Джеймс Хиллман

 

Архетипическая психология.

Перевод с английского Ю. Донца и В. Зеленского.

 

В этой книге впервые на русском языке опубликованы работы извест-

ного американского психоаналитика юнгианского направления, одного из

основателей новой психоложческой дисциплины Джеймс Хитман просле-

живает интеллектуальную историю архетипической психологии и объясняет

корневые понятия и метафоры, составляющие ее практическую основу Ана-

лизируется архетипическая теория в том виде, в каком ее представлял Карл

Густав Юнг, а также обсуждаются идеи других исследователей, ставшие

вехами на пути последующего формирования и институализации данного

психологического направления Все это позволяет считать данную работу

основным вводным курсом в архетипическую психологию В книгу включена

подробная библиография работ как самого Хиллмана, так и его коллег

В В Зеленский, составление, перевод вступительная статья, 1996

Ю Донец,перевод,1996

А Кузнецов, оформление, 1996

Б с к , 1996

 

 

В. Зеленский

 

Кто такой Джеймс Хиллман? Американский аналитический

психолог, писатель. Поэт Роберт Блай сказал о нем, что это

“самый живой и оригинальный психолог Америки со времен

Уильяма Джеймса”. Формально Хиллман принадлежит к постюн-

гианской аналитической школе, ее архетипическому направлению

(согласно классификации Сэмюэлса). *

Коллеги отмечают, что Хиллман — это самый вдохновляю-

щий и “пронзительный” мыслитель постюнгианского этапа разви-

тия аналитической психологии. Некоторые добавляют — “самый

неистовый”. Хиллман знает, что мыс тательная работа — один из

самых древних и созидательных видов человеческой деятель-

ности. Сотворить мысль значит вдохнуть некую жизнь, познать

статус живого, установить общность, увидеть различие... Важно,

что производительная сила человеческой мысли сжигает омерт-

вевшие остатки психического прошлого, отжившие привычки,

нежизнеспособные связи... Читать Хиллмана непросто. Струк-

тура его текстов — метафорическая фиксация психологического

мышления: по-другому не скажешь то, что необходимо сказать.

Переводить его крайне нелегко. Такое мышление вбирает в себя

великое множество самых разнообразных культурных сигналов

извне. Его лексикон украшен древнегреческими неологизмами,

в его голосе угадывается “пыльное” эхо музейных манускрип-

тов, многоголосие средневекового средиземноморского базара

Хиллман живет в психологии и культуре одновременно и как на

улице, и как в башне из слоновой кости... Узнав о предложении

издать его работы на русском языке, Хиллман тут же откликнулся

и первые его слова были: “Ну и задачку вы на себя взвалили” —

мол, дескать, посмотрим, как вы справитесь со всеми моими кон-

нотациями. И тут же сбалансировал подтекст архетипической

похвалой. — “Из того, что я слышал о русском языке, это

самый экспрессивный, богатый и тонкий язык. И какое должно

быть удовольствие прочитать себя на русском” (из письма пере-

водчику и редактору).

В случае Хиллмана мы имеем дело с весьма сложным виде-

нием психического мира — каким только и может быть интеллек-

* См К Г Юнг Аналитическая психспогия Прошлое и настоящее М , 1996 С 244,

240

 

туальное зрение современного психолога. Отбросивший тесный

корсет позитивистского умонастроения усложнившийся мир ны-

нешней психологии может быть освоен лишь на стыке искусства,

науки, религии. Обыденный здравый смысл с трудом отличает

такой мир от хаоса. Описать этот мир — сверхзадача и Хилл-

мана-психолога.

Психологическое задание Хиллмана — извечная цель всех

глобальных форм человеческой души — науки, литературы, искус-

ства, религии — укрощение хаоса.

Точка отсчета многочисленных книг и статей Хиллмана —

живая человеческая душа, погруженная в океан времени и культу-

ры и вечно созидаемая Она чужда этому океану, и она его неиз-

бывная часть Эта душа различает огромное множество деталей

внешнего и внутреннего миров, в свою очередь вызывающих вос-

поминания, — зримые и чувственные — о чем-то еще, порождаю-

щие бесчисленные ассоциации. Современный человек Хиллман

не подавлен потоком информационного хаоса, но благодаря внут-

реннему самостоянию, сохраняет ядро своей личности, взыскует

Самость.

Чтобы справиться со своей задачей, ему мало американского

Востока, мало Америки и американского языка, Хиллману нужен

весь язык. Он отправляется в Европу, чтобы обрести там знание

европейской культуры, временное дыхание которого гораздо

пубже, отыскать язык Юнга, освоить его и через двадцать лет

принести с собой обратно, в лоно своей американской души.

Душа есть орудие или “средство существования” языка, нет,

стоп, напротив, язык “средство существования” души Что-

бы разобраться в этом посерьезней, читайте самого Хиллмана

Одно, впрочем, изначачьно ясно: созидание души есть укроще-

ние языка.

Впервые я услышал о Хиллмане в 1990 году в Чикаго от То-

маса Капасинскаса, аналитика-юнгианца. На мой простодушный

вопрос: “ А кто сейчас “первая скрипка в постюнгианском оркест-

ре”?” — он немедленно заявит “Разумеется, Хиллман”. Но тут

же добавил: “Неистовый старикан Будьте с ним осторожней. Он

мечет свои мысли, как гончар готовые горшки, как охотник копья

и дротики. Многие считают, что от идей Хичлмана лучше

 

держаться подальше” Тогда как раз вышла книга его работ

“Blue Fire” .

Утром я зашел в библиотеку Юнговского института, взял

книгу и просидел с ней до вечера, - это захватывало, это впечат-

ляло; для человека, приехавшего из тогдашнего Советского Сою

за, написанное было близко к откровению

Страницы из биографии

Родился в гостиничном номере небольшого городка Атлан-

тик-Сити в 1926 году. В 16 лет отправился в путешествие и авто-

стопом исколесил всю Америку и Мексику Затем вознамерился

объехать весь мир, но по дороге, по его словам, “почувствовал се-

бя недостаточно зрелым” и остановился (в 1953 году) в Цюрихе,

чтобы учиться у Карча Юнга Он описывает Юнга как “могучего

человека в огромных башмаках. Человека совершенной мощи На-

ходиться с ним рядом было для меня тем же самым, что прибли-

жаться к солнцу. Ко всему прочему Юнг был довольно саркастич-

ным и одновременно открытым и ясным, наполненным множест-

вом добрых шуток”.

В Цюрихе же, в 1955 году, Хиллман повстречал своего пер-

вого пациента и тогда же сделался практикующим психотерапев-

том В 1959 году Хиллман становится директором института Юн-

га в Цюрихе, оставаясь на этой должности и после смерти мэтра

(1961 г) вплоть до 1978 года В эти годы Америка была для Хилл

мана местом частых профессиональных посещений — чтение лек-

ций, проведение семинаров В 1970 году Хиллман организовал

книжное издательство “СПРИНГ” (Spring), специализирующееся

на издании литературы по аналитической психологии и объединя-

ющее издателей и сеть книжных магазинов В 1978 году Хиллман

(а вместе с ним и само издательство) переехал в Америку, в Дал-

лас (издательство и сейчас находится в Далласе)

Хотя, как уже упоминалось, мое книжное знакомство с Хилл-

маном длится уже шесть лет, то чько сейчас у меня появилась воз-

можность познакомить русского читателя с его работами, то есть

издать некоторые из них Здесь же, в этом небольшом вступлении

мне хочется — хотя бы отчасти — передать собственное настрое-

 

 

ние от впечатления широты психологической мысли Хиллмана,

которая буквально “брызжет” из многочисленных его книг, статей

и устных выступлений

В качестве примера небольшой разговорный фрагмент

Собеседник Хиллмана (в дальнейшем С.) задает вопрос

— Не оказывается ли психология частью болезни, а не

частью исцеления7

Хиллман (в дальнейшем Х ) отвечает.

— Ха-рр-ошенький вопрос У нас за плечами сотни лет пси-

хотерапии, но люди становятся все более и более чувствительны-

ми, а мир делается все хуже и хуже Пора посмотреть на это более

внимательно Мы по-прежнему помещаем психическое под кожу

Вы отправляетесь внутрь, пытаясь локализовать психическое, вы

исследуете ваши чувства и ваши сновидения, и они принадлежат

вам Или же тщательно изучаете взаимодействие психик своей

и моей Сегодня это распространилось на семью и трудовые кол-

лективы В любом случае речь идет о человеческих взаимоотноше-

ниях Психологи работают над ними, изучают чувства и рефлек

сию участников Но без всякого внимания остается сам ухудшаю

щийся мир

Получается, что психотерапия выпустила это из виду Каким

же образом? Оказывается, терапия занимается только “внутрен-

ней душой” Но отделив душу от внешнего мира, не признав мол-

чаливо, что душа обитает в этом мире, психотерапия загнала себя

в тупик На всем лежит печать нездоровья запущенные свалки,

неухоженные здания, организации, школы, банковские системы

Как известно, душа всегда обнаруживает себя через патоло-

гию Люди не говорили о психике до тех пор, пока не явился

Фрейд и не продемонстрирован психическую патологию Теперь

мы стали способны видеть в окружающем нас мире психические

отклонения от нормы Мы можем рассуждать примерно так

“Внешне все выглядит нормально, но в глубине может скрываться

нечто испорченное, что отравляет жизнь человеку” Внешний мир

стал подозрительно токсичен, он попон симптомов нездоровья Не

здесь ли истоки бегства в себя, начало косвенного признания

в “аутизме”?

Однако мир продолжает жить' И оказывать на нас свое влия-

ние “Нужно срочно выбросить эту мебель, она сделана из вред-

ных древесно-стружечных плит' Эти телевизоры часто взрыва-

 

ются. Пopa сделать железную дверь” Мир болен, он патологичен,

и от этого мы начинаем относиться к нему более внимательно,

с настороженым почтением что ли

С — Выходит, если отказать вещам в присутствии в них

духа, духа вещей, то дух может обидеться и однажды возвратиться

в форме угрозы человеку Люди не хотят верить, что вещи имеют

душу, и говорят им “Вы бездушные вещи !”

Х. - А вещи отвечают “Ну, сейчас вы, мать вашу так, узна

ете есть ли у нас душа!” Возьмем, к примеру, “мерзкую” лампу

“дневного света” в кабинете одного моего клиента Каждый день

она флюоресцирует над его черепом по восемь часов, незаметно

сводя его с ума В конце концов он начинает ходить ко мне, так и

не догадываясь в чем причина А причина именно в этой флюорес

цирующеи лампе, набрасывающейся на моего “подзащитного”

словно следователь КГБ во время допроса (Хиллман смеется

а потом вновь становится серьезным)

Существуют упадки и в политическом смысле Реальная проб

лема Сколько человек ходят на выборы — 40—50%, — а осталь

ные ? Почему они пассивны ? Они чувствительны, но нездоровы Им,

видите ли, нужно за город, на природу, на дачу Отсюда кризис

Каждый раз, когда мы пытаемся решать свои эмоциональные

проблемы — авария на дороге, неприятности на работе, плохая

мебель или неудачное освещение, или что то другое, — то есть,

когда мы пытаемся лечить свои чувства — гнев, страх и т д , по

литическии мир чего то лишается Сама психотерапия так нелепо

устроена, что принимает во внимание только внутреннюю душу и

игнорирует внешнюю, поддерживая, таким образом, распад внеш

него мира (Квартира ухожена, а лестница загажена) Однако пси

хотерапия слепо верит, что, делая человека лучше, она учучшает и

внешний мир “Если люди станут лучше, то станут лучше дома,

тдроги скверы” Но это далеко не так

С. — Очень любопытно И как же обстоит дело ?

Х — Сегодня в моде разговор о “внутреннем” ребенке Есть

и такой психотерапевтический прием — возвращение к истокам

Но когда вы смотрите назад, то, естественно, не замечаете того,

что вокруг Такое путешествие в прошлое вызывает к жизни то,

что Юн1 назвал “архетипом ребенка” Архетип ребенка по своей

природе аполитичен и недеятелен — он не имеет связи с полити

ческим миром И когда взрослый человек говорит “Ну что я могу

изменить в этом мире7 Ведь я такой маленький”, — в нем говорит

этот архетип И продолжает “Все, что мне доступно — это

 

заняться самим собой, работать над своим ростом и развитием,

примкнуть к другим людям, близким мне по духу и устремлени

ям” Такой тип человека - бедствие для политического мира, для

нашей демократии Демократия зависит от активно действующих

граждан, но не от детей

Проводя сеансы гипноза или психотерапии по пробуждению

детских воспоминании и их воспроизведению, акцентируясь на ар

хетипе ребенка, психологи изолируют человека от политической

жизни На Западе 20—30 лет психотерапии переместили самых

чувствительных и интеллигентных людей из среды активных граж

дан в область купьта ребенка Это происходит незаметно, просто

печатся все, всей страной. Политики в замешательстве, а голосо

вать некому общество обессилею себя лечением

Существует, по моему мнению, и еще одно вредное влияние

психотерапии Лечение уводит эмоции вглубь Вот я приезжаю

к своему психоаналитику в возбужденном состоянии “Эти про

клятые грузовики чуть не затерли меня в порошок' Я просто вне

себя Словно я приехал в спичечном коробке на своем маленьком

авто” Врач говорит “Успокоитесь, сейчас все обсудим” Начина

ется разговор И обнаруживается, что мои папаша был грубый

сукин сын, и хамское поведение грузовиков напомнило мне детс

кие ощущения Или я узнаю, что всегда чувствовал себя слабым

и ранимым, всегда были более сильные мапьчики, и неслучайно

я езжу на такой маленькой и хрупкой машине Или мы говорим

о моих способностях вождения, о том, что в деиствительности

в детстве я мечтал стать водителем грузовика Мы преобразуем

мой страх в беспокойство — внутреннее состояние Мы преобра

зуем настоящее в прошлое, в разговоры об отце и детстве И мы

переводим мое возмущение загрязнением беспорядком или чем

то еще, чем оно вызвано, в гнев и враждебность Снова внутреннее

состяние А начиналось все с эмоции, с внешнего возмущения

Эмоции же все социапьны. Само слово происходит от латинского

ex movere — вьпвигать Эмоции всегда связаны с внешним миром

Психотерапия интровертирует эмоции, называя страх “беспокои

ством” или “тревогой” Вы попучаете свою эмоцию обратно и над

ней начинается внутренняя работа Психологически вы не затруд

няетесь работой над тем, о чем свидетельствовало ваше возмуще

ние над проблемами качества дорог, улучшением правил

дорожною движения, загрязнением воздуха выхлопными газами

или экономическими проблемами над этим вы просто не заду

мываетесь

 

Никто не собирается отрицать необходимости внутреннего

анализа, но надо также четко сознавать и происходящее вовне во

время такого обследования

(После некоторого молчания снова Х )

Может ли в этих условиях психология, которую мы так ис

кренне принимаем за полезную вещь, вдруг оказаться ошибочной? Не может ли статься, что психология, занятая только собой, ока

зывается частью болезни, а не средством исцеления, его частью? Я считаю, что психотерапия совершила философскую ошибку

С — Но вы не отрицаете реального влияния психотерапии

на взаимоотношения людей Здесь, по крайней мере, дела не так

уж плохи ?

Х — Что то действительно меняется к лучшему, однако и

сама психологическая работа может т рать не меньшую роль, чем

отношения И потом на проблемы взаимоотношении влияют дру

гие проблемы, такие, как отсутствие удовлетворительной полити

ческой общности и ограниченный объем удовлетворяющей нас

работы

С — Каковы в этом контексте проблемы семьи ?

Х — Любопытно наблюдать психотерапию, вышедшую из

голов мэтров Вены и Цюриха, из психиатрических больниц Евро

пы, рассуждающую о семейных добродетелях на языке викториан

скои эпохи Из сегодняшней социологии, однако, мы знаем, что се

мья, как таковая, больше не существует Люди уже не живут той

семьей, которой жили раньше и не будут так жить Существуют

разбитые семьи, полусемьи и всевозможные комбинации из чле

нов различных семей

С. Но люди как то взрослеют, не так ли ?

Х — Американская психология основана на принципе разви

тия события ваших детских лет оказываются причиной для

событии текущего периода жизни Основная мысль такова исто

рия обусловлена причинными связями Поэтому вам следует вер

нуться в детство, чтобы понять, почему вы такой, какой вы есть

Поэтому, когда человек теряет рассудок или психически нездо-

ров, или выведен из нормального состояния нашей культурной

средой, то психотерапевтический мир возвращает его в детство,

к маме и папе

Поступает ли так же другая культура ? Скорее, нет Если вы

потеряли рассудок, находясь в другой культурной среде, если вы

расстроены, ощущаете бессилие, теряете аппетит, то прежде всего

спросите себя, например “А что я такое съел ?” или “Из за кого

 

я пришел в такое состояние? В чем я перешел границу дозволен

ного? Что я сделал неправильно? В чем я нарушил родовые устои?

Когда я в последний раз обращался за наставлением к Богу?”

Предметов для размышления может быть тысячи — растения, во

да, бедствия, демоны, боги, отрыв от духовной жизни Но почти

никогда это не связано с тем, что произошло с вами, скажем, со

рок лет назад и как строились ваши отношения в то время с папой

и мамой Но наша культура пользуется этой схемой, этим мифом

С — Но многие верят, что это имеет место, что это правда

Х Когда мы сообщаем другому, “что это имеет место”,

мы как бы заявляем “Вот миф, но я отказываюсь считать его ми

фом, это мне мешает” Поскольку предполагается, что мифы

это только то, во что мы не верим Мифы же, в которые мы верим

и которыми мы живем, называются “фактами” или “реальностью”,

“научными данными”

С — Но можно ли все свести к погружению в прошлое,

к повторному переживанию травмирующего события9

X. — Травмируют не сами печальные события детства, а не

посредственно процесс воспоминания

С — Нельзя ли пояснить это9

Х — Ну, например, отец берет ремень или швабру и бьет

меня до потери пульса или насилует, и это повторяется Иногда он

делает это потому, что пьян, иногда просто оттого, что он такой

вот подлец И вот я вспоминаю, как этот мерзавец меня бьет

В моей памяти я остался жертвой Вспоминая об этом, я снова ста

новлюсь жертвой Память замкнулась на горьких переживаниях

и не представляет мне ничего другого, обрекая на повторные нега

тивные переживания

Но, хотя я не хочу сказать, что всего этого не было, моя

потребность видеть происшедшее именно таким образом запечат

пелась в памяти как самостоятельный факт

А теперь посмотрим на все это с иной позиции Можно отне

стись к факту проявленной грубости как к урокам “школы жиз

ни” И тогда те же самые раны, оказывается, дали мне опыт пе

реживания понятии “наказание”, “месть”, “подчинение”, дали

возможность увидеть всю глубину страстей, бушующих между

отцами и детьми — вечной темой в истории человечества Оказы

вается, я просто проходил эту школу познания жизни, являясь дей

ствующим лицом При таком подходе память не замыкает меня на

ощущениях страдания Мне удается перестать быть жертвой гру

бияна отца В свое прошлое я погружаюсь теперь совершенно

 

в другом настроении — я вхожу в собственнный миф, в поучитель

ную сказку, в выдумку, в кино И, переживая те же печальные

события, я погружаюсь не просто в травмирующий мир чувств,

а в сферу воображения

С — Выходит, что все мы — умельцы и создавать истории,

рассказываемые самим себе, и не замечать этого умения

Х — Я думаю, Фрейд и имел это в виду, говоря “Это то, как

ты помнишь, а не то, что действительно произошло” Именно па

мять и производит травму Важным в конечном итоге оказывается

то значение, какое придает факту память Мы не знаем, что рас

сказываем себе истории Кстати, в этом состоит одна из проблем

обучения психотерапии, поскольку психотерапевты недостаточно

подготовлены в области литературы, драматического искусства,

знания человеческой биографии Во время подготовки практикан

ты изучают истории болезней и диагностику, а это не те вещи, ко

торые развивают воображение Поэтому они и не догадываются —

или во всяком случае не принимают во внимание, — что имеют

дело с вымышленными историями Разумеется, это не означает,

что жизненные факты не действительны

С — Любопытно, но многие относятся к психике пренебре

жительно и считают, что гнев, ярость, сердечные травмы проходят

сами по себе Просто “перевариваются”, если воспользоваться

кулинарным лексиконом

Х — О, да! Перевариваются, как тонкие желтые ломтики

сыра

С — А что прикажете делать со всем этим отрицательным

хламом, если не переваривать? Каким образом расти, взрослеть,

развиваться, если не переваривать%

Х — А что делал, например, Джонатан Свифт9 Он написал

блистательные сатирические вещи Как поступал Джойс со своими

чувствами по поводу Ирландии9 А Фолкнер, ею чувства относи

тельно Юга? Я хочу сказать, что этот “хлам” несет в себе потря

сающую энер! ию Переваривание не из легких Но именно этим и

питается искусство Рильке говорил “Я не хочу, чтобы исчезли

демоны, потому что тогда не будет и ангелов” Раны и шрамы

тоже часть характера Корень слова “характер” означает “очер

ченныи или выгравированный твердыми линиями”, как на деревян-

ной граверной доске

Я полагаю в качестве одной из фантазии, если хотите, иллю

зий, что аналитическое “переваривание” это такое приглажива

ние окружающих вещей, в результате которого устраняются очень

 

сильные эмоции Но в анализе можно дофантазироваться и ло

того, что психотерапевтический кабинет станет местом подго

товки революции

С О, Господи, возможно ли это?

Х Под “революцией” я понимаю переворачивание Не

развитие или развертывание, а полный переворот самой системы,

заставившей человека начать анализ, системы, управляемой

меньшинством и тайно, с ее официальными секретами, националь

ной безопасностью, корпоративной властью и т д Психотерапия

может вообразить себя занимающейся насущными социальными

проблемами и, используя понятия насилие и виктимизация, пред

ставить дело так, будто мы являемся жертвами не своего печаль

ного прошлого, а жертвами современной политической системы

Вот пример для наглялности Вы хотите, чтобы ваш отец

пюбил вас Желание быть любимым отцом чрезвычайно важно

Но отец неспособен дать вам эту любовь Вы же не хотите изба-

виться от желания быть любимым, но хотите прекратить ожидать

этого от отца, понимая всю бесполезность подобного ожидания

Точно так же вы не хотите избавиться от чувства, что над вами

совершается насилие, — может быть, это тоже важно — жить

с подобным чувством, с чувством, что вы беспомощны Но, может

быть, не стоит воображать, что это насилие над нами было совер-

шено в прошлом, мы же не задумываемся о том, что такое наси

лие совершается над нами сейчас, в текущей ситуации “работы”,

“финансового положения”, “политики правительства” и т д

И кабинет психоана жтика становится революционной ячеикои,

поскольку здесь мы можем затронуть и такой вопрос “Кто теперь

совершает насилие над моим правом?” Психотерапия рискует

оказаться в деликатном по южении, если дело дойдет до таких

вопросов

С Вы коснулись фантазии психоаналитика Что вы имее

те в виду? Нереальность, отсутствие объекта в мире событии, как

думают многие?

Х — Отнюдь Здесь другое “Фантазия” — это природная

деятельность разума Юнг говорит “Психическая жизнь в своей

деятельности перво-наперво творит фантазию” И продолжает

“Фантазия творит pea 1ьность каждодневно” Фантазия это то,

как мы воспринимаем окружающее, что думаем о нем и как на не

го peaгируем

С И что же, по-вашему, любое восприятие, в этом смыс

ле, представляет фантазию?

 

X. — А существует ли реальность, которая не очерчена и не

оформлена? Не имеет формы и очертаний? Нет. Реальность всегда

приходит через пару очковых стекол, через точку зрения, язык

и т. д. — через фантазию.

С. — Я хочу спросить Вас о душе. Когда Вы прикиды-

ваете расписание дел на следующий день, спрашиваете ли вы

свою душу?

X. — Успешность дел и жизненных устремлений вообще

зависит от того, найдет ли душа себе место в вашем расписании.

Это относится буквально ко всему — к мечтам, к другим людям,

отдыху и самому себе. Одной из маленьких защит от депрессии

является лихорадочная занятость. Любая пауза в этом случае уже

вызывает раздражение. В каком-то смысле это признак маниакаль-

ного поведения.

С. — Многие люди просто не умеют отдыхать, не быть “за-

нятым”. Это, конечно, ненормально. Защита от депрессии? Если

признать, что источник депрессии находится в настоящем, а не

в каком-то собственном прошлом, то возникает вопрос: какой

такой хронической депрессии мы стремимся избежать, назначая

себе лихорадочную сверхактивность, если брать в расчет город

целиком,нацию, культуру?

X. — Депрессия, избежать которую мы стремимся изо всех

сил, может быть длительной хронической реакцией на то, что мы

уже сделали с окружающим нас миром. Это и оплакивание и горе-

вание об утраченном в природе и в городах, об уничтоженном

в нашем мире. Отчасти мы в депрессии в результате душевной

реакции на страдания и горе, неосознанно переживаемые миром;

“не ведаем, что творим”. Здесь и печаль об исковерканных циви-

лизацией местах нашего детства, об исчезновении с лица земли

островков живой нетронутой природы.

Я думаю также, что мы утратили стыд. Мы вспоминаем

о своих родителях, которые стыдили нас, когда мы были маленьки-

ми, но свой стыд по отношению к окружающему нас миру за свою

неправоту, за тот вред, который ему нанесли и продолжаем еже-

дневно наносить, мы потеряли.

И возможно революционный путь должен начаться с того,

чтобы признать свою депрессию.

С. — Какое место во всем этом занимает любовь? Есть ли

для нее место вообще?

X. — Я знаю только одно: любовь действует на меня наилуч-

шим образом, когда она не слишком сосредоточена на одном чело-

 

 

веке. Вы прекрасно знаете чувство по поводу хорошего дня — это

когда все течет неспешно и напоминает времяпровождение с воз-

любленным или возлюбленной. Вот момент утреннего завтрака,

отпробования чего-то вкусного — здесь неизбежно присутствие

прекрасного. И думать в этот момент о “работе” над личными вза-

имоотношениями попросту отвратительно. Такая работа нс эсте-

тична и не содержит в себе чувственного начала, которое и есть

для меня та любовь, о которой мы говорим. Эстетика и чувствен-

ность — к тому же и большая радость. Любовь не является резуль-

татом работы над чем-то. Поэтому психотерапевтический подход

к любви, к выяснению отношений, может выявить нарушения ком-

муникаций между людьми, блокировку выражения чувств, привыч-

ки бесчувствия, но не в силах высвободить переживание любви. Ее

вообще нельзя достичь тем или иным старанием.

Прекрасное и чувственное — вот обиталище любви. И когда

эта любовная ипостась не действует, партнер становится немного

похожим на верблюда, медленно вышагивающего под тяжким бре-

менем обязательств через пустыню отношений, таща свою ношу и

ношу другого. Не удивительно, что верблюды плюются. (Конец

фрагмента разговора.)

Вообще же, читая Хиллмана, следует держать ухо и мысли

востро. Подлинный климат его статей и книг, многочисленных

семинаров и выступлений, заставляющих поеживаться читателей

и слушателей и способных вызывать протесты, смущение, сбить

с толку,— это ирония. Не явная, не вылезающая на авансцену, но

мягкая и утверждающая. Ирония Хиллмана — не зубоскальство,

она не безнравственна, хотя и отдает антипатриотизмом и безбо-

жием, в ней также чувствуются юнговские обертоны; впрочем,

ирония Хиллмана — вещь глубоко серьезная. Конечно, на свой

лад, и “как свидетельство интеллектуальной трезвости”.

Ирония у Хиллмана, если хотите, ко всему прочему еще и

инструмент освоения внешнего мира, и одновременно стержень

душевного “строительства”. Для автора этих заметок ирония —

вещь очень близкая, во многом ставшая религией его поколения.

Не будь спасительной иронии в застойную эпоху за “железным за-

навесом”, впору было бы и “удавиться на лестнице бесшумной”

(из стихов Виктора Кривулина). Тогда ирония помогала выжить,

вновь и вновь обретать достоинство, свободу и самостояние.

 

Существо психического неуемно, оно беспрестанно ищет

себе символическое выражение; сегодня — как и всегда — необхо

дим новый мир символов, энергетически насыщенный, полнокров-

ный, — не только новая материальная символика, телесно низо-

вая, но и символика коллективного ритма, общественного танца,

общего направления движения — символика духовного верха в ее

индивидуальном и коллективном воплощении

Ирония у Хиллмана помогает ему выполнить его миссию —

вернуть психологии — а стало быть душе — вечно искомую суве-

ренность. Никакой редукции, никакой “совокупности обществен-

ных отношений”, никаких рефлексов. . Дело идет о крахе позити-

вистского мышления в науке вообще и в психологии, в частности,

и напрямую касается нового видения психического; приемы акаде-

мической психологии сплошь и рядом преображаются в пред-

логи, — король дряхлеет, царство ветшает и распадается На

сегодня академическая психология во многом выглядит как пред-

лог к психологии глубинной . как расплата за эгоцентризм, за

“пробирочное” отношение к жизни, за идеологическую заангажи-

рованность, за мстительную “серьезность существования” (Ниц-

ше).. Но обо всем этом как-нибудь в другой раз Приступим

к чтению самого Хиллмана.

Август 1996 г

 

Джеймс Хиллман

АРХЕТИПИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ: К. Г. ЮНГ *

Никакое тоткование помочь не может, но

может быть защитой или оправданием, крити

кои, а также признанием ити исповедью

Вступителъное замечание Я буду следовать собственному

подходу Юнга к теории Для него же это всегда было связано

с терапией души, поскольку идеи не могут быть отделены от жиз-

ни без ущерба для обеих По мере того, как мы будем продвигать

ся вперед, я буду указывать на психотерапевтическое применение

теорий архетипической психологии

Название психологии Юнга по имени его основной струк-

турной идеи — архетипа связано с теоретическими разработка-

ми зрелого и позднего периодов его творчества (1928 1961)

Обычно его психология называется “аналитической” данный

термин появился еще раньше, на этапе расхождений с Фрейдов

ским “психоаначизом” Но “архетипическая” более адекватно со-

ответствует его собственному построению как целому и в плане

обширных приложений помимо самого анализа “Архетипичес

кая” также более точно описывает юнговский подход к основам

психического

В данной работе я использую счово “понимать” Понимание,

вероятно, самое действенное из всех юнговских понятий, включа-

ющее все остальные и позволяющее поместить юнговский подход

в плеяду психологии понимания (Дильтей, Ницше, Ясперс), что

отличает последние от психологии объясните чьных, описательных

или медицинских в узком смысле**

С самого начала Юнг стремился не сравнивать или измерять,

или объяснять, или спасать личность, но прежде всего понять ее

Его мифом был миф значения (Jaffe, 1971)

* Из книги Фрагменты (Свободные концы) Статьи по аналитической психологии

(James Hillman Loose Ends Primary Papers in Archetypal Psychology Spring, Dal

las, 1989) Перевод с английского Валерия Зеленского

** Читатета не дотжно смущать название вышедшей на русском языке книги Виль-

гечьма Дильтея “Описательная психология” (М , 1924) Под “описанием” Дить

тей имеч в виду прежде всего “понимание” душевной жизни индивида в ее цело

стности и уникальности См Психологический словарь М , 1996 С 98 Прим

перев

 

Идея и природа личности

Индивидуальность Юнг пишет “Моя жизнь пронизана

одной идеей и сосредоточена на одной цели, а именно на про-

никновении в тайну личности Все может быть объяснено из этой

центральной точки, и вся моя работа связана с этой темой” (ВСР,

с 206) В конце своего позднего эссе о положении современного

человека он задает риторический вопрос о реакции человека на

угрозу светопреставления “И знает ли, наконец, индивид, что

это он играет решающую роль?” (К Г Юнг Аналитическая пси-

хология Прошлое и настоящее М, 1996 С. 165) То, что случит-

ся с индивидом и с миром, в огромной степени зависит от инди-

видуальной личности “Единственный естественный носитель жиз

ни индивид, и это имеет силу для истинной во всех отношениях

природы” (CW 16, par 224) “Любая жизнь — это жизнь индиви-

дуальная, в ней одной и сосредоточен окончательный смысл”

(CW 10, par 923)

Индивидуация Юнг сформулировал понятие “индивидуа-

ция” для обозначения процесса личностной реализации, понятие,

“обозначающее процесс, с помощью которого человек становится

психологически “не-делимым” (m-orvidual), т е , отдельной сущ-

ностью или целым” (CW 9i, par 490) Еще более проще он называ-

ет индивидуацией сам процесс, с помощью которого человек “ста-

новится тем, кто он в действительности есть” (CW 16, par 11)

Индивидуация — опорный теоретический конструкт или видение,

из которого произрастают богатые побеги других идей, связанных

с личностью, часть из которых мы здесь и рассмотрим

Юнговская теория не задается вопросом “Что есть лич-

ность9” — как сущность, требующая определения и объяснения

Прежде всего эта теория в своем вопросительном подходе прагма-

тична и динамична, и вопрос в ней ставится так “Каким образом

может человек знать, кто он есть, обнаружить свою личность, раз

вить и усовершенствовать ее, и стать самим собой”9 Сама лич-

ность дана вместе с психической реальностью спрашивающего, так

что идея личности представлена как само собой разумеющееся

в ощущении “личного бытия”, как отличное от абстракции или

вещи, и как организация этого бытия в качественно отличную

 

единицу. (Индивидуация — это процесс дифференциации [ПТ,

пар. 722], означающий “развитие различий, отделение частей из це-

лого” [ПТ, пар. 695].) Там, где философы и богословы объясняют

сущность личностного бытия на своем метафизическом языке,

а эмбриологи и генетики стремятся выяснить происхождение лич-

ности на своем естественном языке, юнговская гипотеза пытается

представить это личностное бытие и его дальнейшую судьбу психо-

логически.

Ценность. Часть такого представления осуществляется

в терминах ценности. Один из способов придать личности цен-

ность — это связать ее с трансцендентными факторами, в особен-

ности с Богом. Поступая таким образом, юнгианская идея лич-

ности вписывается в греческую, римскую и иудео-христианскую

традиции. Любая личность является потенциальной самостью, во-

площающей и отражающей нечто большее, нежели она сама. Она

не самодостаточна, а пребывает в связи с другими — другими

людьми и “другим”, не являющимся по сути личным и имеющим

вообще не-человеческий характер. Само слово “личность” в пере-

воде с греческого означает “маску” (persona), подразумевающую

маску, сквозь которую проглядывает нечто трансцендентное. Без

этого “другого”, стоящего на заднем плане эго-сознания (незави-

симого от него), но делающего личное сознание возможным, не

могло бы быть ни индивидуализированной личности, ни субъек-

тивного центра, с которым связаны события и переживания. Это

внутреннее убеждение в самом себе как личности Юнг называет

также “призванием” или “предназначением” (vocation) (CW 17,

par. 300ff; КДД, с. 196).

Клиническое состояние, называемое деперсонализацией, как

раз и демонстрирует то, что имеет в виду Юнг. То есть, может про-

изойти утрата личной реальности и идентичности при том, что все

другие функции эго — восприятие, ориентация, память, ассоциа-

ция и т. д. — остаются в целостном виде (Meyer [ed.], 1968). Депер-

сонализация указывает, что ощущение личности, сама вера и убеж-

денность в собственной реальности как индивида зависят от неко-

его фактора трансцендентного эго-личности, выходящего за рамки

ее чувственной (sensorium) и волевой сферы. Иногда Юнг называет

этот фактор, от которого зависит индивид, “самостью”. Этот тер-

 

 

мин может быть использован при описании реальной действитель-

ности и при описании ценности. Я предпочитаю последнее.

Самость. Самость у Юнга относится к: а) самому полному

развитию индивида; б) переживанию наивысшей ценности и силы

(power) за пределами своих собственных границ, т. е. опыту транс-

цендентного и потустороннего. Такие переживания и образы

огромной ценности и мощи традиционно получали наименование

божественных. Давая “самости” такое двойное значение — пер-

сональное и трансцендентное, — Юнг предполагал, что каждый

человек по определению связан с чем-то трансцендентным, или

даже обладает трансцендентной высшей ценностью, выходящей за

пределы его эго-личности. Это придает значимость всем проявле-

ниям человеческой природы. Даже самые недостойные состояния

имеют более широкое значение и не сводятся к обычной челове-

ческой провинности, поскольку они указывают на трансцендентно

коллективные, архетипические и не свойственные человеку фак-

торы. Двойное значение самости предполагает также, что лич-

ность не может быть понята одним только личностным подходом.

Глазу всегда необходимо фокусироваться на безличном, внелюдс-

ком заднем плане.

Зло. Этот задний план не является однозначно положитель-

ным. Внелюдское означает не свойственное человеку. Личность

в равной степени отражает беспорядок, разрушение, теневые цен-

ности. Эти силы столь же эффективны в психологическом смысле,

сколь творчески конструктивны по сути, поэтому они воспринима-

ются как реальные. Позиция Юнга по отношению к местоположе-

нию зла в личности совершенно не моралистична, даже в религи-

озном контексте. Это отличает его аналитический подход от дру-

гих психологии, которые моралистичны, но не религиозны.

Поскольку индивидуальная личность всеценна, поскольку

в ней заключены все ценности — сознание, совесть, жизнь, зна-

чение, душа, равно как разрушительность и зло, — работа с инди-

видами (другими или с собой) остается наиболее важным видом

деятельности.

Религия. Религиозные аспекты личностной теории Юнга про-

истекают отчасти из его собственного склада ума, а отчасти из

представлений, полученных практической и исследовательской

 

работой. Суть их в том, что религия конституционно основана на

личности и является не большей иллюзией, чем сексуальность.

Далее, те религиозные метафоры, которые он использует, отлича-

ют его стилевую особенность придавать ценность психическим

фактам, точно так же, как другие психологи выстраивают свои сис-

темы ценности, используя другие виды трансцендентных метафор,

такие, как “природа”, “эволюция”, “достоверность”, “зрелость”

и др. Юнговский религиозный язык ни в коем случае не означает

какого-либо ортодоксального символа веры, принадлежности

к церкви или соблюдения обрядов.

Психическая реальность. Тот действительный мир, в кото-

ром обитает личность, является психической реальностью. У Юнга

“реальность” получает совершенно иное определение, чем у Фрей-

да, где само слово относится главным образом к тому, что является

внешним, социальным и материальным, и где психическая реаль-

ность является убедительной только в сфере неврозов и психозов

(Casey, 1972). Юнг заявляет: “Реальность есть попросту то, что ра-

ботает в человеческой душе” (ПТ, пар. 60). А в душе работают все

вообразимые вещи — ложь, галлюцинации, политические лозунги,

старомодные научные идеи, суеверия — эти события реальны вне

зависимости, истинны они или нет. Многие другие сознательные

события — добрый совет, исторические факты, этические предпи-

сания, психологические истолкования — могут не получить ника-

кого ответа в психической глубине и оттого будут считаться нере-

альными, неважно насколько они соответствуют истине.

Образы фантазии. На самом базовом уровне психической

реальности располагаются образы фантазии. Эти образы представ-

ляют первичную деятельность сознания. Такая текущая фантазий-

ная деятельность, как жизненный процесс, согласно Юнгу, не мо-

жет быть объяснена в виде “простого рефлективного действия на

сенсорный стимул” и является непрерывным творческим актом —

посредством фантазии “психическое творит каждодневную реаль-

ность” (ПТ, пар. 78).

Юнг опровергает известную теорию, утверждающую, что ре-

альность по своей природе является внешней, образы — отпечатки

внешних изменений, а фантазии — разрушенные или искаженные

впечатления. Он также открещивается от коллег-психоаналитиков,

 

придерживающихся убеждения, что фантазия замещает реаль-

ность. Фантазия и есть реальность, она творит реальность, прида-

вая ей инстинктивную убежденность (“животная вера” Сантаяны)

в той области опыта, в реальности которого мы убеждены. Творя

реальность в тех формах и понятиях, в которых мы фактически по-

стигаем мир, формулируем его и с которым взаимодействуем,

фантазия является свидетельством негэнтропической активности

сознания. Оразы являются единственной реальностью, кото-

рую мы постигаем непосредственно; они представляют первич-

ное выражение разума и его энергетической работы, о которой мы

не знаем ничего за исключением тех образов, которые он постав-

ляет. Когда мы воспринимаем образ фантазии, то всматриваемся,

ища разумное в инстинктивном, узревая само либидо (“Фантазия

как воображающая деятельность есть для меня просто непосредст-

венное выражение психической жизнедеятельности — потока пси-

хической энергии” [ПТ, пар. 830]).

Инстинкт и архетип. Первичность образов означает, что

они представлены в области познания, инстинктивная деятельность

которого осуществляется на аффективно-волевом уровне. В облас-

ти сознательного разума инстинкт воспринимается в образной фор-

ме. В сфере поведения образы проявляются в инстинкте. Поведе-

ние всегда является разыгрыванием фантазии, а фантазия — это не

просто нечто, происходящее приватно в самой голове, она есть

воспроизведение самой себя в поведенческом действии, в поступке.

Психические и бихевиориальные события суть разные, но недели-

мые явления. Одно не является сублимацией другого, поскольку

они сосуществуют вместе. Представить себе инстинкт независи-

мым от образа-паттерна значит сделать его слепым, а понимать

^1'1разы независимыми от инстинкта означает лишать их жизнен-

ности и настоятельности. Воображение тогда сделается сублимиро-

ивдой роскошью, а не инструментом выживания.

Принцип, организующий феномен образности, принцип,

обеспечивающий психическую реальность специфическими пат-

тернами и привычными свойствами — универсальностью, типич-

ностью проявления, регулярностью, постоянной повторяемостью

на протяжении многих веков — Юнг назвал “архетипом”. Те же

самые качества присущи и инстинкту. Энергия архетипа инстинк-

 

Кроме того, каждый сон принадлежит серии сновидений,

которая, в свою очередь, встроена в личностную динамику и ее

контекст. В расширенном виде идея амплификации означает, что

никакая одноразовая консультация не может поставить глубинный

диагноз, не может даже привести к какому-то компетентному мне-

нию. Она не может судить о степени сложности личности. В луч-

шем случае можно получить информацию только от одной из со-

перничающих сторон — от это — и вывести заключение на языке

парциальной личности.

Анамнез. Контекст, полученный (как и в медицинской практи-

ке) путем составления истории болезни, является анамнезом. Но

анамнез не равнозначен контексту, на что имеется ряд причин.

Анамнез — вещь главным образом сознательная; это запись того,

что пациент помнит в своей эго-личности. Глубинная психология

вообще предполагает, что контекст самой истории болезни гораздо

больше, чем вереница хронологически представленных воспомина-

ний. Анамнез носит преимущественно внешний характер — это

запись того, что случалось с тем или иным человеком в его жиз-

ни — создание семьи, учеба, работа, болезнь. Контекст же вклю-

чает, помимо прочего, еще и внутренние события, и к этому мы

еще вернемся. Анамнез по своей природе — фактичен. В простей-

шем случае история болезни начинается с даты рождения, роста

в сантиметрах и веса в килограммах. Она стремится избежать по

возможности каких-либо рассуждений и придерживается строгой

фактической объективности. Контекст же личности включает чув-

ственные полунамеки, полузабытые воспомнания и искаженные

памятью события. Последние являются уделом собственной слож-

ности той или иной личности, имеют мало чего общего с фактами и

с трудом обретают словесную форму. Наконец, анамнез истори-

чен, он относится к прошлому. А контекст личности обусловлен

также и тем, что находится впереди, в форме амбиций и беспокой-

ства, а также стремление избегать настоящего.

При амплификации основ истории болезни юнгианцы прини-

мают во внимание также следующие факторы.

1. Наследственный. “Семья” в юнговской психологии состо-

ит из большего количества участников, чем действительные ее

члены или семья, в которой тот или иной человек жил когда-то,

 

будучи ребенком или родителем (CW 17, par. 93; КДД, с. 48). “Се-

мья”, конечно, включает этих реальных людей, но она расширяет

свою сферу, подключая сюда обстоятельства жизни нескольких по-

колений, и здесь уже осуществляется поиск не только семейной

истории, но и семейной фантазии. В своих анализах я спрашиваю

о бабушках и дедушках и даже об их родителях, что они делали,

какие странности за ними наблюдались, на что они надеялись и от

чего умерли. Я спрашиваю об их отношениях друг с другом, расо-

вой принадлежности, о религиозных верованиях, физической кон-

ституции и экономическом положении. Я могу попросить анали-

занда проследить семейное древо с тем, чтобы выявить сходства

в паттернах и поведенческих стереотипах, обнаружить явные раз-

шчия между жизнью пациента и жизнью семьи, увидеть, где он

приноравливается к семейной фантазии. С помощью такого иссле-

тования мы не выискиваем унаследованные психические факторы,

скорее мы восстанавливаем генеалогию или мифологию семьи.

Это помогает создавать в индивиде ощущение корней, контекста,

внутри которого его личность обитает и к которому она имеет

эмоциональное родство. Это исследование семьи, уважительная и

внимательная забота, с которой человек разбирает каждую деталь

своей фантазии и оставшиеся свидетельства (старые фотографии,

сувениры) оживляют в современном клиническом сеттинге все-

мирную практику, утраченную в нашей культуре и называемую

поклонением предкам.

Психологический уровень Эта амплификация раскрывает

области возможного стресса при любых крайних несоответствиях

между частями личности. К психологическому уровню личности

принадлежат: психологический возраст; степень самоосознания,

юмор и инсайт; способность к проявлению эмоций, в особенности,

депрессии; уровень интеллекта; воображение в качественных и ко-

личественных характеристиках; пустоты и дыры (где мы терпим

неудачу); чувственная природа; способности и достижения; зоны

страха; общая языковая культура и культура взаимодействия

с символическими формами, простирающаяся от сновидений до

искусства, путешествий, музыки, ремесел и искусств, пищи и

питья; трагические испытания (война, смерть, болезнь, предатель-

ство, авария, неудача, провал, банкротство и т. д.).

 

Вопрос, который здесь возникает, — живет ли человек вооб-

ще выше или ниже положения своего экономического класса, вро-

жденных способностей, социального окружения, культурного про-

исхождения, психологического возраста. Сам ответ указывает на

то, где можно ожидать появление теневых проблем. Слишком

высокий уровень может указывать на склонность к агрессии и

маниакальную защиту с целью удержания высоты. Слишком низ-

кий означает, что предъявляемое недовольство составляет сильное

замаскированное побуждение к развитию.

Целостность. Исследование психологического уровня лич-

ности задействует в психотерапии богатство личности, утвержден-

ное в теории. Направляя внимание к сложности человеческой лич-

ности посредством теории амплификации, юнгианская психотера-

пия обязана усиливать внимание ко всему инвентарному набору,

составляющему личность, и побудить всю эту массу в целом на

встречу, в противном случае юнговская идея целостности окажет-

ся лишь абстракцией, пустым яйцом, кругом, числом четыре. Лич-

ность обнаруживается не просто в беседе двух людей, сидящих

в креслах и толкующих о проблемах. Это сужает личность — и

психологию тоже — в прокрустово ложе скуки, зарегистрирован-

ной учебниками и бессчетным количеством магнитофонных запи-

сей психотерапевтических сеансов.

Юнговская теория имеет в виду, что психотерапия занимает,

насколько возможно, личность парциальную. Это приводит к не-

разберихе, когда сама жизнь сводится к психологическому содер-

жимому психотерапии. “Индивидуация не исключает человека из

мира, но вбирает в него этот мир” (CW 8, par. 433). Алхимическое

описание этого процесса помещало massa confusa* активных

веществ в закрытый прозрачный сосуд в целях возделывания или

созидания души (soul-making).

Душа. Юнгианская теория предполагает наличие независи-

мого фактора, который однажды был назван глубиной души. Лич-

ность может достичь весьма высокого экономического или образо-

вательного уровня и тем не менее остаться психологически тупой,

явно не преуспевшей, находящейся ниже себя по культуре, рефле-

* Бесформенная масса. Прим. перев.

 

ксии, чувственности, способности к эмоциональным проявлениям

и т. д. Глубинный анализ способствует созиданию души, углубляя

психические события, будь то чувства, прозрения, особенности

патологического проявления или фантазии. Это заполняет дыры

и углубляет непосредственно саму поверхностность психологиче-

ского уровня человека. Глубина больше дает работу неспешности

и упорству существующим вещам как образам, нежели позволяет

отыгрывать их на других. И когда Юнг в одной из своих книг (речь

идет о книге “Modem Man in search of a soul” — B.3.) говорит, что

он боится за “современного человека, ищущего душу”, то речь

идет как раз о несоответствиях и поверхностности на психологи-

ческом уровне.

2. Текущий. В каком-то смысле отличие психологии Юнга от

Фрейдовской заключается в понятиях прошлого и будущего.

Фрейд обращается к ранним воспоминаниям, Юнг же всматрива-

ется в “здесь и теперь”. Прав был Юнг или нет в своей оценке

Фрейда, не столь уж важно для меня; важным остается его настоя-

тельность во внимании к действующей на данный момент ситуа-

ции. Здесь Юнг предваряет появление более поздних школ —

экзистенциализма, роджерианства, гештальта, энкаунтера (групп

встреч).

Компенсация. Первое, текущее, означает действительное и

наоборот. Наличествующая проблема рассматривается в терминах

своего настоящего значения: чему препятствует данная проблема?

Чего от нее можно ждать, или чего она “хочет”? Что и как может

выступить компенсацией7 Здесь мы действуем сообразно прин-

ципу саморегуляции: личность естественным образом стремится

уравновесить себя в среде разнообразных противоположных комп-

лексов. Любое возникающее недовольство принадлежит текущей

ситуации, подогнано под свое архетипическое значение и выра-

жает тот или иной ее аспект метафорическим языком. Все снови-

дения, симптомы, эмоциональные неразберихи и недостатки также

вызывают вопрос о финальности (целеполагании) — какова их

Цель и намерение, на что они указывают — что подчас предпочти-

тельней вопросов о причинах.

Текущая ситуация имеет архетипическое значение. Поэтому

исследование контекста должно расширить и углубить — до мас-

 

штабов вечности — существующие условия человеческой жизни.

Поворачиваясь к мифу и религии, философии и художественной

литературе, искусству и народному творчеству с тем, чтобы дать

полную оценку и психологическое понимание архетипическому

значению, амплификация приводит к углублению контекста.

3. Коллективное. Личность, разумеется, помещена в живого

конкретного человека, который каждое утро встает с постели

в конкретной комнате, ведет особый, свойственный только ему,

образ жизни среди ряда других людей, он окружен определенными

предметами и получает “на входе” подсознательную информацию

от социальных, политических и экономических “сил” и далее, он

отправляется спать и видеть сны, и вновь личность погружается

в другую атмосферу коллективного со специфическими сценами,

друзьями и врагами, со всей сновидческой информацией. В обеих

сферах личность действует и подвергается воздействию. Такое вза-

имодействие между индивидуальным и коллективным является

сквозной темой, проходящей через все труды и работы Юнга.

На плоском наивном уровне переживания существует проти-

воположение между индивидуальным и коллективным. Я не могу

быть самим собой, подчиняясь действиям толпы, и толпа не смо-

жет функционировать с объединенной целью, будучи вынуждена

принимать во внимание индивидуальный стиль и потребности

каждого участника. Философская антиномия между индивидуаль-

ным и универсальным (CW 16, pars. I—5) сама по себе является

архетипической ситуацией, разыгрывающейся в жизни каждого

человека.

Если идею Юнга рассмотреть более внимательно, то мы

обнаружим:

а) что коллективное не всегда действительное. Психическое

очень разборчиво к тому, что им движет. Только незначительная

часть “коллективного” имеет дело с актуальной действительно-

стью и является — вследствие этого — психически реальной. Мы

еще к этому вернемся;

б) что коллективное есть общее — то, что мы поддерживаем

сообща, и то, что поддерживает нас единым образом вместе, как

человеческие существа. Гипотеза коллективного бессознатель-

ного означает для психотерапии то, что все люди могут контак-

 

 

тировать друг с другом на этом общем человеческом уровне

как сегодня, так и с людьми прошлого, на языке эмоций, фантазий,

сновидений, архетипических образов и ситуаций, несмотря на

индивидуальные различия в возрасте, пола, в здоровье, культуре.

Аналогично гипотеза коллективного сознания устанавливает

общность посредством ролей (персон). Мы можем понять своих

сограждан также и на языке их коллективной деятельности (поч-

тальон, продавщица, пациент, медсестра и т. д.). Это тоже своего

рода контексты, в которые помещена личность и с помощью кото-

рых она воспринимается более понятно;

в) что коллективное располагается не только внутри или сна-

ружи; является не только субъективным или объективным. Оно и

то, и то одновременно. Я коллективизирован своим местом на

службе ровно настолько, насколько и настроением моего комплек-

са анимы. Расположение духа и мнения любовника, продавца,

героя-мессии или психотерапевта-гуру очень мало указывают на

индивидуальные различия. Любые туристы, будь то автобусные

экскурсанты или участники закрытого сеанса с употреблением

наркотиков, приносят весьма сходные коллективные отчеты.

И внутренняя, и внешняя силы, обе могут быть коллективными;

и в ряде работ Юнг показывает (в мифе о летающих тарелках,

в гитлеровской Германии), что обе коллективности отражают друг

друга. Zeitgeist (дух времени) через архетипические образы и эмо-

ции влияет как на внутреннее, так и на внешнее.

Поэтому, знать индивидуальную личность означает знать,

в каких пределах она меняется, исходя из ее коллективного кон-

текста. Тем самым отклонения становятся путеводными ни-

тями к сущности индивидуальности. Это, кстати, то же, что

в юнговском представлении быть индивидуализированной лично-

стью: осуществлять несходство. Но идеально такая личность не

Должна отрицать коллективность, поскольку именно в ней и выра-

батывается дифференцированный стиль исполнения самих ролей.

Адаптация, по мнению Юнга, означает не изглаживание индивиду-

альности, а, прежде всего, обновление коллективности. Живое

коллективное призвание в индивидуальном стиле как раз и есть

тот самый путь, на котором могут осуществиться паттерны инди-

видуального мифа.

 

Мифология. Чтобы завершить коллективна контекст, лич-

ность амплифицируется мифологическими параллелями. Мифы

дают другое измерение текущему положению. По Юнгу мифы

описывают поведение архетипов; они оказываются драматически-

ми описаниями, исполненными персонифицированным языком

психических процессов. В качестве универсальных представлений

психологических дилемм мифы выступают основой apxemunu-

ческой психологии. Помимо своей драматичности, мифы дина-

мично и эффективно выводят личность из зацикленности на самой

себе, из проблем, порождаемых изоляцией, и из отчаянных “как”

в случаях незамедлительных решений. Помимо обеспечения

отдельной замысловатой судьбы общечеловеческим ее происхож-

дением, мы обнаруживаем, что сами архетипы в мифе оказываются

селективными факторами, обустраивающими отдельный паттерн,

в котором человек себя обнаруживает. Для того, чтобы понять

неразбериху отдельной жизни, следует поискать мифический пат-

терн с его мифическими личностями (архетипическими фигура-

ми), и их поведение даст верное указание на то, что произошло

в нашем поведении. Окончательным контекстом личности явля-

ются те мифы, в которых сама личность играет роль.

Структура личности

Дескриптивный метод. Представление Юнга о структуре

личности в одном отношении совершенно оригинально. Его

модель представлена в терминах самой личности, то есть он опи-

сывает структуру индивидуального человека в виде состава из пар-

циальных личностей. Тем самым он избегает трудностей переме-

щения на человеческие переживания биологических, метафизичес-

ких или механических моделей.

Для Юнга нет ничего более “базового” или основного, чем

само психическое. Это та самая единственная вещь, которую мы

переживаем непосредственно и о которой мы узнаем тотчас же.

Все другие области следуют из психических переживаний. Поня-

тия из других областей, используемые некоторыми психологами

для описания личностной структуры и личностных процессов

 

являются вторичными изобретениями. Они суть абстракции от

первичных образов психического на его допонятийном уровне.

Кроме того, модели, которые строятся на аналогиях из дру-

гих областей, также склонны постепенно вводить, например, био-

логическую, физическую или моральную точку зрения в психоло-

гические процессы. Если я воспринимаю составляющие элементы

своей личности как различные математические силы или инстинк-

тивные побуждения, или независимые факторы, то и понимаю себя

соответствующим образом, и назначаю способы лечения личност-

ных расстройств, исходя из соответствующего вида мышления.

Я буду абстрактно и математически мыслящим или стану напоми-

нать дрессировщика животных, или проповедника, или “перепис-

чика инвентарной описи” личности.

Понимание любых личностных процессов как взаимодейст-

вия и связи между различными парциальными личностями позво-

ляет сразу же установить через саму теорию все психологичес-

кое поле, внутреннюю общность. Существуют взаимоотношения.

Существуют контрасты и конфликты — не между чертами харак-

тера или побуждениями, или отделами мозга, а между индивиду-

альными лицами, каждое из которых достойно уважения, каждое

представляет комплекс и составляет трудность для понимания,

каждое обладает известным влиянием на телесную политику

целостной психики, как и в случае Я (эго-личности). Юнговская

теория — отнюдь не эго-психология, поскольку эго, по определе-

нию, также является (и всегда остается таковым) личностью пар-

циальной.

Противоположности. Эти внутренние взаимоотношения

требуют психологического понимания в рамках общности каждой

из парциальных личностей: между мужской и женской, между ве-

дущими развитыми частями и оставшимися в небрежении и подав-

ленными, между здоровой и больной, морализирующей и преступ-

ной, дышащей молодым энтузиазмом и старыми страхами, с высо-

кими духовными целями и дикими физическими импульсами. Юнг

воспринимал эти проблемы между всеми частями как борьбу про-

тивоположностей. Но сами “противоположности” — это просто

способ размещения возбужденных спором “лиц”, составляющих

любое индивидуальное человеческое бытие.

 

Сон и драма. Юнг рассматривает тот же самый внутренний

спор и в терминах драмы. Его теория сновидений утверждает, что

сон имеет драматическую структуру, развивающуюся от момента

открытия сцены, появления персонажей, возникновения завязки,

до кульминации и наступления развязки. Так как он рассматривает

сам сон как психическую реальность в обнаженном виде или как

автопортрет комплексов, то психическая структура вследствие

этого оказывается также драматической. Если психическая струк-

тура есть, по сути, процесс драматический, то вся жизненная исто-

рия человека есть некое фабулическое повествование, и личность

не может быть понята более точным способом, как в повествова-

тельной форме. С этой позиции личность является театром архе-

типических фигур, часть из которых располагается на переднем

плане внизу и в центре, другие ожидают за кулисами, а само состя-

зание демонстрирует героические, коммерческие, комические,

трагические и фарсовые темы.

Насколько эго-личность связана внутренне с другими, чью

сторону она принимает и кому противостоит, также демонстри-

руется во взаимоотношениях человека с социальным окружением.

Если я подавляюще деспотичен к своей внутренней слабости, то

буду склонен поступать так же и к другим, прислушиваясь к нуж-

дам моих помощников и пациентов лишь в той степени, в какой

мой эгоизм способен выслушивать мои внутренние нужды. Если

я играю любимцев, предпочитающих внутренних спутников, кото-

рые совращают, очаровывают и приукрашивают достоинства эго,

тогда увеличиваются шансы, что я буду склоняться, по большей

части, в аналогичную окружающую среду, стараясь избегать кри-

тики и конфронтации. В теории Юнга сами роли, которые мы

играем друг с другом, розданы нам парциальными личностями.

Межличностные отношения основаны на внутриличностных

отношениях.

Персонифицированные множественные личности. Персо-

нифицированный (Hillman, 1975) способ рассмотрения личност-

ной структуры весьма ценен для психотерапии или, лучше ска-

зать, по своему воздействию он уже терапевтичен. “Влечения”,

“процессы” и “факторы” остаются асбтрактными величинами.

Они предоставляют себя интеллектуальной рационализации и

 

защите против непосредственного переживания. А вот с персони-

фикацией я могу связаться непосредственно. Техника “активного

воображения” в юнгианской психотерапии как раз это и осуществ-

ляет. Это столкновение между составляющими частями личности;

это сражение, битва, диалог, симпозиум, драма, происходящие

между комплексами. Однако прежде, чем мы перейдем к деталь-

ному рассмотрению личностной структуры, необходимо обсудить

некоторые теоретические следствия общего характера. Наиболее

важным среди них представляется идея Юнга о том, что любая

личность по сути множественна (CW 8, pars. 365f, 388f). Мно-

жественная личность свойственна человеческому проявлению.

Поэтому каждая личность является потенциально расщепляемой

на парциальные личности. Это одновременно и регрессивная угро-

за и прогрессивная дифференциация. Индивидуальность (что, сог-

ласно Юнгу, означает не-раздельность) есть контраполюсность ес-

тественной разделимости. Индивидуальная личность означает вме-

щаемое разнообразие, дифференцированное единство, которое не

является ни простым, ни единым. Целостность личности означает

напряжение между частями высокой сложности. Множественная

диссоциабельная личность остается пожизненной юнговской докт-

риной. Мы наблюдаем ее в ранних работах Юнга о шизофрении, в

его интересе к парапсихологии, к галлюцинаторным видениям и

диссоциациям равно как и в его автобиографическом описании са-

мого себя в терминах личности номер один и личности номер два

(ВСР, с. 45, 55).

Хотя идея о парциальных личностях есть гипотетический

конструкт и в не меньшей степени метафора, чем другие объясни-

тельные конструкты, такие, как влечение, фактор, потребность и

т, д., действительные парциальные личности даны сознанию непо-

средственно, а не только выводимы логическим путем. Мы встре-

чаем эти личности в наших снах и слышим их в качестве внутрен-

них голосов. Мы переживаем их в наших специфических реакци-

ях, о которых наши друзья говорят, что “это на тебя совершенно

не похоже”, в моменты, когда мы смотрим на себя совершенно так

же, как это делали мать и отец, когда мы выходим из себя от гнева,

когда мы говорим то, что вовсе не собираемся говорить или проти-

воречим самим себе. Для Юнга эти парциальные личности явля-

 

ются также основой распространенных верований в духов и демо-

нов (CW 8, par. 570).

Архетипические фигуры. Юнг утверждает, что его констру-

кты сформулированы в терминах, основанных на опыте, поэтому

он дает имена парциальным личностям в соответствии с их образ-

ной спецификой. Его метод одновременно и феноменологический,

тесно связанный с вещами в их собственном представлении, и

наивно реалистический, принимающий психические события “за

чистую монету”, как вполне реальные. Он убежден, что примитив-

ные описания (персонифицирование и демонизация) являются

эмпирически наиболее точным способом обсуждения психических

фактов. Именно в персонификациях, сладостно совращающих

нимф, мы переживаем то, что учимся называть “половой стра-

стью”, и в форме косматых ночных демонов мы встречаем то, что

в учебниках именуется “беспокойством”.

Парциальные личности собраны под именами тени, персоны,

эго (герой), анимы, анимуса, пуэра (вечной юности), сенекса (муд-

рого старца), трикстера (плута), великой матери, многозначитель-

ного животного, целителя, божественного дитя, самости. С одной

стороны, это имена архетипов, то есть типичных персонажей ми-

фов, искусства, литературы и религии во всем мире. С другой сто-

роны, это типичные фигуры сновидений, семейных ролей, личных

эмоций и патологий, структурирующих наше поведение. Их мож-

но обнаружить повсюду, где человеческое воображение разрабаты-

вает свои собственные продукты от религиозных догм до галлюци-

наторных верований, от “сублимированного” искусства до галлю-

цинирующего психоза. Эти фигуры являются примерами того, как

каждая личность может решать, когда та или иная парциальная ли-

чность будет доминировать в общем раскладе, и они же представ-

ляют точки зрения или позиции, управляющие нашими идеями и

чувствами относительно внешнего мира и нас самих. Конечно, все

они со своими вариациями сразу не возникают, так что дело не

в запоминании самого “состава исполнителей варьете” с тем, что-

бы знать психологию личности. Но дело, по мнению Юнга, в при-

знании того, что личность архетипически обусловлена, или, что

личность является диалектической сценой, на которой на протяже-

нии всей человеческой жизни многие воображаемые персонажи

 

разыгрывают свои роли, вступают в связи и договариваются друг

с другом. Существуют более подробные работы, исследующие

большинство упомянутых фигур, их феноменологию и патологию.

Из наиболее недавних, помимо собственно юнговских, следует

назвать Neumann, 1955, великая мать; Guggenbuhl, 1971, тень;

Е. Jung, 1957, Adier, 1961, de Castillejo, 1973, анимус; Е. Jung,

1957, Hillman, 1973/74, анима; v. Franz, 1970, пуэр; Hillman, 1970,

Vitale, 1973, сенекс. Этот далеко не полный список предлагает по-

лезное введение к архетипическим фигурам и их влиянию на по-

ведение.

Возьмем в качестве примера тень. Это образ любых сторон

личности, которой я мог бы стать. В моих сновидениях он может

быть братом, школьным приятелем, которым я завидовал или

которых боялся, изгнанник, пария или человек, пользующийся

успехом, или коллега по профессии, чьи черты мне несимпатичны,

но очень близко напоминают мои. Из-за моей тождественности

с личностью, которую я называю “мое эго”, тень всегда появля-

ется в виде образа более низшего или худшего по качеству и от-

вергаемого обществом. Развитие одной парциальной личности,

эго, в то же самое время сопровождается строительством ее тени.

Развитие эго в нашей культуре проходит через выбор между хоро-

шим и плохим, правым и неправым, нравящимся и несимпатич-

ным. Плохое, неправильное и несимпатичное неизбежно оказы-

вается в тени, становится ужасными. Вскорости подавленная сто-

рона вытесняется; архетип тени, обладающий в потенции разруши-

тельной силой, “инстинктом ко злу” или “деструдо”, активирует-

ся негодными импульсами повседневной жизни. Чем более пра-

вым я делаюсь, тем больше тень насыщается противоположными

мотивами, доходя до крайностей доктора Джекила и мистера Хай-

да. Поскольку тень является фигурой архетипической, а не просто

ширмой для подавления (cover-name), то она выступает живой

личностью со своими намерениями, чувствами и идеями.

Сохраняя невинность и собственную правоту в эго-сознании,

я задвигаю тень во мрак, которому она принадлежит архетипичес-

Kii. как дьявол изображению ада или преступник ночной фантазии.

ll'i тех же соображений она возникает в снах в образах гетто, в ви-

i^ нищих, инвалидов, калек или больных. Она появляется также

 

в образах властных политиков, мошенников-гуру, уличных бан-

дитов или людей с темной кожей (“лиц кавказской националь-

ности” — В. 3.). Достаточно легко увидеть, как проблемы в обще-

стве могут быть переадресованы непосредственно к индивидуаль-

ной парциальной личности.

Тень также определяет дальнейшие скрытые мотивы в пла-

нах; схемы профессионального роста, отвратительные злобные

сплетни, распродажи, — все, лежащее за пределами наших чест-

ных намерений и вопреки последним. Хотя я описал ее в терминах

этики, тень может с равным успехом нести на себе и любой несов-

местимый с сознательной установкой личностный аспект — не-

изжитую сексуальность или дикарство наряду с неизжитыми по-

тенциальными достижениями и культурной чувствительностью.

В особенности следует отметить представление тенью образов

патологии: садизма, ипохондрического недовольства или любого

из многочисленных психотических синдромов, отражающих в ис-

кажении общую структуру личности.

Психотерапевтическая работа не может избежать встречи

с тенью. Цель юнгианской психотерапии заключается во взаимном

приспособлении двух братьев — эго и тени — ив релятивизации

их предшествующих антагонистических установок, высвечивании

темноты и затемнении света. Однако тень никогда полностью

непреодолима, сколь многого ни достигали бы мы в раскрытии

своего потенциала или в укрощении деструктивных и недоброже-

лательных аспектов человеческой натуры. Тень — особенно под-

ходящее понятие для понимания трудностей, могущих возникать

между доктором и пациентом. Они могут взаимно проектировать

тень друг на друга, так что в результате один всегда остается силь-

ным, здоровым и знающим, а другой — слабым, саморазрушитель-

ным и неполноценным (Guggenbuhl, 1971).

Архетипические ситуации. Столь же значительными, что

и архетипические фигуры, являются архетипические ситуации.

Хотя и не в качестве части личностной структуры, они являются

основой для понимания поведения. Распознавая, в каких конкрет-

но архетипических ситуациях оказывается реально живущий

человек, мы способны гораздо лучше понять, что он испытывает.

В качестве примера рассмотрим инициацию. Многие культуры

 

имеют в своем багаже ритуалы посвящения или инициации, помо-

гающие индивиду перейти из одной жизненной (возрастной) ста-

дии в другую. В соответствии с юнговской теорией (Henderson,

1967) человек без психологического эквивалента посвящения

южет оказаться в значительном затруднении, столкнувшись с пе-

реходом, к которому он психологически не готов. В такие момен-

гы может иметь место массированная регрессия, в которой вся

точность представляется испытывающей ужас перед критическим

испытанием (экзамен, воинская служба, вступление в брак, пред-

стоящие роды, менструации и середина жизни, смерть любимого

человека, собственная смерть). Здесь не исключен и острый пси-

хотический взрыв. Когда мы смотрим на фантазии, страхи, поведе-

ние и сновидения во время такого кризиса, они демонстрируют

человека, собирающегося пройти через психологическое посвяще-

ние; такой человек придает своеобразному поведению ритуальную

важность — здесь и преувеличенные страхи врача и фантазии му-

чительной агонии, ощущение одиночества, образы рождения или

преобразования в новое состояние и галлюцинаторные голоса,

дающие указания, — все может соответствовать архетипической

ситуации посвящения. Рассматривая события, как архетипически

значимые, человек, близко соприкасающийся с подобным случаем,

может оказать помощь, удерживая не только от бессмысленного

личностного распада или самоубийства, но также и помогая рас-

сматривать сам взрыв, как несущий психологический смысл.

Другая архетипическая ситуация — теменос (греческое сло-

во, означающее огороженную церковную территорию), или огоро-

женное пространство, куда могут быть помещены сокрушающие

личность проблемы, где может быть пережито ощущение места

порядка и покоя, или же где сама личность почувствует защиту

в тот период, когда происходят жизненные изменения. Юнг проил-

люстрировал теменос геометрически, на примере восточных изоб-

ражений мандал. Их спонтанное появление в ситуации крайнего

дезинтегративного напряжения и своевременность и уместность

для понимания противофобической природы ритуалов — только

часть многосторонней значимости мандал.

В падении (descent), другой архетипической ситуации, часто

происходит депрессивное затемнение или беспорядочное помраче-

 

ние сознания, даже потеря ориентации ради переживания доселе

неиспытанных личностных проявлений. Жертва часто помогает

прояснить причудливые искажения или чувство полной потери.

Заброшенность, или оставленность, знакома нам по клиническим

проявлениям чувства отделенности, одиночества и беспомощно-

сти, которые, как показывают мифы о Геркулесе, Моисее, Иисусе

и т. д., относятся к необходимой предпосылке появления новой

силы, принадлежащей архетипически тому же самому паттерну.

Архетипические субстанции и процессы. Алхимия. Во

многих обсуждениях, посвященных Юнгу, указывается, что его

алхимические работы трудны для понимания и довольно запутаны.

Но представить Юнга без этой части его теории означает сущест-

венно исказить его учение. Последние тридцать лет своей жизни

Юнг посвятил изучению этого предмета — около четверти пись-

менного наследия Юнга так или иначе связано с темой алхимии

и средневековыми алхимическими текстами — и написал в своей

автобиографии, что именно алхимия обеспечила верное сопровож-

дение и дала точную подоплеку его психологии (ВСР, с. 205, 209,

211, 212). Алхимия, таким образом, представляет не только акаде-

мический интерес и специальное поле для исследования. Не явля-

ется она и индивидуальной причудой самого Юнга, его личным

пристрастием. Она есть фундаментальный факт в его представле-

ниях о структуре личности. Юнг рассматривал алхимию как дона-

учную психологию личности, замаскированную под метафоры. Он

выявил четыре базовые субстанции или вещества (свинец, соль,

сера, ртуть), являющиеся архетипическими компонентами психи-

ческого. Индивидуация или полная реализация личности требует

длительной последовательности операций или действий над ее

исходным материалом, выражаемом метафорически этими веще-

ствами. Личность является специфической комбинацией плотного

депрессивного свинца (dense depressive lead) с легковоспламеняю-

щейся агрессивной серой, с горькой солью мудрости (bitterly wise

salt), с летучей неуловимой ртутью. Изменение и соединение (ин-

теграция) этих опытов образует фазы в комбинации двух основных

противоположностей: золота и серебра,солнца и луны, короля и

королевы, активного сознания и рефлективного бессознательного.

Алхимические формулировки соответствуют архетипическим

 

фигурам, упоминавшимся выше (анима, анимус, сенекс и т. д.),

наполненным патологическими деталями и тонким психологичес-

ким пониманием этих более общих персонификаций.

Процессы, происходящие в личности, также архетипически

изображены в алхимии в виде последовательностей действий.

Названия многих из них проторили себе дорогу в клинической

психологии. Проекция, распад, сублимация, фиксация, сгущение

или конденсация — все бывшие алхимические термины. Два ос-

новных процесса — растворение (окончание болезни) и коагуля-

ция (свертывание) — представляют иной способ осуществления

главной работы психотерапии: разъятия на части и соединения

вместе, анализирован™ и синтезирования. Тем самым метод, кото-

рый современный анализ полагает изобретенным для личностного

развития, уже был известен алхимикам в качестве описаний авто-

номных изменений психических процессов. Цель алхимической

работы — в юнговском разумении цели вовсе не указательные

столбы, они ценимы за передачу импульса к достижению, за иде-

альное выражение (CW 17, par. 291; КДД, с. 191) — серия или

последовательность объединений разнообразных соперничающих

психических субстанций. Эти объединения он называет “инте-

грацией личности”, а саму работу, — “индивидуацией личности”.

Типы (А) — Интроверсия и Экстраверсия. Помимо струк-

тур личности общую характеристику последней составляет напра-

вленность личностной энергии. Является ли ее основная динами-

ческая ориентация направленной наружу, текущей в сторону

внешнего мира, к вещам, людям и ценностям, составляющим этот

мир? Или же исходное движение энергии направлено внутрь,

в субъектную глубину, на внутреннюю природу, образы и ценно-

сти? Такое различение между объективной и субъективной ориен-

тацией личности, между интроверсией и экстраверсией представ-

ляет один из важнейших юнговских вкладов в психологическую

теорию. Вскоре оно было взято на вооружение Германом Рорша-

хом, чьи разработки, приобретшие мировую известность, начина-

лись с изучения проективных методов интровертно-экстравертной

полярности (Klopfer, 1972), а также получило дальнейшее разви-

тие в многочисленных трудах Айзенка как теоретическое, так

и экспериментальное.

 

Как это часто просходит с преуспевающими идеями (эволю-

ция, энтропия, относительность) — они становятся популярными.

Тем самым они утрачивают кое-что из своей первоначальной точ-

ности и утонченности. Сегодня слишком легко охарактеризовать

интровертов, как уклонистов (withdrawn) и шизоидов, а экстравер-

тов отнести к маниакально настроенным и поверхностным. Мы

без усилий верим, что интроверты плохо адаптируются, а экстра-

верты адаптированы чрезмерно. Подобный расхожий способ рас-

смотрения личностных установок вытекает из предрассудков или

предубеждений самого наблюдателя и его собственной типологи-

ческой установки. Поэтому деятельность или объектная зависи-

мость как ключ к экстраверсии или антисоциальная враждебность

и стремление к власти как ключ к интроверсии могут оказаться

весьма обманчивыми. Интровертная установка требует значитель-

ной доли вовлеченности в мир с тем, чтобы извлечь из него стиму-

ляцию (получить возбуждение) для своей субъективности. И сама

экстравертная личность может повернуться против своего окруже-

ния, стать нерешительной по отношению к социальным событиям

или быть переменчивой в отношении к идеям и системам. Такое

поведение, хотя и выглядит интровертным, в действительности от-

ражает ориентацию по отношению к объекту и точную его оценку.

(“В направлении” к миру или “против” мира — суть движения

в том же самом измерении; они осуществляются в терминах мира

и поэтому в обоих случаях отражают преобладание экстраверсии.)

Поскольку интроверсия и экстраверсия — явления энергети-

ческие, то их лучше всего рассматривать как “факты природы”,

данные вместе с существованием, подобно правому и левому, рас-

ширению и сжатию, утру и вечеру, — каждый, обладающий стату-

сом необходимости.

Интроверсия и экстраверсия являются понятиями практичес-

кой ценности для диагноза, лечения и клинического прогноза.

Психотерапевтические мероприятия всегда нуждаются в релятиви-

зации в соответствии с типом установки у пациента, — что для од-

ного человека лекарство, то для другого — яд. Иногда Юнг пред-

писывал компенсацию через противоположную установку, в то

время, как в других случаях он намекал, что даже и при свободе

выбора результаты оказываются практически “теми же самыми”.

 

Предпочтительная психотерапия крайних интровертных состоя-

ний, например, есть менее сильная экстраверсия для того, чтобы

скомпенсировать “чрезмерие” интроверсии, чем идущее напро-

лом исследование и эмпатия с субъективностью пациента через

понимание самих фантазий. Установочные типы есть также цен-

ный концептуальный инструмент для понимания людей во всевоз-

можных ситуациях: работа с коллегами, жизнь в семье, выбор

научного метода и плана, предпочтительный досуг. Даже политика

и религия оказываются под влиянием интровертно-экстраверт-

ных пристрастий.

Типы (В) — Функции. Помимо этих двух фундаментальных

установок в “энергетическом” ключе, существуют еще четыре

функции: мышление, чувство, ощущение и интуиция. Данные

функции являются теоретическими конструктами, взятыми из тер-

минологии традиционной психологии. Начиная с Канта (1724 —

1804) и нынешней психологии Просвещения, функции (обычно

именуемые способностями) человеческого разума описывались

академическими психологами. Работа Юнга о типах* (1921) вы-

двигает гипотезу о том, что каждая личность действует предпочти-

тельно, структурно и типологически с помощью той или другой из

этих способностей. Типологически мы не просто экстраверты или

интроверты; мы также типологически интровертные мыслители

или, скажем, “чувственники”, или экстравертный интуитивный

тип. Четыре функции являются видами сознания, в то время как

установки интроверсии и экстраверсии относятся к базовым энер-

гиям человека. Четыре функции описывают способ, с помощью

которого сознание придает форму переживанию. Функция ощуще-

ния, например, предполагает работу главным образом путем вос-

приятия, либо внутренних образов и проприоцепций тела, либо

экстравертно точным наблюдением и эстетическим ощущением.

Наряду с мышлением, чувством и интуицией — каждый представ-

ляет типологическую модальность и типологическую патологию

сознания.

В последнее время возросший поток публикаций (Marshall,

1968; Shapiro, 1972; von Franz and Hillman, 1971; Mann et al., 1972;

Plaut, 1972) выявляет незатухающий интерес, клинический и экс-

* Русский перевод: Психологические типы. СПб., 1995.

 

периментальный, к этой области юнговской теории личности.

Однако в рамках общего творческого наследия Юнга как целого

типология занимает только один том из двадцати его Собрания

Сочинений и остается лишь введением в сложный мир лич-

ности. Типология — первична, элементарна, как в ощущении

основы, так и в ощущении подготовительности, вводности. Она

выступает как первый шаг в природу индивидуальных различий

и в дальнейшие разработки самого Юнга.

Комплексы. Наиболее важным теоретическим понятием Юн-

га является представление о комплексе. Этот термин принадлежит

ему и был впервые использован им и его коллегами в Бурхгольц-

ли, психиатрической клинике Цюрихского университета для объя-

снения вторжений в словесные ассоциации в экспериментальной

ситуации — в Тесте Словесных Ассоциаций (ТСА). Испытуемому

(И) последовательно слово за словом зачитывался список из ста

слов — глаголы, существительные, прилагательные. После каждо-

го зачитанного слова его просили в качестве ответа называть как

можно быстрее первое пришедшее на ум слово (только одно). По-

сле соответствующей регистрации ста ассоциативных слов и вре-

мени реакции на каждое слово экспериментатор снова возвращал-

ся к списку стимульных слов и просил (И) повторить то, что было

сказано в первый раз. Отклонения между первой ассоциацией и

последующим ее повторением также регистрировались. Паттерны

нарушений изучались, и данные о них также заносились в прото-

кол, как, например, увеличение времени реакции, устойчивость

той же самой вербальной реакции, забывание первоначальной

реакции при повторе, специфичность или эксцентричность ассо-

циаций, ритмика или аффективные реакции и т.д. (CW 2; ИТАП,

том 3, с. 552—597; Hull and Lugoff, 1921; Rappaport et al., 1946;

Cramer, 1968).

Юнг выдвинул гипотезу, что нарушения в ассоциациях отра-

жают бессознательную группу идей, образов и воспоминаний,

специфическим индивидуальным образом сплетенных друг с дру-

гом, пропитанных одним и тем же чувственным тоном или тону-

сом (беспокойство, страстное желание, гнев, болезненность и

т. д.) и заряженных сильной эмоцией. Он назвал это образование

комплексом. Несмотря на самые искренние намерения эго-лично-

 

сти быть внимательным и следовать инструкции, нарушения все

равно возникали. Эта экспериментальная работа, продол-

жавшаяся все первое десятилетие нашего века, привела Юнга

к контактам с Фрейдом. Это время экспериментальная и клини-

ческая психология и психиатрия работали в тесном и братском

сотрудничестве.

Юнговская работа придала теории вытеснения Фрейда до-

полнительное подтверждение. Исходным здесь выступала вся

анекдотическая эмпирика, все собрание психопатологии обыден-

ной жизни — оговорки, обмолвки, парапраксис, забывание, рас-

сеянность. Но расстройства внимания были продемонстрированы

экспериментально уже Юнгом. Теория вытеснения оказалась

теперь на эмпирическом основании, и, как следствие, из нее по-

следовало большее число выводов — вторая система умственной

деятельности или бессознательной психики. На этом пути Фрейд

и Юнг поддерживали друг друга. Фрейдовская идея бессознатель-

ного использовала юнговский комплекс для своего эмпиричес-

кого обоснования. Юнговская идея комплекса использовала тео-

рию вытеснения Фрейда и бессознательного для обоснования

теоретического.

Из всех работ данного периода, в частности, по отношению

к психопатологии (теория шизофрении), криминологии (детектор

лжи) и психосоматике (психогальванические явления или изме-

нения кожного сопротивления при попадании в комплекс), одна

имеет непосредственное отношение к теории личности (CW 2, pars.

793ff). В ней Юнг показывает связь между содержанием наруше-

ния, возникающего в ассоциативном эксперименте, истерическим

симптомом и сновидением. Все три могут быть объяснены исходя

из гипотезы комплекса. Один и тот же комплекс нарушает ассоциа-

цию, лежит в основе симптома (как телесное изменение эмоцио-

нально заряженной группы идей и образов) и возникает в виде пер-

сонифицированной фигуры в сновидении. Видение Юнгом лично-

сти как множественного взаимодействия парциальных личностей,

“осколочных психик” (CW 8, par. 203) или “детей” (Там же,

par. 209), конечно же, может быть прослежено в его ассоциатив-

ных экспериментах и в гипотезе о комплексе, являющихся для него

основными реальностями, элементами, ядрами психической жизни.

 

Переживаемый (experienced) фигуративно, комплекс пред-

ставляет личность с чувствами, мотивациями и воспюминаниями.

Переживаемый соматически, комплекс является изменением

в частоте пульса, цвете кожи, сфинктерном контроле, генитальном

напряжении (tumescence), дыхании, потовыделении :и т. д. Пере-

живаемый энергетически, комплекс составляет динамическую

сердцевину, аккумулирующую в себя все новые и новые частицы,

подобно магниту, или объединяющуюся с другими элементарными

образованиями наподобие молекул. Он производит напряжение,

принуждение, заряженные ситуации, преобразование, притяже-

ние, отталкивание. Переживаемый патологически, комплекс

является открытой раной, которая бередит сама себя при первой

же возможности (суггестивность), психическим раком;, разрастаю-

щимся независимо, или “кнопкой паники”, или переоцененной

идеей поначалу просто ошибочной, а затем превратившейся в па-

раноидную (маниакальную) систему, вбирающую в себя все разу-

беждающие аргументы.

Комплекс и архетип. Анализ любого комплекса, показывает,

что он состоит из личных ассоциаций и из личных же п ерсживаний.

Но Юнг признавал, что энергия, которую может мобилизовать ком-

плекс, автономность его поведения и архаический универсальный

характер его образного представления, не могут быть объяснены

всецело через личный опыт. Он, таким образом, выд:винул гипо-

тезу, что сердцевина комплекса имеет архетипическую природу,

и что личностный материал собирается группами и организуется

архетипическим образом, и заряжается инстинктивной энергией на

соматическом уровне. Например, мой материнский комплекс

выстроен на моих переживаниях, связанных с моей матерью и на

моих ассоциациях с ее миром. Но паттернизация этих переживаний

и огромный эмоциональный заряд, который этот паттерн в себе

несет, относятся к архетипической великой матери и к инстинктив-

ным желаниям, табу и магии, вовлеченным в отношения мать —

сын, наряду с богатыми коллективными фантазиями и ролями,

которые имеют дело с природой, воспитанием, кормлением, рос-

том, защитой, предохранением, заботливостью и т. д. Психотера-

пия может помочь распутать многое в материнском комплексе на

личностном уровне, освободить личность от проекций архетипиче-

 

ского значения, наложенных на обычного конкретного человека,

которым является наша реальная мать. Но многоликая архетипиче-

ская основа материнского комплекса остается с человеком на всю

жизнь и принадлежит не ему, а всему человечеству.

Личность в психотерапии

Всю дорогу я указывал на действеннные значения юнговских

понятий. В заключение сведем эти значения вместе в кратких

утверждениях.

1. Так как образы фантазии являются основой сознания, мы

ищем их в психотерапии. Фантазии, как таковые, могут и не возник-

нуть. Пациенты зачастую “не имеют фантазий”. Кроме того, фан-

тазия может принимать вид планов, отчетов о самих себе, обрыв-

ков из общедоступной массовой культуры, особенно их очаровав-

ших, проявиться в личных ненавистях и страстных желаниях,

в любых взаимоотношениях. Психотерапевт выслушивает этот

материал метафорически, образно, пытаясь прежде всего “до-слу-

шаться” до фантазии, чем до буквального содержания. Этот про-

цесс можно назвать делитерализацией.

2. Так как индивидуация определяется как “процесс диффе-

ренциации” (ПТ, пар. 722), анализ стремится отделять личност-

ные составляющие и различать их друг от друга. Мы просим эти

части “называться”, — идентифицировать самих себя. Это одно-

временно и облегчает отождествление с комплексами, и помо-

гает в установлении внутриличностной связности, консолиди-

руя, таким образом, личностную идентичность самого человека.

Мы различаем части личности, опрашивая каждое чувство, мне-

ние, реакцию, к какому комплексу они принадлежат. “Кто сейчас

говорит? Мать, герой, мудрый старец?” Мы пытаемся развивать

индивидуальное знание самого себя с помощью знания различ-

ных общностей, говорящих через рупор эго. Только сделав их

отчетливо различимыми и идентифицировав их, человек оказыва-

ется способным увидеть и понять, кто есть он сам. Это есть диф-

ференцирование.

 

3. Дифференцирование также означает быть разным, анало-

гично тому, как индивидуальность означает единственность в сво-

ем роде, уникальность и, тем самым, особенность, своеобразие.

Поэтому мы сфокусируемся на странном, эксцентричном. Эксцен-

тричное, не являющееся встроенным, приспособленным, с наи-

большей очевидностью возникает в случаях психопатологических

аномалий. Мы рассматриваем их скорее как семена индивиду-

альности, нежели в качестве недостатков, от которых следует

избавляться. Мы сохраняем связь с симптомами, но концентриру-

емся на них. Мы пытаемся “перекоммутировать” разнообразные

по общему мнению уравновешенные или излеченные части лично-

сти с их эксцентричными аспектами с тем, чтобы не потерять с ни-

ми контакт. Держа психопатологию в поле зрения, означающую

неправильный аспект всех так называемых “нормальностей”, мы

надеемся избежать псевдолечения, основанного на “психотерапев-

тическом вытеснении”. Это то, что называется патологизацией

(Hillman, 1975).

4. Поскольку наивысшая ценность в личности выражена

у Юнга понятием самость, определенная как отчасти трансцен-

дентная и безличная, мы намерены убрать личность из чрезмерной

личной связанности, будь это перенос или взаимоотношения вооб-

ще. Психотерапия работает над развитием связей с безличным

и над переживанием безличностного аспекта отношений. Мы до-

пускаем, что взаимоотношения в нашей современной гуманистиче-

ской культуре по-человечески не являются недоразвитыми равно

как и перенагруженными архетипическими запросами. То, чего

люди ожидают от матерей и отцов, учителей, друзей и возлюблен-

ных, выходит далеко за пределы способности личного человечес-

кого бытия; люди взыскуют те архетипические качества в других,

которые в иных культурах можно было обнаружить только в Богах

и Богинях.

Психотерапевт способствует движению в сторону обезли-

чивания (имперсонализации) отношений и связи с безличным

несколькими путями: через селективное внимание, путем интер-

претаций, с помощью самого стиля психотерапевтической связи,

которая стремится быть как личностной, так и безличной, и путем

 

пробуждения интереса к сновидениям. Мы предпочитаем не пере-

водить сновидение в психодинамические объяснения или понятия

(даже собственными терминами Юнга — “анима”, “тень” — ста-

ли злоупотреблять). Вместо этого мы реагируем на сон аналогич-

ным метафорическим языком, например, рассказывая какой-

нибудь другой сон в обмен. Мы уходим от личного в сторону ино-

сказательного и мифологического, используя вообразительную

персонифицированную речь, через намеки и ссылки к разного

рода вымыслам (фильмы, сказки, театр). Концентрируясь скорее

на образах сновидения (Berry, 1974), чем на их переводе, мы наде-

емся оживить воображение пациента. Это—ремифологизация.

5. Так как образы и инстинкт постигаются как два аспекта

одной и той же архетипической структуры (а не как замещение

“более нижнего” “более высшим”), то акцент в психотерапии на

образах фантазии является также акцентом на инстинкте. Через

активное воображение инстинктивные нарушения поддаются из-

менению: сами символы оказываются столь же мощными и силь-

нодействующими, что и симптомы. Существует тенденция избе-

гать непосредственного подхода через поведенческую и телесную

психотерапии в пользу психологической работы с образами, так

что инстинктивная жизненность и искушенная в житейском смыс-

ле психическая дифференциация действуют рука об руку. Это

ведет к более непосредственной и эмоционально насыщенной ада-

птации, которая является в то же самое время культурно более

имагинативной, достигаемой с помощью музыки, живописи или

литературы, или работы со снами, раскрытием в себе воображе-

ния (“имагинативного глаза”) в повседневной жизни. Это можно

назвать витализацией.

6. Общая теория неврозов Юнга зиждется на “односторонно-

сти”. (Юнг признавал частную теорию неврозов только лишь в ка-

честве случайных прозрений, извлеченных из типологии, комплек-

сов и архетипических паттернов). Психотерапия неврозов любого

толка нацелена на расширение сознания за пределы доминирую-

щей односторонности — обычно это эго — к другим парциальным

личностям. Пациент изучает методы психологизации процессов,

чтобы иметь возможность в большей степени управлять ими после

 

того, как психотерапия завершится. Пациент осуществляет это ли-

бо через внутриличностный диалог между частями самого себя,

либо в своих личных психологических взаимоотношениях, или

размышлением по поводу образов сновидения, таская их за

собой в течение дня, периодически извлекая из памяти и оживляя.

В особенности, те неизменные части и нежелательные образы,

которые “вечно торчат перед носом” и нуждаются в подавлении.

Эта непрерывнеая работа над собственной психической основой,

это знакомство со своими множественными личностями, дают воз-

растающее вместилище (containment), внутреннее пространство и

глубину личности. В результате мы получаем более отчетливое

определение, объединяющее разъединенное и разъединяющее

односторонне объединенное.* Это называется консолидацией

(закреплением).

* Объединение разъединенного означает, что связь в единое целое различных голо-

сов, фигур и образов приводит к тому, что автономная или свободная ассоциация

конфигураций и составляющих психического заменяется более связанным, более

сплоченным, более “объединенным” началом. Раэъятие единства означает, что

вместо единственного эго, представляющего психическое единственного цент-

рального “Я”, на “сцену” выступает более свободная связь внутренних частей и

“персон”, что, естественно, ослабляет единство. (Из письма автора переводчику.)

 

Литература

С. G. Jung. The Collected Works, Vol. 1—17, Princeton Univercity Press,

1954. Ссылки на это издание приводятся в сокращении CW с соот-

ветствующими параграфами; ссылки на русский перевод шестого то-

ма собрания Психологические типы даются в сокращении, как ПТ и

соответствующий параграф.

К. Г. Юнг. Избранные труды по Аналитической психологии. Цюрих.

Т. 1—4. 1929—1939. В тексте — ИТАП.

К. Г. Юнг. Воспоминания, сновидения, размышления. Киев, 1995.

В тексте — ВСР с соответствующей страницей.

К. Г. Юнг. Конфликты детской души. М., Канон. 1995. В тексте —

кдд.

G. Adier. The Living Symbol. New York (Pantheon), 1961.

P. Berry. “An approach to the dream”. Spring, 1974, pp. 58—79.

Е. S. Casey. “Freud's Theory of Reality: A critical Account”. Rev. Metaphy-

sics, XXV, 4, 1972, pp. 659—690.

P. Cramer. Word Association. New York (Academic Press), 1968.

I. C. de Castillejo. Knowing woman. New York, (Putnam's), 1973.

R. Grinnell. “Reflections on the Archetype of Consciousness: Personality and

Psychological Faith”. Spring, 1970, pp. 14—39.

A. Guggenbiihi. Power in the Helping Professions. New York and Zurich

(Spring Publications), 1971.

J. Henderson. Thresholds of Initiation. Middletown (Wesleyan University

Press), 1967.

J. Hillman. “On Senex Consciousness”. Spring, 1970, pp. 146—165.

J. Hillman. The Myth of Analysis. Evanston (Northwestern University

Press), 1972.

J. Hillman. “Anima”. Spring, 1973, pp. 97—132; 1974, pp. 113—146.

J. Hillman. Re-visioning Psychology. New York (Harper & Row), 1975.

С. L. Hall & L. S. Lugoff. “Complex Signs of Diagnostic Free Association”,

J. Exper. Psychol.,4.

A. JafFe. The Myth of Meaning in the Work ofC. G. Jung, transl. R. F. C.

Hull. London (Hodder), 1970.

Umma Jung. Animus and Anima. New York and Zurich (Spring Publi-

cations), 1957.

W. G. Klopfer. “The Short History of Protective Techniques”, J. Hist.

Behav., Science, 9, 1, 1973. pp. 60—64.

H. Mann, М. Siegler & H. Osmund. “Four Types of Personalities and Four

Ways of Perceiving Time”, Psychology Today, 6, 7, 1972, pp. 76—84.

 

N. Marshall. “The Four Functions. A Conceptual Analysis”, J Analyt'.

Psycho!., 13, 1, 1968 pp. 1—32.

-E Meyer (Ed ). Depersonabsation (fifteen papers by various hands),

Darmstadt (Wiss Buchgeselllschaft), 1968.

', Neumann. The Great Mother An Analysis of the Archetype, New York

(Pantheon), 1954.

Perry “The Messianic Hero”, J Analyt. Psycho! 17 1 1972 pp 111_'

151 |

”. Rapaport, M. Gill & R Schiafer Diagnostic Psychological Testing,

Vol 2, Chicago (Yearbook Publ ), 1946.

J. Shapiro. “A Critique of Introversion”. Spring, 1972, pp. 60—73

I.-L. von Franz. The Problem of the Puer Aeternus New York & Zurich

(Spring Publications), 1970

l.-L. von Franz & J Hillman. Lectures on Jung's Typology New York &

Zunch (Spring Publications), 1971.

. Vitale. “Saturn The Transformation of the Father”, in Fathers and

Mothers, New York and Zurich (Spring Publications), 1973.

Э (ё (ё (ё

Джеймс Хиллман

 

 

Предисловие

Эта небольшая монография была написана осенью 1979 года

по просьбе Института Итальянской Энциклопедии для включения

в пятый том (стр. 813—827) Энциклопедии 900, который был

издан в 1981 году. В этом томе данную работу можно прочитать

в итальянском переводе Бьянки Гаруфи. Благодаря ее усердию

сжатые формулировки приобрели завершенность.

При всем моем двойственном отношении к сокращениям

подобного рода мне пришла мысль издать работу на языке оригина-

ла, поскольку она уже вышла в свет в переводе. При подготовке

рукописи к первому изданию на английском языке я не подвергал

ее какой-либо переработке. За исключением нескольких вставок,

библиография осталась без изменений. Здесь отсутствует перечень

направлений, по которым проходило развитие архетипической пси-

хологии после 1979 года. Не упоминаются лекции, симпозиумы

и конференции. Изменения происходят так быстро, что мысль

о “внесении последних данных” представляется в данном случае

неуместной. Задача настоящего эссе ограничивается определением

места архетипической психологии в качестве предмета для раз-

мышления, изложенного в духе энциклопедий двадцатого века.

Монография содержит библиографию, к которой подверстан

полный перечень моих работ, включая переводы и неизданные ста-

тьи и доклады. Этот перечень расширяет границы списка, прило-

женного к “Фрагментам” (Loose Ends), изданным в 1975 году.

Я хотел бы выразить свою признательность Роберту Скотту

Дюпре за работу с вышеупомянутой библиографией, Сюзан Дюп-

ре за квалифицированный набор текста и Мэри Хелен Грей, осу-

ществлявшей контроль за редактированием и производством всей

книги. Фактически своим появлением на свет книга обязана ей.

Дж. Хиллман

Даллас, октябрь 1982

 

Предисловие к пятому изданию

В новое издание включен дополнительный список работ по

архетипической психологии, вышедших к январю 1993 года. Я бла-

годарю за неоценимую помощь в подготовке рукописи Пьера Дэ-

нивилля, Мари Хелен Салливан, Якова Рабиновича и, в особенно-

сти, А. К. Донохью, с которым я работал над библиографией, пе-

реводами и ссылками, начиная с конца 50-х годов.

Исправлять или менять что-либо в других частях этой не-

большой книги оказалось невозможным, поскольку та область, ко-

торая называется архетипической психологией, успела разрастись

чрезвычайно широко и разнообразно. Такое бурное распростране-

ние идей и работ было весьма знаменательно продемонстрировано

на Фестивале Архетипической Психологии, прошедшем в июле

1992 года в Университете Нотр-Дам, штат Индиана. Собрав около

500 участников, это событие продолжалось шесть дней и представ-

ляло широчайший спектр докладов, постеров, статей, поэзии,

выставок, перфомансов, фильмов и обсуждений происходящего

его участниками из самых разных уголков света, чьи работы, в той

или иной степени, были результатом возде