,  и при этом обнаруживается однородный  у  всех

бессознательный  фундамент.  Таким образом была бы осу-

ществлена средняя характеристика индивидов,  составляю-

щих массу.  Однако Лебон находит, что у них проявляются

и новые качества,  которыми они до сих пор не обладали.

Обоснование  этого  он  ищет в трех различных моментах.

(Стр.  168).  "Первая из этих причин заключается в том,

что индивид в толпе приобретает,  благодаря только чис-

ленности,  сознание непреодолимой силы,  и это сознание

позволяет  ему  поддаться таким инстинктам,  которым он

никогда не дает волю,  когда он бывает один. В толпе же

он тем менее склонен обуздывать эти инстинкты, что тол-

па анонимна и потому не несет на себе  ответственности.

Чувство ответственности,  сдерживающее всегда отдельных

индивидов,  совершенно исчезает в толпе".  Мы,  с нашей

точки зрения,  придаем небольшое значение появлению но-

вых качеств.  Нам достаточно сказать, что индивид нахо-

дится  в массе в таких условиях,  которые позволяют ему

отбросить вытеснение  своих  бессознательных  влечений.

Мнимо  новые качества,  обнаруживаемые индивидом,  суть

проявления этого бессознательного, в котором содержится

все зло человеческой души; нам нетрудно понять исчезно-

вение совести или чувства ответственности при этих  ус-

ловиях. Мы уже давно утверждали, что ядром так называе-

мой совести является "социальный страх".  Некоторое от-

личие  взгляда Лебона от нашего возникает благодаря то-

му, что его понятие бессознательного не вполне совпада-

ет с понятием о том же, принятым психоанализом. Бессоз-

нательное Лебона содержит прежде всего глубочайшие  от-

личительные черты расовой души,  находящейся собственно

вне рассмотрения психоанализа. Правда, мы признаем, что

ядро человеческого "Я", которому принадлежит "архаичес-

кое наследство" человеческой  души  бессознательно;  но

кроме  того,  мы  обособляем "вытесненное бессознатель-

ное",  явившееся результатом некоторой части этого нас-

ледства. Это понятие вытесненного отсутствует у Лебона.

(Стр. 168).  "Вторая причина, -- зараза, также способс-

твует образованию в толпе специальных свойств и опреде-

ляет их направление. Зараза представляет такое явление,

которое легко указать, но не объяснить; ее надо причис-

лить к разряду гипнотических явлений, к которым мы сей-

час перейдем.  В толпе всякое чувство,  всякое действие

заразительно,  и  притом  в такой степени,  что индивид

очень легко приносит в жертву свои личные интересы  ин-

тересу коллективному.  Подобное поведение, однако, про-

тиворечит человеческой природе, и потому человек спосо-

бен  на  него  лишь тогда,  когда он составляет частицу

толпы".  Эта фраза послужит впоследствии основанием для

одного важного предположения.  (Стр. 169). "Третья при-

чина,  и притом самая важная, обусловливающая появление

у индивидов в толпе таких специальных свойств,  которые

могут не встречаться у них в  изолированном  положении,

это -- восприимчивость к внушению; зараза, о которой мы

только что говорили,  служит лишь следствием этой восп-

риимчивости.  Чтобы понять это явление, следует припом-

нить некоторые новейшие открытия физиологии.  Мы  знаем

теперь, что различными способами можно привести индиви-

да в такое состояние,  когда у него исчезает сознатель-

ная  личность,  и  он  подчиняется всем внушениям лица,

заставившего его придти в это  состояние,  совершая  по

его приказанию поступки,  часто совершенно противореча-

щие его личному характеру и  привычкам.  Наблюдения  же

указывают,  что индивид, пробыв несколько времени среди

действующей толпы,  под влиянием ли токов, исходящих от

этой толпы,  или каких-либо других причин, -- неизвест-

но, приходит скоро в такое состояние, которое очень на-

поминает   состояние  загипнотизированного  субъекта...

Сознательная личность у загипнотизированного совершенно

исчезает,  так же как воля и рассудок,  и все чувства и

мысли направляются волей гипнотизера. Таково же прибли-

зительно положение индивида, составляющего частицу оду-

хотворенной толпы. Он уже не сознает своих поступков, и

у  него,  как у загипнотизированного,  одни способности

исчезают, другие же доходят до крайней степени напряже-

ния.  Под  влиянием внушения такой субъект будет совер-

шать известные действия с неудержимой стремительностью;

в  толпе же эта неудержимая стремительность проявляется

с еще большей силой, так как влияние внушения, одинако-

вого для всех,  увеличивается путем взаимности".  (Стр.

170). "Итак, исчезновение сознательной личности, преоб-

ладание личности бессознательной,  одинаковое направле-

ние чувств и идей, определяемое внушением, и стремление

превратить  немедленно в действие внушенные идеи -- вот

главные черты, характеризующие индивида в толпе. Он уже

перестает быть сам собою и становится автоматом,  у ко-

торого своей воли не существует".  Я привел эту  цитату

так  подробно  для того,  чтобы подтвердить,  что Лебон

действительно считает состояние индивида в толпе гипно-

тическим,  а не только сравнивает его с таковым.  Мы не

усматриваем здесь никакого противоречия, мы хотим толь-

ко  подчеркнуть,  что  обе  последние причины перемены,

происходящей с индивидом в массе, заразительность и по-

вышенная внушаемость,  очевидно, не равноценны, так как

заразительность тоже есть проявление  внушаемости.  Нам

кажется,  что  влияние  обоих  моментов  также не резко

разграничено в тексте Лебона. Может быть, мы лучше все-

го  истолкуем  его мнение,  если мы отнесем заразитель-

ность за счет влияния отдельных участников  массы  друг

на друга,  суггестивные же явления в массе, связанные с

феноменами  гипнотического  воздействия,  указывают  на

другой источник. На какой? У нас должно получиться ощу-

щение неполноты от того,  что одна из главных составных

частей этого воздействия,  а именно:  лицо,  являющееся

для массы гипнотизером,  не упомянуто в изложении Лебо-

на.  Все-таки он отличает от этого покрытого мраком об-

ворожительного влияния заразительное действие, оказыва-

емое отдельными лицами друг на друга, благодаря которо-

му усиливается первоначальная суггестия. Лебон указыва-

ет  еще  один  важный  момент для суждения об индивиде,

участвующем в массе. (Стр. 170). "Таким образом, стано-

вясь частицей организованной толпы,  человек спускается

на несколько ступеней ниже по лестнице  цивилизации.  В

изолированном положении он, быть может, был бы культур-

ным человеком;  в толпе -- это варвар,  т.  е. существо

инстинктивное.  У него обнаруживается склонность к про-

изволу,  буйству, свирепости, но также и к энтузиазму и

героизму,  свойственным первобытному человеку. Он оста-

навливается особенно еще на понижении  интеллектуальной

деятельности,  которое  претерпевает  человек благодаря

причастности к массе"2. Оставим теперь индивида и обра-

тимся к описанию массовой души в том виде,  в каком она

очерчена у Лебона. В этом отношении нет ни одной черты,

происхождение  и выявление которой представило бы труд-

ности для психоаналитика. Лебон сам указывает нам путь,

отмечая  аналогию с душевной жизнью первобытных людей и

детей.  (Стр. 176). Масса импульсивна, изменчива, разд-

ражительна.  Ею руководит почти исключительно бессозна-

тельная сфера3. Импульсы, которым повинуется масса, мо-

гут быть,  смотря по обстоятельствам,  благородными или

жестокими,  героическими или трусливыми,  но во  всяком

случае  они  настолько повелительны,  что они побеждают

личное и даже инстинкт самосохранения. (Стр. 193). Мас-

са  ничего  не  делает  преднамеренно.  Если масса даже

страстно чего-нибудь хочет, то все-таки это продолжает-

ся недолго,  она неспособна к длительному хотенью.  Она

не выносит никакой отсрочки между своим желанием и осу-

ществлением его.  У нее есть чувство всемогущества, для

индивида в толпе исчезает понятие о невозможном4. Масса

чрезвычайно  легко поддается внушению,  она легковерна,

она лишена критики,  невероятное для нее не существует.

Она мыслит картинами, которые вызывают одна другую так,

как они появляются у индивида  в  состоянии  свободного

фантазирования.  Они не могут быть измерены никакой ра-

зумной  инстанцией  по  аналогии  с  действительностью.

Чувства  массы  всегда очень просты и чрезмерны.  Итак,

масса не знает ни сомнений,  ни колебаний. В толковании

сновидений,  которому  мы  обязаны  наилучшим познанием

бессознательной душевной жизни, мы следуем техническому

правилу,  согласно  которому мы не обращаем внимания на

сомнения и неуверенность в передаче сновидения и  трак-

туем  каждый  элемент  явного содержания сновидения как

нечто вполне достоверное.  Мы относим сомнение и неуве-

ренность за счет воздействия цензуры, которой подверга-

ется работа сновидения,  и предполагаем,  что первичные

мысли сновидения не знают сомнений и неуверенности, как

вида критической работы. Как содержание, они могут, ко-

нечно,  иметь место, как и все другое, в дневных остат-

ках,  ведущих к сновидению.  (См.  "Толкование сновиде-

ний",  5.  Изд. 1919 г. стр. 386.) Она переходит немед-

ленно к самым крайним действиям; высказанное подозрение

превращается у нее тотчас в неопровержимую истину,  за-

родыш антипатии -- в дикую ненависть (стр.  186). Такое

же  повышение всех эмоциональных побуждений до крайнос-

ти,  до безграничности характерно для аффективности ре-

бенка;  оно повторяется в жизни сновидения, где, благо-

даря господствующему в бессознательном изолированию от-

дельных  эмоциональных  побуждений,  легкая досада днем

проявляется в виде пожелания смерти виновному  лицу,  а

намек  на  какое-либо  искушение превращается в причину

преступного действия,  изображенного в сновидении.  Д-р

Hans  Sachs  сделал отличное замечание по этому поводу:

"То,  что сновидение сообщило нам о наших взаимоотноше-

ниях с настоящей действительностью, то мы затем находим

в сознании,  и нас не должно удивить,  если мы  находим

чудовище, виденное нами под увеличительным стеклом ана-

лиза,  в виде инфузории" (cм. "Толкование сновидений").

Склонная  сама  ко  всему крайнему,  масса возбуждается

только чрезмерными раздражениями. Тот, кто хочет влиять

на нее, не нуждается ни в какой логической оценке своих

аргументов;  он должен рисовать  самые  яркие  картины,

преувеличивать  и  повторять все одно и то же.  Так как

масса не сомневается в истинности  или  ложности  своих

аргументов и имеет при этом сознание своей силы, то она

столь же нетерпима,  как и доверчива к авторитету.  Она

уважает силу и мало поддается воздействию доброты,  оз-

начающей для нее лишь своего рода слабость. Она требует

от своих героев силы,  и даже насилия. Она хочет, чтобы

ею владели, чтобы ее подавляли. Она хочет бояться свое-

го властелина. Будучи в основе чрезвычайно консерватив-

на, она питает глубокое отвращение ко всем новшествам и

успехам  -- и безграничное благоговение перед традицией

(стр.  189).  Чтобы иметь правильное суждение о  нравс-

твенности масс,  нужно принять во внимание, что при со-

вокупности индивидов,  составляющих массу, отпадают все

индивидуальные задержки; и все жестокие, грубые, разру-

шительные инстинкты, дремлющие в человеке как пережиток

первобытных  времен,  пробуждаются для свободного удов-

летворения влечений.  Но массы  способны  под  влиянием

внушения и на поступки высшего порядка: отречение, пре-

данность идеалу, бескорыстие. В то время как у индивида

личная выгода является очень сильной,  почти единствен-

ной двигательной пружиной,  у масс она очень редко выс-

тупает на первый план. Можно говорить об облагораживаю-

щем действии массы на индивида.  (Стр. 192). В то время

как  интеллектуальная  деятельность массы всегда далеко

отстает от интеллектуальной деятельности  индивида,  ее

поведение в этическом отношении может: либо значительно

превосходить поведение индивида,  либо далеко отставать

от него.  Некоторые другие черты характеристики, данной

Лебоном,  проливают свет на правильность отождествления

массовой  души с душой первобытных людей.  У масс могут

существовать и уживаться наряду  друг  с  другом  самые

противоположные идеи без того,  чтобы из их логического

противоречия рождался конфликт.  Но то же  самое  имеет

место в бессознательной душевной жизни отдельных людей,

детей и невротиков,  как это было  уже  давно  доказано

психоанализом.  У маленького ребенка существуют, напри-

мер,  в течение очень долгого времени амбивалентные ус-

тановки чувствований в отношении к самому близкому лицу

без того,  чтобы одна из них мешала проявлению  другой,

ей  противоположной.  Если  дело доходит,  наконец,  до

конфликта между обеими установками,  то он  разрешается

таким  образом,  что ребенок меняет объект,  передвигая

одно из амбивалентных чувствований на  замещающий  объ-

ект. Из истории развития невроза у взрослого можно так-

же узнать, что подавленное чувствование часто продолжа-

ет  существовать  в течение долгого времени в бессозна-

тельных или даже сознательных фантазиях, содержание ко-

торых,  разумеется,  прямо противоречит господствующему

стремлению,  без того,  чтобы из этой противоположности

родился  протест  "Я"  против того,  что оно отвергает.

Фантазия в течение  некоторого  времени  терпима,  пока

внезапно  --  обычно  вследствие повышения аффективного

состояния -- не рождается конфликт между нею и  "Я"  со

всеми вытекающими отсюда последствиями. В процессе раз-

вития от ребенка до взрослого человека дело вообще  до-

ходит  до все больше и больше распространяющейся интег-

рации личности, до объединения отдельных влечений и це-

левых  устремлений,  выросших  в ней независимо друг от

друга.  Диалогичный процесс в области сексуальной жизни

издавна уже известен нам как объединение всех сексуаль-

ных влечений в окончательную  генитальную  организацию.

(Три статьи о теории полового влечения. Психотерапевти-

ческ, библиот., вып. III, Москва, кн-во "Наука", 1911).

Многочисленные известные нам примеры показывают,  впро-

чем, что объединение "Я", как и объединение либидо, мо-

жет потерпеть неудачу: таковы примеры естествоиспытате-

лей,  продолжающих верить в священное писание и др. Да-

лее  масса  подвержена  поистине магической силе слова,

вызывающего в массовой душе ужаснейшие бури и способно-

го также успокоить ее.  (Стр.  235).  "Ни рассудок,  ни

убеждение не в состоянии бороться против известных слов

и  известных  формул.  Они  произносятся перед толпой с

благоговением,  -- и тотчас же выражение лиц становится

почтительным, и головы склоняются". Стоит только вспом-

нить при этом табу имен у первобытных народов и те  ма-

гические силы, которые они связывают с именами и слова-

ми5.  И наконец:  массы никогда не знали жажды  истины.

Они требуют иллюзий,  от которых они не могут отказать-

ся.  Ирреальное всегда имеет у них  преимущество  перед

реальным,  несуществующее  оказывает  на  них  столь же

сильное влияние,  как и существующее.  У них есть явная

тенденция не делать разницы между ними (стр.  203).  Мы

показали,  что это преобладание фантастической жизни  и

иллюзий,  возникающих в результате неисполненного жела-

ния,  является определяющим началом для психологии нев-

розов.  Мы нашли, что для невротика имеет силу не обыч-

ная объективная реальность,  а психическая  реальность.

Истерический  симптом  основывается  на  фантазии  и не

воспроизводит действительного  переживания;  навязчивое

невротическое  сознание  своей  вины  основано на факте

злого намерения,  которое никогда не было осуществлено.

Как в сновидении и в гипнозе, так и в душевной деятель-

ности массы принцип реальности отступает на задний план

перед силой аффективно напряженных желаний. То, что Ле-

бон говорит о вождях массы, менее исчерпывающе, и в нем

нельзя уловить определенной закономерности.  Он полага-

ет, что как только живые существа соберутся в некотором

количестве,  -- независимо от того,  будет ли это стадо

животных или толпа людей,  -- они инстинктивно подчиня-

ются авторитету вождя (стр.  247). Масса -- это послуш-

ное стадо,  не могущее жить без властелина.  В ней нас-

только  сильна жажда повиновения,  что она инстинктивно

покоряется тому, кто объявляет себя ее властелином. Ес-

ли  в  массе имеется потребность в вожде,  то он должен

все-таки обладать соответствующими личными  качествами.

Он должен сам горячо верить (в идею), чтобы будить веру

в массе; он должен обладать сильной импонирующей волей,

передающейся от него безвольной массе.  Затем Лебон об-

суждает различные виды вождей и приемы, с помощью кото-

рых они влияют на массы.  В общем он считает, что вожди

оказывают свое влияние благодаря идеям,  к которым  они

сами  относятся  фанатически.  Этим идеям,  равно как и

вождям,  он приписывает сверх того таинственную непрео-

долимую силу,  которую он называет "престижем" (обаяни-

ем).  Престиж -- это род господства над нами  индивида,

идеи или вещи.  Это господство парализует все критичес-

кие способности индивида и наполняет его душу почтением

и удивлением.  Оно может вызвать чувство, подобное гип-

нотическому ослеплению (стр.  259). Он различает приоб-

ретенный  или  искусственный  и личный престиж.  Первый

доставляется именем,  богатством,  репутацией;  престиж

(обаяние) мнений,  литературных и художественных произ-

ведений создается путем традиций.  Так как во всех слу-

чаях он имеет корни в прошлом, то он дает мало материа-

ла для  понимания  этого  загадочного  влияния.  Личным

престижем обладают немногие лица, которые благодаря ему

становятся вождями;  все подчиняется им как  будто  под

влиянием магнетического очарования. Однако всякий прес-

тиж зависит также и от успеха  и  может  исчезнуть  под

влиянием неудачи (стр.  268).  Мы не получаем впечатле-

ния, что у Лебона роль вождя и значение престижа приве-

дены  в  правильную  связь со столь блестящим описанием

массовой души.                                         

 III. ДРУГИЕ ОЦЕНКИ КОЛЛЕКТИВНОЙ ДУШЕВНОЙ ЖИЗНИ

 Мы воспользовались изложением Лебона как введени-

ем,  так как оно,  придавая большое значение  бессозна-

тельной душевной жизни, вполне совпадает с нашими собс-

твенными психологическими взглядами.  Но мы должны ска-

зать,  что собственно ни одно из положений этого автора

не является чем-то новым.  Все обезличивающее и унижаю-

щее,  что он говорит о проявлениях массовой души,  было

уже высказано до него другими авторами с такой же опре-

деленностью и такой же враждебностью;  все это неоднок-

ратно уже повторялось с  древнейших  времен  литературы

мыслителями,  государственными  людьми и поэтами6.  Оба

положения,  в которых заключаются важнейшие взгляды Ле-

бона,  положение  о коллективном торможении интеллекту-

альной деятельности и положение о  повышении  аффектив-

ности в массе, были недавно формулированы Сигеле7. Осо-

бенностями изложения Лебона остаются только  обе  точки

зрения  бессознательного  и сравнения с душевной жизнью

первобытных народов.  Но и они,  конечно, затрагивались

часто до него. Но больше того: описание и оценка массо-

вой души в том виде, в каком их дают Лебон и другие ав-

торы, отнюдь не остались незыблемыми. Нет никакого сом-

нения в том, что все эти раньше описанные феномены мас-

совой души были правильно подмечены;  но можно отметить

также и другие, диаметрально противоположные проявления

массы,  на  основании  которых можно дать гораздо более

высокую оценку массовой души. Уже Лебон был готов приз-

нать,  что при некоторых обстоятельствах нравственность

массы может быть выше,  чем нравственность составляющих

ее  индивидов,  и что только толпа способна на огромное

бескорыстие и самопожертвование.  (Стр.  193).  "Личный

интерес  очень редко бывает могущественным двигателем в

толпе, тогда как у отдельного индивида он занимает пер-

вое  место".  Другие считают,  что вообще лишь общество

является  инстанцией,  предписывающей  индивиду   нормы

нравственности, в то время как отдельный человек обычно

отстает в каком-нибудь отношении от этих больших требо-

ваний, или что в исключительных состояниях в толпе осу-

ществляется феномен воодушевления,  благодаря  которому

возможны прекрасные поступки масс.  Правда, в отношении

интеллектуальной  деятельности  следует  признать,  что

важнейшие  результаты  мыслительной  работы,  открытия,

повлекшие  за  собой  большие  последствия,  разрешение

проблем -- все это доступно только индивиду, работающе-

му в уединении. Но и массовая душа способна на гениаль-

ное духовное творчество, как это доказывает прежде все-

го язык, затем народная песня, фольклор и т. д. А кроме

того,  неизвестно,  сколько мыслителей и поэтов обязаны

своими побуждениями той массе, в которой они живут; мо-

жет  быть,  они  являются скорее исполнителями духовной

работы,  в которой одновременно участвуют другие. Ввиду

этих  явных  противоречий кажется,  что работа массовой

психологии должна остаться безрезультатной. Однако лег-

ко найти выход,  дающий нам надежду благополучно разре-

шить задачу. Под массами, вероятно, понимали самые раз-

личные образования,  нуждающиеся в обособлении. Изложе-

ние Сигеле,  Лебона и др.  авторов относятся к недолго-

вечным массам,  образующимся наскоро из разнородных ин-

дивидов, объединенных преходящим интересом. Несомненно,

что характер революционных масс,  в особенности Великой

Французской Революции,  оказал влияние на их  описание.

Противоположные утверждения основаны на оценке тех ста-

бильных масс или тех обществ,  в которых люди  проводят

свою жизнь, которые воплотились в общественные институ-

ты. Массы первого рода относятся ко вторым так, как ко-

роткие,  но высокие волны -- к длинным волнам, образую-

щимся на мелких местах.  Mc Dougall,  исходящий в своей

книге "The Group Mind"8 из этого же самого вышеупомяну-

того противоречия,  находит его разрешение в организую-

щем  моменте.  В простейшем случае,  говорит он,  масса

(group) не имеет вообще никакой организации  или  имеет

организацию,  не заслуживающую внимания.  Он обозначает

такую массу как толпу (cro).  Однако он  признает,  что

толпа людей собирается нелегко, без того чтобы в ней не

образовались,  по крайней мере, первые начала организа-

ции,  что  именно  в этих простых массах особенно легко

подметить некоторые основные факты коллективной  психо-

логии (стр. 22). Для того, чтобы из случайно собравших-

ся участников  человеческой  толпы  образовалось  нечто

вроде массы в психологическом смысле, необходимым усло-

вием является некоторая общность индивидов друг с  дру-

гом:  общий интерес к объекту, однородное чувство в оп-

ределенной ситуации и (я сказал бы,  вследствие  этого)

известная степень способности оказывать влияние друг на

друга.  (Some degree of reciprocale  influence  between

the mem-bres of the group) (стр.  23).  Чем сильнее эта

общность,  тем легче образуется из отдельных людей пси-

хологическая  масса и тем поразительнее проявляется де-

монстрация массовой души.  Удивительнейшим и  в  то  же

время  важнейшим феноменом массы является повышение аф-

фективности, возникающее у каждого индивида (exaltation

or intensification of emotion) (стр.  24). По мнению Mс

Dougall'a,  можно сказать, что едва ли при других усло-

виях аффекты человека достигают такой величины, как это

имеет место в массе,  и, таким образом, участники испы-

тывают приятное ощущение,  теряя чувство своего индиви-

дуального  обособления,  отдаваясь  безгранично   своим

страстям  и  сливаясь при этом с массой.  Это увлечение

индивидов Мс Dougall объясняет, исходя из так названно-

го  им "principle of direct induction of emotion by way

of the primitive sympathetic response" (стр. 25), т. е.

из уже известной нам заразительности чувств.  Суть зак-

лючается в том, что заметные признаки аффективного сос-

тояния  способны  вызвать автоматически тот же аффект у

наблюдающего лица.  Этот автоматический гнет будет  тем

сильнее,  чем у большего числа людей наблюдается однов-

ременно этот аффект.  Тогда у индивида замолкает крити-

ка,  и он дает вовлечь себя в этот аффект.  Но при этом

он повышает возбуждение других индивидов, повлиявших на

него,  и таким образом повышается аффективный заряд от-

дельных индивидов путем взаимной  индукции.  При  этом,

несомненно, действует нечто вроде навязчивой идеи срав-

ниться с другими,  действовать заодно со многими. Более

грубые и более простые чувствования имеют больше шансов

распространиться таким путем в массе (стр.  39).  Этому

механизму  повышения аффекта благоприятствуют еще неко-

торые другие, исходящие из массы, влияния. Масса произ-

водит на индивида впечатление неограниченной силы и не-

победимой опасности.  Она на одно мгновение  становится

на место всего человеческого общества,  являющегося но-

сителем авторитета,  чьих наказаний боятся, в угоду ко-

торому  накладывают  на  себя столько задержек.  Иногда

опасно находиться в противоречии с ней и, наоборот, бе-

зопасно следовать окружающим примерам и, если нужно, то

даже "выть по-волчьи". Повинуясь этому новому авторите-

ту,  нужно  выключить из деятельности свою прежнюю "со-

весть" и поддаться при этом заманчивой перспективе  по-

лучения удовольствия, являющегося результатом упраздне-

ния задержек. Следовательно, в общем не так уже порази-

тельно,  когда мы слышим, что индивид в массе совершает

такие вещи, от которых он отвернулся бы в своих обычных

жизненных условиях,  и мы можем даже надеяться,  что мы

таким путем прольем некоторый свет  на  ту  темную  об-

ласть, которую обычно окутывают загадочным словом "вну-

шение".  Мс Dougall тоже не противоречит против положе-

ния  о  коллективной задержке интеллектуальной деятель-

ности в массе (стр.  41).  Он говорит, что более низкий

интеллект снижает до своего уровня более высокий;  пос-

ледний тормозится в своей деятельности, так как повыше-

ние  аффективности вообще создает неблагоприятные усло-

вия для правильной умственной работы,  так как индивиды

запуганы массой, и их мыслительная работа несвободна, и

так как у каждого индивида уменьшено  сознание  ответс-

твенности за свои поступки.  Общее мнение о психической

деятельности у простой "не организованной" массы звучит

у  Мс  Dougall'a  не  более дружественно,  чем у Лебона

(стр.  45):  она  чрезвычайно  возбудима,  импульсивна,

страстна,  непостоянна, непоследовательна, нерешительна

и при этом очень легко переходит к крайностям;  ей дос-

тупны только более грубые страсти и более простые чувс-

твования;  она чрезвычайно  внушаема,  легкомысленна  в

своих рассуждениях, стремительна в своих мнениях, восп-

риимчива только к простейшим и несовершеннейшим выводам

и  аргументам.  Ее легко направлять и устрашать,  у нее

нет сознания виновности, самоуважения и чувства ответс-

твенности, но она готова перейти от сознания своей силы

ко всяким преступлениям,  которых мы можем ожидать лишь

от абсолютной и безответственной силы.  Итак, она ведет

себя скорее как невоспитанный ребенок или  как  страст-

ный,  вырвавшийся на свободу дикарь в чуждой ему ситуа-

ции;  в худших случаях поведение  массы  похоже  больше

всего на поведение стада диких зверей, чем на толпу лю-

дей. Так как Мс Dougall противопоставляет поведение вы-

сокоорганизованных  масс изображенному здесь поведению,

то нам будет особенно интересно узнать,  в чем  состоит

эта организация и какими моментами она создается. Автор

насчитывает пять таких "principal conditions" для  под-

нятия  душевной  жизни  массы на более высокий уровень.

Первым основным условием является определенная  степень

постоянства в составе массы. Это постоянство может быть

материальным или формальным;  первое -- когда одни и те

же  лица  остаются в течение продолжительного времени в

массе,  второе -- когда внутри массы существуют опреде-

ленные  роли,  распределяющиеся  между  сменяющими друг

друга лицами.  Второе условие:  у индивида, входящего в

массу, образуется определенное представление о природе,

функции,  деятельности и требованиях массы, и результа-

том этого может таким образом явиться чувство отношения

к массе в целом.                                       

Третье условие:  масса приходит в связь с  другими,  ей

подобными массами,  но отличающимися все-таки от нее во

многих пунктах,  так что она как бы соперничает с ними.

Четвертое условие: масса имеет традиции, обычаи и уста-

новления, которые в особенности распространяются на от-

ношения ее соучастников друг к другу.  Пятое условие: в

массе существует расчленение,  выражающееся в расчлене-

нии и дифференцировке работы,  выпадающей на долю инди-

вида. При соблюдении этих условий упраздняются, по мне-

нию  Мс Dougall'а психические дефекты масс.  От коллек-

тивного понижения интеллектуальной деятельности предох-

раняют себя тем,  что не предоставляют массе разрешения

интеллектуальных задач,  поручая  их  отдельным  лицам,

участвующим в массе.  Нам кажется, что условия, которые

Мс Dougall считает "организацией" массы, с большим пра-

вом могут быть описаны иначе. Задача заключается в том,

чтобы придать массе именно те  качества,  которые  были

характерны  для  индивида и которые сгладились у него в

массе.  Ибо индивид имел -- вне  примитивной  массы  --

свое  постоянство,  свое самосознание,  свои традиции и

свои привычки,  свою особую  работоспособность  и  свою

жизненную линию;  он был обособлен от других индивидов,

с которыми он соперничал. Это своеобразие он потерял на

некоторое  время благодаря своему вхождению в "не-орга-

низованную" массу. Если усмотреть цель в том, чтобы на-

делить массу атрибутами индивида,  то нужно вспомнить о

метком замечании W. Trotter'a9, усматривающего в склон-

ности  к  созданию массы биологическое продолжение мно-

гоклеточности всех высших организмов.

  IV.  ВНУШЕНИЕ  И ЛИБИДО 

Мы исходим из основного факта,  что индивид пре-

терпевает внутри массы,  вследствие ее влияния, измене-

ние в своей душевной деятельности, которое часто бывает

глубоким. Его аффективность чрезвычайно повышается; его

интеллектуальная  деятельность заметно понижается;  оба

процесса протекают, очевидно, в направлении сравнения с

другими индивидами,  составляющими массу; осуществление

этих процессов может быть достигнуто лишь путем упразд-

нения задержек,  свойственных каждому индивиду, и отка-

зом от специфических для него особенностей  его  влече-

ний.                                                   

Мы слышали,  что  эти -- часто нежелательные влияния --

могут быть (по крайней мере отчасти) предотвращены  пу-

тем высшей "организации" масс,  но основному факту пси-

хологии масс,  обоим положениям о повышенной  аффектив-

ности  и  заторможенности мыслительной деятельности это

нисколько не противоречит.  Мы стремимся найти психоло-

гическое объяснение этому душевному изменению индивида.

Рациональные моменты,  вроде вышеупомянутого устрашения

индивида, следовательно, проявления его инстинкта само-

сохранения,  безусловно, не покрывают наблюдаемых фено-

менов.  Авторы -- социологи и психологи, изучавшие мас-

су,  всегда предлагали нам в качестве объяснения одно и

то  же,  хотя и под разными терминами:  волшебное слово

внушение.  У Тарда оно называлось  подражанием,  но  мы

должны признать,  что прав автор, указывающий, что под-

ражание подпадает под понятие внушения, что оно являет-

ся его следствием10.  У Лебона все необычное в социаль-

ных явлениях сводится к двум факторам: к взаимному вну-

шению индивидов и к престижу вождей.  Но престиж прояв-

ляется опять-таки лишь в способности оказывать  сущест-

венное  влияние.  Относительно Mc Dougall'a у нас могло

на один момент создаться впечатление, что в его принци-

пе  "первичной аффективной индукции" исключается налич-

ность внушения. Но при дальнейшем рассуждении мы должны

были  все-таки  признать,  что этот принцип выражает не

что иное,  как известное положение о  "подражании"  или

"заразительности",  но  только  он сильнее подчеркивает

аффективный момент.  Несомненно,  что у нас  существует

тенденция  впадать в состояние аффекта при виде призна-

ков такого же аффекта у другого человека,  но как часто

мы с успехом противостоим этой тенденции, подавляем аф-

фект и реагируем часто совершенно противоположным обра-

зом. Почему же мы в массе всегда заражаемся этим аффек-

том? Опять-таки нужно было бы сказать, что суггестивное

влияние  массы заставляет нас повиноваться этой тенден-

ции подражания и индуцирует в нас аффект.  Впрочем,  мы

уже  и  раньше  видели,  что Mc Dougall не обошелся без

суггестии;  мы слышим от него,  как и от других:  массы

отличаются особой внушаемостью. Итак, мы подготовлены к

тому,  что внушение (правильнее:  внушаемость) является

первоначальным  феноменом,  не  поддающимся разложению,

основным фактором душевной жизни человека.  Таково мне-

ние  и  Bernheim'a,  удивительному искусству которого я

был свидетелем в 1889 году. Но я вспоминаю также о глу-

хой враждебности против этого насилия суггестии.  Когда

на больного,  не  поддававшегося  внушению,  закричали:

"Что же вы делаете?  Vous vous contresuggestionnez", то

я сказал себе,  что это явная несправедливость и  наси-

лие. Человек безусловно имеет право сопротивляться вну-

шению,  когда его пытаются подчинить  этим  путем.  Мое

сопротивление приняло потом направление протеста против

того, что внушение, которым объясняли все, само не име-

ло объяснения. Я повторял применительно к внушению ста-

рый шутливый вопрос11:                                 

         Christoph trug Christum.                      

         Christus trug die ganze Welt,                 

         Sag, wo hat Christoph                         

         Damals hin den Fuss gestellt12?               

         Christophorus Christum,  sed Christus sustulit

orbem:                                                 

         Constiterit pedibus   die  ubi  Christophorus?

Когда я спустя 30 лет опять подошел к загадке внушения,

я нашел, что в ней ничего не изменилось. Я могу это ут-

верждать,  считая единственным исключением влияние пси-

хоанализа.  Я  вижу,  что все усилия были направлены на

правильную формулировку понятия суггестии, следователь-

но,  на то,  чтобы условно определить применение терми-

на13,  и это нелишне,  так как это слово  получает  все

большее  и большее применение в искаженном смысле и бу-

дет вскоре обозначать какое угодно влияние,  как в анг-

лийском языке,  где "to suggest,  suggestion" соответс-

твует нашему выражению "я предлагаю" ("nahelegen", "An-

regung").  Но объяснения сущности внушения, т. е. усло-

вий,  при которых создается воздействие без достаточных

логических оснований,  не существует. Я не уклонился бы

от задачи подтвердить это положение анализом литературы

за последние 30 лет,  но я этого не делаю,  так как мне

известно,  что в настоящее время подготовляется подроб-

ное исследование, поставившее себе ту же задачу. Вместо

этого я сделаю попытку  применить  понятие  либидо  для

объяснения  психологии  масс,  понятие,  оказавшее  нам

столько услуг при изучении психоневрозов. Либидо -- это

выражение,  взятое из учения об аффективности. Мы назы-

ваем этим термином энергию таких влечений, которые име-

ют дело со всем тем,  что можно охватить словом любовь.

Эта энергия рассматривается, как количественная величи-

на,  хотя в настоящее время она еще не может быть изме-

рена. Ядром понятия, называемого нами любовью, является

то,  что вообще называют любовью и что воспевают поэты,

т. е. половая любовь, имеющая целью половое соединение.

Но мы не отделяем от этого понятия всего того, что при-

частно к слову любовь:  с одной стороны,  себялюбие,  с

другой стороны -- любовь к родителям и к детям,  дружба

и всеобщее человеколюбие,  а также преданность конкрет-

ным  предметам  и абстрактным идеям.  Оправданием этому

являются результаты  психоаналитического  исследования,

доказавшего, что все эти стремления являются выражением

одних и тех же влечений, направленных к половому соеди-

нению  между  различными полами,  хотя в других случаях

эти влечения могут не быть  направлены  на  сексуальную

цель  или  могут воздержаться от ее достижения,  но при

этом они всегда сохраняют достаточную часть своей  пер-

воначальной сущности,  чтобы в достаточной мере сберечь

свою идентичность (самопожертвование, стремление к бли-

зости). Итак, мы полагаем, что язык создал в своих мно-

гообразных применениях слова "любовь" чрезвычайно  пра-

вильную связь и что мы не можем сделать ничего лучшего,

чем положить эту связь в основу наших научных рассужде-

ний  и описаний.  Этим решением психоанализ вызвал бурю

негодования,  как будто он был виною  преступного  нов-

шества.  И  тем  не  менее психоанализ не создал ничего

оригинального этим "распространенным" пониманием любви.

"Эрос"  философа Платона целиком совпадает в своем про-

исхождении, работе и отношении к половому акту с любов-

ной силой,  с либидо психоанализа, как указали Nachmаn-

sohn и Рfister каждый в отдельности14,  и когда апостол

Павел  прославляет  в  знаменитом письме к карфагенянам

любовь больше всего,  то он, вероятно, понимал ее в та-

ком именно "распространенном" смысле15.  Из этого можно

сделать только тот вывод,  что люди не всегда  понимают

всерьез своих великих мыслителей, даже тогда, когда они

якобы благоговеют перед ними. Эти любовные влечения на-

зываются в психоанализе a potiori и по своему происхож-

дению сексуальными  влечениями.  Многие  "образованные"

люди воспринимают это наименование как оскорбление; они

отомстили за него, бросив психоанализу упрек в "пансек-

суализме". Кто считает сексуальность чем-то постыдным и

унизительным  для  человеческой  природы,  тому  вольно

пользоваться  более  благозвучными  выражениями  эрос и

эротика. Я сам мог бы поступить таким же образом и этим

самым избавился бы от многих возражений; но я не сделал

этого,  потому что не хотел уступать  малодушию.  Неиз-

вестно, к чему это привело бы; сначала уступают на сло-

вах, а потом мало-помалу и на деле. Я не нахожу никакой

заслуги в том, чтобы стыдиться сексуальности; греческое

слово эрос,  которое должно смягчить позор, является, в

конце  концов,  не  чем иным,  как переводом слова "лю-

бовь",  и,  наконец, кто может выжидать, тому нет нужды

делать уступки.  Итак,  мы попытаемся предположить, что

любовные отношения (индифферентно говоря: эмоциональные

привязанности) (Gefьhlsbindungen),  составляют сущность

массовой души. Вспомним, что об этом нет и речи у авто-

ров. То, что соответствует любовным отношениям, скрыто,

очевидно,  за ширмой внушения. Два соображения подкреп-

ляют наше предположение:  во-первых,  масса объединена,

очевидно, какой-то силой. Но какой силе можно приписать

это  действие,  кроме эроса,  объединяющего все в мире?

Во-вторых,  получается такое впечатление,  что индивид,

отказываясь  от своей оригинальности в массе и поддава-

ясь внушению со стороны других людей, делает это, пото-

му, что у него существует потребность скорее находиться

в согласии с ними, чем быть в противоречии с ними, сле-

довательно,  он  делает это,  быть может,  "им в угоду"

("ihnen zuliebe")16.                                    

  V.  ДВЕ ИСКУССТВЕННЫЕ МАССЫ: ЦЕРКОВЬ  И  ВОЙСКО

 Относительно морфологии масс мы помним,          

что можно различать очень многие виды масс и самые про-

тивоположные  направления  в принципе их классификации.

Есть массы,  существующие очень непродолжительное время

и существующие очень долго; гомогенные массы, состоящие

из однородных индивидов,  и негомогенные;  естественные

массы н искусственные,  требующие для своего сохранения

внешнего насилия, примитивные массы и расчлененные, вы-

соко организованные.  Но из некоторых соображений, цель

которых еще скрыта,  мы хотели бы придать особое значе-

ние  делению,  которому  у авторов уделено слишком мало

внимания; я имею в виду массы без вождей и массы, имею-

щие  вождей.  В  противоположность обычному навыку наше

исследование берет исходным пунктом не простую  относи-

тельно массу,  а высокоорганизованные, долго существую-

щие,  искусственные массы. Интереснейшими примерами та-

ких образований являются: церковь -- община верующих, и

армия -- войско.  Церковь и войско  суть  искусственные

массы; чтобы сохранить их от распада и предупредить из-

менения в их структуре,  применяется определенное внеш-

нее  насилие.  Обычно не справляются и не предоставляют

человеку свободного права на вступление в такую  массу.

Попытка выступления из нее обычно преследуется или свя-

зана с совершенно определенными условиями.  Почему  эти

общественные образования нуждаются в таких особых обес-

печивающих мероприятиях -- этот вопрос выходит в насто-

ящее  время за пределы наших интересов.  Нас интересует

одно лишь обстоятельство:  в этих  высокоорганизованных

массах,  защищенных таким путем от распада, можно очень

ясно подметить определенные соотношения, которые в дру-

гом месте скрыты гораздо глубже. Что касается церкви --

нам выгодно было бы взять за образец католическую  цер-

ковь,  -- то в ней, как и в войске (несмотря на то, что

массы эти столь различные),  существует одно  и  то  же

ложное убеждение (иллюзия), что глава -- в католической

церкви Христос,  в армии -- главнокомандующий --  любит

одинаково всех индивидов, входящих в массу. От этой ил-

люзии зависит все; если она исчезнет, тогда немедленно,

поскольку позволят внешние условия, распадутся как цер-

ковь,  так и войско. Относительно этой одинаковой любви

Христа сказано прямо:  "истинно говорю вам:  так как вы

сделали это одному из сих братьев моих меньших, то сде-

лали мне". Он относится к каждому из индивидов, состав-

ляющих массу,  как добрый старший брат,  он заменяет им

отца.  Все требования, предъявляемые к индивидам, явля-

ются производными этой любви. Церковь отличается демок-

ратизмом  именно  потому,  что перед Христом все равны,

все пользуются в одинаковой мере его  любовью.  Не  без

глубокого  основания  однородность  христианской общины

сопоставляется  с  семьей,  и  верующие  называют  себя

братьями во Христе,  т. е. братьями по любви, уделяемой

им Христом.  Несомненно,  что связь каждого индивида  с

Христом  является  и  причиной  их привязанности друг к

другу. То же относится и к войску; главнокомандующий --

это отец, одинаково любящий всех своих солдат, и в силу

этого они объединены друг с другом товарищеской  привя-

занностью.  Войско  отличается  по  структуре от церкви

тем, что оно состоит из ступеней таких масс. Каждый ко-

мандир является как бы начальником и отцом своей части,

каждый унтер-офицер -- своего взвода. Правда, такая ие-

рархия создана и в церкви, но она не играет в ней такой

экономической роли,  так как Христу приписывают  больше

понимания  и  заботливости  об  индивиде,  чем  челове-

ку-главнокомандующему.  Против этого толкования либиди-

нозной структуры армии могут справедливо возразить, что

здесь не отведено место идеям родины, национальной сла-

вы и т.  д. являющимся весьма значительным объединяющим

фактором для армии.  Но это --  другой,  не  столь  уже

простой случай массы, и, как показывают примеры великих

полководцев (Цезарь, Валленштейн, Наполеон), такие идеи

не необходимы для прочности армии. О возможности замены

вождя руководящей идеей и о соотношениях между вождем и

идеей будет речь в дальнейшем. Пренебрежение этим либи-

динозным фактором в армии (даже в том случае,  если  не

он  один  играет  организующую роль) является не только

теоретическим дефектом,  но грозит опасностью и в прак-

тическом  отношении.  Прусский милитаризм,  который был

так же непсихологичен,  как и  немецкая  наука,  должен

был, вероятно, узнать это во время великой мировой вой-

ны.  Военные неврозы, разлагавшие немецкую армию, явля-

ются,  как известно, протестом индивида против навязан-

ной ему роли в армии,  и согласно  сообщениям  Е.  Sim-

mel'я17,  можно утверждать, что среди мотивов заболева-

ния у простолюдина на первом месте стояло  безразличное

отношение к нему его начальников. И если бы это либиди-

нозное притязание нашло себе лучшую оценку, то, вероят-

но,  фантастические обещания, содержащиеся в 14 пунктах

американского президента, не снискали бы себе так легко

веры, и верное оружие не было бы выбито из рук немецких

стратегов. Заметим, что в обеих этих искусственных мас-

сах каждый индивид привязан либидинозно, с одной сторо-

ны,  к вождю (Христос,  полководец), а с другой стороны

-- к остальным индивидам, входящим в массу. В каком со-

отношении друг с другом находятся обе эти  привязаннос-

ти,  однородны и равноценны ли они, как они должны быть

психологически описаны -- этим мы займемся  в  дальней-

шем.  Но  мы  позволяем себе уже сейчас бросить авторам

упрек в том, что они недостаточно оценили значение вож-

дя для психологии масс,  в то время как мы выбираем его

первым объектом  исследования  и  поставлены  благодаря

этому в более благоприятное положение. Нам кажется, что

мы находимся на правильном пути, который может выяснить

нам  главное проявление массовой психологии,  а именно:

связанность индивида в массе. Если каждый индивид испы-

тывает столь сильную эмоциональную привязанность в двух

направлениях,  то нам нетрудно будет вывести  из  этого

соотношения  наблюдающуюся  перемену  и ограничение его

личности. Указание на то, что сущность массы заключает-

ся в либидинозных привязанностях,  имеющихся в ней,  мы

находим и в феномене паники,  который может быть  лучше

всего изучен на военных массах.  Паника возникает в том

случае, если масса разлагается. Ее основная характерная

черта заключается в том,  что участники массы перестают

внимать приказанию начальника, и что каждый человек за-

ботится о себе, не обращая внимания на других. Взаимные

привязанности перестали существовать, и возник огромный

бессмысленный страх.  Разумеется,  и здесь легко возра-

зить, что дело обстоит скорее наоборот: страх якобы так

силен,  что он превозмогает все рассуждения и привязан-

ности.  Мс Dougall (стр.  24) рассматривает даже случай

паники (правда,  не военной),  как пример указанного им

повышения аффекта  благодаря  заразительности  (primary

induction).  Однако  это  рационалистическое объяснение

здесь совершенно неправильно.  Нам нужно объяснить, по-

чему  страх так силен.  Размеры опасности не могут быть

причиной этого,  так как та же самая армия, которая ох-

вачена теперь страхом, может смело устоять против таких

и еще больших опасностей;  и для сущности паники харак-

терно, что она не стоит ни в каком отношении к грозящей

опасности,  она часто возникает по  ничтожным  поводам.

Когда индивид в паническом ужасе заботится только о са-

мом себе,  то это свидетельствует о том, что у него пе-

рестали существовать аффективные привязанности,  умень-

шавшие для него до этого  времени  размеры  опасностей.

Так как он противостоит теперь опасности сам, один, от-

дельно от всех,  то,  разумеется, он ее преувеличивает.

Следовательно,  дело обстоит так,  что панический страх

предполагает ослабление либидинозной структуры массы  и

является  правильной  реакцией на это ослабление,  а не

наоборот,  что либидинозные привязанности  массы  якобы

разрушились  от страха перед опасностью.  Эти замечания

отнюдь не противоречат утверждению, что страх принимает

в  массе чудовищные размеры благодаря индукции (зарази-

тельности).  Интерпретация Мc Dougall'a очень верна для

тех случаев,  когда опасность реально велика, и когда в

массе не существует сильных эмоциональных  привязаннос-

тей.  Эти  условия  осуществляются в том случае,  если,

например,  в театре или в цирке вспыхнет пожар.  Поучи-

тельным  и  пригодным  для наших целей случаем является

вышеупомянутый случай паники в армии,  когда  опасность

не превышает обычных размеров, часто повторявшихся и не

вызывавших паники.  Не следует думать, что слово "пани-

ка"  употребляется в строго и точно определенных случа-

ях.  В одних случаях им  обозначается  всякий  массовый

страх,  в  других -- страх одного человека,  если страх

этот безграничен; часто этот термин сохраняется и в том

случае,  если вспышка страха не оправдывается вызвавшим

его поводом.  Если мы возьмем слово "паника"  в  смысле

массового  страха,  то мы сможем провести далеко идущую

аналогию.  Страх  индивида  вызывается  либо  величиной

опасности, либо уничтожением эмоциональных привязаннос-

тей (Libidobesetzungen); последний случай является при-

мером  невротического страха (см.  лекции по введению в

психоанализ, 25-я лекция. Психолог, и психоаналит. Биб-

лиотека,  Гос.  Издат.  Москва--Петроград 1922). Так же

возникает и паника,  благодаря повышению грозящей  всем

опасности или благодаря исчезновению объединяющих массу

эмоциональных привязанностей,  и этот последний  момент

аналогичен невротическому страху.  (Ср. содержательную,

несколько фантастическую статью Bela v.  Felszeghу: Pa-

nik und Pankomplex,  "Imago", VI, 1920.) Если описывать

панику (как это делает Мc Dougall,  l. с.), как одно из

самых  ярких  проявлений "group mind'a",  то получается

парадокс: массовая душа в одном из своих поразительней-

ших проявлений сама себя упраздняет.  Нет никакого сом-

нения в том,  что паника означает разложение массы;  ее

следствием  является  уничтожение всякой общности,  су-

ществовавшей  раньше  между  индивидами,  составлявшими

массу.  Типический повод для возникновения паники очень

похож на то,  как он изображен в пародии  Nestroy'a  на

драму  Неbbеl'я  об Юдифи и Олоферне.  Там воин кричит:

"Полководец потерял голову", и после этого все ассирия-

не  обращаются  в  бегство.  Утрата  вождя в каком-либо

смысле,  разочарование в нем вызывают панику,  хотя  бы

опасность не увеличилась. С исчезновением привязанности

к вождю, как правило, исчезают и взаимные привязанности

индивидов,  составляющих массу.  Масса разлетается пра-

хом,  как батавская слезка,  у которой отломали кончик.

Разложение  религиозной  массы  наблюдать не так легко.

Недавно мне попался английский  роман  из  католической

жизни, рекомендуемый лондонским епископом, под заглави-

ем:  "When it was dark".  Роман этот изображает искусно

и, на мой взгляд, правильно возможность такого разложе-

ния религиозной массы и его последствия. Действие в ро-

мане  происходит  якобы в настоящее время:  образовался

заговор лиц,  враждебных Христу и учению Христа.  Заго-

ворщикам удалось найти в Иерусалиме гробницу; в надписи

на этой гробнице Иосиф Аримафейский признается,  что он

из благоговения тайно унес тело Христа из гроба на тре-

тий день после его погребения и  похоронил  его  здесь.

Этим  была уничтожена вера в воскресение Христа и в его

божественное начало.  Следствием этого археологического

открытия  является  потрясение  европейской  культуры и

чрезвычайный рост насилия  и  преступлений.  Этот  рост

преступлений прекращается лишь после того,  как был ра-

зоблачен заговор  фальсификаторов.  При  предполагаемом

здесь  разложении религиозной массы на первый план выс-

тупает не страх (для которого нет повода),  а  эгоисти-

ческие и враждебные импульсы против других лиц. Эти им-

пульсы не могли проявиться раньше благодаря любви,  ко-

торую  питает  Христос в одинаковой мере ко всем18.  Но

вне этой привязанности стоят и во время царства  Христа

те индивиды,  которые не принадлежат к верующей общине,

которые не любят Христа, и которых он не любит; поэтому

религия  --  хотя бы она и называлась религией любви --

должна быть жестока и немилосердна к тем,  кто к ней не

принадлежит. В основе каждая религия является такой ре-

лигией любви для всех тех,  кого она объединяет; и каж-

дой  религии  свойственна  жестокость и нетерпимость ко

всем тем, кто не является ее последователем. Поэтому не

надо делать злобных упреков верующим, как бы это ни бы-

ло тяжело каждому в отдельности.  Неверующим и индиффе-

рентным в этом пункте психологически гораздо легче. Ес-

ли эта нетерпимость не проявляется  в  настоящее  время

столь грубо и столь жестоко,  как в прежние века, то из

этого едва ли можно сделать вывод о  смягчении  челове-

ческих  нравов.  Скорее всего причину этого следует ис-

кать в непреложном ослаблении религиозных чувств и  за-

висящих от них либидинозных привязанностей.  Если место

религиозной массы займет другая масса (в настоящее вре-

мя  это  как будто удается социалистической массе),  то

результатом будет та же самая нетерпимость к вне  стоя-

щим,  как и во времена религиозных сражений,  и если бы

различие научных взглядов имело  большое  значение  для

массы, то тот же самый результат повторился бы и в этой

области.                                               

  VI.  ДАЛЬНЕЙШИЕ ЗАДАЧИ И ПУТИ ИССЛЕДОВАНИЯ 

Мы исследовали до сих пор две искусственные массы и нашли,

что в них господствуют двоякого рода эмоциональные при-

вязанности, из которых одна привязанность -- к вождю --

кажется более определенной (по крайней мере, для масс),

чем другая привязанность,  существующая между индивида-

ми,  входящими в состав массы.  В морфологии  масс  еще

многое не исследовано и не описано. Необходимо исходить

из того положения,  что простое сборище людей  не  есть

еще масса до тех пор, пока в ней не создадутся эти при-

вязанности, но нужно признать, что в любом человеческом

сборище очень легко возникает тенденция к созданию пси-

хологической массы.  Необходимо уделить внимание  самым

разнообразным  более или менее постоянным массам,  сос-

тавляющимся по своей воле;  нужно  изучить  условия  их

возникновения и их распада. Нас прежде всего интересует

различие между массами,  имеющими вождя,  и массами, не

имеющими  вождя.  Не являются ли массы,  имеющие вождя,

более первоначальными и более совершенными? Не может ли

вождь  заменяться иногда идеей,  чем-то абстрактным,  к

чему переходную ступень образуют уже религиозные  массы

с их невидимым вождем? Не является ли заместителем вож-

дя общая тенденция,  желание, в котором принимает учас-

тие масса?  Эта абстрактная величина может опять-таки в

более или менее совершенной форме  воплотиться  в  лич-

ность  якобы  вторичного вождя,  и из соотношения между

идеей и вождем вытекает интересная разновидность. Вождь

или  руководящая  идея могут также стать,  так сказать,

негативны; ненависть против определенного лица или инс-

титута  может действовать столь же объединяюще и созда-

вать такие же эмоциональные привязанности,  как и поло-

жительные чувства.  Затем спрашивается также,  действи-

тельно ли необходим вождь для сущности массы и т. д. Но

все  эти  вопросы,  отчасти затронутые и в литературе о

массовой психологии,  не смогут отвлечь нашего внимания

от  основных психологических проблем,  представляющихся

нам в структуре массы. Мы прежде всего обратимся к рас-

суждению, которое приведет нас кратчайшим путем к дока-

зательству того, что характеризующие массу привязаннос-

ти  имеют  либидинозное происхождение.  Вспомним о том,

как люди вообще ведут себя в аффективном отношении друг

к другу. Согласно знаменитому сравнению Шопенгауэра от-

носительно замерзающих дикобразов,  ни один человек  не

переносит слишком интимной близости другого.  "Холодной

зимой общество дикобразов теснится близко друг к другу,

чтобы  защитить  себя  от замерзания взаимной теплотой.

Однако вскоре они чувствуют взаимные уколы,  заставляю-

щие их отдалиться друг от друга. Когда же потребность в

теплоте опять приближает их друг к другу,  тогда повто-

ряется та же беда, так что они мечутся между двумя эти-

ми невзгодами,  пока не найдут  умеренного  расстояния,

которое они смогут перенести наилучшим образом" (Parer-

ga und Paralipomena, II Teil, XXXI, Gleichnisse und Pa-

rabeln).  Как  утверждает психоанализ,  каждая интимная

эмоциональная связь между двумя лицами, имеющая большую

или меньшую длительность (брак,  дружба, родительское и

детское  чувство19)  оставляет  осадок  противоположных

враждебных  чувств,  упраздняющийся лишь путем вытесне-

ния.  Более ясно обстоит дело в том случае,  когда  обе

стороны ссорятся между собой,  когда каждый подчиненный

ропщет против своих начальников. То же самое происходит

тогда,  когда  люди  объединяются в большем количестве.

Каждый раз,  когда две семьи роднятся благодаря  браку,

то каждая из них считает,  что она лучше и знатнее дру-

гой.  Из двух расположенных по соседству городов каждый

является завистливым конкурентом другого, каждый кантон

смотрит презрительно на другой. Родственные племена не-

долюбливают друг друга, южный немец не выносит северно-

го немца,  англичанин злобно говорит о шотландце, испа-

нец  презирает  португальца.  А то,  что резкие отличия

рождают почти непреодолимую неприязненность галла  про-

тив германца,  арийца против семита, белого против чер-

нокожего,  это давно уже перестало удивлять  нас.  Если

враждебность  направляется против любимого раньше лица,

то мы называем это явление амбивалентностью  чувства  и

объясняем  себе этот случай,  вероятно,  слишком рацио-

нальным образом, а именно -- многочисленными поводами к

столкновению интересов, а эти поводы всегда имеют место

в таких интимных отношениях. В том случае, когда непри-

язненность и враждебность к чужим людям не замаскирова-

ны,  мы можем заметить выражение себялюбия, нарцисизма,

стремящегося  к  самоутверждению  и ведущего себя таким

образом, как будто существование отличий от его индиви-

дуальных особенностей приносит с собой критику этих от-

личий и требование преобразовать их.  Почему существует

такая большая чувствительность в отношении к этим дета-

лям дифференцировки -- мы не знаем;  но несомненно, что

во  всем  этом поведении человека дает знать о себе го-

товность к ненависти,  к  агрессивности,  происхождение

которой неизвестно и которой можно приписать элементар-

ный характер.  В недавно (1920) вышедшей в  свет  книге

"Jenseit  des  Lustprincips" я попытался связать поляр-

ность любви и ненависти с предполагаемой  противополож-

ностью  между стремлением к жизни и к смерти и рассмат-

ривать сексуальное влечение как  чистейший  заместитель

первого,  т. е. стремления к жизни. Но вся эта нетерпи-

мость исчезает на короткое или на долгое время при воз-

никновении массы и в самой массе. До тех пор, пока мас-

са существует,  индивиды ведут себя в ее пределах  так,

как  если  бы они были одинаковы,  они мирятся с ориги-

нальностью другой личности,  приравнивают себя к ней  и

не испытывают никакой неприязненности.  Такое ограниче-

ние нарцисизма может быть порождено, согласно нашим те-

оретическим взглядом, только одним моментом: либидиноз-

ной привязанностью к другим  лицам.  Себялюбие  находит

свой  предел  только в любви к другим людям,  в любви к

объектам20.  Тотчас возникает вопрос, не должна ли общ-

ность интересов сама по себе и без всякого либидинозно-

го отношения повести к терпимости в отношении к другому

человеку и уважению к нему. На это возражение можно от-

ветить,  что таким образом все-таки  не  осуществляется

стойкое ограничение нарцисизма,  так как эта терпимость

существует не дольше,  чем непосредственная выгода, ко-

торую извлекают из соучастия в работе другого человека.

Однако практическая  ценность  этого  спорного  вопроса

меньше,  чем  можно  было бы думать,  так как опыт учит

нас,  что в случае совместной работы  обычно  создаются

между  товарищами либидинозные условия,  укрепляющие их

взаимоотношения больше,  чем выгода, В социальных отно-

шениях людей происходит то же самое, что стало известно

психоаналитическому исследованию о ходе развития  инди-

видуального либидо. Либидо направляется на удовлетворе-

ние важных жизненных потребностей и выбирает причастных

к  этому лиц в качестве своих первых объектов.  И как у

индивида,  так и в развитии всего  человечества  только

любовь оказала свое воздействие как культурный фактор в

процессе перехода от эгоизма к альтруизму.  И  действи-

тельно,  половая любовь к женщине наряду со всеми выте-

кающими из нее приневоливаниями щадит все,  что приятно

женщине,  точно  так же,  как и лишенная сексуальности,

сублимированная гомосексуальная любовь к другому мужчи-

не, рождающаяся из совместной работы. Итак, если в мас-

се наступают ограничения нарцисического  себялюбия,  не

существующие вне массы,  то это является неопровержимым

доказательством того,  что сущность массы заключается в

новообразованных привязанностях участников массы друг к

другу. Но теперь мы настойчиво спросим, какого рода эти

привязанности  в  массе?  В психоаналитическом учении о

неврозах мы до сих пор занимались  почти  исключительно

исследованием таких любовных влечений к своим объектам,

которые преследовали прямые сексуальные цели.  О  таких

сексуальных  целях в массе,  очевидно,  не может быть и

речи. Мы имеем здесь дело с любовными влечениями, кото-

рые хотя и отклонены от своих первоначальных целей, од-

нако оказывают не менее энергичное влияние на массу.  В

рамках  обычного сексуального овладения объектом мы уже

заметили проявления,  соответствующие отклонению влече-

ния от своей сексуальной цели.  Мы описали их как опре-

деленную степень влюбленности и отметили,  что они при-

носят  с  собой  определенный  ущерб человеческому "Я".

Этим проявлениям влюбленности мы уделим  больше  внима-

ния,  имея основание ожидать, что мы найдем в них соот-

ношения, которые смогут быть перенесены на привязаннос-

ти в массе. Но, кроме того, мы хотим знать, является ли

этот способ овладения объектом в том виде,  в каком  мы

его  знаем в половой жизни,  единственным видом эмоцио-

нальной привязанности к другому человеку,  или мы можем

принять  во  внимание еще и другие механизмы.  Мы знаем

достоверно из психоанализа,  что существуют еще  другие

механизмы  эмоциональной привязанности,  так называемые

идентификации;  эти процессы недостаточно изучены,  они

трудно  поддаются изложению,  и их исследование отдалит

нас на некоторое время от изучения массовой психологии.

VII. ИДЕНТИФИКАЦИЯ

 Идентификация известна в психоанали-

зе как самое раннее проявление эмоциональной  привязан-

ности к другому человеку.  Она играет определенную роль

в развитии Эдипова комплекса.  Маленький мальчик прояв-

ляет особый интерес к своему отцу.  Он хотел бы стать и

быть таким,  как он, быть на его месте во всех случаях.

Мы говорим с уверенностью: отец является для него идеа-

лом.  Это отношение не имеет ничего общего с  пассивной

или женственной установкой к отцу (и к мужчине вообще),

оно является,  наоборот, исключительно мужским. Оно от-

лично согласуется с Эпидовым комплексом, подготовке ко-

торого оно способствует.  Одновременно с этой идентифи-

кацией с отцом мальчик начинает относиться к матери как

к объекту опорного типа.  Итак, он проявляет две психо-

логически  различные  привязанности:  к матери -- чисто

сексуальное объектное влечение, а к отцу -- идентифика-

цию  с идеалом.  Обе привязанности существуют некоторое

время одна наряду с другой, не оказывая взаимного влия-

ния  и  не мешая друг другу.  Вследствие безостановочно

прогрессирующего объединения душевной жизни они,  нако-

нец, сталкиваются, и благодаря этому стечению возникает

нормальный Эдипов комплекс.  Ребенок замечает, что отец

стоит на пути к матери;  его идентификация с отцом при-

нимает теперь враждебный оттенок и становится идентична

желанию занять место отца также и у матери. Идентифика-

ция21 амбивалентна с самого начала,  она может  служить

выражением нежности,  равно как и желания устранить от-

ца. Она ведет себя как отпрыск первой оральной фазы ли-

бидинозной организации, во время которой внедряют в се-

бя любимый и ценный объект путем съедения  и  при  этом

уничтожают его,  как таковой.  Людоед остается, как из-

вестно,  на этой точке зрения:  он пожирает  как  своих

врагов, так и тех, кого он любит. Судьба этой идентифи-

кации с отцом потом легко теряется из виду.  Может слу-

читься так, что в Эдиповом комплексе происходит измене-

ние в том смысле,  что отец при  женственной  установке

принимается  за объект,  от которого прямые сексуальные

влечения ожидают своего удовлетворения, и тогда иденти-

фикация  с  отцом становится предтечей объектной привя-

занности к отцу.  То же самое относится к маленькой до-

чери  в  ее  взаимоотношениях с матерью.  Отличие такой

идентификации с отцом от выбора отца как объекта  легко

формулировать.  В первом случае отец является тем,  чем

хотят быть,  во втором случае -- тем,  чем хотят  обла-

дать. Итак, отличие заключается в том, относится ли эта

привязанность к субъекту или  к  объекту  человеческого

"Я".  Поэтому  первая  привязанность может существовать

еще до выбора  сексуального  объекта.  Гораздо  труднее

наглядно изложить это различие метапсихологически. Нуж-

но только отметить, что идентификация стремится к сфор-

мированию своего "Я" по образцу другого человека, кото-

рый берется за "идеал".  Из более запутанной  связи  мы

выделяем  идентификацию при невротическом симптомокомп-

лексе.  Маленькая девочка, которую мы наблюдаем, прояв-

ляет  тот же самый болезненный симптом,  что и ее мать,

например,  тот же самый мучительный кашель.  Это  может

происходить различными путями.  Это -- либо идентифика-

ция с матерью, порожденная Эдиповым комплексом, означа-

ющая  враждебное  желание  занять место матери,  и этот

симптом является выражением любви к отцу,  как к объек-

ту;  он реализует замену матери,  находясь под влиянием

сознания своей виновности:  ты хотела быть матерью, те-

перь ты являешься ею, по крайней мере, в страдании. Это

-- полный механизм образования истерического  симптома.

Или  же  этот симптом идентичен симптому любимого лица.

(Так, например, Дора в "Bruchstьck einer Hysterieanaly-

se" имитировала кашель отца); в этом случае мы могли бы

описать суть вещей таким образом, что идентификация за-

няла место выбора объекта, а выбор объекта деградировал

до идентификации. Мы слышали, что идентификация являет-

ся  самой  ранней и самой первоначальной формой эмоцио-

нальной привязанности;  при наличии образования симпто-

мов,  следовательно,  вытеснения и при господстве меха-

низмов бессознательного часто происходит так, что выбор

объекта опять становится идентификацией, т. е., что "Я"

берет на себя качества объекта. Интересно отметить, что

"Я" копирует при идентификациях иногда любимое лицо,  а

иногда -- нелюбимое.  Нам должно также придти в голову,

что  в обоих случаях идентификация является только час-

тичной,  в высшей степени ограниченной,  что она заимс-

твует лишь одну черту объектного лица. Третьим особенно

частым и важным случаем образования  симптома  является

тот случай,  когда идентификация совершенно не обращает

внимания на объектное соотношение к лицу,  которое  она

копирует. Когда, например, девушка, живущая в пансиона-

те,  получает письмо от своего  тайного  возлюбленного,

возбуждающее  ее ревность,  и реагирует на него истери-

ческим припадком, то некоторые из ее подруг, знающие об

этом,  заражаются этим припадком, как мы говорим, путем

психической инфекции.  Здесь действует механизм иденти-

фикации,  происходящей на почве желания или возможности

находиться в таком же положении.  Другие тоже хотели бы

иметь  тайную любовную связь и соглашаются под влиянием

сознания своей виновности также и на  связанное  с  ней

страдание.  Было  бы  неправильно  утверждать,  что они

присваивают себе этот симптом из сострадания. Наоборот,

сострадание возникает лишь из идентификации,  и доказа-

тельством этого является тот факт,  что такая  инфекция

или  имитация  возникает  и  при таких обстоятельствах,

когда предшествующая симпатия меньше той, которая имеет

обычно  место  между подругами по пансионату.  Одно "Я"

почувствовало в другом существенную  аналогию  в  одном

пункте,  в нашем примере -- в одной и той же готовности

к чувству; на основании этого создается идентификация в

этом пункте, и под влиянием патогенной ситуации иденти-

фикация передвигается на симптом, продуцируемый челове-

ческим "Я". Идентификация через симптом становится, та-

ким образом,  признаком скрытого места у обоих "Я", ко-

торое  должно было бы быть вытеснено.  Мы можем объеди-

нить изученное в этих трех источниках: во-первых, иден-

тификация  является самой первоначальной формой эмоцио-

нальной привязанности к объекту,  во-вторых, она стано-

вится путем регрессии заменою либидинозной привязаннос-

ти к объекту, как будто путем интроекции объекта в "Я",

и в-третьих, она может возникнуть при каждой вновь под-

меченной общности с лицом, не являющимся объектом поло-

вого влечения.  Чем значительнее эта общность,  тем ус-

пешнее должна быть эта частичная идентификация, дающая,

таким образом, начало новой привязанности. Мы догадыва-

емся,  что взаимная привязанность индивидов, составляю-

щих массу,  является по своей природе такой идентифика-

цией в силу важной аффективной  общности,  и  мы  можем

предположить,  что эта общность заключается в привязан-

ности к вождю.  Мы, конечно, далеки от того, чтобы счи-

тать  проблему  идентификации  исчерпанной;  мы стоим у

преддверия того, что психология называет "вчувствовани-

ем"  и что принимает наибольшее участие в нашем понима-

нии чуждого "Я" других лиц.  Но мы ограничиваемся здесь

ближайшими  аффективными  проявлениями  идентификации и

оставляем в стороне ее значение для  нашей  интеллекту-

альной жизни.  Психоаналитическое исследование,  затро-

нувшее вскользь и более трудные проблемы психозов,  мо-

жет  указать  нам  на идентификацию также и в некоторых

других случаях,  не совсем доступных нашему  пониманию.

Два  из этих случаев я подробно разберу для наших даль-

нейших рассуждений. Генезис мужской гомосексуальности в

целом  ряде случаев таков:  молодой человек был чрезвы-

чайно долго и интенсивно фиксирован на своей  матери  в

смысле Эдипова комплекса.  Однако после периода половой

зрелости наступает,  наконец,  время,  когда необходимо

променять мать на другой сексуальный объект. Тогда дело

принимает неожиданный оборот: юноша покидает свою мать,

он  идентифицирует себя с ней,  он превращается в нее и

ищет теперь объекты,  которые могли бы заменить ему его

"Я",  которые он мог бы так любить и ласкать,  как мать

проявляла это к нему.  Это -- частый  процесс,  который

может быть подтвержден в любом случае, и который, разу-

меется,  совершенно независим от какого бы то  ни  было

предположения  об  органической  подкладке  и о мотивах

этого внезапного изменения.  В этой идентификации пора-

зительно ее большее содержание;  она видоизменяет чело-

веческое "Я" в крайне важном вопросе, в сексуальном ха-

рактере, по прототипу существовавшего до сих пор объек-

та.  При этом самый объект  покидается:  будет  ли  это

окончательно или только в том смысле, что он сохраняет-

ся в бессознательной сфере -- это не входит  в  вопросы

нашей дискуссии.  Идентификация с объектом, от которого

человек отказался или который утрачен,  с целью  замены

его,  интроекция  этого объекта в свое "Я" не является,

конечно,  новостью для нас.  Такой процесс можно иногда

наблюдать непосредственно у маленького ребенка. Недавно

в "Internationale Zeitschrift fьr  Psychoanalyse"  было

опубликовано такое наблюдение:  ребенок,  чувствовавший

себя несчастным вследствие  потери  котенка,  объяснил,

недолго думая, что он теперь сам котенок; он ползал со-

ответственно этому на четвереньках,  не хотел  есть  за

столом и т. д.22. Другой пример такой интроекции объек-

та дал нам анализ меланхолии;  этот аффект  насчитывает

среди  своих  важнейших причин реальную или аффективную

утрату любовного объекта.  Основной характерной  чертой

этих  случаев является жестокое самоунижение человечес-

кого "Я" в связи с беспощадной критикой и жестокими са-

моупреками. Анализ выяснил, что эта критика и эти упре-

ки в сущности относятся к объекту и являются местью че-

ловеческого  "Я"  этому объекту.  Тень объекта упала на

"Я", сказал я в другом месте. Интроекция объекта высту-

пает  здесь  с несомненной очевидностью.  Но меланхолия

выявляет и нечто другое,  что может быть важным для на-

ших дальнейших рассуждений.  Она показывает нам челове-

ческое "Я" разделенным,  распавшимся на две части, одна

из  которых  неистовствует  против  другой.  Эта другая

часть видоизменена интроекцией, она включает утраченный

объект.  Но  и  та часть,  которая проявляет себя столь

свирепо,  небезызвестна нам: она включает совесть, кри-

тическую инстанцию в "Я", которая и в нормальном состо-

янии также критически противопоставляет  себя  "Я",  но

она  никогда  не  делает  этого столь неумолимо и столь

несправедливо.  Мы уже раньше имели  повод  (нарцисизм,

печаль и меланхолия) сделать предположение, что в нашем

"Я" развивается такая инстанция,  которая может  обосо-

биться  от  остального "Я" и вступить с ним в конфликт.

Мы назвали ее "Я"-идеалом и приписали ей функции  само-

наблюдения,  моральной  совести,  цензуры  сновидения и

главную роль при вытеснении.  Мы сказали, что она явля-

ется  преемником первоначального нарцисизма,  в котором

детское "Я" находило свое самоудовлетворение. Постепен-

но  она  восприняла  из окружающей среды те требования,

которые последняя предъявляла к "Я" и  которые  "Я"  не

всегда  могло исполнить,  и человек,  не будучи доволен

своим "Я",  имел  все-таки  возможность  находить  свое

удовлетворение  в дифференцированном из "Я" "Я"-идеале.

Далее,  мы установили, что в бреде наблюдения (Beobach-

tungswahn)  становится очевидным распад этой инстанции,

и при этом открывается ее происхождение из влияния  ав-

торитетов,  прежде  всего родителей23.  Но мы не забыли

указать,  что размеры отстояния этого "Я"-идеала от ак-

туального "Я" чрезвычайно варьируют для каждого отдель-

ного индивида и что у многих эта дифференцировка внутри

"Я" не идет дальше,  чем у ребенка.  Но прежде,  чем мы

сможем применить этот материал для понимания либидиноз-

ной  организации  массы,  мы должны принять во внимание

другие изменчивые соотношения между объектом и "Я".  Мы

отлично знаем,  что заимствованными из патологии приме-

рами мы не исчерпали сущности идентификации и оставили,

таким  образом,  отчасти  незатронутой  загадку  массы.

Здесь должен был бы быть предпринят гораздо более осно-

вательный и более полный психический анализ. От иденти-

фикации путь ведет через подражание к вчувствованию, т.

е.  к  пониманию механизма,  благодаря которому для нас

вообще возможно соприкосновение с душевной жизнью  дру-

гого человека. И в проявлениях существующей идентифика-

ции многое надо еще выяснить.  Ее следствием  является,

между прочим, еще то, что человек ограничивает свою аг-

рессивность по отношению к тому лицу, с которым он себя

идентифицирует;  человек  щадит его и оказывает ему по-

мощь.  Изучение таких идентификаций, лежащих, например,

в общности кланов, выяснило Robertson'y Smith'y порази-

тельный результат,  что они покоятся на признании общей

субстанции (Kinship and Marriage, 1885) и поэтому могут

быть созданы путем сообща принятой пищи. Эта черта поз-

воляет  связать  такую идентификацию с конструированной

мною в "Тотем и табу" первобытной историей человеческой

семьи.                                                 

VIII. ВЛЮБЛЕННОСТЬ И ГИПНОЗ

 Практика языка даже                    

в своих капризах остается верна  какой-то  действитель-

ности.  Хотя она называет "любовью" самые разнообразные

эмоциональные отношения, которые и мы теоретически объ-

единяем под названием "любовь", однако, она потом опять

сомневается, является ли эта любовь настоящей, правиль-

ной,  истинной; она указывает на целую градацию возмож-

ностей среди любовных феноменов. Нам также нетрудно бу-

дет наблюдать эту градацию.  В целом ряде случаев влюб-

ленность является не чем иным,  как нахождением со сто-

роны  сексуального  влечения  объекта  для цели прямого

сексуального удовлетворения,  причем с достижением этой

цели  влюбленность  угасает;  это  называют  низменной,

чувственной любовью. Но, как известно, либидинозная си-

туация  редко бывает так проста.  Уверенность,  с какой

можно рассчитывать  на  новое  пробуждение  только  что

угасшей потребности,  должна,  конечно,  быть ближайшим

мотивом к тому,  чтобы питать  к  сексуальному  объекту

длительное влечение, чтобы "любить" его также в свобод-

ные от страсти промежутки.  Из этой замечательной исто-

рии  развития  любовной  жизни человека вытекает другой

момент.  Ребенок находит в первой фазе, заканчивающейся

в большинстве случаев к пяти годам,  в одном из родите-

лей свой первый любовный объект, на котором фиксируются

все его сексуальные влечения, требующие удовлетворения.

Наступающее затем вытеснение  вынуждает  ребенка  отка-

заться  от большинства этих детских сексуальных целей и

оставляет после себя глубокое изменение отношения к ро-

дителям.  Ребенок  остается  в дальнейшем привязанным к

родителям, но его влечения следует назвать "заторможен-

ными в смысле цели".  Чувства,  питаемые им,  начиная с

этого момента,  к этим любимым лицам,  обозначаются как

"нежные". Известно, что в бессознательном сохраняются в

большей  или  меньшей  степени  прежние   "чувственные"

стремления, так что первоначальный приток влечения про-

должает в известном смысле существовать24.  С наступле-

нием половой зрелости развиваются, как известно, новые,

очень интенсивные стремления к достижению прямых сексу-

альных целей.  В неблагоприятных случаях они остаются в

качестве чувственного потока отделенными от  длительных

"нежных" эмоциональных направлений.  Мы имеем перед со-

бой картину, обе стороны которой так охотно идеализиру-

ются  некоторыми  литературными направлениями.  Мужчина

проявляет мечтательные  склонности  к  глубокоуважаемым

женщинам,  которые не привлекают его, однако, в половом

отношении,  и он потентен только в отношении  к  другим

женщинам,  которых  он не "любит",  не уважает или даже

презирает25.  Однако чаще юноше удается синтез лишенной

чувственности  небесной любви и чувственной земной люб-

ви, и его отношение к сексуальному объекту характеризу-

ется совместным действием незаторможенных и заторможен-

ных в смысле цели влечений. По количеству заторможенных

в  отношении  цели  нежных влечений можно судить о силе

влюбленности, в противоположность чисто чувственным же-

ланиям.  В рамках этой влюбленности нам с самого начала

бросается в глаза феномен  сексуальной  переоценки,  то

обстоятельство,  что  сексуальный  объект  до некоторой

степени не подвергается критике,  что все его  качества

оцениваются выше,  чем качества нелюбимых людей или чем

качества того же объекта к тому времени,  когда он  еще

не  был  любим.  При несколько более сильном вытеснении

или подавлении чувственных стремлений создается  ложное

впечатление,  что  объект в силу своих духовных преиму-

ществ любим также и чувственной любовью, в то время как

в действительности,  наоборот,  лишь чувственная любовь

награждает его этими преимуществами. Стремление, созда-

ющее в данном случае ошибочное суждение называется иде-

ализацией.  Благодаря этому же нам облегчается ориенти-

ровка. Мы замечаем, что объект трактуется как собствен-

ное "Я", что, следовательно, при влюбленности на объект

изливается большая часть нарцисического либидо. При не-

которых формах любовного выбора становится даже очевид-

ным,  что  объект служит для замены своего собственного

недостигнутого "Я"-идеала.  Его любят в силу тех совер-

шенств,  к  которым  человек стремился для своего собс-

твенного "Я",  и  которых  он  добивается  теперь  этим

окольным  путем  для  удовлетворения своего нарцисизма.

Если сексуальная переоценка и  влюбленность  становятся

еще больше, то ясность картины становится еще несомнен-

нее.  Влечения, добивающиеся прямого сексуального удов-

летворения, могут быть теперь совсем оттеснены, как это

обычно происходит при мечтательной  любви  юношей;  "Я"

становится все непритязательнее,  скромнее; объект ста-

новится все великолепнее, ценнее. Он овладевает, в кон-

це концов,  всей самовлюбленностью "Я", так что самопо-

жертвование  "Я"  становится  естественным  следствием.

Объект,  так сказать,  поглотил "Я".  Черты покорности,

ограничения нарцисизма,  несоблюдения  своих  интересов

имеются налицо в каждом случае влюбленности.  В крайнем

случае они еще усиливаются и выступают на  первый  план

благодаря оттеснению чувственных влечений. Это происхо-

дит особенно легко в случае несчастной,  неудачной люб-

ви,  так как при каждом сексуальном удовлетворении сек-

суальная переоценка все же испытывает некоторое пониже-

ние. Одновременно с тем, как человек приносит объекту в

"жертву" свое "Я" (эта жертва ничем  не  отличается  от

сублимированной жертвы ради абстрактной идеи),  целиком

отпадают принадлежащие "Я"-идеалу функции.  Молчит кри-

тика,  которая исходила от этой инстанции;  все то, что

делает и чего требует объект,  правильно и  безупречно.

Нет  места  для совести во всем том,  что совершается в

пользу объекта. В любовном ослеплении человек становит-

ся преступником без раскаяния. Вся ситуация укладывает-

ся без остатка в формулу:  объект занял место "Я"-идеа-

ла.  Разница  между идентификацией и влюбленностью в ее

крайних проявлениях,  называемых  очарованием,  рабской

покорностью,  легко описать. В первом случае "Я" обога-

тилось качествами объекта, оно "интроецировало" объект,

по  выражению Fеrеnсzi;  во втором случае оно обеднело,

принесло себя в жертву объекту,  поставило его на место

своей важнейшей составной части. При ближайшем рассмот-

рении можно заметить,  что такое изложение рождает про-

тиворечие,  которого на самом деле не существует.  Речь

идет экономически не об обеднении или обогащении; край-

нюю влюбленность тоже можно описать так, что "Я" интро-

ецирует объект. Быть может, другое отличие скорее охва-

тит сущность. В случае идентификации объект утрачивает-

ся или от него отказываются;  затем он опять восстанав-

ливается  в  "Я";  "Я" изменяется частично по прототипу

утраченного объекта.  Иногда объект сохраняется и,  как

таковой, переоценивается со стороны и за счет "Я". Но и

относительно этого возникает сомнение. Действительно ли

твердо установлено,  что идентификация предполагает от-

каз от влечения к объекту, не может ли существовать от-

каз при сохранении объекта?  И прежде чем мы вдадимся в

дискуссию по поводу этого сложного вопроса, у нас может

явиться мысль,  что другая альтернатива включает в себе

сущность этого положения вещей,  а именно:  занимает ли

объект место "Я" или "Я"-идеала.  От влюбленности, оче-

видно,  недалеко до гипноза.  Аналогия обоих  состояний

очевидна;  то же покорное подчинение, податливость, от-

сутствие критического отношения  к  гипнотизеру,  равно

как и к любимому лицу,  то же отсутствие личной инициа-

тивы. Нет никакого сомнения в том, что гипнотизер занял

место "Я"-идеала.  Все соотношения при гипнозе лишь бо-

лее явственны и усилены, так что было бы целесообразнее

объяснять  влюбленность при помощи гипноза,  чем наобо-

рот. Гипнотизер является единственным объектом, никакой

другой  объект  не принимается во внимание рядом с ним.

"Я" переживает точно во сне все то,  чего он требует  и

что  он приказывает,  и этот факт напоминает нам о том,

что мы не упомянули среди функций "Я"-идеала  испытания

реальности26.  Нет ничего удивительного в том,  что "Я"

считает всякое ощущение реальным, если психическая инс-

танция, занимавшаяся прежде испытанием реальности, зас-

тупается за эту реальность.  Полное отсутствие стремле-

ний  с  незаторможенной  сексуальной целью способствует

крайней чистоте проявлений. Гипнотическое отношение яв-

ляется неограниченным влюбленным самопожертвованием при

исключении сексуального удовлетворения,  в то время как

при  влюбленности  оно  только откладывается на время и

остается на заднем плане,  как  целевая  возможность  в

дальнейшем.  Но,  с другой стороны, мы можем также ска-

зать, что гипнотическое отношение является (если допус-

тимо такое выражение) массой,  состоящей из двух людей.

Гипноз не является подходящим объектом для сравнения  с

массой, так как он скорее идентичен с ней. Он изолирует

из весьма сложной структуры массы один элемент: отноше-

ние к вождю. Этим ограничением численности гипноз отли-

чается от массы,  от влюбленности же он отличается  от-

сутствием  чисто  сексуальных  стремлений.  Он занимает

среднее место между тем и другим.  Интересно  отметить,

что  именно  заторможенные  в  смысле  цели сексуальные

стремления создают длительные привязанности людей  друг

к  другу.  Но  это легко понять из того факта,  что эти

стремления неспособны к полному  удовлетворению,  в  то

время  как  незаторможенные сексуальные стремления пре-

терпевают чрезвычайное понижение каждый раз при  дости-

жении сексуальной цели. Чувственная любовь предназначе-

на к угасанию,  наступающему при удовлетворении,  чтобы

быть  продолжительной,  она должна быть с самого начала

смешана с чисто нежными,  т. е. заторможенными в смысле

цели  компонентами,  или должна претерпеть такое смеше-

ние.                                                   

Гипноз разрешил бы нам загадку  либидинозной  конститу-

ции, если бы он сам еще не содержал таких черт, которые

не укладываются в рамки данного рационального  объясне-

ния  -- как влюбленности при исключении чисто сексуаль-

ных стремлений.  В нем еще многое непонятно,  мистично.

Он содержит примесь парализованности, вытекающей из от-

ношения сильного к слабому,  беспомощному, что является

переходом  к  гипнозу,  вызванному  испугом у животных.

Способ,  которым вызывается гипноз,  и его отношение  к

сну неясны, а загадочный выбор лиц, подходящих для гип-

ноза, в то время как другие совершенно непригодны, ука-

зывает  на  еще неизвестный момент,  который в нем осу-

ществлен и который делает,  может быть,  возможным лишь

чистоту либидинозных установок.  Достойно внимания, что

моральная совесть гипнотизируемого лица может  остаться

резистентной  даже при полной суггестивной податливости

в остальном.  Но это может происходить потому,  что при

гипнозе в том виде, в каком он производится в большинс-

тве случаев,  может сохраниться знание того,  что  речь

идет только об игре,  о ложной репродукции другой,  го-

раздо более  важной  в  жизненном  отношении  ситуации.

Предшествующими рассуждениями мы целиком подготовлены к

тому,  чтобы начертать формулу либидинозной конституции

массы,  по крайней мере такой массы,  которую мы до сих

пор рассматривали,  которая, следовательно, имеет вождя

и  которая не могла приобрести вторично,  путем слишком

большой  "организованности",  качеств  индивида.  Такая

первичная  масса является множеством индивидов,  поста-

вивших один и тот же объект на место своего  "Я"-идеала

и идентифицировавшихся вследствие этого друг с другом в

своем "Я".                                            

IX. СТАДНЫЙ  ИНСТИНКТ 

 Мы недолго будем радоваться иллю-

зорному разрешению загадки  массы  этой  формулой.  Нас

тотчас обеспокоит мысль о том, что мы, в сущности, сос-

лались на загадку гипноза, в котором есть еще так много

неразрешенного.  И тут возникает новое возражение даль-

нейшему исследованию.  Мы должны сказать себе, что мно-

гочисленные аффективные привязанности,  отмеченные нами

в массе,  вполне достаточны для объяснения одной из  ее

характерных черт: недостатка самостоятельности и иници-

ативы у индивида,  однородности его реакций с реакциями

всех других,  его снижения,  так сказать,  до массового

индивида.  Но масса проявляет нечто  большее,  если  мы

рассмотрим ее как одно целое;  черты слабости интеллек-

туальной деятельности,  аффективной  незаторможенности,

неспособности к обуздыванию и к отсрочке,  склонность к

переходу границ в проявлении чувств и к полному перехо-

ду этих чувств в действия --все это и т.  п.,  так ярко

изложенное Лебоном, создает несомненную картину регрес-

сии душевной деятельности до более ранней ступени,  ка-

кую мы обычно находим у дикарей и у детей.  Такая  рег-

рессия особенно характерна для обыкновенной массы, в то

время как у высоко  организованных  искусственных  масс

она,  как мы слышали, не может быть глубокой. Таким об-

разом у нас получается впечатление состояния, в котором

отдельные  эмоциальные  побуждения и личный интеллекту-

альный акт индивида слишком слабы, чтобы проявиться от-

дельно  и  обязательно должны дожидаться подкрепления в

виде однородного повторения со  стороны  других  людей.

Вспомним о том,  сколько этих феноменов зависимости от-

носится к нормальной конституции человеческого  общест-

ва, как мало в нем имеется оригинальности и личного му-

жества,  как сильно каждый человек находится во  власти

установок  массовой души,  проявляющейся в расовых осо-

бенностях, в сословных предрассудках, общественном мне-

нии и т. д. Загадка суггестивного влияния увеличивается

для нас утверждением того факта, что такое влияние ока-

зывается  не  только  вождем,  но и каждым индивидом на

другого индивида, и мы бросаем себе упрек в том, что мы

односторонне подчеркнули отношение к вождю,  не обратив

никакого внимания на другой фактор взаимного  внушения.

Из чувства скромности мы захотим прислушаться к другому

голосу,  который сулит нам объяснение, исходящее из бо-

лее простых основоположений. Я заимствую такое объясне-

ние из прекрасной книги W. Trotter'a о стадном инстинк-

те и сожалею лишь о том, что она не вполне избежала ан-

типатии,  явившейся результатом последней великой  вой-

ны27. Trotter считает описанные душевные феномены массы

производным стадного инстинкта (gregariousness), являю-

щегося  врожденным  как для человека,  так и для других

видов животных.  Эта  стадность  является  биологически

аналогией  и  как  бы продолжением многоклеточности;  в

смысле либидинозной теории она является дальнейшим про-

явлением  вытекающей из либидо склонности всех однород-

ных живых существ объединиться в единицы большого  объ-

ема28.  Индивид  чувствует  себя неполным (incomplete),

когда он один.  Страх маленького ребенка  является  уже

проявлением этого стадного инстинкта. Противоречие ста-

ду равносильно отделению от него и потому избегается со

страхом.  Стадо  же  отрицает  все новое,  непривычное.

Стадный инстинкт является чем-то  первичным,  неподдаю-

щимся  дальнейшему  разложению  (which  cannot be split

up).  Trotter приводит ряд влечений  (или  инстинктов),

которые он считает первичными: инстинкт самосохранения,

питания, половой инстинкт и стадный инстинкт. Последний

должен  часто  противопоставляться  другим  инстинктам.

Сознание виновности и чувство долга являются  характер-

ным достоянием gregarious animal. Из стадного инстинкта

исходят,  по мнению Trotter'a также и вытесняющие силы,

которые психоанализ открыл в "Я",  а следовательно и то

сопротивление,  с которым сталкивается врач при психоа-

налитическом лечении. Своим значением язык обязан своей

способности дать людям возможность взаимного  понимания

в стаде,  на нем покоится, главным образом, идентифика-

ция индивидов друг с другом.  Подобно тому как Лебон  в

центре  своего внимания поставил преимущественно харак-

терные недолговечные массы,  a Mc Dougall -- стабильные

общества, так Trotter сосредоточил свое внимание на са-

мых распространенных объединениях,  в которых живет че-

ловек,  этот  zwou politikou,  и дал им психологическое

обоснование.  Тrоtter'y не нужно  искать  происхождения

стадного инстинкта,  так как он считает его первичным и

не разрешимым.  Его примечание, что Boris Sidis считает

стадный инстинкт производным внушаемости, к счастью для

него излишне;  это -- объяснение по хорошо  известному,

неудовлетворительному  шаблону,  и  обратное положение,

гласящее, что внушаемость является производным стадного

инстинкта,  оказалось для меня более очевидным. Но про-

тив изложения Trotter'a можно с еще большим правом, чем

против других, возразить, что оно обращает слишком мало

внимания на роль вождя в  массе,  в  то  время  как  мы

склонны  к противоположному мнению,  что сущность массы

не может быть понята,  если пренебречь вождем.  Стадный

инстинкт вообще не оставляет места вождю,  вождь только

случайно привходит в стадо,  и в связи с этим стоит тот

факт,  что  из этого инстинкта нет пути к потребности в

божестве;  стаду недостает пастуха. Но, кроме того, из-

ложение Trotter'a можно психологически опровергнуть, т.

е. можно по меньшей мере сделать вероятным, что стадное

влечение поддается разложению, что оно не является пер-

вичным в том смысле,  как инстинкт самосохранения и по-

ловой инстинкт.  Разумеется, нелегко проследить онтоге-

нез стадного инстинкта.  Страх маленького ребенка,  ос-

тавленного  наедине (Trotter толкует его уже как прояв-

ление инстинкта), легче допускает другое толкование. Он

относится  к матери,  впоследствии к другим любимым ли-

цам,  и является выражением неисполненного  желания,  с

которым ребенок не умеет ничего сделать,  кроме превра-

щения его в страх29. Страх оставленного наедине с самим

собою  маленького  ребенка  не уляжется при виде любого

человека "из стада";  наоборот, приближение такого "чу-

жого  человека" вызовет лишь страх.  У ребенка долго не

замечают ничего,  что говорило бы о  стадном  инстинкте

или о чувстве массы (Massengefьhl). Такое чувство обра-

зуется лишь в детских, где много детей, из их отношения

к родителям, а именно: как начальная зависть, с которой

старший ребенок встречает младшего. Старший ребенок хо-

тел бы,  конечно,  ревниво вытеснить младшего, отдалить

его от родителей,  лишить его всех прав, но ввиду того,

что этот ребенок,  как и все последующие, одинаково лю-

бим родителями,  старший ребенок,  не имея  возможности

удержать свою враждебную установку без ущерба для себя,

вынужден идентифицировать себя с другими  детьми,  и  в

детской среде возникает чувство массы или общности, по-

лучающее свое дальнейшее развитие в школе.  Первым тре-

бованием  этого реактивного образования является требо-

вание справедливости,  одинакового обращения со  всеми.

Известно,  как громко и настойчиво проявляется это тре-

бование в школе. Если я сам не могу быть любимчиком, то

пусть, по крайней мере, никто не будет любимчиком. Мож-

но было бы считать это превращение  и  замену  ревности

чувством  массы  в детской и в школе чем-то неправдопо-

добным, если бы тот же самый процесс вновь не наблюдал-

ся  несколько  позже  при  других  соотношениях.  Стоит

вспомнить о толпе мечтательно влюбленных  дам  и  жриц,

теснящихся  вокруг певца или пианиста после его концер-

та.  Вероятно, каждой из них хотелось бы отнестись рев-

ниво ко всем другим,  однако, ввиду их множества и свя-

занной с этим невозможности достичь цели своей влюблен-

ности,  они отказываются от этого и вместо того,  чтобы

вцепиться друг другу в волосы,  они действуют, как еди-

ная масса,  благоговеющая перед тем, кого они чествуют,

проявляя это сообща;  они были бы рады  поделиться  его

локоном. Они, первоначальные соперницы, могут идентифи-

цироваться друг с другом,  благодаря одинаковой любви к

одному и тому же объекту. Если ситуация, как это обычно

бывает,  может быть разрешена с помощью инстинкта  нес-

колькими способами,  то нет ничего удивительного в том,

что осуществляется тот исход, с которым связана возмож-

ность некоторого удовлетворения,  в то время как другой

способ,  даже более очевидный, не используется, так как

реальные  соотношения  отказывают ему в достижении этой

цели.  Дух общественности, esprit de corps и т. д., ко-

торые  оказывают впоследствии свое действие в обществе,

не скрывают своего происхождения из первоначальной  за-

висти.  Никто не должен иметь желания выдвинуться, каж-

дый должен быть равен другому, все должны обладать оди-

наковыми  ценностями.  Социальная справедливость должна

обозначать, что человек сам отказывается от многого для

того,  чтобы другие тоже должны были отказаться от это-

го, или -- что то же самое -- не могли требовать этого.

Это требование равенства является корнем социальной со-

вести и чувства долга.  Неожиданным образом мы  находим

его в боязни инфекции у сифилитиков,  которую мы поняли

благодаря психоанализу. Боязнь этих несчастных является

выражением их сопротивления против бессознательного же-

лания распространить свою инфекцию на других. Ибо поче-

му  же они одни должны быть инфицированы и лишены очень

многого,  а другие -- нет? Прекрасная притча о суде Со-

ломона  имеет  это же самое ядро.  Если у одной женщины

умер ребенок, то другая тоже не должна иметь живого ре-

бенка.  По этому желанию можно было узнать потерпевшую.

Итак,  социальное чувство покоится на превращении чувс-

тва,  бывшего сначала враждебным,  в положительно окра-

шенную привязанность,  носящую характер  идентификации.

Поскольку мы до сих пор проследили этот процесс, оказы-

вается,  что это превращение совершается  под  влиянием

обшей нежной привязанности к лицу,  стоящему вне массы.

Наш анализ идентификации кажется нам самим неисчерпыва-

ющим,  но для нашей настоящей цели достаточно вернуться

к тому положению, что масса требует строгого соблюдения

равенства.  Мы уже слышали при обсуждении обеих искусс-

твенных масс, церкви и армии, что их предпосылкой явля-

ется  одинаковая любовь вождя ко всем участникам массы.

Но мы не забываем, что требование равенства, существую-

щее  в массе,  относится только к ее отдельным членам и

не касается вождя. Все участники массы должны быть рав-

ны между собою,  но все они хотят, чтоб над ними власт-

вовал вождь. Многие равные между собою, могущие иденти-

фицироваться друг с другом,  и один единственный,  пре-

восходящий их всех -- такова ситуация,  существующая  в

жизнеспособной массе.  Следовательно, мы позволяем себе

внести коррекцию в выражение Trotter'a что  человек  --

стадное  животное;  он  является  скорее животным орды,

участником орды,  предводительствуемой вождем.

 Х. МАССА И ПЕРВОБЫТНАЯ ОРДА 

В 1912 году я согласился с предполо-

жением Ч. Дарвина, что первобытной формой человеческого

общества была орда,  над которой неограниченно властво-

вал сильный самец. Я сделал попытку показать, что судь-

ба  этой орды оставила неизгладимые следы в истории че-

ловечества,  в частности -- что развитие тотемизма, ох-

ватывающего зачатки религии,  нравственности и социаль-

ного расчленения,  связано с  насильственным  убийством

вождя  и  превращением  отцовской орды в братскую общи-

ну30. Правда, это -- только гипотеза, как и многие дру-

гие предположения,  с помощью которых исследователь до-

исторического периода пытается осветить мрак, окутываю-

щий первобытный период -- один снисходительный английс-

кий критик (Кroeger) остроумно назвал ее "just so  sto-

ry",  -- но я думаю, что эта гипотеза заслуживает боль-

шего внимания,  если она оказывается способной  создать

связь и понимание в новых областях знания. Человеческие

массы показывают нам опять-таки знакомую картину власт-

ного  самодержца среди толпы равных между собой товари-

щей;  картина эта содержится и в нашем представлении  о

первобытной  орде.  Психология этой массы,  в том виде,

как мы ее знаем из часто приводившихся описаний --  ис-

чезновение сознательной индивидуальности,  ориентировка

мыслей и чувств в одинаковых направлениях, преобладание

аффективности и бессознательной душевной сферы, тенден-

ция к немедленному выполнению  появляющихся  намерений,

-- соответствует состоянию регрессии до примитивной ду-

шевной деятельности,  которую можно было  бы  приписать

именно  первобытной орде.  К первобытной орде относится

особенно то,  что мы раньше описали в общей характерис-

тике людей. Воля индивида была слишком слаба, он не ре-

шался действовать.  Никакие импульсы,  кроме коллектив-

ных, не осуществлялись, существовала только общая воля,

единичной воли не было,  представление не решалось  вы-

литься в волевой акт, если оно не было усилено ощущени-

ем  своего  всеобщего  распространения.  Эта   слабость

представления находит свое объяснение в силе общей всем

участникам массы эмоциональной привязанности, а присое-

диняющаяся  однородность  жизненных обстоятельств и от-

сутствие частной собственности определяет  однородность

жизненных  актов  у отдельных индивидов.  -- Экскремен-

тальные потребности тоже  не  исключают  общности,  как

можно заметить у детей и солдат. Единственным безуслов-

ным исключением является половой акт,  в котором третье

лицо по меньшей мере излишне:  в крайнем случае,  мучи-

тельно ожидают его ухода. О реакции сексуальной потреб-

ности  (генитального  удовлетворения)  против стадности

см.  ниже. Итак, масса кажется нам вновь ожившей перво-

бытной ордой. Подобно тому, как первобытный человек мо-

жет ожить в каждом индивиде,  так и из любой человечес-

кой толпы может быть воссоздана первобытная орда.  Пос-

кольку масса обычно господствует над людьми,  мы узнаем

в  ней продолжение первобытной орды.  Мы должны были бы

сделать заключение, что психология массы является древ-

нейшей человеческой психологией.  Индивидуальная психо-

логия,  которую мы выделили,  пренебрегала  остаточными

массовыми проявлениями, выросла лишь впоследствии, пос-

тепенно и,  так сказать,  частично лишь обособившись из

древней психологии масс.  Мы еще рискнем указать исход-

ный пункт этого развития. Ближайшее рассуждение показы-

вает нам, в каком пункте это положение нуждается в кор-

рекции.  Индивидуальная психология должна быть столь же

древней,  как  и массовая психология,  так как с самого

начала существовала двоякая психология:  психология ин-

дивидов -- участников массы, и психология отца, началь-

ника,  вождя. Индивиды, составлявшие массу, были так же

связаны,  как мы их видим еще и теперь,  но отец перво-

бытной орды был свободен. Его интеллектуальные акты бы-

ли сильны и независимы даже в своей обособленности, его

воля не нуждалась в усилении другой волей.  Мы  в  силу

последовательности должны предположить, что его "Я" бы-

ло мало связано в либидинозном отношении,  он не  любил

никого, кроме себя, других любил только постольку, пос-

кольку они служили его потребностям.  Его "Я" не давало

объектам  ничего лишнего.  На заре истории человечества

он был сверхчеловеком, которого Ницше ожидал лишь в бу-

дущем.  Еще теперь участники массы нуждаются в иллюзии,

что все они в одинаковой мере  любимы  вождем,  но  сам

вождь не должен любить никого, он должен принадлежать к

породе властвующих,  быть абсолютно нарцисичным, но са-

моуверенным  и  самостоятельным.  Мы знаем,  что любовь

создает преграду нарцисизму,  и мы могли показать,  как

она  стала культурным фактором благодаря этому влиянию.

Первобытный отец орды не был еще бессмертным,  каким он

стал  впоследствии  благодаря  обожествлению.  Когда он

умер,  он должен был быть заменен; его место занял, ве-

роятно,  один  из  младших  сыновей,  бывший до тех пор

участником массы, как и всякий другой индивид. Следова-

тельно, должна существовать возможность превратить пси-

хологию массы в индивидуальную психологию,  должно быть

найдено условие, при котором осуществляется такое прев-

ращение,  подобно тому как пчелы имеют возможность сде-

лать,  в случае необходимости,  из личинки матку вместо

работницы.  Тогда можно представить себе только следую-

щее: первобытный отец мешал своим сыновьям в удовлетво-

рении их прямых сексуальных стремлений; он принуждал их

к воздержанию и вследствие этого к эмоциональной привя-

занности к себе и друг к другу; эти привязанности могли

вытекать из стремлений, имевших заторможенную сексуаль-

ную цель.  Он вынуждал их, так сказать, к массовой пси-

хологии.  Его сексуальная ревность и нетерпимость стали

в конечном итоге причиной  массовой  психологии.  Можно

также предположить,  что изгнанные сыновья, разлученные

с отцом,  использовали результат идентификации  друг  с

другом  для гомосексуальной объектной любви и получили,

таким образом, свободу для убийства отца. Для того, кто

становился  его последователем,  тоже дана была возмож-

ность сексуального удовлетворения,  и этим  открыт  был

выход  из условий массовой психологии.  Фиксация либидо

на женщине,  возможность удовлетворения без отсрочки  и

без  отлагательства положили конец значению заторможен-

ных в смысле цели сексуальных влечений и позволили нар-

цисизму  всегда оставаться на одном и том же уровне.  К

этому взаимоотношению между любовью и образованием  ха-

рактера  мы еще вернемся в последней главе.  Подчеркнем

еще раз,  как особенно поучительный момент, соотношение

между  конституцией первобытной орды и условиями,  пре-

дохраняющими искусственную массу от распада.  На приме-

рах войска и церкви мы видели, что таким условием явля-

ется иллюзия об одинаковой любви вождя ко всем участни-

кам  массы.  Но это -- прямо-таки идеалистическая обра-

ботка соотношений,  существующих в первобытной орде,  в

которой все сыновья чувствуют себя одинаково преследуе-

мыми отцом и одинаково боятся его.  Уже ближайшая форма

человеческого общества, тотемистический клан, предпола-

гает это преобразование, на котором построены все соци-

альные обязательства. Неразрушимая прочность семьи, как

естественного массового образования,  покоится на  том,

что  эта  необходимая предпосылка одинаковой любви отца

может действительно оказаться верной  для  нее.  Но  мы

ожидаем  большего от оценки массы с точки зрения перво-

бытной орды. Эта оценка должна приблизить нас к понима-

нию того непонятного,  таинственного в массе, что скры-

вается за загадочными словами:  гипноз и внушение.  И я

полагаю,  что  эта  оценка может приблизить нас к этому

пониманию.  Вспомним о том, что гипноз заключает в себе

нечто жуткое, характер же жуткого указывает на какое-то

вытеснение дряхлой старины и искренней привязанности31.

Вспомним о том, как производится гипноз. Гипнотизер ут-

верждает,  что он обладает таинственной силой, лишающей

субъекта  его собственной воли,  или -- что то же самое

-- субъект верит в то,  что гипнотизер  обладает  такой

силой.  Эта таинственная сила -- в публике ее еще часто

называют животным магнетизмом -- должна быть той  самой

силой,  которая являлась для первобытных народов источ-

ником табу,  т. е. силой, исходящей от королей и от на-

чальников,  благодаря которой к ним опасно приближаться

(Mana). Гипнотизер хочет обладать этой силой; как же он

выявляет ее?  Требуя от человека, чтобы тот смотрел ему

в глаза;  в  типичном  случае  он  гипнотизирует  своим

взглядом. Но именно взгляд вождя опасен и невыносим для

первобытных,  как  впоследствии  взгляд  божества   для

смертных.  Еще  Моисей  должен  был служить посредником

между своим народом и Иеговой,  так как народ не  вынес

бы взгляда божества,  и когда Моисей возвращается после

общения с богом,  то от его лика исходит сияние,  часть

(Mana) перенеслась на него, как на посредника первобыт-

ных людей32.  Конечно,  гипноз можно вызвать и  другими

путями.  Это может ввести в заблуждение, это дало повод

к необоснованным физиологическим теориям,  как например

гипноз,  вызванный  фиксацией на блестящем предмете или

выслушиванием монотонного шума.  В действительности эти

приемы служат лишь отвлечению и приковыванию сознатель-

ного внимания.  Ситуация такова, как если бы гипнотизер

сказал  человеку:  "займитесь  исключительно  моей лич-

ностью, весь остальной мир совершенно неинтересен". Ко-

нечно, было бы технически нецелесообразно, если бы гип-

нотизер действительно повел такую  речь.  Благодаря  ей

гипнотизируемый  был бы вырван из своей бессознательной

установки и у него возникло бы сознательное сопротивле-

ние.  И  хотя гипнотизер старается не направлять созна-

тельное внимание субъекта на его намерения и хотя испы-

туемое лицо погружается в такое состояние,  при котором

весь мир должен стать  для  него  неинтересен,  однако,

гипнотизируемый  бессознательно  концентрирует все свое

внимание на гипнотизере,  создает  установку  раппорта,

перенесения на гипнотизера. Косвенные методы гипнотизи-

рования,  подобно некоторым техническим приемам остроу-

мия,  имеют,  следовательно,  результатом  определенное

распределение душевной энергии,  так как иное распреде-

ление  нарушило  бы  течение бессознательного процесса;

эти методы приводят, в конце концов, к той же цели, что

и  прямое  воздействие  путем  пристального взгляда или

пассов. При гипнозе у человека существует бессознатель-

ная установка на гипнотизера в то время, как сознатель-

но он фиксирует свое внимание на изменяющихся,  неинте-

ресных восприятиях. При психоаналитическом лечении име-

ет  место  противоположная  ситуация,  что  заслуживает

здесь упоминания. Во время психоанализа, по крайней ме-

ре, один раз бывает так, что пациент упрямо утверждает,

что  теперь  ему абсолютно ничего не приходит в голову.

Его  свободные  ассоциации  приостанавливаются,  и  его

обычные  импульсы  привести  их в движение не достигают

цели.  При настойчивости можно добиться, наконец, приз-

нания в том,  что пациент думает о виде,  открывающемся

из окон кабинета,  об узоре обоев на стене,  которую он

видит перед собой, или об электрической лампочке, спус-

кающейся с потолка. Это означает, что пациентом овладе-

ло перенесение,  что к нему предъявляют свои права бес-

сознательные мысли,  относящиеся к  врачу.  Прекращение

свободных  ассоциаций  исчезает у пациента,  как только

объяснить ему это.  Ferenczi совершенно правильно уста-

новил, что гипнотизер занимает место родителей, отдавая

приказание уснуть,  предшествующее часто процедуре гип-

ноза.  Он полагает, что нужно различать два вида гипно-

за: мягко успокаивающий и угрожающий; первый тип он от-

носит  к материнскому прототипу,  второй -- к отцовско-

му33.  Приказание спать,  отдаваемое при гипнозе,  тоже

обозначает не что иное, как требование не проявлять ни-

какого интереса к внешнему миру и сконцентрировать  его

на личности гипнотизера. Это приказание так и понимает-

ся гипнотизируемым,  ибо в этом отвлечении от  внешнего

мира  заключается  психологическая характеристика сна и

на нем покоится родственность сна с гипнотическим  сос-

тоянием.  Итак, гипнотизер будит своими мероприятиями у

гипнотизируемого часть его архаического наследства, ко-

торое  проявлялось  и в отношении к родителям и которое

претерпевало в отношении к отцу  индивидуальное  возоб-

новление  (Wiederbelebung);  он  будит представление об

очень сильной личности в отношении которой можно  иметь

только  пассивно мазохистическую установку,  в присутс-

твии которой нужно потерять свою волю;  остаться с  ней

наедине,  "попасться  ей  на глаза" -- является большим

риском.  Только в таком виде  мы  можем  приблизительно

представить  себе отношение индивида в первобытной орде

к первобытному отцу.  Как мы знаем из  других  реакций,

индивид  сохраняет варьирующую в зависимости от индиви-

дуальных особенностей степень  оживления  таких  старых

ситуаций.  Знание того,  что гипноз является только иг-

рой,  ложным обновлением тех старых впечатлений,  может

все же остаться и обеспечить сопротивление против слиш-

ком серьезных  последствий  гипнотического  уничтожения

воли.  Жуткий,  навязчивый характер массы, обнаруживаю-

щийся в ее суггестивных проявлениях, может быть, следо-

вательно,  по праву отнесен за счет ее происхождения от

первобытной орды.  Вождь массы все еще является  перво-

бытным  отцом,  которого продолжают бояться;  масса все

еще хочет,  чтобы ею управляла  неограниченная  власть;

она страстно жаждет авторитета;  она жаждет, по выраже-

нию Лебона,  подчинения. Первобытный отец является мас-

совым идеалом,  который владеет вместо "Я"-идеала чело-

веческим "Я". Гипноз может быть с правом назван массой,

состоящей из двух человек,  внушение может быть опреде-

лено как убеждение,  основанное не на восприятии и мыс-

лительной работе, а на эротической привязанности. Нужно

отметить,  что взгляды, изложенные в этой главе застав-

ляют нас вернутся от Bernheim'овского понимания гипноза

к наивному, более старому толкованию его. По Bernheim'y

все  гипнотические  феномены  нужно считать производным

внушения,  а внушение является моментом,  неподдающимся

дальнейшему объяснению.  Мы приходим к выводу, что вну-

шение является  проявлением  гипнотического  состояния,

имеющего прочное обоснование в бессознательно сохранив-

шемся предрасположении из первобытной  истории  челове-

ческой семьи.                                          

 XI. СТУПЕНЬ ЛИЧНОСТИ 

Если, помня дополня-                          

ющие друг друга описания психологии масс,  данные  раз-

личными  авторами,  сделать обзор душевной жизни совре-

менных людей,  то можно растеряться перед ее сложностью

и  потерять  надежду дать стройное описание ее.  Каждый

индивид является участником многих масс;  он испытывает

самые разнообразные привязанности,  созданные идентифи-

кацией;  он создает свой "Я"-идеал по различнейшим про-

тотипам.  Итак, каждый индивид участвует во многих мас-

совых душах,  в душе своей расы, сословия, религии, го-

сударства и т. д. и, кроме того, он до некоторой степе-

ни самостоятелен и оригинален. Эти стойкие и длительные

массы  в своих мало видоизменяющихся проявлениях броса-

ются в глаза меньше, чем быстро образующиеся непостоян-

ные массы, по которым Лебон набросал блестящую характе-

ристику массовой души,  и в этих шумных эфемерных  мас-

сах, как бы возвышающихся над другими массами, происхо-

дит чудо:  бесследно (хотя бы только на короткое время)

исчезает то, что мы назвали индивидуальностью. Мы поня-

ли это чудо так,  что индивид  отказывается  от  своего

идеала и заменяет его массовым идеалом, воплощающимся в

вожде.  Правильнее говоря,  это чудо не во всех случаях

одинаково велико. Отграничение "Я" от "Я"-идеала у мно-

гих индивидов не произведено еще достаточно резко;  оба

они  еще легко совпадают;  "Я" часто сохраняет для себя

свою прежнюю нарцисическую самовлюбленность.  Благодаря

этому  чрезвычайно  облегчается  выбор вождя.  Часто он

должен обладать лишь типичными свойствами этих  индиви-

дов в очень резком и чистом виде, он должен производить

впечатление большой силы и  либидинозной  свободы;  ему

навстречу  приходит  потребность  в сильном начальнике;

она наделяет его сверхсилой,  на которую он раньше, мо-

жет быть, не претендовал бы. Другие индивиды, "Я"-идеал

которых воплотился бы в его личности лишь  при  условии

корректуры,  увлекаются затем суггестивно,  т. е. путем

идентификации.  Мы замечаем, что предложенное нами объ-

яснение  либидинозной структуры массы сводится к отгра-

ничению "Я" от "Я"-идеала и  к  возможному,  вследствие

этого, двойному виду привязанности: идентификация и за-

мена "Я"-идеала объектом. Предположение такой ступени в

"Я",  как первый шаг анализа человеческого "Я",  должно

постепенно найти свое подтверждение в  самых  различных

областях  психологии.  В своей статье "Zur Einfьhrung34

des Narzissmus" я собрал прежде всего весь патологичес-

кий материал для обоснования выделения этой черты. Сле-

дует ожидать,  что значение нарцисизма окажется гораздо

большим при углублении в психологию психозов.  Вспомним

о том, что "Я" играет роль объекта в отношении к разви-

вающемуся из него "Я"-идеалу, что, может быть, все вза-

имодействия,  изученные нами в учении о неврозах  между

внешним объектом и совокупным "Я",  повторяются на этой

новой арене внутри "Я".  Я хочу проследить  здесь  лишь

одно  из всех возможных с этой точки зрения следствий и

продолжить, таким образом, обсуждение проблемы, которую

я оставил неразрешенной в другом месте35. Каждая из ду-

шевных дифференцировок,  с которыми  мы  познакомились,

представляет новую трудность для душевной функции,  по-

вышает ее лабильность и может явиться исходным  пунктом

отказа от функции заболевания. Так, мы, родившись, сде-

лали шаг от абсолютно самодовольного нарцисизма к восп-

риятию  изменчивого внешнего мира и к началу нахождения

объекта;  в связи с этим находится тот факт,  что мы не

можем  находиться  в  этом  состоянии в течение долгого

времени, что мы периодически покидаем его и возвращаем-

ся во сне к прежнему состоянию отсутствия раздражений и

избежания объектов. Конечно, мы следуем при этом указа-

нию внешнего мира,  который временно лишает нас большей

части действующих на нас раздражений путем  периодичес-

кой смены дня и ночи. Другой более важный для патологии

пример не подлежит такому ограничению. В течение нашего

развития  мы разделили весь наш душевный мир на связное

(kohдrent) "Я" и настоящее вне "Я" бессознательное  вы-

тесненное,  и мы знаем, что стабильность этих новообра-

зований подвержена постоянным потрясениям. В сновидении

и в неврозе этот выключенный из нашего сознания матери-

ал стучится в охраняемые  сопротивлением  ворота,  а  в

здоровом  бодрствующем  состоянии мы пользуемся особыми

приемами для того,  чтобы временно включить в наше  "Я"

вытесненный  материал,  обходя сопротивление и извлекая

из этого удовольствие.  Остроумие и юмор,  а отчасти  и

комическое вообще,  должны рассматриваться с этой точки

зрения.  Каждому знатоку психологии  неврозов  известны

такие примеры, имеющие меньший масштаб, но я спешу вер-

нуться к нашей цели. Можно представить себе, что и отг-

раничение "Я"-идеала от "Я" не может существовать долго

и должно подвергаться по временам  обратному  развитию.

При всех запретах и ограничениях, накладываемых на "Я",

происходит, как правило, периодический прорыв запретно-

го, как показывает институт праздников, являвшихся пер-

воначально не чем иным как запрещенными законом эксцес-

сами,  и  этому  освобождению  от запрета они обязаны и

своим веселым характером36. Сатурналии римлян и наш те-

перешний карнавал совпадают в этой существенной отличи-

тельной черте с празднествами первобытных людей,  кото-

рые  обычно  сочетали  с  развратом различные нарушения

священнейших запретов.  А  "Я"-идеал  охватывает  сумму

всех ограничений, которым подчиняется "Я", и потому уп-

разднение идеала должно было бы быть величайшим  празд-

ником для "Я", которое опять могло бы быть довольно со-

бой. Когда в "Я" что-нибудь совпадает с "Я"-идеалом, то

всегда  возникает  ощущение  триумфа.  Чувство  вины (и

чувство малоценности) тоже могут быть поняты  как  раз-

ногласие  между "Я" и "Я"-идеалом.  Trotter считает вы-

теснение производным стадного инстинкта.  Это скорее та

же мысль, выраженная несколько иначе, чем противоречие,

когда я говорю в "Einfьhrung des Narzissmus": образова-

ние идеала является благоприятствующим условием для вы-

теснения.  Как известно,  есть люди, настроение которых

периодически колеблется от чрезмерной подавленности че-

рез некоторое среднее состояние  до  повышенного  само-

чувствия,  и  действительно,  эти колебания наступают в

различной по величине амплитуде,  от едва  заметной  до

самой крайней; они врываются крайне мучительно или раз-

рушающе в жизнь больного в виде меланхолии или мании. В

типических   случаях  этого  циклического  расстройства

внешние поводы как будто не играют  решающей  роли:  из

внутренних мотивов у этих больных находят то же,  что у

всех людей.  Поэтому вошло в обыкновение трактовать эти

случаи как непсихогенные. О других тождественных случа-

ях циклического расстройства,  которые легко могут быть

сведены к душевным травмам, речь будет впереди. Обосно-

вание этих произвольных колебаний настроения нам,  сле-

довательно, неизвестно. У нас нет знания механизма сме-

ны меланхолии манией.  Для этих больных могло бы  иметь

значение  наше  предположение  о том,  что их "Я"-идеал

растворился в "Я",  в то время как до того он был очень

требователен к "Я".  Мы решительно избегаем неясностей:

на основе нашего анализа "Я" несомненно,  что у  маниа-

кального больного "Я" сливается с "Я"-идеалом,  и чело-

век радуется отсутствию задержек,  опасений и самоупре-

ков,  находясь  в  настроении триумфа и самодовольства,

ненарушаемом никакой самокритикой.  Менее очевидно,  но

все же весьма вероятно, что страдание меланхолика явля-

ется выражением резкого разногласия между  обеими  инс-

танциями "Я". В этом разногласии чрезмерно чувствитель-

ный идеал выражает свое  беспощадное  осуждение  "Я"  в

бреде  унижения  и  самоунижения.  Нерешенным  остается

только вопрос,  нужно ли искать причину  этой  перемены

соотношения  между  "Я"-идеалом  в выше постулированных

периодических протестах против нового института или ви-

ною  этому  другие соотношения.  Переход в маниакальное

состояние не является обязательной чертой в клиническом

течении меланхолической депрессии.  Есть простые однок-

ратные, а также периодически повторяющиеся формы мелан-

холии, которые никогда не переходят в маниакальное сос-

тояние.  С другой стороны,  существуют меланхолии,  при

которых  повод явно играет этиологическую роль.  Это --

случаи меланхолии,  возникающие после  потери  любимого

объекта,  будь  то  смерть объекта или стечение обстоя-

тельств,  при которых происходит обратный отток  либидо

от  объекта.  Такая  психогенная меланхолия также может

перейти в манию,  и этот цикл может повторяться многок-

ратно,  так же как и при якобы произвольной меланхолии.

Итак,  соотношения очень неясны,  тем более что до  сих

пор  психоаналитическому  исследованию были подвергнуты

лишь немногие формы и случаи меланхолии37.  Мы понимаем

до сих пор только те случаи, в которых объект покидался

в силу того, что он оказывался недостойным любви, затем

"Я"   опять   воздвигало  его  путем  идентификации,  а

"Я"-идеал строго осуждал его.  Упреки и агрессивность в

отношении к объекту проявляются как меланхолические са-

моупреки.  Точнее говоря:  они скрываются  за  упреками

против  собственного "Я",  придают им стойкость,  проч-

ность и неопровержимость, которыми отличаются самоупре-

ки  меланхолика.  Переход в манию может непосредственно

следовать и за такой меланхолией,  так что этот переход

является  признаком,  независимым от других характерных

черт клинической картины. Я не вижу препятствий к тому,

чтобы принять во внимание момент периодического протес-

та "Я" против "Я"-идеала для  обоих  видов  меланхолии,

как для психогенной, так и для произвольной. При произ-

вольной меланхолии можно  предположить,  что  "Я"-идеал

относится  особенно  строго к свободному выявлению "Я",

следствием чего является потом автоматически  его  вре-

менное упразднение.  При психогенной меланхолии "Я" по-

буждается к протесту вследствие  того,  что  его  идеал

плохо относится к нему, а это плохое отношение является

результатом идентификации "Я" с  отвергнутым  объектом.

XII.  ДОПОЛНЕНИЕ

  В процессе исследования,  которому мы

подводим теперь итоги, нам открылись различные побочные

пути,  которые мы раньше оставили в стороне, но которые

имеют близкое к нам отношение.  Кое-что из этого остав-

шегося  позади  мы хотим наверстать.  А.  Отличие между

"Я"-идентификацией и заменой "Я"-идеала объектом  нахо-

дит  себе  интересное объяснение в двух больших искусс-

твенных массах,  изученных нами вначале:  в войске и  в

христианской церкви.  Очевидно,  солдат считает идеалом

своего начальника,  собственно главнокомандующего, в то

время  как он идентифицируется с равными себе солдатами

и выводит из этой общности "Я" обязательства товарищес-

ких отношений для того, чтобы оказывать взаимную помощь

и делиться всем добром.  Но он смешон,  когда он  хочет

идентифицироваться с главнокомандующим.  Егерь в лагере

Валленштейна иронизирует по этому поводу  над  вахмист-

ром:  "Плюнет он,  что ли, иль высморкнет нос, -- вы за

ним тоже"38.  Иначе обстоит дело в католической церкви.

Каждый христианин любит Христа как свой идеал;  вследс-

твие идентификации он чувствует себя связанным с други-

ми христианами. Кроме того, он должен идентифицировать-

ся с Христом и любить других христиан так, как их любил

Христос. Следовательно, церковь требует в обоих случаях

дополнения либидинозной позиции, которая создается бла-

годаря массе: идентификация должна присоединяться к тем

случаям,  где произошел выбор объекта,  а объектная лю-

бовь должна присоединяться к тем случаям, где существу-

ет идентификация.  Это -- безусловно выходит за пределы

конституции массы;  можно быть хорошим христианином и в

то же время быть далеким от идеи поставить себя на мес-

то  Христа,  любить  подобно  ему  всех людей.  Простой

смертный не решается приписать себе величие духа и силу

любви Спасителя. Но это дальнейшее развитие распределе-

ния либидо в массе является, вероятно, моментом, благо-

даря  которому христианство претендует на высшую нравс-

твенность. Б. Мы сказали, что в духовном развитии чело-

вечества можно было бы указать момент,  когда для инди-

видов произошел прогресс от массовой психологии к инди-

видуальной.  Нижеследующее написано под влиянием обмена

мыслей с Rank'ом. Для этого мы должны вкратце вернуться

к  мифу  об отце первобытной орды.  Он впоследствии был

превознесен до творца мира, и по праву, так как он сот-

ворил всех своих сыновей,  составивших первую массу. Он

был идеалом для каждого из них в отдельности,  его боя-

лись  и  в то же время почитали;  из этого впоследствии

родилось понятие  табу.  Эта  толпа  собралась  однажды

вместе,  убила отца и растерзала его. Никто из участни-

ков победившей массы не мог занять его  место,  а  если

кто-нибудь  из них сделал бы это,  то борьба возобнови-

лась бы до тех пор,  пока они поняли бы,  что  все  они

должны  отказаться от отцовского наследства.  Тогда они

образовали тотемистическую братскую  общину,  связанную

одними  и теми же правами и тотемистическими запретами,

которые хранили память о злодеянии и должны были  иску-

пить его.  Но недовольство создавшимся положением оста-

лось и стало источником новых перемен.  Люди, связанные

в братскую массу, постепенно приблизились к воссозданию

старого положения на новый лад, мужчина опять стал гла-

вой семьи и перестал признавать господство женщины, ус-

тановившееся в тот период времени,  когда не было отца.

В виде компенсации он признал тогда материнские божест-

ва, жрецы которых были кастрированы для того, чтобы ог-

радить  мать;  пример этот был дан первобытной орде от-

цом; однако новая семья была только тенью старой, отцов

было много и каждый был ограничен правами другого. Тог-

да страстная тоска о недостающем  отце  могла  побудить

индивида  освободиться  от  массы  и занять место отца.

Тот,  кто сделал это,  был первым эпическим поэтом;  он

достиг этого в своей фантазии. Этот поэт извратил дейс-

твительность в духе своего страстного желания.  Он соз-

дал героический миф.  Героем был тот, кто сам один убил

отца, фигурирующего еще в мифе в качестве тотемистичес-

кого  чудовища.  Как  отец был первым идеалом мальчика,

так поэт создал теперь в герое, заменяющем отца, первый

"Я"-идеал. Примером привязанности к герою послужил, ве-

роятно, младший сын, любимец матери, которого она защи-

щала  от  ревнивых проявлений отца и который во времена

первобытной орды был последователем отца. В ложном опо-

этизировании первобытного времени женщина,  бывшая при-

зом и соблазном для убийства, стала причиной и подстре-

кательницей преступления.  Герой совершает сам, один то

деяние,  на которое способна,  конечно, лишь вся орда в

целом.  Тем не менее эта сказка сохранила, по замечанию

Rank'а,  явные следы скрываемого положения вещей.  Так,

часто описывается, как герой, которому предстоит разре-

шение трудной задачи (в большинстве случаев это младший

сын,  нередко  он  притворяется в присутствии суррогата

отца глупым, т. е. не представляется для него опасным),

разрешает  все  же  эту задачу лишь с помощью кучки ма-

леньких животных (муравьи,  пчелы). Это -- братья, сос-

тавлявшие первобытную орду,  подобно тому, как и в сим-

волике сновидений насекомые, паразиты обозначают брать-

ев и сестер (презрительно:  как маленькие дети).  Кроме

того,  в каждой из задач в мифе и сказке легко  распоз-

нать замену героического поступка.  Итак,  миф является

шагом, с помощью которого индивид выступает из массовой

психологии.  Первый миф был,  безусловно, психологичес-

ким, героическим мифом; миф о вселенной должен был поя-

виться гораздо позднее.  Поэт, сделавший этот шаг и ос-

вободившийся, таким образом, от массы в своей фантазии,

умеет,  согласно другому замечанию Rank'а, найти обрат-

ный путь к ней.  Он идет к этой массе и рассказывает ей

о подвигах своего героя, созданных им. Этот герой явля-

ется в основе ни кем иным, как им самим. Таким образом,

он снисходит до реальности и поднимает своих слушателей

до фантазии.  Слушатели же понимают  поэта,  они  могут

идентифицироваться   с  героем  на  основе  одинакового

страстного отношения к первобытному отцу39. Ложь герои-

ческого мифа достигает своего кульминационного пункта в

обожествлении героя. Вероятно, обожествленный герой су-

ществовал раньше, чем бог-отец, он был предшественником

возвращения отца как божества.  Ряд богов проходил хро-

нологически так:  богиня-мать -- герой -- бог-отец.  Но

лишь с возвышением первобытного отца,  который  никогда

не может быть забыт,  божество получило те черты, кото-

рые мы видим в нем еще ныне. В этом сокращенном изложе-

нии  пришлось  отказаться  от материала из саг,  мифов,

сказок,  истории нравов и т.  д., который можно было бы

использовать  для обоснования этой конструкции.  В.  Мы

много говорили здесь о прямых сексуальных влечениях и о

заторможенных в смысле цели сексуальных влечениях, и мы

надеемся,  что это подразделение не  встретит  большого

сопротивления. Однако подробное обсуждение этого вопро-

са будет не лишним даже в том случае, если оно повторит

отчасти уже сказанное нами раньше.  Первым, но вместе с

тем наилучшим примером сексуальных  влечений,  затормо-

женных в смысле цели, явилось для нас либидинозное раз-

витие ребенка.  Все те чувства,  какие ребенок питает к

своим  родителям и к опекающим его лицам,  укладываются

без натяжки в желания,  дающие  выражение  сексуальному

стремлению ребенка.  Ребенок требует от этих любимых им

лиц всех известных ему ласк: он хочет их целовать, при-

касаться к ним, осматривать их, ему любопытно видеть их

гениталии и присутствовать при интимных  экскременталь-

ных отправлениях,  он обещает жениться на матери или на

няне,  независимо от того,  что  он  подразумевает  под

этим,  он  намеревается  подарить отцу ребенка и т.  д.

Прямые наблюдения, равно как и позднейшее аналитическое

освещение остатков детства не оставляют никакого сомне-

ния в непосредственном слиянии нежных и ревнивых чувств

с сексуальными намерениями; они показывают нам, как ос-

новательно ребенок делает  любимого  человека  объектом

всех  его еще недостаточно сконцентрированных сексуаль-

ных влечений (ср. Теорию полового влечения). Первое лю-

бовное  сооружение  ребенка,  подчиняющееся  в типичном

случае Эдипову комплексу, подлежит затем, как известно,

с началом латентного периода вытеснению.  То, что оста-

ется после вытеснения, кажется нам исключительно нежной

привязанностью,  которая  относится к тем же лицам,  но

которая больше не может быть названа сексуальной.  Пси-

хоанализу, освещающему глубины душевной жизни, нетрудно

было доказать,  что  сексуальные  привязанности  первых

детских лет продолжают существовать, хотя они вытеснены

и бессознательны.  Он дает нам мужество утверждать, что

всюду,  где  мы встречаем нежное чувство,  оно является

преемником половой объектной привязанности к  соответс-

твующему лицу или к его прототипу (Imago). Он может по-

казать нам -- конечно,  не без особого исследования, --

существует  ли  еще  в данном случае это предшествующее

сексуальное влечение в вытесненном состоянии или же оно

уже уничтожено.  Яснее говоря:  твердо установлено, что

оно может быть во всякое время опять активировано  бла-

годаря регрессии; спрашивается лишь (это не всегда лег-

ко решить),  какую активность и какую действенную  силу

оно имеет еще в настоящее время. Здесь нужно принять во

внимание в одинаковой мере два источника ошибок; Сциллу

недооценки   вытесненного  бессознательного  и  Харибду

склонности измерять нормальное исключительно меркой па-

тологического.  Психологии, которая не хочет и не может

проникнуть в глубины вытесненного, эта нежная привязан-

ность представляется во всяком случае выражением стрем-

лений,  не имеющих сексуальной окраски,  хотя бы они  и

проистекали  из привязанности,  имеющей сексуальную ок-

раску.  Враждебные  чувства,  имеющие  несколько  более

сложную структуру, не являются исключением из этого. Мы

вправе сказать,  что эти стремления отклонились от пря-

мых сексуальных целей, хотя и трудно удовлетворить тре-

бования метапсихологии при изображении такого  отклоне-

ния от цели.  Впрочем,  эти заторможенные в смысле цели

влечения все еще сохраняют некоторые из  первоначальных

сексуальных целей.  Даже тот,  кто нежно привязан, даже

друг,  поклонник ищет телесной близости и хочет  видеть

человека,  к которому он питает любовь "в духе апостола

Павла".  Если угодно, то мы можем видеть в этом уклоне-

нии  от цели начало сублимирования сексуальных влечений

или же еще больше расширить границы последних. Затормо-

женные в смысле цели сексуальные влечения имеют большое

функциональное преимущество перед незаторможенными; так

как  они  неспособны  к полному удовлетворению,  то они

особенно пригодны для создания длительных  привязаннос-

тей, в то время как прямые сексуальные стремления теря-

ют при каждом удовлетворении свою энергию и должны ожи-

дать  своего  обновления  путем накопления сексуального

либидо,  причем в этот промежуток времени  один  объект

может быть заменен новым.  Заторможенные влечения могут

быть в любом количестве смешаны с незаторможенными, мо-

гут  претерпевать  обратное превращение в незаторможен-

ные,  подобно тому, как они развились из них. Известно,

как легко из отношений дружеского характера, основанных

на уважении и благоговении, развиваются эротические же-

лания (Embrassez-moi pour l'amour du Grec, Мольер) меж-

ду маэстро и ученицей,  артистом и  восхищенной  слуша-

тельницей,  особенно у женщин. Возникновение таких при-

вязянностей, которые сперва не имели в виду сексуальной

цели,  непосредственно  указывает на проторенный путь к

выбору сексуального объекта.  В статье "Frцmmigkeit des

Grafen  von Zinzendorf" Pfister привел прекрасный и от-

нюдь не единичный пример того, как даже интенсивная ре-

лигиозная  привязанность легко превращается в пламенное

сексуальное возбуждение.  С другой стороны, превращение

недолговечных сексуальных стремлений в длительную, чис-

то нежную привязанность является чем-то весьма обычным,

и консолидация брака,  заключенного по страстной любви,

основана в большинстве случаев на этом процессе.  Разу-

меется,  нас  не удивит тот факт,  что непосредственные

сексуальные стремления превращаются в  заторможенные  в

смысле  цели  стремления  в том случае,  если на пути к

достижению сексуальной цели стоят внутренние или  внеш-

ние препятствия. Вытеснение латентного периода есть та-

кое внутреннее -- или лучше сказать: ставшее внутренним

-- препятствие. Мы предположили об отце первобытной ор-

ды,  что он вынудил своих сыновей к воздержанию вследс-

твие  своей сексуальной нетерпимости и навязал им таким

образом заторможенные в смысле цели привязанности, в то

время как сам он сохранил для себя свободу сексуального

наслаждения и остался, следовательно, не связанным. Все

привязанности,  на которых основана масса,  имеют такой

характер влечений,  заторможенных в смысле цели. Но та-

ким путем мы приблизились к обсуждению новой темы,  ко-

торая имеет в виду отношение прямых сексуальных  влече-

ний к массе.  Последние два замечания подготовили нас к

тому,  что прямые сексуальные стремления неблагоприятны

для  массы.  Хотя  в  истории развития семьи существуют

массовые отношения сексуальной любви (групповой  брак),

однако, чем большее значение приобретала половая любовь

для "Я",  чем больше развивалась влюбленность, тем нас-

тойчивее  она требовала ограничения двумя лицами -- una

cum unо,  -- предназначенными природой для цели размно-

жения.  Полигамические наклонности должны были удовлет-

вориться последовательной  сменой  объекта.  Оба  лица,

предназначенные  для  цели обоюдного сексуального удов-

летворения,  демонстрируют протест против стадного инс-

тинкта,  против чувства массы:  они ищут уединения. Чем

сильнее они влюблены, тем больше удовлетворяют они друг

друга.  Протест  против  влияния  массы сказывается как

чувство стыда.  Очень сильные чувства ревности призыва-

ются  для  того,  чтобы предохранить выбор сексуального

объекта от ущерба,  который может быть нанесен массовой

привязанностью.  Половая связь одной пары в присутствии

другой или одновременный половой  акт  в  группе  людей

(как  это  бывает при оргии) возможны только в том слу-

чае, когда нежные, т. е. личные факторы любовного отно-

шения  целиком  отступают  на задний план в сравнении с

грубочувственными.  Но это является регрессией к  более

раннему состоянию половых отношений, когда влюбленность

не играла еще никакой роли,  а сексуальные объекты счи-

тались равноценными друг другу, приблизительно так, как

зло сказал Бернард Шоу:  быть влюбленным -- это  значит

чудовищно  переоценивать разницу между одной женщиной и

другой.  Есть много указаний на  то,  что  влюбленность

лишь позже вошла в сексуальные отношения между мужчиной

и женщиной,  так что несовместимость  половой  любви  и

массовой  привязанности развилась поздно.  Теперь может

получиться такое впечатление, как будто это предположе-

ние несовместимо с нашим мифом о первобытной семье. Лю-

бовь к матерям и сестрам явилась для братьев стимулом к

убийству отца, и трудно представить себе, чтобы эта лю-

бовь была исковерканной, непримитивной, т. е. она долж-

на была соединять в себе нежную и грубо чувственную лю-

бовь.  Однако при дальнейшем рассуждении это возражение

становится подтверждением. Одной из реакций на убийство

отца было установление тотемистической экзогамии,  зап-

рета, касавшегося какого бы то ни было сексуального от-

ношения с женщинами,  принадлежавшими к родной семье  и

нежно  любимыми  с  самого детства.  Этим был вбит клин

между нежными и грубо чувственными побуждениями,  клин,

который прочно сидит еще и в настоящее время в любовной

жизни40.  Вследствие этой экзогамии  грубо  чувственные

потребности мужчин должны были удовлетворяться чужими и

нелюбимыми женщинами. В больших искусственных массах, в

церкви и войске,  женщина,  как сексуальный объект,  не

имеет места. Любовные отношения между мужчиной и женщи-

ной остаются вне этих организаций.  Даже там, где обра-

зуются массы,  состоящие из мужчин  и  женщин,  половое

различие не играет никакой роли.  Едва ли нужно спраши-

вать,  имеет ли либидо, спаивающее массу, гомосексуаль-

ную или гетеросексуальную природу,  так как оно не диф-

ференцировано по полам и совершенно не имеет в виду ге-

нитальной организации либидо. Прямые сексуальные стрем-

ления также сохраняют до некоторой степени индивидуаль-

ную деятельность для человека, обычно растворяющегося в

массе. Там, где они чрезвычайно усиливаются, они разру-

шают  всякую  массу.  Католическая церковь имела веские

мотивы рекомендовать верующим безбрачие и  наложить  на

своих священнослужителей целибат, но влюбленность часто

являлась и для духовных лиц стимулом к  выступлению  из

церкви.  Равным образом любовь к женщине разбивает мас-

совые привязанности к расе,  национальные рамки и соци-

альные классовые перегородки и выполняет благодаря это-

му важные культурные задачи. Несомненно, что гомосексу-

альная любовь легче совместима с массовыми привязаннос-

тями даже там,  где она проявляется как незаторможенное

сексуальное стремление. Это -- поразительный факт, объ-

яснение которого завело бы нас слишком далеко. Психоло-

гическое  исследование психоневрозов доказало нам,  что

их симптомы следует считать  производными  вытесненных,

но  оставшихся активными прямых сексуальных стремлений.

Эту формулу можно дополнить:  симптомы могут также  яв-

ляться  производными  таких заторможенных в смысле цели

стремлений,  при которых торможение не  совсем  удалось

или при которых имел место возврат к вытесненной сексу-

альной цели. Этому соотношению вполне соответствует тот

факт,  что человек становится под влиянием невроза асо-

циальным и отщепляется от привычных  масс.  Можно  ска-

зать,  что невроз,  подобно влюбленности,  действует на

массу разрушающе.  Поэтому можно видеть,  что там,  где

есть  сильный  стимул  к образованию массы,  там невроз

отступает на задний план и может,  по крайней мере,  на

некоторое  время  совсем  исчезнуть.  Были сделаны даже

имеющие основание попытки применить эту несовместимость

невроза и массы как терапевтическое средство. Даже тот,

кто не сожалеет об исчезновении религиозных иллюзий  из

современного культурного мира,  признает, что они явля-

лись сильнейшей защитой от невротической опасности  для

людей,  которых они связывали. Нетрудно также видеть во

всех этих привязанностях к  мистически-религиозным  или

философски-мистическим сектам и общинам выражение псев-

долечения разных неврозов. Все это связано с противопо-

ложностью  между прямыми и заторможенными в смысле цели

сексуальными стремлениями. Невротик предоставлен самому

себе,  он должен заменить себе своими симптомами те ог-

ромные массы,  из которых он выключен.  Он создает себе

свой собственный фантастический мир, свою религию, свою

бредовую систему и повторяет,  таким образом, институты

человечества в искаженном виде,  ясно свидетельствующем

о сильнейшем участии прямых  сексуальных  стремлений41.

Г.  Приведем в заключение оценку с точки зрения либиди-

нозной теории тех состояний,  которые мы изучали: влюб-

ленность, гипноз, массу и невроз. Влюбленность основана

на одновременном существовании прямых и заторможенных в

смысле цели сексуальных стремлений, причем объекту уде-

ляется часть нарцисического "Я"-либидо. При влюбленнос-

ти  существует только "Я" и объект.  Гипноз разделяет с

влюбленностью ограничение этими двумя лицами, но он ос-

нован исключительно на заторможенных в смысле цели сек-

суальных стремлениях и ставит объект на место "Я"-идеа-

ла. Масса умножает этот процесс; она совпадает с гипно-

зом  в  природе  спаивающих  ее  влечений  и  в  замене

"Я"-идеала объектом,  но при ней присоединяется иденти-

фикация с другими индивидами, которая первоначально бы-

ла возможна,  вероятно, благодаря одинаковому отношению

к объекту.  Оба состояния, как гипноз, так и масса, яв-

ляются  наследственными  осадками из филогенеза челове-

ческого либидо;  гипноз -- как предрасположение,  масса

-- сверх того как прямой пережиток.  Замена прямых сек-

суальных  стремлений  стремлениями,  заторможенными   в

смысле  цели,  способствует в обоих случаях обособлению

"Я" и "Я"-идеала;  начало этому было положено  уже  при

влюбленности.  Невроз выступает из этого ряда. Он также

основан на своеобразности развития человеческого  либи-

до, на прерванном, вследствие латентного периода, двук-

ратном начале прямой сексуальной функции42.  В этом от-

ношении  он разделяет с гипнозом и массой характер рег-

рессии,  которого избегает влюбленность.  Он  наступает

всегда в тех случаях,  где переход от прямых к затормо-

женным в смысле цели сексуальным стремлениям не  вполне

удался;  он является выражением конфликта между впитан-

ными в "Я" влечениями,  проделавшими такое развитие,  и

частью  тех влечений,  которые из вытесненной бессозна-

тельной сферы стремятся к своему прямому удовлетворению

(равно как и другие,  совсем вытесненные влечения).  По

содержанию невроз чрезвычайно богат,  так как  обнимает

все возможные отношения между "Я" и объектом: как те, в

которых объект сохраняется, так и те, в которых от него

отказываются  или  в  которых объектом служит само "Я";

сюда же относятся конфликтные  отношения  между  "Я"  и

"Я"-идеалом.                                           

1 Г.  Лебон.  "Психология народов и  масс".  Перевод  с

французского Я.  Фридмана и Э. Пименовой. С.-Петербург,

изд. Ф. Павленкова, 1896. 2 Ср. двустишие Шиллера.     

           Ieder, sieht man ihn einzeln,  ist  leidlich

klug und verstandlich;                                 

           Sind sie  in  corpore,  gleich wird euch ein

Dummkopf daraus.                                       

3 Бессознательное  правильно  употребляется  Лебоном  в

смысле  описания там,  где оно обозначает не только вы-

тесненное.  4 См.  Тотем и табу, III. "Анимизм, магия и

всемогущество мыслей". Психологич. и психоаналитическая

библиотека.  Выпуск VI,  Госиздат, 1924 г., Москва--Ле-

нинград.  5 См.  Тотем и табу.  6 См. текст и указатель

литературы в "Psychologie der Kollektivitaten" B. Kras-

koviс (младший).  Перевод с кроатского Siegmund von Po-

savec'a. Vukovar, 1915.                                

7 Cм.  Walter Moede,  "Die Massen-und Sozialpsychologie

im kritischen Ьberblick",  Zeitschrift fur padagogische

Psychologie und experimentelle  Padagogik  von  Meumann

und Scheibner,  XVI,  1915.  8 Cambridge, 1920. 9 "Ins-

tincts of the herd in peace and war".  London, 1916. 10

Brugeilles,  "L'essence du phenomиne social: la sugges-

tion". Revue philosophique XXV. 1913. 11 Konrad Richter

"Der deutsche S.  Christoph". Berlin. 1896. Acta Germa-

nica,  V,  1.  12 Христофор несет Христа, Христос несет

весь мир.  Скажи же, куда Христофор поставил тогда свою

ногу? 13 Мc Dоugall в "Journal of Neurology and Psycho-

pathology". Vol. I, ь I, May 1920. "A note on suggesti-

on".  14 Nасhmansohn,  "Freuds Libidotheorie verglichen

mit der Eroslehre Platos". Intern. Zeitschr. f. Psycho-

analyse III,  1915 Pfister ebd.  VII,  1921. 15 "Если я

говорю языками человеческими и ангельскими,  а любви не

имею,  то я -- медь звенящая или кимвал звучащий", и т.

д.  16  В  дословном переводе "ihnen zuliebe" означает:

"из любви к ним" (Я.  К.). 17 Kriegsneurosen und "Psyc-

hisches Trauma",  Mьnchen,  1918. 18 Ср. объяснение по-

добных же феноменов после исчезновения авторитета роди-

ны у P.  Wedern'a.  "Die vaterlose Gesellschaft", Wien,

Anzengruber -- Verlag,  1919.  19 Может быть,  исключая

только отношение матери к сыну, которое, будучи основа-

но на нарцисизме, не нарушается позднейшим соперничест-

вом и усиливается вследствие участия в выборе сексуаль-

ного объекта.  20 См.  "Zur Einfьhrung des Narzissmus",

1914, Sammlung kleiner Schriften zur Neurosenlehre, vi-

erte Folge.  1918. Русск. перевод. Вып. VIII. Психолог.

и психоаналит.  библиотека. 21 См. "Три статьи о теории

полового влечения" и Abraham;  "Untersuchungen uber die

fruheste  pragenitale  Entwickelungsstufe  der Libido".

Intern.  ZeiJschr. f. Psychoanalyse, IV, 1916, и его же

"Klinische Beitrage zur Psychoanalyse". Intern. Psycho-

analyt. Bibliothek. Bd. 10, 1921. 22 Мarkuszewicz, "Be-

itrag  zum  autistischen  Denken bei Kindern Juternat".

Zeitschr f.  Psychoanalyse VI., 1920. 23 Zur Einfuhrung

des Narzissmus l. с. см. русск, перев. Вып. VII Психол.

и психоаналит. библиотеки. 24 См. "Теорию полового вле-

чения" l. с. 25 "Uber die allgemeinste Erniedrigung des

Liebeslebens",  Sammlung 4.  Folge, 1918. Русск, перев.

Вып.  VШ.  Психолог.  и психоаналит. библиотека. 26 Cм.

"Metapsychologische Eraдnzung zur Traumlehre", Sammlung

kleiner  Schriften  zur  Neurosenlehre,  Vierte  Folge,

1918.  Русск. перев. Вып. III. Психолог. и психоаналит.

библиотека.  27 W.  Trotter,  "Instincts of the Herd in

Peace and War".  London, 1916. 28 См. мою работу: "Jen-

seit des Lustprincips" 1920.  29 См. лекции по введению

в психоанализ, лекция 25, "Страх". Психологич. и психо-

аналит. библ. Вып. II. Госиздат 1922. Москва -- Ленинг-

рад. 30 Тотем и табу. Психологич. и психоаналит. библи-

отека. Вып. VI. Госиздат. 1924. Москва -- Ленинград. 31

Das Unheimlichel.  Jmago, V, 1919. 32 См. Тотем и табу.

Психологич.  и психоаналит. библиотека. Вып. VI, Госиз-

дат 1923, Москва -- Ленинград. См. также цитирован. там

источники.  33 Ferenczi. "Introjektion und Ubertragung.

Jahrbuch der Psychoanalyse",  I ,1909. 34 "Jahrbuch der

Psychoanalyse", VI, 1914. -- Sammlung kleiner Schriften

zur Neurosenlehre,  4 Folge.  Русск,  перев.  Вып. VIII

психологич. и психоаналит. библиотеки. 35 "Печаль и ме-

ланхолия".  Психолог.  и психоаналит.  библиотека. Вып.

III, Госиздат 1923. Москва -- Ленинград. 36 Тотем и та-

бу. Психологич. и психоаналит. библиотека. Вып. VI. Го-

сиздат,  1924. Москва -- Ленинград. 37 Cp. Abraham, An-

satze zur psychoanalytischen Erforschung und Behandlung

des manisch-depressiven Jrreseins etc.  1912,  in "Kli-

nische Beitrage zur Psychoanalyse". 1921. 38 Перевод Л.

Мея. 39 Cp. Hans Sachs v. Gemeinsame Tagtraume, Autore-

ferat eines  Vortrags  auf  dem  VI  psychoanalytischen

Kongress im Haag, 1920. "Jnternationale Zeitschrift fur

Psychoanalyse", VI, 1920. 40 "Об унижении любовной жиз-

ни".  Психолог.  и психо-аналит.  библиотека, вып. III;

Госиздат, 1924. Москва -- Ленинград. 41 См. Тотем и та-

бу, конец II главы: Табу и амбивалентность. 42 См. Тео-

рию полового влечения.  Психологич. и психоаналит. биб-

лиотека. Вып. VIII, стр. 107. Госиздат, 1924 г.