На одной из конференций – после доклада о конвергенции хроматизма и психологии – мне был задан вопрос: «А кто Вам сказал, что психология хочет стать наукой?!» Вопрос прозвучал достаточно воинственно, но аудитория обратила взоры не на вопрошавшего, а на меня.… И ответ был дан незамедлительно: «Я сказал!»... Ибо говорить о потребностях человека, о потребностях других наук, привлекать авторитетные имена не имело смысла. Почему? Ответ будет дан в конце статьи.
Для начала же рассмотрим основы хроматического, то есть интердисциплинарного анализа цвета как оптимального инструмента для моделирования человеческого интеллекта. Цель хроматизма – всестороннее исследование реального (то есть наделенного и женственными и мужественными чертами) человека в реальном (светоцветовом) окружении внешней среды. Для того чтобы выявить объективные законы психологии, – изучающей душу человека, то есть онтологически идеальное, – по-видимому, необходимо было найти адекватный инструментарий. Таковым тысячелетиями являлся цвет в его канонизированных человечеством формах. Обращение психологии к изучению цветовой семантики выявило актуальность изучения собственно психического, а не его онтологически материальных проявлений типа поведения, деятельности, активности и т.д. В переводе с др.греческого psyche означает не только дух, душу или жизнь, но и такие их идеальные свойства как характер, настроение, чувства и т.п. Поясним, что понятие «идеальное» мы используем как онтологический предикат неопредмеченного, невербализованного, неформализованного, то есть того, что относится к неосознаваемым проявлениям психики. В психологии интеллекта эти свойства соотносятся с метакогнитивными функциями, без учета которых, как констатирует М.А.Холодная, теория интеллекта перестает работать по существу. Поэтому в понятие “интеллект” мы вкладываем не когнитивистское, а классическое понимание (intellectus – ощущения, чувства, рассудок), которое включает в себя и метакогнитивные функции, например, цветоощущение. Отсюда следует, что не психика включает в себя интеллект, а интеллект включает в себя психику. Безусловно, это дает основания полагать цвет тем самым идеальным инструментарием, без которого невозможно изучение интеллекта. Однако, как и любое онтологически идеальное явление, интеллект неразрывно связан с материальным. Душу невозможно оторвать от тела без ее умерщвления. Поэтому данные психофизики, физиологии или психологии телесности дают науке о психике (как идеальном) мощные вспомогательные инструментарии, связанные с базовым уровнем изучения интеллекта.
Вместе с тем в психологии постоянно возникает вопрос о субъективности исследователей, которая, несомненно, накладывается на субъективность испытуемых. Нередко это приводит к возникновению некой, если можно так сказать, сверхсубъективности, которая нередко усиливается и факторным анализом высших порядков. Этот парадокс был разрешен нами путем выявления архетипической («атомарной») модели интеллекта (АМИ), которая тысячелетиями воссоздавалась историей мировой культуры, по-видимому, как уже говорилось выше в целях оптимального воспроизводства вида и рекреации индивида.
Для адекватного описания цвета была создана теория и разработана методология хроматизма. Это название происходит от древнегреческого понятия «хрома», в которое античные авторы вкладывали следующие значения: 1) цвет как психическое, распредмеченное, онтологически идеальное, 2) краска как физическое, опредмеченное, онтологически материальное, 3) окраска тела человека как физиологическое, синтоническое, 4) вербальные цветообозначения как идеальное относительно внешней среды, но вместе с тем материальное относительно собственно цвета как идеального; 5) эмоции как хроматические (то есть информационно-энергетические) отношения между предикатами пп.1-4.
Задача подразделения интеллекта на «атомарные» компоненты была сформулирована еще Платоном в «Федре». В ХХ веке Фрейд и Юнг детализировали ее введением гипотетических инстанций, которые в конце века нашли свою динамическую локализацию в определенных структурах мозга. То есть из разряда метафизических они перешли в научную категорию компонентов интеллекта, которые в хроматизме изучаются экспериментально. В АМИ эти компоненты семантически связаны с подразделением индивидов по гендеру (психологическому полу) и одновременно – с определенными цветами, которые канонизировались мировой культурой. При подразделении содержания интеллекта на «неделимые» составляющие элементы оказалось возможным единообразно описывать функции различных личностных проявлений. Архетипическая модель интеллекта (АМИ) является системно-функциональной моделью, каждый из компонентов которой характеризуется следующими функциями: Сознание – произвольно осознаваемые функции социальной обусловленности и формально-логических операций «понимания» (в науке, философии и т.п.). Подсознание – частично осознаваемые функции культурной обусловленности и образно-логических операций «восприятия» (в искусстве, творчестве и т.п.).
Бессознание – принципиально неосознаваемые функции генетического кодирования информации и непроизвольно-биологической обусловленности «ощущений» (цветовые феномены ВНС, аффектов и т.п.) На уровне под- и бессознания результатом кодирования является архетип, который, в свою очередь, подразделяется на сублимат как результат кодирования информации в подсознании (J.Ricci, S.Lemoin) и метамер – в бессознании (M.Barbieri, Н.Серов). Дискуссионные моменты хроматизма в психологии Как уже говорилось, в психологии до сих пор отсутствует научное определение понятия “цвет”. И это несмотря на то, что цвет является самым идеальным «инструментарием», без учета которого изучать идеальное (психику) невозможно. Маловероятно, чтобы кто-либо мог оспорить эту аксиому хроматизма, поскольку ни один из оппонентов не смог привести более идеального атрибута психики. В хроматизме цвет – идеальное (психическое), связанное с материальным (физическим, физиологическим, лингвистическим) через чувства как их информационно-энергетическое отношение. Архетипическая модель интеллекта (АМИ) основана именно на онтологическом представлении относительности идеального и материального. Так, в материальном плане приведенного определения, казалось бы, эклектически смешиваются физическое и лингвистическое. Однако сопоставление их предикатов показывает, что физическое материально во внешней среде, тогда как в интеллекте лингвистическое проявляет материальные свойства относительно психического.
Наглядным примером психолингвистического соответствия цвета (как идеального) и цветообозначений (как онтологически материального) может служить следующее сопоставление. Вербализованным является существенно меньшее число цветов (100-150), чем таковых может различить человеческий глаз в их оттенках (1-1,5 миллиона). Аналогичное сравнение представляют и чувства. Вербализовано примерно 100-150 их проявлений, тогда как в действительности субъект испытывает их бесконечное число, быть может, превышающее и миллионы. В хроматизме концепт цвета был детально проанализирован на всех (и осознаваемых, и на неосознаваемых) уровнях интеллекта. Поэтому трудно согласиться с тезисом П.В. Яньшина – о сопоставлении функций сознания (как компонента интеллекта, по Н.В. Серову) с основной направленностью и жизненным стилем личности, по М. Люшеру,– которое он приводит, ссылаясь на результаты хроматического анализа функций интеллекта. Поскольку введенные в хроматизме функции бес- и подсознания трактуются П.В. Яньшиным адекватно, то само собой возникает вопрос: не является ли сфера сознания (как компонента интеллекта) сложной структурой функций, то есть, не состоит ли она из нескольких «атомарных»? Этот вопрос вытекал уже из космологии Платона, и я лишь давал на него ответ путем интенсионального представления цветовой семантики, которая моделировала данные функции интеллекта. В силу многотысячелетней воспроизводимости цветовых канонов можно заключить, что АМИ позволило адекватно моделировать, а, следовательно, и расширять свой адаптационный потенциал личности и современному человеку. В самом деле, «цвет» – интенсионал совершенно разнородных предикатов (В.ГКульпина., П.В.Яньшин, E.Bremond, E.Heller). Так, например, обсуждая психолингвистические идеи «Хроматизма мифа», В. Г. Кульпина замечает: трудно согласиться с тезисом Н.В. Серова о возможности единого для всего человечества мира перцептивного цветового пространства. При этом, по-видимому, с позиций чистой лингвистики В. Г. Кульпина не обращает внимания на тот факт, что в хроматизме речь идет именно о перцепте, но никак не о цветообозначениях (именах цвета), существенное различие которых в плане онтологии было представлено выше.
В связи с этим вспоминается замечательная сентенция М.Коула : «Почему кросс-культурные исследования не стали неотъемлемой частью психологических программ, направленных на выявление основных принципов человеческого поведения? Ответ прост <…>: общая психология не может принять данные кросс-культурных исследований, поскольку эти исследования не отвечают ее методологическим требованиям.» Для сравнения с этими требованиями приведу основополагающие принципы хроматизма:
Семантическая логика, которая позволяет на уровне интенсионалов (то есть обобщенных смыслов) описывать существенные стороны разнородных экстенсиональных явлений и связывать их едиными формализмами. Онтологический принцип относительного детерминизма, который позволяет в любой сложной системе выделять функции компонентов (как -планов, образующих систему) исключительно относительно друг друга, то есть категорически без абсолютизации этих функций вне системы заданных компонентов. Системно-функциональный анализ и сравнительный анализ репрезентативности данных, применение которых (с позиций семантической логики и принципов относительного детерминизма) позволяет выявлять характеристические функции репрезентативных компонентов (типа цветовых канонов, которые образуют систему) и формализовать их как интенсиональные величины (например, в виде -планов). Теория информации, которая позволяет создавать информационные модели живых систем на уровне описания их характеристических функций. Колориметрия и спектроскопия, основные закономерности которых (в сочетании с перечисленными выше принципами) позволяют конвертировать цветовые коды на контекстно-зависимый интенсиональный язык образ-концептов, которыми оперирует естественный интеллект.
Теория архетипичности цветовых канонов Можно полагать, что язык цвета как компонент знаковой семиотической системы родился до появления вербального языка. Но если знаковые системы и строятся по принципу языка, но это не значит, что они воспроизводят структуру естественных языков. Ибо цветовой язык отличается от вербального большей подвижностью семантических значений собственных контекстов. Понятие контекста принято использовать и по отношению к культуре в целом, и по отношению к любым ее формам вплоть до цветового метаязыка, поскольку, вообще говоря, по Н.И.Жинкину, метаязыком является любой язык, при помощи которого начинается формализация. Так, например, контекст одного и того же цвета может резко изменять значения зависимостью от оттенков от перемены цветоносителя и, особенно от условий его восприятия. Контекст же, как связная целостность, обеспечивающая согласованность своих частей, в хроматизме является носителем целостного значения и целостной функции и рассматривается как основа, цементирующая отдельные знаки зависимостью от заданных факторов (N-E условия, гендер, время и др.). Однако здесь мы снова сталкиваемся с проблемой архетипичности цветовых образов в подсознании. Если бы они были строго индивидуальными, то являлись бы они архетипическими, то есть присущими коллективному бессознательному, по Юнгу? Людвиг Виттгенштейн гениально формулирует ответ на этот вопрос: “Трудность, очевидно, состоит в следующем: именно ли геометрия цветов показывает нам, о чем мы говорим, то есть, говорим ли мы о цветах? Трудности в задаче вообразить ее (или воспроизвести ее на картине) заключается в знании того, когда это изображают на картине…”. Отсюда в хроматизме предполагается, что все люди на Земле неосознанно обладают тождественными архетипически-идеальными образами в подсознании. Материальное же их воплощение в красках или словах является индивидуальным, так как сводится, по словам Виттгенштейна “к неопределенности требований вообразить это в уме”. Однако вместо этого ученый XXI века должен перманентно воображать в своем уме способы материального обеспечения собственной личности и своих сотрудников для того, чтобы воображать уже результаты исследований. Вспомним, что еще Р. Мертон к первичному стимулу деятельности ученого относил бескорыстный поиск истины, свободный от соображений личной выгоды. С этих позиций признание заслуг ученого и денежное вознаграждение должны рассматриваться как возможное следствие его научных достижений, а не как цель, во имя которой он проводит исследования. Сегодня же в университетах мы видим как цель и средство поменялись местами. Так, например, сфера университетской науки может быть представлена в виде индивидуального поля 6орьбы неким ученым за некие «вненаучные» результаты. Наука рассматривается таким индивидом в качестве способа решения своих задач именно как человека, но не ученого. О воображении же в уме архетипического пространства идей в этих случаях говорить не приходится.
Вместе с тем именно в сочетании с цветовыми архетипами это пространство привело к построению архетипической («атомарной») модели интеллекта (АМИ). По моим оценкам, исключения из правила архетипичности цветовых канонов составили не более 15 % от всей базы данных по традиционным культурам. Поэтому, вероятно, психология XXI века будет изучать и опыт предков с канонизацией архетипических цветов, воспроизводивших жизнь человечества в идеализированной форме, и ее объяснение, и понимание ее принципов интеллектом. Граничные условия хроматизма Итак, репрезентативно все компоненты АМИ связаны с хроматическими функциями интеллекта зависимостью от гендерных доминант. И тем не менее в публикациях по гендерной психологии (И.С.Клецина, Ш.Берн, J.M.Bardwick, N.Khouw etc) встречаются диаметрально противоположные взгляды на один и тот же предмет: логика мужчин и женщин или противопоставляется или отождествляется. Что же происходит на самом деле? В хроматизме анализу подлежит как половой, так и о гендерный диморфизм человека. Для анализа «гендера» как духовного – в отличие от полового (телесного) – диморфизма приведу их определения. Пол – физиологическое и юридическое (паспортное) понятие, связанное с объективированной половой ролью и первичными половыми признаками, то есть с публичным выражением половой идентичности. Гендер – принципиально психологическое понятие, связанное с социокультурной ролью и лишь репрезентативно – с половой идентичностью, то есть с субъективным переживанием половой роли. По моей оценке, количественное соответствие пола гендеру 15 % индивидов каждого пола.?составляет примерно 85
Так, мужчины и маскулинные женщины завышают оценку своих знаний, женщины же и фемининные мужчины – занижают. Все определяется соотношением доминант интеллекта, так как личность человека является результатом постоянно сменяющихся фаз психосексуального развития. Поэтому как женский интеллект в определенных стадиях развития проходит через этапы доминирования «мужских», так и мужской – «женских» компонентов, которые в хроматизме моделируются определенными цветами, канонизированными мировой культурой. Известно, например, что при воздействии симпатикотропных раздражителей (цветов холодной области спектра) у индивидов наблюдается преимущественно астеническая реакция и недооценка временного интервала, а при воздействии ваготропных – стеническая реакция и переоценка временного интервала. Данные же по психофизиологии диморфизма позволяют предположить корреляцию между переоценкой временных интервалов, мужской составляющей и симпатикотропностью холодных цветов, с одной стороны и, с другой, – между недооценкой, женской составляющей и парасимпатикотропностью теплых цветов. В западной культуре с раннего детства человека приучают ограничивать свои эмоции — как отрицательные, так и положительные. И если 2-х летние дети еще могут громко плакать или капризничать, кричать или подпрыгивать от радости, хлопать в ладоши или прыгать в объятия взрослого, то уже к 6 — 7 годам человечеству удается приучить детей подавлять такую непосредственную экспрессивность в нормальных условиях жизни. В итоге стихийная радость и громкое восхищение начинают смущать самих детей — из-за того, что подобные проявления чувств считаются «детскими», большинство детей старается их сдерживать. Вместе с тем, в каждой культуре существуют особые обстоятельства жизни, когда непосредственность эмоций не только не подавляется обществом (и самосознанием индивида), но активно приветствуется, — тогда, как в повседневной жизни она была совершенно неуместной. Это и праздники, — когда даже на улице можно прыгать от восторга и кричать под залпы салюта, громко петь песни и смеяться. Это и домашние праздники, к примеру, день рождения, когда, по словам американцев, даже «требуется» такого рода эмоциональная экспрессия, конечно же, футбольные матчи, где, рёв болельщиков помогает любимой команде и т. д. Все эти и многие другие состояния и условия существования человека обозначаются в хроматизме как экстремальные условия или состояния жизни. И как мы увидим далее, цвет является вполне надежным референтом обоих (нормального или экстремального) состояний.
Удобство использования цвета в качестве такого референта было замечено практически во всех культурах и широко использовалось в самых различных жизненных ситуациях с учетом условий, при которых осуществлялось цветовосприятие. При этом цветообозначение внешности человека — это гендерно обусловленное явление, поскольку целый ряд цветовых характеристик касается только женщин или только мужчин в зависимости от условий наблюдения. Однако, сегодня можно встретить любопытное мнение, которое совершенно не считается с различными условиями существования человека. Так, например, говорят, что ввиду различных условий существования и развития одни и те же цвета в различных культурах символизируют различные, а бывает, и противоположные явления. И поэтому нельзя свести воедино исторически сложившиеся у многих народов системы цветовой символики. Обычно для подтверждения этого мнения приводятся цвета траура: белый на Востоке и черный на Западе. В.Ф. Петренко в связи с этим подчеркивает, что национально-специфичным здесь скорее является отношение к содержанию, кодируемому цветом, но никак не собственно содержание. «Например, когда в качестве доказательства того, что цветовая символика национально-специфична, а не универсальна, приводят обычно пример того, что в европейской культуре цвет траура — черный, а у японцев — белый, то забывают, что символика белого цвета (чистой белой доски), означает девственное начало, рождение нового и одновременно растворение, исчезновение старого». Люшеровская трактовка, которой руководствуется здесь В.Ф. Петренко, однако расходится как с традиционной трактовкой (см. табл.1), так и со сведениями информантов пережиточных обществ, представленными в литературе (Серов, 1990). Для хроматического разрешения этого различия обратимся к семантике гендера и ахромных цветов. В хроматизме показано, что мужчина практически всегда существует в сером. Поэтому речь здесь идет о траурных одеждах женщин. Как уже говорилось, на Западе женщины обычно носят белые одежды («Женщина в белом» и т.п.), тогда как на Востоке — черные (черные мандилы у хевсурок, черные покрывала (буибуи) у кениек и т. п.). В трауре же, как и в любых других экстремальных условиях жизни, женщины надевают черное на Западе и белое на Востоке. Итак, во всех случаях женщина оказывается правой — и белый и черный цвета являются женскими — цветами женственной ИНЬ. Иначе говоря, во всех случаях женщина надевает одежды свойственных ей цветов — и белый и черный цвета являются женскими, и в тоже время оппонентными друг другу в различных условиях жизни. И женщина лишь выбирает цвет экстремального состояния своего интеллекта, который всегда был, есть и будет дополнительным к цвету ее обычных условий существования. Именно в этом смысле оппозиционность женственного интеллекта «родственна» цвету: в обоих случаях две противоположности образуют ахромную границу между ними, способствующую адекватному гомеостазу и адаптации. С этих позиций становятся более понятными и высказывания феминисток о том, что известные всем женские качества эмоциональности и интуиции противостоят сугубо рациональному мышлению «мужчин-роботов». Очевидно, все зависит от личности, но легко видеть и явную относительность этих представлений. Так по сравнению с мужским подсознанием женское бессознание всегда было более эмоционально. В то же время материнское сознание более мудро, реалистично и рационально, чем мужское «инфантильное» подсознание в нормальных условиях существования человека. Соответствующие доминанты интеллекта в хроматизме определяются по предпочтительному выбору цветов испытуемым данного пола и возраста при строго заданных условиях, где условия подразделяются на нормальные — N, то есть обыденные, обыкновенные, привычные и экстремальные — E, то есть непривычные, трансовые, измененное состояние интеллекта.
Следовательно, передаваемый цветовыми канонами, если можно так сказать, “внетелесный” характер цвета соотносится с некоторой его “идеальностью” по отношению к телу и, в силу вышесказанного, можно предположить непосредственную связь цвета с архетипом или с идеями Платона. Таким образом, методами культурологи, психолингвистики, хроматизма, структурной и психологической антропологии к настоящему времени в основном выявлена семантика и полоролевое отнесение как ахромных, так и основных цветов спектра. Сейчас, после хроматического анализа памятников мировой культуры, я вполне уверен в том, что все до единого цвета имеют равноценное значение для интеллекта. Для понимания же символов этого семантического влияния каждого конкретного цвета необходимо учитывать пол, гендер, возраст и условия (нормальные или экстремальные) жизни человека. Вместе с тем, в недавние времена об этом свойстве «противоречивости цветовой символики» шли не совсем плодотворные дискуссии. Для примера обратимся к семантике красного цвета, которая без учета N-E условий окажется и мужской и женской одновременно, как это следует, к примеру, из работ В. Тернера. В самом деле, если мы не будем учитывать N-E условия, то красный — это женский цвет («Крaсна дeвица», к примеру). Однако этнография и психологическая антропология в один голос утверждают, что красным характеризуется экстремальное состояние женского интеллекта при месячных и родах. Не зря же в древних и пережиточных обществах красным цветом наделяли шаманок в Е условиях, то есть в их экстремальных службах племени. И красным же цветом экстремумов смущения или стыда наделяется женщина, но не мужчина, который, как мы уже видели, и так красный (ни стыда, ни совести, как про него говорят женщины).
Таким образом, красный цвет действительно может характеризовать женское бессознание, но тогда и только тогда, когда ее интеллект оказывается в экстремальном состоянии (условиях). Отсюда вытекает любопытное следствие: русская «крaсна дeвица» всю жизнь существует в Е условиях. Так ли это на самом деле? Казалось бы, это подтверждают климатические условия. Но дело не в этом. За тысячи лет адаптация к климату давно уже должна была завершиться.… Остаются социальные условия, которые в России чаще всего действительно экстремальны. Хроматизм и ортодоксальная психология
Любопытно, что еще несколько лет назад звучали обвинения хроматизма в эклектике. Как известно, эклектика являлась положительным моментом познания во всех без исключения революционных учениях и получила свое научное обозначение как «конвергентная эклектика», то есть предварительный этап синтеза разнородных знаний в единую систему (например, философия + социология + психология + психофизика = хроматизм). Без этого этапа было невозможно воздействовать на сложившуюся догматизированную авторитарную систему конгломерата знаний и толкнуть ее к перестройке. Нередко имела место и так называемая «дивергентная эклектика», связанная с выявлением в единых и простых ранее терминах тех типологических различий, которые требовали их последующего ? гендер ? пол ? душа, дух, тело ?разнесения по различным концептам («сознание» N – E условия). Таким образом, эклектика всегда включала и включает в себя синтез и анализ знаний, как это вслед за Платоном утверждал Гегель. С этих позиций недогматизированная психология – как единая наука о проявлениях онтологически идеального в материальном, – успешно использует эклектику обоих упомянутых видов для адекватной интериоризации разнородных знаний. Сегодня многое из того, что происходит в научном сообществе и совершается как бы в режиме научной полемики, связано, скорее, с феноменами групповой динамики, нежели собственно с интересами науки. При описании этой ситуации (В.А. Беляев, А.И. Сосланд) в научном сообществе выделяются следующие виды борьбы: Борьба за самообоснование является следствием того, что наука представляет собой поле, в котором могут располагать свое существование и индивиды, и социальные группы. Поэтому каждый индивид, строящий свой мир в поле науки, и борется за возможность обосноваться там. То есть речь идет о феноменах, всем и давно очевидных: научный мир есть пространство интенсивной групповой динамики. Регуляторами же этой динамики служат научные результаты, данные исследований и т.п. Собственно же групповая динамика формируется интересами присутствия и влияния как борьбы за превосходство и лидерство. Цитируемые исследователи подчеркивают, что без учета этих обстоятельств многое в жизни научного сообщества окажется непонятным. Отвоевав себе пространство, ученый ввязывается и в иные виды борьбы: Борьба за идентичность является следствием того, что наука представляет собой поле, в которое индивид не может перейти полностью. Поэтому осознание принадлежности себя к другим полям существования делает неизбежным перманентные переходы от поля науки к сугубо человеческим полям «не науки» и обратно. При этом взаимообусловленность индивидуальной и групповой идентичности оказывает существенное влияние как на взгляды ученого относительно его положения в сообществе, так и на разделение этого сообщества на «свое» и «чужое». Фиксация идентичности может привести к формированию строгих дискурсивных рамок, являющихся и явными идентификационными признаками («я из этой школы»). С этим смыкается и Борьба за коммуникативное пространство, как следствие того, что наука представляет собой поле, в котором одновременно создаются миры разных индивидов и социальных групп: каждый, строящий свой мир, борется за обладание этим полем. И последний тезис, развиваемый в указанных работах: Борьба за пространство культуры. Этот вид борьбы является следствием того, что наука есть определенный способ организации культуры, и возможно стремление ученого сделать ее фундаментом культуры в целом, если верить в необходимость этого.
Важно отметить, что в мире естественных и точных наук подобные «бойцовские» аспекты смягчены вполне понятными обстоятельствами: строгость дефиниций, верифицируемость данных при их экспериментальной воспроизводимости могут поставить точку в любом научном споре. В гуманитарных же областях знания проблематичность воспроизводимости и/или экспериментального подтверждения положений той или иной теории становится условием конкурентно-полемического сосуществования разных школ, направлений и т.п. Заключая эту статью, вновь обратимся к таблице 1, содержание которой позволяет соотнести левое полушарие с сознанием и дискурсом, то есть с общепринятыми понятиями (известными из прошлого), а правое – с подсознанием и собственно с цветом, то есть с перцептами и архетипическими образами (которые будут материализованы в будущем). Иначе говоря, за интердисциплинарным характером изучения перцептов, безусловно, видится будущее. Ибо хроматизм как методология XXI века предполагает дискурс лишь после ипостатически-женственного вынашивания образ-концепта до его образно-логического претворения в жизнь на архетипическом уровне цветовых канонов, которые наши прародители тысячелетиями хранили для воспроизводства жизни человеческой.

1. Беляев В.А. Взаимодействие социокультурных и личностных факторов научной деятельности. Автореф.дисс.на соиск.уч.ст.к.ф.н. М.,2001.
2. Берн Ш. Гендерная психология. - СПб, прайм-ЕВРОЗНАК, 2001.
3. Жинкин Н.И. Четыре коммуникативные системы и четыре языка. // Теоретические проблемы прикладной лингвистики. М., Наука, 1965.
4. Клецина И.С. Психология гендерных отношений. - СПб, Алетейя, 2004.
5. М.Коул. Культурно-историческая психология: наука будущего.– М., Когито-Центр, ИП РАН, 1997.
6. Кульпина В.Г. Лингвистика цвета. – М., Московский Лицей, 2001, гл.2.
7. Петренко В.Ф. Основы психосемантики. М., МГУ, 1997.
8. Серов Н.В. Светоцветовая терапия. – СПб, Речь, 2001, гл.11, 12
9. Серов Н.В. Цвет культуры. – СПб, Речь, 2004, 1, 4, 21.
10. Сосланд А.И. Об идеологической сущности психотерапевтического сообщества. // Моск.Психотерапевтич.Журн., 2004, №2, с.5-25.
11. Яньшин П.В. Эмоциональный цвет: Эмоциональный компонент в психологической структуре цвета. Самара, СамГПУ, 1996, §5.4.
12. Яньшин П.В. Введение в психосемантику цвета. Учебно-методическое пособие. Самара, СамГПУ, 2001, Гл. 6.
13. Barbieri M. The organic codes. An introduction to semantic biology.– UK, Cambridge University Press, 2003.
14. Bardwick J.M. The psychology of women. N.Y. Harper & Row, 1971.
15. Bern E. Principles of group treatment. – N.Y., Oxford University Press, 1966.
16. Bremond E. L’intelligence de la couleur, – P., Albin Michel, 2002.
17. Heller E. Wie Farben wirken. Farbpsychologie. – Hamburg, Rowolt, 1999.
18. Khouw N. The meaning of color for gender. [On-line article, 2003]. Available: http://www.colormatters.com/khouw.html
19. Klar G. Luscher-Test. Die Psychologie der Farben. Basel, Test-Verlag, s.a., S.14. Имеется сокращенный перевод: Клар Г. Тест Люшера. // Магия цвета. – Харьков, «СФЕРА», 1996, с. 85.
20. Radeloff, D. J. Role of color in perception of attractiveness. // Perceptual and Motor Skills, 1990, Vol.71, P.151.
21. J. Ricci. Mieux vivre avec les couleurs.– P., France loisirs, 2004.
22. Rousseau R.-L. Le langage des couleurs. – St Jean de Braye, Dangles, 1980.
23. Wittgenstein L. Remarks on colour. – Berkeley, University of California Press, 1977.