Д. ТРУНОВ "Житейские уроки волшебной сказки: трезвый взгляд"

 

Ричард Тодд в "Похвальном слове сказкам" написал: "Хаотические, не поддающиеся рациональному выражению чувства сказка преобразует в стройные метафоры". Действительно, метафоры помогают структурировать информацию, исходящую из внутреннего и внешнего мира, но одновременно они и ограничивают ее. Структурировать - значит упорядочивать, то есть приводить в порядок. Но приводить не просто в порядок, а приводить в определенный порядок, который в то же время исключает какой-либо другой порядок.
Воспринимает человек сказки в прямом или переносном смысле, в любом случае он переносит сказочные схемы на окружающий (или наполняющий) его мир и тем самым определенным образом упорядочивает его восприятие. Только в первом случае он это делает неосознанно, отождествляя события, описанные в сказке, с реальными ситуациями, а во втором случае - сознательно, сохраняя критическое отношение к этим схемам.

Считается, что сказка в отличие от мифа ориентирована на вымысел . Но вымысел этот осознается в достаточной мере лишь взрослыми. Дети же воспринимают сказки буквально. Даже если они не верят в существование тех или иных персонажей, они напрямую усваивают ту картину мира, которую нашептывает сказка как бы между строк. Сказочное мировоззрение не декларируется в сказке непосредственно, но существует как пресуппозиция происходящих в ней действий и событий, воплощаясь в схемах взаимоотношений персонажей, в способах решения ими своих проблем.

Какую же картину мира рисует сказка и какие мировоззренческие уроки можно из нее вынести?

Ниже я буду опираться на анализ структуры народной волшебной сказки, который был предпринят известным исследователем фольклора В.Я.Проппом . По его мнению, волшебные сказки любого народа укладываются в единую функциональную схему. В сказках могут меняться персонажи, но набор функций, которые они выполняют остается неизменным. Если очень коротко, то основные звенья этой структуры составляют: беда - спасение - превращение.

Уже глядя на эту схему, можно сделать вывод: для социального, духовного, материального и т.д. роста героя обязательно нужна беда, которую Пропп назвал "завязочной", намекая на ее пусковую роль. Только пройдя через опасность, испытание, герой может доказать свое соответствие новому социальному статусу.

Впрочем не будем торопиться и посмотрим, что обычно предшествует беде?
Начальное благополучие. Описывая кусочек безмятежной жизни, предшествующий дальнейшим событиям, сказка дает понять, что это спокойствие очень зыбко и может нарушиться в любой момент. И вообще, если все хорошо - значит быть беде. Необходимо быть постоянно бдительным и не расслабляться. Тревога должна особенно усиливаться в спокойные моменты жизни, которые суть ни что иное, как затишье перед бурей.

В более древних чем сказка эпических мифах необходимость такой бдительности постоянно подтверждается. Не подозревая о близкой беде, Гильгамеш пребывает в своем дворце и празднует победу. Но достигнутый им успех становится предвестием событий, ведущих к поражениям и несчастьям. Именно в этот момент боги вспоминают о прошлых грехах героя...

Само собой напрашивается очень ценный житейский урок: Необходимо сдержанно относится к радостным событиям, дабы не навлечь на себя обратного (компенсирующего радость) удара судьбы. Не радуйся - плакать будешь.

Временная отлучка. "Смысл ее состоит в том, что разлучаются старшие и младшие, сильные и беззащитные. Беззащитные дети, женщины, девушки остаются одни. Этим подготавливается почва для беды" [178]. Последняя наступает вскоре после того, как родители куда-то отправляются или даже умирают.

Мир опасен и жесток. Одинокого человека (ребенка) постоянно подстерегает опасность. Он может чувствовать себя надежно и уверенно только под опекой родителей.

Поскольку благодаря беде герой взрослеет, то еще одна функция отлучки состоит в освобождении детей от контроля родителей.

Старшие ограничивают возможности ребенка. В присутствии родителей можно быть только маленькой девочкой или маленьким мальчиком (точнее "дурачком"). Для того чтобы проявить себя, необходимо, чтобы рядом не было старших. Внутренние потенции разворачиваются только в отсутствии родителей, их бдительного и охраняющего ока.

Запреты. Они всегда исходят от взрослых, и какое-то время дети их терпеливо соблюдают. Тем не менее: "Запрет в фольклоре всегда нарушается. Иначе не было бы сюжета" [178]. В этом состоит функция запрета, поскольку за его нарушением следует беда. Но эта беда не означает наказания, так как потом смысл этой беды переворачивается из негативного в позитивный, и в конце концов герой получает приз, и ребенок становится взрослым.
То, что запрещают старшие, очень важно для ребенка, даже необходимо для его развития. Чтобы встать взрослым, надо нарушить запрет родителей, сделать что-то недозволенное.

Особенно ярко выражена такая "антитетичность" сюжета в былинах . Главному герою запрещается (обычно запрет исходит от матери) ходить в места, где обитает чудовище, но он его нарушает, побеждает врага и освобождает таким образом от его ига свой народ. Теперь он действительно герой и богатырь.

"Завязочная" беда. Итак, разворачивание сюжета "начинается с того, что происходит какое-нибудь несчастье" [178]. "Наиболее часто встречающаяся форма беды - похищение" [180]. Представители злых сил нарушают спокойствие мирных людей и что-то у них отбирают. Активность героя ("героя-жертвы") в этом случае вынужденная и носит консервативный характер, так как направлена на восстановление былого равновесия.

"Иногда беде соответствует какая-нибудь ситуация, при которой чего-то не хватает, недостает" [180]. То есть функцию беды в данном случае играет "недостача". Однако "чего-то не хватает" обычно не главному герою, а какому-нибудь глупому царю, побуждающему своего подданного ("героя-искателя") к активности, в которой последний, собственно говоря, не заинтересован и просто беспрекословно выполняет приказ. Обращаю особое внимание на отсутствие личных мотивов героя. Изменение, к которому в конце концов приходит герой, не есть плод его желаний, а побочный эффект его исправной службы. Не желай для себя лишнего, не проявляй активности, довольствуйся тем, что есть и добросовестно выполняй свои обязанности.

Вообще, наиболее активны в сказке отрицательные персонажи - представители темных сил, злые родственники или глупые начальники, которым чего-то не хватает. Именно они - главные двигатели сюжета и всех событий в сказочном мире. Если бы их не было, мир бы стоял, пребывая в вялом и безвольном благоденствии. Примечательно, что в конце сказки за свою активность эти персонажи чаще всего расплачиваются жизнью. Герой отправляется из дома. Начинается сказка с беды или с недостачи, герою приходится искать выхода из создавшегося положения.

Этот момент - "самый напряженный, самый острый для героя в ходе действия. Он уходит наугад, не зная ни пути, ни цели. Он идет "куда глаза глядят"" [181]. Сказка как бы подчеркивает неопределенность направления и времени, в котором совершается действие. "Оно не может быть исчисляемо и никогда не исчисляется реальными сроками дней, недель, лет" [181].

Казалось бы, в данном месте логическая цепь событий рвется и открывается "арена для проявления случайности". Однако несмотря на то, что "теоретически количество возможных форм дальнейшего развития бесконечно", в народной сказке "из тысячи возможных случайностей всегда наступает только одна, но формы ее чрезвычайно многообразны" [181-182].

Встреча с дарителем. Это "каноническая форма развития действия". Ее функция состоит в том, что герой получает "волшебное средство", обладание которым "предопределяет удачу и развязку" [183]. Надо особо подчеркнуть, что даритель "всегда встречен случайно", то есть не в результате целенаправленного поиска героя, а в результате неведомой ему активности потустороннего мира.

Не имей своего плана, он может только помешать случайной встрече с помощником. Не надо заботиться о том, чтобы самому что-то предпринимать. Он сам тебя найдет. Отдайся неопределенности и жди.

Испытание, награждение, наказание "ложного героя". Перед награждением герой "иногда предварительно подвергается испытанию", которое в основном заключается в том, что герой проявляет "свое основное качество - бескорыстие. Он действует не для себя, не в свою пользу и не от своего имени. Он всегда кого-то освобождает, выручает". Тем самым он "выслуживает" себе волшебное средство [184-185].

Важно отметить: "герой не знает, что его испытывают", но знает об этом читатель, который наверняка уже усвоил неписаное правило народной сказки: "каждая даже мелкая встреча в жизни может рассматриваться как испытание", пройдя которое, человек щедро вознаграждается [184-185].

Сказка не опускается до примитивной дидактики: "Делай как такой-то персонаж". Обратный параллелизм в сравнительном описании поведения истинного и ложного героя естественно формирует механистическую схему "доброе дело - подарок" (что-то вреде "стимул - реакция"). Можно ли это считать добродетелью? Кант бы с этим определенно не согласился. Нравственный пример сказок никого не может научить искренней нравственности, если под ней иметь ввиду внутренне мотивированную нравственность. Настоящее чистосердечие проявляют только сами герои сказок и те, кто эти сказки не читал. Если же я на примере сказочных персонажей убедился в том, что добрые дела всегда рано или поздно возвращаются сторицей,
эта информация в любом случае запоминается, участвует в выборе моего поведения и определяет мои ожидания.

Воспитываемая сказкой добродетель опирается, таким образом, на экстериоризированного нравственного цензора. По определению Проппа, сказка - это история, где параллельно с обычным миром существует мир волшебный. Человек в любой момент может встретить потенциального дарителя, перед которыми нужно проявить свою добродетель.

Волшебные помощники. Таковыми являются: животные, вещи, баба-яга и другие. "Герой получает в руки волшебное средство или волшебного помощника и при его помощи достигает всех своих целей"; при этом, подчеркивает Пропп, он "достигает успехов без всякого усилия" (188). Вообще, "следя за судьбой сказочного героя, мы вынуждены установить его полную пассивность. За него все выполняет помощник, который оказывается всемогущим, всезнающим или вещим. Герой иногда портит дело (своей чрезмерной активностью - Д.Т.), чем способствует ему. Он часто не слушается советов своих помощников, нарушает их запреты и тем вносит в ход действий новые осложнения... Тем не менее герой, получивший волшебное средство, уже не идет "куда глаза глядят". Он чувствует себя уверенно, знает, чего хочет, и знает, что достигнет своей цели" (190).

Изменение облика. В итоге всех злоключений может меняться внешний вид героя, его социальное (воцарение, обогащение) или семейное (свадьба) положение, но ни в одной сказке не меняется характер персонажей. В сказке просто нет места для упоминания о каких-либо особенностях внутреннего мира героев. Достаточно контрастной схематичности в разделении всех действующих лиц на "добрых" и "злых". Если в очень редких случаях кто-то из персонажей "внутренне меняется", то лишь на время, чтобы достичь своих (чаще всего корыстных) целей.

Мир стабилен. Люди делятся на "хороших" и "плохих", и природа их неизменна.
Таковы некоторые житейские уроки, которые преподносит нам народная волшебная сказка. С помощью исследователя-структуралиста я попытался взглянуть на законы сказочного мира глазами берновского "марсианина", хотя, возможно, где-то этот анализ и нельзя назвать нейтральным. Я полагаю, что умеренно критический (трезвый) взгляд на сказку хотя бы чуть-чуть уравновесит восторженный оптимизм по поводу ее "значения для человечества".
К этому еще хочется добавить, что в основную структурную схему волшебной сказки укладываемся и мы как специалисты, и наши клиенты: проблема - психотерапия - личностный рост. Но это уже другой