Библиотека » Кризисные состояния и постстрессовые расстройства » Китаев-Смык Психология стресса

Автор книги: Китаев-Смык

Книга: Китаев-Смык Психология стресса

Дополнительная информация:
Издательство:
ISBN:
Купить Книгу

Китаев-Смык - Китаев-Смык Психология стресса читать книгу онлайн

Текст взят с психологического сайта http://www.myword.ru

На данный момент в библиотеке MyWord.ru опубликовано более 2000 книг по психологии. Библиотека постоянно пополняется. Учитесь учиться.

Удачи! Да и пребудет с Вами.... :)

Сайт www.MyWord.ru является помещением библиотеки и, на основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ), копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных в данной библиотеке, в архивированном виде, категорически запрещен.

Данный файл взят из открытых источников. Вы обязаны были получить разрешение на скачивание данного файла у правообладателей данного файла или их представителей. И, если вы не сделали этого, Вы несете всю ответственность, согласно действующему законодательству РФ. Администрация сайта не несет никакой ответственности за Ваши действия./

АКАДЕМИЯ НАУК СССР ИНСТИТУТ ПСИХОЛОГИИ

Л.А.КИТАЕВ-СМЫК

ПСИХОЛОГИЯ

СТРЕССА

АМН СССР

ИЗДАТЕЛЬСТВО «НАУКА» МОСКВА 1983

Монография посвящена анализу психологических механизмов стресса. В ней описаны изменения взаимоотношений между людьми, а также особенности эмоций, восприятия, памяти и мышления в ситуациях, вызывающих стресс; рассмотрены психологические причины «болезней стресса»; предлагаются некоторые методы предотвращения неблагоприятных последствий стресса.

Книга рассчитана на психологов, специалистов в области эргономики, медиков, философов.

Ответственный редактор

кандидат медицинских наук

В. А. ПОПОВ

ЛЕОНИД АЛЕКСАНДРОВИЧ КИТАЕВ-СМЫК

ПСИХОЛОГИЯ СТРЕССА

Утверждено в печати Институтом психологии АН СССР

Редактор издательства О. И. Датурян. Художник О. В. Камасв.

Художеотеегягнй редактор И. А. Фпльчагина.

Тсхнич р Т. А. Калинина. Корректоры Я-С.Агапова, Л.И-Левашова

Сдано в набор 18.03.S3. Подписано к печати 15.08.83. Т-177Н. Формат G0X8.W,». Бумага типографская л: 1. Гарнитура обыкновенная. Печать высока». Усл. печ. л. 21,4. Уч.-изд. л. 24,8. Усл. кр. отт. 22,42. Тираж 29000 экз. Тип. зак. Л" 3501. Цена 1 р. 70 к.

Издательство «Наука» 117864 ГСП-7, Москва, В-485, Профсоюзная ул., 90

Набрано в ордена Трудового Красного Знамени первой Образцовой

типографии имени Л. V. Жданова Союзполиграфпрома при Государственном

комитете Совета Министров CCCi' по делам издательств, полиграфии

и книжной торговли. Москва, М-54, Валовая, 28

Отпечатано во 2-й типографии издательства «Наука» 121099, Москва, Г-99,

Шубинскнй пер., 10

Кн. 1. © Издательство «Наука»

ВВЕДЕНИЕ

Проблема адаптации человека к критическим факторам среды издавна привлекала людей. Интерес современной науки к этой проблеме возрос в последние десятилетия в связи с ростом так называемых болезней стресса.

В этой книге читатель не найдет того, ради чего, возможно, оп раскрыл ее, в ней нет описания конкретных методов предотвращения стресса. Однако знакомство с анализом причин стресса, с закономерностями его течения, с его последствиями, изложенными в монографии, позволит читателю увидеть способы уменьшения неблагоприятных влияний на человека стрессогенных ситуаций, а также способы увеличения благоприятных эффектов этих ситуаций. Многочисленные школы антистрессового психотренинга используют на первом этапе укрепления возможностей человека противостоять экстремальным воздействиям ознакомление его с симптомами стресса, с его функциональными механизмами, индивидуальными различиями и т. п.

Понятие «стресс» используется и в обыденной жизни, и в литературе по различным, подчас мало взаимосвязанным научным направлениям. Это создает разночтение указанного понятия. Б связи с этим в первом разделе книги рассмотрены интерпретации понятия «стресс», коротко прослежены истоки концепции стресса, освещены направления исследований, использующих методологические построения этой концепции.

В первом разделе приводится сводка основных направлений психологических исследований стресса. Среди них выделились как ведущие исследование деятельности в экстремальных условиях, разработка психологических методов предотвращения и купирования неблагоприятных проявлений стресса и изучение личностных особенностей при стрессе.

Психологические исследования стресса должны базироваться на специальных методологических принципах, которые до настоящего времени не разработаны в должной мере. Отход от этих принципов может лишить исследование стресса корректной содержательности. Методологические принципы, ставшие очевидными ав-Т0РУ данной монографии в ходе проводимых им исследований стресса,, также изложены в ее первом разделе. Этот раздел завершается

описанием особой формы отрессогенных факторов, вызывающих стрессовые реакциия в которых первичным элементом являются рефлекторные, эмоционально-окрашенные формы поведения - «рефлекторно-эмоциопальпый стресс». Анализ его структуры позволил выделить четыре совокупности проявлений стресса. Их подробному описанию посвящены последующие разделы книги.

Во втором разделе рассмотрены общие закономерности эмоционально-поведенческих проявлений стресса, а также представлены частные исследования этих проявлений при кратковременных гра-виинерциовпых и акустических экстремальных воздействиях, которые, как полагают [263], могут вызывать «врожденное» чувство страха. Во время этих исследований основное внимание было обращено на эмоциональное поведение и переживания людей, не прошедших предварительного специального отбора и подготовки. Такая направленность исследований, а также их большой объем позволили получить данные, раскрывающие общие закономерности эмоционального стресса и принципы управления им. Вегетативные процессы при стрессе и, главным образом, их роль в возникновении его психологических проявлений описаны в третьем разделе книги. Сложность процессов взаимодействия вегетативных и психических функций показана па примере «болезни укачивания», возникающей у многих людей при экстремальных гравиинерцион-ных воздействиях. На основании результатов анализа индивидуальных различий вегетативных реакций при стрессе высказана гипотеза относительно их сущности и предложены способы разработки методов купирования неблагоприятных проявлений стресса. Четвертый раздел посвящен описанию изменений при стрессе процессов восприятия, мышления, памяти и т. д. Особое внимание обращено на изменения показателей операторской деятельности при неблагоприятных для человека труднопереносимых проявлениях стресса. В пятом разделе описана динамика изменений общения между членами небольшой группы. Рассмотрена проблема активности взаимодействия людей при стрессе. Шестой, заключительный раздел монографии посвящен анализу генетических предпосылок индивидуальных различий стресса.

Особое внимание в книге обращено на то, что экстремальные ситуации, возникающие в жизни и моделируемые в экспериментальных условиях, могут оказывать на человека не только неблагоприятные влияния. Такие ситуации могут пробуждать в нем потенциальные возможности, незаметные в обычных нестрессо-генных условиях.

Изучение проблемы стресса далеко от завершения. Поэтому материалы, представленные в этой книге, не ранжированы по их значимости для решения этой проблемы.

СТРЕСС-

«ОБЩИЙ АДАПТАЦИОННЫЙ

СИНДРОМ»

Концепция стресса оказала большое влияние на различные направления науки о Человеке. Родившись в результате серии патофизиологических исследований, концепция выдающегося канадского ученого Ганса Селье была подхвачена многими представителями медицины, психологии, социологии, этнографии и др. Анализ развития концепции стресса и научных достижений, полученных под ее флагом,- дело науковедения и истории науки. В настоящем разделе книги изложены основные положения концепции стресса, в самом кратком виде указаны направления психологических исследований стресса и некоторые ведущие методологические принципы исследований при экстремальных воздействиях на человека* а также изложена общая структура подхода автора книги к проблеме стресса.

1.1 КОНЦЕПЦИЯ СТРЕССА Г. СЕЛЬЕ

Предпосылки создания и широкого распространения концепции стресса

Согласно демографическим данным, на протяжении последних 25-30 лет в индустриально развитых странах Америки и Европы свирепствует своеобразная эпидемия, ежегодно лишающая жизни миллионы людей. Поражения сердечно-сосудистой системы (в частности, инфаркт миокарда, возникающий вследствие ишемической болезни) являются причиной более 50% всех случаев смерти [28, 60, 155, 262 и др.]. Установлено, что эти поражения обусловлены главным образом неблагоприятными для человека формами эмоционального напряжения [280, 412, 525].

В нашей стране с 1960 по 1980 г. смертность от ишемической болезни сердца увеличилась в 4 раза (см. рис. 1). Особенно быстрым это увеличение стало в последние десять лет *.

* Прогрессивное уменьшение смертности в то же время от ревматических поражений сердечно-сосудистой системы (первоначально превышавшей

Обусловленность многих сердечно-сосудистых болезней неблагоприятным развитием эмоциональных реакций - эмоциональным дистрессом - привлекла внимание ученых и практиков медицины, физиологии, психологии к проблеме стресса, к изучению его физиологических и психологических механизмов, к анализу его перехода в болезнь. Было обнаружено, что к болезням, возникающим в связи с эмоциональным перенапряжением, - к «болезням стресса» - следует причислить также некоторые болезни желудка и кишечника, отдельные злокачественные опухоли и неврозы, кариес и атрофию десен и т. д. [288, 388,. 409 и др.]. Рост «болезней стресса» свойствен, прежде всего, развитым капиталистическим странам. Он связан с постоянным увеличением там социального неравенства, дегума-нистическими тенденциями, стихийной урбанизацией, создающей скученность населения, военной истерией, связанной с гонкбй вооружения, и т. д. По свидетельству Национального совета здоровья и благосостояния Швеции, в этой одной из наиболее индустриально развитых стран Европы каждый третий взрослый страдает от недомогания, нарушения спа, усталости, отверженности или тревожности, у каждого третьего четырехлетнего ребенка имеются симптомы эмоционального неблагополучия (чрезмерно агрессивен, бывают ночные кошмары, мочится в кроватку); каждый десятый человек страдает от ал-

Рис. 1. Смертность населения СССР от ишемической болезни сердца (2) и от ревматизма (1) (на 100 000 человек)

Т - время в годах (Вестник статистики, 1969, W 2; 1970, Мб; 1971, Л* 2, № 12; 1973, №12; 1975, № 12; 1979, № 11; 1981, № 11)

смертность от ишемической болезни), надо полагать, свидетельствует о прогрессе кардиологической науки и улучшении медицинского обслуживания населения.

коголизма; две тысячи людей в год кончают с собой и двадцать тысяч совершают попытку самоубийства (при населении 8,3 млн. человек) [458]. Президентская комиссия по душевному здоровью США и главный хирург США опубликовали цифры, свидетельствующие о росте болезней стресса: почти 15% населения нуждаются в какой-либо форме восстановления психического здоровья; 5- 15% детей в возрасте от 5 до 15 лет отличаются стрессогенными нарушениями поведения или замедлением психического развития; приблизительно 10 миллионов американцев имеют проблемы, связанные с алкоголизмом;. 25% населения страдают от депрессии, тревожности, эмоционального дискомфорта.

Вот как оценивает эти данные Л. Леви, один из известных исследователей эмоциональпого стресса. «Часто говорят, что статистика не кровоточит. Да, независимо от того, как интерпретируются эти данные, они представляют огромные человеческие страдания и несчастья, часть которых, вероятно, предотвратима» [458, с. 11]. Что же он предлагает? Продолжать изучение эмоционального стресса и его индивидуальное лечение. Но главное, по его мнению, состоит в том, что «можно и должно подойти к проблеме через длительное холистически и экологически направленное профилактическое планирование» (Там же). Им предложены принципы такого планирования. Но пи один из них пе затрагивает социального переустройства капиталистического общества, которое является первопричиной возникновения «болезней цивилизации».

Таким образом, предпосылкой создания и широкого распространения концепции стресса можпо считать возросшую, особенно во второй половине XX столетия,, актуальность проблемы защиты человека от неблагоприятных факторов среды. Ширящееся научное изучение стресса можно рассматривать как часть охватившего общественность нашей планеты движения по охране природы. Человек при этом рассматривается как важнейший элемент биосферы, подлежащий защите.

Концепция стресса явилась платформой давно уже наметившегося отхода от целлюлярной и органной патологии, провозглашенной в XIX в. Карлом Вирховом. Понимание роли неспецифических адаптационпых и болезненпых проявлений биологической активности в рамках концепции стресса цементировало разрозненные сведения о процессах адаптации организма, которыми располагала физиология и медицина. Понятен острый интерес к предложенной Гансом Селье концепции реагировапия'организма на неблагоприятные воздействия, позволяющей'рассматривать различные физиологические и психологические проявления адаптации в ее целостности и развитии.

Предпосылкой создания концепции стресса, и возможности ее

углубленных исследований явилось также то, что в конце XIX и в первой половине XX в. в ряде стран и в нашей стране были проведены фундаментальные разработки проблемы целостности живого организма в его взаимоотношениях с внешней средой и в его борьбе с вредоносными факторами.

Среди своих предшественников Г. Селье называет Клода Бер-иара, указавшего, что относительное постоянство внутренней ере ды живого организма - важнейшее условие поддержания его жизнеспособности, Уолтера Кениона, разработавшего теорию гомеостаза.

Большое впечатление на Ганса Селье произвели его встречи и беседы в 1935 г. в Ленинграде с Иваном Петровичем Павловым. «Эти беседы вдохновляли меня в течение всей моей жизни. Портрет Павлова висит в холле нашего института рядом с портретами Эйнштейна и моего соотечественника, открывшего инсулин, сэра Фредерика Бантинга, который опекал меня, когда я начал изучать стресс»,- вспоминает Г. Селье [242]. Открытие Павловым условных рефлексов, можно полагать, предопределило направленность концепции стресса на понимание способности организма выходить па уровень готовности к экстремальным стрессогевным воздействиям, опережая их. Если на уровне целого организма результаты фнло- и онтогенетического «обучения» преодолению неблагоприятных факторов реализуются, как известно, в значительной мере при участии центральной нервной системы, то «па клеточном уровне,- пишет Г. Селье,- обучение зависит главным образом от химического обусловливания и сводится к выработке защитных веществ типа гормонов или антител и модификации их действия с помощью других химических соединений (например, питательных веществ)» [242, с. 60]. О неспецифических болезнен-ш.гх проявлениях защитных реакций организма, ставших основой учения о стрессе, неоднократно говорили И. П. Павлов и его ученики, называя их «стандартными формами нервных дистрофий», подчеркивая тем самым значение нервной регуляции в возникновении этих неспецифических реакций.

Широкому распространению учения о стрессе способствовала системная разработка концепции стресса ее автором; его исключительная продуктивность и целеустремленность, а также его публицистические и литературные способности. Перу Ганса Селье принадлежит более тысячи научных публикаций, в их числе более 20 монографий. Будучи па протяжении многих лет руководителем оспованного им института, Г. Селье объединил усилия ученых многих стран в решении различных проблем стресса, способствуя тому, что исследования проблемы стресса вышли далеко за рамки первоначальных патофизиологических экспериментов.

Нельзя дереодепить достоянное стремление Г. Семье проверять на клиническом материале результаты своих экспериментов и теоретических построений с целью внедрения их в практику медицины. «Концепция Селье,-- писал академик В. В. Парии,- во многом изменила принципы лечения и профилактики целого ряда заболеваний; взгляды его, встреченные вначале не без возражений, нашли сейчас самое широкое распространение. В целом учение известного канадского ученого можно считать одним из самых фундаментальных, главное, плодотворных для развития пауки теоретических построений современной медицины» [216, с. 31. Становление Г. Селье как ученого произошло в процессе участия в «широкой программе исследований, связанных с гормонами плаценты, яичников и гипофиза» [241, с. 24], одним из талантливых руководителей и исполнителей которой был Ф. Бантинг.

Но почему портрет великого физика осеняет парадный вход Института экспериментальной медицины и хирургии (ныне Интернациональный институт стресса)? Начало нашего столетия ознаменовалось созданием релятивистской и квантовой физики, теоретические построения которых обусловили прогрессивные преобразования в методологии естественных наук. Эти преобразования в значительной мере связаны с именем Эйнштейна. В. И. Ленин назвал его одним из «великих преобразователей естествознания» [6, с. 291. Видимо3 не только уважение побудило Г. Селье поместить на почетном месте в своем институте портрет А. Эйнштейна. Можпо полагать, что прогрессивные концепции, возникшие в связи с отходом от методологии классической физики, оказали существенное влияние на научное мышление основателя учения о стрессе.

Объект исследований Г. Селье - неспецифические симптомы адаптации стресса - понятие относительное. Их можно «увидеть», только вычленяя подобные симптомы из множества симптомов адаптации. Стресс - понятие, теряющееся при чрезмерно большом и при чрезмерно малом круге наблюдаемых симптомов. В теоретических построениях Г. Селье присутствует относительность причинности и целесообразности стресса. Относительно и понятие целостности носителя стресса: это локальные структуры в организме при «местном адаптационном синдроме», это весь организм, отвечающий «общим адаптационным синдромом», это та или иная совокупность людей при социально-психологических, массовых проявлениях эмоционального стресса. Идея о существовании дополнительных свойств в какой-то мере находит воплощение в концепции стресса в виде дополнительности специфических и неспецифических проявлений адаптации живых объектов к требованиям среды.

Основные положения концепции Г. Селье и их развитие

Начало созданию концепции стресса положил случайно обнаруженный в эксперименте Гансом Селье в 1936 г. «синдром ответа на повреждение как таковое»,, получивший название «триада»: увеличение и повышение активности коркового слоя надпочечников, уменьшение (сморщивание) вилочковой железы (тимуса) и лимфатических желез, так называемого тимико-лимфатического аппарата, точечные кровоизлияния и кровоточащие язвочки в слизистой оболочке желудка и кишечника. Г. Селье сопоставил эти реакции с симптомами, характерными почти для любого заболевания, такими, как чувство недомогания, разлитые болевые ощущения и чувство ломоты в суставах и мышцах, желудочно-кишечные расстройства с потерей аппетита и уменьшением веса тела. Объединение их в единую систему было правомерно только при наличии единого механизма управления этими реакциями и общего совокупного процесса развития.

Вот как Селье описывает это управление стрессом: «Стрессор возбуждает гипоталамус (пути передачи этого возбуждения до конца не выяснены), продуцируется вещество,, дающее сигнал гипофизу выделять в кровь адренокортикотропный гормон (AIOT). Под влиянием же АКТГ внешняя корковая часть надпочечников выделяет кортикоиды. Это приводит к сморщиванию вилочковой железы и многим другим сопутствующим изменениям: атрофии лимфатических узлов, торможению воспалительных реакций и продуцированию сахара (легкодоступный источник энергии). Другая типичная черта стрессовой реакции - образование язвочек пищеварительного тракта (в желудке и кишечнике). Их возникновение облегчается высоким содержанием кортикоидов в крови, но автономная нервная система тоже играет роль в их появлении» [242, с. 37-38]. Возможность изменений, приводящих к увеличению коры надпочечников и уменьшению тимико-лимфатического аппарата, известна благодаря многочисленным экспериментальным исследованиям (см. далее). До настоящего времени не было определенного представления относительно биологической сущности изъязвлений слизистой желудка и кишечника - «штатного» симптома стресса. Нашу гипотезу, касающуюся этого феномена, мы изложим в главе 3.

Г. Селье предложил различать «поверхностную» и «глубокую» адаптационную энергию. Первая доступна «но первому требованию» и восполнима за счет второй - «глубокой». Последняя мобилизуется путем адаптационной перестройки гомеостатических механизмов организма. Ее истощение необратимо, как считает Г. Селье(

Рис. 2. Схемы развития стресса

А - Стадии развития стресса по Г. Селье: «аларм» -реакция (1); фаза резистентности (2); истощение адаптационных резервов (3). Б - Фазы адаптации при стрессе: разрушение имевшейся «функциональной системности» (I); становление новой «функциональной системности» (2); фаза неустойчивой адаптации (3); фаза устойчивой адаптации (4); фаза разрушения «функциональной системности» (истощения); (J). В - Динамика смены форм адаптационной активности при стрессе: эмоционально-поведенческая активность (г); эмоционально-поведенческая пассивность (2); превентивно-защитная вегетативная активность (3); усиление умственной активности «положительное» (4) и «отрицательное» (5); активизация общения - «положительная» (в) и «отрицательная» (7)

и ведет к гибели или к старению и гибели. Предположение о существовании двух мобилизационных уровней адаптации поддерживается многими исследователями [129, 192, 241, 242, 271, 452-4541. Однако тезис об абсолютной необратимости затрат гипотетической «адаптациоппой энергии» в настоящее время является скорее символическим, чем экспериментально обоснованным.

При непрекращающемся действии стрессогенного фактора проявления «триады стресса» изменяются по интенсивности. Г. Селье выделяет три стадии этих изменений (см. рис. 2). Первая стадия развития стресса - мобилизация как бы по тревоге адаптационных возможностей организма - «стадия тревоги». Автор концепции стресса предположил ограниченность адаптационных возможностей организма. Она проявляется уже в первой стадии стресса. «Ни один организм не может постоянно находиться в состоянии тревоги. Если агент настолько силен, что значительное воздейст-

вие его становится несовместимым с жизнью, животное погибает еще в стадии тревоги, в течение первых часов или дней. Если оно выживает, за первоначальной реакцией обязательно следует „стадия резистентности"» [242, с. 35]. Эта вторая стадия - сбалансированное расходование адаптационных резервов. При этом поддерживается практически не отличающееся от нормы существование организма в условиях повыгленпого требования к его адаптационным системам. Ввиду того что «адаптационная энергия не беспредельна» (Там же), рано или ноздно, если стрессор продолжает действовать, наступает третья - «стадия истощения». «Мы до сих пор не знаем, что именно истощается, но ясно, что только не запасы калорий» (Там же), на этой стадии, так же как на первой, в организме возникают сигналы о несбалансированности стрессоген-ных требований среды и ответов организма на эти требования. В отличие от первой стадии,, когда эти сигналы ведут к раскрытию кладовых резервов организма, в третьей стадии эти сигналы - призывы о помощи, которая может прийти только извне - либо в виде поддержки, либо в форме устранения стрессора,- изнуряющего организм.

Экстремальные ситуации делят на кратковременные, когда актуализируются программы реагирования, которые в человеке всегда «наготове», и на длительные, которые требуют адаптационной перестройки функциональных систем человека, иногда субъективно крайне неприятной, а подчас неблагоприятной для его здоровья [124, 125, 191 и др.].

При кратковременных сильных экстремальных воздействиях ярко проявляются разные симптомы стресса. Кратковременный стресс - это как бы всестороннее проявление начала длительного стресса. При действии стрессоров, вызывающих длительный стресс (а длительно можно выдержать только сравнительно несильные нагрузки), начало развития стресса бывает стертым, с ограниченным числом заметных проявлений адаптационных процессов. Поэтому кратковременный стресс можно рассматривать как усиленную модель начала длительного стресса. И хотя по своим бросающимся в глаза проявлениям кратковременный и длительный стресс отличаются друг от друга, тем не менее в их основе лежат идентичные механизмы, но работающие в разных режимах (с разной интенсивностью). Кратковременный стресс - бурное расходование «поверх-постных» адаптационных резервов и наряду с этим начало мобилизации «глубоких» [469]. Если «поверхностных» резервов недостаточно для ответа на экстремальные требования среды, а темп мобилизации «глубоких» недостаточен для возмещения расходуемых адаптационных резервов, то особь может погибнуть при совершенно неизрасходованных «глубоких» адаптационных резервах.

Длительный стресс - постепенные мобилизация и расходование и «поверхностных», и «глубоких» адаптационных резервов [500]. Его течение может быть скрытым, т. е. отражаться в изменении показателей адаптации, которые удается регистрировать только специальными методами. Максимально переносимые длительные стрессоры вызывают выраженную симптоматику стресса. Адаптация к таким факторам может быть при условии, что организм человека успевает, мобилизуя глубокие адаптационные резервы, «подстраиваться» к уровню длительных экстремальных требований среды. Симптоматика длительного стресса напоминает начальные общие симптомы соматических, а подчас психических болезненных состояний. Такой стресс может переходить в болезнь. Причиной длительного стресса может стать повторяющийся экстремальный фактор. В этой ситуации попеременно «включаются» процессы адаптации и реадаптации. Их проявления могут кавать-ся слитными. В целях совершенствования диагностики и прогноза течения стрессогенных состояний предложено рассматривать как самостоятельную группу состояния, вызванные длительными прерывистыми стрессорами [332].

В настоящее время сравнительно хорошо изучена первая стадия развития стресса - стадия мобилизации адаптационных резервов («тревога»), на протяжении которой в основном закапчивается формирование новой «функциональной системности» организма, адекватной новым экстремальным требованиям среды [54, 123 и др.]. Второй и третьей стадиям развития стресса, т. е. стадии устойчивого расходования адаптационных резервов и стадии их истощения, посвящены немногочисленные исследования, проводившиеся либо в натурных условиях, что затрудняло получение достоверных и сопоставимых данных, либо в экспериментах с животными [40, 248, 249 и др.].

При длительном пребывании в экстремальных условиях возникает сложная картина изменений физиологических, психологических и социально-психологических характеристик человека. Многообразие проявлений длительного стресса, а также трудности организации экспериментов с многосуточным, многомесячным и т. п. пребыванием человека в экстремальных условиях - основные причины недостаточной его изученности. Систематическое экспериментальное изучение длительного стресса было начато в связи с подготовкой длительных космических полетов [86, 109-111, ИЗ, 114, 150-152, 157, 291-294, 390 и др.]. Исследования первоначально велись с целью определения пределов переносимости человеком тех или иных неблагоприятных условий. Внимание экспериментаторов при этом было привлечено к физиологическим и психофизиологическим показателям: когда

в основном были определены физиологические пределы переносимости человеком различных экстремальных физических факторов, предметом исследования стали психические состояния и работоспособность человека в экстремальных условиях [124, 176, 277 и др.]. Это потребовало психологических и инженерно-психологических исследований длительного стресса 129-31, 277 и др.]. Важным направлением изучения длительного стресса явились социально-психологические его исследования, необходимые, в частности, для решения проблем групповой совместимости в экстремальных ситуациях, проблем управления массовыми психологическими процессами и т. п. [208 и др.].

Периоды мобилизации адаптационных резервов. Физиологические и психофизиологические исследования длительного стресса позволили выделить в первой стадии стресса три периода адаптации к устойчивым стрессогенным воздействиям (рис. 2).

Первый период - активизация адаптационных форм реагирования за счет мобилизации в основном «поверхностных» резервов. Этот перпод во многом идентичен реакции организма на кратковременное воздействие. Его продолжительность при максимальной субъективно переносимой экстремальности стрессора исчисляется минутами, часами. Первый период стресса у большинства людей отличается стеническими эмоциями и повышением работоспособности.

Если мобилизованная «до тревоге» адаптационная защитная активность не прекращает стрессогенности воздействия, начинают действовать имеющиеся в организме «программы» перестройки существующей в неэкстремальных условиях «функциональной системности» и становления ее повой формы, адекватной экстремальному требованию среды. Эта перестройка рассматривается как второй период на первой стадии развития стресса. Для пего часто характерно болезненное состояние человека со снижением работоспособности. Однако высокая мотивация в этом периоде стресса может поддерживать достаточно высокую работоспособность человека, несмотря на выраженную клиническую симптоматику. Более того, психологические факторы (мотивация, установка и т. п.) могут за счет временной «свсрхыобнлизации» резервов, в частности гипофиз-адрспаловой системы, купировать неблагоприятные проявления второго периода [120, 121,124, 125, 189, 191]. «Сверхмобилизация» может быть реализована безболезненно у здоровых, непереутомленных людей. При переутомлении, при болезнях (в том числе при компепсироваппых или неявно протекающих), а также в немолодом возрасте «сверхмобилизация» при стрессе за счет психологических побуждении может обострить имеющееся скрытое

I',

заболевание, а также вызвать другие болезни стресса (сосудистые, диспластические, воспалительные и психические).

Обращает внимание сходная суммарная продолжительность первых двух периодов стресса в различных экстремальных условиях. Если эти условия приближались к предельно переносимым для человека,- то суммарная продолжительность этих периодов в совершенно разных стрессогенных условиях в среднем составляла около 11 суток [129, 277]. Авторы исследований жизнедеятельности человека в крайне неблагоприятных для пего условиях описывают период неустойчивой адаптации к этим условиям. Этот период может рассматриваться как третий период первой стадии развития стресса. Его продолжительность варьирует в широких пределах (до 20-60 суток) [151, 248, 249, 256, 314, 354 и др.].

Физиологические компоненты стресса. С самого начала перед исследователями, развивающими теорию стресса, встали вопросы о нервной и эндокринной регуляции стресса, общего адаптационного синдрома. Эти вопросы далеки от исчерпывающего ответа на них, однако, полученные при их решении данные позволяют строить, пусть неполные, но тем не менее внушающие доверие схемы, иллюстрирующие возиикиовеиие и развитие стресса. Приведем схему стресса, разработанную Г. Н. Кассилем. «Каждое сильное и сверхсильное воздействие на организм,- пишет он,- возбуждая кору и лимбико-ретикулярную систему головного мозга, вызывает освобождение норадреиалина из связанной клетками гипоталамуса формы. Действуя на адренореактивные элементы ретикулярной формации, порадрепалии активирует симпатические центры головного мозга и тем самым возбуждает симпатоадреналовую систему. Мобилизация нервных элементов симпатоадреналовой системы ведет к нарастанию во внутренней среде норадреиалина. Накопляясь в крови, адреналин через гемато-энцефалический барьер поступает в адренореактивные элементы заднего гипоталамуса... Поступление адреналина в гипоталамус ведет к активации системы гипоталамус - гипофиз - кора надпочечников через адрен-эргические элементы ретикулярной формации и стимулирует образование кортико-тропипреализующего фактора, следствием чего является образование в гипофизе адреио-кортнко-тропного гормона и выброс кортикостероидов в кровь» [108, с. 183-1841.

Г. Н. Кассиль подчеркивает, что регуляция описанной Г. Селье системы гипоталамус-гипофиз-кора надпочечников «осуществляется по цепи нейронов, имеющих различную медиаторную природу (адренергическую, холипэргическую, серотонипэргическую)... Различие гуморальных эффектов при стрессе можно объяснить дифференцированным поступлением различных медиаторов в разные

отделы центральной нервной системы и действием их на те или другие звенья нейрогуморальпой цепи, участвующей в реализации стресс-реакции» [108, с. 181].

Стадия декомпенсации при стрессе, приводящая к «болезням адаптации», по мнению Г. Н. Кассиля, формируется следующим образом. «При длительных и угрожающих жизни стресс-воздействиях кортикостероиды (КС) связываются с особым белком крови - транскортином (Т). Соединение КС + Т задерживается гемато-энцефалическим барьером. В мозг перестает поступать информация о содержании КС в крови, что приводит к нарушению обратной связи и расстройству регуляции функций. Непрерывное поступление КС в кровь приводит к истощению коры, а впоследствии и мозгового слоя надпочечников» [108, с. 180]. Как видно из цитируемой фразы, по мнению Г. Н. Кассиля, возникновение фазы истощения при стрессе следует рассматривать, в частности как нарушение механизма саморегуляции вследствие блокады гемато-энцефалическим барьером информации о переизбытке в организме кортикостероидов.

В заключительной стадии истощения «возникает стадия супер-и гиперкомпенсации, в которой уже необратимо подавлены защитные механизмы, истощены, сведены на нет эрготропные функции живой системы и начинают доминировать трофотропные факторы, неизбежно приводящие (если только не вмешиваются внешние силы) организм к коллапсу, шоку и гибели» [108, с. 184-185].

Эрготропные функциональные состояния, согласно теории Гсс-са-Моннье, характеризуются повышением реактивности (готовности к действию) всей системы чувствительных, двигательных и психических компонентов организма. Медиаторами эрготропного ряда являются катехоламины. Это дофамин, его производное - норадреналин и производное последнего - адреналин. С поступлением в кровь адреналина многие авторы связывают напряженно пассивное реагирование с задержкой внешних проявлений (страх, тревожность, чувство беззащитности и т. п.). Накопление в организме адреналина, видимо, связано со стеннческими реакциями, требующими длительного умственного и физического напряжения (гнев, агрессия, аффект и т. д.). Переизбыток в некоторых структурах головного мозга дофамина бывает при паркинсонизме (дрожательном параличе).

М. Франкенхойзер называла адреналин «гормоном кролика» в отличие от порадреналина - «гормона льва» [271]. У. Кеннон характеризовал норадреналин как гормон тревоги, как гормон гомеостаза [334].

Трофотронные функциональные состояния отличаются усилением в организме анаболических и ассимиляторных процессов.

накоплением энергетических запасов. К медиаторам этого состояния относятся ацетилхолин - медиатор парасимпатического отпела вегетативной нервной системы, гистамин, серотонип, принадлежащие к различным группам аминов.

Таким образом, эрготропные, трофотропные и описанные Г. Се-лье гипоталамо-гипофизарные механизмы функционируют взаимозависимо; тем не менее они могут быть выделены в некоторой степени в самостоятельные функциональные системы. В качестве элементов каждой такой системы выступают: количество данного медиатора (или взаимодействующих медиаторов) в крови., активность синтезирующих и расщепляющих это вещество ферментов, состояние связывающих его механизмов, возможности распространения этого вещества во внутренней среде и т. д. [108 и др.].

Реакция лимфоидпой ткани при стрессе в виде сморщивания тимуса (вилочковой железы) и лимфатических узлов входит в «триаду» основных признаков стресс-реакции [242, 243J. Уменьшение тимуса обусловлено: а) деструкцией лимфоцитов; б) замедлением их воспроизводства в результате угнетения метаболических процессов. Наряду со значительным уменьшением количества лимфоцитов в корковом слое тимуса их число несколько увеличивается в мозговом слое этой железы, что Селье охарактеризовал как «инверсию» [242].

см Каково физиологическое значение этих реакций в механизмах I <3 становления резистентности организма при стрессе, долгое время было неясно. Впоследствии обратили внимание на то, что указанные реакции характерны для стресса, приводящего животное к ги-sj- бели. Такие реакции обнаруживались при моделировании стресса путем введения соответствующих гормонов в дозах, во много раз превышающих их физиологический уровень. Далее было установлено, что миграция лимфоцитов в мозговой слой, т. е. в ту его часть, в которой сосредоточены вены (артерии в корковом слое), связана с переходом лимфоцитов из тимуса в кровеносное русло [196 и др.]. Известно, что при многих неблагоприятных для организма воздействиях в кровеносное русло выбрасываются лимфоциты и другие клетки крови, продуцируемые селезенкой [68 и др.]. Именно такая реакция преобладала в экспериментах с использованием сравнительно слабых стресс-факторов, позволяющих моделировать начальные проявления стресса. Главной причиной уменьшения содержания клеток в тимусе и селезенке была их миграция, а не уменьшение их продукции или увеличенный их распад [68]. По мнению П. Д. Горизонтова и 10. И. Зимина, «роль распада лимфоцитов в тимусе при увеличении силы и длительности экстремального воздействия мшкаг увеличиваться, особенно в условиях дефицита ресурсов, когда на восполнение их включают-17

ся механизмы неоглюкогенеза» [68, с. 76]. Таким образом, уменьшение лимфоидной ткани было связано с поддержанием некоторых форм энергетического баланса и с выходом лимфоцитов в кровяное русло.

Оставалось неясным, почему при стрессе наблюдается уменьшение числа лимфоцитов в крови (лимфопения). Это противоречие объяснялось тем, что через циркулирующую кровь осуществлялась только транспортировка лимфоцитов. Одним из мест, куда мигрирующие лимфоциты уходили, являлся костный мозг; возможно, таким местом была и рыхлая соединительная ткань, которая в результате этой миграции, вероятно, активирует свою способность поглощать и уничтожать инородные и патогенные элементы, проникающие в организм [68,69]. В условиях физиологической нормы так называемые тимуезависимые лимфоциты в костном мозге отсутствуют и появляются там при стрессе. Проникая в костный мозг, они участвуют в увеличении его иммунной активности [68].

В наших экспериментах (совместно с Елкиной Е. В. и Галле Р.) при тяжелой картине кинетоза была обнаружена реакция резкого «омоложения» крови с выходом в нее клеточных элементов, являющихся «зародышевыми» формами элементов крови, продуцируемыми костным мозгом и в норме не покидающими его до «созревания» и превращения в элементы крови [129].

Итак, в настоящее время становятся понятными первоначально казавшиеся парадоксальными механизмы реакции лимфоидной ткани при стрессе, являющиеся элементом «триады Селье».

Рассмотренные реакции лимфоидной ткани при стрессе, условно говоря, только эфферентное звено. Афферентным звеном включения этой реакции служат, как указывалось выше, не только гуморальные агенты, но и главным образом нервные механизмы. Известно влияние нервной регуляции на формирование иммунных реакций организма, осуществляющихся с участием тимико-лимфа-тического аппарата. Угнетение высшей нервной деятельности сопровождается угнетением поглотительной функции элементов соединительной ткани, возбуждение - стимуляцией этих функций. Такое регулирование, вероятно, осуществляется опосредованно, через описанные выше механизмы тимико-лимфатической системы. А. Д. Адо на основании собственных дапных и материалов Г. Н. Габричевского полагает, что напряжение нервных компенсаторных процессов в период предвестников ослабляет течение инфекционного процесса, а в некоторых случаях и совсем обрывает его развитие (абортивная форма инфекции или скрытая инфекция). Наоборот, ослабление компенсаторных процессов способствует переходу заражения в заболевание, увеличивая тяжесть инфекционной болезни.

Измерение содержания в крови ее форменных элементов исполь-

зуется (и в психологических экспериментах) как один из объектив-пых показателей интенсивности стресса.

В первых публикациях Ганса Селье не рассматривалось уча-тие нервных регуляционных механизмов в формировании стресса, что вызвало справедливую критику. «...Теория стресса Ганса Селье, исключающая участие нервной системы в активных реакциях организма на стрессор, является недостаточной для объяснения механизма возникновения патологических состояний» [16, с. 5].

В настоящее время накоплены обширные электрофизиологические данные о различных формах вовлечения кортико-лимбико-гипоталамической системы при разных формах стрессовой нагрузки на организм. Показано значение при стрессе афферентно-эфферепт-ных связей гипоталамуса, таламуса, миндалевидного комплекса, гиппокампа и различных отделов коры больших полушарий головного мозга [25,189,191, 200, 254 и др.]. Разрозненность обширных экспериментальных данных в настоящее время пе позволяет представить целостную картину пейрогормопальных механизмов стресса, однако уже сейчас можно рассматривать многие ее элементы.

Были обнаружены две стадии изменений взаимодействия разных структур головпого мозга при стрессе, вызванном у животных электрокожным раздражением [189, 1911. Первая характеризуется усилением функциональных связей заднего гипоталамуса с корой головного мозга и уменьшением фазовых сдвигов напряжения между задним гипоталамусом и ретикулярной формацией среднего мозга. На второй стадии снижаются функциональные связи коры полушарий и заднего гипоталамуса, в то же время отмечается фазовая синхронизация ритмической активности заднего гипоталамуса и ретикулярной формации среднего мозга. Поскольку эти стадийные изменения сопряжены с определенными сомато-вегетативными реакциями, они рассматриваются в рамках единой -системы «церебровисцеральных» проявлений стресса [254].

Высказано предположение, что разные стадии стресса могут быть связаны с «чисто нервными механизмами» и с «вторичным включением гормональпых механизмов» [254, с. 79]. При этом можно различать по крайней мере три круга циркуляции возбуждения R механизме формирования артериальных гипертепзивных реакций при стрессе. Это циркуляция возбуждения внутри лимбико-ретикулярпых структур, циркуляция возбуждений, идущих от гипоталамуса через гипофизарный аппарат и вегетативную систему к надпочечникам и от последних посредством гормональных механизмов к ретикулярпой формации среднего мозга, наконец, циркуляция между прессорными и депрессорными аппаратами сосудов (Там же).

Приведенная схема может рассматриваться как иллюстрация сложности нейрогормональной регуляции стресса.

Известны различия стрессорных реакций в разных периодах созревания, взросления и старения организма. Эти различия связывают с возрастными изменениями как нервной, так и гормональной систем [21, 25, 156 и др.].

Многие индивидуальные различия стресс-реакции считают обусловленными генетическими особенностями периферической нервной системы, в частности с преобладанием либо симпатической нервной системы, либо системы блуждающего нерва (вагуса), в связи с чем широко распространено деление людей па «симпати-котопиков» и «ваготоников». На осповании такого разделения предписываются различные мероприятия для предотвращения и лечения «болезней стресса» [51, 91,146,173 и др.]. В абсолютной правомочности такого разделения высказываются сомнения [108].

Во всей сложности стресс развивается при относительной целостности нервной регуляции организма животного или человека. Однако все основные физиологические проявления этого синдрома возможны у животных, лишенных коры больших полушарий головного мозга, при сохранности рстикулоталамических связей и гипоталамуса [25]. Описаны стрессорные реакции у низших позвоночных (рыб, амфибий) и у беспозвоночных (насекомых, ракообразных, моллюсков и червей) [цит. по 25, с. 3]. Предполагается, что в стрессорных реакциях участвуют нейрогормоны, обнаруженные в нервпых узлах.

Различия стресса в зависимости от сложности биологической системы, ее эволюционного уровня используются при классификации форм стресса [25]. Это биологический стресс - главным образом у многих беспозвоночных животных при воздействии разнообразных физических и физико-химических факторов; физиологический стресс, проявляющийся в нарушении тех или иных физиологических процессов, и эмоциональный (психологический), стресс, когда на первый план по значимости или по заметпости для исследователя выступают психические стресс-реакции.

Приведенные выше сведения лишь отчасти отражают сложность физиологических процессов при стрессе. Поток новых экспериментальных данных, касающихся стресса, рождает новые схематизированные представления о нем. Эти схемы еще далеки от завершающей обобщенности.

1.2

ПСИХОЛОГИЯ И КОНЦЕПЦИЯ СТРЕССА

Наглядность подходов Г. Селье к пониманию сущности целого ряда патофизиологических феноменов и эффективность его терапевтических рекомендаций побудили многих ученых «примерить» концепцию стресса к психическим реакциям человека, возникаю щим в критических условиях.

Об эффективности поисков неспецифического в психических проявлениях, а может быть, о надежде с помощью концепции стресса объединить сведения о психологических процессах, связать их с данными о физиологических механизмах свидетельствует массо» вость перехода психологов под знамя исследований стресса. На. помним, что этому немало способствовали работы самого Г. Селье, в частности получившая широкую известность его книга «Стресс жизни», вышедшая в 1956 году.

Психическим проявлениям синдрома, описанного Г. Селье, было присвоено наименование «эмоциональный» стресс [453, 454]. Термин яркий, но породивший разночтение обозначенных им явлений. В содержание этого термина включают и первичпые эмоциональные психические реакции, возникающие при критических психологических воздействиях, и эмоциопально-нсихические симптомы, порожденные телеспыми повреждениями, аффективные реак ции при стрессе и физиологические механизмы, лежащие в их основе.

Термин «эмоциональный стресс» претерпел в научной литературе ряд трансформаций, сходных с теми, которым подвергался и термин «стресс». Первоначально некоторые авторы были склопны понимать под эмоциональным стрессом ситуацию, порождающую сильные эмоции, видимо вследствие английского значения этого слова как «парушепие равновесия физических сил» [242]. Концепция стресса ввиду своей направленности на целостное понимание адаптивных реакций организма привлекла внимание специалистов по разработке режимов жизнедеятельности человека в экстремальных условиях. Будучи увлеченными изучением исключительно неблагоприятных для организма проявлений стресса, этим "термином они обозначали те адаптационные эмоциональные реакции, которыми сопровождались вредные организму физиологические и психофизиологические изменения [145, 253 и др.]. Соответственно под эмоциональным стрессом понимались аффективные переживания, сопровождающие стресс и ведущие к неблагоприятным изменениям в организме человека. Когда же накопились сведения о существовании большого круга физиологических и психологических реакций, сходных при отрицательных и положительных эмоцио-

нальных переживаниях, т. е. о том, что нсспецифичность проявлений собственно стресса сочетается со специфически дифференцированными эмоциями, под «эмоциональным стрессом» стали понимать широкий круг изменений психических проявлений, сопровождающихся выраженными неспецифическими изменениями биохимических, электрофизиологнческих и других коррелятов стресса [108, 238].

Следует заметить, что Г. Селье склонен полагать, что «даже в состоянии полного расслабления спящий человек испытывает некоторый стресс... Полная свобода от стресса означает смерть» 1242, с. 30]. Этим он подчеркивает, что неспецифическая адаптационная активность в биологической системе существует всегда, а не только в ситуациях, достигших какого-то критического опасного уровня взаимоотношений со средой. Являясь элементом жизненной активности, неспецифические адаптационные процессы (стресс) наряду со специфическими способствуют не только преодолению выраженной опасности, но и создапию усилий для каждого шага жизненного развития. Это замечание Г. Селье далеко не случайно. Ряд исследователей адаптации биологических систем склонны к поискам неспецифического субстрата, свойственного узким фрагментам адаптивной активности. Подобные поиски закономерны и, можно полагать, в определенном смысле плодотворны. Однако это влечет за собой присвоение термина «стресс» не общему адаптационному синдрому с его физиологическими, психическими и т. д. проявлениями, а отдельным комплексам показателей, песпецифическим только в своем региопе. Этот регион часто определен либо устремлением исследователя, либо имеющимся у него набором методик. Таким образом возникло название «церебральный стресс» в отличие от «периферического». А в рамках первого из них - деление на стресс «первосигнального» и «второ-сигнального» типа [253].

Поиски неспецифических реакций в мелких регионах адаптационной активности биосистемы, отличающихся собственными гомеостатическими признаками, по пашему мнению, заслуживают внимания. Они основаны на возможности, вероятно, бесконечного дробления биосистемы па подсистемы с их микрогомеостазом [17, 97, 289 и др.]. Создавая относительное удобство для обозначения узкого круга неспецифических симптомов, с которыми оперирует исследователь, это будет неминуемо наталкивать его на утрату методологической сущности концепции стресса как общего основания для осмысливания различных проявлений адаптации живых существ. Трудно указать границу допустимой «спецификации» феномена неспецифичности. Видимо, следует считаться со сложившимся терминологическим выделением следующих видов стресса:

физиологического и эмоциональпого [453, 454], физиологического и патологического [21], эмоционального и физического [228, 229]

и др.

Постулат о разных формах стресса, об их дифференциации может быть принят, во-первых, когда определяются понятия разного уровня сложности или разного иерархического уровня в рамках комплекса «биологическая система - среда»; во-вторых, ввиду того что комплексы неспецифических симптомов при состояниях, определяемых указанными выше терминами, могут возникать только в рамках данного состояния, и, наконец, в-третьих, ввиду традиционного использования той или иной терминологии при одинаковом ее понимании в пользующихся ею кругах ученых.

Итак, термин «стресс» встречается в современной литературе как обозначающий следующие понятия: 1) сильное неблагоприятное, отрицательно влияющее на организм воздействие; 2) сильная неблагоприятная для организма физиологическая или психологическая реакция на действие стрессора (первоначально широко распространенный в настоящее время этот вариант почти не используется); 3) сильные как неблагоприятные, так и благоприятные для организма реакции разного рода; 4) неспецифические черты (элементы) физиологических и психологических реакций организма при сильных, экстремальных для него воздействиях, вызывающих интенсивные проявления адаптационной активности; 5) неспецифические черты (элементы) физиологических и психологических реакций организма, возникающих при всяких реакциях организма.

Первый из указанных вариантов понимания слова «стресс» в настоящее время почти не используется благодаря введению Гансом Селье для обозначения стрессогенпого агента термина «стрессор». Недостатки двух следующих определений в том, что они не нацеливают на неспецифичность адаптационного процесса. В них представление о неспецифичности его некоторых черт подменяется представлением о чрезвычайности этого процесса в целом. В первых четырех определениях «стресса» не учитываются хорошо известные в настоящее время данные о том, что неспецифичоские черты адаптационных процессов проявляются и при негативных, и при позитивных воздействиях на организм. Неспецифичность физиологических и психологических адаптационных процессов проявляется при разных по силе воздействиях. Интенсивность адаптационной активности зависит от значимости для организма действующего фактора. Поэтому наиболее адекватной можно признать последнюю из указанных трактовок термина стресс. Мы полагаем возможным понимание «стресса» как неспецифических физиологических и психологических проявлений адаптационной активности

при сйльныхл экстремальных для организма воздействиях, имея в виду в данном случае стресс в узком смысле. Неспецифические проявления адаптивной активности при действии любых значимых для организма факторов можно обозначать как стресс в широком смысле.

Корреляция физиологических и психологических показателей стресса

В 1965 году па симпозиуме, посвященном подведению первых итогов изучения эмоциопального стресса, М. Франкенхойзер сообщила о традиционно сложившемся выделении в едином феномене стресса трех его сторон: физиологических, поведенческих и субъективных реакций, «Разделение двух последних подходов,- как указывает М. Франкенхойзер,- произошло среди западных психологов в период расцвета бихевиоризма, последовавшего за «инт-роспекционистской эрой». Вместо того чтобы основываться на довольно запутанных словесных отчетах, психологи обратились к объективным мерам поведения, которые представлялись значительно более надежными, а также значительно более респектабельными» [271, с. 28]. Вследствие этого изучение субъективных переживаний стало в странах Запада уделом в значительной мере таких научных дисциплин, как психосоматика и психоанализ. К перечню проявлений стресса, приведенному М. Франкенхойзер, можно добавить, а вернее, можно выделить в картипе стресса социально-психологические его проявления, изменения общения при стрессе, при изучении которых социологи и специалисты в области социальной психологии обычно игнорируют другие проявления стресса.

Единый феномен стресса дробится при его изучении специалистами разного профиля. Это дробление способствует более углубленному изучению отдельных физиологических, психологических и социально-психологических проявлений стресса, закономерностей их развития, структур и функциональных механизмов, лежащих в основе этих проявлений. Вместе с тем такое искусственное дробление общей картины стресса не только лишает исследователей возможности его целостного понимания, но и ведет к потере концепта его неспецифичности.

Вместе с тем в исследованиях, касающихся проблемы эмоционального стресса, прослеживаются попытки объединения разных направлений изучения стресса и поиска корреляции психологических и физиологических компонентов стресса под флагом поиска физиологических механизмов психических процессов. В частности, признается, что содержание катехоламинов в крови с высокой вероятностью коррелирует с выраженностью эмоциональных пере-

живаний и личностной предрасположенностью к ним. Преобладание адреналина по сравнению с норадрепалином связывают с возникновением реакций тревоги, страха. Напротив, преобладание норадреналина предопределяет чувство решительности или гнева. Содержание в крови норадреналина возрастает в ситуациях неприятных, но знакомых, отличающихся стереотипностью [258, 265, 271, 290, 312, 407, 430, 472 и др.1. Следует заметить, что никаких отчетливых ощущений при экзогенном введении в организм адреналина человек не испытывает; однако предварительная инструкция до его введения или последующая информация о возможной опасности ипспирируют чувство страха [467, 517].

У животных (млекопитающих и птиц) с видовой или индивидуальной склонностью к агрессивности содержание в крови норадреналина превышает содержание адреналина, и, напротив, при большом содержании адреналина в крови это животное или этот вид животного отличается неагрессивностью [228, 229, 474]. У человека реальный гнев вызывал преимущественную секрецию нор-адрепалина, а мыслеппое представление гнева приводило к преобладанию в крови адреналина [286]. В условиях сильного или длительного эмоционального напряжения в процессе пилотирования самолета у опытных летчиков возрастало содержание в крови как норадреналина, так и адреналина, появлялось их выделение с мочой; у авиапассажиров в полете преимущественно возрастало содержание адреналина [199, 447].

В более ранних исследованиях, до создания эффективных методик дифференцированного определения содержания в крови ка-техоламинов (адреналина и норадреналина), была обнаружена корреляция степени психического напряжения различного рода с выделением с мочой кортикоидов, продукция которых, как указывалось выше, возрастает при стрессе: в боевой обстановке, в критических ситуациях или при длительпом психическом напряжении в производственной, спортивной и учебной деятельности и т. п. [87, 381, 499, 551].

Современные исследования показали, что специфика эмоциональных реакций при стрессе опосредована не только гормональными, но и многими другими физиологическими реакциями организма, в частности нервной системы [253]. Обнаружено, что при гневе у человека активизировались некоторые парасимпатические реакции; при страхе - симпатические, а при воздействиях, вызывающих чувство отвращепия,- те и другие [5711. Полагают, что лицам с домипировапием симпатических реакций - «симпатикото-никам» при эмоциональном стрессе более свойственно степическое, агрессивное поведение, тогда как люди с преобладанием парасимпатических реакций - «ваготоники» при этом более склонны к де-

прессии [261 и др. 1. Подразделение на «спмпатикотоников» и «ва-готоииков» положено Ф. Вестером в основу профилактики и лечения «болезней стресса» с дозированным использованием медицинских, спортивных, климатических и культурных факторов. Вместе с тем следует иметь в виду сомнения в правомочности ортодоксального разделения людей на «спмпатикотоников» и «ваго-тоииков» [1081. Ряд авторов располагает данными, свидетельствующими о том, что «преобладание симпатической регуляции обеспечивает улучшение адаптивных возможностей, так как способствует генерализации нервных процессов, повышает сенсорную чувствительность и придает организму силы действовать адекватно ситуации. Преобладание парасимпатической регуляции ухудшает адаптивные возможности» [253, с. 3-4]. Однозначности таких представлений об антагонизме этих систем в регуляции эмоциями и в формировании стрессовых реакций противоречат данные об их синэргической активности, которая понятна с позиции представления о единстве деятельности вегетативной и центральной нервных систем [141, 253 и др.].

Участие в формировании стрессовых реакций нервной регуляции делает актуальным вопрос о том, как реализуются при стрессе типологические особенности центральной нервной системы. В. И. Рождественская с сотрудниками отметила, что снижение работоспособности при стрессе от утомления - при длительной однообразной деятельности-возникает у испытуемых со «слабой» нервной системой раньше, чем у лиц с «сильной» нервной системой. Те же авторы показали отсутствие абсолютной зависимости уровня работоспособности при стрессе от силы нервной системы [148, 231]. Вместе с тем ими было отмечено, что стрессу могут быть более подвержены лица с «сильной» нервной системой, особенно в тех случаях, когда стрессором являлось длительное повторение монотонных, однообразных сигналов. У лиц со «слабой» нервной системой стресс монотонии возникал с меньшей вероятностью, причем (в отличие от испытуемых с «сильной» нервной системой) он заметнее проявлялся при монотонной деятельности с дефицитом внешней директивной ипформации. В. С. Мерлином было отмечено, что людям со «слабой» нервной системой свойственна большая перцептивная чувствительность, чем обладателям «сильной» нервной системы. Это позволило ему показать, что индивидуальные различия стресса зависят не только от «силы» и «слабости» нервных процессов, но и ряда других свойств нервной системы и психических процессов [194].

Ряд авторов полагают, что слабой нервной системе в отличие от сильной недостаточно собственных внутренних энергетических ресурсов для поддержания функционального тонуса [148, 231].

Тяжелая физическая работа или монотонная деятельность вызывали увеличение в ЭЭГ медленных ритмов [234]. Полагают, что смещение частотного спектра ЭЭГ в сторону более низких частот указывает на снижение функционального состояния мозга и некоторых показателей психических возможностей [247]. Обнаружено снижение альфа-ритма при таких стресеогенных факторах, как сенсорная депривация [477]. Чем дольше длится изоляция, тем ниже частота альфа-ритма. Однако есть данные, что снижение альфа-активности в условиях депривации не есть показатель понижения уровня активности мозга [431]. Следует помнить о существовании различных механизмов изменения ритмической электрической активности головного мозга на разных стадиях стресса, а также об индивидуальных различиях изменений ЭЭГ в стресеогенных условиях [46,101,168, 431 и др.]. Это сужает возможности использования ЭЭГ-показателей для диагностики и тем более для прогнозирования стадии стресса и интенсивности его проявлений, в частности эмоционально-психических реакций. Среди электрофизиологических показателей психических состояний не смогли выделить какого-либо единичного или комплексного показателя выраженности стресса. Поиски электроэнцефалографических критериев состояния нервно-психических функций человека пока пе дали широко используемых результатов.

В последние годы внимание исследователей все больше привлекает проблема функциональной асимметрии человека. Есть данные об индивидуальной склонности к тем или иным эмоциональным состояниям в зависимости от межполушарной асимметрии «коркового торможения», определяемой показателями электроэнцефалограммы. Преобладание «торможения» альфа-ритма в правом полушарии якобы характерно для лиц, склонных к депрессивным реакциям [261]. В ряде работ авторы указывают на корреляции физиологических показателей (показатели ЭЭГ, ЭКГ, кожно-гальванической реакции, содержания в крови и в моче катехола-минов и кортикостероидов и др.) и показателей психических процессов и эмоциональных реакций. На основе этих корреляций предлагаются интегральные показатели, характеризующие особенности и глубину стрессового состояния человека [29, 46, 76, 230]. Исследования длительного стресса в реальных условиях показали, что не столько физиологический, сколько «психический уровень адаптации явился наиболее чутким индикатором» физического и психического состояния людей [153, с. 91]. Этот вывод подтверждается данными, полученными в таком «натурном» эксперименте, каким является космический полет [239, 314].

Результатом обширных исследований биохимических показателей стресса, выполненных в лаборатории М. Франкенхойзер, явил-

ся вывод о том, что эффективность социально-психологических факторов, возбуждающих симцатико-адреналовую и питуитрино-адреналовую системы, определяется познавательной ценностью для человека баланса между остротой стрессогенной ситуации, с одной стороны, и его индивидуальных возможностей противостоять стрессогенным факторам - с другой. Другой вывод, что нейроэпдокршшые реакции на социально-психологическое окружение отражают степень эмоционального воздействия этого окружения на индивида и что разные условия окружения могут вызывать одни и те же эндокринные реакции, потому что они имеют общий психологический знаменатель [376-378].

Было обнаружено, что стрессогенная нагрузка, вызывая активное, агрессивное ее преодоление, активизировала симпатоад-реналовую систему. Нагрузка, провоцирующая пассивное поведение, «подчинение» стрессогенным обстоятельствам, активизировала питуитрино-адреналовую систему [4171. Стрессогенные факторы, провоцирующие у испытуемых эмоционально-астеническое поведение (скуку, раздражение, нетерпение), увеличивали выделение кортизола. При возможности эмоционально-стенического поведения (концентрация внимания, увеличение усилий при решении задач) возрастало выделение адреналина.

Приведенные данные свидетельствуют о том, что различные психологические проявления стресса находят отражение в стрессовых изменениях физиологических функций. Этого не могло не быть, так как последние являются базовым субстратом первых. Наличие указанной корреляции позволяет использовать показатели стрессового изменения физиологических функций как «объективные» показатели эмоционального стресса. Вместе с тем эта корреляция далеко не полная и не для всех психологических проявлений стресса можно найти коррелирующие с ними физиологические изменения. Это лишний раз подтверждает реальность разных уровней организации физиологического и психологического. Необходимы разные подходы к их анализу, в том числе и в экстремальных условиях существования людей.

Психологические исследования стресса

Среди пополняющегося с каждым годом огромного количества научных публикаций, посвященных стрессу (в основном по физиологической и медицинской тематике), в последние годы все больше становится работ, касающихся психологических проблем стресса.

В библиотеке Интернационального института стресса собрано более 150 тысяч публикаций, посвященных стрессу.

В современной научной литературе опубликовано много исследований, специально посвященных психологической проблематике стресса либо так или иначе касающихся ее [24, 29. 31, 37, 38, 45, 46 58, 59, 65, 66, 75, 78, 79,84, 92, 93 98,101,131,136,139,143,148, 153, 156, 166, 168, 170, 174, 176, 179, 184, 191, 195-204, 206, 220, 228, 238, 248, 249, 253, 254, 256, 277, 301, 349, 355, 372, 373, 413, 422, 423, 429, 436, 461, 462, 483, 507, 519, 537 и др.]. Психологические проблемы стресса анализируются в научных статьях и монографиях, в трудах многочисленных научных форумов, посвященных как исключительно стрессу, так и проблемам инженерной психологии и психологии труда, гигиене и организации труда, социальным и социально-психологическим проблемам, образу жизни людей и нормализации окружающей среды и т. п. Большое внимание психологическим проблемам стресса уделяется зарубежными учеными. В 1980 году «фондом Селье» начато издание журнала «Стресс».

Мы ознакомились с научной литературой, посвященной психологическим исследованиям стресса, изданной на английском и немецком языках в основном с 1976 по 1980 год (см. табл. 1). При ее рубрикации обращает внимание разнообразие проблем, к решению которых авторы исследований подходят с использованием методологических принципов концепции стресса. Обзор этих публикаций и анализ научных направлений, по которым они проводятся, потребовал бы специального монографического труда. Ниже на примере отдельных публикаций мы коснемся некоторых психологических проблем стресса, анализ которых не вошел в данную книгу в должном объеме.

Психология труда и проблема стресса. Бурное развитие индустриальной технологии в годы, предшествовавшие второй мировой войне, и особенно в послевоенные десятилетия обострило проблему соответствия адаптационных возможностей человека сильно возросшим требованиям к нему как к пользователю техническими средствами. До каких пределов можно напрягать те или иные функциональные возможности человека, включенного в современное промышленное производство? Иными словами, где граница между стрессом, способствующим или хотя бы не препятствующим Деятельности человека, и дистрессом, снижающим эффективность труда. На эти вопросы должна была ответить психология труда. Ьолее или менее исчерпывающие ответы были получены, и они отражены в руководствах по психологии труда, по гигиене труда, в научных статьях, в материалах многочисленных конференций, симпозиумов и пр., посвященных данной проблеме.

Современные технологические процессы часто создают рабочую сРеду,, весьма отличающуюся от среды обитания, к которой люди

Таблица 1

Исследования психологических аспектов стресса

(публикации на английском и немецком языках в 1976-1980 годах)

Ведущая тема публикации	Количество публикаций
Стресс жизни	69
Социологические проблемы стресса	40
Психолого-демографическне проблемы стресса	15
дети и стресс	97
женщины и стресс	55
семья и стресс	30
проблема пола и стресс	9
возраст и стресс	26
национальность и стресс	3
Этнопсихологические исследования стресса	3
Социально-психологические проблемы стресса	22
личность и стресс	21
личностные особенности и стресс	45
личность руководителя и стресс	18
стресс в малой группе	8
городская скученность и стресс	21
скученность в помещении и стресс	16
концлагеря, плен, строгая изоляция	5
Психологические аспекты массовидных явлении стихийные бедствия	18
паника	8
Психические функции при стрессе	2
Психолингвистика и стресс	21
Сон и стресс	10
Аппетит и стресс	8
Субъективные переживания при стрессе	3
Профессиональная деятельность и стресс	41
стресс у медиков	63
стресс у авиаторов	22
стресс у пожарных	15
стресс у полицейских	1
стресс учителей	9
Студенты и стресс	12
Психологические проблемы «болезней стресса»	38
Курение и стресс	153
Алкоголизм, наркомания и стресс	7
Суицид а стресс	25
«Внезапная» смерть и стресс	28
Психологические компоненты стресс-факторов	213
«Купирование» стресса	67
Использование стресса для «управления» поведепнем	21
Медитация и стресс	37
Религия и стресс	7

приспособлены ходом эволюционно-биологического процесса. Трудно перечислить многообразие производственных факторов, которые могут быстро или исподволь создать дистресс у человека (производственные шумы, работа с микроманипуляторами, управление скоростными транспортными средствами и т. п.). Важным направлением психологической науки стали инженерная психология и эргономика, среди задач которых была разработка принципов конструирования средств производства и производственной среды таким образом, чтобы повысить эффективность и надежность системы «человек-машина» и вместе с тем предотвратить дистресс у человека, включенного в систему «человек-машина» [31, 37, 38, 48, 49, 59, 90, 92, 93, 98, 99, 100, 122, 120, 166, 183, 190, 191, 220, 246 и др.). Эта задача решалась двояко. Во-первых, путем мобилизации в ходе трудового процесса резервных (адаптациопных) возможностей человека, т. е. за счет создания стресса без дистресса. Во-вторых, путем создания машин, работая с которыми человек защищен от перенапряжения своих психофизиологических и психологических возможностей, т. е. путем своего рода адаптации технических средств к работающему с ними человеку. В последние годы сходные проблемы решаются технической эстетикой, которую иногда путают с рекламным оформлением. Первая, в частности, разрабатывает принципы оформления внешнего вида орудий труда и средств производства таким образом, чтобы повысить эффективность и надежность деятельности, создав у работающего человека стресс без дистресса. Вторая должна привлечь человека к рекламируемому предмету, создав у него эустресс (приятный стресс).

Между выраженностью стресса, эмоциональной напряженностью, активизацией нервной системы, с одной стороны, и эффективностью работей деятельности - с другой, нет однозначной зависимости. В начале пашего века Р. Йеркс и Дж. Додсон [574| экспериментально показали, что с ростом активизации нервной системы до определенного критического уровня эффективность деятельности повышается. Однако при дальнейшей активизации первпой системы, иными словами, при увеличении стрессотен-ности действующих факторов, показатели деятельности начинают снижаться.

Низкую работоспособность при малой стрессогониой активизации можно рассматривать как результат малой вовлеченности адаптационных резервов в процессы, условно говоря, защиты организма от требований среды. Сложнее объяснить, за счет чего снижаются показатели работоспособности при превышении критического уровня стрессовой напряженности. Одна из гипотез состоит в том, что рост напряженности «сужает» внимание. При этом первоначально отбрасываются менее зпачимые и «балластные» сигналы,

Рис. 3. Корреляция между качеством деятельности (Р) и экстремальностью действующего фактора (Э) при различных сложностях деятельности А - простая деятельность, В - деятельность средней сложности, С - сложная деятельность; I -нормальное состояние человека, II - начинающийся стресс, III - выраженный дистресс; о - первый, б - второй уравнительный уровень экстремальности

Рис. 4. Показатели операторской деятельности при длительном стрессе (по Л. Д. Смирическому, 1979)

J - простая сенсомоторная реакция; г - реакция на аварийный сигнал; з - передача цифровой информация; 4 - оперения по наведению (детерминированному); 5 - операция по наведению (стохастическому), t - время выполнения задания (в секундах), Г - время эксперимента (в сутках)

что повышает эффективность деятельности [359]. Дальнейшее сужение внимания сверх критического ведет к потере значимых сигналов и к снижению эффективности как внимания, так и деятельности, требующей высокого уровня внимания.

Показатели качества относительно сложной деятельности достигают критической верхней точки при меньшем уровне стрессовой напряженности, чем показатели относительно простой деятельности [324] (рис. 3).

Таким образом, в одно и то же время при нарастающих симптомах стресса показатели выполнения сложной задачи могут снижаться, а показатели простой - возрастать. Стресс, способствующий улучшепию показателей работоспособности, расценивается как стресс без дистресса. Ухудшение этих показателей при стрессе рассматривается как проявление дистресса.

Начинающих экспериментаторов иногда приводит в недоумение улучшение качества деятельности (несложность которой они недооценивают) у людей с резким ухудшением самочувствия при стрессе. Подобное явление следует рассматривать как проявление большей устойчивости в экстремальных условиях психических функций, лежащих в основе относительно простой деятельности, по сравнению с меньшей устойчивостью физиологических функций.

Нами обнаружено, что при некотором уровпе стрессовой напряженности может возникать парадоксальная ситуация, когда показатели выполнения более сложной деятельности могут возрасти выше, чем возросшие показатели менее сложной деятельности (рис. 3) [133,495]. При нарастании стрессовой напряженности можно различать два ее уровня, при которых будет наблюдаться равенство показателей таких более или менее сложных видов деятельности. Если стрессовая напряженность превысит первый «уравнительный уровень», то более сложная задача будет выполняться лучше простой. Превышение второго «уравнительного уровня» ведет к прогрессивному снижению качества более сложной деятельности, тогда как менее сложная - еще может улучшаться. Прогностическое значение идентификации (определения) этих уровней стрессовой напряженности очевидно.

Сказанное выше делает понятным, каким образом различие используемых разными авторами критериев сложности задач, решаемых при стрессе, подчас создает кажущуюся противоречивость данных, полученных при исследовании динамики работоспособности при стрессе.

Анализ физиологических показателей стресса подтвердил существование двух типов стратегий при деятельности человека в стрессогенных условиях, затрудняющих ее. Работоспособность могла сохраняться при возрастании «затрат» организма (по показателям выделения адреналина, порадреналина, кортизола и по показателям частоты пульса). В другой серии экспериментов, когда работоспособность снижалась, физиологические показатели состояния оставались пеизменными [4631. Следовательно, при деятельности в стрессогенных условиях либо одна, либо другая группа показателей может изменяться согласно закону Йеркса-Додсона. Наряду с этим известно, что обе группы показателей могут изменяться содружественно при стрессе. В цитированной работе в двух сериях экспериментов не был уравнен фактор субъективной направленности па достижение показателей деятельности. Значение этого фактора может стать решающим в динамике как физиологических показателей, так и показателей работоспособности при стрессе. Было показано, что при длительной деятельности в условиях, экстремальность которых достигалась за счет монотонной онаснос-

ти, увеличелпе экстремальности за счет дополнительного психологического стрессора могло оказывать разный эффект в зависимости от того или ппого побуждения к работе. Дополнительный стрессор мог либо нормализовать стрессово-измененные физиологические показатели и показатели деятельности - при стеническом возрастании факторов, мотивирующих деятельность испытуемых, либо вести к еще большему ухудшению и тех и других показателей при недостаточности или неадекватном побуждении испытуемых к «хорошей » работе [31]. Таким образом, мотивирующие факторы могут до какого-то уровня стресса оказывать существенный стрессрегули-рующий эффект.

Было показано также, что высокая контролируемость испытуемым предъявляемой ему задачи в стрессогенной ситуации способствует увеличению секреции катехоламинов и подавлению корти-золевой секреции [378]. Эти физиологические данные подтверждают значимость условий деятельности, создающих возможность для реализации принципа «активного оператора» [92 и др.].

Однако при чрезмерных стрессовых требованиях к работающему человеку, например во время автомобильных гонок, как полагают Сиене и Спенс [534], катехоламиновая секреция может оказывать «разрушительное» действие на профессиональную работоспособность человека. Это происходит согласно интерпретации Мстербруком [3591 закона Йеркса-Додсона за счет сужения диапазона внешних сигналов, используемых субъектом деятельности при высоком стрессогенном возбуждении.

Различными авторами было обнаружено, что дистресс, возникающий в эмоционально неприятной рабочей обстаповке, имеет последействие, распространяющееся на внерабочее время. Такое «накопившееся» последействие трудно компенсировать в часы досуга [387, 568]. Поэтому считается более эффективным предотвращать возпикновепие дистресса на работе, чем пытаться сиять его в свободное от работы время.

Сравнительно мало экспериментальных исследований трудовой деятельности при длительном стрессе. Проиллюстрируем некоторые закономерности изменения работоспособности в этих условиях экспериментальными данными, полученными в условиях длительной стрессогенной изоляции [246]. Как показано на рис. 4, в-этих условиях вначале улучшаются показатели выполнения как простых, так и сложных задач; это, можно полагать, результат, во-первых, активизации адаптационных систем (согласно закону Йеркса-Додсона), во-вторых, результат повышения тренированности испытуемых. На начальном этапе длительной изоляции условно-аварийное значение одного из простых сигналов обусловливало более быстрый ответ на пего. Со времепем неподкрепляемость такого сигнала

реальным возникновением аварий «дискредитировала» аварийную значимость этого сигнала. В условиях обостренной стрессовой готовности к аварии неподкрепляемый сигнал стал оказывать тормозное действие на испытуемых. Умеренный дистресс, возникший у них на сороковые сутки изоляции, отрицательно сказался только па показателях относительно более сложной деятельности. В результате показатели выполнения «операций по наведению» начали ухудшаться, тогда как качество более простых действий продолжало повышаться. Вторые сохраняли свое положение в зоне «активирующего стресса», тогда как в динамике первых проявился эффект дистресса.

Следует отметить, что эмоциональная напряженность, обычно возрастающая перед концом длительного стрессового испытания, сказалась положительно только на показателях деятельности с выполнением задания: «по сигналу, в кратчайший срок». Это говорит о том, что эмоционально-позитивное напряжение в результате обострившегося ожидания конца изоляции вторично мобилизовало только деятельность с опорой па внешние «приказы», т. е. мобилизовало у испытуемых активность с внешней «точкой опоры». Деятельность, требующая самостоятельных волевых усилий, имела отчетливую тенденцию ухудшаться при длительном стрессе без улучшепия в период ожидания конца действия стрессогенных факторов. Этот факт иллюстрирует феномен «экстернализации» личности со снижением способности к самостоятельному выходу из ситуации дистресса при длительной стрессовой монотонии.

Укажем, что в аналогичных условиях, напротив, может активироваться волевая активность, приводящая к «взрывным» усилениям деятельности человека.

Процессы ухудшения деятельности при стрессе следует рассматривать не только как результат непроизвольных потерь информации, но и как следствие ослабления волевой активности, снижение восприимчивости к внешним мотивам деятельности в результате ухода «в себя», т. е. стрессовой интернали8ации личности. При длительном стрессе может происходить перестройки значимости мотивов: побуждавшие деятельность могут ее тормозить, тормозившие - побуждать - феномен «инвертирования» мотивов. Может возникнуть неприязнь к атрибутам деятельности или К ней самой. Наконец, ухудшение деятельности человека может быть результатом его попыток активно противостоять внешним побуждениям к дистрессогенной деятельности или к деятельности в дистрессогенных условиях.

Много работ посвящено проблеме индивидуальных различий стресса. В большинстве из них рассматривается разная подверженность людей стрессу и то, какие отличия стресса могут быть

у разных людей. Обилие таких исследований обусловлено запросами психотерапии. Меньше изучены личностные особенности людей, манера поведения которых может вызывать дистресс у окружающих; почти нет научных сообщений о людях, способных благоприятно влиять на окружающих в стрессогенных условиях [313, 521]. Известно, что одни люди более, другие менее предрасположены к дистрессу [449 и др.]. Одни предрасположены к активному, другие к пассивному поведению при стрессе [114, 123, 237, 242 и др.]. По мнению Г. Селье, это связано с индивидуальным различием гормональной продукции при стрессе [242].

Исходя из того, что у человека существуют неосознаваемые влечения к получению не только положительных, но и отрицательных эмоций [266], высказано предположение о том, что индивидуальные различия эмоционального восприятия сходных ситуаций создают «различный баланс возбудимости систем положительной мотивации и систем отрицательной мотивации» [Там же, с. 439]. Сходное мнение высказано Б. И. Додоновым [81]. Конечно, указанные системы мотивации могут создавать только предпосылки поведения человека, в мотивах которого основная роль принадлежит моральной стороне, нравственной практике, мировоззрению, идейным убеждениям и т. д. [22, 142 и др.].

Лица, имеющие согласно классификации Роттера [511] внутренний «локус» контроля за своей деятельностью - «интерналы» (уверенные в себе, надеящиеся только на себя, не нуждающиеся во внешней поддержке), менее подвержены дистрессу в экстремальных условиях при социальном давлении, чем «экстерналы» с внешним «локусом» контроля (неуверенные в себе, нуждающиеся в поощрениях, болезненно реагирующие на порицания, полагающиеся на случай, на судьбу). Это не универсальпая закономерность. У «интернала», потерявшего веру в себя под влиянием критических факторов, могут проявиться качества «экстернала». Либо, не умея искать опору вовне, он оказывается еще более беззащитным, чем «экстернал», в тех же условиях [342, 345, 370, 425, 432, 433, 448, 455, 546 и др.]. Надо сказать, что эта зависимость не однозначна |363, 393, 466, 562 и др.]. Отсутствие возможности контролировать стрессогенную ситуацию оказывает более дистрессовое действие (при большем выделении кортизола) на «интерналов», чем на «экс-терналов» [420]. Наряду с этим обнаружено, что «тренировки» могут изменить место контроля [424 и др.].

Малоэффективной при прогнозировании стресса оказалась классификация людей по их социальной интра- и экстраверсии [444, 497, 530 и др.].

До сих пор широко распространено прогнозирование стресс-устойчивости людей по показателям их невротизма, интро- н экст-

раверсии, предложенное Айзенком [360, 366, 367, 374, 420 и др.], хотя накапливаются данные о неэффективности этого метода [444, 497, 530 и др.].

Обнаружена высокая степень корреляции показателей сенсорной полезависимости либо поленезависимости с локальными либо тотальными вегетативными расстройствами при гравитационном стрессоре [123, 126, 515].

Ряд исследователей обратили внимание на то, что при стрессе увеличение содержания в плазме крови гормона роста происходит только у людей, характеризуемых «поленезависимым стилем поведения» и «высокой степенью эгоизма». Мийабо и соавт. [481] обнаружили у невротических личностей при эмоциональном стрессе увеличение в плазме как кортизола, так и гормона роста. Оценивая своих испытуемых по шкалам MMPI, они зарегистрировали увеличение при стрессе уровня кортизола у лиц, склонных к оборонительному поведению, хотя последние были общительны и у них не отмечалось тревожности. У этих лиц имелось стремление к самоконтролю своих душевных переживаний. Возрастание уровня гормона роста наблюдалось у испытуемых с такими чертами личности, как враждебность, склонность к преувеличению, и т. п.

Люди с тревожностью как чертой характера более подвержены эмоциональному стрессу, чем те, у кого тревожность возникает только в опасных ситуациях [445, 527, 535, 560, 574 и др.]. Однако такое разделение не абсолютно и зависит от условий и опыта жизни [553 и др.]. С позиции В. А. Файвишевского [266] тревожность характера может рассматриваться как результат депривации систем отрицательной мотивации, т. е. удовлетворение парадоксальной потребности в отрицательных эмоциях.

Лица типа А, отличающиеся склонностью к недооценке сложности стоящих перед ними задач и времени, потребного для решепия этих задач, всегда спешащие и всегда опаздывающие и расстраивающиеся, более подвержены болезненным стрессам («стресс-коронарный тип», «Сизифов тип»), чем люди типа В, склонные к спокойной, размеренной деятельности [384]. Попытки обнаружить различия эндокринной продукции у лиц типа А и Б были безуспешны [510]. Причина, по мнению Лундберга и Форсмапа, в том, что условия эксперимента не создавали эмоциональной напряженности, столь же значимой для людей типа А, как та, которая оказывается губительной для них в реальных, жизненных условиях [378].

Фридман и Розенман настаивают, что по их критериям практически все люди могут быть подразделены на людей типа А и ти-па Б [384]. Такой подход к различиям людей неправомерен пе только потому, что он ие учитывает адаптивности и лабильности психических процессов, лежащих в основе этого разделения.

Существует тип людей, которые, как и причисленные к типу А, склонны спешить и опаздывать, ставить себе непосильные задачи и выполнять ничтожную часть их. Но в отличие от людей типа А они не придают никакого значения той части задапия, которую не смогли или пе успели выполнить. Более того, ту малую часть задания, которую сделали, они расценивают как «потрясающий успех», что воодушевляет их па постановку себе новых задач и дальнейшую бурную деятельность. Люди этого типа настолько уверены в своей успешности, а часто и в своих выдающихся качествах, что им практически чужды чувства обиды, униженности, неуверенности в себе. Они мало подвержены дистрессу.

Есть тип людей, склонных, как и относимые к типу А, к переоценке своих возможностей при выполнении задания. Вместе с тем от типа А они отличаются том, что с самого начала деятельности испытывают радость, будто задание уже успешно выполнено, т. е. начало активной, целеустремленной деятельности служит для них преждевременным свидетельством ее успешного окончания. Невыполнение задания ие вызывает у них огорчения и других подобных чувств. Вместо этого они испытывают рассерженность, гнев против «причины» их неуспеха, которую они видят в чем угодно, только не в себе. Люди этого типа мало подвержены дистрессу.

Выраженность проявлений стресса зависит от отношения субъекта к стресс-фактору, от его субъективной определеппости, субъективной значимости, субъективной вероятности. Предложено классифицировать людей по их отношению к стрессору и своим переживаниям стресса на «репрессоров», подавляющих в себе тягостные переживапия стресса, и на «скрывателей», не признающих воздействие на них как стрессовое [332]. У «ренрессоров» при отсутствии внешних, поведенческих проявлений стресса последний может быть обнаружен физиологическими методами. «Скрывате-ли» отличаются от «репрессоров» отсутствием как поведенческих, так и физиологических проявлений стресса или относительно меньшей их выраженностью.

Индивидуальная выраженность стресса, в частности его неблагоприятных проявлений, в большой степени зависит от осознания человеком своей ответственности за себя, за окружающих, за все происходящее в экстремальных условиях, от психологической установки на ту или иную свою роль. Нами выделены три типа отношения человека к самому себе при стрессе. Первый тип - отношение человека к себе как к «жертве» экстремальной ситуации, оно усиливает дистресс. Второй тип сочетает отношение к себе как к «жертве» с отношением к себе как к «ценности», доверенной себе же. Такой тип характерен для опытных летчиков-испытателей и т. п., для опытных испытуемых, работающих в экстремальных условиях,

для спортсменов высокого класса. Подобного рода отношение к себе можно обнаружить также у людей, сохраняющих в критических условиях чувство собственного достоинства. Второй тип отношения к себе при стрессе более свойствен лицам зрелого возраста. Третий тип сочетает два первых типа отношений к себе с сопоставлением проявлений о стрессе у себя и у других людей, также подвергающихся экстремальным воздействиям. Это отношение к себе как к одному из ряда людей. Оно может быть у лиц, изучающих стресс, в том числе на себе, у ответственных за ход экстремальной ситуации и участвующих в ней. При этом, как правило, возрастает роль ответственности за себя, что снижает значение представления о себе как о «жертве», усиливающего дистресс. Если же социальная ответственность субъекта мала, то вид страдания окружающих людей или их панические действия могут усилить у него аналогичные проявления.

Большое число работ посвящено описанию общих принципов и конкретных методических приемов предотвращения и купирования неблагоприятных проявлений стресса [66, 78, 153, 297, 318, 356, 493,547 и др.]. Среди методов регулирования эмоционального стресса различают: направленные на предотвращение его неблагоприятных проявлений, на купирование их и на замещение нежелательных симптомов стресса благоприятными или нейтральными для человека симптомами. Известны также методы ликвидации хронического дистрессового состояния с использованием для этого эмоционально-стрессовых нагрузок [506, 561]. Многие авторы обращают внимание на необходимость индивидуального подхода к регуляции стресса с учетом личпостпых особенностей человека [153, 392, 502 и др.]. Отмечается возможность тренировки и укрепления личностных особенностей, способствующих устойчивости человека перед психологическими и социальными стрессорами [153, 213, 424 и др.]. Используются методы групповой психотерапии дистресса [487 и др.]. В ряде работ акцентируется внимание на необходимости постепенного, поэтапного «обучения» человека методам предотвращения стресса [404, 426, 470, 491, 567 и др.]. Прп этом считают важным успешность «первого шага» индивида в противоборстве со стресс-фактором [484, 514]. В западной литературе определенное место уделено нробломе лечения «синдрома горя» 1480 и др.1. Увеличивается число сообщений об успешном использовании «биологической обратной связи» при обучении человека методам предотвращения и купирования дистресса [128, 391, 539, 556 и др.]. Ряд авторов полагают недостаточным тренировку стресс-устойчивости человека, в частности человека-оператора, за счет лабораторного моделирования критических аварийных ситуаций. Имеются сообщения об использовании имитаций аварий в

Рис. 5. Модель профилактики дистресса у полицейских США (ио Р. Е. Фармеру и Л. X. Mouaxany, 19S0)

реальных условиях промышленного производства для обучения методам их предотвращения 1213, 522 и др.].

Б западной литературе много внимания уделяется описанию методов купирования дистресса, основанных на психоанализе [382, 383], методов суггестии, медитации [321, 470 и др.]. Наряду с этим ряд авторов указывают, что далеко не всегда можно достичь купирования симптомов дистресса только за счет холистического подхода, только путем формирования «познания» человеком явных и скрытых причин и механизмов возникшего у него стресса; часто необходимы более эффективные медицинские приемы [375, 522 и др.]. Наиболее успешными оказываются комплексные подходы к профилактике и купированию неблагоприятных проявлений стресса [153, 369, 403, 426, 491] (рис. 5).

Рефлекторно-эмоциональныйстресс

Существует большая группа внешних для организма воздействий, вызывающих у животных рефлекторные защитные поведенческие акты, которые могут быть неспецифическими, т. е. одинаковыми при различных экстремальных воздействиях. В таких случаях их надо рассматривать как поведенческие проявления стресса, тем более если они влекут за собой возникновение различных физиологических показателей стресса. Самые простые из них - отдергивание конечности, вздрагивание и движения, напоминающие бег [197]. Сложные формы такого рефлекторно «запускаемого» поведения сообразуются с внутренним состоянием организма и с динамикой внешней обстановки. У животных к таким рефлекторно-стрессо-вым формам поведения относят реакции на падение, громкий звук, на неожиданное прикосновение, на быстро приближающиеся или быстро увеличивающиеся предметы [476 и др.]. Сообщают, что приближающегося льва можно прогнать, внезапно открыв зоптик перед его мордой. Менее стереотипным, но также врожденным является механизм избегапия высоты у многих животных [559], «страх» перед темнотой у животных, ведущих дневной образ жизни, убегание от огня и т. п. [197 и др.]. «У людей,- по мнению П. Милне-ра,- сохраняются многие из этих врожденных страхов, хотя теперь опи кажутся менее оправданными, чем в прошлом, особенно У нескольких последних поколений, живущих в условиях городской цивилизации. Обычно страх ослабевает под влиянием адаптации» [197, с. 447]. Работы Уотсона и Рейнера, Лекки Джоунса и др., обследовавших детей раннего возраста, показали, что для человека «основным безусловным стимулом, вызывающим реакцию страха, является громкий звук или потеря опоры» [263, с. 41].

Факторы, которые вызывают такие стрессовые, рефлекторно

запускаемые формы поведения, относят к патуральньш (безуслов- 1 ным) эмоциональным раздражителям. «Не вполне ясно, одни ли только относительно простые сенсорные раздражители являются I безусловными эмоциогенными факторами, или же ими могут быть ' и определенные конфигурации раздражителей» [230, с. 88]. Высказываются предположения, что и «такая сложная система раздра- | жителей, какую представляют собой сигналы о положении индивида в группе, может оказывать эмоциональное воздействие. Реакции на такого рода ситуативные факторы наблюдаются у высших стад- I ных животных (например, у собак, обезьян), и не исключено, что в некоторой форме они проявляются и у человека» (Там же).

Заметим, что попытки использования данных о происхождении тех или ипых элементов стресса в ходе биологической эволюции наталкиваются на песистематизировапиость или на фрагментарность таких данных. Это порождает частные сопоставления сходных показателей жизнедеятельности животных и человека. Мы также будем прибегать к таким частным сопоставлениям, понимая их малую доказательность, а подчас скрытую ошибочность. При этом использовать обозначения эмоций по отношению к животным мы будем только для удобства и краткости обозначения типов их поведения, сходных по внешним признакам с эмоциональным поведением людей, понимая, что неправомерно приписывать пережи- I вания конкретных эмоций организмам, ие владеющим речью.

В осуществлении форм поведения, «придерживающихся» врожденных программ, участвуют так называемые «нерегуляторные I мотивационные системы» [197, с. 420]. Большинство авторов, затрагивающих проблемы, связанные с рефлекторными эмоциональными, поведенчески-стрессовыми реакциями, указывают па то, что особенности проявления этих реакций связаны с разного рода готовностью организма противостоять потенциально опасным воздействиям. Такие реакции связаны и с сенсорной чувствительностью (физиологическая «установка»), и с разного рода психологическими установками, динамика которых делает очень вариабельными неспецифические (стрессовые) рефлекторные ответы даже при стабильности экстремальных требований (стрессоров).

Какое место среди разных форм стресса занимает стресс, на--1 чипающийся рефлекторными актами поведения? В данном случае нет первичного повреждения или перенапряжения каких-либо систем организма с преобладанием физиологических или патофизиологических проявлений стресса. Здесь пет и первичного осознания, понимания, обдумывания опасности, характерных для психологического, эмоционального стресса. И все же стресс у человека, начавшийся с рефлекторно-поведенческих реакций, сопровождающийся эмоциональными переживаниями, а затем и осо- .

знанием, обдумыванием экстремальной ситуации, относится к психологическому, эмоциональному стрессу (конечно, он сопровождается физиологическими реакциями, характерными для стресса). Будем называть его рефлекторно-эмоциональным стрессом.

Такого типа стресс удобен как модель для исследования общих, основных закономерностей его развитая. При «первично» физиологическом стрессе поиск этих закономерностей требует применения большого числа физиологических методик. Чем полнее мы хотим увидеть проявление стресса, тем большим должен стать набор методических приемов для его изучения. Однако тем больше будет деформация картины стресса из-за влияния этих приемов па его течение. Психологический стресс, вызываемый осознанием экстремальной ситуации, сложен для изучения из-за недостаточности существующих методов, «инструментов» исследования и из-за влияния этих «инструментов» на объект исследования. Реф-лекторно-эмоциональный стресс в значительной мере проявляется в поведении, что облегчает регистрацию его динамики при сравнительно небольших «инструментальных» воздействиях на его ход.

Фазы развития стресса (субсиндромы стресса). Психологические и психофизиологические исследования стресса при экстремальных факторах разного характера и разной продолжительности позволили выделить ряд форм адаптационной активности (каждая из которых характеризовалась большим числом симптомов, принадлежащих к какому-либо одному классу проявлений жизнедеятельности человека), т. е. форм «общего адаптационного синдрома», которые можно рассматривать как субсиндромы стресса [125, 126]. При длительном течении стресса его еубсипдромы могут чередоваться, повторяться или сочетаться друг с другом при поочередном доминировании отдельных синдромов. В условиях, когда на человека длительно действуют предельно-переиосимъте стресс-факторы, эти субсиндромы следуют один за другим в определенном порядке, т. е. становятся фазами развития стресса. Дифференциация этих субсипдромов была возможна благодаря тому, что в ходе развития стресса при указанных условиях поочередно становились манифестированными (преимуществепно выраженными и заметными как для исследователей, так и для испытуемых) разные формы адаптационной активности. Можно заметить, что при стресс-факторах, оцениваемых субъективно как максимально переносимые, смена манифестированных субсиндромов стресса свидетельствовала о последовательном переходе от доминирования субсиндрома, знаменующего относительно низкий функциональный уровень адаптации, к субсиндрому, симптомы которого свидетельствовали о мобилизации иерархически более высокого уровня адаптации.

Нами были выделены четыре субсиндрома стресса. Первым в предельно переносимых экстремальных условиях проявлялся эмоциональпо-поведепческий субсиндром. Его сменял вегетативный субсиндром (субсиндром превентивно-защитной вегетативной активности). По мере угасания этих двух субсипдромов, а их можно рассматривать как проявления этапов адаптационной активизации относительно низкой (в иерархическом плане) «функциональной системности» организма, становились манифестированными когнитивный субсиндром (субсиндром измепения мыслительной активности при стрессе) и социально-психологический субсиндром (субсиндром изменения общения при стрессе). Очередность манифестирования последних двух субсиндромов стресса обусловливалась индивидуально-личностными особенностями людей, проявляющимися в экстремальных условиях.

Следует сказать об условности такого подразделения субсиндромов стресса. Оно может быть иным. Нами были избраны преимущественно психологические основания для анализа проявлений стресса, возникающих при относительно постоянном уровне субъективной экстремальности стрессора. Иные особенности стрессора либо иные основапия анализа развития стресса приведут к другому структурированию феноменов его развития.

1.3

МЕТОДОЛОГО-МЕТОДИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ

ИССЛЕДОВАНИЙ СТРЕССА

Методические принципы исследований стресса

Исследования стресса направлены на изучение общих, иеспе-цифических симптомов адаптации. Эти симптомы полнее и отчетливее проявляются при действии па человека экстремальных для него стрессогенных факторов. Анализ физиологических, психологических и т. д. процессов в экстремальных условиях, как показал Г. Селье и др., успешно проводится, когда внимание исследователей обращено прежде всего на общие, неспецифические проявления адаптации, т. е. с позиции копцепции стресса. Иными словами, изучение стресса эффективнее, когда он возникает при экстремальных нагрузках, а реакции на такие нагрузки целесообразно анализировать с позиции концепции стресса. Отсюда проистекают две особенности исследований стресса: их направленность на получение данных, способствующих обобщенному пониманию объекта исследований, и то, что этим объектом часто оказываются критические состояния человека. Указанные особенности обусловлива-

ем

ют ряд организационно-методических принципов, которых следует придерживаться при проведении исследований стресса.

Среди них можно прежде всего обозначить принципы, касающиеся отношения к человеку, участвующему в эксперименте в качестве обследуемого, испытуемого, испытателя, т. е. как носителя объекта исследования стресса.

Первое - это гуманность отношений к человеку, испытывающему стресс, возникший либо по не зависящим от данного исследования причинам и ставший объектом изучения либо намеренно созданный для его изучепия в ходе данного исследования. Устремления исследователя к накоплению экспериментальных данных необходимых для решения в конечном итоге проблем устранения неблагоприятных проявлений стресса, могут потребовать создания таких проявлений у испытуемого. При этом действия исследователя не должны противоречить этическим правилам, социокультурным нормам как самого исследователя, так и обследуемого человока, должны учитываться его этнические и традиционные установки; исследователю следует также принимать во внимание индивидуальные привычки обследуемого, его желания и настроения.

Участие обследуемого в экспериментах с экстремальными воздействиями должно быть добровольным. Его следует оповестить об особенностях и последействиях экстремальных воздействий. Ото оповещение должно осуществляться в виде, оптимально приемлемом для обследуемого, т. е. в соответствии с его эрудицией и так, чтобы само такое оповещение не превратилось в неблагоприятный стрессогенный фактор, выходящий за рамки исследования. Конечно, следует возможно полнее учитывать влияние любого такого оповещения наряду с собственно стрессогеиным фактором на ход эксперимента на стрессовые реакции обследуемого. Должно также учитываться влияние на развитие стресса факторов, побуждающих обследуемого участвовать в эксперименте со стрессогенпыми воздействиями.

При проведении экспериментов исследователь стресса должен действовать в соответствии с установленными правилами и положениями (имеется в виду, что положение о проведении того или иного исследования стресса разработано и утверждено компетентными лицами). Исследователь стресса должен обладать нравственной зрелостью, этикой поведения и общения в ходе эксперимента, он должен постоянно осознавать всю меру своей моральной и юридической ответственности за духовную и физическую сохранность обследуемого человека.

Является дискуссионным вопрос о целесообразности самому исследователю участвовать в экспериментах со стрессом в качестве

испытуемого, т. е. подвергаться экстремальным воздействиям. Мы всегда положительно решали данный вопрос, участвуя в первом эксперименте каждой новой серии. Целью было выявление новых элементов интраспективно идентифицируемых проявлений стресса, апробация субъективных эффектов от побочных действий методов регистрации показателей стресса, обнаружение порождаемых стрессом у испытуемых склонностей к диссимуляции и агравации симптомов стресса и, наконец, для создания «сбалансированности» моральной ответственности за испытуемого, подвергаемого экстремальным воздействиям, и права подвергать его этим воздействиям. Можем сказать, что наличие у исследователя такой субъективной «сбалансированности» способствует снижению у испытуемых эффекта феномена «первооткрывателя» (часто резко деформирующего проявления стресса), а также снижению у испытуемых, участвующих в последующих экспериментах, тенденций к агравации или к диссимуляции симптомов стресса. Иными словами, когда испытуемые знают, что исследователь сам испытал действие стрессора, то у них снижается склонность к вольной и невольной агравации и диссимуляции стресса.

Необходимо наличие инструкций, регламентирующих влияние персонала, обслуживающего эксперимент, на испытуемых. Непроизвольное или несдерживаемое сопереживание с испытуемым, у которого стресс, или, напротив, брезгливость, пеприязпь к нему из-за возникших у него вегетативных либо психических стрессовых реакций - все это частый атрибут экспериментов со стрессом.

Можно назвать ряд методических принципов, касающихся организационной структуры экспериментальных исследований стресса. Сложная картина психологического стресса может быть адекватно понята только при анализе достаточно многих его проявлений. Это делает целесообразными комплексные исследования стресса с одновременной или поэтапной регистрацией многих его симптомов. Проведение комплексных исследований делает необходимым объединение усилий исследователей разных специальностей, что требует решения проблем: общего языка, единой методологии, определения ценностной иерархии тех или иных специализаций исследования и т. д.

Трудность организации комплексных исследований стресса и часто большая их стоимость, а также факторы риска, создающие моральную «стоимость» этих исследований,- все это делает такие исследования в той или иной степени уникальными. Это вынуждает к особому отношению к «массиву» данных, получаемых в этих исследованиях, к их прогнозированию и к их обработке. При организации таких исследований должно использоваться поэтапное их проведение: теоретическое моделирование экспериментов, затем

широкий круг лабораторных исследований с фрагментарным решением частных задач, стоящих цри изучении данной формы стресса, и, наконец, ограниченная по объему серия экспериментов при действии экстремального фактора в натурных или в возможно более сходных с ними условиях.

Следует применять поэтапное («ступенчатое») нарастание экстремального фактора, если это возможно. При поэтаппом его увеличении уменьшается риск того, что обследуемый (испытуемый) человек внезапно окажется при действии сверхдопустимого экстремального воздействия. Кроме того, когда все более и более сильно действующий на человека экстремальный фактор используется в следующих один за другим экспериментах, когда после каждого из них проводится анализ полученных данных и определяется риск дальнейшего увеличения экстремальности воздействия, тогда происходит своего рода обучение исследователя-учепого пониманию и прогнозированию стресса. Это снижает риск эксперимента и увеличивает возможность всестороннего и глубокого изучения стресса.

Уникальность и рискованность исследований стресса делают особо значимым динамическое, оперативное управление экспериментом, что способствует не только снижению риска, величины стоимости эксперимента, оптимизации качества экспериментальных данных, но и интенсификации творческого процесса познания объекта исследований (при наличии к тому предпосылок со стороны исследователя).

Эксперименты с использованием экстремальных факторов требуют от исследователя постоянного внимания к проблеме формирования и управлепия психологическими установками испытуемых, их отношения к цели исследования, к себе (к себе самому, к своему прошлому, настоящему, будущему, к своим близким и др.), к исследователю (к персоналу, обслуживающему эксперименты), к экстремальному фактору, к вознаграждению за участие в эксперименте, к порядку организации эксперимента и т. д. «Любой психологический эксперимент можно рассматривать как общение экспериментатора и испытуемого, имеющее известную предысторию в экспериментальном замысле, реализующемся в форме схемы эксперимента» [89, с. 281. Эффект такого общения может быть более значительным, когда в схеме эксперимента присутствует стресс. Потому что при стрессе может возрастать зависимость поведения испытуемого от действий экспериментатора. Эта зависимость часто качественно меняется в ходе развития стресса, т. е. в ходе эксперимента. Из-за этого норму поведения при стрессе нельзя задать испытуемому инструкцией, прямо указывающей эту норму-Так, например, при необходимости регламентированного поведе-

'.7

иия, деятельности испытуемого при стрессе следует учитывать динамику изменений мотивации у него в разных фазах стресса изменений его волевых устремлений, изменений понимания им задания. Важным может стать увеличение при стрессе чувствительности к факторам, побуждающим испытуемого к той или иной активности (т. е. к разной степени активности либо пассивности). При этом у него возникают или усиливаются желание «достигнуть!», если стрессор - «пряник», или желание «избежать!», если стрессор - «кнут». Эти желания могут «противоборствовать», одно из них может доминировать или быть абсолютным. Следует помнить и то, что такие гкелания могут испытуемым (обследуемым) осознаваться, не осознаваться и осознаваться в инвертированном виде.

Для получения данных о полном наборе признаков стресса, о частоте их распределения и т. д., учитывая индивидуальные различия стресса, необходимо привлечение к исследованию той или иной формы стресса достаточного количества (достаточной совокупности), обследованных (испытуемых, испытателей). По нашим данным, при изучении так называемого рефлекторно-эмо-ционального стресса ври действии кратковременных, достаточно сильных экстремальных факторов достаточной совокупностью является 200-300 человек Ц23, 126].

При изучении стресса широко используются различные способы моделирования стрессогенных условий с их редукцией в целях упрощения организации и удешевления исследований. Однако при чрезмерном «редуцировании» стрессора может быть не достигнут уровень его стрессогегшости, «включающий» стресс во всей полноте. При этом наблюдение частных его проявлений может привести исследователя к ошибочному представлению об общих стрессовых закономерностях адаптации. Такой же результат может быть при методически недостаточно оснащенном или методически неточно нацеленном исследовании стресса, при регистрации побочных частных эффектов экстремальных воздействий. Исследование стресса требует соблюдения ряда условий при моделировании вызывающих его факторов.

В эксперименте должна создаваться субъективная реальность для обследуемого (испытуемого) экстремальности действующего фактора, такого, как опасность, болезненность, неожиданность, критическая интенсивность или продолжительность, эмоциоген-ность и т. п.

Необходимо поддерживать стрессогенный уровень воздействия. Следует учитывать изменение этого уровня в развитии адаптации.

Динамика стресса, его этапность, фазность реализуются на

протяжении часов, суток, недель, месяцев и т. д. Для корректного изучения стресса необходима достаточная продолжительность исследования его проявлений. Во всяком случае, для получения сколько-нибудь полной картины стресса нельзя ограничивать его исследование продолжительностью рабочего дня.

Перечень рассмотренных выше методических принципов исследований стресса может быта, и расширен, и детализирован.

Экстремальные воздействия и стрессоры

«Понятие - экстремальные факторы окружающей среды,- пишет А. Г. Кузнецов,- очевидно, утвердилось в литературе в годы второй мировой войны как результат естественного стремления представителей научной медицины выделить разрушительные факторы военного времени в особую категорию факторов, воздействие которых на организм вызывает напряжение и перенапряжение нервных процессов. В печати этот термин начал регулярно появляться в послевоенные годы в связи с разработкой проблемы стресса и развитием исследований в области прикладной физиологии» (290, с. 6]. Понятие «экстремальные факторы» предполагает, что эти факторы небезразличны для организма, более того, что они вызывают в нем предельно допустимые по тем или иным сооб ражепиям изменения. Вместе с тем следует помнить, что «внешняя ситуация способствует лишь выявлению адекватности или неадекватности функциональных, в том числе психических, возможностей человека в процессе выполнения той или иной деятельности» [204, с. б]. Очевидно, что термин «экстремальные воздействия» может быть использован только как сопряженный с понятием «экстремальное состояние», менее распространенным и часто отождествляемым с понятием «стресс».

Понятие «экстремальное» состояние предполагает определение какого-то «предела» психологических и физиологических адаптационных преобразований. Большие возможности адаптации человека затрудняют определение этого «предела». Конечно, прежде всего, следует иметь в виду предел существования организма, индивида, т. е. начало его разрушения, гибели. Но этому «предельному» состоянию умирания, деструкции всего организма или его элементов, как правило, предшествует ряд адаптационных состояний, характеризующихся включением аварийных, защитных механизмов, направленных на предотвращение умирания, па ликвидацию или избегание действия опасного, вредоносного фактора. В ряду этих состояний можно выделить еще один предел, т. е. предельное состояние. Это так называемое третье состояние, про межуточное между нормой и болезнью. Его иногда называют

экстремальным. Показателем такого состояпия могут быть «вцут. риорганизменные» сигналы к сознанию человека, вызывающие у него неприятные, болезненные ощущения, побуждающие человека избегать обусловливающего их фактора. Это нервый субъективный показатель наличия экстремальных воздействий на человека. Он может иметь градацию от слабо заметных неприятных ощущений до чувства непереносимой болезненности. В качестве второго показателя экстремальности воздействия на человека часто используется показатель его дееспособности (работоспособности), недопустимо снижающейся при воздействии па человека, т. е. при экстремальном воздействии. Наконец, широко используются так называемые «объективные» показатели состояния человека, устанавливаемые на базе регистрации физиологических процессов. Воздействия, обусловливающие критические состояпия, идентифицируются как экстремальные. Приоритет тех или иных показателей при диагностике экстремальных воздействий (т. е. показателей самочувствия, дееспособности или «объективной» регистрации физиологических процессов) диктуется теми или иными прагматическими устремлениями исследователей.

Основываясь на разработанной В. II. Казначеевьтм классификации условий окружающей среды, требующих адаптации организма, А. Г. Кузнецов предложил дифференцировать экстремальные и неэкстремальные условия в зависимости от степени их адекватности врожденным и приобретенным свойствам оргапизма [105, 290]. Ц. П. Короленко указывает, что понятие «экстремальные условия» охватывает «чрезвычайно сильные воздействия впеш-ней среды», которые находятся на грани переносимости и могут вызывать нарушения адаптации» [153, с. 15]. Он рассматривает физические, физико-химические и социально-псрьхологические экстремальные факторы. В группе последних им выделены факторы, отличающиеся «гипостимуляцией», и факторы, действующие по типу «гиперстимуляции». Он подчеркивает, что «адаптация человека к экстремальным условиям ео многом определяется существующими у него высшими адаптивными психофизиологическими уровнями. Примепение тех или иных адаптационных стратегий обусловлено в большой мере особенностями психического склада человека» (Там же, с. 50). Автор отмечает, что среди этих особенностей важными являются экстравертированность или йнВ травертированность человека, рассматриваемые в мыслительном, чувственном, сенсорном, интуитивном планах. «Понятие экстремальности пе может быть абсолютным и имеет вероятностную природу. Таким образом, к экстремальному может быть отнесено такое значение фактора, которое с определенной вероятностью вызывает появление того или ипого состояния. Величина задан-

ной вероятности определяется или характеристикой заданного состояпия, или условиями трудовой деятельности» [191, с. 627]. В цитированной работе В. И. Медведева выделены два основных типа условий, делающих ситуацию экстремальной: физические и информационно-семантические.

Относительно определения критериев «предельного» состояпия в настоящее время нет общепринятого мнения. В определении экстремальности В. И. Медведев исходит из представлений о существовании двух видов состояний - как бы допредельного и запредельного. Первое -- состояние «адекватной мобилизации» - характеризуется полным соответствием степени мобилизации и напряжения функций требованиям, предъявляемым данными условиями. Эти требования определяются экспериментатором эмпирическим или расчетным путем исходя из его знаний механизмов функционирования организма и структуры рабочего процесса. Состояние адекватной мобилизации может нарушаться под влиянием внешних и внутренних условий. Результат - переход в состояние «динамического рассогласования». Оно характеризуется тем, что физиологические или психологические, поведенческие реакции не обеспечивают в задаппой мере жизнеспособности и работоспособности индивида. По мнению цитируемого автора, более частым бывает сметанный тип ответа, когда первичное изменение физиологических реакций является поводом к последующему изменению поведенческих реакций, может быть и обратная последовательность.

Разрабатывая концепцию стресса первоначально на основе изучения патофизиологических проявлений (патофизиологических моделей) этого синдрома, оценивая факторы, вызывающие стресс, Г. Селье писал: «Мы'не видели вредных симптомов, которые не могли бы вызвать наш синдром» [214, с. 581. В последующем была обнаружена возможность использовать основные положения концепции стресса при анализе**различных форм функционального «напряжения» организма, в том числе далеко не достигающих допустимого предела. В связи с таким расширением представлений о стрессе расширилось понятие «стрессор». Им могли стать не только вредные, но и полезпые для организма факторы.

Отвечая на вопрос, каким образом разные факторы могут вызывать одинаковые проявления стресса, т. е. объясняя неспецифическое действие разных стрессоров, Г. Селье указывал, что для развития стресса нужно сочетапие воздействий. Он отнес стресс к категории так называемых илюрикаузальных (многопричипных) синдромов. Для них, а ими могут быть и патологические синдромы, характерно, что «целая совокупность обусловливающих (сенсибилизирующих) факторов может таким образом подготовить орга-

низм, что он будет отвечать на разные выявляющие агенты стере-отшшчной реакцией, характер которой можно предсказать» [242, с. 80]. В связи с тем что плюрикаузальное состояние не проявляется до того, как начнет действовать весь комплект факторов, необходимый для его развития, возможно ошибочное представление о его причине. «Как правило, конечное звено, завершающее набор патогенных условий (и, следовательно, дающее возможность проявиться самому заболеванию), производит на нас впечатление решающего фактора, в то время как на самом деле оно имеет не более существенное значение, чем все остальные» (Там же).

Таким образом, развитию неспецифического адаптационного синдрома - стресса, по мнению Г. Селье, должен предшествовать целый ряд факторов экзогенных и эндогенных, казалось бы, не! являющихся стрессорами сами по себе. Поэтому болезни адаптации, возникающие в результате стресса (например, язвенная болезнь желудка, инфаркт миокарда, нефросклероз, гипертоническая болезнь и др.) могут быть далеко не у каждого человека, подвергшегося действию идентичного «ключевого» стрессора.

Гансом Селье были разработаны понятия интенсивности и специфичности стрессобразующих факторов. Стрессор малой интенсивности, не способный вызвать стрессовое состояние, повышает устойчивость организма к действию такого же или любого другого сильного стрессора. Стрессор, обладающий в силу своей небольшой интенсивности местным действием, вызывает местный адаптационный сипдром, т. е. локальные проявления стресса, которые во многом напоминают генерализованный стресс. Возрастающий по интенсивности стресс-фактор, увеличивая локальные проявления стресса, может вызвать генерализованный стресс, который, возникнув, начинает тормозить локальный стресс. Таким образом, местный и генерализованный адаптационные синдромы находятся в сложных взаимоотношениях.

По мнепию Г. Селье, всякий стимул, вызывающий адаптационные реакции организма, обладает специфическим и неспецифическим действием. Однако «недостаточно различать специфические и неспецифические поражения. Следует признать, что существуют разные степепи специфичности. Некоторые изменения индуцируются многими агентами, другие лишь несколькими... Чем больше число рецепторов, реагирующих на данный [агент, тем менее специфично его действие» (Там же, с. 83-84).

Указанные закономерности стрессоров были обнаружены на патофизиологических моделях стресса. В какой мере эти закономерности имеют аналоги в структуре психологических стрессоров в настоящее время, сказать трудно. Изучение стресса с позиций

физиологии и патологии, опередившее психологические исследования этого синдрома, обусловило лучшую изученность физиологических компонентов стресса по сравнению с психологическими его проявлениями.

Обобщая взгляды многих авторов на сущность психологического стрессора [98, 12В, 153,156, 168,170, 191, 204, 220, 228, 253, 269, 271 и др.], можно сказать, что стрессогенная ситуация предъявляет человеку требования, воспринимающиеся им либо как превосходящие его возможности ответить на них, что ведет к дистрессу, либо как позволяющие реализовать свои возможности ответить на эти требования и благодаря этому достигнуть желаемых последствий. При атом играет роль субъективная неопределенность требований и возможности им отвечать, а также субъективная значимость (положительная или отрицательная) последствий ответа [98, 123, 153, 156, 168, 170, 191, 204, 220, 228 и др]. Это - определение стрессора как степени соответствия компонентов системы «человек-среда». Предлагают различать б этой системе требования среды к человеку и требования человека к среде. Реальное или потенциальное неудовлетворение и тех, и других требований ведет к дистрессу, их удовлетворение способствует возникновению эустресса. Возможны ситуации, когда одно и то же событие может одновременно порождать и удовлетворенность, и неудовлетворенность человека. Такого рода конфликт между стрессорами «первого уровня» может стать стрессором «второго уровня».

Указанные схематические представления стрессогенных условий во многом тождественны схематическим концептам амоцио-генных факторов [156, 238, 243 и др.]. И это не случайно, так как одним из компонентов стресса всегда оказываются те или иные эмоции.

Следует сказать, что, присваивая стрессору название, используют название доминирующей особенности действующего фактора либо название процесса, преобладающего в развитии стресса при действии данного стрессора. Это позволяет при обозначении стрессора в одних случаях отметить его особенности, в других - основные эффекты его воздействия на организм.

«Загадочность» стрессоров. Исследования экстремальных факторов могут потребовать привлечения к ним специалистов разных профессий. При слабости междисциплинарной эрудиции преобладание одного из профессиональных подходов к анализу стрессора может создать одностороннее его понимание, подменяющее понимание целостной его сущности. Например, концептуализация гравитоинерционных стрессоров (невесомость, ускорения и т. п.), т- е., как казалось, «чисто физических» факторов, долгое время осуществлялась с позиций физики, математики, Это приводило к

неточному истолкованию причин и функциональных механизмов возникновения неблагоприятных последствий указанных стрессоров и к рекомендациям неэффективных способов купирования этих эффектов. Стрессор окружался ореолом неразгаданности, чрезвычайности.

Приведем примеры. В связи с подготовкой и организацией космоплавания внимание ученых было привлечено эффектами действия на человека невесомости. На протяжении многих лет эти эффекты сопоставлялись с физическим ее описанием. Если для интерпретации отдельных физиологических реакций в невесомости этого, казалось бы, было достаточно, то пониманию целостного реагирования оргапизма это мешало. Без определения психологической сущности невесомости невозможно правильно интерпретировать не только ее психологические эффекты, например пространственные иллюзии в невесомости, невозможно верное истолкование такого сложного физиологического синдрома, как «болезнь укачивания», возникающего у многих людей при гравитоинерционных стрессорах и т. д.

Следует рассматривать два типа психологического, «информационного» воздействия невесомости [123, 126]. Первый связан с исчезновением действия силы тяжести. Второй - это воздействия, возникающие при каждом движении субъекта в качественно новой (без постоянного действия силы тяжести) пространственной среде.

Экстремальность «информационного» воздействия первого типа при невесомости может возпикать в основпом вследствие: 1) сформированного в ходе биологической эволюции значения невесомости как сигнала о падении «вниз», т. е. об угрозе удара о землю; 2) беспрецедентного гравиторецепторного «противообраза», актуализирующегося как представление о тяге «вверх» при исчезновении действия силы тяжести; 3) «конфликта» (несоответствия) между афферентными сигналами, создающими представление о падении «вниз», и афферентацией, связанной с указанным «противо-образом», создающим представление о тяге «вверх»; 4) «конфликта» при невесомости, создаваемой в закрытой кабине, между, с одной стороны, гравиторецепторной информацией о движении (о падении «вниз» или о тяге «вверх») и, с другой стороны, зрительной и слуховой информацией о стабильности окружающего пространства и т. п.

Экстремальность «информационного» действия второго тиоа при невесомости возникает преимущественно вследствие, во-первых, многократной монотонной стимуляции центральной нервной системы. Причем стимулами здесь становятся сложные комплексы «конфликтов» между прогнозируемой (в соответствии с условиями*

когда действует сила веса) и реально возникающей в невесомости обратной афферентацией зрительной, слуховой а гравпторецеп-тош-юй модальности. Во-вторых, экстремальной становится накапливающаяся с каждым указанным выше «стимулом» информация о неэффективности комплексов адаптационного реагирования вызванных этими стимулами. Отметим, что «конфликты», указанные выше, как элементы стрессогеппой ситуации не осознаются и воспринимаются как те или иные представления об изменениях пространства. Психологическая стрессогенность певесомос-ти далеко не ограничивается описанными выше факторами.

Другим примером неполного понимания сущности гравитоинер-ционного стрессора являлось признание некоей исключительности, так называемой кориолисовой силы в возникновении кинетоза («болезни укачивания»). При этом часто упускалась из виду мнимость этой силы, которая имеет место в результате графического разложения вектора силы, действующей на тело, перемещающееся в радиальном направлении во вращающейся системе. Стрессо-генпым фактором, вызывающим кинетоз у людей при их жизнедеятельности во вращающейся среде, является длительная относительно монотонная «стимуляция», во многом сходная с описанной выше «стимуляцией», возникающей при многократных перемещениях человека в невесомости. «Стимулами» в условиях вращения служат несоответствия («конфликты») между обратной афферентацией при движениях человека, «прогнозируемой» в соответствии с обычными гравитоинерционными условиями (без вращения), и афферентацией, реально возникающей при перемещениях во вращающейся среде.

Ошибки при интерпретации стрессогенных факторов могут возникать не только в результате непонимания психологической сущности стрессора, как в приведенных выше примерах но и от неполного ее понимания. Примером может быть обращение внимания только на негативные стороны стрессора с исключением из анализа его позитивных эффектов. Подобный подход характерен для авторов, рассматривающих только неблагоприятные для человека проявления стресса. Справедливая критика такого подхода осуществлена Г. И. Косицким в его предисловии к книге Т. Кокса «Стресс» [1451.

Верному пониманию стрессора (без чего невозможна адекватная интерпретация стресса и разработка методов его купирования) способствует диалектический анализ различных его факторов: физических, психологических и т. д.

хаким образом, концепция стресса осуществляет подход к ис-ледуемому кругу явлений с поиском общего основания в виде не-специфических признаков этих явлений. Такой методологический

прием требует комплексного анализа достаточно широкого круга явлений. Глобальное распространение концепции стресса привлекло к иснользованшо указанного методологического принципа большое число исследователей, решающих задачи разных научных направлений, связанных с изученном жизни и деятельности людей. Выходя за рамки своего направления, такие исследователи вынуждены привлекать знания, принадлежащие смежным научным парадигмам, для того чтобы н соответствии с концепцией стресса иметь достаточно широкое основание для анализа собственных данных. То, что при этом сопоставляются «свои» экспериментальные данные во всем их первоначально неупорядоченном многообразии и «чужие», уже втиснутые в рамки «чужой» концептуализации, не может не сказаться на формировании признаков неснеци-фичности - специфичности, ложащихся в основание собственных представлений ученого о закономерностях стресса. Подобное углубленное его исследование создает концептуальную модель стресса, преимущественно локализованную в кругу собственных научных устремлений ученого. При этом (в согласии с принципом Гайзенберга) локальная устремленность исследователя, необходимая для углубленного проникновения в предмет исследования, снижает эффект обобщающего взгляда на место «своих» научных проблем среди смежной проблематики. То есть снижается эффективность методологического принципа концепции стресса - ее обобщающих тенденций.

В разное время при решении различных прикладных проблем автор данной монографии участвовал в медико-физиологических, психофизиологических, психологических и прочих исследованиях состояния и деятельности людей в экстремальных условиях. Широта спектра затрагиваемых проблем, естественно, не способствуя углубленной разработке каждой из пих, позволила накопить опыт знакомства с большим числом проявлений стресса при разных* дисциплинарно отличающихся взглядах на эти проявления.

В данной монографии наряду с обобщением феноменологии стресса осуществлена попытка анализа стресса как междисциплинарной категории. Не представлялось возможным изложение всего материала по рассматриваемой проблематике, которым располагает автор. В связи с этим и начале разделов, посвященных описанию субсиндромов стресса, излагаются обобщенные данные о динамике этих субсиндромов. Помимо того, в эти разделы включены описания некоторых частных исследований стресса.

Углубленный анализ физиологии и психофизиологии стресса проведен в монографиях П. В. Симонова [243 и др.], К. В. СуДО-кова [254 и др. [, Г, И. КосицкогоцВ. М. Смирнова [156], В. В. Суворовой [253], Т. Кокса [154 и др.].

ЭМОЦИОНАЛЬНО-ПОВЕДЕНЧЕСКИЙ СУБСИНДРОМ СТРЕССА

Эмоции - обязательный компонент стресса у человека. Они становятся преимущественно заметными при психологических, информационных стрессорах. С этим связано то, что стресс в результате психологических воздействий был назван эмоциональным. Однако указанные обстоятельства мало способствовали тому, чтобы проблему эмоций при стрессе можно было бы считать разрешенной. Видимо, с одной стороны, субъективная ощутимость, осознаваемость эмоций, с другой стороны, их ускользающий от сознания субъекта характер, своего рода двойственность, делают их объектом исследований, ускользающим от исследователей. Вместе с тем при изучении эмоций накоплепы обширные данные, способствующие решению прикладных проблем, возникающих при организации деятельности людей в экстремальных условиях существования. Важная роль в развитии современных взглядов на проблему эмоций принадлежит информационной теории эмоций П. В. Симонова [243 и др.], повлиявшей и на формирование ряда концепций, излагаемых автором данной монографии.

Ниже будут изложены общие закономерности развития эмоционально-поведенческих проявлений стресса при действии кратковременных и длительных экстремальных факторов, а также ряд частных исследований поведения людей при действии таких стрессоров, как «падение» и громкий звук. Напомним, что в ряде Фундаментальных исследовапий именно эти два фактора были признаны врожденными для человека побудителями одной из «оазовых» эмоций - страха [2031.

2.1

ОБЩИЕ ЗАКОНОМЕРНОСТИ

ЭМОЦИОНАЛЬНО-ПОВЕДЕНЧЕСКИХ РЕАКЦИЙ

ПРИ СТРЕССЕ

Индивидуальные различия эмоционально-поведепческой активности при стрессе

Нами были выделены две основные группы людей, отличавшихся либо усилением (первая группа), либо уменьшением (вторая группа) эмоционально-двигательной, поведенческой активности при кратковременных, но достаточно интенсивных экстремальных воздействиях [ИЗ, 114]. Активпое эмоционально-поведенческое реагирование при стрессе. Рассмотрим особенности поведенческих реакций у лиц, отнесенных к первой группе, т. е. склонных к активной форме эмоциопального субсиндрома стресса. Биологическое назначение этих реакций - способствовать за счет; ускоренных и усиленных защитных (или агрессивных) действий предотвращению неблагоприятного развития стрессогенной ситуации.

Защитные поведенческие акты могут быть разных уровней сложности: вздрагивание или замирание при громком звуке, хватательные движения рукой в поисках опоры при падении, отдергивание руки при ожоге (рефлекторные действия), эмоционально-двигательное оживление при угрозе опасности, выскакивание из горящего дома (сложпо организованные действия), прыжок в воду, в огонь ради спасения человека, попытка заслонить собой от опасности ребенка, товарища, командира и т. п. (социально обусловленные действия). Чрезмерная активизация поведения может привести к ошибочным действиям и даже к дезорганизации деятельности.

Таким образом, активизация поведения при стрессе может быть адекватной или неадекватной решепию задачи выхода из стрессогенной ситуации, задачи предотвращения неблагоприятного воздействия стрессора [343 и др.].

При чрезмерной, нерациональной активизации эмоционально-двигательных реакций ускорение деятельности может сопровождаться выпадением отдельных необходимых действий и возникновением ошибочных действий. При этом неправильно оценивается текущая ситуация, ошибочно используются следы памяти, неверными оказываются прогноз развития ситуации и планирование деятельности, снижается контроль за собственными действиями.

Активизация поведения при стрессе может быть стройно организованной, но, будучи подчиненной ложному, иллюзорному представлению субъекта об опасности, это поведение может оказаться неадекватным задаче борьбы с опасностью, препятствующим полезной деятельности. Такое положение может возникнуть при панике.

Микроструктура активной формы эмоционально-поведенческого субсиндрома стресса

В структуре эмоционально-двигательного реагирования на кратковременный стрессор нами били обнаружены две основные фазы, составляющие своего рода комплекс эмоционально-дпига-тельпой активности [123, 126].

Первая фаза этого комплекса - реализация фило- или онтогенетически сформированной программы адаптационных, защитных реакций, действий 1469] в ответ па экстремальное воздействие. Это фаза «программного реагирования». Эмоции первой фазы - испуг, гнев, решимость и т. п. (рис. 6).

Одной из ведущих закономерностей функционирования биологических систем является избыточная мобилизация энергетических и «организационных» ресурсов для осуществления действия, прогнозируемого при той или иной неопределенности ситуации. Надо полагать, в какой-то мере для расходования этих избыточно мобилизованных и неизрасходованных физиологических и психологических потенциалов, для воссоздания в организме гомео-стаза сразу вслед за первой возникает вторая фаза указанного комплекса.

Характер защитных действий и сопровождающих их эмоций во второй фазе зависит от субъективно воспринимаемой эффективности действий, осуществленных субъектом на протяжении первой фазы, от того, каким субъекту представляется изменение стрессогенной ситуации. Вторая фаза - это фаза «ситуационного реагирования». Эмоции второй фазы - чувство удовлетворения и радости, торжества, ликования, эйфория (позитивные, экстатические) или смущение, досада, гнев и т. п. (негативные). Восстановлению физиологического и психологического гомеостаза после «потрясений», происшедших во время первой фазы «комплекса», способствуют и позитивные, и негативные эмоциональные реакции второй его фазы, тем более если они сопровождаются соответствующим этим эмоциям усилением двигательной активности.

Экстатические переживания и раскрепощенность соответствующих этим переживаниям действий, т. е. своего рода «торжество

Рис. 6. Микроструктура эмоционально-поведенческого субсиндрома стресса I - кратковременный стресс: 1 - установочная фаза; 2 - фаза программного реагирования (действия); з - фаза ситуационного реагирования (действия); 4 - балансировочная фаза. А - активное Эмоционально-поведенческое реагирование; П1 - первичное, Л2 - вторичное пассивное эмоционально-поведенческое реагирование; Л - длительный стресс. Стрелкой обозпачен одиночный экстремальный стимул.

победы» над стрессором, можно полагать, более благоприятны для преодоления стрессовых изменений гомеостаза. Примером комплекса активного реагирования при остром стрессе является поведение людей при невесомости в полете по параболе. У испытуемых, активно реагировавших в этих условиях (первая группа), на протяжении первых 3-5 секунд невесомости имелись чувство падения, испуга и бурные, в значительной мере непроизвольные движения в виде поиска опоры. С 4-6 секунд невесомости эти явления сменялись чувством радости, ликования и бурным" движениями, характерными для таких переживаний. О лицах, пассивно реагировавших в невесомости (вторая группа), мы расскажем ниже.

При чрезмерности экстатических переживаний второй фазы их могут сменять негативные эмоциональные переживания (чувство печали, душевной опустошенности и т. п. ). Это своего

рода балансировочная фаза комплекса активного эмоционального реагирования. Возникновение отрицательных эмоций, часто со снижением активности поведения, после экстатической фазы или же сразу после фазы активного преодоления трудностей недостаточно изучено.

Вот что пишет об этом В. А. Файвишевский: «Распространенное объяснение описанных состояний «истощением» нервной системы в результате ее «перегрузки» мало что объясняет... Мы полагаем, что такое состояние возникает вследствие усиления импульсации нейронов систем отрицательной мотивации, оказавшихся при изменившихся (к лучшему!) условиях в состоянии относительного сенсорпого голодания, создавшегося в результате их сенсибилизации в период предшествующей трудной ситуации» 1260, с 440], т. е. возникает дефицит неприятных переживаний, в результате которого «система отрицательной мотивации, лишенная адекватной стимуляции, т. е. в отсутствие безусловно отрицательных внешних воздействий, способна спонтанно продуцировать эмоционально-негативные переживания, причина которых для субъекта остается неосознанной» (Там же, с. 440- 441).

Смена первой фазы комплекса эмоционально-двигательной активности второй его фазой имеет место при реализации разных по сложности и по продолжительности действий. Она возникает при окончании разных по характору и масштабу стрессогенных ситуаций, когда предотвращена опасность, при завершении напряженного труда, при окончании обработки каждой отдельной детали и нри окончании создания целостного произведения, при окончании рабочего дня и рабочего сезона и т. п. Наличие указанных Двух фаз может ускользать от внимания наблюдателя при осуществлении субъектом как мелких операций, составляющих более крупный, например производственный, процесс, так и при завершении длительной, но раздробленной на мелкие этапы деятельности.

Эмоции первой фазы комплекса активного эмоционально-двигательного реагирования (страх, тревога) могут редуцироваться при многократных успешных завершениях этого комплекса. В таком случае акт реагирования (поведения, действия) в ответ на стрессор с самого начала протекает на фоне экстатических переживаний, характерных для второе фазы указанного комплекса. У людей определенного типа уже начало их действия по решению практической задачи знамепует непременный успех его окончания: начало деятельности переживается ими как радость, которую не омрачает возможность неудачного исхода. Это свойственно детям, у которых еще нет имеющегося у взрослых критического

отношения к прогнозу собственных действий. Это бывает у людей наделенных способностями и энергией, обеспечивающими успешность большинства их начинаний, а также у людей, наделенных фанатичной уверенностью в конечном успехе их дела, успехе, несмотря на многочисленные неудачи.

Пассивное эмоционально-поведенческое реагирование при стрессе

Для лиц, отнесенных ко второй группе, при достаточно сильных кратковременных экстремальных воздействиях характерно снижение эмоционально-двигательной активности, уменьшение побудительной роли волевых процессов. Следствие этого - формирование пассивного эмоционально-двигательного реагирования, т. е. пассивная форма эмоционального субсиндрома стресса. Если активное реагирование направлено на удаление экстремального фактора (агрессия, бегство), то пассивное реагирование - на его пережидание. Во время критических ситуации от человека может потребоваться в одних случаях ускорение его деятельности, в других, напротив, выполнение им роли пассивного наблюдателя. Поэтому следует различать пассивпое поведенческое реагирование, адекватпое требованиям снижения вредоносности стрессора, и чрезмерное или пеуместное уменьшение двигательной активности, снижающее эффективность пассивно-защитного поведения деятельности. Примерами пассивного реагирования, неадекватного требованиям аварийной ситуации, могут быть случаи, описаппые К. М. Гуревичем и В. Ф. Матвеевым [75]. Опытный оператор московской энергосистемы получил известие об аварии, которая могла повлечь за собой нарушение энергоснабжения важного объекта, сел в кресло и безмолвно, в полном оцепенении просидел, пока авария не была ликвидирована другими операторами. Стало хрестоматийным еще одно описание поведения человека-оператора в экстремальной ситуации. «При возникновении серьезной аварии на крупной ГЭС, как только начали работать на щите управления сигналы, сообщающие о происшествии, оперативный дежурный, отвечающий за станцию, поспешно ушел из помещения. Прошло около получаса, авария была ликвидирована силами других работников. Вслед за этим вернулся и оперативный дежурный. Он объяснил свое отсутствие так: «пробыл в это время в туалете...» [75, с. 24]. В данном случае, надо полагать, имело место пассивное поведение этого человека при устранении аварии, сопровождавшееся активизацией у него вегетативных реакций в виде «медвежьей болезни». «Остатки способности этого человека к поведенческой активности былв.

(»2

вовлечены в обеспечение возникшей физиологической потребности (о вегетативных реакциях при стрессе см. ниже).

Выше рассмотрены эмоционально-двигательные реакции людей па начальном этапе развития стресса при кратковременных интенсивных воздействиях. Как же протекает эмоциональный субсиндром при длительном стрессе? В качестве примера рассмотрим особенности эмоционально-двигательной активности, самочувствия и показателей физической работы человека ири стрессе в условиях непрерывного длительного вращения, когда этот человек оказывается объектом воздействия сравнительно небольших, но постоянно повторяющихся гравитоинерционных стрес-согенных воздействий (рис. 7). В первые 10-15 минут вращения у испытуемого Ко-ва наблюдалось, как и у многих других испытуемых в этих условиях, необычное для него оживление эмоций (улыбчивость, попытки шутить и т. п.), сопровождавшееся увеличением объема движений (жестикуляции, пантомимики). На втором часу вращения Ко-в почувствовал тяжесть в животе, тошноту, а затем тяжесть в голове, головную боль. Возникли слабость, апатия. Движения замедлились, их объем сократился до минимально необходимого для выполнения рабочих заданий и удовлетворения физиологических потребностей. Следует указать, что при непрерывном вращении гравитоииерционный стресс-фактор многократно реализуется при передвижениях субъекта. Минимизация подвижности, возникающая у dcox людей по мере адаптации в указанных условиях, способствует уменьшению действия стрессора. В этих условиях подвижность уменьшается из-за чувства мышечной слабости, апатии, замедляющих движения, и за счет нарочитых или не вполне осознаваемых замедления и мшшмиза-ции движений. По мере адаптации к стрессору подвижность испытуемого Ко-ва, как и у других людей, находившихся под влиянием факторов вращения, восстанавливалась. На девятые сутки вращения она практически не отличалась от его подвижности, наблюдавшейся и регистрировавшейся во время его пребывания в ограниченном объеме кабины до начала вращения. Самооценка и внешние показатели состояния людей при стрессе часто не совпадают. Так, сообщения Ко-ва о чувстве слабости и апатии прекратились раньше, чем внешние проявления гиподинамии. Для этого испытуемого при ухудшении состояния были характерны проявления бравады, ернпчества, как бы самозащита от неприятных ощущений, направленная на снижение субъективной значимости проявлений дистресса, т. е. своего рода отрицание возникшего дискомфорта. Другой тип внешних проявлений дискомфорта в аналогичных стрессогеиных условиях - демонстративный показ своего плохого самочувствия. Это,, как правило, до

Рис. 7. Показатели двигательной активности испытуемого Ко-ва при стрессе

1 - качания при «ходьбе по рельсу»: II - вправо, Л - влево; 2 - скорость «ходьбы но рельсу»; з - время выполнения

стандартного рабочего задания; 4 - показатель динамометрии; 5 - показатели поведения; 6' - показатели самочувствия

конца не осознаваемое привлечение внимания окружающих к себе, к своим усилиям по преодолению дискомфорта. Такая попытка опереться на мнение, отношение к себе других людей для повышения собственного представления о своей значимости как испытуемого, о своих способностях преодолевать дискомфорт - также проявление самозащиты от неприятных ощущений и переживаний, порождаемых дистрессом.

На рис. 7 видны проявления феномена «второй волны» дискомфорта, возникшей на 4-е сутки вращения. Он связан с тем, что основные два его компонента, характерные для рассматриваемых условий, имеют разные латентные периоды. Один компонент (чувство тяжести в животе и тошнота) по српвнению с другим (чувством тяжести в голове, головная боль) возникает при меньшей кумуляции эффекта (гравитоинерционных стресс-стимулов, появляющихся при каждом движении субъекта в условиях вращения). В ходе адаптации исчезает первоначально первый из указанных компонентов дискомфорта, который быстро снижал подвижность испытуемого, препятствуя тем появлению второго компонента. Исчезновение в результате адаптации к стресс-фактору первого компонента (при отсутствии второго) позволяло испытуемому увеличить объем движений. Их стрессогенный эффект в условиях вращения накапливался. Возникал второй компопснт дискомфорта. Появление чувства тяжести в голове и головной боли (уже при отсутствии тошноты) вторично снижало поведенческую активность субъекта. Возникновение феномена «двух волн» позволяет предположить раздельное адаптировапие функциональных систем, реализующих описанные выше компоненты дискомфорта. Такого рода феномен, возникающий вследствие поэтапного и несинхронного подключения механизмов адаптации, имеет место при различных длительно действующих стрессорах.

Как сказывается на физической работоспособности снижение эмоционально-двигательной активности при стрессе? Время выполнения испытуемым Ко-вым физической работы со стандартным объемом движений резко увеличивалось в первые двое суток вращения (как и у многих испытуемых в аналогичных условиях), именно в это время у него максимально проявились апатия и чувство мышечной слабости. Последняя была вполне реальной, о чем свидетельствуют показатели динамометрии. В ходе развития стресса по мере адаптации картина изменилась. На третьи-четвертые сутки вращения время выполнения стандартных рабочих операций не отличалось от исходного уровня. Однако при этом Увеличилось максимальное усилие/на которое был способен испытуемый. И вместе с тем, казалось бы, парадоксально, у него сохранялось чувство мышечной слабости. Вероятно, возрастает. А. Китаев-Смын 65

line мышечной силы испытуемого - это, во-первых, эффект мобилизации «глубоких» адаптационных pe3epnoBj т. е. перестройки адаптационных систем. В пользу такого предположения говорит некоторое сходство кривых изменения мышечной силы и содержания катсхоламинов в крови у испытуемого Ко-ва (рис. 16). Во-вторых, увеличение мышечной силы могло быть реакцией на чувство слабости нри выполнении физических усилий, т. е. результатом психологической установки на преодоление первоначально реальной, а затем мнимой мышечной слабости. Феномен мнимой слабости - неосознаваемый регулятор поведенческой активности при стрессе. При отсутствии осозпанной субъектом необходимости активных действий ощущение слабости побуждает его к пассивности. Напротив, при эффективной мотивации к деятельности чувство слабости может побуждать субъекта к дополнительным волевым усилиям (не только для выполнения заданного действия, но и для преодоления чувства слабости), которые способствовали росту мышечной силы выше исходного уровня.

Достигнутая к пятым суткам адаптированпость организма к продолжающему действовать стресс-фактору неустойчива и может быть разрушена даже небольшой дополнительной стрессо-генной нагрузкой. Двухчасовая остановка на четвертые сутки вращения (по техническим причинам), явившись дополнительным стрессором, ухудшила самочувствие Ко-ва, увеличила показатели дистресса. (Во время остановки испытуемый сидел неподвижно с закрытыми глазами, чтобы уменьшить стрессогенный эффект реадаптации к условиям без вращения).

Координация движений во время вращения имела ряд специфических особенностей. На рис. 7 видно, например, что уменьшение скорости ходьбы по десятиметровому бруску шириной 4 см в первый день вращения сопровождалось увеличением раскачиваний при ходьбе как следствие дискоордннации движений. Напротив, вторичное увеличение числа качаний при выполнении этого теста на 7-10-е сутки вращения свидетельствовало об активном балансировании испытуемого с целью сохранить равновесие при иа~ меренном увеличении скорости ходьбы. Быстрым выполнением этого теста испытуемый хотел продемонстрировать возрастающий уровень своей адаптированное™ к стрессогенным условиям. Многократные инверсии в ходе эксперимента соотношения числа колебаний вправо и влево при выполнении Ко-вым теста с ходьбой говорят о сложпой трансформации домипантности в билатеральной системе организации движений.

Итак, начало пребывания испытуемого Ко-ва во вращающемся стенде-квартире было ознаменовано увеличением его эмоционально-двигательной активности. Одпако это увеличение очепь скор"

сменилось нарастанием противоположных явлений: мышечной слабостью, апатией и другими проявлениями пассивного эмоционально-двигательного реагирования на стрессор.

Выше мы рассмотрели пассивное реагирование нри стрессе, возникавшее с самого начала экстремального воздействия. Его можно назвать первичным. Пассивное реагирование, сменяющее имевшуюся до пего стрессогенпую активизацию поведения, как это было в эксперименте с Ко-вым,- вторичное. Первичное и вторичное уменьшения поведенческой (эмоционально-двигательной) активности при стрессе сходны в своих проявлениях. Первичное пассивное реагирование возникло у субъекта при поступлении к нему информации о предстоящем или текущем экстремальном событии, субъективно расцениваемом как невозможное (невероятное, непонятное). В отличие от этого вторичное пассивное реагирование возникает при трансформации в перцептивно-когнитивной сфере субъекта неосознаваемого представления о возможности (вероятности, поиятиости) одиночного кратковременного экстремального воздействия в представлении о «невозможности» такого воздействия при его многократных повторениях или при его чрезмерной длительности. В случае, когда пассивное реагирование, возникнув в начале действия стрессогеипого фактора, сохраняется при длительном его действии, нет реальной возможности дифференцировать первичное и вторичное пассивное реагирование (рис. 8).

Итак, пассивное реагирование при достаточной продолжительности и силе стрессора возникает практически у всех людей, т. е. и у тех, кто пытался активно «удалять» кратковременный стрессор, и у тех, что пассивно «пережидал» его. Однако вторичное пассивное реагирование не есть некое универсальное проявление человека при длительном стрессе. Оно может охватить одни физиологические и психологические процессы, не затрагивая других. Например, мышечная слабость, сочетаясь с чувством депрессии и с утратой мотивирующих влияний со сторопы тех или иных факторов, может понизить работоспособность. При этом могут снижаться частота сердечных сокращений, дыхания, величина артериального давления 11581. Однако человек может преодолевать мышечную слабость при стрессе, сохранять и даже повышать свою работоспособность путем сознательного усиления волевых импульсов, за счет не полностью осознаваемой эмоциональной самоактивизации, возрастания склонности к юмору, к шутливому отношению к трудностям, порожденным экстремальностью ситуации. В таком случае субъект как бы отрицает негативное значение этих трудностей и тем реально уменьшает их интенсивность

3* 67

Рис. 8. Схема развития эмоционально-поведенческого субсиндрома стресса

Возникает вопрос: как проявится при стрессе склонность либо к активному, либо к пассивному поведению в случае жесткой регламентации поведения? Частично на этот вопрос отвечает яро-веденное нами исследование состояния летчиков при создании в полете во время реального захода на посадку аварийной ситуации* требующей немедленного выполнения строго определенных операций по ее устранению [134]. У одних летчиков было отмечено резкое увеличение частоты пульса и объема дыхания только во время устранения аварии, т. е. на период 15-20 секунд. У ДРУгИХ во время ее устранения эти показатели состояния практически но изменялась, но сразу после ликвидации опасности частота пульса

и объем дыхания увеличивались на 3-5 минут. Было отмечено, что во время ликвидации критической ситуации все летчики переставали отвечать на вопросы экспериментатора, что они делали согласно полетному заданию до ее возникновения. Дополнительное обследование летчиков при кратковременной невесомости показало, что в числе первых были активно реагировавшие на исчезновение силы тяжести, в числе вторых - пассивно реагировавшие. Приведенные данные указывают на характер связи между формой поведенческой активности при кратковременном стрессе и формой вегетативного ее «обеспечения». Следует заметить, что исчезновение речевой активности летчиков при описанной выше аварии говорит об исключительной сосредоточенности их внимания на выполнении внезапно возникшей важной задачи, а не об их пассивности.

Активность или пассивность?

Еще Гиппократ отмечал, что при душевном возбуждении и расстройстве одни люди склонны к маниакальному, другие - к депрессивному поведению. Дифференциация индивидуальных различий подобного рода соответствует широко распространенной па Востоке концепции о двух началах - «ян» и «инь». Первое реализуется в активности поведения, силе характера, а при своей чрезмерности - в ярости, безудержности; второе реализуется в нежности, пассивности, а при чрезмерпости своих проявлений - в депрсссивности 19, 244, 457, 516]. Подобное дихотомическое разделение индивидуальных различий поведения, в частности при стрессе, можно найти у многих авторов - древних и современных.

Активность, пассивность поведепия при стрессе предопределяются сочетанием внутренних и внешних факторов. К первым относится врожденная предрасположенность человека к активному или пассивному поведению в критических ситуациях, а также имеющийся опыт столкновения с такими ситуациями. Опыт активного «овладения» ими повышает вероятность активного реагирования, прецеденты пассивного реагирования делают более вероятным пассивное поведение в сходных ситуациях. Надежность прогноза деятельности человека в критических условиях возрастает с приближением моделируемого уровня экстремальности ситуации к натурному ее уровню. Поэтому все чаще используется воспроизведение тренировочно-тестирующих аварийных ситуаций в процессе реальной деятельности человека-оператора 1213 и ДР-1- Вероятность возникновения в экстремальных ситуациях активного либо пассивного поведения не коррелирует с показателями типов высшей нервной деятельности или личностными пока-

вателями, определяемыми в неэкстремальных условиях или при моделировании этих условий в лабораторном эксперименте [194 231].

Внешним фактором, определяющим активность адаптивного поведения субъекта, являются экстремальность воздействия на него внешней среды, отраженная в перцептивно-когнитивных системах субъекта. Не следует забывать, что восприятие и анализ сигнальной сущности внешних воздействий зависят от субъективных (как осознаваемых, так и не осознаваемых субъектом) психологических установок.

Из чего складывается экстремальность стрессора, т. е. каковы стрессообразующие факторы? Различные авторы обращали внимание на разные характеристики стрессоров [108, 241, 242, 253, 281]. При анализе стрессоров для правильного прогнозирования спектра их действий надо учитывать совокупность характеризующих их специфических и неспедифических факторов. Основные факторы, от которых зависит экстремальность стрессоров, следующие: 1) субъективная оценка опасности стрессора для целостности субъекта (физической целостности, целостности социального статуса, «целостности исполнения его желаний» и т. п.); 2) субъективная чувствительность к стрессору, т. е. степень субъективной определенности, значимости стрессора для субъекта; 3) степень неожиданности стрессора. Неожиданной для субъекта может оказаться сила действия стрессора и чувствительность к нему субъекта; 4) близость действия стрессора к крайним точкам субъективной шкалы «приятно - неприятно». 5) Продолжительность действия стрессора ори сохраняющейся его субъективной значимости (чувствительности субъекта к нему). Экстремальность обусловлена неопределенностью продолжительности сроков действия стрессора либо неожиданным его продлением.

Зависимость степени активизации эмоционально-двигательного реагирования человека от субъективной структуры средЫ-т. е. от ее субъективной вероятности, определенности, «вогмоЯ ности» и т. п., позволяет «управлять» активностью его действии при стрессе, оптимизируя его деятельность путем моделирования тех или иных элементов среды [31, 277 и др.].

Чем более субъективно значимо событие (например, за счет осознапия его опасности) и чем более определенным оно является для субъекта (например, за счет интенсивности воздействия), тем больше вклад этого воздействия в актуализацию программы активного поведения. Возможны ситуации, когда воздействие (сиг-пал) достаточно интенсивно, но на основе его субъектом не могут прогнозироваться (осознанно или неосознанно) какие-либо возможные события, поскольку сложившаяся ситуация оказывает-

ся невозможной (невероятной) с позиции фило- и онтогенетического опыта субъекта. В этом случае у него нет адекватных этому событию «программ» поведения. При этом активность поведения, имевшаяся до начала действия стрессора, снижается, т. е. поведение актуализируется в виде пассивного пережидания «невозможной» ситуация. Могут возникать либо пассивная расслабленность, либо пассивная напряженность. Они длятся до тех пор, пока такая ситуация закончится либо накопится информация относительно действующего фактора, позволяющая перейти к активному реагированию на этот фактор. Пассивное реагирование может длиться вплоть до гибели организма. Как указывалось выше, с возрастанием интенсивности действия стрессора проявления стресса первоначально возрастают, затем начинают снижаться (см. рис. 3). График этого изменения напоминает перевернутую букву «у» (закон Йеркса-Додеона). Задают вопрос - каков процент людей, склонных к активным, н людей, склонных к пассивным реакциям при стрессе. Этот вопрос не правомерен, так как проявление той или иной формы адаптационной эмоционально-двигательной активности определяется совокупным сочетанием индивидуальной предрасположенности субъекта к активному либо к пассивному реагированию (действию) и реализующей эту предрасположенность экстремальностью стрессора, которая опять же субъективно осознанно или бессознательно оценивается реагирующим на нее индивидом. Оказываются слитыми воедипо внутренний человеческий фактор с компонентами врожденного и приобретенного, осозпаваемого и неосознаваемого, индивидуального и коллективного и внешний фактор, реальный, хотя и субъективно воспринимаемый,- экстремальность среды. На рис. 9 представлено изменение распределения числа испытуемых активно, пассивно и «исходно» (на исходном уровне) реагирующих при увеличении экстремальности стрессора. Использовались увеличение интенсивности акустического воздействия (по данным исследований, проведенных совместно с Ю. М. Забродиным), скорости либо продолжительности вращения испытуемых (по данным исследований, проведенных совместно с Р. Р. Галле и др. [129, 130]). Сначала с ростом экстремальности растет процент людей, активно реагирующих на стрессор; меньше возрастает процент людей с пассивным реагированием. В диапазоне больших величин экстремальности возрастает процент людей, реагирующих пассивно, за счет уменьшения процента лиц, активно реагирующих, и за счет дальнейшего уменьшения процепта людей, сохраняющих исходный уровень реагирования. Полученный график может быть использован как эталонный для сравнительной оценки величины стрессогенного эффекта различных стрессоров, несопоставимых

Рнс. 9. Эталонный график для опрв, деления «обобщенной» субъектнппой экстремальности разных стрессоров для одной большой группы («попу, ляции») людей пли одного стрессора для разных больших групп («попу.

лядий») людей Р - число людей в составе большой группы «популяции» (в %); ИР - «исходно реагирующие», ЛР - активно реагирую, щие, ПР - пассивно реагирующие при разных уровнях субъективной экстремальности (Э). 1 - эмоционально-двигательная, г - социально-психологическая активность

каким-либо другим способом. Пример определения с помощью такого «эталона» субъективной экстремальности гравитационного стрессора (невесомости) для двух групп людей - с профессиональным летным опытом и без него - приведен ниже (см. с. 87).

Следует заметить, что эмоционально-двигательная поведенческая пассивность, охватывающая практически всю популяцию, при увеличении экстремальности стрессора за счет его продолжающегося длительного действия может сменяться активизацией поведения части популяции. Члепы популяции могут осозпавать или не осознавать мотивы ее. Такая активизация поведения при длительном стрессе может быть двух типов. Во-первых, за счет усиления волевых импульсов - это как бы спонтанные порывы к тем или иным действиям по типу: «хочу - через не могу», либо результат осознанных волевых усилий: «надо - через пе могу». Во-вторых, за счет внутренних побуждений к общению, которые могут усиливаться при длительном стрессе, будучи предпосылкой для активизации социально-психологической активности "субъекта.

Какое, активное или пассивное, реагирование более целесообразно в экстремальной ситуации? Достаточно сильное неблагоприятное воздействие невозможно долго выдерживать - наступит истощение адаптационных резервов. Если такое воздействие весьма продолжительно, его не переждешь. Более рационально активными действиями устранить экстремальный фактор за короткий срок. Если для этого нет эффективного способа, остается пережидать в надежде, что хватит сил (глубоких адаптационных резервов) перетерпеть, пока неблагоприятный фактор либо сам исчезнет, либо станет ясно, как активно устранить* его (пока накопится информация, достаточная для принятия решения о способе активпого удаления стрессора). Итак, при сильных стрессо-

pax более целесообразно активное защитное реагирование (действие, поведение, деятельность). Пассивная тактика более целесообразна в ситуации, экстремальность которойЈсоздается длительностью стрессора, а не силой огодействия. Многочисленные данные свидетельствуют о том, что в одних и тех же экстремальных условиях у одних людей актуализируется активная, у других пассивная защита против стрессора. В рамках популяции дихотомическую полярпость индивидуальных различий активности поведения (активность- пассивность) можно рассматривать как защитный, полезный фактор, противостоящий неконтролируемым внешним опасностям и способствующий сохранению генофонда.

Что можно сказать о ценности активности и пассивности при стрессе для отдельного индивида? Критерий пользы - успешность предотвращения, устранения неблагоприятного для индивида фактора и эффективность овладения благоприятным. Неопределенность будущего делает в перспективе полезными в текущий момент оба адаптационно-защитных состояния. В настоящем полезна ширина фронта защиты. Будущее покажет субъекту, на каком участке этого фронта действительно полезна активность. Однако к рамках «момента времени» индивида (П. Бэр) для него более целесообразно активное реагирование. Построенное на концепте определенности, как бы понятпости текущей ситуации, оно направлено на овладение этой ситуацией и является для субъекта источником благоприятных сигналов о его потеициальпой успешности в овладении стрессором. Пассивное реагирование на стрессор не создает такой обратной информации к субъекту. Более того, оно всегда протекает на фоне негативных эмоций, т. е. на фоне «сигналов к себе» о неблагополучии, побуждающих субъекта к поискам неизвестного выхода из стрессогенной ситуации (по принципу «кнута»). Негативная эмоция, неблагоприятная в рамках «момента времени», целесообразна как «сигнал к себе», как напоминание о нежелательности по какой-то причине текущей ситуации и о неотложной необходимости выхода из этой ситуации и смены имеющегося состояния.

Неблагоприятными для субъекта могут стать и чрезмерно активная, и чрезмерно пассивная эмоционально-поведенческие стрессовые реакции, не способствующие или даже мешающие удалению стрессора. Ведущий принцип купирования гиперактивного и гиперпассивного поведения при стрессе - изменение вероятностной характеристики среды. При стрессовой гиперпассивности надо сделать, чтобы субъекту как бы «стало все ясно», т. е. чтобы исчез концепт невозможности, безысходности текущей ситуации и собственной беспомощности. При стрессовой гиперактивности возможны два корригирующих приема: 1) исправить, изменить

кажущуюся верной ложную понятность ситуации, создав концепт стрессогешюй ситуации, генерирующий эффективную адаптационно-защитную активность; 2) сделать ситуацию абсолютно «непонятной», «невозможной» для субъекта, тем ввести его в пассивное состояние.

Феномен «активной гуманизации»

Важную роль в направленности и интенсивности развития стресса играет представление субъекта о возможности своего влияния на экстремальный фактор, о том, может ли он участвовать в управлении стрессогенпым воздействием [92, 394 и др.]. Советской инженерной психологией провозглашена концепция антропоцентризма как основное методологическое положение при разработке систем «человек-машина» [183, 184 и др.]. Отвергнут подход к человеку-оператору как к придатку машины, который должен подстраиваться к ее технологии. Системы «человек-машина», функционирующие с учетом приоритета человека, оказываются в конечном итоге надежнее и эффективнее, чем без учета \ этого принципа. «Активный оператор» испытывает меньший стресс по сравнению с пассивным наблюдателем. Люди, находящиеся в условиях скученности, но верящие, что они в любой момент могут покинуть помещение, испытывают меньший стресс, чем те, кто не имеет права его покинуть [350].

Проблема «активного оператора» более сложна, чем это кажется на первый взгляд. Проиллюстрируем это положение следующим примером. Б экспериментах. Гласса и Сингера [394] при взрывном акустическом стрессоре, когда оп был неожиданный и неуправляемый, не было никаких ухудшений в деятельности у человека-оператора, на которого этот стрессор действовал при решении простых задач вопреки тому, что можно было ожидать. При решении сложной, более того, неразрешимой задачи (прослеживание невозможных фигур) переносимость шума и продуктивность во время его действия оказывались меньшими [394].

По нашему мнению, при решении простой задачи у субъекта потенцировалось представление о своих «резервах» в разрешении проблемной ситуации, т. е. создавалась психологическая установка на возможность активного стрессового реагирования. При этом шумовой стрессор, хотя субъект не мог им управлять, не лишал субъекта концепта собственной активности. Во второй серии неразрешимость предъявлявшихся субъекту задач (как всякая не" разрешимая, непонятная экстремальная ситуация) вовлекла ег0 в пассивное стрессовое состояние, которое усугублялось вместе с его неблагоприятными проявлениями неожиданным и нсупРаВ"

ляемым взрывным шумом. Происходила «суммация» концептов безвыходности при решении задач и беспомощности перед стрессором. Совместное действие этих факторов, провоцирующих пассивное стрессовое реагирование, оказывало отчетливое отрицательное влияние на эффективность работы.

Принцип «активного оператора» может быть реализован не только в ситуации, когда человек может управлять действующими на него факторами или орудием защиты, орудием преодоления этих факторов [92], не только, когда чувство или осознание своих потенциальных возможностей сохраняет у субъекта статус «активного овладевателя» средой [394]. Субъект может быть «активным восвривимателем самого себя», даже если ему приходится воспринимать тяжелейшее самочувствие, боль, крайний дискомфорт, свою беспомощность и др. Эти факторы, как правило, являются «генераторами» пассивного стрессового поведения, проявляющегося в видо разных форм «ухода» из-под стрессорного давления. Как известно, крайними формами этого «ухода» являются уход в беспамятство, обморочное состояние, в дереализацию, психотические состояния. «Активными воспринимателями» своего состояния оказывались во время наших исследований кинетоза [123, 130 и др.] те испытуемые, которые по роду своей деятельности были крайне заинтересованы в открытиях новых проявлений, новых механизмов этого дистрессового состояния [123, 130 и др.]. Даже при, казалось бы, крайнем ухудшении их самочувствия (многократная рвота, сильная головная боль, чувство разбитости и слабости во всем теле и т. п.) они сохраняли чувство активного исследовательского интереса ко всем новым формам ухудшения собственного состояния. Эта форма психической активности способствовала сохранению положительного психологического климата в группе таких испытателей, их сплоченности, самоотверженности и т. п. Оказалось, что участники таких многосуточиых экспериментов, как правило, долгое время после их окончания сохраняют взаимное дружеское отношение («друг познается в беде»). В воспоминаниях дистрессового собственного состояния у таких испытуемых абсолютно преобладала эмоционально положительная окраска.

Все три указанных феномена активного отношения к факторам среды (внешней и внутренней) можно рассматривать как разные грани метафеномена «активной гуманизации» человека (коллектива, социума).

Известно много подтверждений того, что реализация человеком его потенциальной активности (биологической, психологической и т. д.) оптимизирует его жизнедеятельность, увеличивает его жизнеспособность. Особое значение имеет активное проявле-

ние гражданственности человека, его высоких нравственных устремлений. «Ничто так не возвышает личность, как активная жизненная позиция, сознательное отношение к общественному долгу, когда единство слова и дела становятся повседневной нормой поведения. Выработать такую позицию - задача нравственного воспитания» [7, с. 77].

2.2

ЭМОЦИИ И ПОВЕДЕНИЕ ЛЮДЕЙ

ПРИ КРАТКОВРЕМЕННОМ ГРАВИТАЦИОННОМ СТРЕССЕ

О классификации реакций в невесомости

Большое разнообразие реакций, возникающих у людей в невесомости, отмечали различные исследователи. В первых же экспериментах при кратковременной невесомости в авиационных полетах были выделены сенсорные, двигательные, эмоциональные и вегетативные реакции. Значительные индивидуальные различия формы, выраженности и динамики реакций в невесомости делают сложной и неоднозначной проблему классификации людей по их реакциям в этих условиях. Предполагались различные способы такой классификации: 1) в зависимости от выраженности ухудшения общего состояния и работоспособности в этих условиях - прагматический подход [114, 291, 390 и др.]; 2) на основании анализа реакций различных функциональных систем организма - функциопально-физиологический подход [110, 123,152, 390 и др.]; 3) по данным самонаблюдения за характером пространственных представлений, пространственных иллюзий - иптраспективный подход [123, 126]; 4) по результатам наблюдения за поведенческими, эмоционально-двигательными реакциями людей в невесомости - экстраскопический подход [114, 118 и др.].

Особенностью первого из этих подходов является то, что ов исходит из критериев полезности изменений характеристик человека как субъекта деятельности. При этом внимание исследователя направлено на: а) дихотомическое разделение реакций в невесомости на улучшающие (положительные) и ухудшающие (отрицательные) работоспособность человека; б) использование шкалы интенсивности (выраженности) этих реакций.

При использовании второго, третьего и четвертого способов - классификация основывалась на анализе тех или иных наиболее значимых или заметных для наблюдателя изменений характеристик человека - объекта наблюдения, которые и оказывались положенными в основу классификации. При этом второй способ

опусматривал ограничение классифицируемых данных в или "Lo-физиологическом диапазоне.

Следует отметить, что интраснективный подход классифика-ии т. е. подход с позиции наблюдателя, анализирующего себя как'элемент классифицируемого множества, выявляет внутреннюю, скрытую от внешнего наблюдателя структуру (систему) совокупности объектов наблюдения. Экстраскопический подход, т е. подход с позиции внешнего наблюдателя, выявляет структуру (систему) событий, в какой-то степени недоступную для анализа при иптраспективной форме наблюдения. Функционально-физиологический подход осуществляется при сочетанпом использовании как наблюдателей испытуемого - субъекта интраскопи-ческого наблюдения, а также внешнего наблюдателя.

Забегая вперед, можно сказать, что при втором, третьем и четвертом способах классификации, несмотря на совершенно разные признаки, положенные в ее основу, было обнаружено дихотомическое разделение обследованного контингента, причем полярные группы при разных классификациях составляли в подавляющем большинстве одни и те же люди. С одной стороны, сходство состава полярных групп при разных классификациях указывает на общность интегративных механизмов систем, регулирующих различные функциональные системы. С другой стороны, определенные различия в разделениях исследуемого множества людей согласно разным классификациям позволяет более полно выявить характер взаимодействия различных функциональных систем организма.

Ниже мы изложим результаты исследования поведения людей в режимах кратковременной невесомости, используя экстраскопический подход при классификации их поведения в этих условиях. Отметим также основные различия в результатах различных способов классификации полученного массива данных.

Поведенческие реакции людей при кратковременной невесомости

Р®я«имах кратковременной невесомости нами были обследовал* чедовек (рис. 10). Из них 215 не имели летного опыта и i пРедставителями нелетных профессий. Все эти люди на-сом лись нами во время первого в их жизни состояния неве-210 ТИ' а также ПРИ повторных пребываниях в этих условиях. полетвЛ-°ВеК И3 числа обследованных участвовали в авиационных noRMm!L5.nH паРашютных прыжках многократно испытывали и понижение (вплоть до невесомости) силы тяжести,

Рис. 10. Частота проявлении (и %) и выраженность активных (о), пассивных (б) и меняющихся {в) эмоционально-двигательных реакций в первом полете при кратковременной невесомости у 215 испытуемых боа значительного летного опыта (А) и у 220 испытуемых со значительным

летным опытом (Б) Реакции не выражены (I), слабо выражены - II, выражены - III, сильно выражены - IV

однако большинство из них (196 человек) могли свободно Оа" рить в этих условиях впервые.

При анализе поведенческих реакций, возникающих в режима* невесомости, у людей, не имеющих летного опыта и впервые оказавшихся в этих условиях, были выделены два полярных типа реагирования; у одних испытуемых - усиление, у других - ос„" лабление двигательной активности. Кроме того, у ряда люде0 интенсивность движений в невесомости практически не измен*1" лась; наконец, у отдельных испытуемых на протяжении первого режима невесомости вслед за кратковременным увеличением интенсивность движений резко уменьшалась. Рассмотрим подробное выделенные четыре группы испытуемых.

Первая группа. У 44 человек с исчезновением Действия силы тяжести, как правило, после кратковременной (0,5-1,5 секунды), эмоционально не окрашенной пространственной дезориентации воэ растала эмоционально-двигательная активность. Прослежены две фазы в динамике ее развития. Первая фаза характеризовалась возникновением непроизвольных двигательных реакций на фопе чувства испуга и представления о падении. Вторая фаза, на 3-5-й секундах режима невесомости сменявшая первую, также отличалась активизацией эмоционально-двигательных реакций. Это Пыли экстатические эмоциональные переживания (радость, эйфория). Таким образом, реакции первой группы испытуемых и в первой, и во вторых фазах характеризовались активизацией эмоционально-двигательных реакций (АР). Рассмотрим подробнее эти реакции.

Двигательная активность' 44 человек, составивших первую группу, в первые секунды невесомости была непроизвольной, рефлекторной. Люди взмахивали руками, хватались за окружающие предметы или сильнее сжимали те, за которые держались. В структуре этих движений, защитных в ситуации падения, можно было выделить «лифтные», «хватательные» реакции и реакции «поиска опоры».

Важной особенностью испытуемых первой группы было то, что у 39 из них после кратковременной эмоционально неокрашенной пространственной дезориентации, имевшей место при уменьшении силы тяжести до 0, возникало выраженное в той или иной степени чувство страха. Это ощущение испытуемых было связано с появлявшимся в этот момент представлением о падении «впил», проваливании.

Дапные наблюдения, киносъемки и опроса испытуемых показали, что, за редким исключением (см. ниже), чем более стремительным казалось падепие, тем сильнее было чувство страха и тем более интенсивными были движения испытуемых. Чувство медленного опускания сопровождалось однократным подниманием рук или усилением сжатия кистей рук, если человек держался за что-либо перед началом невесомости.

Представление о падении «вниз» сохранялось, как правило, на протяжении первых 3-5 секунд режима невесомости, после чего оно резко исчезало, сменялось представлением о стабильности окружающего пространства, т. е. наступала вторая фаза реагирования. В редких случаях чувство падения сохранялось Дольше, подчас на протяжении всего режима невесомости. У 5 человек при этом возникали чувство ужаса и полная дезориентации в пространстве и времени, потеря контакта с окружающими людьми.

7!)

Из протокола наблюдения за одним из них, испытуемым Е,-«Во время полета до наступления невесомости сидел, беседуя с врачом. С первых секунд невесомости появилось двигательное возбуждение, сопровождающееся лифтными и хватательными реакциями, непроизвольным нечленораздельным криком и выражением ужаса на лице (брови подняты, глаза расширены, рот открыт, нижняя челюсть опущена). Схватившись за какой-либо предмет, испытуемый не мог удержать его, так как руки продолжали непрерывно взмахивать. Эти реакции наблюдались на протяжении всего первого режима невесомости - 28 секунд. Вступить с испытуемым в словесный контакт при этом не удавалось. Об этих своих реакциях испытуемый сразу после окончания режима невесомости ничего не мог вспомнить. При просмотре после полета кинофильма, в котором было заснято его поведение в не-! весомости, он был крайне удивлен увиденным». Из отчета испытуемого Е.: «Я не понял, что наступило состояние невесомости. У меня внезапно возникло ощущение стремительного падения вниз, в черную бездну. Мне казалось, что все кругом рушится, разлетается. Меня охватило чувство ужаса, и я не понимал, что вокруг меня происходит».

В отдельных случаях при ярком представлении о падении, сопровождавшемся чувством ужаса, имело место нарушение зрительного восприятия: испытуемые сообщали, что они перестали «видеть и понимать, что происходит вокруг». Согласно данным киносъемки, у них возникали в невесомости мимические реакции, характерные для сильного испуга, закрывания глаз при этом не было.

Как правило, на третьей-пятой секундах режима невесомости у испытуемых этой группы первая фаза сменялась второй фазой. Чувство страха сменялось положительным эмоциональным переживанием (радости, счастья, экстаза), которое испытуемые характеризовали как очень приятное, радостное. Часто это чувство связывалось с отсутствием веса тела: «Удивительно приятное освобождение от тяжести тела» (из отчета испытуемого Р.)> «невозможно передать радость свободного парения» (из отчета испытуемого Д.). Б ряде случаев положительные переживаний связывались с необычными «сверхвозможностями», открывающимися при отсутствии силы тяжести, при этом испытуемые переживали радостное чувство, которое оценивалось ими позднее как неа' декватное. «Было удивительно, что я могу свободно, ничего яе касаясь, проплыть вдоль салона самолета. Казалось, что обладаю и еще какими-то непонятными способностями; казалось, вот ойО свершилось, и я могу все; могу сделать что-то большое и замечательное. И от этого радость прямо переполняла меня, очень при'

ятио-' С исчезновением невесомости это чувство как-то скомкалось и прошло. Сейчас, после полета, это кажется странным, но вспоминать приятно» (из отчета испытуемого П.). Следует заметить, что часто после исчезновения чувства страха имела место ретроградная амнезия этого периода эксперимента. Воспоминания о нем становились более отчетливыми после окончания режима невесомости, когда наступило как бы «протрезвление». Однако часто испытуемые с удивлением просматривали результаты киносъемки в невесомости своего поведения и мимики: «Я помню, что все было необычно, но чтобы я так себя вел!.. Трудно представить!» (из отчета испытуемого П.).

Во второй фазе реагирования на невесомость, в состоянии эйфории, способность к адекватной оценке окружающего и самоконтролю у испытуемых первой группы была понижена, хотя случаев полной потери контакта с окружающим (как во время первой фазы) не было замечено [1321.

Вторая группа. У испытуемых второй группы (127 человек) в невесомости после краткосрочной (0,5-1,5 секунды) пространственной дезориентации снижалась двигательная активность, люди как бы замирали при ощущении (как они сообщали потом) общей скованности, т. е. имело место пассивное эмоционально-двигательное реагирование (ПР).

Характерным для второй группы было ощущение тяги «вверх». На основе этого ощущения имели место в основном два представления пространства: представление о полете самолета и перевернутом положении - «иллюзия переворачивания» (чаще у испытуемых, обладавших профессиональными знаниями о структуре авиационного полета) и представление, о подъеме вверх вместе с самолетом (преимущественно у представителей нелетних профессий).

«Иллюзия переворачивания» возникала не только у людей, вошедших во вторую группу. Она проявлялась в нескольких разновидностях: 89 человек сообщили, что в невесомости они почувствовали себя висящими вниз головой, 22 человека - запрокинутыми назад, 15 - наклоненными вперед и 6 - лежащими на боку.

Следует отметить, что у каждого человека в последующих режимах невесомости, как правило, повторно возникала характерная для него пространственная иллюзия вне зависимости от того, в каком положении относительно вектора силы тяжести данный человек находился перед наступлением невесомости. Следовательно, эти иллюзорные представления в основном не были ни результатом прилива крови в ту часть тела, которая до исчезновения силы тяжести была «верхней», ни «противообразом» того кратковремен-

пого положения «на спине», или «па боку», или «на Животе», которое предшествовало невесомости.

Подобные иллюзии сохранялись не менее чем до седьмой секунды режима невесомости, примем часто до конца режима (28- 30 секунд). Они сопровождались слабо выраженной монотонной отрицательной эмоциональной реакцией, характерным для которой было то, что испытуемые с трудом находили слова для ее описания и ограничивались, даже при общей многословности, лишь замечаниями: «как-то неприятно», «ощущение какой-то неловкости». Мы располагаем очень немногими развернутыми описаниями их эмоциональных переживаний.

Из отчета опытного планериста, ишкенера М.: «В первые се» кунды певесомости почувствовал, что самолет перевернулся и летит в перевернутом положении, а я завис в самолете вниз головой. Посмотрел в иллюминатор, увидел горизонт Земли, убедился в ложности своего ощущения. Через 5-10 секунд иллюзия исчезла. При наличии иллюзии и досле ее исчезновения весь период невесомости испытывал неприятное, трудно характеризуемое ощущение неестественности и беспомощности. Мне казалось, что изменилась не только обстановка в самолете, но и что-то во мне самом. Чтобы избавиться от этого неприятного ощущения, пробовал в невесомости писать, дотягивался руками до различных предметов. Все это выполнял без особых затруднений. Тем не менее это чувство раздражающей беспомощности не проходило». Из"ответа инженера Ф.: «В невесомости почувствовал, что поднимаюсь вверх. И какое-то странное ощущение. Никогда ничего подобного не испытывал. Отчетливо помню это ощущение и думаю, с чем его сравнить, и пе могу это сделать. Пожалуй, неприятное, какое-то «темное» ощущение».

Следует заметить также, что ряд испытуемых связывали иллюзию перевернутого положения в невесомости с чувством прилива крови к голове, к лицу, которое реальпо имело место в связи с перераспределением крови в сосудистом русле после исчезновения действия силы тяжести.

Некоторые из числа испытуемых, внимание которых было привлечено в начале действия невесомости ощущениями внутри их тела, связывали их не с приливом крови к голове, а с перемещением «какой-то массы» (йен. Ш.), «чего-то тяжелого» (исп. И-/-Испытуемый Р. сообщил после полета: «В невесомости все мои внутренности поднялись вверх, возникло ощущение, что даелуд0 прошел через горло и разместился в голове, сделав ее очень тяж лой». У этой группы лиц в отличие от вошедших в первую группу образ стрессогенного изменения пространственной среды лок

лизовался не во внешнем, а во внутреннем пространстве, т. е. внутри их тела.

Важным явилось то, что при повторении кратковременной невесомости в одном полете у испытуемых второй группы развивались выраженные в той или иной степени симптомы кинетоза («болезни укачивания»). Характерными его проявлениями в полетах были: тяжесть в области желудка, тошнота, рвота, повышение елкшо- и потовыделения, общая слабость и г. д. В отдельных случаях рвота возникала уже в первом режиме невесомости, что являлось плохим прогностическим признаком в плане прогрес-сирования выраженности проявления кинетоза. У двух испытуемых при крайне тяжелой форме течения кинетоза в полете в режимах невесомости возникали профузное потовыделение, неукротимая рвота, непроизвольное мочевыделение и дефекация. К концу полета, который был прекращен раньше намеченного срока, у mix наблюдалось резкоо снижение частоты сердечных сокращений и величины артериального давления. Чувство слабости, подавленности сохранялось у этих испытуемых в течение нескольких суток после нолета.

В третью группу (29 человек) были отнесены лица, у которых двигательная активность и представления о стабильности пространственной среды в невесомости не изменялись. Подчас они замечали исчезновение действия силы тяжести только по плавающим в воздухе предметам, но необычной легкости тела и т. п. Эмоциональное реагирование и поведение этих людей были адекватными необычной обстановке, возникающей в самолете при невесомости. В случае занятости в полете рабочей деятельностью, тем более при фиксации в кресле привязными ремнями, они могли не заметить невесомости и не реагировать на нее. Эту группу испытуемых можно рассматривать как промежуточную по сравнению с группами, отличавшимися повышением (первая группа) или снижением (вторая группа) двигательной активности в режимах невесомости.

В четвертую группу были отнесены испытуемые (15 человек), У которых с наступлением невесомости возникало характерное для лиц, причисленных к первой группе, двигательное возбуждение и представление о падении, сопровождающееся чувством страха. Спустя 5-7 секунд после исчезновения действия силы тяжести эти явления исчезали, сменяясь двигательной заторможенностью, ощущением тяги «вверх» и прочими ощущениями, характерными Для представителей второй группы. При повторении режимов пе-весомости у испытуемых четвертой группы возникали выраженные проявления кинетоза. Таким образом, у людей, составивших четвертую группу, признаки АП сменялись проявлениями ПР,

причем как те, так и другие проявлялись в выраженной форме.

Среди лиц, наблюдавшихся нами в условиях невесомости было 14 женщин, из них 10 - с большим летным опытом (авиационные инженеры, спортсменки, парашютистки, планеристки) 4 - без него (медицинские сестры). Поведенческие реакции у женщин в этих условиях были такими же, как у мужчин. Одна из обследованных была отнесена к третьей группе и отличалась хорошей переносимостью невесомости; две - к первой группе (с признаками АР) с удовлетворительной переносимостью этого состояния; у них возникало чувство падения, сильного страха, сменявшиеся эйфорией; 10 женщин - ко второй группе (с признаками ПР), из них 7 с удовлетворительной переносимостью невесомости, три - с плохой переносимостью (рвота, общая слабость, дисгидроз и т. п.). Еще одна - к четвертой группе со смешанными признаками эмоционально-двигательной активности в невесомости при плохой ее переносимости-

Четыре женщины участвовали в экспериментах в невесомости под нашим наблюдением на протяжении двух-четырех лет, в десятках-сотнях режимов невесомости. Психологические и психофизиологические реакции в ходе адаптации к повторяющемуся ее действию были у них в целом такими же, как у мужчин.

При кратковременном гравитационном стрессе нами был отмечен феномен «расцепления эмоций» [126, 127]. Он встречается редко и проявляется, папример, в том, что одни двигательные реакции человека, казалось бы, свидетельствуют об актуализации у него представления об опасности и чувства страха (хватательные реакции в невесомости), одновременно другие его движения демонстрируют переживание веселья (смех). Иными словами, в таких случаях имеет место одновременное «прохождение» одного типа «информации» к мышцам рук для реализации собственно! защиты. При этом другой тип информации проходит к мимическим мышцам для передачи информации «к окружающим людям». Информация к собственному сознанию, «к себе» может соответствовать либо первому, либо второму типам информации. Ниже в описании стресса при вторжении в личное пространство, мы рассмотрим примеры одновременного возникновения нескольких разных по характеру «потоков информации» «к себе», когда человек, например, переживает сразу и сильный страх, и ему очень смешно, и радостно.

Приведем примеры. Из отчета летчика-испытателя Г. Н. Захарова: «После того как я несколько сот раз находился в невесомости, сидя за штурвалом самолета, и не испытывал при этом никаких особых ощущений вроде тех, о которых мне рассказыва-

ли ребята, кувыркавшиеся в салоне самолета, я тоже решил свободно полетать в невесомости. Передал управление самолетом второму пилоту. Перед режимом невесомости я стоял, держась за проем двери, ведущей в салоп. После наступления невесомости ничего особого не почувствовал и без раздумий шагнул в салон. И тут началось что-то невообразимое. На меня поплыл потолок. Я попытался удержаться за него, но вместо этого мои руки стали сами собой размахивать в воздухе. Мне стало смешно. Так продолжалось секунд 15. Потом я увидел перед собой поручень и ухватился за него. Стало спокойно». Из протокола наблюдения за Г. Н. Захаровым: «С момента начала свободного парения возникли частые хватательные движения полусогнутыми руками перед лицом. Они продолжались около пяти секунд, после чего Г. Н. Захаров схватился одной рукой за поручень. Далее до конца режима висел, держась за поручень, и смотрел на других испытуемых. На протяжении всего режима невесомости улыбался. Проявлений испуга, страха не отмечено».

Из отчета космонавта Ю. А. Гагарина, который в условиях свободного парепия находился впервые (до этого эксперимента в самолете он во время космического полета был в скафандре, фиксированным в кресле): «Перед началом невесомости стоял в салоне самолета, держась за поручень на потолке. Началась невесомость, и я чувствую, что поплыл куда-то, хотя продолжаю держаться. Здорово, замечательное чувство радости». Из протокола наблюдения за Ю. А. Гагариным (с учетом данных киносъемки): «С начала невесомости подтянулся правой рукой к потолку за поручень, левая рука выпрямилась вперед. Улыбался и разговаривал с соседом. После окончания режима - возбужден и весел, на вопрос о впечатлениях сказал: «Вот это - невесомость!»». Причиной возникновения указанного феномена могло быть то, что Г. Н. Захаров до своего парения в невесомости находился в этих условиях несколько сот раз, управляя самолетом и будучи плотно фиксирован к креслу пилота привязными ремнями. Возможно, при этом происходила адаптация к той части сенсорных сигналов, которая формирует осознание пространственных образов во время невесомости; причем эти образы не осознавались. Адаптация к сенсорным сигналам, которые в невесомости связаны с соматическими мышцами, возможно, была задержана за счет плотной фиксации к креслу и за счет включенности конечностей в движения во время управления самолетом. Ю. А. Гагарин также до парения находился в невесомости во время орбитального полета и был плотпо фиксирован привязной системой к креслу космонавта.

Рассматривая причины возникновения «расщепления» эмоций, следует учитывать личностные особенности Ю. А. Гагарина и Г. Н. Захарова. Их волевые и эмоционально-мотивациопные качества, видимо, сыграли немалую роль в их жизненном пути: первый стал космонавтом, второй - летчиком-испытателем.

В описываемых экспериментальных условиях имел место феномен иигилироваиия проявления эмоций. Он заключался в следующем. Эмоциогенный фактор мог порождать сильные чувственные переживания и соответствующее им поведение при направленности впимания на эти переживания. Тот же фактор в случае психологической установки на деятельность мог трансформировать эмоциональные переживания и поведение в усиление внимания, активизацию мышления и операторской деятельности [127, 238, 341]. Приведем пример: «Инженер А. С. Елисеев впервые находился в невесомости. Работал в 11 режимах невесомости, будучи фиксированным в жестком кресле. При этом у него не было отмечено двигательных, эмоциональных и экскреторных проявлений, характерных для невесомости. В 12-м режиме невесомости А. С. Елисеев находился в салоне для свободного парения. Из отчета А. С. Елисеева: «В невесомости парил в воздухе и несколько раз пытался схватиться за поручень, укрепленный на потолке, но дотянулся до него не сразу. Особых переживаний, отличных от тех, которые были при невесомости в фиксированном положении, не было». Описание двигательных реакций А. С. Елисеева по данным киносъемки в невесомости: «Перед началом невесомости А. С. Елисеев стоял в салоне, не держась за поручни. После исчезновения действия силы тяжести завис в воздухе. Лицо находилось на расстоянии 25-30 см от поручня, укрепленного на потолке. Частые (3 раза в секунду) взмахи обеими руками, согнутыми в локтях, и синхронно с пими подтягивания согпутых в коленях ног. Выражение лица напряженное. Симптомов испуга не отмечено. На десятой секунде невесомости схватил за потолочный поручень и, перебирая е.о руками, стал передвигаться по салону». В последующих режимах во время свободного парения движений, подобных описанным, у А. С. Елисеева не возникало. В дальнейшем он, пройдя подготовку космонавтов, неоднократно участвовал в космических полетах. Причем во время работы в открытом космосе он отличался высокой точностью и коорди-нированностыо движений.

Особенности реагирования людей

с профессиональным летным опытом

на кратковременную невесомость

Сравнивая реакции в невесомости у 210 людей с летным" Опытом и 215 без него, можно отметить, что 85% лиц со значительным профессиональным летным опытом обладали хорошей переносимостью невесомости, в то время как среди лиц нелетных профес-сий _ только 26%. По данным оценки эмоционально-двигательных реакций в невесомости, 8 человек из числа профессионалов летного дела были отнесены к первой группе, 24 - ко второй, 175 - к третьей и 3 - к четвертой группе. Па таком распределении, несомненно, сказались профотбор и воздействие постоянно возникающих в полетах изменений действия силы тяжести. Однако среди представителей летного состава имелись лица, плохо переносящие состояние невесомости. Например, у одного из испытуемых - заслуженного летчика-испытателя СССР X. во время полетов по параболе возникала иллюзия перевернутого положения, легкая тошнота и выраженное ощущение дискомфорта. Эти реакции возникали у него в первых 12 режимах невесомости, когда он в роли второго пилота осваивал пилотирование самолетом с выполнением режимов невесомости. У члена экипажа 3., имевшего 1000 часов «налета» на самолетах разного типа, при невесомости появилось представление о стремительном падении, сильное чувство страха с кратковременным нарушением зрительного восприятия. Эти реакции, постепенно уменьшаясь, повторялись у пего на протяжении 100 режимов невесомости. У опытного парашютиста-испытателя Я. (250 прыжков) в невесомости возникали выраженные реакции, характерные для лиц четвертой груп-

Рис. 11. Обобщенная субъективная экстремальность (9) гравитационного стрессора (во время первого пребывапия[при кратковременной невесомости) для группы испытуемых без значительного летного опыта (Л) и для группы испытуемых со значительным летным опытом (В) р - число людей (в %),ИР - количество «исходно реагирующих», АР~ активно реагирующих, ПР - пассивно реагирующих

пы: активизация движении, чувство падения и страха сменялись заторможенностью, иллюзией перевернутого положения, затем возникала тошнота и многократная рвота.

Следует отметить, что одна и та же по физическим свойствам невесомость обладала разной субъективной экстремальность») для людей нелетных профессий, впервые оказавшихся в невесомости, и для лиц, имеющих профессиональный летный опыт (см. рис. И).

Сопоставление индивидуальных различий реакций

в начале действия невесомости в авиационном

и космическом полетах

В настоящее время накапливаются факты, свидетельствующие о том, что классификация индивидуальных особенностей реагирования в кратковременной невесомости, изложенная выше, может быть использована для анализа данных, полученных при длительном ее действии. Подводя итоги медико-физиологических исследований, проведенных на космических кораблях «Восток», «Восход», «Союз», В. Н. Копанев, Е. М. Юганов указывают, что «для космической формы укачивания было весьма характерным тесная связь между выраженностью иллюзорных ощущений (полет в перевернутом положении и т. д.) и вегетативными реакциями. Оказалось, что у лиц с симптомами укачивания, как правило, наблюдались весьма длительные и стойкие иллюзии пространственного положения. Последние, по существу, можно рассматривать в качестве первых признаков начинающегося „укачивания"» [38, с. 208]. Е. П. Еремин с соавторами также указывают на пали-чие корреляции между возникновением сенсорных иллюзий и вегетативных нарушений в космическом полете 176]. В. И. Севастьянов, описывая свой полет, отмечает, что у него в первые два часа невесомости возникло повышенное чувство бодрости, возросла двигательная активность. В то же время у П. И. Климука наблюдалась некоторая заторможенность движений; он чувствовал, что висит вверх ногами и что его подташнивает [239]. Конечно, у космонавтов, прошедших профотбор и комплекс подготовки к полету, как активное, так и пассивное стрессовое реагирование на начальном этапе действия невесомости выражено меньше, чем у людей, не имевших летного опыта, участвовавших в качестве испытуемых в наших экспериментах в невесомости. Тем не менее большинство советских и американских космонавтов описывают сенсорные, эмоциональные и двигательные реакции в начале космического полета, напоминающие те, которые имели место в полетах по параболе [291, 314 и др.].

Приведенные данные свидетельствуют о значительной корреляции возникновения экстраскопических представлений о стрес-согенном изменении внешней пространственной среды (об исчезновении внешней предметной опоры, о разрушающемся внешнем предметном пространстве) и стрессовой активизации защитного двигательного поведения: «программного» («лифтные», «хватательные» и т. п. реакции), «ситуационного» (астатически возбужденное поведение). Напротив, пассивное стрессовое реагирование, т. е. уменьшение поведенческой активности, адресованной во внешнюю пространственную среду, в этих условиях было сопряжено с интраскопическим иллюзорным представлением о «гипотетически» стрессогенном подъеме «вверх» атрибутов внутренней среды. Пассивное стрессовое реагирование в качестве защитно-выжидательного могло возникать и при представлении субъектом изменений внешней среды как «невозможных» (подъем его самого «вверх» без приложения для этого какой-либо ощутимой им силы и т. п.).

Представления о «гипотетическом» стрессоре во внутренней среде или о «невозможном» изменении впешпей среды (эти представления осознавались субъектом как иллюзорные образы) способствовали переходу от активного двигательного поведения к активизации вегетативпых процессов, характерных для кинетоза. Важным явилось то, что в подавляющем большинстве случаев в ходе многократного повторения стреееогенных воздействий отмечена адаптация организма к их действию.

2.3 ОПЕРАТОРСКАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ПРИ ГРАВИТАЦИОННОМ СТРЕССЕ

Об органах управления полетом

Прогресс авиационной, а затем и космической техники за последние 60 лет затропул большинство технических систем, требующих сопряжения технических параметров с функциональными возможностями человека. В полете на современном самолете или космическом корабле возникает комплекс факторов, действующих на человека. Среди них факторы, создающие для человека сенсор-но-перцепторные сигналы о его перемещении (вместе с летательным аппаратом) в пространстве, кардинально отличаются от аналогичных натуральпых факторов, действующих па человека в естественных условиях. Перемещение со сверхзвуковыми и космическими скоростями и т. п. стало возможным для человека благодаря «адаптации» внешнего пространства, измененного в но-

лете, применительно к психологическим и психофизиологическим требованиям человеческого организма. По мере развития технического обеспечения полета совершенствовались различные системы летательного аппарата, за исключением органов управлении полетом, которые остались в основном такими же, какими опи были на заре авиации. Что же явилось причиной «косности» авиационной конструкторской мысли, не коснувшейся своими новациями органов управления летательными аппаратами?

Можно назвать по меньшей мере две причины. Первая - это относительная ограниченность объема движений человека, которые могут использоваться для управления летательным аппаратом. И это при, казалось бы, неограниченном числе степеней свободы движений человека. В действительности существует ряд ограничений в использовании тех или иных движений человека для управления внешними объектами. Вторая причина относительной неизменности органов управления полетом состоит в том, что принципиальной особенностью органов управления является то, что они представляют собой (как подвижный объект) модель управляемого летательного аппарата (как подвижного объекта). Это существенным образом облегчает концептуализацию в сознании пилота пространственной эволюции органов управления (и своей руки, которой осуществляется управление), требующихся для осуществления пространственных эволюции пилотируемого летательного аппарата. Например, нужно ввести самолет в пикирование - летчик как бы «пикирует» рукояткой штурвала; для введения самолета в кабрирование летчик осуществляет перемещение рукоятки штурвала «на себя», т. е. ставит ее в положение, напоминающее положение кабрирующего самолета и т. д.

В полетах на летательных аппаратах возникают ускорения, изменяющие структуру сенсомоторной координации у пилота. Поэтому в курсе летной подготовки значительное место принадлежит созданию навыков, психологических установок, умений, позволяющих летчику парировать эффекты сенсомоторной дис-координации, возникающие при действии на него ускорений в полете. Навыки, умения «парировать» указанную дискоординацшо управляющих движений у летчиков не устойчивы. Не случайно для восстановления системы этих «умений» каждый летчик независимо от его профессионального опыта должен проходить летный тренаж после многодневного перерыва в полетах.

Однако парушение этой системы навыков и умений может происходить и без длительного перерыва в полетах, например при изменении функционального состояния летчика вследствие усталости, лишения сна, эмоционального потрясения, фармакологического воздействия и т. п.

Таким образом, в системе инженерно-психологической адаптации технических устройств летательного аппарата как бы существует иногда открывающаяся брешь. Система защиты летчика от стрессогенпых факторов гравитоинерционной среды может оказаться неуспешной в важнейшем ее звене - в звене ввода управляющих усилий человека в систему управления летательным аппаратом.

Скорость движений

Различия эмоционально-двигательного реагирования в певеео-мости (активного или пассивного) проявлялись не только в поведении людей, но и в показателях операторской деятельности в этих условиях. Это было установлено в экспериментах с участием 38 человек, адаптированных к невесомости в ходе многократного ее повторения. При первых пребывапиях в этих условиях одни из них отличались активным, другие пассивным реагированием.

После наступления невесомости в подавляющем большинстве случаев возрастало время «отработки» цифрового сигнала, причем в большей мере у лиц, отличавшихся ранее пассивным эмоционально-двигательпым реагированием в невесомости.

Обращает на себя внимание тот факт, что 32 из 38 испытуемых независимо друг от друга с уверенностью сообщили, что в невесомости движения выполняются быстрее, а при перегрузке медленнее, чем во время горизонтального полета или в наземных условиях. Остальные шесть человек не отметили различия работоспособности в режимах полета. Таким образом, у большинства испытуемых имела место субъективная «переоценка» показателя успешности собственных действий в невесомости.

После адаптация к невесомости испытуемые «отрабатывали» Цифровые сигналы в этих условиях быстрее, чем в горизонталь-пом полете, не замечая этого. По мере адаптации к гравитациои-

Рис. 12. Различия времени реакций в невесомости у малоадаптировап-ных испытуемых (А) и у них же после многократного адаитирования в этих условиях (Ь)

1 - активно реагировавшие иа невесомость; Я - пассивно реагировавшие иа невесомость. Э - субъективная экстремальность

ному стрессору уменьшалась его субъективная экстремальность при этом динамика изменений скорости действий испытуемых соответствовала закону Йеркса - Додсона. Стреесогенный фактов (невесомость) «провоцировал» возникновение различий показателя операторской деятельности у испытуемых, склонных либо к активному, либо к пассивному реагированию при стрессе (см рис. 12).

Координация движений

Исследования двигательной активности человека-оператора в режимах кратковременной невесомости были иризваны решить ряд проблем организации управления космическими кораблями. На основании теоретических выкладок Габер и Гератеволь 1402] предположили, что после исчезновения действия силы тяжести вытянутая вперед рука будет непроизвольно подниматься вверх и что эта тенденция должна проявиться также при целенаправленных перемещениях руки. Специальные исследования координации точных движений рукой показали правильность указанного прогноза. При прицельной стрельбе из пистолета в невесомости попадания смещались вверх, а при перегрузке - вниз относительно места попаданий при естественной силе тяжести [390]. Вопреки субъективному впечатлению стрелков качество стрельбы больше ухудшалось при перегрузке, превышающей силу тяжести на 0,5 ед., чем при невесомости, отличающейся от земной силы тяжести на 1 ед.; центр кучности попаданий смещался в невесомости не только вверх, но и вправо; дифференциация мастерства стрелков сохранилась при изменениях силы тяжести в полете и т. д. [116]. Было показано, что поступательные реакции при уменьшении действия силы тяжести проявляются неодинаково в проксимальных и дистальных отделах конечностей. Таким образом, при изменении действия силы тяжести, несмотря на наличие визуального контроля за положением пистолета относительно мишени, возникают субъективно незаметные изменения этого положения руки. Выявлению закономерностей указанной диско-ординации должны были способствовать исключение визуальной ориентировки в пространстве, а также наличие целенаправленных перемещений руки, усложняющих картину сенсомоторныХ отношений. Видимо, руководствуясь этими соображениями, Бек Г. [310] использовал в невесомости методику «диагонального письма». Испытуемый должен был в процессе многократной тренировки научиться рисовать сначала с открытыми, а затем с закрытыми глазами крестики, размещая их в маленьких квадратных рам! образующих цепочку, идущую из верхнего левого угла в нижний

правый угол па листе бумаги, вертикально укрепленном перед испытуемым. В полетах было обнаружено, что испытуемый, рисовавший с закрытыми глазами при естественной силе тяжести крестики согласно заданию цепочкой по диагонали вертикально укрепленного листа слева вниз направо, в невесомости, продолжавшейся 15 сек., начинал рисовать цепочку крестиков, идущую по диагонали вверх направо. Было сделано предположение, что тенденция к подъему руки вверх будет проявляться на протяжепии всего пребывания человека в невесомости, и это следует учитывать при конструировании органов управления космических аппаратов. Однакообнаружекие фазности развития поведенческих реакций в невесомости покааало неубедительность предложения Г. Бека [111, 114, 116, 314, 566].

Данные, противоположные результатам Бека, были получены Уайтсайдом [566], не выключавшим у испытуемых зрения в невесомости. В его исследованиях испытуемый должен был многократно касаться пальцем центра мишени. При этом он не видел своей руки, заслоненной косо поставленным зеркалом, в котором он видел другую мишень, аналогичную первой. При такой постановке эксперимента в невесомости рука смещалась вниз, а не вверх; при нерегрузке - вверх, а не вниз. Противоречие между данными Бека и Уайтсайда вызвано различием методов исследования, ис-пользовапных авторалш. Это было доказано экспериментами в полетах по параболе, во время которых испытуемый находился то с выключенным, то с иитактным зрением, но при условии, что он ни в том, пи в другом случае пе мог видеть руку, которой рисовал. При отсутствии врительной информации об оптической среде рука поднималась в невесомости; при наличии визуальной информации о «стабильном» пространстве кабины в невесомости преобладали тенденции к опусканию руки [114, 116].

Б параболических полетах исследовались траекторные характеристики движения руки к цели под контролем зрения. Эти исследования показали, что при измепопном действии силы тяжести возрастает число колебаний рукл во время прицельного движения, причем в невесомости преобладают колебания вверх, а при перегрузке - вниз по сравнению с траекторией движения при естественной силе тяжести- По мере адаптации в многократных полетах число колебаний руки при движении ею в невесомости становилось меньшим, чем до полетов. Обнаружено снижение точности движений в невесомости при отсутствии визуального контроля за движущейся рукой [77].

Нами были повторены эксперименты с «диагональным письмом» в параболических полетах. При большей продолжительности невесомости (28-30 сек.) было обнаружено, что возникавшее с

исчёзноЁением Силы тяжести ошибочное движение руки вверх - паправо (вместо заданного вниз - направо) сохранялось не до конца действия невесомости, а лишь 2-4 сек. Затем цепочка крестиков, которые один за другим рисовал испытуемый, вновь принимала направление, близкое к заданному. В начале невесомости часто происходило «распадение» крестовидных фигур, вместо прямых штрихов испытуемые рисовали пики, дуги, запятые, петли и т. д. Это свидетельствовало о временной невозможности выполнить заданное движение руки. Петлевидные поисковые движения рукой, видимо, направлены на восстановление, во-первых, перцептивного образа положения руки и, во-вторых, его соответствия концептуальной модели заданного движения. В ряде случаев в начале невесомости возникали петлевидные движения рукой без касания карандашом бумаги. Испытуемые сообщили, что в начале невесомости «теряли чувство положения руки» или, напротив, что им «удается точно по диагонали рисовать кресты» (тогда как этого не было). «Петлевидпые» движения, возникавшие в невесомости, сопоставимы с «поисковыми» движениями, выделенными Б. Ф. Ломовым в структуре сознательного восприятия [1801: и те и другие направлены па поиск объекта восприятия и отличаются относительно большой скоростью и непрерывностью.

Чем вызвано изменение в невесомости заданного направления движения руки? Возрастание усилий мышц, поднимавших руку,- это, во-первых, проявление вестибулярной тонической «лифт-ной» реакции. Во-вторых, подниманию руки способствовало «остаточное» усилие мышц, поддерживавших руку ранее, при действии на нее силы тяжести. Это усилие должно сохраняться некоторое время после исчезновения силы тяжести. Таким образом, с самого начала действия невесомости происходила «балансировка» усилий мышц, поднимавших руку и опускавших ее. Дискоординацшо движений вследствие недостаточной «сбалансированности» мышц - антагонистов к невесомости назовем «рефлекторно-балансировоч-ной дискоордипацией». После ее окончания спустя 3-4 сек. восстанавливалось перемещение руки в заданном направлении.

По продолжительности рефлекторпо-балансировочная диско-ордипация сходна с некоторыми другими реакциями, возникающими в невесомости: «последовательный отолитовый образ» сохраняется 3-4 сек.; фаза защитных движений при активном эмоционально-двигательном реагировании в невесомости в большинстве случаев длится 3-5 сек. [116, 118]. Анализ микроструктуры рефлекторно-балансировочпой дискоординации в невесомости был предпринят нами с использованием методики «горизонтального письма» (ГП). Испытуемый, фиксированный привязными ремнями в кресле, должен был вытянутой рукой рисовать горизонтальны

ряд крестиков на пульте, расположенном перед ним во фронтальной плоскости. ГП проводилось поочередно в одном режиме невесомости - при завязанных глазах, в другом - при открытых глазах и т. д. Ни в том, ни к другом случае испытуемый не видел свою рисующую руку, закрытую шторкой.

При ГП с завязанными глазами типичным было следующее йаи. рис. 13). С наступлением невесомости во время продвижения по горизонтали рука испытуемого совершала одно или несколько «петлевидных» движений, как правило, не касаясь карандашом пульта, как бы в поисках того места, где было прервано горизонтальное письмо. Петлевидные движения продолжались 0,5-4 сек. (чаще 1-2 сек.). Вслед за окончанием фазы петлевидных движений испытуемый продолжал рисовать последовательно крестики, причем рука перемещалась по мерс их рисования пе только вправо, но и одновременно вверх (фаза подъема). По окончании подъема рука перемещалась вниз - направо (фаза опускании). В большинстве случаев горизонтальное перемещение руки восстанавливалось на уровне не более чем на 10-15 мм выше заданного и не позднее седьмой секунды режима невесомости. Однако, у лиц с резко выраженным АР во время первых пребывапий в режиме невесомости горизонтальное движение руки могло не восстанавливаться до конца режима невесомости (25-30 сек.). После многократного выполнения ГП в полетах уровень «письма» в невесомости был в среднем на 12 мм ниже заданного уровня. При ускорениях, в наших полетах составлявших lj5-1,8 g, средний уровень отклонений руки был на 8 мм выше исходного уровня. Сходная тенденция обнаружена Коэном М. М. [340] в опытах па центрифуге, в которых при ускорении 2 g после первого касания, ниже центра мишени в среднем на 39,9 мм у испытуемых устанавливался уровень касаний в среднем па 20 мм выше заданного уровня.

Далеко пе у всех испытуемых даже во время первых пребываний в невесомости возникали все указанные выше фазы рефлек-торно-балансировочиой дискоординации при ГП. Часто отмечались одна или две из них. После более продолжительной фазы петлевидных движений последующие фазы дискоординации были слабо выражены или отсутствовали. Напротив, в случаях выра-я<енности фаз подъема и опускания руки фаза петлевидных дви-я<ений, как правило, отсутствовала. Если для испытуемого было характерно слабовырая?енное защитное эмоционально-двигательное реагирование в невесомости, то фаза петлевидных движений У него не возникала.

Дискоордипация движений руки в фазе петлевидных (быстрых я ритмичных) движений осознавалась испытуемыми. Ято, вероятно,

й вызывало приостановку движения по горизонтали. Непрерывное, медленное отклонение руки от заданпого уровня в фазах ее подъема и опускания не актуализировалось в сознании. Из отчета испытуемого П.: «В начале певесомости руку тянет вверх и не сразу удается поставить карандаш на тот уровень, где надо рисовать горизонтально расположенные кресты». По данным кипоре-гистрации, в первые две секунды невесомости испытуемый П. прервал рисование горизонтально размещаемых крестов и совершал рукой пеглевидные движения с "частотой приблизительно 3 Гц. Из отчета испытуемого Л.: «В невесомости чуистповал, что руку тянет вверх, но, несмотря на это, старался удержать ее горизонтальное движение на заданном уровпе». По данным регистрации на протяжении первых 3 секунд невесомости испытуемый Л. рисовал ряд крестиков, поднимающихся вверх - вправо. С четвертой но десятую секунду режима невесомости его рука перемещалась вниз - направо. Таким образом, при невесомости в сознании актуализировались ритмические чередующиеся поднимания и опускания руки, т. е. петловидные движения, тогда как продолжительные непрерывные поднимания, а затем опускания руки, как правило, не осознавались.

Рефлекторно-балансировочная дискоординация при «горизонтальном письме» была отмечена у лиц как с активным, так и с пассивным эмоционально-двигательным реагированием в невесомости, а также при его неизменности в этих условиях. При наличии выраженного активного эмоционально-двигательного реагирования дискоординация была более выражена (рис. 13 В). Дискоординация при ГП с изменением силы тяжести возникала и у тех испытуемых, которые до этой пробы пеоднократно находились в невесомости, адаптировались к ее действию и не замечали У себя никакой дискоординации движений в этих условиях. Следует особо указать па роль зрительной афферентации в формировании дискоординации движений при гравитационном стрессе. Тонические («лифтные») рефлексы, направленные па поднимание Руки при падении (опускании), подкрепляются визуальной информацией о сдвигающейся (проносящейся) вверх относительно субъекта оптической среде. При опускании (падении) человека в закрытой кабине зрительная информация о стабильности оптической среды противоречит гравирецепторным сигналам о паде-

Рис. 13. Схематизированное паображепие «горизонтального письма» испытуемых .4, В, Л при естественной силе тяжести (Г), перегрузке (П) и в пепесо-мости (Н)

1 - i" - последовательные номера параболических полетов 4 Л. Л. Квгаев-Смык 97

нии и препятствует возншшовепию «лифтных» рефлексов. Вол того, при слабости или редуцированности указанных гравипр. цепторных сигналов визуализация стабильной оптической среды может способствовать опусканию руки вследствие возникновения в такой ситуации иллюзорного чувства «подъема вверх» относительно окружающей среды. Таким образом, при доминировании концептуальпой модели «опускание субъекта относительно окружающей среды» зрительная и гравирецепторная афферентация синергично способствуют подниманию рук. При доминировании копцептуальной модели «опускание окружающей среды относительно субъекта» эти информационные потоки конфронтируют: преобладание того или другого определяет направление движения рук в невесомости.

Только ли зрительпая афферентация может усиливать эфферентные сигналы к опусканию руки? Для ответа ira этот вопрос методика ГП была модифицирована таким образом, чтобы афферентные сигналы о стабильности окружающего пространства, порождающие иллюзию подъема окружающей среды вверх, стали; не зрительной, а тактилыю-кипестической модальности. Для этого проба проводилась с завязапными глазами, испытуемый левой рукой держался за пульт, а правой рисовал па нем. При этом с исчезповепием действия силы тяжести рука смещалась вниз, а не вверх. Таким образом, изменения направлений движения руки были аналогичны возникавшим при открытых глазах. Вероятно, указапный феномеп был результатом следующего. На руку, которой испытуемый держался за пульт в невесомости, начинали действовать усилия мышц, поднимающих ее («лифтная» реакция), но рука не могла быть поднята, так как она была фиксирована на пульте. Реакция противодействия пульта непроизвольному подниманию руки создавала аффорентпые сигналы, пеосозпапно воспринимавшиеся как информация о смещении пульта вниз, т. е. об опускании внешней среды. Для сохранения заданного положения относительно «опускающегося» пульта правую рисующую руку следовало опустить. В соответствии с сигналами о его опускании правая рука опускалась (см. рис. 13). Это подтверждает данпые Б. Ф. Ломова о том, что перепое осязательного опыта одной руки на построение движения другой рукой может явиться причиной ошибочности этих движений [1801.

Результаты описанных выше экспериментов говорят также о том, что реакция поднимапня руки в невесомости, в частпости при пробах с «письмом», обусловлена не только остаточным Усп" лием мышц, поддерживающих руку и освобожденных в невесомо сти от необходимости ее поддерживать, сколько за счет защитной «лифтпой» реакции, т. е. подъема руки под действием вестибуляр-

ных тонических влияний, возникающих в невесомости. Действительно, мышцы руки, которой испытуемый держался за пульт, в значительной мере были лишены необходимости поддерживать руку, т. е. в невесомости пе должно быть значительного остаточного усилия по поддержанию руки, которое бы «тянуло» ее вверх. Тем но менее левую руку «тянет» вверх в невесомости, что видно по опусканию вниз правой рисующей руки. Но ведь и она испытывает влияние «остаточных» сил, «тянущих» ее вверх. И все же сильнее оказываются непроизвольные мышечные усилия, призванные компенсировать реакцию подъема руки вверх и опускающие ее вслед за пультом, об опускании которого ложно «свидетельствуют» нроприорецопторы левой руки, удерживающей неподвижный пульт.

Следует отметить случаи перестройки двигательной реакции в невесомости, когда испытуемый должен был рисовать горизонтальную строчку из крестиков с открытыми глазами, не видя рисующей руки или держась левой рукой за пульт, за которым рисовал правой при выключенном зрении. Как указывалось, в этих условиях у многих испытуемых возникало опускание, а не поднимание руки. Когда же вновь отсутствовал зрительный и тактильный контроль за окружающим, у ряда лиц поднимания руки, имевшего место в предшествовавших режимах невесомости, больше не происходило; вместо него повторялось ее опускание. Подобный феномен отмечен у лиц, профессионально связанных с летным трудом, при наличии у них слабо выраженного, по устойчиво повторяющегося в режимах невесомости АР. Чаще и более отчетливо подобная перестройка двигательного реагирования в невесомости происходила после режимов с тактильным контролем за окружающим. Последнее, видимо, связано с большим значением гомоморфных проприоцептивных влияний от «держащейся» руки на рисующую, чем гетероморфных влияний зрительной информации на формирование эфферентных сигналов к «рисующей руке» (рис. 13, режимы 11, 12).

Возникает вопрос: связана ли реакция подъема руки в невесомости исключительно с исчезновением действия силы тяжести или «включению» этой реакции способствует активация целенаправленных движений руки? Для решения этого вопроса была проведена серия опытов, во время которых испытуемый должен был начать горизонтальное письмо (ГП) на 15-й ссиупде режима невесомости. До этого рука с карандашом должна была неподвижно касаться пульта. Глаза испытуемого были завязаны. В этих экспериментах в начале невесомости рука либо немного поднималась, либо совершалось одно или несколько петлевидпых движений. К 15-й секунде невесомости рука находилась в стабильном лоло-

женйи, касаясь карандашом пульта. Начало ГП в ряде случаен провоцировало повторное кратковременное отклонение руки от заданного горизонтального направления. У лиц с недостаточной адаптацией в невесомости отклонение происходило вверх, у адаптированных испытуемых - часто вниз. Данное отклонение сохранялось, как правило, не более 0,5 с, после чего, возвратившись или не возвратившись к исходному уровню, рука двигалась горизонтально.

Таким образом, начало движения, обусловливавшее «подключение» дополнительных систем нейронной регуляции, требовало дополнительной балансировки мышц-антагонистов. Иными словами, начало движения в измененной среде начиналось с ошибочного движения в незаданном направлении (пусковая балансировочная дискоординация). Направление ошибочного движения могло обусловливаться как влиянием усилия разгруженных в невесомости мышц, т. е. «лифтной» тонической реакцией (вверх), так и влиянием установки па компенсацию этого усилия (вниз). Видимо, с пусковой рефлекторно-балапшровочной дискоординацн-ей было связано промахивание вверх - вправо при стрельбе в невесомости (см. выше). При этом правильное положение руки, установленное при прицеливании, определенным образом нарушалось началом, т. е. «запуском» движений, связанных с надавливанием на спусковой крючок пистолета.

Особое значение имеют данные о динамике изменений двигательных реакций в измененной гравитационной среде при адаптировании организма в ходе длительного или многократного пребывания в новой среде. Характерным для условий, использованных в настоящей работе, было быстрое исчезновение в повторных тестах ГП.петлевидных движений (в случаях, когда они имели место) и постепенное умопынепие величины и продолжительности отклонений руки от заданпого горизонтального уровня движений. Дольше сохранялись кратковременные, на 0,5-1 с, «пиковые» отклонения руки испытуемого, направленные «острием» вниз, с наступлением перегрузки и вверх - при ее исчезновении, а также в невесомости (см. рис. 13 Б, режимы 1, 2).

В ходе настоящего исследования было отмечено влияние психологической установки на переформирование концептуальной модели движения рук. Как правило, ни эта установка, ни факт переструктуривания движения яе осознавались испытуемым. Приведем примеры. На рис. 13, Б изображены в схематизированном виде результаты ГП, выполненного испытуемым Б. в двенадцати параболических полетах. Первоначально возникали значительные подъемы руки в невесомости и опускания ее при перегрузке, чего он пе замечал. Испытуемый сообщал, что «руку при пере-

ню

грузке тянет вниз, а в невесомости - вверх, но удается достаточно точно рисовать горизонтальную строчку крестиков». На рисунке видно, что первоначально, т. е. в режимах невесомости JMa 2,4, 6, выполняющихся при открытых глазах, без визуального контроля за рисующей рукой, у этого испытуемого не возникало отклонения руки вниз. Отклонения ее вверх были в этих случаях значительно ниже, чем при закрытых глазах. По море повторения полетов по параболе выраженность отклонений руки вверх уменьшалась и при открытых, и при закрытых глазах. Наконец, начиная с девятого режима, нри котором испытуемый видел окружающее, за исключением своей рисующей руки, возникло «инвертирование» отклонений движения руки: при перегрузке она стала отклоняться по горизонтали вверх, при невесомости - вниз. В двенадцатом, завершающем полете по параболе горизонтальный экран, закрывающий руку испытуемого, был снят, глаза открыты. Наличие зрительного контроля за рисующей рукой (новые условия эксперимента) разрушило имеющуюся до этого установку, что повлекло возвращение к первоначальной, видимо, более простой, первичной форме реагирования - к «пикообраз-ным» отклонениям руки в невесомости вверх, при перегрузке - вниз. Предотвратить эти движения испытуемый не смог, так как они были неожиданными для него (согласно его сообщению после полета).

На рис. 13, В представлено схематизированное изображение результатов выполнения ГП испытуемым В. в двенадцати полетах по параболе. До начала экспериментов с ГП испытуемый полностью адаптировался к условиям невесомости в 146 ее режимах. У него перестали возникать эмоционально-двигательные, сенсорные и т. п. реакции, первоначально имевшие место и этих условиях. При выключенном зрепии (1-й, 3-й полеты по параболе) и при интактпом зрении (2-й и 4-й полеты по параболе) в невесомости его правая, «рисующая» рука смещалась вправо - вверх (при перегрузке - вправо - вниз). Это свидетельствовало о формировании у него неосознаваемой антиципации изменений пространственной среды при доминировании гравирецепторной информации по типу: «опускание субъекта относительно окружающей среды» не только при закрытых, но и при открытых глазах (не видя руки). Как указывалось, у большинства испытуемых во втором случае имелось смещение вниз - вправо рисующей руки, что соответствовало антиципации по типу: «опускание окружающего относительно субъекта». Модель «опускание субъекта», вероятно сформировавшаяся в первом режиме невесомости, сохранялась у испытуемого В. и в пятом полете по параболе, когда испытуемый при выключенном зрении держался левой рукой за

пульт, рисуя правой, т. е., когда имелась тактильпая афферев тация в пользу модели - «опускание окружающего». И только при суммировании визуальной и тактильной информации, формирующих в режимах полета антиципацию по типу «опускание окружающего в невесомости», в соответствии с нею правая подвижная рука смещалась вниз при невесомости (вверх при перегрузке) во время ГИ. Важным явилось то, что в последующих полетах по параболе смещение руки вниз при невесомости (вверх при перегрузке), т. е. в соответствии с антиципацией по типу «опускание окружающего», сохранилось и при отсутствии формирующей эту модель зрительной и тактильной афферентации. Это говорит о существенно большем значении установки при необходимости того или иного вертикального компенсирующего смещения руки (при балансировке вертикальных усилий антагонистических мышц руки), чем текущей информации об изменениях пространственной среды. Можно говорить о своего рода застойности установки у испытуемого В., «управляющей» вертикальной коррекцией при перемещениях руки в условиях изменения вертикально действующих ускорений. Этот вывод позволяет рассмотреть отсутствие у него «инверсии» вертикальных смещений при открытых глазах (во 2-м и 4-м полетах по параболе) не столько как результат доминирования гравирецепторной афферентации в организации двигательных реакций (вопреки визуальным сигналам), сколько как результат действия установки, сформированной в первом полете по параболе, когда имелись условия для абсолютного доминирования гравирецепторпых сигналов (зрение было выключено, левая рука не касалась пульта).

В ходе экспериментов с ГП у некоторых испытуемых в невесомости имела место циклическая смена направления вертикальной составляющей движения руки. При рисовании горизонтального ряда крестиков рука, перемещаясь слева направо, отклонялась до какого-то уровня выше заданного, затем - вниз, шоке его, затем снова вверх и т. д. Испытуемый В., у которого была отмечена подобная циклическая реакция, сообщал: «В псвесомости почувствовал, что руку тянет вверх, но я сохранил правильное, горизонтальное перемещение руки. Вдруг заметил, что «недобрал» и рука оказалась выше, чем ей следовало быть. Чуть-чуть опускаю руку и рисую крестики вроде бы на заданном уровне, но замечаю, что теперь рука оказалась ниже заданного уровня. Немпого поднимаю руку, но снова замечаю, что она выше, чем нужно...»-После ряда экспериментов испытуемый В. отметил, что «можно мысленно представить, что рука выше, чем надо, и сразу начинаешь чувствовать, что это так и есть».

102

Описанный феномен говорит об ослаблении чувства положения РУКИ в невесомости. В связи с этим актуализировался процесс перебора альтернативных концептуальных моделей, возникающих при чрезмерном отклонении руки то вверх, то вниз, т. е. ври значительной величине ошибки. Нами сообщалось о сходном явлении в зрительной системе. При взгляде на двойную фигуру, например «чаша-профили», у человека, впервые попавшего в невесомость, флуктуация альтернативных образов приостанавливалась; после адаптирования к условиям параболического полета перебор альтернативных решений ускорялся 11161. Указанные явления могут свидетельствовать о том, что процесс принятия решений при кратковременном действии невесомости первоначально может быть неадекватно застойным, а затем активизируется.

Во зремя невесомости при «горизонтальном» и при «диагональном» письме изменялись не только форма фигур, которые рисовали испытуемые (крестиков), но и их размеры. У 36 из 48 человек, участвовавших в этих экспериментах, величина фигур в невесомости увеличивалась иногда в 3-4 раза по сравнению с исходной; у четырех человек - уменьшалась на 15-20%; только у шести человек оставалась неизменной. Последние были опытными летчиками-испытателями.

В полетах при выполнении ГП, когда у испытуемых отсутствовала возможность коррекции отклонений руки от горизонтали за счет визуального контроля, была маловероятна значимость также и корректирующих - тактильных сигналов при периодическом касании бумаги кончиком карандаша во время рисования крестиков. Несмотря на это, у всех испытуемых прослежено становление от полета к полету все более «правильного» выполнения ГП, т. е. уменьшение числа и выраженности отклонений от горизонтали. Современные представления о формировании пространственного образа позволяют считать, что отмеченный феномен возникает «потому, что практические действия обеспечивают тонкий чувственный анализ особенностей объекта действия и его изменений в процессе манипулирования» [181, с. 191]. Важным звеном коррекции пространственного образа в данном случае является процриоцептивпая информация от руки, которой испытуемый рисовал [1441. Ведущую роль в формировании Двигательных реакций и дискоординацим движений при гравитационных воздействиях играет изменение проприоцептивпых сигналов в этих условиях. Согласно современным концепциям мышечная афферентация рассматривается как фактор стабилизации системы, обеспечивающей постоянство основных регулируемых параметров движения в условиях меняющихся пагрузок,

№

как фактор инициации движений, обеспечивающий запуск а-м тонейронов, как единый фактор двигательной координации [Та\~ же].

Возникает вопрос, насколько описанная выше двигательная дискоординация будет проявляться в невесомости ири движении руки с перемещением в плоскости, отличной от вертикальной Для решения этого вопроса в параболических полетах была предпринята серия экспериментов с ГП в горизонтальной плоскости (на плоском столе). При этом ГП осуществлялось испытуемым при перегрузке и в невесомости без отклонений от прямого первоначального направления. Имело место усиление надавливания карандашом па бумагу, непроизвольное поднимание руки с карандашом над листом бумаги и т. п.

По мере повторного пребывания в режимах невесомости реакции непроизвольного поднимания или опускания руки при «горизонтальном письме» становились менее выраженными в режимах невесомости и перегрузки. Подобная тенденция была сходной как у лиц, не имеющих опыта пребывания в невесомости, так и у испытуемых, побывавших в невесомости до их участия в опытах с «горизонтальным письмом». Последнее свидетельствует о том, что для людей, уже адаптированных к действию невесомости, необходима своего рода «оперативная» адаптация при выполнении двигательных операций (движений) в этих условиях.

Приведенные выше данные свидетельствуют о том, что для предотвращения ошибочных движений, возможных при изменениях пространственной среды, в частности при переходе к невесомости или из невесомости к перегрузке при посадке космического корабля, следует учитывать факторы, участвующие в формировании двигательных реакций в этих условиях. Перечислим основные из них: 1) гравирецепторпая афферентация, формирующая представление об опускании субъекта вниз относительно окружающего пространства, способствует подниманию руки с целью как бы поймать ускользающие вверх предметы («лифтпая реакция»). Более вероятна такая реакция при отсутствии зрительного контроля за окружающим; 2) гравирецепторные сигналы, формирующие представление о «тяге вверх», при невесомости способствуют опусканию руки вниз как бы для того, чтобы схватить их («хватательная реакция»); 3) такое же влияние оказывает зрительная афферентная информация об опускании визуального поля - «окулогравическая иллюзия»; 4) с указанными потоками афферентации, компенсируя их избыточность, конфронтируюТ установочные влияпия иа мускулатуру конечностей, направленные на придапие им заданного положения (движения). Эти компенсирующие влияния в случае их избыточности обусловливают

104

пискоординацию движений на противоположную (по направлению) той, которая возникала вследствие вышеуказанных механизмов.

Как указывалось, по мере многократного пребывания в режимах невесомости, в ходе адаптации к ней переставали возникать представления об изменениях пространственной среды. Надо полагать, что и после этого при изменениях действия силы тяжести возникла антиципация, не актуализировавшаяся в сознании по направленности своих установочных (управляющих) влияний на двигательный аппарат «работающей» руки, сходная с ранее возникавшими представлениями. Таким образом, отклонения руки от заданного уровня при «горизонтальном письме» в условиях изменений гравитационной среды - это результат сложного конгломерата осознаваемых и неосознаваемых влияний па движение как на волевой акт. Решающее значение в сохранении заданного режима работы имеет визуальная «опора» на стабильное оптическое пространство, в которое включена собственная рука, т. е. когда испытуемый видит руку.

Сила движений

Функциональная перестройка двигательной системы в невесомости должна сказываться на возможностях человека соразмерять усилия, прилагаемые к оргапам управления. В полетах по параболе было проведепо исследование способности 28 человек с разными профессиональными навыками дозировать мышечное усилие. Испытуемый жестко фиксировался в кресле, держась правой рукой за вертикально установленную, неподвижную динамометрическую рукоятку. После обучения па Земле он должен был в полете прилагать к рукоятке разные заданные усилия попеременно «на себя», «от себя», меняя их один раз в секунду. Проведены две серии исследований: в первой - с заданием создавать усилие 5 кг, во второй серии - 15 кг. В экспериментах приняли участие 28 человек - 14 летчиков, остальные с нелетными профессиями. Все испытуемые с нелетными профессиями во время невесомости создавали мышечное усилие меньше заданного, т. е. возникала «переоценка» его (см. рис. 14). При перегрузке имела место противоположная тенденция. Более выраженными эти закономерности были при большем усилии, а также при выполнении усилий «на себя». У пяти летчиков со сравнительно небольшим летным стажем в невесомости зарегистрированы усилия, в олыпинстве случаев превышающие заданную величину. В некоторых случаях имели место серии усилий меньших, чем заданное ли соответствующее заданному. В случаях «недооценки» летчиками

105

Рис. 14. Результаты выполнения дозированного и максимального усиления испытуемыми А (нелетная профессия), Б (молодой летчик) и В (заслуженный

летчик-испытатель СССР) Г - в горизонтальном полете при естественной силе тяжести; Л - при перегрузке; Н в невесомости. Топкая линия - заданное усилие - 5 кг; жирная - 10 кг; пунктир максимально возможное усилие Р (кг), (- время

своих мышечных усилий в невесомости более выраженая ошибка была нри большей величине выполняемых усилий. Опыт ные летчики в режимах полета создавали усилия, соответствующие заданным. Во всех случаях, согласпо послеполетным отчета

106

испытуемых в режимах невесомости и перегрузки, опи создавали усилия, по их мнению, соответствующие заданным, и затруднений при выполнении этой пробы у них не было.

Субъективная «переоценка» создаваемого в невесомости мышечного усилия обусловливается в этих условиях изменением афферептации, в частности проприоцептивной. В ряде работ, выполненных в параболических и орбитальпых полетах, показано уменьшение функциональных возможностей двигательной системы в невесомости [292, 294, 398 и др.]. Высказывалось предположение, что в невесомости должно возникать снижение мышечного тонуса, пропорциональное массе мышечных групп, что должно привести к снижению мышечной силы в этих условиях [402]. В случае реальности этих изменений опи могли вызвать нарушения в виде субъективной «переоценки» собственных усилий в невесомости. Для проверки этого предположения в параболических полетах нами было проведено исследование способности развивать максимальное усилие. Работа проведена с использованием вышеописанной динамометрической рукоятки при участии лиц, принимавших участие в экспериментах с созданием дозированных усилий.

Максимальные усилия в невесомости были, как правило, по зависимо от летного опыта испытуемых меньше, а при перегрузке - больше, чем при силе тяжести в горизонтальном полете. Это говорит о том, что субъективная «переоценка» усилий в невесомости -- результат уменьшения проприоафферентации и снижения мышечного тонуса в этих условиях. Это согласуется с данными Югапова Е. М. и Касьяна И. И. [292] о снижении в невесомости амплитуды ЭМГ покоящихся мышц («биоэлектрическое молчание») и возрастании ЭМГ по сравнению с фоновым уровнем при выполнении заданного мышечного усилия. Надо полагать, у летчиков в наших экспериментах при невесомости возникала не актуализировавшаяся в сознании профессиональная установка на компенсацию рефлекторного ослабления мышц в невесомости. В случаях недостаточности профессиональных качеств возникала избыточная компенсация этого ослабления с «недооценкой» собственного усилия.

Подведем итоги проделанного анализа оепсомоторных реакций при воздействии на человека кратковременных линейных ускорений. Подчеркиваем, что мы не рассматривали всей сложности сепсомоторных реакций, имеющих место при многообразии гравитационных воздействий на человека, управляющего современными транспортными средствами (автомобиль, самолет, космический корабль и т. п.).

В данной работе мы намеренно в целях простоты изложепия

(1,7

не рассматриваем, в частности, проблему воздействия на сенсо моторику человека угловых ускорений, мы также не касаемся проблемы взаимодействия анализаторов при гравитационном стрессе.

Сенсомоторные реакции при воздействии на человека кратковременных линейных ускорений

Характер сенсомоторных реакций при действии ускорения зависит от того, как меняется концептуальная модель пространства у человека при действии на него этого ускорения. При уменьшении действия силы тяжести возможны два типа концептуальной модели в пространстве. Первый - представление об опускании субъекта относительно окружающей среды. Это представление вызвано исчезновением в невесомости опоры, оно обусловлено сформированными в ходе биологической эволюции защитными рефлексами. Человек при этом ощущает проваливание, что может сопровождаться чувством страха. Второй тип - представление о поднимании субъекта относительно окружающей среды, т. с. о возникновении «тяги вверх», туда, куда обращено темя человека. Это иллюзорное представление возникает по типу «противообраза» после исчезновения привычной и поэтому не замечаемой людьми «тяги вниз», создаваемой земным притяжением. Этот «противо-образ» усиливается в закрытой кабине за счет зрительных и слуховых сигналов о стабильности пространства этой кабины относительно сидящего в ней человека. «Противообраз» усиливается также из-за прилива крови к голове в начале действия невесомости.

При концептуальной модели восприятия пространства при уменьшении силы тяжести по первому типу - «опускание субъекта» - у него рефлекторно поднимаются руки (как бы вслед за уходящим вверх пространством, чтобы ухватиться за какую-нибудь опору). Это так называемая «лифтная» реакция. Если она слабо выражена, то может проявляться лишь в усилении и ускорении произвольных рабочих движений руки вверх или в ослаблении и замедлении движений руки вниз. Естественно, это может нарушить структуру рабочих движений при указанных выше воздействиях. «Лифтная» реакция может быть звеном в цепи реф" лекториых движений. Она как бы переключается на следуюшУ10 за ней «хватательпую» реакцию. Это рефлекторное движение рУь впиз как бы для того, чтобы схватить или опереться о предмет окружающей среды. Оно может возникнуть без предшествующе ему «лифтной» реакции, если рука в момент уменьшения уп.'ор ния силы тяжести опирается, например, на орган управления-

108

«Хватательная» реакция может происходить но только однократно, но и многократно по типу клонуса.

При концептуальной модели пространства второго типа, т. е. когда в невесомости возникает чувство «тяги» туда, куда обращено темя субъекта, возможны два вида субъективных представлений об изменении окружающего пространства: либо о собственном поднимании человека вверх, либо о зависании его в положении вниз головой. В обоих случаях возникает движение (или только тенденция к этому движению) руки вниз (по отношению к вертикальной оси тела человека) как бы вслед за уходящим или могущим уйти пространством.

Рефлекторные движения (или рефлекторные компоненты в структуре рабочих движений) при концептуальных моделях обоих типов, возникающих при уменьшении ускорения силы, тяжести, либо не осознаются субъектом, либо кажутся менее интенсивными, чем они есть в действительности.

У лиц с повышенной чувствительностью к гравиинерционным воздействиям (либо при повышенной двигательной реактивности на них) в пачале невесомости наряду с описанными выше сенсо-моторными реакциями возникает «рефлекторпо-балапсировочная дискоординация» движений руки. Ее возникновению способствует отсутствие или потеря контакта руки с опорой. Эта дискоординация проявлялась в потере «чувства положения руки» и возникновении поисковых движений руки, отличающихся большой скоростью, ритмичностью, петлевидными траекториями [180- 182]. Факт непроизвольного возникновения этих движений всегда осознается людьми, подчас вызывая у них смущение, недовольство, растерянность и т. п.

Все указанные выше непроизвольные (осознаваемые и неосознаваемые) сенсомоторные реакции, возникающие при изменениях действующего на человека ускорения, резко интенсифицировались при отсутствии зрительного контроля за рукой, при отвлечении внимания от выполняемых заданных движений, при одновременных движениях правой и левой рук.

Следует особо подчеркнуть, что на описанные выше сенсомоторные реакции оказывали существенное влияние, изменяя их, как бы суммируясь с ними, различные психологические установки: профессиональная направленность внимания, профессиональное знание о реальных изменениях среды, профессиональные навыки, «следы» в памяти об эффекте предшествовавших движений при аналогичных изменениях ускорений, указания со стороны окружающих и самовнушение и т.п.

Скорость сенсомоторних (и рабочих) движений изменяется яри стрессе в зависимости от сложности решаемых при этих двн-

109

жениях задач, от индивидуальных различий и от экстремальности стрессогенного фактора. Время выполнения простых сенсо-моторных движений при стрессе уменьшается. Продолжительность рабочих действий средней сложности при стрессе сокращается и может становиться меньше, чем продолжительность простых сен.-сомоторных реакций. На сложные рабочие действия, сопряженные со значительной умственной нагрузкой, напротив, расходуется больше времени при стрессе, чем в обычных условиях.

Характерным для стресса является разделение людей на две группы в зависимости от изменения активности их поведения и скорости их рабочих движений. У одних они возрастают (активно реагирующие), у других снижаются (напряженно-пассивно реагирующие). Однако стрессогенные факторы, отличающиеся значительной экстремальностью, могут увеличивать продолжительность рабочих действий у обеих групп людей.

Изменение при стрессе мышечной силы рабочих движений зависит от ряда факторов, в частности от величины заданного усилия, от профессиональной подготовленности к выполнению такого рода движений и т. д.

Рекомендации для конструирования тренажера

для сохранения навыков ручного управления

при действии гравитационных стрессоров

На основании анализа исследований сепсомоторной деятельности при перемежающемся действии невесомости и перегрузки [77, 103, 111, 114, 116, 118, 128, 144, 159, 180, 181, 310, 314, 340, 390, 402, 566 и др.] можно сделать следующие рекомендации для конструирования органов управления и бортового тренажера пилотируемого космического корабля (КК):

1) Следует избегать размещения рукоятки (штурвальной колонки) управления ускорением (перемощепием) КК в положении, когда совпадают направление ускорения и направление движения рукоятки. В современных транспортных средствах наиболее распространенным является размещение рукоятки управления так, чтобы направление ее перемещения совпадало с перемещением управляемого объекта. Этот вариант компоновки оправдай при небольших ускорениях и тем более когда человек-оператор #е" подвижен, например размещен на наземном пункте управления, а управляемым является подвижный беспилотный объект. При такой компоновке все движения перемещаемого (управляемого) объекта повторяют движения рукоятки управления и руки оператора, что упрощает копцептуальяую модель процесса управления и соответственно повышает надежность управления, ошб

МО

те с тем, как показали приведенные выше данные, если на оператора действуют значимые ускорения, то возникающие при этом ошибочные движения могут быть наиболее выраженными и наименее контролируемыми сознанием пилота именно при совпадении направления его управляющих усилий с направлением действия ускорения. Помимо указанного, следует также избегать размещения органов управления с дозированным усилением, которыми должен пользоваться космонавт в первые часы полета в положении, когда направление перемещения рукояток соответствует вертикальной оси тела оператора. Приведенные выше данные позволяют предположить, что в начальном периоде невесомости непроизвольные ошибочные «управляющие» движения наиболее вероятны в направлении, параллельном имевшемуся перед этим вектору силы тяжести (или перегрузки).

2) Можно рекомендовать размещение рукоятки управления таким образом, чтобы она и рука, которой ее держит оператор, находились одновременно в поле зрения оператора во время управления космическим кораблем. Для этого может быть использовано телевизионное устройство с выведением изображений руки пилота и органов управления (во время управления полетом) на комбинированный электронный индикатор или па остекление кабины летательного аппарата. Как показали изложенные выше эксперименты, визуальный контроль субъекта за произвольно перемещаемой рукой существенным образом уменьшает вероятность непроизвольных ошибочных движений руки. У лиц, адаптированных к действию невесомости и перегрузки, зрительный контроль за движением собственной руки практически предотвращает дискоординацию движений, хотя возможно в этом случае некоторое их замедление, как указывалось выше.

3) Во время космического полета следует использовать бортовое устройство (тестер движений космонавта), с помощью которого члены экипажа КК могли бы периодически контролировать сохранность своих двигательных навыков. Самоконтроль может осуществляться визуально - по показаниям индикаторов; «на слух» - по изменениям звукового сигнала; тактильно - по вибрации рукоятки, возникающей при ее движении; кинестетически - по ступенчатому изменению усилий па органах управления при их перемещении и т. п. Таким образом, моно- или полимодальная обратная связь должна строиться при «квантирова-нии» сигналов к оператору. Тестирование мышечных усилий должно производиться па фоне «квантироваппого» сигнала течения времени (метроном, тикапие часов и т. п.).

4) Еще более продуктивным явилось бы создание на борту КК тренажера, предназначенного для оптимизации процесса ста-

111

новления навыков управления в новых условиях среды. За паю щее устройство тренажера должно по той или иной программ", создавать движения органов управления, регулируемые по направлению скорости, усилию и т. п. Иными словами, рукоятка управления должна двигаться «сама». Космонавт, парируя ее движения, должен перемещать ее в соответствии с имеющимся у него заданием. При этом космонавт должен получать (указанными выше способами) информацию о параметрах движения рукоятки, о параметрах движения своей руки, о результатах их «суммирования» и о течении времени. В качестве органов управления тренажером (и тестером) должны использоваться органы управления перемещениями КК.

5) По аналогичному принципу могут быть созданы тренажеры обеспечивающие тренаж сенсорной, эмоциональной, понятийной и других функциональных систем космонавта - оператора - пилота. Комплекс бортовых тренажеров подобного типа должен создавать и поддерживать у человека способность к оперативной (быстрой) и динамической адаптивной перестройке его рабочих навыков (и умения) управлять перемещением и посадкой КК при изменениях среды (гравитационной, оптической и др.).

6) На основании приведенных данных можно полагать, что при профотборе операторов КК следует отдавать предпочтение лицам, более способным к перестройке навыка, а не тем, кто способен к формированию у себя стойкого (застойного) навыка рабочих движений, стереотипных действий. Это предположение соответствует концепции К. К. Платонова о том, что в процессе обучения как конечный результат следует формировать не профессиональный навык, а профессиональное умение [220]. Высказывалось мнение о том, что операторами подвижных объектов, в частности КК, с большим успехом могут быть лица, у которых поведенческие реакции существенно не меняются в режимах невесомости, а также люди, склонные к ПР (несмотря на вегетативные реакции, возможные у них в этих условиях), а не те, у которых возникало АР при их первых пребывапиях в невесомости; лица, склонные в невесомости к АР, как правило, отличаются «фопоза-висимостыо» [123]. Это может указывать на их большую подверженность возникновению визуальной афферентации на формирование произвольных движений. Иными словами, у лиц, склонных к АР, визуальный фон может «провоцировать» при невесомости ошибочные движения рукой, подобно тому как это имело место в экспериментах с «горизонтальным письмом», описанным выше.

7) В настоящее время нет учебно-тренировочных космических кораблей, на которых космонавт-инструктор мог бы тренировать в невесомости космонавта-новичка. Тренировки в парабо-

112

лических полетах на самолете не могут заменить обучение в космосе Когда последнее будет реальностью, указанные выше рекомендации по размещению органов управления на космических кораблях (аппаратах) станут излишними. Однако при организации процесса обучения (адаптирования) в невесомости нужно будет помнить, что способности к упрочению двигательного навыка и фиксации адаптивных сдвигов в невесомости снижены из-за изменений проприоцептивдой афферентации, сходных с частичной деафферентацией [144]. В связи с этим проблема становления двигательного навыка (умения) пилотировать «вручную» останется одной из актуальных проблем обучения космонавтов.

Данные, приведенные в настоящем сообщении, говорят о том, что в начальном периоде невесомости в организме человека разворачиваются в основном рефлекторные защитные механизмы функциональной адаптации, «адаптации включения». В этом периоде изменение поведенческих и двигательных реакций может сказаться на качестве работоспособности человека, т. е. на его надежности и эффективности как звена системы «человек - машина». Указанные изменения человека необходимо учитывать как при проектировании (организации) деятельности человека в рассмат риваемых условиях, так и при проектировании машинного звена системы «человек - машина». Объем функциональных изменений в организме человека при начальном действии невесомости, естественно, не исчерпывается рассматриваемыми в настоящем разделе явлениями. В этих условиях претерпевают изменения вегетативная, эмоциональная, сенсорная, понятийная сферы, описанию и анализу которых посвящено много работ. Вместе с тем до настоящего времени недостаточно изучены функции двигательной системы человека в условиях невесомости. Этот недостаток неможет быть компенсирован значительным числом исследований двигательных функций в наземных условиях, в том числе при имитации состояния невесомости. Указанные обстоятельства явились причиной, побудившей автора настоящего сообщения провести анализ данных, полученных при кратковременной невесомости.

Следует иметь в виду, что при длительном пребывании человека в условиях измененной гравитационной среды (в условиях невесомости, непрерывного вращения и т. л.) возникают иные, более сложные, чем при кратковременных воздействиях, изменения двигательной и других функциональных систем организма

Особой проблемой является «взаимная адаптация» [48] систем управления космическими летательными аппаратами в контуре «человек-машина». Переход после сравнительно продолжитель-

ного пребывания в невесомости в такие условия, когда на экипаж начнут действовать перегрузки,также будет ставить 3ana4v индивидуально-оперативной адаптации технических средств Для дальнейшего решения указанных проблем определенное значение имеют данные о различных, главным образом поведенческих и двигательных, реакциях человека, полученные при дру. ком «переходном» периоде - при переходе от состояния перегруз-ги к невесомости. Эти данные частично отражены в настоящем сообщении.

2.4

ПОВЕДЕНИЕ ЛЮДЕЙ

ПРИ КРАТКОВРЕМЕННОМ АКУСТИЧЕСКОМ СТРЕССЕ

Акустический стресс «ударного» типа. В настоящее время широко обсуждаются пути предотвращения неблагоприятных для человека факторов, в ряде случаев возникающих при индустриализации производства в процессе урбанизации и т. д. [236].

Некоторые авторы указывают, что при весьма сильном шумовом воздействии (120 дБ и выше) у людей «могут возникнуть тягостные состояния: нарушения движений, головокружения, психозы» [207, с. 33]. Авторы указывают, что в производственной обстановке возникновение таких шумов возможно в частности, вблизи работающих турбореактивных двигателей.

Накапливаются данные, свидетельствующие о том, что не только сильные звуковые воздействия, по и сравнительно малоинтенсивные длительные акустические факторы, действие которых продолжается или регулярно повторяется дни, месяцы и т. д., могут привести к дезадаптации, снижению производительности труда, к снижению надежности «человеческого фактора» в структуре производства и даже к возникновению патологических реакций в организме человека [207].

Сравнительно хорошо изучены физиологические и психологические механизмы восприятия и переработки звуковых сигналов, в частности несущих стрессогенную смысловую информацию. Ограничены сведения, характеризующие психические процессы при экстремальных акустических воздействиях, лишенных семантического содержания.

Акустические воздействия большой интенсивности могут оказывать разрушающее действие на ткани организма, вызывая клинические проявления стресса [94, 160, 236].

Звуковые сигналы, не достигающие разрушительной силы, могут вызывать стрессовое состояние за счет своих информационн

114

характеристик. И это не только такие сигналы, как, например, словесные стрессогенные сообщения или другие звуковые условные сигналы тревоги и опасности. Могут стать экстремальными неожиданные или непривычные для субъекта акустические воздействия, в том числе воздействия неожиданной, нопривычпой громкости.

Можно предполагать, что экстремальное влияние неожиданного и громкого звука как сигнала, предвещающего опасность, сформировалось в процессе биологической эволюции. Такие воздействия, видимо, «включают» находящиеся всегда «наготове» сформированные филогенетически программы защитного реагирования [123]. Вероятность их «включения», форма и интенсивность возникающего при этом адаптивного реагирования зависят не только от внешних, акустических факторов, но и от биологической и психологической «готовности» субъекта к тем или иным адаптивным проявлениям, т. е. от степени астеннзации, невротизма, тревожности и т. п.

Эффект неожиданности необходим для придания стрессогенно-го эффекта негромким акустическим сигналам. Громкие могут обладать экстремальностью, кроме того, за счет своей «непривычной» интенсивности. В. М. Миряоевым и др. [198, 199] показано, что для определенного типа людей при достаточно большой громкости акустические сигналы «ударного типа» могут оставаться пугающими, стрессогенными после большого числа повторений.

К экстремальным акустическим сигналам следует отнести эмо-циогенные звуки, сходные по своим частотпо-тембровым характеристикам с некоторыми биологически значимыми звуками (крик ребенка, стон раненого и т. п.).

На протяжении последнего десятилетия проблеме экстремального действия на человека акустических воздействий ударного типа уделено особенно много внимания в связи с возрастанием их значения как неблагоприятного экологического фактора [293]. Изучено их воздействие на различные физиологические системы организма [27, 44, 63, 74, 154, 169,198,199, 235, 251, 257]. Вместе с тем до пастоящего времени сравнительно мало исследований посвящается психологическим последствиям звукового стрессора 1о97, 549 и др.]. В этих работах обращалось внимание главным образом на отрицательные психологические эффекты при его продолжительном действии. Исследования влияний на психическую сферу звуковых воздействий «ударного» типа сравнительно немногочисленны и пе позволяют составить достаточно полное представление о психических, эмоциональных и т. п. реакциях на эти влияния.

U г,

Основной задачей изложенных ниже экспериментальных исследований являлось определение особенностей эмоционально-двигательной активности в структуре поведенческих реакций в ответ на короткое экстремальное акустическое воздействие (исследования проводились совместпо с 10. М. Забродиным). При таком воздействии изучалась способность человека к интеллектуальной деятельности в 1-й серии экспериментов и поведенческие реакции во время бега - во 2-й. Учитывая тот факт, что ритмические сигналы различной модальности в отличие от однократных и непрерывных оказывают особое стрессогенное, затормаживающее (ступорогенное) действие (107, 418 и др.), нами был использован в качестве стрессора прерывистый звук - повторяющиеся акустические стимулы. Устройство, использованное в качестве их геператора, при каждой серии стимулов извергало выхлопные газы и вспышки огня. Так как испытуемые находились в непосредственной близости от него, то для пих стрессогенным фактором могла явиться мнимая опасность этих выхлопов. Громкость каждого звукового стимула была в диапазоне от 120 до 130 децибелл, продолжительность 0,01 с. Стимулы предъявлялись с частотой 10 раз в сек. и повторялись пе более 30 раз на протяжении одного воздействия.

Проведены две серии экспериментов. В первой серии испытуемые сидели в экспериментальной кабине на разных расстояниях от генератора звука и были заняты выполнением корректурной пробы (в ряде случае выполнением других психологических тестовых заданий).

Занятость испытуемого мыслительной деятельностью отвлекала его от ожидания звукового воздействия, способствуя тем относительной неожиданности этого воздействия. В экспериментах первой серии испытуемые размещались на разных расстояниях от геператора звуковых импульсов.

Если в первой серии экспериментов экстремальное воздействие оказывалось на относительно неподвижного (сидящего) человека, то во второй серии аналогичное воздействие оказывалось на испытуемых во время бега, т. е. при интенсивной мышечной нагрузке.

Эксперименты второй серии проводились следующим образом. Испытуемому предлагалось возможно быстрее бежать в течение 12-15 минут в направлении экспериментальной кабины. Вбежав во входную дверь, испытуемый должен был, не останавливаясь, пробежать через кабипу. В тот момепт, когда он наступал на пол кабины, включалось акустическое воздействие, прекращающееся только после прекращения давления на пол, т." е. в момепт выход испытуемого из кабины. Испытуемые были оповещены о возМОЩ

ПО

ном возникновении звука, но, чем обусловлены ого начало и конец, они не знали. Таким образом, звуковое воздействие было для них сравнительно неожиданным.

В экспериментах первой серии принимали участие 46 человек, большинство неоднократно (до пяти раз). Эксперименты второй серии проводились однократно с каждым нз 17 участвовавших в ней испытуемых. В экспериментах (до начала и после окончания звукового воздействия) регистрировались частота пульса и дыхания, величина артериального давления, проводилась кистевая и становая динамометрия.

В экспериментах первой серии в начале первого акустического воздействия у большинства испытуемых (у 36 человек) была отмечена кратковременная, развивающаяся на протяжении около 0,2 с. рефлекторная двигательная реакция в виде «вздрагивания» (резкого сокращения большинства соматических мышц). В разных частях тела могло доминировать сокращенно либо мышц-сгибателей, либо разгибателей, в зависимости отчего проявлялся соответственно сгибательный (флексорпый) либо разгибательный (экстен-зорный) тип движения.

У 19 человек в начале первой звуковой экспозиции возникала частичная экстензия конечностей (легкий взмах руками и «подскакивание» на стуле) и туловища (выпрямление спины, поднимание головы). Эта реакция сразу же сменялась флексорным движением, в резз'льтате которого испытуемые оказывались в позе «съежившись»: сидя согнувшись, вобрав голову в плечи с прижатыми к телу согнутыми в локтях руками. У 22 испытуемых флексорная реакция с принятием указанной позы возникала в начале первого воздействия, минуя экстензорную реакцию. «Вздрагивание» у 5 человек происходило в виде флексии туловища и рук при частичной экстензии нижних конечностей: человек слегка подскакивал на стуле, прижав при этом согнутые руки к туловищу. В ряде случаев движение по типу «вздрагивания» отчетливо проявлялось только в какой-либо одной части тела (руки, голова). После «вздрагивания» испытуемые в большинстве случаев замирали в позе «съежившись», сохраняя такое положение при продолжающемся воздействии и часто некоторое время после его окончания.

У 10 испытуемых не удалось обнаружить проявлений рефлекторной двигательной реакции по типу «вздрагивания». Трое из них при опросе сообщили, что в момент акустического воздействия они испытали своеобразное внутреннее «вздрагивание», «внутри тела вес вздрогнуло и напряглось» (из отчета испыт. Ж.). Один испытуемый (П.) рассказал, что очень боится всяких громких, резких звуков. Со страхом он ожидал звукового воздействия в описывае-

117

мом эксперименте. «...В ожидании все напряглось внутри. Когда грохнуло, волна болезненного напряжения разлилась по всему телу. Было неприятно до боли, и в то же время какое-то удовлетворение вроде радости, потому что не очень-то я страшно, да и ожидание кончилось». Некоторые испытуемые (8 человек) во время звукового воздействия напряженно выпрямлялись, осматриваясь вокруг.

После окончания первого акустического воздействия двигательные реакции испытуемых были разнообразны. Можно было выделить следующие отличающиеся друг от друга формы двигательной активности:

1) многие испытуемые (32 человека) после окончания воздействия оставались некоторое время (17 с.) неподвижными (в состоянии «оцепенения»), сохраняя позу «съежившись». Некоторые из них как бы с трудом преодолевали скованность движений, возникшую во время акустического воздействия- Это «преодоление», согласно отчетам испытуемых, сопровождалось субъективно неприятными, дискомфортными ощущениями. При этом у нескольких человек движения были как бы нарочито подчеркнуты, утрированы. Простые обиходные движения выполнялись осмысленно и были несколько неуклюжими, неловкими и подчас замедленными. Некоторые испытуемые сообщали, что несколько минут после первого экстремального воздействия они продолжали испытывать субъективно неприятное, дискомфортное ощущение в виде «сохраняющегося чувства страха», а также, что наряду с ним возникало эмоционально положительное «чувство избавления от опаспости» (из отчета испыт. К.).

2) В одном случае внимание экспериментатора было привлечено неестественной неподвижностью испытуемого, застывшего после окончания акустического воздействия с полусогнутыми руками, расположенными перед грудью. После того как испытуемый не ответил па обращенный к нему вопрос, экспериментатор взял и потянул испытуемого за руку. Выпрямленная таким образом рука еще 1,5-2 секунды продолжала висеть в воздухе, после чего испытуемый, как бы очнувшись, со смущением стал рассказывать о пережитом чувстве испуга и дискомфорта.

3) У 28 испытуемых после окончания «оцепенения», продолжавшегося после акустического воздействия примерно 0,5 с, отмечалось выраженное в той или ипой степени эйфорическое возрастание поведепческой активности. Испытуемые вставали, оживленно и радостно жестикулируя, начинали рассказывать о своих переживаниях. Эйфорнзация поведения часто продолжалась более 30 минут после воздействия.

4) Было отмечено, что движения некоторых испытуемых стали

118

избыточно размашистыми, неточными. Испытуемых не смущала такая неловкость их движений.

5) У трех испытуемых после акустического воздействия воз-цикло и сохранялось более получаса снижение двигательной активности при усилении потоотделения и жалобы на «слабость во всем теле». При этом движения у них были вялыми, замедленными по сравнению с исходным статусом, голос с «плаксивыми» интонациями. Подобные катаплексоидные явления были более заметно выраженными у одного испытуемого (см. ниже).

6) У многих испытуемых (у 34 человек) некоторое время поело акустического воздействия имело место мышечное дрожание (тремор). Оно могло проявляться на фоне как повышенной, так и пониженной двигательной активности. Было заметно дрожание рук. У двух человек имело место дрожание нижней челюсти - «зуб на зуб не попадает» (высказывание испыт. К.). Восемь человек сообщили о «внутренней» дрожи - «все поджилки трясутся» (высказывание испыт. С). Одни испытуемые не замечали у себя тремора, другие замечали, по не обращали внимания, третьи смущались и пытались его скрыть или умоыьшить.

Следует отметить, что анализ адекватности самооценочных суждений испытуемых показал, что во многих случаях у них имела место диссимуляция, вероятно не вполне ими осознаваемая. Испытуемые не замечали отмеченных у них экспериментатором двигательных реакций и не могли их вспомнить впоследствии, тогда как эти реакции были зафиксированы в протоколе наблюдения. Часто экспериментатору было трудно сосредоточить внимание испытуемых на самооценке имевшихся у них эмоционально-двигательных реакций.

Таким образом, среди многообразия изменений двигательной активности, имевшей место после экстремального акустического воздействия, можно было выделить следующие основные формы двигательных реакций: первоначальное кратковременное напряжение мускулатуры тела с преобладанием тонуса либо флексоров, либо экстензоров в тех или иных частях, т. е. «вздрагивание»; последующая заторможенность движений, т. е. своего рода дискоординация Движений «во времени»; кроме того, проявления незначительной мышечной напряженности, которая также могла являться причиной Дискоордипации движений; кратковременное состояние, напоминающее «восковую гибкость»; состояние, отличающееся расслабленностью мышц; дрожание мышц тела (тремор) могло наблюдаться на фоне вышеперечисленных двигательных реакций; активизация поведенческой активности часто с явлениями эйфории (у ряда лиц на-РяДус этим имели место гиперригидиость движений, тремор и др.).

При повторных дробных звуковых воздействиях обращала впи-

119

Мание различная у разных испытуемых направленность изменение субъективной оценки экстремального воздействия.

У большинства испытуемых уже во втором для них испытании и тем более при последующих акустические воздействия уменьшали свое стрессогенное действие. Об этом свидетельствовали результаты наблюдений, самоотчеты испытуемых, данные регистрации физиологических показателей, а также показатели выполнения испытуемыми корректурной пробы. Так, при повторном эксперименте у 39 человек отсутствовали внешние проявления испуга и какие-либо двигательные реакции, имевшие место у пих при первом воздействии.

У пяти человек в трех-дяти экспериментах повторялось «вздрагивание». Испытуемые сообщали, что эта реакция при повторном воздействии либо не сопровождалась чувством испуга, либо он был незначительным и сочетался с чувством возбуждепия, «веселости». Начиная со второго эксперимента практически все испытуемые удовлетворительно выполняли корректурную пробу во время и после акустических воздействий.

Наконец, у трех испытуемых наблюдалась противоположная направленность изменения реакций. Выраженность эмоциодально-двигательпых реакций при повторении акустического стрессора у них не снижалась, как у испытуемых, реакции которых описаны выше, а, напротив, возрастала. Имевшие место у этих трех человек при первом воздействии чувство испуга, флексорная двигательная реакция с принятием позы «съежившись» или позы с «замиранием» при повторных акустических воздействиях становились более выраженными. Испытуемые связывали это с появлением уже при втором воспроизведении прерывистого звука субъективно неприятного, дискомфортного чувства. Это чувство, по их словам, как бы содержало и внутреннюю напряженность, и непреходящее чувство страха, появившееся после первого воздействия, и тягостное чувство ожидания стрессора с нарастающим беспокойством и т. д. Подобное дискомфортпое чувство слегка усиливалось при кагкдом повторении прерывистого звука, приобретало, согласно самоотчету этих испытуемых, некоторое сходство с болевым ощущением. Только после уговоров лица с подобными реакциями соглашались принимать участие в повторных экспериментах с акустическим воздействием.

Несмотря па нарастание негативных эмоций и двигательной заторможенности, эти трое испытуемых, так же как и большинство других, начиная со второго эксперимента удовлетворительно выполняли корректурную пробу.

Из отчета испытуемого У. «...в ожидании грохота внутри все сжимается и холодеет. Когда я анализирую это чувство, то кажется,

120

что в нем сочетаются два желания: первое - скорей бы уж грохнуло, второе - чтобы лучши не грохотало... Когда, наконец, раздается звук, то нет разрядки пеприятного чувства ожидания. Оно как бы перерастает в очень неприятное, почта болезненное ощущение внутреннего потрясения. В этот момент трудно собраться, чтобы выполнять задание (примечание - корректурную пробу)а go эта работа немного отвлекает».

Эта группа лиц отличалась нарастанием эмоционально-двигательных реакций, которые можно рассматривать как проявление преимущественно пассивного эмоционально-двигательного реагирования (флексорпые двигательные реакция, постуральная реакция «замирания», замедленное вынолпопис тестовых заданий, дискомфортное чувство беспомощности и т. д.).

итак, исследования с повторным применением прерывистого акустического экстремального воздействия показали, что изменения поведения людей и их работоспособности более вероятны при первом применении такого воздействия. Это обусловлено эффектом его необычности, его неожиданной экстремальности. Б структуре поведения при этом как бы «разряжается» установочная боязнь потенциальной или мнимой опасности этого воздействия.

В экспериментах первой серии испытуемые были ограничены в возможности перемещения. В связи с этим были ограничены возможности анализа двигательных реакций. Исследование таких реакций экстремальных акустических воздействий было проделано во 2-й серии экспериментов.

В экспериментах второй серии во время бега при действии на испытуемых сильного, прерывистого акустического воздействия были обнаружены два типа изменения структуры движений. У семи человек (первая группа) возникало «наслоение» экстензорной реакции конечностей и туловища на структуру движений. С началом воздействия эти люди как бы подпрыгивали на бегу, вскинув руки в стороны - вверх, после чего их бег ускорялся за счет увеличения частоты и амплитуды движений. Изменения движений во время бега у других пяти испытуемых (вторая группа) характеризовались увеличением флексии (сгибания) конечностей и туловища. Когда раздавался дробный сильный звук, эти испытуемые пригибались и, слегка присев, нродолжали бежать в несколько замедленном темпе. Отчетливых изменений в структуре бега у трех человек (третья группа) обнаружить не удалось.

Результаты опроса показали, что у всех испытуемых во второй серии экспериментов акустической воздействие вызывало чувство испуга. Девять человек испытывали растерянность, у четырех из них это чувство сопровождалось некоторой дезориентацией в пространстве и частичной утратой представления о том, что им надле-

121

жит делать дальше. Из отчета испытуемого С: «Запыхавшись вбежал в домик (примечание: в экспериментальную камеру). Тут раздался грохот. Это было неожиданпо потому, что пока бежал - я совершенно забыл, что должно грохнуть. От неожиданности я испугался. Дальше бежал машинально, не соображая, что делаю» Из отчета испытуемого Ч.: «Я ждал этот звук, все же он раздался неожиданно. Наверно поэтому два чувства сразу возникла во мне-я вздрогнул от страха, и в то же время мне стало смешно. Я подумал: чего это я испугался. Чувство страха и дрожь внутри долго не проходили, и в то же время я переживал радостный подъем потому что успешно прошел испытание звуком».

В период последействия акустического экстремального фактора, после прекращения бега обращала внимание значительная возбужденность испытуемых, проявлявшаяся в активизации эмоционально-двигательных и речевых реакций, а у отдельных испытуемых и во вторичном угнетении последних. Практически все испытуемые, несмотря на утомление после бега, продолжали некоторое время после окончания эксперимента ходить, оживленно обмениваясь мнениями с товарищами, ранее закончившими эксперимент. Для одних, главным образом из состава первой группы (см. выше), были характерны следующие особенности поведенческой активности: избыточная жестикуляция; резкость и размашистость движений; кажущаяся парочитой эффективность поведения - «веселость», «бравада» и т. п.; блеск в глазах, повышенная речевая активность. У других испытуемых активизация движения при эмоциональном оживлении как бы наслаивалась на общую скованность движений. У этих испытуемых при неординарных движениях (перешагивание углублений почвы, резкий поворот при ходьбе, ходьба в условиях пересеченной местности; необходимость нагнуться, чтобы не зацепиться головой за ветви дерева и т. п.) стаповилась заметной неловкость движений. При опросе испытуемые сообщали, что у них после эксперимента - «нерассчитанность движений», походка «как на деревянных ногах», «дрожь в коленках» и т. д. У некоторых эти явления вызывали чувство смущения; у большинства критическое отношение к этим явлениям было ионижепо или отсутствовало.

У отдельных испытуемых преобладало возникшее либо во вре-мя акустического воздействия (вместе с испугом), либо через некоторое время после окончания эксперимента чувство общей слаоости. Иногда оно сочеталось с повышением потливости, ознобом, чувством обиды.

Обращает внимание то, что поведение испытуемых в период последействия в экспериментах 2-й серии отличалось от поведен в аналогичном периоде в экспериментах 1-й серии заметно бол.

122

выраженными (и проявляющимися в большем числе случаев) положительными, экстатическими эмоциями. Чувство радостного оживления в ряде случаев, как сообщали исдытуемые - участники 2-й серна экспериментов, наслаивалось у пих на еще не прошедшее неприятное ощущение пережитого испуга. Возникало двойственное переживание, при котором доминировали позитивные эмоции. В отличие от этого у испытуемых, сравнительно неподвижных (во время экспериментов первой серии) в периоде последействия акустического стрессора в значительном числе случаев имели место негативные переживания. Это наблюдение свидетельствует м пользу того, что в периоде последействия кратковременного стрессора интенсивная мышечная нагрузка (тем более в случае успешного завершения деятельности, связанной с этой нагрузкой) способствует активизации позитивных эмоций. Этому способствуют индивидуальные особенности, психологическая установка, особенности среды, действующего фактора и пр.

На качество виполпения корректурной пробы в экспериментах с акустическим стрессором оказывает влияние не только само довольно интенсивное звуковое воздействие, не только неожиданность начала воздействия, которая была весьма относительной и сравнительно сходной при повторных экспериментах, но главное- «незнакомость» первого воздействия, точнее, неожиданная «пе-знакомость» первого звучания громкого звука. Стрессогенный эффект создавала также мнимая опасность устройства, издающего прерывистый звук и расположенного в непосредственной близости от испытуемых.

В первом эксперименте с первой секунды действия звука у всех 46 испытуемых выполнение теста непроизвольно прерывалось. Двенадцать человек начиная с 3-5-й секунды после начала воздействия пытались продолжать выполнение пробы. Семеро из них сразу прекратили ее, по их. словам, из-за невозможности фиксации взгляда на тексте или из-за затруднений при удерживании карандаша на нужной строке, видимо, вследствие нарушений окуломото-рики и из-за дискоординации движений рук и тремора. Восемнадцать человек с момента начала воздействия и до конца эксперимента не выполняли пробу, как потом они сообщили, забыв о ней; 14 испытуемых помнили о задании, но, по их словам, им «было не До нее»; 16 человек в периоде с 15-й секунды по 120-ю секунду после окончания воздействия вновь приступили к выполнению корректурной пробы. Они выполнили ее медленнее и с большим числом ошибок, чем до начала воздействия. В среднем для этих 16 человек производительность работы по выполнению пробы после воздействия составила 12% по сравнению с их производительностью до оздействия. Число ошибок возросло, появились такие ошибки,

123

как пропуск строки или потеря просматриваемой строк» и т. п.

Повторные звуковые воздействия намного меньше влияли на выполнение корректурной пробы. Уже при второй акустической экспозиции ни один испытуемый пе прекратил ее выполнение Приостановка корректуры возникала у ряда людей на первых секундах акустического воздействия. Затем выполнение пробы продолжалось в большинстве случаев в замедленном темпе. При последующих звуковых воздействиях качество выполнения корректурной пробы у ряда испытуемых практически нормализовалось.

Психологические аспекты акустического стресса

Как указывалось выше, индивидуальные различия поведенческих реакций при различных экстремальных воздействиях позволяли сравнительно четко и однозначно подразделять большинство испытуемых, впервые находящихся в этих условиях, на группы лиц с активным, пассивным и с неизменившимся эмоционально-двигательным реагированием. Первые отличались яркими позитивными или негативными эмоциопальныдш переживаниями, возрастанием интенсивности аффективных движений; вторые - эмоциональным дискомфортом и снижением подвижности.

В отличие от такой сравнительно четкой дифференциации индивидуальных проявлений эмоционально-двигательных реакций экстремальное акустическое воздействие создавало более сложную картину различных двигательных и эмоциопальных реакций. Возникало сочетание выразительных, защитных и других движений. Имело место переплетение разных форм эмоционально-двигательного реагирования, причем активпое реагирование могло выступать в той или иной фазе (рефлекторпой, концептуальной, компенсаторной и др.).

Можно полагать, что большая вариабельность поведения при акустическом стрессе по сравнению, например, с ранее нами описанными поведенческими реакциями при гравитационном стрессе обусловлена меньшей биологической беспрецедентностыо первого. Сложность поведенческих реакций в условиях акустического воздействия, примененного нами, обусловливалась и тем, что в комплекс движений, связанных со стрессом, широко включались фрагменты, составляющие структуру «повседневного» поведения, а также поведения при общении и деятельности. Такие движения при гравитационном стрессе исключались регламентом эксперимента.

Особенности поведенческих реакций при стрессе в значительной степени связаны с побуждающей ситуацией. Эксперименты воздействием дробного акустического стрессора па исходно иепод-

121

важных испытуемых позволяли выявить в основном структуру первой рефлекторной фазы реагирования при стрессе. Поведенческая активность второй фазы (концептуальное реагирование) была в атой экспериментальной ситуации редуцирована. Во второй серии экспериментов тонкие элементы рефлекторной фазы были в основном поглощены структурой бега. Наряду с этим после звукового воздействия во время бега ярко проявились особенности фазы концептуального реагирования (экстатического, агрессивного, пассивно-дискомфортного и др.). Усиление эмоционально-дви-гательных реакций как бы «подкачивалось» интенсивной моторной активностью.

Возникают вопросы: Какова функциональная основа сложной картины поведенческой, двигательной активности при кратковременном акустическом стрессе? В чем биологическая целесообразность этой сложной картины и ее отдельных элементов? Ответив на них, можно подойти к решению проблемы целесообразного управления аффективным поведением при акустическом стрессе. Ниже мы предпримем попытку обсуждения описанных выше поведенческих реакций человека при акустическом кратковременном стрессе, сопоставляя их с литературными данными.

Психологические и психофизиологические аспекты акустического стресса. Экспериментальные данные, представленные выше, говорят о том, что сильное звуковое воздействие «ударного» типа вызывает поведенческие и позпые реакции, в основе которых лежит защитная двигательная активность. К таким реакциям может быть отнесено вздрагивание, т. е. резкое напряжение больших массивов мускулатуры тела, сгибательные (флексорные) и разгибательные (эстензорпые) тонические мышечные реакции и др. Возникавшие в ходе описанных выше экспериментов с акустическим стрессом отдельные позно-тоннческие реакции свидетельствовали о том, что процессы регулировки мышечной системы в этих случаях на короткое время цодошли к пределам нормы. Не исключено, что в этих случаях имелась индивидуальная предрасположенность к таким проявлениям. Во многих случаях при акустическом стрессе «ударного» типа возникали перестройка пространственно-временной координации движений, прекращение заданной деятельности, ошибочные действия (при выполнении корректурной пробы), снижалась успешность мыслительной деятельности. Подобные изменения, Даже возникающие на короткий срок, вплетаясь в структуру Рабочих движений человека, могут существенно деформировать рабочую деятельность, что бывает особенно нежелательно в критиче-ских, аварийных ситуациях, требующих от человека точно координированных, быстрых действий.

Повседневность столкновения людей, в частности во время про-

125

изводственной деятельности, с промышленными шумами сделала актуальными психологические исследования акустического стресса. Однако, оценивая результаты таких исследований, приходится констатировать их разноплановость, несопоставимость применявшихся в них методов исследования и т. п. Из-за этого не представляется возможным составить целостное представление об изменении психологических и физиологических процессов при акустическом стрессе. Тем не менее рассмотрим результаты исследований, касающиеся этой проблемы.

Значение прерывистого звука как фактора, тормозящего рабочую деятельность людей, показано Теологусом Г. С. и др. 1549]. Это воздействие, увеличивая время реакции, не влияло па способность испытуемых контролировать скорость движущихся объектов, вместе с тем дифференциация стимулов ухудшалась при увеличении продолжительности прерывистого акустического стрессора. Торможение рабочих действий человека при громком шуме связано также с увеличением рефрактерного периода впе зависимости от межстимульного интервала в определенном его диапазоне [397]. Авторы этой работы подчеркивали значительные индивидуальные различия указанных проявлений аудиогеппого стресса и что эти различия были обусловлены главным образом разной возбудимостью подопытных.

Неблагоприятное влияние шума на состояние испытуемых и их работоспособность резко снижалось, если испытуемым предоставлялась возможность выключить шум, хотя эта возможность сопровождалась пожеланием не выключать его (подавляющее большинство испытуемых не воспользовались предоставленной им возможностью избавиться от действия аудиогеппого стресса). В данном случае наличие субъективного контроля над стрессогенной ситуацией уменьшало ее неблагоприятный эффект, что свидетельствует о наличии в структуре стрессора, в частности акустического, компонента субъективного представления о нем [394].

Фактор опасности, предвестником которой может быть громкий звук, подчас усиливает возникающую в такой ситуации заторможенность движений человека, даже когда его бездействие повышает вероятность трагического исхода или прямо ведет к нему. Описание подобного состояния, возникшего у летчика при звуковом хлопке, сопровождавшем самовыключение двигателей одноместного реактивного самолета, приведено в книге Г. Т. Берегового, Н. Д. Заваловой, Б. Ф. Ломова, В. А. Пономаренко: «Остановка двигателей сопровождалась сильным хлопком. Этот звук вызвал ощущение, что самолет вот-вот взорвется. Я весь сжался, ноги одеревенели. Вынужденцая посадка и данном районе полетов была невозможна, и я решил катапультировать. Но меня охватило

126

оцепенепие так, что я не мог перенести ноги на катапультное сидение... Придя в себя на высоте 8000 м, я произвел запуск двигателей в благополучно произвел посадку на аэродром» [31, с. 36]. Как видно из приведенного случая, у летчика возникло ступороз-ное состояние с мышечным гипертонусом. В его описании есть такие слова: «ноги, одеревенели», «оцепенение» - и нет указаний на мышечную слабость. В описанном случае, как и в наших экспериментах с акустическим стрессором, помимо последнего, имело место осознание человеком опасности, связанной со звуком, интенсивность которого сама по себе была экстремальной. Это чувство опасности, т. е. установочный стресс-фактор, вызывает, во-первых, постоянное эмоциональное напряжение. Во-вторых, при возникновении «пускового стрессора», например акустического, установочный стресс-фактор в значительной мере определяет характер развития стресса, как правило,, интенсифицируя его проявления. Установочным стресс-фактором могут быть различные психологические состояния. Знание того, что при шуме будут исследоваться поведенческие реакции, уменьшало субъективную значимость шумового стрессора [410].

Проведенные налги эксперименты характеризовались наличием у испытуемых стенической установки на успешное прохождение ими «испытаний» с шумовыми воздействиями. Эта психологическая установка, надо полагать, способствовала сохранению положительных социальных устремлений и эмоций, препятствуя появлению таких проявлений, как агрессивность.

Комбинированное действие двух и более стресс-факторов, как правило, усиливает стрессогенпый эффект, легче приводя к дистрессу. Акустический стрессор, если он сопровождается вибрацией, усиливает у людей непроизвольные движения и тремор [50J.

Напомним, что серии акустических импульсов, воспроизводившиеся в наших экспериментах, создавали значительную вибрацию окружающих предметов, выхлоиы огня и дыма способствовали возникновению у испытуемых чувства опасности.

Многие авторы обращали внимание на то, что действие шума в комбинации с эмоциональными факторами изменяет социальную направленность поведения. Однако достоверными можно считать только дапныо Бандуры [304] и Берковича Л. [311], показавших, что шум повышает агрессивность аудитории при просмотре фильма, активизирующего это чувство. В другом эксперименте у людей, наблюдавших в кино эпизоды драки, интенсивность и число «ударяющих» движений возрастали, чего не было при просмотре спортивных фильмов [389].

Есть указания на то, что при акустическом стрессе может изменяться агрессивность людей. При интенсивных шумовых воздей-

ствиях возрастала лабильность поведения, т. е. увеличивалась раздражительность [3951. Причем у мужчин в отличие от женщин она возрастала в большинстве экспериментальных ситуаций [331]. При акустическом стрессе отмечалась наряду с возрастанием коз будимости «отходчивость» испытуемых после раздражения, усиление чувства сопереживания и т. д. [3891. Следует сказать, что подобный феномен возникал при наличии психологической установки различных стрессоров [434, 452]. Отмечено, что при высокой социальной значимости решения, принимаемого человеком, шум не влиял на это решение [379, 380]. Разная направленность реакций на акустический стрессор, как и вообще направленность изменений биологической активности, зависит в значительной мере от интенсивности фактора, побуждающего эту активность. Сверхсильная, как и очень слабая, интенсивность раздражителя может ослабить или затормозить адаптивную активность биологической системы. В тех исследованиях, где звуковое воздействие активировало психические процессы и реакции, интенсивность звукового воздействия была в диапазоне 80-95 дБ. Такое звуковое воздействие следует расценивать как среднее, а не сильное, как его оценивали авторы.

В наших экспериментах (описанных выше) при одном уровне интенсивности акустических воздействий возникали поведенческие реакции, характеризовавшиеся у одних людей торможением двигательной активности, у других - ее возрастанием. Это говор: о значении индивидуальной предрасположенности человека к to. или иной направленности изменений поведения при акустическом стрессе, т. е. одно и то же воздействие для одних людей может оказаться «сверхсильным», для других - «средним» и т. д.

Психофизиологические аспекты акустического стресса

Слуховой анализатор, являясь звеном системы пространственной ориентации, тесно связан с остальными ее звеньями, прежде всего с вестибулярным аппаратом, со зрением, с кожной и мышечной чувствительностью. Неадекватные, чрезмерные акустические нагрузки не только изменяют слуховую функцию, но и вносят помехи в перцепторные процессы разной модальности. Данные о деформации восприятия при звуковом «ударе» важны не только для оценки нарушений восприятия информации разной модальности, но также для понимания психологических механизмов пе стройки поведения при акустическом стрессе.

Показано, что звуковые воздействия влияют на вестибулярв функцию [296 и др.]. Шумовой раздражитель до 130 дБ с переме ной частот может вызывать головокружение, а при определенной

128

удаленности предметов от наблюдателя - нарушение их восприятия в виде смешения контуров. Наряду с нарушением восприятия «себя в пространстве» нарушается и восприятие «пространства вокруг себя». Нарушения восприятия могут не. выходить из-под контроля сознания субъекта и осознаваться как иллюзорные ощущении: «головокружение», иллюзорное «смещение контуров» рассматриваемых объектов. Звуковые раздражители 90 дБ и более ухудшают остроту бинокулярного зрения, по мнению авторов этого сообщения, вследствие значительного увеличения зрачков как результата нарастающей при этих воздействиях симпатикотонии. При звуковом воздействии 137 дБ обнаружены нарушения горизонтальных движений глазных яблок [207, с. 35]. Порог чувствительности по показателям зрачковой реакции (как и реакции периферического кровообращения) около 70 дБ.

Как осознаваемые, так протекающие бесконтрольно со стороны сознания парушения восприятия разных модальностей могут явиться, во-первых, фактором снижения надежности человека как звена человеко-машинных систем, во-вторых, эти нарушения могут стать причиной деформации поведения человека, испытавшего звуковое воздействие. Б последнем случае может измениться надежность человека как звена социальной системы (группы операторов, производственного коллектива и т. п.).

Исследования влияния звука на болевую чувствительность указывают на то, что сильный звук не только нарушает восприятие «пространства внутри себя», о чем говорилось выше, но и уменьшает чувствительность, если так можно сказать, «внутри себя». Сильные акустические воздействия могут существенно изменить структуру такой безусловной реакции, как чувство боли. Гарднер и Ликлидер [2071 использовали громкий звук (музыка плюс белый шум) для подавления чувства боли при стоматологических операциях. Больной сам усиливал звук до того уровня, пока исчезало или существенно снижалось чувство боли. При этом звук достигал 116 децибелл. У 1000 больных во время операции за счет звукового воздействия в 65% случаев было полное обезболивание, в 35% - значительное подавление болей. По мнению Г. И. Косицкого и В.М.Смирнова, в книге которых цитированы указанные выше авторы, в этом и в других подобных случаях «действие добавочного звукового раздражителя вызывает возникновение очага доминантного возбуждения в определенных пунктах коры больших полушарий мозга, благодаря которому подавляется реакция на другие, в том числе и на болевые, раздражители» [156, с. 164].

Основное место приложения звукового экстремального воздействия - слуховой анализатор. Данные о его функциональной перестройке необходимы для понимания механизмов акустическо-

5 Л. А. Кптаеа-Смын

129

го стресса. Известно, что непродолжительное акустическое воздействие уже при интенсивности НО 6Д понижает слуховую чувствительность [82, 138], интенсивность звуковых ударов 18В дБ - порог разрыва барабанных перепонок у человека, тогда как 196 дБ - порог легочного повреждения [2931- Снижение слуха могут вызывать не только интенсивные звуки, но и угнетение деятельности сдуховой системы нри негромком, но ритмическом ее раздражении [13].

Клннико-психологлческие аспекты акустического стресса

Аудиогенные эпилептиформные реакции. Как указывалось, сильные звуки могут тормозить двигательную, поведенческую активность людей. Известно, что сверхеильный длительный звук, сопряженный с моделированием опасности, воспринимаемой как реальная, может на сравнительно длительный срок - на несколько минут - вводить людей в шоковое состояние, которое подчас переходит в состояние прострации с катаплексией или в истерический припадок, подчас сопровождающийся судорогами [207 и др.]. Аудиогенные эпилептоидные судорожные припадки возникают у людей, больных эпилепсией. В. М. Бехтерев наблюдал у человека эпилептические припадки, вызванные громкой А1узыкой; М. П. Никитин оннсал больного, у которого возникал судорожный припадок, если он слушал совершенно определенную арию из классической оперы 1207, с. 116-117]. Известен случай возникновения у больных эпилепсией припадков при звуке дверного звонка, внезапного шума и лр.

Своеобразная судорожная эпилептиформная реакция, возникающая при интенсивном акустическом воздействии у ряда животных, привлекала внимание различных исследователей. Многочисленные исследования этой реакции как модели избыточной патологической активизации двигательной сферы при интенсивном стрессоре позволили существенно продвинуться в изучении поведения при стрессе.

Л. В. Крушинский и ого сотрудники, исследовавшие поведение белых крыс при прерывистом звуке электрического звонки 80- 130 дБ, обнаружили, что у значительного числа животных в ответ на звук возникает двигательное возбуждение [164]. У некоторых животных оно сразу переходило в судорожный припадок. Такие крысы были названы «одиоволновыми». У других животных первичное двигательное возбуждение нри непрерывном звучании звонка прерывалось на 10-15 секунд, после чего движения вновь активизировались, что заканчивалось судорожньш припадком с тоническими и клоническими судорогами. Эти крысы обозначались кая

130

«двухволновые». После моторного возбуждения и судорожного припадка обычно наступало ступорное состояние и затем полная арефлексия. Через 1-2 минуты после восстановления рефлексов наблюдалась «восковая гибкость», когда животному можно было придать любую вычурную позу. Наконец, были крысы, их было большинство, у которых в ответ на включение звонка не возникало судорожных припадков и либо возрастала двигательная активность, либо поведение существенно не изменялось.

С. Ничков и Г. Н. Кривицкая отметили в структуре двигательной активности крыс при звуковом воздействии агрессивность, повышенную возбудимость, защитные движения, принятие позы беспокойства - поднимание на задние ланки. Некоторые животные в этих условиях вздрагивали, забивались в угол клетки или принимали «мимикрическую» защитную позу [207]. Как свидетельствуют эти авторы, сразу после прекращения действия звука крысы всегда оставались неподвижными. Ъ большинстве случаев животные были расслабленные и очень покорные. Однако у некоторых, напротив, появлялась пугливость (они вздрагивали при малейшем шорохе) и агрессивность с повышенной чувствительностью к прикосновениям.

Л. В. Крушинским на основании многолетних исследований было показано, что возникновение аудиогенных судорожных или мпоклонических припадков возможно при достаточно высоком уровне возбудимости нервной системы, при сравнительно слабых тормозных процессах [163, 165]. «Физиолого-генетический анализ показал то значение взаимодействия между возбуждением и торможением в формировании припадков рефлекторной эпилепсии, которое обусловливает «фенотииический узор» патологического процесса» [162, с. 502].

При большом числе работ, посвященных изучению физиологических процессов при аудиогенном судорожном припадке, лишь отдельные публикации затрагивают проблему сущностных причин этого явления. Исходя из концепции Майера о значепин «конфликтных ситуаций» в формировании поведения, Бнтерман 1317] предположил, что судорожный припадок у крыс в ответ на звуковое раздражение является результатом «конфликта» между стремлением набежать сильного звукового воздействия и невозможностью это сделать из-за замкнутого пространства, в котором находится животное вовремя акустического воздействия. Судорожный припаек - это активизация двигательной сферы в виде деформировании защитной двигательной реакции. Согласно нашей интерпретации указанной концепции эта реакция, во-первых, уже «не может» не возникнуть из-за критического накопления «потенциала необходимости» защитных действий ввиду высокой определенности

угрожающего, вредоносного фактора. Во-вторых, условия замк того пространства препятствуют проявлению адекватной зашнтнгй реакции в виде бегства или агрессии. У определенной части живот ных «потенциал необходимости» защитного реагирования достигает уровня, при котором это реагирование не может не «включаться» Так как защитное поведение не может проявиться в полной, «целесообразной» форме, то оно распадается на некоторые элементарные движения, напряжение и расслабление мышц. При атом работают системы реципрокной регуляции мышц - антагонистов, механизмы, попеременно выключающие мышечную группу, достигшую максимального напряжения (усилия), с одновременным включением мышцы-антагониста. Это вызывает клоническую судорожную реакцию.

Предположение о влиянии «конфликтной ситуации» в возникновении аудиогенных припадков, казалось бы, не было подтверждено, так как они могли возникать у животных, пе ограниченных замкнутым пространством ящика или клетки и имеющих возможность убежать от звукового воздействия [165 и др.], тем более что «конфликтные ситуации» без звукового воздействия якобы не приводят к судорожному припадку.

Однако тот факт, что у фиксированных животных акустическое воздействие вызывает судорожный припадок, с большей вероятностью и у большего числа животных (3021 указывает на то, что наряду с эпдогепными предпосылками к его возникновению играет роль (как экзогенная предпосылка) конфликт между критической необходимостью актуализации защитного двигательного реагирования и невозможностью его адекватного проявления вследствие относительной фиксации животного в клетке.

Подобное понимание аудиогенпого судорожного припадка подтверждается экспериментальными данными Л. В. Крушинского. Им отмечено, что первоначально при акустическом воздействии возникает общее моторное возбуждение животного. На фоне его отмечаются миоклопические судороги. Продолжающееся звуковое воздействие приводило к перерастанию двигательного возбуждения в эпилептиформный припадок.

Л. В. Крушинский обратил внимание на то, что значительно более неблагоприятные стрессовые реакции (вплоть до гибели животного) вызывают у определенных животных не первое экстремальное действие прерывистого звука, а повторное его воспроизведение спустя несколько секунд [164J. Согласно его концепции, это объясняется тем, что после первого воздействия ослабляются тормозяы процессы в первной системе с повышением соответственного уровня ее возбудимости. Такая реакция возможна только при ипди видуальной предрасположенности к ней, что является генотип

132

ческой особенностью особи. Сходный феномен имел место у трех испытуемых из числа обследованных нами при повторных акустических воздействиях, когда у них наступало нарастание негативных проявлений стресса. У большинства испытуемых в аналогичной ситуации имело место адаптивное угасание тех же неблагоприятных реакций.

Нарастание неблагоприятных реакций при повторных экстремальных воздействиях можно интерпретировать следующим образом. Особи, склонные к возрастанию негативных симптомов стресса, отличаются: а) малым энергетическим и психическим «стресс-потенциалом», что нарушает принцип избыточной его мобилизации. Это проявляется в отсутствии у людей рассматриваемого типа фазы экстатического реагирования (фазы «доизрасходования» избыточно мобилизованного указанного «потенциала») и в актуализации, минуя ее, фазы компенсаторного реагирования (психическое угнетение, чувство дискомфорта и пр.), что свидетельствует об истощении адаптационных резервов организма; б) неспособностью сменить активное эмоциодвшательяое реагирование на пассивное, т. е. застойностью, инертностью восприятия ситуации как высоковероятной, «понятной». Биологическая система, условно говоря, «безоговорочно верит» в свои силы, игнорируя свою неспособность предотвратить, прекратить экстремальные ситуации. Предложенная интерпретация не только не исключает концепции Л. В. Крушинского, но, напротив, базируется на ней, предполагая использование ее положений при анализе подобных стрессовых состояний *.

В ходе описанного выше экспериментального исследования поведенческих реакций при звуковом воздействии «ударного» тина наше внимание было привлечено возникновением у отдельных испытуемых кратковременных постуралышх реакций, папоминаю-nmx кататоноидпые и катаплексоидныо реакции. Отсутствие в литературе прямых указаний па возможность таких реакций при сходных воздействиях, видимо, связано с тем, что подобные реакции редки, непродолжительны и, как правило, замаскированы структурой обыденных и заданных движений. При отсутствии направленности исследования на выявление такого рода реакций опи могут быть расценены как случайные.

* Изучсвпе предрасположеввссти к'аудиогенвому стрессу в зависимости от сложности оргавивации оргаввзма показало, что судорожпые припадки можно вызвать у животных, стоящих па низких уровнях эволюционного раа-влтия. По мере повышения этого уроияя «готовность» к судорожным припадкам становится выгое независимо от характера вызывающего их раздражителя 1523).

133

Одним из эффективных путей выявления физиологической основы и скрытых закономерностей психического явления служит циГ чение клинических аналогов этого явления [34, 187, 214, 266 и ю I Анализ патопсихологических явлений при стрессе путем сопоставления этих явлений с клиническими их аналогами тем более методологически оправдан, что эти аналоги, возникающие при болезненных состояниях человека, часто имеют в основе своего развития те или иные стрессогеыные факторы. Рассмотрим в этом плане отмеченные в наших экспериментах поведенческие и постуральные реакции.

Р. Гранитом [70] было показано наличие двух функционально связанных нейрональных систем, регулирующих положение и перемещение тела в пространстве: топической системы, определяющей стабильность тела, постуральные реакции и тонус мышц, и физической системы, регулирующей передвижение тела и быстрые фази-ческие движения. На всех уровнях двигательной системы обнаружены функциональные образования, соответствующие этим функциональным системам. Эти две системы находятся в реципрокиых взаимоотношениях. Возникновение очага активности фазической системы или ослабление тонической системы может привести к ритмической имнульсации в той или иной структуре и вызвать тремор; обратные взаимоотношения этих систем вызовут изменение мышечной ригидности и замедление движений, уменьшение их объема (адинамию) и в связи с этим дискоординацшо движений [19, 96, 106, 250 и др.

Такие двигательные реакции при действии «пугающих» факторов (в частности, акустического стрессора, рассматриваемого в настоящем разделе), как вздрагивание и дрожь,- явление сравнительно частое. Реже мы сталкиваемся с явными формами заторможенности, которая может возникать как проявление эмоционального повышения или потери тонуса. Возникая на очень короткий срок и не будучи сильно выраженными, как и в описанных выше экспериментах, эти реакции двигательной сферы маскируются сохраняющейся при этом поведенческой активностью. Общим для состояния кататонического ступора (ригидности) каталепсии и ката-плексии является то, что в том и другом состояниях возникает обездвиженность организма. Многие авторы рассматривают эти состояния как варианты защитной реакции организма по типу «пережидания», «ускользания», «мимикрии» и т. п. [107 и др.1. Эти состояния могут возникать как результат интенсивных психогенных воздействий. В ряде случаев возбуждение, ступор, характерные для кататонии, а затем каталептоидное и катаплсксидиое состояния выступают как этапы (элементы) последовательного процесса, возможного! как полагают, при патологической функциональной

134

недостаточности адаптационных возможностей нервнопсихической сферы человека.

Отмечая общность состояния каталепсии и катаплексии, на основании обобщения большого числа экспериментальных работ И. Г. Карманова делает вывод о том, что данные формы торможения поведенческо-двигателъной активности являются результатом возбуждения активирующих систем головного мозга [107]. Анализируя различия механизмов возникновения этих состояний, она пишет, что «при лабом развитии или вторичном ослаблении функций больших пол' шарий головного мозга в случае рефлекторного возбуждения высших вегетативных центров и активирующей восходящей ретикулярной формации может наступить ослабление корково-обу-словлепной фазной длительной активности и усиление рефлекторного пластического тонуса (феномен каталепсии). В случае же рефлекторного возбуждения нисходящей ретикулярной формации может возникнуть приступ катаплексии, который сопровождается торможением не только фазной двигательной активности, но и тонической» [107, с. 228]. Известно участие в формировании состояния стрессогенной обездвиженности гипоталамо-гинофизарной системы [107].

На основании большого цикла исследований Г. Г. Карманова предложила следующую схему возникновения каталепсических состояний. «Развитие у людей, страдающих истерией, или во время сеанса гинноза приступа полной неподвижности с застаиванием тела в принятом или искусственно приданном им положении можно объяснить как проявление у нихдревнего защитного приспособительного рефлекса в результате функционального ослабления коркового условного торможения, с одной стороны, и повышения тонических активизирующих влияний межуточного мозга - с другой. Парциальный характер процесса торможения, локализованного в центрах произвольной активности, в данном случае определяется наличием очага возбуждения в вегетативных и ретикулярных центрах межуточного мозга» [107, с. 231].

Анализируя катаплексию, Р. А, Ткачев [255] предположил, что ее симптомы связаны с преобладанием тормозного процесса в отдельных областях головного мозга; в двигательной коре (потеря возможности произвольных движений), в таламусе (исчезновение «выразительных» движений), в мезенцефалических центрах посту-ральных рефлексов (утрата подвижности мышечного тонуса),'в ги-поталамических вегетативных центрах (обилие вегетативных реакций с преобладанием парасимпатико-тонических). Экспериментальные исследования позволили конкретизировать эти суждения. Ви-циолп и Джимаикотти [558 Наблюдали у людей во время приступа катаплексии снижение электрической активности поля 24 коры

135

больших полушарий. Аналогичные приступы были вызваны раздп жением поля 24 у обезьян [557]. По мнению Вициоли, приток о\' циопадышх афферентных импульсов в цингулярнуго кору уведи" чивает интенсивность импульсов из клеток ципгулярной коры участкам тормозной нисходящей ретикулярной формации, от которой тормозящие импульсы идут к моторным зонам спинного мозга. Конечным итогом может явиться афферентное снижение мышечного тонуса. Исследования И. Г. Кармановой [107] дополнили понимание механизмов потери мышечного тонуса, прово: .ируемой положительными или отрицательными эмоциями, указ нием на причастность к развитию катаплексии системных процессов, развивающихся в центральной нервной системе при эмоциогенных воздействиях.

Физиологические аспекты аудиогенного стресса. До настоящего времени не сформировано единого взгляда на природу реакции живых существ в ответ на экстремальные звуковые воздействия. Приоритет тех или иных изменений в организме при акустическом стрессе в значительной мере определяется методической базой, примененной в эксперименте. Многочисленные самостоятельные электрофизиологические, биохимические исследования, а также изучение реакции гемоциркуляции показали, что при действии на организм акустических стрессоров функциональные изменения возникают практически во всех регуляторных системах организма.

Электрофизиологические исследования выявили при кратковременных интенсивных шумовых воздействиях и на начальном этапе длительпого их действия активизацию ЦНС и вслед за активизацией, а иногда первоначальио-торможение функций ЦНС; уплощение электроэнцефалограммы, депрессию альфа-ритма, появление низковольтной тета-активнооти и т. д. [52, 82, 215 и др.] -Многие авторы на основе исследования поведенческих реакций животных показали, что интенсивный звук вызывает запредельное торможение в структурах центральной нервной системы [163 и др.]. У людей шумовая нагрузка нарушает динамику высшей нервной деятельности [15 и др.]. При повторных или длительных воздействиях возникает аетеновегетативный синдром с характерными жалобами на раздражительность, ослабление памяти, повышенную утомляемость, головные боли, потливость и т. д. Некоторые исследователи придают особое значение развитию реакций при интенсивных звуковых воздействиях ретикулярной формации мозгового ствола, выделяя ряд фаз в динамике изменений. Первоначальная активация сменяется ослаблением ее влияний с развитием тормозного процесса, ведущего к нарушению в деятельности центральной и вегетативной нервной системы организма [251, ",J и др.].

13G

В основе изменепия психических и психофизиологических функций при непродолжительных интенсивных, но не разрушающих ткани тела акустических воздействиях лежат сложные комплексные, имеющие адаптивное значение изменения регуляции этих функций. Звуковой удар интенсивностью до 136 дБ, длительностью 200 миллисекунд у людей вызывал кратковременную десинхрони-Зацию альфа-ритма ЭЭГ 1167].

В первые минуты интенсивного звукового воздействия у животного и у людей возникает угнетение как фоновой, так и вызванной активности мозга, подавление альфа-волн и появление на ЭЭГ низкоамплитудных колебаний бета- и гамма-ритма [251, 257 и др.1. Уже при шуме 80 дБ на 44% уменьшается амплитуда и увеличивается частота ЭЭГ животных 1288, с. 138). При шуме 120 дБ у особей с сильным типом нервной системы частота ЭЭГ возрастает на 235%, амплитуда примерно на столько же снижается, при этом возникают серии пиковых волн. У животных со слабым типом нервной системы при достижении 120 дБ указанная выше направленность изменений ЭЭГ инвертируется - появляются большие медленные волны. Это свидетельствует, по мнению авторов, о смене у утих животных направленности адаптивных процессов с «активирующего» типа на «тормозной».

На основании обобщения исследований влияний акустического стресса на центральную нервную систему животных С. Ничков и Г. Н. Кривицкая делают вывод о том, что «звуковое возбуждение через ряд подкорковых образований достигает коркового конца слухового анализатора. В корковом конце слухового анализатора патогенное раздражение создает патологический очаг возбуждения, который у разных животных проявляется неодинаково в зависимости от состояния и типа центральной нервной системы. Это возбуждение всегда распространяется и на корковый конец кожно-дви-гательного анализатора, о чем можно судить, учитывая значительные изменения в последнем даже у так называемых невозбудимых крыс, у которых отсутствует внешняя поведенческая реакция на этот раздражитель» [207, с. 212].

Экстремальные звуковые воздействия вызывают ответы на ЭЭГ в различных участках коры больших полушарий [251]. При этом активизируются различные участки мозга, в том числе и «висцеральные центры» [36,202]. Это является показателем «включения» Широкого круга адаптивных реакций в различных функциональных системах организма.

Важную роль нейрогормональной регуляции при стрессе, в частности при акустическом стрессе, подчеркивал Г. Селье [241, 2421. При воздействии на животных звука 150-168 дБ у них возникала «триада», характеризующая стресс [302]. Возможность животных

137

активно перемещаться (убегать, нападать) во время указанного воздействия способствовала уменьшению выраженности у них проявлений стресса. Различные авторы отмечали при экстремальных по интенсивности или по продолжительности акустических воздействиях изменение активности гипофиз-адреналовой системы, характерное для стресса [207 и др.].

Зависимость индивидуальной подверженности аудиогенному стрессу от особенностей функционирования гипофиз-адреналовой системы подтверждается тем, что у животных, подверженных аудио-припадкам, резко снижена реакция этой системы на звук; удаление надпочечников повышает вероятность возникновения аудио-генного возбуждения и судорог [225 и др.].

Общие закономерности динамики акустического стресса «ударного» типа сходны с закономерностями кратковременного, острого стресса, возникающего при действии на человека качественно других стрессоров, например гравитоинерционных. Па примере акустического стресса можно видеть большое разнообразие частных адаптационных реакций, выявляемых психологическими, психофизиологическими, физиологическими методами. Обращает на себя внимание некоторое сходство ряда эмоционально-двигательных и других стрессовых кратковременных проявлений, выявляемых при акустическом стрессе «ударного» типа, с проявлениями некоторых клинических симптомов, подчас хропически текущих.

Что можно считать самыми общими чертами эмоционально-поведенческих проявлений стресса? При остром стрессе обнаруживается склонность одних индивидов к активизации эмоционально-поведенческих реакций (АР), других - к пассивному эмоционально-поведенческому реагированию (ПР). В рамках этой дихотомии, оказывается, большое число различных адаптационных форм поведения. АР, как указывалось выше, сопряжено с тем, что внимание субъекта обращено преимущественно во внешнюю среду, отрессо-генные преобразования которой представляются ему «возможными», условно говоря понятными, т. е. позволяющими ему успешно применить ту или иную определенную программу внешних защитных действий (агрессивность, бегство и т. п.). ПР реализует защит-но-пережидательную тактику. Это связано с тем, что экстремальные факторы среды являются субъективно невозможными («непонятны ми»). При этом образ стрессогенных преобразований среды может локализоваться во внутреннем пространстве субъекта. Поведенческая активность часто «заменяется» вегетативными защитными реакциями, т. е. своего рода защитной активностью, реализующейся во внутренней среде организма (см. раздел 3). Итак, АР реализуется, когда, условно говоря, известно, как активно устранить стрессор и есть филе- и онтогенетически сформированные программы

138

атото устранения. В тех же случаях, когда «неизвестно», как бороться со стрессором, используется «программа» пережидания стрессогенных ситуаций, т. е. программа ПР. Имея в своем составе индивидов, реагирующих па стрессор активизацией поведения, л индивидов с пассивным пережидательным реагированием, популяция оказывается готовой к преодолению стрессоров разного рода: субъективно возможных («известных») в субъективно невозможных («неизвестных»). Указанная готовность сопряжена, условно говоря, с наличием у популяции возможности «жертвовать» участием в преодолении стрессоров тех индивидов, которые оказались в текущий момент склонными к не оптимальной форме стрессового поведении, т. о. оказались менее способными противостоять экстремальному фактору. Таким образом, индивидуальные различия при стрессе эмоционально-поведенческой активности - реализация принципа «универсальной готовности» популяции с экстремальным фактором.

ВЕГЕТАТИВНЫЙ СУБСИНДРОМ СТРЕССА

Физиологическим вегетативным механизмам, лежащим в основе «общего адаптационного синдрома», посвящена основная масса научной литературы по проблеме стресса. Ежемесячно (по данным медицинских библиографических указателей) в различных научных журналах мнра появляется по нескольку сот публикаций, так или иначе освещающих физиологические, вегетативные процессы при стрессе. Очевидна сложность проблемы обобщения всех таких сведений, но данная проблема выходит за рамки этой книги.

Ниже будут изложены самые общие закономерности вегетативных компонентов стресса и кратко описаны вегетативные реакции при формах стресса, в исследованиях которых автор принимал участие. Эти экспериментальные исследования, в частности вегетативных проявлений так называемой «болезни укачивания», выявили ряд общих закономерностей физиологических процессов в динамике длительного стресса. Новые подходы к пониманию этиопато-генеза «болезни укачивания» с учетом психологической сущности «укачивания» изложены в заключении данной главы.

3.1

ОБЩИЕ ЗАКОНОМЕРНОСТИ УСИЛЕНИЯ

ПРЕВЕНТИВНО-ЗАЩИТНОЙ ВЕГЕТАТИВНОЙ АКТИВНОСТИ

ПРИ СТРЕССЕ

Если взглянуть на вегетативные процессы, не подчиненные прямым влиянием воли человека, оценивая их сопряженность с психическими процессами, то можно увидеть три типа взаимоотношений вегетатики с психикой (см. рис, 15). 1) Вегетатика «обслуживает» психическую сферу. Психические процессы базируются на физиологических механизмах. При этом психика как бы «управляет» вегетатикой. Их взаимодействие призвано обеспечивать оптимальный режим психической деятельности. 2) В некоторых сДУ"

140

чаях, в частности при стрессе, вегетатика может принимать на себя функции, которые с определенным допущением можно расценивать не только как «обслуживание» психических процессов, по и как «управление» ими. Например, в сильную жару происходит выбрасывание из организма с мочой многих активаторов мышечной и психической активности; у людей возникают чувства мышечной слабости, апатия, нежелание двигаться. Известно, что уменьшение объема движений способствует защите организма от перегрева. В данном случае «обеспечение» оптимального, т. е. минимального, объема и интенсивности движений происходит за счет снижения мышечной силы и желания двигаться, за счет возникновения апатии. Можно привести много примеров участия вегетативных механизмов в регуляции поведения. Следует заметить, что «высшая власть» сознания и воли человека в регуляции своего поведения даже в критических ситуациях, при стрессе, сохраняется. Вопрос в том, в какой степени человек сможет воспользоваться этой «властью», т. е. насколько он знает, что ему надо делать в тех или иных экстремальных условиях, насколько он умеет это делать и насколько социальное окружение поможет ему в трудную минуту подчинить свое поведение воле и разуму. 3) Вегетатика может выполнять «защитные» функции. При стрессе они могут резко усиливать-

Схема развития вегетативного субсиидрома стресса 141

ся, становясь весьма заметными для субъекта и для окружающих В ожидании опасности, т. е. превентивно, могут усиливаться Vp или иные, иногда многие формы защитной вегетативной актив ности [129, 130, 158 и др.].

Рассмотрим подробнее взаимосвязь поведения и защитной вегетативной активности при стрессе, а также индивидуальные особенности защитных вегетативных реакций. В первых же исследованиях острого стресса в невесомости было обнаружено, что у испытуемых, которые реагировали на экстремальный фактор снижением активпости поведения (пассивное эмоционально-двигательное реагирование), одновременно возникали своеобразные пространственные иллюзии. Таким людям казалось, что сила тяжести не исчезает, как это происходило в действительности, а начинает действовать в противоположном направлении, т. е. возникает «тяга вверх», человека будто бы тянут туда, куда обращено его темя [113, 114]. Эта иллюзия была интерпретирована как результат ряда процессов, в частности актуализации в сознании противооб-раза исчезнувшего действия тяжести [123, 1261. Было непонятно, почему повторение режимов невесомости вызывало негативные «расстройства» по типу морской болезни только у людей этой группы. У лиц с активными эмоционально-двигательными реакциями при кратковременной невесомости таких «расстройств» не наблюдалось. Было предложено следующее объяснение этого феномена. I Ситуация, порождающая иллюзорное представление о «тяге вверх», тогда как тела человека не касаются никакие предметы, представляется ему невозможной (па неосознаваемом уровне). Возникает большая субъективная вероятность (субъективная определенность) сигнала, невозможного с позиции фило- и онтогенетического опыта. В фило- и онтогенетической памяти субъекта, естественно, нет программы защитного поведения, адекватного «невозможной» ситуации. Наличие значимого сигнала требует реагирования на пего, отсутствие специфических программ защитного поведения препятствует выбору из фило- и онтогенетически опробованных реакций подходящей случаю формы поведенческого реагирования. Тем не менее защитное реагирование осуществляется. Это, прежде всего, отказ от какого-либо активного поведения, т. е. пассивное эмоционально-двигательное реагирование. Оно, как указывалось, характеризует людей, отнесенных ко второй группе. Пассивное реагирование - это не пассивный отдых. Оно приводит к расходу адаптационных резервов. Угроза их исчерпания требует если н поведенческих, то каких-то иных форм активной защиты. Поэтому спустя некоторое время вместо «выключенной» поведенческой активности включается вегетативная защитная активность. Она в°3 никает и тогда, когда имеется лишь опасность еще не начавше

142

действовать вредоносного фактора. В таком случае она превентивно-защитная. Можно привести ряд примеров того, как явления, невероятные с позиции личного опыта (вид необычного уродства, расчлененного человеческого тела, неожиданный сильный грохот, надвигающаяся неясная опасность и т. п.), могут вызвать рвоту, холодный пот, непроизвольное мочеиспускание и другие виды стрессогенпой превентивно-защитной вегетативной активпости.

Выше указывалось, что кратковременный стрессор вызывает пассивное поведенческое реагирование (первичное) и сопровождающую его вегетативную защитную активность только у части популяции (у другой ее части возникает стрессовая активизация поведения). В отличие от этого длительный непрерывный или прерывистый стрессор практически у всех людей, на которых он действует, вызывает пассивное поведенческое реагирование (вторичное), также сопровождающееся симптомами активизации вегетативной «защиты». Как первичное, так и вторичное пассивное поведение формируется при «субъективной невозможности» текущей ситуации. Если в первом случае информация о такой «невозможности» порождается отсутствием в фило- и онтогенетическом опыте субъекта прецедентов столкновения со стрессорами, аналогичными тому, который действует в текущий момент, то во втором случае происхождение сигналов о невозможности ситуации иное.

Для анализа возникновения этой информации рассмотрим изменения при повторяющихся стрессорах (при экстремальной моно-тонии) «комплекса» активного реагирования на одиночный стрессор (см. выше). Этот комплекс, т. е. защитная реакция (действие), призван, условно говоря, не допускать повторного возникновения экстремального воздействия. При монотонной стимуляции каждый новый экстремальный стимул вновь вызывает «включение» такого комплекса. В результате оказывается, что при непрекращающейся экстремальной стимуляции эти защитные комплексы активного реагирования не предотвращают повторного поступления стрессоген-ных стимулов. Накапливается информация (как правило, неосознаваемая) о неэффективности использования в качестве защиты той формы активного эмоционально-двигательного реагирования, которая реализуется при каждом комплексе. Ситуация с одиночным стимулом, воспринимаемая (на неосознаваемом уровне) как определенная и возможная, условно говоря, «понятная» субъекту, оказывается при монотонной стимуляции невозможной с позиции фило-и онтогенетического опыта, как бы «непонятной». Результат это-го - «дискредитация» программ активного реагирования и замена его нассивным реагированием. Этот процесс усугубляется, если последующий стимул действует до завершения «комплекса» активного реагирования на предыдущий стимул. Это препятствует

113

завершению «комплекса», деформируя и разрушая его экстатическую фазу, что, в свою очередь, нарушает восстановление физиологического и психологического гомеостаза.

Экстремальный стимул - это первичный стрессогепный фактор Накопление информации о неуспешности «комплексов» активного реагирования и о незавершенности гомеостатических процессов становится вторичным экстремальным, стрессогенным факторов Усиливается мобилизация глубоких адаптационных резервов й перестройка «функциональной системности» организма. При этом на смену более специализированной двигательной, поведенческой адаптационной активности приходит усиление вегетативной активности с широким фронтом «защиты». Имевшееся в начале развития стресса доминирование эмоционального субсиндрома стресса сменяется доминированием вегетативного субсиндрома.

При длительном действии прерывистого стрессора были прослежены различные формы вегетативной превентивно-защитной активности. Каковы эти формы? Почему их можно назвать защитными? В отличие от защитного поведения (агрессии или бегства), которое у человека в той или иной мере нацелено сознанием на удаление конкретного вредоносного фактора, вегетативная защита, непосредственно не контролируемая сознанием, не может иметь такой «нацеленности». Это в некоторой степени компенсируется «много-канальностью» вегетативной защиты, набором защитных реакций, «на всякий случай». Рассмотрим следующую гипотетическую структуру возникновения основных форм таких реакций.

Усиление экскреторно-эвакуаторной защитной функции. Допустим, в ннтегративных центрах нервной системы, на неосознаваемом уровне актуализуется концепт того, что неясная опас -ность - это яды, проникшие в организм, или токсические метаболиты. Решение - их надо выбросить. Результат - усиление экскреции жидкости из организма и эвакуация из его полостей. Возрастают пото-, слюно-, мочевыделение. Увеличивается секреция желез слизистой оболочки желудка и кишечника. Содержимое последних выбрасывается благодаря антиперистальтике желудка в двенадцатиперстной кишки и усилению перистальтики толстого кишечника и прямой кишки. Возникают тошнота, рвота и «медвежья болезнь».

Усиление гемоциркулярной функции. Концептуальная модель: «неясная», условно говоря, опасность может стать «ясной» и потребовать перехода от пассивного пережидания к активному бегству или нападению. Решение: превентивно усилить кровоснабжение органов и тканей организма. Результат: учащение и усиление сердцебиения, повышение артериального давления и т. п. Усиление антигеморагичесиой функции. Неясная пока опасность может

144

привести к ранению и кровотечению. Повышается свертываемость крови, возрастает число тромбоцитов и т. д-

Усиление регенераторной функции. Не исключена опасность нарушения целостности тела субъекта и кровонотери. Возрастает активность камбиальных (ростковых) тканей, увеличивается число эритроцитов и других форменных элементов крови. Усиливается антимикробная потенция. На случай опасного инфицирования организма увеличивается продукция форменных элементов белой крови, может резко возрастать температура тела и т. д.

Как указывалось, яри остром стрессе только у части из числа обследованных обнаружены превентивно-защитные вегетативные реакции, тогда как при длительном (прерывистом) стрессе такие реакции возникали практически у всех испытуемых. Важным явилось то, что при длительном стрессе эти реакции были не одинаковы у тех, кто при остром стрессе отличался пассивным эмоционально-двигательном реагированием, и у тех, у кого было активное поведенческое реагирование. При длительном гравитоинорцион-нсш дистрессе для первых было характерно общее повышение артериального давления, рвота и резкое увеличение пото-, слгоно-, а иногда и мочевыделения, т. е. тотальное усиление экскреторно-эвакуаторяой функции и т. д. У вторых имели место повышение давления в центральной артерии сетчатки глаза (т. е. реакции церебральцых сосудов) и стенок а рдитические явления (реакция сердечных сосудов) при неизменности общего артериального давления, а также симптомы гиперацидной секреции желудка при отсутствии общей экскреторно-эвакуаторной реакции и т. д. г)то-можно расценивать как локальные проявления вегетативных реакций, защитных только в своей тотальной форме и теряющих свой защитный модус в локальной форме.

В экспериментах с многосуточным вращением было обнаружено, что дополнительные кратковременные стрессоры при наличии У испытуемых отрицательного эмоционального отношения к ним усугубляли симптомы длительного дистресса (рис. 7, 16, 20, 21). Дополнительные кратковременные стрессоры, вызывающие положительные эмоции, как правило, поначалу уменьшали выраженность имевшихся симптомов дистресса, однако их последействие было разным [129, 130, 158 и др.].

Бели такой стрессор вызывал острое чувство ответственности, например при посещении кабины вращающегося стенда высокопоставленным руководителем, выраженпость проявлений дистресса первоначально уменьшалась. Однако сразу после такого посещения, то есть как только чувство ответственности за свой внешний вид, за свою работоспособность уменьшалось, происходило резкое возрастание выраженности симптомов дистресса, имевших-

ся

ся до такого кратковременного эмоционального стрессора. Извес ны случаи, когда аналогичный кратковременный стрессор , долго создавая у людей, находившихся в состоянии дистресса" чувство ответственности, оказывал длительное положительное по' следействие и использовался как один из способов улучшения самочувствия и работоспособности в экстремальных условиях 1248, 249 256 и др.].

Кратковременное эмоциональное, эротически окрашенное переживание также уменьшало выраженность симптомов длительного стресса. Такое переживание могло возникать у испытуемых во время посещения стенда кем-либо из числа врачей, психологов-женщин, если эта женщина вызывала симпатии испытуемых. В подобных случаях положительный эффект сохранялся долго - до конца дня.

Дополнительные сенсорные нагрузки в виде быстрого увеличения освещенности визуального поля практически у всех испытуемых вызывали резкое ухудшение самочувствия, и в какой-то степени непроизвольные эмоциональные реакции, как правило, в виде произнесения междометий, ругательств, выражающих протест. Подобных реакций не было при аналогичных воздействиях при отсутствии у испытуемых симптомов дистресса. Длительное увеличение освещенности ухудшало проявления дистресса только у испытуемых, отличающихся сенсорной полезависимостыо, и, напротив, могло уменьшать проявления дистресса у поленезависи-мых испытуемых.

Монотонные сенсорные нагрузки в виде световых мельканий, оптокинетических воздействий и монотонных акустических сигналов, как правило, усугубляли симптомы выраженного дистресса в условиях длительного вращения. Видимо, такие монотонные воздействия суммировались с монотонными гравитоинерционными воздействиями, т. е. с ведущим стрессором при жизнедеятельности в условиях длительного вращения, и это усиливало дистресс.

Исключением явились дополнительные строго ритмичпые, дозированные по интенсивности гравитоинерционные нагрузки - они улучшали самочувствие испытуемых (исследование проводили Р. Р. Галле и Л. Н. Гаврилова). Причина их «исключительности», видимо, в следующем. Гравитоинерционные воздействия, возни кающие при жизнедеятельности в условиях вращения, сложны пе упорядочены по своей ритмичности, интенсивности и напра ленности. Дополнительные «упорядочеппые» гравитоияерционн стимулы, вероятно, в какой-то мере «упорядочивали» обШ фронт гравитоиперциоиного стрессора, тем облегчая адаптан к нему.

Вероятно, как усиление дистресса монотонии при дополнит

146

ном монотонном воздействии можно расценивать ухудшение самочувствия испытуемых в условиях вращения при прослушивании ими ритмичной рок-музыки. Данные, свидетельствующие об этом совместно с Р. Р. Галле), следующие. Испытуемым предлагалось взять с собой любимые магнитофонные записи для прослушивания их в ходе многосуточного эксперимента с вращением (в «свободное-время»). Регистрировалось, какие записи, сколько времени включали и слушали испытуемые. Было обнаружено, что в самом начале пребывания в условиях вращения, когда у ряда испытуемых возникала активизация субъективно приятных эмоционально-поведенческих реакций, проявлялся положительный эмоциогенный эффект музыкальных воздействий разного типа. В данпом случае,, можно полагать, суммировался субъективно-позитивный стрессо-генный эффект гравитоиперционного и музыкального воздействий. Напомним, что такая «суммация» используется во многих увеселите.! ьных аттракционах в парках отдыха. Во второй фазе стресса, когда у испытуемых возникали проявления дистресса (чувство-слабости, головной боли, ощущение тяжести в животе, апатия, тошнота, рвота и т. д.), был отмечен различный эффект музыкальных воздействий разного тина. Практически у всех испытуемых при наличии у них выраженных проявлений дистресса рок-музыка и другая подобная монотонно-ритмичная музыка ухудшала самочувствие. Все испытуемые после нескольких проб отказывались от ее прослушивания. Некоторые любители такой музыки с удивлением сообщали, что неприязнь к ней сохранялась у них некоторое время после окончания многосуточного эксперимента с вращением. У большинства испытуемых при наличии у них симптомов выраженного дистресса было отмечено отчетливое предпочтение мелодичной музыки, а также эмоционально исполняемых песен с нетривиальным содержанием (например, записей песен в исполнении В. Высоцкого). По сообщениям испытуемых, субъективно неприятные симптомы дистресса в условиях вращения становились при этом менее заметными, улучшалось настроение.

Очевидно, что ритмичная рок-музыка создавала эмоционально-позитивные переживания за счет неспецифической эустрессовой мооилнзации адаптационных резервов. Можно предположить, что при выраженном дистрессе монотонно-ритмичная музыка, «суммируясь» с повторяющимся гравитоинерционным стрессором, усугубляла симптомы дистресса. Мелодичная музыка и смысловое-содержание песен могли снижать субъективпо-пеприятные переливания при дистрессе за счет отвлечения, а также за счет своей специфической адресации к позитивным эмоциям. Надо полагать, пецяальяые исследования смогут обнаружить сложные пеихо-фи-иологические и психологические механизмы, обусловившие от-

147

меченные выше различия разных музыкальных воздействий ппи выраженном дистрессе.

Для иллюстрации вегетативных реакций при длительном, хроническом стрессе вновь обратимся к данным, полученным в 1Г>-еу-точном эксперименте с непрерывным вращением испытуемых В нижней части рис. 16 схематически представлены изменения самочувствия испытуемого Ко-ва. В ходе эксперимента оно значительно ухудшалось четыре раза: 1) при первом «столкновении» испытуемого со стрессором, 2) во время так называемой второй полны ухудшения самочувствия (см. ниже), 3) при действии дополнительного стрессора, возникшего из-за технической неисправности оборудования, и 4) сразу после остановки вращения, т. е. в начале реадаптации к условиям, лишенным стрессора (условий непрерывного вращения); в общих чертах такие изменения самочувствия были характерны для всех испытуемых, обследованных нами в аналогичных условиях. Кривая изменения содержания в крови испытуемого Ко-ва катехоламинов (регистрация Е. В. Елкиной) напоминает кривую мобилизации адаптационных резервов при стрессе по данным Г. Селье [241]. В первые часы действия стрессора содержание в крови катехоламинов уменьшалось. Можно предположить, что это результат их «убыточного» расходования. Вслед за этим уровень содержания катехоламинов в крови возрос существенно выше уровня, имевшегося до начала вращения, видимо, за счет мобилизации «глубоких» адаптационных резервов. Этот возросший уровень сохранялся до конца действия стрессора. Надо полагать, это отражало повышенное расходование адаптационных резервов как «оплату» оргапизмом приобретенной резистентности (устойчивости) к стрессору. Содержание катехоламинов поддерживалось на высоком уровне, несмотря на значительное улучшение самочувствия испытуемого Ко-ва во второй половипе эксперимента, с 8-х по 15-е сутки обитания во вращающемся помещении («квартире»). Наряду с этим у испытуемого Ко-ва сохранялось малозаметное чувство неопределенного, трудно характеризуемого словами дискомфорта. В то же время в его поведении и высказываниях имели место постоянные попытки шутливо относиться к субъективно неприятным, тягостным симптомам кипетоза, сохранявшегося у пего. Можно полагать, устойчивое чувство дискомфорта и высокий уровень катехоламинов крови - психологическое и физиологическое отражение адаптационных процессов, интенсивность которых устойчиво сохранялась, несмотря на смену за это же время ряда стадий в развитии стресса, отражавшихся в изменениях УР°В" пя других показателей стресса (см. рис. 16). Если резкий поды содержания катехоламинов в крови наблюдался у всех людей в Ща добпых условиях, то далеко не у всех этот уровень поддерживал

148

Рис. 16. Клнпнко-фнзнологнческпе показатели при стрессе у испытуемого Ко-па

1 - катехоламины 1Ф0ви; 2 - лейкоциты крови; 3 - артериальное давление (минимальное) в плечевой артерии; 4 - в централ]

ной артерии сетчатки глаза; 5 - показатели самочувствия

в ходе эксперимента. При относительной свободе в выборе испытуемыми уровня двигательной активности содержание катехолами-нов в крови значительно возрастало только в первые двое суток вращения до 23-28мкг%, после чего уровень содержания в крови катехоламинов снижался и сохранялся умеренно повышенны до конца вращения и некоторое время после его прекращения. Подобный первоначальный подъем содержания в крови катехоламинов - показателя развития стресса - можно расценивать, во-первых, как избыточное, «на всякий случай» реагирование, во-вторых, как свидетельство «зашкаливания» интенсивности процессов адаптации выше «оптимального» уровня из-за недостаточности поначалу регулирующих ее механизмов, в том числе тормозящих двигательную активность и, таким образом, ограничивающих экстремальные воздействия. Содержание лейкоцитов в" крови у Ко-ва, как и содержание катехоламинов крови, резко возросло в первые-вторые сутки вращения (регистрация Е. В. Елкипой). Однако в отличие от стабильно высокого уровня катехоламинов число лейкоцитов через двое суток действия стрессора начало снижаться и на 12-е сутки приблизилось к исходному, фоновому уровню. Видимо, па протяжении всего эксперимента сохранялась потребность организма в высоком содержании катехоламинов как в элементе «напряжения» организма, нужного для преодоления неблагоприятных эффектов стрессора. В отличие от этого первоначальный рост числа лейкоцитов в крови, т. е. превентивная защита от возможного проникновения в организм (и от возникновения в организме) чуасе-родного агента, оказался ненужным, так как такого агента не оказалось. Поэтому лейкоцитарная реакция, несмотря на продолжающееся действие гравиинерционного стрессора, угасла. Интересным является сопоставление показателей артериального давления в магистральных сосудах (в плечевой артерии), т. е. общего артериального давления, и локальных изменений артериального давления в центральной артерии сетчатки глаза, т. е. в ветви сосудов головного мозга (регистрация Б. В. Устюшина). Средний уровень общего давления крови у испытуемого Ко-ва несколько возрастал в ходе 15-суточного эксперимента с вращением (см. рис. 16). В этих условиях стали более выраженными суточные колебания артериального давления, что свидетельствует об увеличении лабильности (разбалансированности) вегетативной регуляции сердечно-сосудистой системы. Артериальное давление в русле мозговых сосудов в ходе эксперимента несколько раз резко возрастало. Каждый раз это сочеталось с ухудшением самочувствия испытуемого: у него в это время усиливались чувства слабости и дискомфорта, возникали апатия, головная боль, чувство тяжести в голове. Локальное повышениеартериального давления в русле мозговых сосуДЙН

150

только по достижении определенного уровня сочеталось у всех обследованных испытуемых с ухудшением самочувствия, которое, в свою очередь, способствовало снижению психической и двигательной активности испытуемого. Это говорит в пользу «первичности» вегетативных реакций указанного рода и их «управляющего» влияния при стрессе на поведение и некоторые показатели психических процессов испытуемых. Приведенные данные являются примерами динамики при стрессе вегетативных функций трех типов: 1) «обслуживающих» развитие при стрессе психических феноменов, 2) «управляющих» этими феноменами, а также 3) «превентивно-защитных» в ситуации угрозы стрессогенного фактора. Первые сохраняют свай эффект, пока они необходимы. Вторые редуцируются в случае отсутствия агента, против которого они потенциально направлены. Третьи активируются, когда амоциопальная и поведенческая активность субъекта могут воспрепятствовать оптимально-экономному расходованию при стрессе адаптационных резервов. Вероятно, локальная спастическая реакция сосудов, сходная с обнаруженной в описанном выше эксперименте и в других подобных эксперимоптах, возникает при длительном «стрессе жизпи». Допустимо предположить, что различные подобные локальные реакции оказываются предшественниками «болезней стресса»: шпемической и гипертонической болезней, язвенной болезни желудочно-кишечного тракта и т. д. Именно подобные локальные вегетативные стрессогеппые реакции могут явиться звеном в цепочке перехода стресса в болезнь. Общее (тотальное) повышение артериального давления, усиливающего кровоснабжение мозга и мышц, могло бы способствовать успеху агрессии или бегства. Локальное повышение кровяного давления только в сосудах слизистой оболочки желудка пе способствует успеху защитного поведения. Более того, результатом таких локальных сосудо-суживаю-Щих реакций могут быть инсульт, инфаркт миокарда, точечные кровоизлияния в слизистой желудка и другие гибельные для субъекта (для особи) явления. Почему, вернее, зачем происходят эти зловещие проявления стресса? Для анализа причин этого феномена коротко повторим основные вехи нашего изложения отличий стресса у людей с активным и пассивным поведенческим реагированием в экстремальных условиях. При активном эмоционально-двигательном защитном (или агрессивном) стрессовом реагировании У субъекта формируется (неосознаваемо или осознанно) концептуальная модель развития ситуации с высокой вероятностью того, что стресс-фактор может быть удален прежде, чем исчерпаются аДаитационпые резервы организма. При пассивном ожидании того, что стрессор исчезает, за высокую вероятность принимается то, 4X0 уровень адаптационных резервов организма ниже необходимо-

151

го для победы над стрессором. Поэтому принимается режим выжидания того момента, когда стрессор минимизируется. Это способствует экопомии адаптационных ресурсов. Таким образом, достигается относительное «уменьшение» стрессора за счет адаптации к нему. При остром стрессе сохранение популяции возможно за счет особей как с активной, так и с пассивной поведенческой защитой от стрессора. Отбор продолжателей, носителей генофонда при этом происходит за счет губительного действия стрессора, т. е. за счет внешних по отпошению к организму воздействий, которым организм не может противопоставить необходимую адаптацию или защиту. При длительном (прерывистом) стрессоре пассивное поведенческое реагирование и вместе с ним превентивно-защитная активизация вегетатики наблюдались практически у всех испытуемых. Такая форма защиты - более надежный путь к освобождению от стрессора, когда неизвестны или невозможны активные способы борьбы с ним. И тут оказывается, что индивиды, более склонные к пассивно-защитному поведению при сильном стрессоре (т. е. в некотором смысле менее целесообразно реагировавшие в таких условиях), оказываются быстрее приспосабливающимися к длительному (прерывистому) стрессору, болезненные проявления (симптомы) длительного дистресса у них хоть и более манифестированы, но менее субъективно неприятны, меньше снижают работоспособность.

Можно предположить, что в данном случае проявляется один из основных законов биологического развития, закон экономии биологических ресурсов, лежащий в основе феномена индивидуальных различий живых оргапизмов. В данном случае одни особи оказываются наделенными большей способностью активно, быстро преодолевать сильнодействующие экстремальные факторы, другие особи более успешны в пережидании неблагоприятных условий, которые могут затянуться. Остается неясным, почему, вернее, зачем для особей, менее успешно адаптирующихся при длительном стрессе, привентивно-защитные вегетативные реакции приобретают губительную «локальную» форму.

Прежде чем перейти к размышлениям над ответом на этот вопрос, нужно сделать следующее замечание. Как будет видно ниже, мы предполагаем, что в основе указанного проявления стресса лежат закономерности, выработанные в ходе биологической эволюции и целесообразные в животном мире. Однако эти эволюционные приобретения не могут быть полезны человеку ввиду отличий его социальной структуры жизни от жизни животных. Поэтому рассмотрим на биологических примерах основные вехи нашего изложения индивидуальных различий стресса (активное - пассивное защитное поведение; защитное поведение - вегетативная защита;

152

тотальные защитные вегетативные реакции - локальное проявление таких реакций).

Согласно закону экономии биологических ресурсов особи с поведением, нецелесообразным для выживания популяции в условиях борьбы за существование, должны быть исключены из популяции, чтобы на них не расходовались экологические потенциалы, которые целесообразнее расходовать па особей, более успешных в адаптации к внешней среде, т. е. на более «полезных», «нужных» для сохранения, выживания популяции. Можно предположить два механизма, способствующих устранению менее адаптируемых особей из популяции при длительном, т. е. сравнительно несильном, не быощем наповал, стрессоре. Это большая истощаемость адаптационных резервов у таких особей, т. е. меньший запас у них глубоких адаптационных резервов. Второй путь - самоуничтожение таких особей, происходящее по сигналу о неуспешности их адаптирования к требованиям среды и о необходимости сохранить экологический запас для расходования его членами популяции, более успешными в борьбе с окружающей средой. У пас нет данных для обсуждения первого гипотетического механизма устранения менее успешных особей. Вместе с тем есть примеры, говорящие о реализации в животном мире второго такого механизма. Приведем примеры.

У гусениц-шелкопрядов в определенном возрасте становится очевидным подразделение особей на более н менее жизнеспособных (больших и меньших по размеру). Менее жизнеспособные (до 50% популяций) падают с дерева и погибают. Остается столько особей, что им как раз хватает ресурсов питания, т. е. кроны дерева, на котором они живут 139, 232}. Такое уничтожение гусениц шелкопряда приходится оценивать как «„беспричинную" гибель, когда квалифицированные анализы их трупов никаких признаков заболеваний не обнаруживают» [34, с. 431.

Другой пример - тотальная гибель поколения тихоокеанской горбуши раз в четыре года после окончания нереста. Разлагающиеся тушки погибшей рыбы служат кормом для молоди, которая, повзрослев, находит освободившиеся для нее от старшего поколения экологические пространства [79 и др. [. Следует отметить, что смерть горбуши происходит из-за инфаркта внутренних органов. Это указывает на то, что данный механизм используется в природе (ото-°Раи и ходе биологической эволюции) для как бы самоуничтожения соби, когда пет причин для ее смерти из-за неспособности протя-Остоять болезни или от старости и т. д.

Допустимо предположить, что инфаркт, в частности, миокарда ол;ет служить не только для тотального уничтожения группы ивотных, сыгравших свою биологическую роль и поэтому лиш-

153

них в популяции, но и для изъятия из популяции отдельных особей, оказавшихся «лишними» в популяции, т. е. по той или иной причине бесполезными или даже вредными для ее успешного существования. Возникает вопрос, как происходит «включение» подобного механизма «самоуничтожения» особи. Допустим такой схематический случай. Стая хищников гонится за жертвой, которая достается более быстрым и сильным особям. Их действия но достижению цели завершаются удовлетворением их желания, условно говоря, «торжеством победы». В данном случае осуществляется «комплекс активного реагирования» с его двумя фазами: фаза действия, фаза экстаза (см. выше). У особей, оказавшихся многократно (систематически) не успешными в достижении цели, будет накапливаться информация о систематическом отсутствии у них фазн «торжества победы». Как указывалось выше, это приводит особь к пассивному стрессовому поведению и к возникновению превентивно-защитных вегетативных реакций. Локальная модификация этих реакций может привести особь к гибели. В таком случае реализуется уже не защита особей от стрессора, а «защита» популяции от особи, входящей в ее состав, но не способствующей или препятствующей успешной жизнедеятельности и развитию популяции. Можно ли использовать результаты этих рассуждений для анализа «болезней стресса» в человеческом обществе? И до какой степени? Работами Фридмана и Розенмана было показано, что «человек типа А постоянно стрелштся выполнить слишком много или згчаствовать в слишком многих событиях за то количество времени, которое па это отведено... Поскольку он многократно создает такие непреодолимые преграды, он подвергает себя более или менее непрерывному давлению временем. Эта самотирания составляет суть поведения человека типа А. Наполнять жизнь непреодолимыми преградами и исключать все очарования жизни - это самая ужасная форма самонаказания» 1384, с. 205). К типу Б были отнесены люди противоположного склада. Люди типа А («сизифов тип», «стресс --коронарный тип») значительно больше подвержены «болезням стресса». Они, в частности, в 6-8 раз чаще погибают от инфаркта миокарда, чем лица, относимые к типу Б [391.

"Указанные примеры - иллюстрация фундаментальной диалектической закономерности, лежащей в основе индивидуальной разделенное™ живых существ, населяющих Землю, т. е. раздельности «биомассы», населяющей нашу планету, на особи. При этом смертность каждой особи призвана оптимизировать (ускорять) процесс адаптации популяции (вида, рода, биоценоза) к изменениям значимых для жизни физических факторов нашей планеты. «Смерть кажется жестокой победой рода над определенным индивидом и как будто противоречит их единству,- писал К. Маркс, -

154

но определенный индивид есть лишь некое определенное родовое существо и как таковое смертен» [4, с. 119].

Современное индустриальное общество создает условия Ял дифференциации людей по их склонностям и проявлениям на Яю~ пей типа А и типа Б. Человек часто оказывается в условиях, когда он еще до окончания одного задания знает о необходимости выполнения следующего задания и т. д. Спеша его выполнить, оЯ лишает себя времени и условий для переживания радости по поводу окончания первого задания, а затем по поводу каждого очеред иого. Индивиды типа А более склонны активно входить в такой режим работы, режим жизнедеятельности, когда они оказываются систематически лишенными фазы «торжества победы». Вместе с тем люди этого типа больше нуждаются в ее переживании каждый раз после завершения фазы активной деятельности (преодоления трудностей, выполнения задания и т. п.) Лица типа Б менее склонны поддаваться давлению режима деятельности, лишающего их периодов позитивно-эмоционального переживания успеха окончания каждого цикла работы. Они менее чувствительны к такому лишению. В результате у индивидов типа А больше, чем у типа Б, накапливается информация об отсутствии должного быть после каждого завершенного действия, работы «торжества победы», т. е. якобы об их неуспешное™ в жизни и в деятельности. Парадоксальным является то, что не у представителей типа Б, а именно у людей типа А, часто более деятельных, энергичных, более успешных в делах, на которых поэтому больше «наваливается» работы и которые справляются с ней, в частности, за счет того, что отказывают себе в отдыхе,- именно у таких людей больше накапливается информации (может быть, иТиеосознавасмой ими) об их якобы неуспешное™. Так, надо полагать интерпретируется информация яа биологических уровнях интеграции, информация о систематическом отсутствии «торжества победы» вопреки усилиям по ее достижению. Как правило, эта цепь событий не осмысливается субъектом. Однако, накапливаясь, подобная информация может вызвать у него чувство эмоционального дискомфорта, депрессивные проявления, может привести и к осознанию частой неуспешности своих действий, как причине дискомфорта.

1аким образом, целесообразный в животном мире механизм «защиты» популяции от ее членов, безуспешных в своих действиях оказывается для человека нецелесообразным. Более того, этот механизм «поиуляционной селекции» в человеческом обществе во многих случаях оказывается ошибочно обратившимся против бо-ее успешных в своей деятельности и в этом смысле более полезных Для общества людей.

подытожим приведенную выше гипотезу. Действие длительно-

155

го (многократного, монотонного) стрессора может вызывать у индивидов типа А, весьма способных к преодолению сильных кратковременных стрессоров, неблагоприятные для их организма вегетативные реакции. Эти реакции - локальные проявления вегетативной стрессовой активности (имеющей защитное значение в своем тотальном проявлении). Эти неблагоприятные, а часто губительные для организма реакции, надо полагать, возникли в ходе биологической эволюции животного мира. Они проявляются (реализуются) при длительных экстремальных ситуациях для «освобождения» популяции от особей, хронически неуспешных в своих действиях. Включаются эти губительные для особи (для индивида) .локальные вегетативные реакции сигналами (вторичными) о накоплении сигналов (первичных) о регулярном отсутствии фазы «торжества победы», которая нормально должна завершать цикл деятельности (защитного) поведепия (комплекс активного реагирования).

С точки зрения изложенной гипотезы могут быть объяснены некоторые неясные до настоящего времени, симптомы стресса. Г. Селье пишет: «Механизм, посредством которого стресс вызывает язвы желудочно-кишечного тракта, также мало понятен». Мы предполагаем, что петехиальные кровоизлияния в слизистой оболочке желудка, впоследствии изъязвляющиеся, не имеют существенного защитно-адаптивного значения для особи (за исключением того, что их наличие ухудшает аппетит, что может быть иногда полезным при патологических и предпатологических состояниях). Вместе с тем эта патологическая стрессовая реакция в животном мире, видимо, целесообразна для «выбраковки» менее жизнеспособных членов популяции.

Указанные проявления дистресса возникают вследствие локальных сосудистых спазмов, приводящих к локальным дистрофиям слизистой оболочки желудка и двенадцатиперстной кишки, которые усугубляются локальной экскреторной реакцией (только в >ке-лудке пли только в двенадцатиперстной кишке). Неблагоприятную для особи роль выполняют при стрессе и другие локальные проявления защитных вегетативных реакций: локальный спазм сосудов внутренних органов (может привести к инфаркту сердечной мышцы, легких, печени, селезенки и т. д.), локальная гиперплазия ткани (доброкачественная пли злокачественная опухоль) и т. д.

Клинические наблюдения указывают на то, что во многих ела чаях (далеко не всегда) психосоматические больные гипертонической болезнью не заболевают язвепной болезнью желудка, а '.язвенники» отличаются невысоким артериальным давлением. Э. Гель-горн и Дж. Луфборроу, указывающие на эту закономерность, отмечают, что она связана с «генетической конституцией», люди пер"

136

Boro типа - симпатикотоники, второго типа - ваготоники [61, с. 374]. Является ли столь разноплановая дифференциация больных на «гипертоников» и «язвенников» проявлением какого-то единого функционального процесса? Напрашивается аналогия указанной дифференциации и делепия людей; одних - склонных к тотальным, других - к локальным вегетативным проявлениям дистресса. Ответ на такой вопрос - дело будущего. Между тем ответ на него чрезвычайно важен в связи с ростом «болезней стресса», среди которых одни протекают по типу тотальных реакций, другие проявляются в виде локальных поражений. Среди болезней сердечно-сосудистой системы выделяют гипертоническую болезнь (протекающую на фоне тотальной реакции сердечно-сосудистой системы) и такие виды патологии как протекающие без гипертонической болезни ишемическуго болезнь сердца и поражение сосудов головного мозга (преимущественно локальные проявления болезни). На рис. 17 и табл. 2 видны различия в смертности от этих заболеваний. Обращает внимание, что ишемическая болезнь сердца, часто афшшгрз'емая как наиболее распространенная среда «болезней стресса», не является таковой в ряде стран (Япония, СССР и др.), где первое место среди причин смертности занимает поражение сосудов мозга. Следует шире смотреть на часто приводимые сведения о большей заболеваемости мужчин, чем женщин, ишемпческой болезнью сердца [60, 155 и др.]. Это действительно так. Имеете с тем нельзя не учитывать, что смертность от значительно более распространенных поражений сосудов головного мозга мало отличается у мужчин и у женщин (рис. 18).

Можно подразделять локальные стрессовые вегетативные реакции па экскреторные (гинерацидная секреция слизистой желудка и т. п.), эргатические (спазм сосудов и т. п.), дистрофические (экзема, атрофия десен и т. п.), воспалительные (наружные, локализующиеся в кожных покровах, и внутренние, во внутриорганиз-мешгых органах и тканях) и т. д. Подробному описанию таких реакций посвящена обширная медицинская литература. К сожалению, ее авторы часто игнорируют анализ роли психологических факторов в возникновении указанных выше локальных вегетативных патогенных реакций, fie учитывается психическое состояние, имевшееся перед началом болезненных реакций и в ходе заболевания. Аакой недоучет психических стресеогенпых, патогенных факторов уменьшает «прицельность» и эффективность лечебных мероприятий. Учитывать роль психики в развитии болезной, в том чис-5етех, которые отнесены сейчас в разряд «болезней стресса», при-Ывали многие выдающиеся представители медицины: Пирогов, ахарьин, Боткин, Ланг, Бурденко, Мясников и др.

Предлагаемая нами гипотеза пока имеет мало обосновывающих

!57

Рос. 17. Смертность населения СССР от сердечно-сосудистых заболев

(на 100 000 человек) J - сосудистые поражения головного мозга (без гипертонической болезни), 2- гипер-тоническая болезнь, з - пшсмичеекая болезнь сердца (без пшертонической болезни), 4 - сосудистые поражения мозга при гипертонической болезни, 5 - иифаркт миокар-да при гипертонической болезни (Вестник статистики, 1969, № 2; 1970, №6; 1971, №2,

М 12: 1973, М 12; 1975, Mi 12; 1977, Ki 12; 1979, №11 1981, №11

в подтверждающих ее фактов. Тем не менее ввиду исключительной актуальности проблемы «болезней стресса» для населения индустриальных стран, ввиду безотлагательности предотвращения этих болезней мы считаем целесообразным исиользованне данной концепции при разработке мероприятий по борьбе с неблагоприятными проявлениями стресса.

Основные принципы борьбы с «болезнями стресса» согласно предлагаемой концепции состоят в следующем. 1) Проводить анализ жизнедеятельности населения и трудовых процессов с выделением их естественной микро- и макроцикличности. При отсутствии «естественного» структурирования таковой цикличности создавать ее «искусственно». Обеспечивать эмоционально- усиленное переживание субъектом успешности и полезности завершения каждого трудового цикла, каждого цикла жизнедеятельности. 2) В тех жизненных, производственных условиях, где индустриализация лишает человека чувства успешности преодоления трудностей и опасностей, необходимо периодически моделировать условия, порождающие такие чувства. Такое моделирование необходимо избирательно для субъектов, склонных к преодолению трудных или опасных ситуаций. 3) Разрабатывать в внедрять методы рекреак-ции, направленные на восстановление способности к оптимальной актуализации «комплекса активного реагирования» (с его основными двумя фазами) прежде всего у людей, утративших такую способность. При организации такой рекреации необходимо учитывать личностные и психофизиологические особенности людей, а также социокультурные и этнические особенности их жизни.

О субъективной вероятности, субъективной «невозможности» и экстремальности измерения среды. Для удобства анализа описанных выше явлений представляется целесообразным формулирование ряда определений некоторых особенностей среды с позиции адаптивной, биологической системы, подвергающейся воздействиям со стороны среды.

Рис. 18. Смертность населения СССР от сердечно-сосудистых заболевавпй с Разделением по полу (па 100 000 человек) (стандартизированные данные) М - мужчины, Ж - женияшк* Cj - сосудистые поражения головного пои» (без гипертонической болезни) ((м/ж)*1,16); С2 - сосудистые поражения головпого мозга пря ги-

иертовической болезни ((м/ж)*1,1); С3, - ишемвческая болезнь сердца (без гипертонической болезни) ((м/ж)*2,6); С4, - инфаркт миокарда при гипертонической болезни ((м/ж)*2,1) (Вестник статистики, 1969, М 2; 1970, N 6; 1971, М 2; 1971, М 12; 1973, № 12)

159

Таблица 2

Показатели смертности в некоторых капиталистических странах в 1955-1973 гг. (на 100 000 человек) [28]

	Смертность от ишемической болезни сердца	Смертность от сосудчетыт поражений головного М03га
	год	всего	мужчины	ГОД	всего	мужчины
			35-44	45-54			35-44	45-54
								=.
Канада	1955 1965 1973	289,1 309,7 278,3	64,9 77,5 64,0	277,0 306,7 248,5	1965 1970 1973	76,6 70,5 69,7	8,9 9,6 8,7	30,4 29,1 31,7
США	1955 1965 1973	357,2 384,9 378,5	88,0 92,5 78,6	342,2 356,7 319,3	1965 1970 1973	98,3 93,8 91,8	15,4 15,8 13,8	48,2 44,1 40,9
Япония	1955 1965 1973	43,3 61,6 44,5	24,2 18,7 9,5	58,4 51,5 30,7	1965 1970 1973	192,2 190,3 176,9	34,6 39,6 37,7	156,8 121,8 104,7
Австрия	1955 1965 1973	232,0 267,9 249,5	22,8 43,3 43,7	113,7 153,4 146,3	1965 1970 1973	168,8 176,2 160,6	10,0 11,5 12,4	46,7 40,9 42,4
Бельгия	1955 1965 1973	158,1 185,9 236,4	32,5 44,6 50,5	132,2 172,0 196,8	1965 1970 1973	94,9 151,4 147,8	6,9 9,9 10,9	29,7 34,0 39,8
Дания	1955 1965 1973	233,2 344,9 386,6	21,3 34,3 39,8	129,0 176,4 191,4	1965 1970 1973	116,0 100,0 95,4	8,8 7,5 5,6	20,8 29,3 24,3
Финляндия	1955 1965 1973	241,9 325,0 329,6	79,0 116,9 92,9	305,9 449,6 410,2	1965 1970 1973	112,6 109,8 101,5	35,5 31,6 27,7	89,6 66,4 77,5
Франция	1955 1965 1973	63,8 93,7 102,2	10,8 20,8 19,0	49,1 74,1 75,5	1965 1970 1973	120,7 132,5 129,3	11,7 12,6 14,1	47,7 41,4 44,3
ФРГ	1955 1965 1973	197,7 258,1 233,3	33,7 48,1 34,1	134,2 193,8 155,7	1965 1970 1973	165,3 153,8 147,8	9,0 9,0 9,1	39.8 31,4 31,в 24,8 24,3 28,7
Нидерланды	1955 1965 1973	176,7 228,3 225,3	18,9 47,3 40,9	115,2 179,7 191,3	1965 1970 1973	92,4 88,8 85,3	5,2 8,1 8,2
Норвегия	1955 1965 1973	176,2 304,0 340,6	18,5 48,9 42,3	113,0 182,5 222,6	1965 1970 1973	138,9 147,0 142,5	14,4 9,4 11,3	32,1 25,' 29,3 29,7 31,6
Швеция	1955 1965 1973	258,7 362,7 446,2	19,4 28,9 25,7	106,9 129,6 156,1	1965 1970 1973	108,9 96,3 102,1	9,4 8,6 8,3

160

(окончание)

------	Смертность от ишемической болезни сердца	Смертность от сосудистых поражений головного мозга
	год	всего	мужчины	год	всего	мужчины
			35-44	45-54			35-44	45-54
Швейцария	1955 1965 1973	233,9 238,5 134,7	27,5 39,5 25,2	117,1 124,1 107,5	1965 1970 1973	107,6 93,2 91,6	4,7 8,6 6,8	28,6 20,6 22,0
Англия и Уэллс	1955 1965 1973	339,8 358,8 364,4	41,3 67,7 64,2	181,2 252,6 286,5	1965 1970 1973	136,1 129,4 130,0	12,1 10,8 12,0	46,0 43,0 42,4
Австралия	1955 1965 1973	296,0 339,0 300,4	48,4 75,5 68,5	247,0 326,8 296,3	1965 1970 1973	101,7 102,9 99,8	15,9 14,5 15,3	55,3 50,7 55,2

В ходе фило- и онтогенетического развития биологическая система на основании прецедентов общения (столкновения) со средой (внешней и внутренней) накапливает в своей памяти (памяти в широком смысле слова) фонд «комплексов» адаптивпого реагирования. Каждый из них, условно говоря, имеет в своем составе предназначенную для сличения с реальным событием концептуальную модель значимого для данпой системы изменения среды (события, ситуации), программу реагирования, адекватного отраженному в концептуальной модели изменению внешпей среды, и аппарат функционально-структурного обеспечения этого комплекса реагирования. Говоря о памяти в широком смысле слова, мы имеем в виду запечатленный в структурно-функциональных особенностях биологической системы и в ее специфическом аппарате

амяти результат отражения по ходу ее развития, динамики ее

«общения» со средой. Значимое изменение среды, значимое собы-

тие - это событие, могущее изменить гомеостатическое состояние

биологйлеской системы. Минимальной значимостью изменения среды определяется возникновение порога абсолютной чувстви-тельности биологической системы к данному изменению среды, Значимое событие, вызывающее изменение гомеостаза биологиче-ской системы, угрожающее нарушением или нарушающее ее це-лостность, жизнеспособность, - это опасное (экстремальное) со-бытие (изменение среды). Чувствительность биологической сис-темы к минимально опасному изменению внешней среды является порогом чувствительности к опасности (опасному событию).

6 Л.А.Китаев-Смык

Изменения адаптивной системы в ответ на изменения внешней среды (экзогенное побуждение) в соответствии с внутренними программами адаптации (эндогенным побуждением), т. е. реагирование системы,- это проявление ее активности в широком смысле.

Активным в узком смысле реагированием биологической системы будем называть ее реагирование, направленное на ликвидацию опасности среды путем ликвидации носителя опасности или увеличением расстояния между ним и реагирующей системой (отбрасывание, изгнание носителя опасности или уход от него). Ниже мы будем использовать термин «активное реагирование» в узком смысле. Реагирование адаптивной системы в ответ на опасное изменение среды (на носителя опасности) путем ожидания либо исчезновения опасности, либо завершения адаптивной перестройка (в соответствии с эндогенными программами адаптации), в результате которой опасный фактор, даже не изменившись, перестанет быть опасным для данной биосистемы, данный тип реагирования мы называем пассивным реагированием.

То или иное изменение среды, значимое или опасное для биологической системы, может быть в разной мере вероятным. Субъек-тивная вероятность события обусловлена числом его прецедентов в ходе развития этой системы. Субъективная вероятность значимого (опасного) события прямо пропорциональна активности ответного реагирования системы. Чем более многократно встречалась биологическая система в ходе своего развития с аналогичными событиями, тем больше ее адаптивные возможности (активность разного рода) для сохранения ее гомеостатического равповесия (целостности, жизнестойкости) вопреки влиянию среды. Б ходе развития биологической системы возникали те или иные значимые и опасные для нее изменения среды, в то же время каких-то (какого-то вида) изменений среды не возникало. И это не могло не отразиться в памяти (в широком смысле) данной биологической системы. В структурно-функциональной организации достаточно сложной целостной системы в ходе ее развития сформировались программы реагирования, предназначенные для предотвращения гомеостатических нарушений при хоть сколько-нибудь вероятных значимых событиях. Иными словами, функционально-структурный состав адаптивной системы, его логика, его закономерности определены кругом значимых событий той или иной вероятности. Беспрецедентные события, даже если они гипотетически значимы или опасны для адаптивной системы, не могут учитываться (со всей их спецификой) закономерностями, логикой построения этой свс-теми. Подобные беспрецедентные для данной системы изменения среды (события, ситуации) «невозможны» (назовем их так) для дапной системы. В теории вероятностей существует определение

162

«невероятного» события как пустого подмножества во множестве всех подмножеств пространства элементарных событий данного опыта. «Невероятное» событие «не происходит ни при каком исходе опыта» 1245, с. ISO]. В данной интерпретации «невероятные» события равны нулю и недифференцированы.

Представляется целесообразным иное понимание термина «невозможное» событие. Следует предположить, что в ходе развития рассматриваемой биологической системы имели место «невозможные» события разного вида. Поело каждого такого события последующие события этого же вида воспринимались этой системой как события «возможные», т. е. в той или ипой степени вероятные. События этого вида находили свое отражение в соответствующих адаптационных перестройках биологической системы. Надо предположить, что биологическая система должна была отразить в своем строении саму возможность возникновения класса «невозможных» событий, т. е. сформировать какие-то формы реагирования для защиты от гипотетической опасности «невозможных» событий. При невозможности реагировать на значимое возпикновение «невозможного» события из-за отсутствия программ адекватного, в достаточной мере специфического реагирования биологическая система должна иметь программы неспецифических форм реагирования, адекватных всему классу «невозможных» изменений среды. При этом допустимо предположить возпикновение в ходе развития адаптивной биологической системы способности оценивать «степень невозможности» беспрецедентного события. Эта, так сказать, выраженность невозможности, классифицируемая биологической системой, должна зависеть от способности этой системы определять степень несоответствия вновь возникшей (новой) «невозможной» ситуации той логике, закономерностям строения данной биологической системы, которые сформированы в процессе ее развития, т. е. при ее столкновении с «невозможными» событиями иного вида, чем происшедшее в текущий момент.

Изменения среды могут быть более или менее информативны для биологической системы в плане определения ею возможности или невозможности этого изменения среды. Изменепие более информативное в этом смысле можно назвать более определенным. Можно говорить об определенности событии достаточной или недостаточной для установления (идентификации) биосистемой «возможпости» или «невозможности» данного события и о степени (о выраженности) «возможности» (вероятности) или «невозможности» этого события.

Субъективная оценка изменений среды биологической системой (организмом) обусловливает те или иные особенности реагирования последней. Незначимые (подпороговые) изменения сре-

163

ды не «включают» какого-либо значимого реагирования системы но могут воздействовать на нее на подпороговом уровне (т. е. критерии значимости условны!). Значимая, но неопределенная информация об изменения среды обусловливает ориентировочное реагирование (поведение) организма, направленное на увеличение определенности события. При достаточной определенности изменений среды «включаются» программы специфического целенаправленного реагирования биологической системы. Информация об опасных изменениях внешней среды «включает» программу защитней! активного или пассивного реагирования. Наконец, есть основания выделить некоторого рода комплексные изменения внешней и внутренней среды организма, которые могут породить сигнала (управляющую информацию) этому организму о целесообразности его реагирования, например о целесообразности его «самоликвидации», в целях сохранения или повышения жизнеспособности не данного организма, а популяции, в которую он входит. Естественно, в реальных условиях существования в рамках высокоорганизованного организма (особи, биологической системы) вместе с «включением» механизмов его самоликвидации начинают действовать защитные для данной особи механизмы, направленные, во-первых, против (на нейтрализацию) процессов «самоликвидации», во-вторых, на исчерпание ситуации, при которой целостность особи противопоставляется «жизнеспособности» популяции. Мы остановимся на этом ниже.

Следует отметить еще, что разные но иерархии уровни биологической системы в рамках организма особи специализированы на разных видах, родах активности, в частности защитной активности. Высоковероятные опасные изменения среды «включают» активное эмоционально-двигательное защитное реагирование, вегетативная сфера имеет при этом «обслуживающее» вторичпо-за-щитное значение. При «невозможных» событиях «включается» пассивное эмоционально-двигательное реагирование; значительная активация при этом вегетативной сферы приобретает первично-защитное значение.

3.2

ВЕГЕТАТИВНЫЕ РЕАКЦИИ

ПРИ КРАТКОВРЕМЕННОМ ГРАВЙИНЕРЦИОННОМ СТРЕССЕ

Вегетативные реакции при стрессе, в частности при гравиинер-ционных экстремальных воздействиях в полете с «горками» невесомости, являются компонентом «защитной» активности организма. Без учета вегетативной активности анализ особенностей и закономерностей развития в таких условиях психических процессов был

бы неполным, более того, сведепия об этих процессах являлись бы артефактами, не способствующими ни адекватному прогнозированию развития стресса, ни созданию эффективных методов овладения и управлением стрессом. Анализ закономерностей развития вегетативных реакций при стрессе должен способствовать разрешению вопросов не только о механизмах этих реакций, на что в основном нацелены физиологические подходы к этой проблеме. Более важно установление биологической целесообразности реакций организма, их соподчинения, оцениваемых с различных позиций. При этом немаловажным является определение разных форм соотношения и связи между биологическими и психологическими процессами при стрессе, когда эти соотношения могут проявляться более ярко и более доступно для их исследования. Без знания па-значения и механизмов как психологических, так и вегетативных процессов адаптивного самоуправления в биологической системе организма, их не только общих, но и индивидуальных особенностей невозможно овладение стрессом, активное управление его развитием.

В первых же экспериментах при кратковременной невесомости внимание исследователей было привлечено возникновением у многих испытуемых тошноты, рвоты и других экскреторных реакций, проявлений кипетоза («болезни движения») [113, 114, 291, 390 и др.1. Выраженность и частота (вероятность) возникновений этих реакций зависели, в частности, от продолжительности непрерывного действия (режима) невесомости, от числа этих режимов на протяжении одного полета, от «строгости» отбора испытуемых (по медицинским, профессиональным и другим признакам), от величины группы обследованных в невесомости. Методические приемы паших исследований положительно отличались от методических особенностей аналогичных работ других авторов в том смысле, что в нашей работе они в большей мере, чем в других аналогичных работах, способствовали выявлению полноты симптоматики кинетоза (и других реакций) у людей в невесомости, обнаружению случаев максимальной их выраженности, получению данных 0 «нопуляционном» распределении этой симптоматики. Выше сообщалось об основных особенностях кипетоза при невесомости в Полетах по параболе. Указывалось, что в этих кратковременно действующих экстремальных условиях кинетоз возникал исключительно у лиц, отличающихся пассивным эмоционально-двигательным реагированием.

ѓ осмотрим подробнее вегетативные реакции при кратковремен-

? певесомости у лиц, страдающих при действии этого фактора

* олезныо движения» (2-я и 4-я группы),и у людей, у которых кине-

в иевесомоста не возникал (1-я и 3-я группы). Как указывалось,

165

у отдельннх испытуемых в полетах по параболе была крайне интенсивные проявления «болезни движения». Из протокола наблюдений за испытуемым X. (техник-лаборант, 28 лет, снортсмен-раз-рядник, практически здоров): «Очень хотел побывать в невесомости; упросил взять в полет в качестве помощника экспериментатора,. Перед полетом - общее состояние и самочувствие хорошие, частота пульса - 76 ударов, частота дыхания - 19 в 1 минуту, артериальное давление - 120/75 мм. рт. ст.».

Перед началом первого режима невесомости, во время предшествующей ей перегрузки, испытуемый X. следил за показаниями прибора. Интенсивная рвота началась с первой секунды первого режима невесомости, в тот момент, когда испытуемый «всплыл» пад креслом, в котором он сидел. Рвота продолжалась до конца первого режима, повторяясь во всех последующих режимах. При действии невесомости возникали следующие одна за другой рвотные потуги, рвота часто продолжалась и при перегрузке, следующей за невесомостью. Несколько лучше X. чувствовал себя во время горизонтального полета между «горками» полетов по параболе. Тем не менее его самочувствие с каждым режимом невесомости ухудшалось. С третьего режима в рвотных массах - примесь желчи; во время пятого и шестого режимов в рвотных массах - пузырная желчь. Непрерывное слюноотделение. Обильное потоотделение; после пятого режима невесомости вся одежда X. (рубаха, пиджак, брюки) была промокшей от пота. В десятом режиме во время очередного приступа рвоты произошло непроизвольное мочеиспускание. На протяжении полета от режима к режиму невесомости нарастала брадикардия, снижение артериального давления при учащенном поверхностном дыхании. В пятом режиме величины этих показателей были соответственно: 60 уд. в 1 мин., 100/70 мм рт. ст., 25 дыханий в 1 мин.; в 10-м режиме - 52 уд. в 1 мин., 82/50 мм рт. CT.t 28 дыханий в мин. В ходе полета у испытуемого X. нарастала мышечная слабость. Во время горизонтального полета в перерывах между режимами он неподвижно лежал на спине с закрытыми глазами. С исчезновением действия силы тяжести «взлетал» над диваном, на который был уложен, оставаясь безучастным к окружающему. После 8-го режима и до конца полета от слабости не мог самостоятельно приподняться и сесть. На протяжении всего полета оставался коптактеп, адекватно и логично отвечал на все задаваемые ему вопросы. После пятого режима невесомости сообщил, что ждет «только того, чтобы полет скорее закончился»; после десятого, что «нет сил говорить громко», перешел на шепот. На протяжении всего полета у испытуемого X. сохранялось осозпавание значения работы по испытанию космической техники, проводившейся в этом полете. Поэтому, хотя X. тяжело страдал от кинетоза, все же»

166

движимый чувством ответственности, он не настаивал па преждевременном прекращении полета. После окончания полета (было выполнено 12 «горок» певесомости) испытуемый X. оставался в самолете в течение 4 часов, так как самостоятельно не мог идти. Сутки после полета провел в постели с жалобами на сильную слабость, тошноту, потерю аппетита. Последующие трое суток - по-нижевпая работоспособность, жалобы на чувство общей слабости, поташнивание, нарушение аппетита. В дальнейшем - полная нормализация всех показателей здоровья». Из отчета испытуемого X: «В момент возникновения невесомости почувствовал, что какая-то сила стремительно потянула меня вверх, потащила вверх вес мои внутренности. Желудок как будто поднялся в горло и выплеспулся варуж-у. Это бына рвота. Она началась совершенно неожиданно для меня. Все это повторялось при каждом последующем режиме невесомости менее выраженпо, но все более неприятпо. Силы оставляли меня, я даже не мог сжать пальцы, чтобы держаться яа что-нибудь и не летать в певесомости. Тягостные ощущения и рвота, возникали сначала только в певесомости, затем и во время перегрузки, а потом сильпая тошнота не проходила и в горизонтальном режиме полета, и каждое движепие головой или глазами вызывало рвоту горечью. В последних режимах невесомости все стало безразличным для меня, и была только одна мысль: «За что такие мучения?». После полета отлежался. Товарищи помогли добраться до дома. Сутки после полета чувствовал себя совершенно больным, лежал в постели, пропал аппетит, тошнило. Еще три дня сохранялась слабость, был плохой аппетит, поташнивало. На пятый день после полета работоспособность стала нормальной».

Из протокола наблюдений за испытуемым С. (авиационный инженер, кандидат технических наук, мастер спорта СССР и пеодно-кратпый рекордсмен страны по горным лыжам, практически здоров): «Перед полетом: частота пульса 68 уд. в мин., артериальное давление -120/60 мм рт. ст., частота дыханий -18 в мип. В первом и во втором режимах невесомости испытуемый С. находился в салоне Для парения. После исчезновения действия силы тяжести усиления двигательной активности у него пе отмечено, выражение лица спокойное. В конце первого режима певесомости появились потоотделение, слюнотечение и жалобы на нарастающую тошноту. При переходе к перегрузке, следующей за невесомостью, началась обильная рвота. Во второй «горке» невесомости рвота пачалась с первых ее секунд. В последующих режимах рвота, нарастающая мышечная слабость, обильное потоотделение и слюноотделение, жалобы" на мучительное яелокализируемое чувство дискомфорта, чувство слабости, тошноту, болезненные ощущения в поджелудочной области и головную боль. В 5-м режиме невесомости самочувствие и об-

164

щее состояние испытуемого С. еще более резко ухудшилось, частота пульса - 58 уд. в мин., слабого наполнения, артериальное давление - 85/50 мм рт. ст., частота дыханий - 24 в минуту. После окончания режима невесомости С. лежал неподвижно, но с закрытыми глазами, на вопросы врача испытуемый отвечал адекватно, логично, но замедленно и односложно. Попросил прекратить полег. Полет после выполнения пяти «горок» невесомости был преждевременно прекращен. Спустя два часа после полета самочувствие испытуемого С. улучшилось, одпако до конца дня сохранялись чувство тошноты и мышечная слабость. Испытуемый С. согласился повторно участвовать в полете с созданием невесомости после того, как ему сообщили, что во втором полете у него, возможно, не возникнут неблагоприятные проявления кинетоза благодаря адаптации к условиям полета. Во втором полете (спустя 8 дней после первого) резкое ухудшение самочувствия и показателей общего состояния началось с наступлением невесомости. На первых ее секундах в первом режиме - сильная тошнота и рвота. В последующих режимах невесомости - прогрессивное нарастание брадикардын, снижение артериального давления. Вследствие ухудшения состояния здоровья испытуемого С. 2-й полет, так же как и первый, был преждевременно прекращен после пятого режима невесомости. Спустя полчаса после полета самочувствие испытуемого С. существенно улучшилось. Однако до конца дня сохранялись чувство дискомфорта, мышечной слабости и тошнота». Из отчетов испытуемого С: «В начале первой «горки», в тот момент, когда перегрузка сменялась невесомостью, у меня возникла легкая дезориентация, как будто меня слегка встряхнули. Это ощущение длилось меньше секунды. После этого я оказался висящим в воздухе в положении вниз головой. Осмотревшись, увидел, что плыву но воздуху, ничего не касаясь, причем надо мной - потолок кабины самолета, подо мной - мягкие маты, настеленные на полу. Понял, что ощущение положения «вниз головой» - иллюзорное. Оттолкнувшись от потолка, перевернулся и принял положение головой в сторону пола, ногами - к потолку. Чувство положения «вниз головой» сохранялось прежним. При отталкивании от потолка и повороте возникла тошнота. Это ощущение усиливалось до конца режима невесомости. В тот момент, когда перегрузка, сменившая невесомость, прижала меня к полу, началась рвота... В последующих полетах по параболе самочувствие продолжало ухудшаться... В пятом режиме невесомости неприятное ощущение, сопровождавшее чувство тошноты, стало очень сильным. Попросил закончить эксперимев» в невесомости... Во втором полете на невесомость рвота началась гга первой «горке», вопреки уверениям врачей. Я понял, что ничего хорошего в невесомости для мепя не будет».

168

Выше мы описали вегетативные реакции, возникавшие в невесомости у двух человек, отнесенных ко второй rpyuue, т. е. с отсутствием активных эмоционально-двигательных реакций, и к подгруппе с «непереносимостью» невесомости вследствие крайне тяжелых проявлений кинетоза-

Форма иллюзии «перевернутого положения» у них была различной: у X. она проявлялась в виде ощущения стремительного «подъема вверх», у С.- в виде чувства зависания «вниз головой». Возможно, в числе причин разного проявления этой иллюзии было то, что С, авиационный инженер, имел большой опыт полетов и знал, что находится в летательном аппарате, летящем вперед, а не ьверх, тогда как X. не имел такого опыта.

Следует отметить, что возникавшее у последнего чувство подъема вверх внутренних органов актуализировалось у него в сознании как самостоятельное ощущение, отличное от чувства подъема вверх его тела. Несомненно, чувство подъема внутренностей было связано с перераспределением в невесомости давления содержимого желудки и кишечника на их внутристеночные рецепторы, а также с изменением натяжения внутренними органами брызжеечного аппарата.

У испытуемого X. рвота началась в невесомости внезапно, без предшествовавшей тошноты. Однако это не «срыгивание», о котором неоднократно писали американские авторы как о вегетативной реакции в невесомости 1390 и др.|, так как в последующем у этого испытуемого возникли и многочисленные неблагоприятные симптомы кинетоза, отсутствующие при обычном «срыгивании». Вероятно, интерпретация этого симптома американскими авторами была вызвана попытками испытуемых, которых они наблюдали, скрыть ухудшение своего самочувствия.

Испытуемый X., несмотря на более тяжелое течение кинетоза, оказался более «терпеливым», чем испытуемый С, к тягостным переживаниям дискомфорта, вызванным этим состоянием. Надо полагать, это связано, в частности, с имевшимся у него чувством ответственности, так как в том же полете при невесомости проводились очередные испытания технических устройств, предназначенных для космического полета, что требовало выполнения программы полета в полном объеме.

Можно с уверенностью предполагать, что неблагоприятные симптомы кинетоза у испытуемых X. и С. усилились бы, если повторение «горок» продолжалось бы дольше, чем это было в полетах. Вероятно, действие длительной невесомости в космическом полете также оказалось бы непереносимым для этих испытуемых.

Обратим внимание на то, что кинетоз в столь выраженной форме возник в невесомости у опытного горнолыжника С, обладаю-

№

щего отличной пространственной ориентацией в экстремальных условиях горнолыжного спуска и, кроме того, проходившего многолетнюю тренировку «стато-кинетической» и «вестибулярной» систем во время занятий указанным спортом. Это свидетельствует в пользу мнения о том, что возникновение кинетоза в невесомости (да и не только в невесомости) не зависит от способности человека к ориентации в пространстве и от его «вестибулярной» и «стато-кинетической» тренированности.

Выше, рассматривая различные формы актуализации в сознании возникающего при невесомости иллюзорного чувства «тяги вверх» (либо «подъем вверх», либо «положение вверх ногами»), мы указывали как на одну из возможных причин этого различая на разную (летную и нелетную) профессиональную подготовленность испытуемых. Данные отчетов испытуемых X. и С. подтверждают предположение о значимости профессионального опыта в формировании той или иной концептуальной модели пространства.

Рассмотрим теперь, имелись ли какие-либо манифестированные особенности вегетативных реакций в невесомости у людей, не страдающих в этих условиях кинетозом (1-я и 3-я группы). У некоторых из числа лиц, отнесенных к 1-й группе, испытывавших в невесомости чувство падения и страх, в самом начале невесомости (с 1-й по 3-5-ю секунду), чаще в первых ее режимах, резко снижались частота сердечных сокращений и величина артериального давления, в средпем на 20% ниже исходного уровня. При этой иногда возникали одиночные судорожные вздохи или выдохи, в редких случаях с непроизвольным выкриком. Далее показатели сердечно-сосудистой системы и дыхания нормализовались, а часто, особенно при активизации движений, превышали уровень, имевшийся во время горизонтального полета.

Таким образом, в режимах невесомости имело место резкое изменение показателей сердечно-сосудистой системы, В первые секунды - их кратковременное снижение, более выраженное у лиц с симптомами страха.

Ю. Е. Москаленко с соавторами обнаружил, что в первые несколько секунд действия невесомости уменьшение на короткий срок волн реоэнцефаллограммы (на 15-25%) от исходного уровня было более выраженным, чем изменения пульсовых волн в этих условиях [201].

Эти «вервичные» изменения, по-видимому, зависят, во-перв! от непосредственного действия условий невесомости, вызывающей перераспределение крови в организме с резким изменением ее давления на различные рефлексогенные зоны сердца и сосуде! во-вторых, эти сердечно-сосудистые реакции связаны с изменением вестибулярпой афферентации при переходе к невесомости. Г. И. П"~

170

влов [2941 обнаружил, что у иитактных животных в начало режима невесомости величины максимального и минимального артериального давления снизились на 20-40 мм рт. ст.; венозное давление в правом предсердии падало на 15-25 мм рт. ст. К концу режима невесомости (на 25-30-й секупдах) артериальное давление возвращалось к исходным величинам, венозное давление несколько увеличивалось, во оставалось ниже исходных значений. У делабирин-тированных животных аналогичные изменения были незначительными. Это исследование показало связь сосудистых реакций при невесомости с изменением в этих условиях вестибулярных сигналов.

Адаптация к дейстлию кратковременной пеаесомости была прослежена на большой группе испытуемых (180 человек) экспериментаторов и членов экипажа самолета-лаборатории многократно (не менее 200 раз), принимавших участие в полетах по параболе.

Вегетативные экскреторные реакции (рвота, тошнота, повышение потослюноотделения и т. д.) после 20-30 режимов невесомости становились менее выраженными в полетах и после 40-50 режимов переставали возникать. Однако такие симптомы кинетоза, как чувство тошноты, дискомфорта в области желудка, тяжести в го-'лове, апатия и т. п., продолжали возникать в невесомости у ряда испытуемых на протяжении 300-600 ее режимов.

Два человека, длительно принимавших участие в полетах на протяжении трех и пяти лет, сообщили, что чувство дискомфорта при действии невесомости «окончательно перестало возникать» - у одного после 800, у другого после 1500 пребываний в этих условиях.

Следует заметить, что так как участие в полетах на невесомость как в качестве испытуемого, так и экспериментатора было добровольным, то принимали в них участие из числа лиц с выраженными вегетативными реакциями лишь те, у которых мотивация «за» участие в полете преобладала над нежеланием снова испытывать тошноту, рвоту, чувство дискомфорта и т. п.

Если в режимах невесомости представление о падении сменялось у испытуемых представлением о перевернутом положении (у представителей 4-й группы), то в ходе адаптирования первоначально (в 12-20-м режиме) угасало ощущение падения. И только в 40-65 режимах переставала возникать иллюзия перевернутого положения. У испытуемых 2-й и 4-й групп иллюзия перевернутого положения перестала возникать в невесомости раньше, чем экскреторные вегетативные реакции (тошнота, рвота, потливость и т. п.).

Таким образом, в ходе адаптирования к многократному действию невесомости, как правило, первоначально переставали возникать непроизвольные крупные движения конечностями, затем чувст-

во страха, далее представление о падении. В большем числе полетов на невесомость появлялась иллюзия перевернутого положения, рвота, потливость. Дольше всего возникали в режимах невесо-мости чувство неопределенного дискомфорта, дискоординацни тонких движений.

При неучастии (перерыве) в полетах на невесомость более 3-4 месяцев эффект адаптации во многом «стирался», в полетах вновь появлялись большинство из описанных выше реакций, однако ни в одном случае они не достигали даже после многолетнего перерыва той выраженности, той остроты, которые имели место при первом пребывании в невесомости.

3.3

ВЕГЕТАТИВНЫЕ РЕАКЦИИ

ПРИ ДЛИТЕЛЬНОМ ГРАВИИНЕРЦИОННОМ СТРЕССЕ

Переносимость людьми качания на качелях и «качания» на «горках» (параболах) невесомости. Проведенное нами совместно с И. И. Бряновым и П. М. Суворовым наземное обследование «вестибулярного статуса» участников летных экспериментов в невесомости показало, что люди, в полетах ощущавшие «тягу вверх», отнесенные, как указывалось выше, ко 2-й и 4-й группам, отличались пониженной устойчивостью к укачиванию на четырсхштанго-вых качелях Хилова, т. е. были склонны при этом к возникновению кинетоза, в частности к экскреторным реакциям. Испытуемые, ощущавшие в невесомости чувство падения и страх, вошедшие в первую группу, согласно предложенной нами клаесифик; были более «устойчивы» к этому воздействию, так же как те, у которых в невесомости не возникало пространственных иллюзий, т. е. составившие третью группу [123 и др.]. Корреляции между склонностью к экскреторным вегетативным реакциям в режимах невесомости и при вращательных «вестибулярных» пробах на кресле Барани нами не было обнаружено. Эти данные свидетельствуют о том, что ведущим фактором, вызывающим кипетоз как при качании на четырехштанговых качелях, так и при невесомости в авиационном полоте, являются линейные ускорения. Их повторения приводят к вегетативным экскреторным и прочим реакциям как при стабильности оптической среды кабинета самолета относительно испытуемого, т. е. при «конфликте» между визуальной и грави-инерционной информацией о пространстве в невесомости, так й при синхронном изменении оптического и гравиинерционного пространства при качании человека на открытых качелях в наземных условиях, т. е. при отсутствии предпосылок для подобного (конфликта»,

Следовательно, указанный «конфликт» между потоками информация разной сенсорной модальности является не основным, а дополнительным фактором, способствующим возникновению «болезни движения» при невесомости, создаваемой в закрытой кабине.

Приведенные выше сведения позволяют обратить внимание на сходство экстремальных гравиииерционных факторов, возникающих при многократных качаниях на четырехщтанговых качелях и при многократных повторениях «горок» невесомости (движений самолета по параболической траектории) в авиационном полете. Во втором случае нозникает своего рода укачивание как бы в кабине, укрепленной на гигантских качелях.

Анализу причин возникновения развития кинетоза («болезни укачивания») посвящено много, в том числе монографических, исследований [51, 73, 186, 276, 504]. Однако до настоящего времени проблема этиопатогеноза этого состояния является дискуссионной. Это яе может не- ммпать созданию общей теории этого состояния, а также разработке принципов оптимизации деятельности человека-оператора применительно к различным транспортным средствам.

Задача настоящего раздела - анализ существующих концепций кинетоза и изложение концепции «болезни движения», разработанной на основе предложенной нами концептуальной модели стресса.

Изменение самочувствия и общего состояния, называемого ки-нетозом, возникает у большинства людей при монотонно повторяющихся ускорениях, возникающих во время их перемещений в пространстве. Это состояние в редких случаях могут вызывать одиночные перемещения необычного характера, т. е. те, которые не свойственны человеку в силу его биомеханических, эволюционно обусловленных качеств (поворот более чем на 200-300 градусов, одиночное качание всего тела продолжительностью более 1 секунды, переход в невесомость и др.).

Согласно современным представлениям кинетоз - это стрессовое состояние, возникающее при экстремальных динамических изменениях пространства, т. е. при действии гравитационных, инерционных, оптических и акустических факторов, сигнализирующих, как правило комплексно, об экстремальном изменении пространственной среды. Это состояние характеризуется широким спектром психических, двигательных, вегетативных и других реакций и может принимать болезненный характер, однако отличающийся от истинной болезни, в частности, сравнительно быстрым исчезновением симптоматики после прекращения экстремального действия факторов пространства. Смертных случаев по причине кинетоза

173

неизвестно, однако при тяжелых формах его течения бывают кол-лаптоидные обморочные состояния [23.81, Описаны одиночные случаи предколлаптопдного состояния, возникавшего прн многократном [12 раз] пребывании в невесомости во время авиационного полета [123].

Кинетоз, возникающий в тех или иных условиях, называют морской, воздушной, спутниковой и г. п. «болезнью», «болезнью движения», «болезнью передвижения» и т. д. Это понятие некоторые авторы используют в более узком смысле, имея в виду только выраженную форму вегетативных реакций, характерных для этого состояния [72 и др.].

Изучение кинетоза имеет более чем столетнюю историю [55, 226, 260, 427, 478 и др.]. Обращает внимание большое число совершенно различных концепций этиопатогенеза, предложенных разпыми авторами (см. обзоры) [51, 186, 504 и др.].

Значимость проблемы кинетоза. Оживление физиологических исследований кинетоза имело место в начале использования трансокеанских лайнеров для массовых перевозок людей, в период развития авиации, а также еще раз после первых космических полетов. Эти своего рода бумы исследований «болезни укачивания» связаны с тем, что как во время плавания, так и в авиационных и космических полетах у ряда людей возпикали субъективно неприятные проявления кинетоза, которые, как считалось, могли не только ухудшить самочувствие пассажиров, по и существенно снижать работоспособность судоводителей, летчиков и космонавтов. Практика судовождения, авиационных, а затем космических полетов показала, что первоначально высказывавшиеся опасения отрицательного влияния кинетоза на работоспособность человека были всякий раз чрезмерными.

Указанные колебания заинтересованности проблемой кинетоза отражают дискуссионность утверждения о ее значимости. На протяжении истории изучения кинетоза со стороны специалистов-практиков (моряков, летчиков и др.), а также со стороны ученых, решавших смежные проблемы, имелись высказывания как о том, что проблема кинетоза решается недостаточно эффективно, так и о том, что значение этой проблемы подчас преувеличивается в угоду привлечению внимания и средств к данному направлению исследований. Так, по мнению профессора 10. М. Стенько [248, 249, 256], директора ВНИИ гигиены водного транспорта Министерства здравоохранения СССР, проблема кинетоза не принадлежит к числу первоочередных проблем, решение которых не ходимо для повышения эффективности труда и оптимизации ycj ловий жизнедеятельности моряков и рыбаков. Американский космонавт Ropiian на страницах советской печати заявил о пе-

нужности в целях предотвращения «спутниковой болезни» тренировок при кратковременной невесомости летчиков-профессионалов, готовящихся к полетам в космос.

Чем же объясняется разное отношение к рассматриваемой проблеме? Прежде всего различной вероятностью возникновения неблагоприятных проявлений «болезни движения» у разных человеческих контингентов.

Проблема кинетоза оказывается значимой при решении задач сохранения работоспособности и комфортного самочувствия при морских, воздушных, автобусных перевозках больших контингентов людей, не проходящих предварительного отбора по их устойчивости к «укачиванию» в транспортных средствах и не тренированных с целью повышения указанной устойчивости (пассажиры, десантники и т. д.).

Морской болезнью страдают до 90% лиц, впервые путешествующих по морю, но не более 40% - при повторных воздействиях качки [161, 212, 419 и др.].

Вероятность возникновения кинетоза зависит от особенностей транспорта. Во время полетов на современных пассажирских реактивных самолетах «заболевает» менее 4% пассажиров, тогда как в полетах на самолетах с поршневыми двигателями - до 13% [281 и др.]. Л. С. Хачатурьянцем отмечено, что моряки чаще «укачиваются» во время работы во внутренних помещениях судна - 66,6% из числа несущих вахту в машинных, котельных отделениях и намного мепьше при несении вахты на верхней палубе - 16% (цит. по 151]).

«Воздушная болезнь» возникает в полете у 10-17% из числа летчиков-стажеров (курсантов). Однако кинетоз в полете не является причиной их списания на начальных этапах обучения, так как 70-90% из числа первоначально страдающих «воздушной болезнью» в дальнейшем адаптируются к условиям полета [47].

Задача уменьшения продолжительности и выраженности неблагоприятных проявлений кинетоза и их влияния па эффективность и надежность человека-онератора актуальна при работе в условиях, где действие кинетозогенных факторов неизбежно, т. е. при длительной невесомости, в условиях непрерывного вращения, качания, оптокинетического раздражения и т. п. Проблема кииетоза теряет свою актуальность при решении задач оптимизации профессиональной деятельности контингентов, прошедших профотбор (направленный на «отсев» лиц, не адаптируемых к «укачиванию») и. специальную профессиональную подготовку с использованием устройств для повышения устойчивости к ки-нетозогенным факторам или же «стихийную» тренировку па этапе профессионального обучения, а также профотбор в ходе постоян-

175

ной профессиональной деятельности в натурных условиях при действии «кинетозогеиных» факторов.

Есть еще один аспект актуальности проблемы кинетоза. Известна категория людей, не тренируемых при действии кинетозогеиных факторов. У них всякий раз в соответствующих условиях возникают проявления «болезни укачивания». Вместе с тем у людей данной категории, несмотря на наличие симптомов «болезни», сохраняется высокий уровень интеллектуальной и физической профессиональной работоспособности. К этой категории относились такие исторические личности, как адмиралы Ушаков и Нельсон. Для таких людей проблема кинетоза значима в, плане уменьшения чувства дискомфорта при кииетозе.

Таким образом, проблема «болезни движения» актуальна применительно к решению задач оптимизации работоспособности

Таблица 3 Значимость проблемы кинетоза для разных контингентов людей

Контингент	Значимость проблемы кинетоза	Рекомендуемые- мероприятия по повышению эффективности и надежности профессиональной деятельности и оптимизации самочувствия
Пассажиры, десантники	Значима	Использование средств профилактики и лечения кинетоза
Курсанты, стажеры авиа* ционных, морских и т. п. училищ	Значима на начальном этапе обучения; малозначима после окончания профотбора и тренировок	Специальные мероприятия по профотбору и тренировке в целях повышения кинето-зоустойчивости данного контингента
Профессионалы летчики, моряки, профессиональные исследователи «человеческого фактора» применительно к данным профессиям	Незначима при отсутствии длительных перерывов между полетами, илаканиями и т. д.; значима после длительных перерывов профессиональной деятельности в нинетозогенных условиях	Контроль за эффективностью профессиональной деятельности в кинетозо-генных условиях поел* длительных перерывом в этой деятельности
Космонавты	Значима на начальном этапе космического полета (3-8 суток); незначима после адаптирования к «кинетозо-генному» действию факторов полета	Специальные методы тренировки кинетозоустойчя-вости в межполетном периоде; мероприятия по профилактике и лечению «спутниковой болезни» на начальном этапе космического полета
Лица, отличающиеся высоким качеством профессиональной деятельности в условиях действия «кинето-аогенных» факторов, но ве тренируемые к действию этих факторов	Значима в плане сохранения хорошего самочувствия	Индивиду альный подбор мероприятий по профилактике и лечению кинетоза, контроль за эффективностью профессиональной деятельности

176

а самочувствия людей, нетренированных и нетренируемых при действии «кинетозогеяных» факторов, и практически неактуальна для контингентов, устойчивых к действию этих факторов

(табл. 3).

На протяжении истории изучения кинетоза можно выделить этапы накопления разрозненных фактов, касающихся данной проблемы, и этапы, когда анализ «болезни укачивания» поднимался выше феноменологии, до системных обобщений. В соответствии с этими этапами при анализе концепций кинетоза их можно разделить на две группы: 1) преимущественно локалистические, рассматривающие проблему кинетоза, исходя из признания ведущей, решающей роли какой-либо анатомической структуры для функциональной системы; 2) использующие приемы системного анализа проблемы кинетоза. Предваряя заключение по данному обзору, можно сказать, что достаточно полных системных решений проблемы кинетоза до настоящего времени нет.

Лабиринтологические концепции кинетоза. Видимо, в связи с тем что наиболее заметные симптомы кинетоза: рвота, головокружение, дискоордипация движений и другие являются наиболее характерными признаками еще и вестибулярной патологии (а также, возможно, в связи с успехами экспериментальной клинической лабиринтологии, имевшими место одновременно с началом развития авиации), на протяжении мпогих лет изучение «болезни укачивания» проводилось или возглавлялось ЛЮР-патолога-ми, придававшими вестибулярному аппарату решающее значение в развитии этого состояния 155,86,275, 276,305,427, 478, 503 и др.]. Значение раздражения ушного лабиринта в развитии «укачивания» подтверждалось многочисленными лабораторными исследованиями [см. монографии 51, 275, 2761. Была разработана так называемая отолитовая концепция «морской болезни», согласно которой одним из факторов, обусловливающих появление вегетативных симптомов кинетоза при морской качке, является прямолинейное ускорение и преимущественно вертикальное раздражение отоли-тового аппарата 155, 2751. Эти исследования внесли большой вклад в знание симптоматики кипетоза; были получены многочисленные данные относительно анатомо-физиологической структуры вестибулярного анализатора и его связей с различными функциональными системами организма.

Опыт развития практической авиации показал целесообразность недопущения к летным профессиям тех лиц, у которых при вестибулярной нагрузке возникает значительная дезориентация пространстве и кинетоз. Вместе с тем было обнаружено, что ус- овия напряженной летной деятельности подавляют, тормозят возникновение симптомов болезни движения. Стало хрестоматий-

177

ным описание летчиков, никогда не страдающих «болезнью укачивания» при управлении самолетом и «заболевающих» тяжелейшим кинетозом, оказавшись в полете в качестве пассажиров 1220]. Видимо, по этим причинам при решении задач оптимизации летной деятельности проблема предотвращения кипетоза, как правило, не поднимается представителями летной практики. Исследователи этой проблемы Н. А. Разсолов и О. П. Яковлев свидетельствуют: «состояние профессиональной работоспособности при моделировании «болтанки» самолета у лиц летного состава с различной статокинетической устойчивостью до настоящего времени, судя по доступной нам литературе, еще не изучалось» [227, с. 42].

В лабораторных условиях вращение и укачивание пилотов приводят к ухудшению показателей их профессиональной работоспособности, в большей мере у тех испытуемых, у которых «адни-кают выраженные симптомы болезни движения [91, 2271. Это способствует сохранению иптереса к кинетозу применительно к задачам авиации. Интерес к проблеме кинетоза в авиационной медицине поддерживается также экспериментальными лабораторными данными, позволяющими полагать, что у летчиков в полете может возникать «скрытая» стадия этого заболевания, при которой отсутствуют вегетативные симптомы болезни движения, по может ухудшаться работоспособность [146, 147, 227 и др.].

«Гемоциркулярная» концепция кинетоза. Реакцией на развертывание исследований кинетоза исключительно с позиций «лаби-ринтолотии» явилось выступление против исключительности вестибулярных воздействий как фактора, вызывающего «укачивание», группы ученых, руководимой И. И. Бряновым (см. [43]). Указанные авторы предположили, что основной причиной возникновения кипетоза в невесомости является нарушение гемодинамики, в частности локальное нарушение в кровоснабжении внутреннего уха и, как его следствие, изменение кислотно-щелочного равновесия эндолимфы. Провозглашение нарушения церебральной гемодинамики при укачивании как ведущего звена в возникновении кинетоза не ново. Основываясь па том, что морская болезнь возникает при спазме мозговых сосудов, Я. И. Трусевич еще в 1888 году предложил лечить кипетоз приемом внутрь нитроглицерина. В адрес предложенной И. И. Бряновым с соавторами гипотезы были высказаны критические замечания с указанием на недостаточную аргументацию гемоциркулярной концепции кинетоза и недостаточно обоснованное привлечение для ее подтверждения данных, полученных в космических полетах [91,2191.

Нам представляется знаменательным выступление И. И. Бря" нова с соавторами, с одной стороны, как попытка решительного отхода от толкования симптомов кинетоза с локалистических по-

178

8иний «лабириптологии», с другой стороны, как проявление также йваиистияеекого толкования механизмов этого еимнтомокомплек-са, но с привлечением в качестве ведущего звеиа «болезни дви-жеиия», другого «локуса»- системы гемоциркуляции. Следует сказать, что критики указанного выступления, ограничившись правильным анализом его ошибочных положений, не предложили каких-либо конкретных суждений относительно этиопатогонеза болезни укачивания. Они лишь упомяпули отдельные положения системного подхода, не указав значения и места сосудистых реакций нри кинетозе, во-первых, как результата экстремальных воздействий, п, во-вторых, как реакций, опосредующих ряд проявлений этого синдрома.

Предположение о том, что изменение кровотока в системе церебральных сосудов, втом числе и сосудах, питающих отолитовый аппарат, может явиться причиной возникновения кииетоза, не имеет прямых экспериментальных подтверждений. Оно основывается на исследованиях вестибуло-сосудистых рефлексов, в частности гемодинамики церебральных сосудов при вестибулярной стимуляции [210, 285].

Гипотеза об изменении гемодинамики как об одном из факторов, вызывающих кинетоз в невесомости, вызвала цепь многолетних исследований в нашей стране и за рубежом. В качестве модели изменения гемодинамики при невесомости использовали орто-статическую пробу. Исследования показали, что далеко не все лица с низкой ортостатической устойчивостью хуже переносили вестибулярные воздействия F222, 264]. Имеющаяся корреляция хотя и подтверждает хорошо известный факт вестибулярной регуляции вегетативных функций, однако не может служить доказательством того, что изменение кровоснабжения какого-либо участка мозга или отолитового аппарата есть непременное условие возникновения кинетоза.

В этом плане представляет определенный интерес то, что соз дание отрицательного давления на нижнюю половину тела за счет оттока крови от головы вызывает уменьшение выраженности калорического пнетагма и чувства головокружения. Резкий нриток крови к голове после быстрого (за 1 с.) «сброса» давления, напротив, вызывает и без калоризации лабиринта в этот момент «гипе-ремический» нистагм и «ощущение перевернутого положения тела» [53, с. 71]. Вместе с тем таких проявлений кинетоза, как тошнота, рвота, тяжесть в области желудка, дисгидроз и т. д., авторы не отмечали.

Таким образом, интенсивный прилив крови к голове вызывает в период последействия калорического раздражения лабиринта вестибуло-двигательную реакцию глазных яблок, при этом имеет-

179

ся и пространственная иллюзия, однако признаков кннетоза не было. Следует сказать, что при реальном зависапии человека вниз головой, всегда сопровождающемся интенсивным и нарастающим приливом крови к краниальной части туловища, рвоты не наблюдается.

Б. Н. Клосовским [140] при капилляроскопии сосудов мозга через трепанационные отверстия в черепе, А. П. Науменко и В. С. Олисовым [205] методом плетизмографии различных долей мозга, Г. М. Нуммаевым [2101 методом реоэнцефалографии было показано, что вестибулярный аппарат, являясь одной из рефлекторных зон в регуляции мозговых сосудов, при раздражении вызывает сложное перераспределение крови между отдельным! областями мозга, не ограничивающееся простым снижением его кровоснабжения.

Пищеварительная система при кинетозе. До сих пор известны лишь разрозненные факты, полученные в наблюдениях в экспериментах, относительно роли пищеварительной системы при кинетозе. Известно, что гравирецепторная, в частности вестибулярная, афферентация влияет на моторику пищеварительного тракта. Вращение с возрастанием силы тяжести до 0,7 «g» у большинства собак тормозит, но у некоторых усиливает сокращения кольцевой мускулатуры тонкого кишечника, причем с возрастанием перегрузки учащаются случаи торможения [80]. Продольная мускулатура тонкого кишечника при вестибулярных (калорических) воздействиях чаще, напротив, активизируется, при этом усиливается перистальтика кишечника. Эти данные не противоречат друг другу, так как известно, что продольная и кольцевая мускулатура кишечника при одном и том же воздействии может давать противоположный эффект [20]. Как антагонистическое, так и сипергическое взаимодействие этих мышечных аппаратов кишечника участвует в перистальтике и антиперистальтике кишечника. По мере нарастания действующих ускорений первоначально вестибулярные, а затем экстравестибулярные гравиро-цепторные сигналы включаются в организацию работы пищеварительного тракта [80 и др.].

На осповании смены симптоматики в ходе развития «болезни движения» при относительно постоянном действии кинетозоген-ных факторов в условиях длительного медленного вращения было сделано заключение о фазности (стадийности) изменений кислотно-щелочной среды желудка при кинетозе [123]. В первый день вращения, видимо, за счет антиперистальтики происходит заброс в желудок щелочного содержимого 12-перстной кишки. Со 2-х по 3-5-е сутки вращения у большого числа испытуемых были отмечены симптомы гиперацидной кислотности желудка. Указанные

180

закономерности следует учитывать при организации режима питания людей при длительном пребывании в кинетозогеиной среде (в космическом полете, в штормовых условиях на море и т. п.).

Признание того, что экскреторно-эвакуаторные реакции - это одно из проявлений вегетативной «защитной» активности организма, которая возможна при любых формах стресса, выдвигает вопрос о том, почему ее вероятность особенно велика при кинето-зе, т. е. при стрессе, возникающем в ответ на экстремальные динамические изменения пространственной среды.

Высказывалось мнение, что так как противодействие организма факторам «укачивания» в биологическом смысле есть борьба, то и все липшее, что мешает 'этой борьбе, должно быть заторможено [173, с. 143]. Подавляется аппетит, и как результат этого повышается чувствительность рвотного центра, что способствует эвакуации содержимого желудка.

Можно предположить, что при действии ускорений содержимое желудочно-кишечного тракта в силу своей инерционности является раздражителем рецепторов желудка и кишечника. Для облегчения защитных активных двигательных действий особи оно выбрасывается из организма. Экспериментальные данные не противоречат этим предположениям. При экстремальных грави-инерционных воздействиях усиливается импульсация от механо-рецепторов кишечпика, это усиливает его моторные реакции и включает ряд цепных вегетативных реакций, характерных для кинетоза [80, 218, 273 и др.].

Известно, что у ряда животных бывает выбрасывание желу дочно-кишечного содержимого для облегчения бега. Волки отрыгивают содержимое желудка во время преследования жертвы. У многих животных опорожняется прямая кишка при убегании °т преследователя. Аналогичная реакция, «медвежья болезнь», бывает при испуге и у человека.

Основываясь на данных эмбриологии о мотатомной близости ростковых участков вестибулярных и рвотных центров, можно полагать, что возможна избирательная функциональная зависимость рвотной реакции от управляющих влияний вестибулярной системы.

Указанные и другие попытки объяснить специфичность для кинетоза желудочно-кишечных экскреторно-эвакуаторных реакций недостаточно убедительны. Данная задача ждет своего решения.

Аппетит и стресс. Один из трех элементов «триады Селье» - техиальные кровоизлияния и изъязвление слизистой желудка тесно связаны с таким симптомом стресса, как ухудшение аппетита. Однако общим, яеепецифическим проявлением следует счи-

181

тать изменение аппетита, которое может проявляться как в возрастании аппетита, ипогда избирательно к тем или иным продуктам питания, так и снижение аппетита вплоть до полного неприятия пищи. Так называемое переедание часто рассматривают как одну из предпосылок «болезней цивилизации», якобы ведущей к ожирению и атеросклерозу. При этом полагают, что переедание обусловлено единственно удовлетворением потребности организма в еде, т. е. нормальной естественной потребности, не ограниченной лимитированием пищи. Такой взгляд на проблему переедания не учитывает того, что оно, как правило, является одним из начальных симптомов эмоционального стресса [369, 556 и др.].

Этот симптом стресса справедливо оценивают как результат замещения неудовлетворенных потребностей избыточным удовлетворением потребности в еде. Поедапие как успешно законченное действие, а также насыщение пищей в некоторой мере способствуют снятию стрессогенного напряжения, пе устраняя стрессора, обусловившего повышенную склонность к еде. Последняя часто приводит к «болезни стресса» - ожирению. Наряду с указанным аппетит при стрессе можно рассматривать как проявление тенденции к накоплению организмом энергетических ресурсов, т е. как защитпую реакцию.

Снижение аппетита при стрессе также может быть интерпретировано по-разному. При кратковременном сильном стрессе снижение аппетита может быть обусловлено переключением внимания на стрессор и на действия по его устрапению. При длительном стрессе в снижении аппетита видят только проявление нарушений соответствующих систем оргапизма; действительно, нарушения слизистой оболочки желудка реально присутствуют при стрессе. Наряду с указапным и снижение аппетита, и деструкцию желуд-ка можно рассматривать как проявление стрессового биологического механизма, направленного на уничтожение особи (см. выше). При таком взгляде уже снижение аппетита, характерное для особей с пассивным поведенческим реагированием при стрессе, т. е. «уклонившихся» от активной борьбы со стрессором, может рассматриваться как предоставление энергетического потенциала пищи в распоряжение особей с активным стрессовым реагированием.

Примером «управляющих» влияний на сознание со стороны вегетативной сферы является отражение в сознании прелпопте-ния пищи при дистрессе и при болезнях. Исследования, проведенные при длительном гравитаинерцпоппом стрессе, выявили некоторые закономерности в изменении предпочтения пищи испытуемыми при кинетозе 1123, 129]. В первые сутки вращения

1,42

у всех испытуемых было отмечено снижение аппетита и часто тзедпочгеяие слабокислых продуктов. Со вторых-третьих и до пятых-девятых суток кислые продукты чаще отвергались, отмечено предпочтение слабощелочных минеральных вод и молочных блюд. Далее выбор пищи в зависимости от ее кислотного состава не отличался от исходного. Указанные симптомы свидетельствуют об изменении желудочной среды. В первые сутки вращения, вероятно, происходил заброс в желудок щелочного содержимо-го 12-перстной кишки. Со вторых-третьих суток, видимо, имела место гиперецидпая секреция желудка, симптомы которой были более выражены у испытуемых первой группы (см. выше). Кроме указанного, характерным практически для всех испытуемых и часто неожиданным для них было отвержение с первого дня вращения блюд из говядины, баранины (ранее предпочитаемых) и отчетливое предпочтение куриных и рыбных блюд. Подобные изменения вкуса сохранялись у некоторых испытуемых на протяжений нескольких недель после окончания вращения. Указан ные симптомы говорят о том, что наряду с усилением эвакуации содержимого пищеварительного канала и увеличением экскреции метаболитов через его стенки при кинетозе включался механизм прогнозирования «полезных» веществ, актуализирующийся в пиде предпочтения пищи.

В доступной литературе по диэтологии и физиологии питания мы не нашли данных, дающих удовлетворительное объяснение сущности указанного феномена и функциональных механизмов, лежащих в его основе. Некоторый свет на это загадочное явление проливают сведения, содержащиеся в восточной литературе по диэтетике. В древневосточных концепциях мироздания существует деление всех ариродых веществ, качеств и явлений на две субстанции: «ян» (мужское начало; активпый, позитивный принцип; душевиая и физическая сила; грубость и т. д.) и «инь» (женское начало; пассивный, негативный принцип, душевпая и физическая слабость, нежность и т. д.) [9, 548 и др.]. Эта концепция предусматривает разделение продуктов питания в зависимости от соотношения в пих субстанций «ян» и «инь». В курином мясе согласно данной концепции содержится значительно больше субстанции «ян» (меньше субстанции «инь»), чем в говядине и свинине. Отсюда следует, что блюда из куриного мяса принесут ослабленному человеку силу и чувство бодрости.

«Спонтанное» предпочтение пищи, можно думать, служит оптимизации метаболических процессов в организме путем отбора пищи, содержащей необходимые вещества.

183

3.4

СИСТЕМНЫЙ ПОДХОД К РЕШЕНИЮ ПРОБЛЕМЫ «БОЛЕЗНИ УКАЧИВАНИЯ»

Можно видеть два подхода к решению проблемы кинетоза использующие принципы системного анализа. Первый - изучение различных функциональных систем, участвующих в развитии кинетоза. Это, собственно, не в полной мере системный анализ а скорее предваряющий его подход, так как в данном случае рассматриваются субсистемы, составляющие систему, подлежащую анализу. Второй подход - это системный анализ кинетоза как целостной системы с отграничением зкзосистем, входящих вместе с данной системой в метасистему. Следует сказать о наличии в литературе большого числа данных в плане первого (предваряющего) подхода. Вместе с тем до настоящего времени в исчерпывающем виде не сформировано представление о кинетозе как о целостной систе-теме. Концепции, касающиеся преимущественно причин возникновения этого синдрома (его этиологии), были рассмотрены выше (лабиринтная, гемодипамическая и др.). Ниже мы остановимся на концепциях механизмов его развития (патогенеза).

Взгляд на «сенсорный конфликт» как на основную причину кинетоза. Наряду с отолитовой (лабиринтной) концепцией кинетоза, предполагающей ведущим фактором этого состояния чрезмерное раздражение отолитового (лабиринтного) аппарата, существовала так называемая копцепция сенсорного конфликта при болезни движения. Согласно этой концепции ведущим звеном кинетоза считается дисфункция в работе интегрирующих центров мозга вследствие несогласованного поступления к ним сенсорных потоков. Несоответствие информации, содержащейся в этих потоках, приводит к конфликту при их совмещении. Эта информация может поступать от вестибулярной системы, зрения и невестибулярных проприоцепторов. Раньше других подобная точка зрения была высказана Ирвином [438], который предположил, чго зрительное головокружение, чувство неопределенности своего положения в пространстве и тошнота, возникающие при морской болезни, вызваны несоответствием между непосредственными, истинными визуальными впечатлениями при качании и зри тельной «привычкой» видеть окружающее в статических условиях.

Концепция сенсорного конфликта как причины различных ф°Р болезни движения была сформулирована Клермонтом [339J-полагал, что кинетоз вызывается непривычным сочетанием, ко ликтом между ощущениями, обычно сочетающимися другим с собом. Подобного представления о механизме возникновения

лезии движения придерживались многие исследователи [146, 150, 291, 329, 401, 419, 446, 486, 504, 538 и др.].

Ряд авторов обращал внимание на то, что концепция сенсорного конфликта не исключала, а скорее дополняла лабиринтную концепцию в связи с тем, что «болезнь укачивания» возникает под влиянием чрезмерных воздействий на лабиринтные рецепторы, афферентация от которых в этом случае не согласуется е сигналами от других анализаторов пространства [146, 275, 450 и др.].

До конца 50-х годов основной причиной болезни движения считался конфликт между зрительной и вестибулярной афферен-тацией. В последующие годы определенное значение стали придавать конфликту внутри вестибулярной системы между сигналами от разных отолитов [244] и между афферентацией от отолитов и от полукружных каналов (275, 291, 401, 450 и др.]. Подобного рода конфликты, по мнению указанных авторов, могли быть причиной болезни движения в условиях невесомости, при движениях человека во вращающейся комнате, а также при его вращении вокруг горизонтальной оси.

М. Д. Емельянов указывал, что нарушения «функциональной системности» анализаторов пространства могут быть основой возникновения кииетоза. Исходя из предположения, что «адекватные вестибулярные раздражения в виде прямолинейных и угловых ускорений в орбитальных полетах в период невесомости практически отсутствовали» [86, с. 9], и основываясь на литературных данных «о возможности воспроизведения вегетативных расстройств и иллюзорных ощущений при раздражепии любого органа чувств» (там же, с. 10), он высказал мнение, согласно которому решающим фактором возникновения неблагоприятных симптомов кинетоза является нарушение взаимодействия («конфликт») афферентных систем, в частности анализаторов пространства.

И. Ризоп и И. Брандт [504] полагают, что реальность концепции сенсорного конфликта для понимания кинетоза подтверждается ее продуктивностью в анализе механизмов адаптации организма к действию кинетозогенных факторов. При этом они указывают, что реакции, характерные для «болезни движения», могут рассматриваться но как изолированный феномен, а как часть широкого спектра реакций, связанных с так называемой сенсорной пеРоранжировкой. Этот термин был предложен Хелдом для си-Уацни, при которой соотношение потоков информации об этой туацци к разным рецепторам систематически отличается от со-тНотевия идентичных потоков информации в привычной для Рганилма обстановке [4141. Такие ситуации могут возникать при рпении очков, инвертирующих визуальное пространство,-

185

опыты Страттона 1542], при хождении человека во вращающейся комнате - опыты А. Грейбила [399], при активных движениях головой в невесомости - опыты Г. С. Титова [56].

И. Ризон и И. Брандт [504], обобщая имеющиеся в основном в западной литературе данные, касающиеся сенсорной проблемы, приходят к выводу, что этот конфликт - исключительный фактор болезни движения. Они анализируют шесть видов такого конфликта: три между зрительной и гравирецепторной информацией, три между сигналами отолитовых рецепторов и рецепторов полукружных каналов. Приведем эти виды сенсорных конфликтов и те ситуации из числа описанных Ризоном и Брандтом, которые, по нашему мнению, правильно иллюстрируют эти конфликты, чего нельзя сказать про некоторые другие ситуации, описываемые этими авторами (см. пиже).

I. Конфликт между зрительной афферентацией (ЗА) и гра-виинерционной афферентацией (ГА).

1) ЗА и ГА изменяются, но эти изменения не соответствуют друг другу. Пример подобной ситуации: движение головой при ношении очков, искажающих или инвертирующих видимое пространство.

2) ЗА изменяется при неизменпой ГА. Пример: «управление» неподвижной транспортной моделью при движении относительно нее видимого пространства.

3) ГА изменяется при неизменной ЗА. Пример: раскачивание человека, фиксированного в закрытой, без окон, кабипе.

II. Конфликт между купулярной афферентацией (КА) от полукружных каналов и макулярной афферентацией (МА) от рецепторов отолитов.

1) КА и МА изменяются, по эти изменения не соответствуют друг другу. Пример: человек двигает (вращает) головой вокруг оси иной, чем та, вокруг которой его в это время вращают.

2) К А изменяется при пеизменной МА. Пример: тепловая (ка лорическая) вестибулярная стимуляция (орошение теплой водой паружного слухового прохода).

3) МА изменяется при неизменной КА. Пример: равномерное вращение человека вокруг оси, наклонепной относительно вертикали.

По нашему мнению, дифференциация различных типов и видов сенсорного конфликта, изложенная выше, несомненно, представляет интерес для понимапия различных по характеру ситуаций, вызывающих кинетоз, и для разработки мер профилактики неблагоприятных его проявлений. Вместе с тем следует сказать, что обращение к данной концепции, как к единственной правильно определяющей ведущий фактор болезни движения, обедняет тео-

186

ретические решения указанных авторов. Следует также сказать, что Ризон и Брандт, проанализировав два типа конфликтов - „[анализаторный и внутрилабиринтный, не поднялись до системного анализа кинетоза, т. е. до анализа кинетоза как системы.

Мы считаем, что сенсорный конфликт следует рассматривать как фрагмент функциональной системы этого состояния. Во многих ситуациях сенсорный конфликт действительно может выступать в качестве ведущего, пускового звена болезни движения, рассмотрим, какое место занимает он в общей системе болезни движения. Конфликтные ситуации, выступающие в качестве факторов кинетоза, выходят за рамки сенсорных систем организма, речь должна идти о конфликтах между информационными «потопами», актуализирующимися в организме, т. е. об «информационных конфликтах». Необходимо учитывать, что они разворачиваются на разных иерархических уровнях организма. Рассмотрим иерархическое подразделение информационных конфликтов при кипетозе, начиная с их низкого уровня (см. табл.).

К этому уровню следует отнести внутрнанализаторные конфликты. В вестибулярной системе примерами такого рода конфликтов являются: несоответствия сигналов от разных отолитов при невесомости или сигналов от отолитов и полукружных каналов, к примеру при равномерном вращении человека внутри закрытой камеры вокруг оси, отличной от вертикальной и т. п. В зрительной системе это конфликт между сигналами о напряжении аккомодации, сигналами о копвергенции и сигналами о совмещении видимого изображения на диспаратных участках сетчатки. Ситуация несоответствия всех этих сигналов возможна при пользовании искажающими визуальное поле очками. В этом случае даже при неподвижной голове и фиксированном взгляде через некоторое время у человека могут возникнуть симптомы кинетоза.

К межанализаторным относятся конфликты между зрительной и гравирецепторной афферентацией. Следует сказать, что, анализируя этот конфликт, Ризон н Брандт не учитывали, что в ситуациях возникновения конфликта между этими видами афферентации участвуют также слуховой и тактильный анализаторы. Например, при невесомости, возникшей в закрытой кабине самолета или космического корабля, слуховая и тактильная афферента-Ция у фиксированного в кресле человека будет аналогично зрительным афферентным сигналам свидетельствовать о стабильности окружения. В то же время вестибулярная афферентация, по крайней мере в первые секунды невесомости, может способствовать актуализации представления об опускании лли о первворачива-вии кабины корабля.

конфликт между зрительным анализатором и остальпыми ана-

187

лизаторами пространства (вестибулярный, слуховой, тактильный кинестетический) возникает при хождении с очками, искажающими (инвертирующими) визуальное пространство.

Конфликт между слуховым ж прочими анализаторами может явиться причиной выраженных симптомов кинетоза ири пользовании наушниками, когда к наушнику, одетому на правое ухо поступают сигналы от микрофона, укрепленного около левого уха, а к наушнику, который слышит левое ухо, напротив, поступают сигналы от микрофона, размещенного у правого уха. При пользовании такой акустической системой у перемещающегося по комнате человека могут появиться симптомы кипетоза при условии, что это помещепие без звукопоглощающих стен.

Несколько иной вариант межанализаторпого конфликта возникает при пользовании наушниками, к каждому из которых раздельно поступают сигналы от соединенных с ними двух микрофонов. Симптомы кипетоза возникают, например, при размещении этих микрофонов на вращающемся диске, тогда как человек-аудитор сидит неподвижно.

Информационный конфликт между вестибулярной и слуховой системами в описанных опытах с использованием наушников, в режимах невесомости и т. п. разворачивается не только в центрах, интегрирующих афферентную информацию об изменении пространственного положения субъекта. В этих ситуациях своего рода конфликт возникает на уровне лабиринтных аппаратов, являющихся чрезвычайно сложными гидроиитеграторами не только сигналов о работе рецепторных аппаратов улитки, полукружных каналов и отолитов, но и сигналов об изменении внутричерепного и атмосферного давления. В невесомости, создаваемой в кабинах лифта, самолета, космического корабля, «гидросигналы» отолитов о «падении» субъекта, распространяющиеся через эндо- и экзолимфу, заполняющие перепончатый и костный лабиринты, не проходят надлежащей в таком случае интеграции с гидросигналами о падении, возбуждаемыми аппаратом улитки, так как последний не воспринял акустических эхо-сигналов о перемещении человека вниз относительно окружающих предметов, которое должно произойти при реальном падении. Напротив, эхо-сигналы свидетельствуют при невесомости, создаваемой в кабине, о стабильности внешней среды. Таким образом, как в вестибулярные, так и в акустические центры поступает возникающая на «досеисорпом» уровне информация конфликтного содержи ния. Этот конфликт, возникший за счет интеграции «гидросигналов» от сообщающихся полостей, содержащих отолиты и аппарат улитки, естественно, усугубляется за счет того, что давление на внутричерепной эндолимфатический «вырост» лабиринта И8Мд

188

няется, во-первых, из-за того, что внутричерепное Содержимое стало невесомым, во-вторых, из-за прилива крови к голове в невесомости.

До сих лор мы рассматривали варианты информационных конфликтов, которые можно расценивать как «сенсорные конфликты». Перейдем к анализу информационного конфликта более высокой иерархии, своего рода «надсенсорного конфликта».

Рассмотрим его на примере возникновения тошноты, рвоты, а также чувства слабости и т. п. при виде уродства, расчлененного человеческого тела и т. д. у лиц, непривычных к таким картинам. В этом случае имеет место конфликт между миестической информацией о привычном, нормальном, казалось бы, единственно возможном, единственно вероятном облике человека. Такая «невозможная» ситуация порождает за счет указанного информационного конфликта не вполне осознаваемые сигналы о нежелательности (недопустимости) и, накопец, об опасности такой ситуации. Эти сигналы (на неосознанном уровне) требуют организации защитного реагирования. Так как данная ситуация, допустим, беспрецедентна для данного человека, то в его памяти не запечатлено опыта поведения в такой ситуации. В качестве в определенном смысле «защитных» реакций актуализируются вегетативные симптомы кинетоза, в частности рвота, т. е. выбрасывание метаболитов. Эта экскреторно-эвакуаторная реакция, бесполезная в рассматриваемой ситуации, может быть защитной в случае накопления в организме токсических метаболитов или ядов. Таким образом, происходит выключение или невключение защитного эмоционально-двигательного реагирования, направленного на предотвращение опасности, и включение другой, менее «специфической» (менее остронаправленпой) вегетативной защитной реакции рвоты, потливости, слюнотечения и т. д.

Еще один вид информационного конфликта может быть отнесен к «надсенсорному» уровню, надо полагать, более высокой иерархии, чем только что рассмотренный. Он возникает при монотонном Раздражении стимулами, не теряющими субъективной значимости.

Например, при вертикальном качании сенсорные сигналы образуют нрц каждом движении вниз информацию об опасности Удара о землю. Следствием является комплексная «защитная» эмоционально-двигательная реакция (испуг, «лифтная», хватательная реакции и т. п.). При продолжающемся качании возника-ет конфликт между информацией в связи с «ожиданием» эффекта °т этой реакции, т. е. прекращения качания, и реально поступаю-Щей информацией (афферентация от анализаторов пространства) 0 прекращающемся повторении качания. Этот конфликт меж-ДУ реальной и прогнозированной информацией «дискредитиру-

189

ет» прогноз. Фило- и онтогенетическая установка на прогнозированную эффективность указанной защитной реакции «отменяется», так как текущая ситуация, первоначально оцениваемая как определенная, вероятная («понятная»), остается определенной, т. е. реально происходящей, становясь при этом субъективно невероятной, субъективно невозможной («непонятной»).

При действии некоторых экстремальных факторов могут одновременно возникать информационные конфликты разных иерархических уровней. Например, при невесомости имеет место: 1) конфликт между гидросигналами разных отделов костио-черецного лабиринта; 2) впутрианализаторпый конфликт между сигналами от отолитовых рецепторов и рецепторов полукружных каналов и т. п.; 3) межанализаторный конфликт между зрительной, слуховой и прочей афферептациями о стабильности оптического и акустического пространства и гравирецепторными сигналами об изменении пространства; 4) конфликт на надсенсорном уровне между информацией, поступающей из фило- и онтогенетической памяти о беспрецедентпости (субъективной невероятности) такого явления, как невесомость, и информацией о реальности этого события; наконец, 5) многократные движепия и перемещения в невесомости порождают конфликт между прогнозом (информацией «ожидания») эффективности возникающих у ряда людей эмоционально-двигательных реакций, направленных на прекращение невесомости как начавшегося надения, и реальной информацией о неэффективности указанных реакций.

Таблица 4

Иерархический уровень

Конфликт

«Надсенсорный» уровень конфликта

Межанализаториый конфликт

Внутрианализаторный конфликт

Конфликт между концептом, обусловленным фило- и онтогенетически сформированной субъективной вероятностью ситуации и текущей информацией о реальном событии, «невероятном», «невозможном» с позиции фило- и онтогенетического опыта

Конфликт между потоками информации, поступающим» от различных анализаторов пространства

а) Конфликт между сенсорными сигналами, поступающими от разных рецеиторных образований одного анализатора;

б) Конфликт между возможностями приема гравцинер-ционпых сигналов гравирецепторами и невозможностью адекватного анализа этих сигналов нервно-исихпчесьои сферой;

в) Несоответствие («конфликт») между возможностью рецепции, обусловленной анатозормофизиологическими особенностями анализатора и параметрами воспринимаемого воздействия

190

Указанные виды «конфликтов» либо не осознаются, либо актуализируются в виде представлений, далеких от сущности этих конфликтов, например, как указывалось, в виде иллюзорных пространственных представлений или в виде ощущений неопределенного дискомфорта д т. д. (см. табл. 4). Естественно, несмотря ва отсутствие адекватного отражения в сознании, указанные «конфликты» участвуют в организации поведенческих эмоциональных и прочих реакций, являясь элементами этой организации.

Концептуальные модели развития болезни движения. Экспериментальные, методически хорошо оснащенные, обширные исследования реакций вегетативной системы при кинетозе были проведены Р. И. Баевским, Б. И. Поляковым. Эти исследования позволили дифференцировать значимость различных функциональ ных систем организма на разных этапах развития кинетоза [222].

На основании статистического исследования при вестибулярных пагрузках ритма сердечных сокращепий сделано заключение о том, что он может служить индикатором вегетативного дисбаланса при кинетозе [23]. Наиболее благоприятной формой вегетативного реагирования при этом, по мнению авторов, является повышение активности симпатической нервной системы со снижением активности парасимпатической. Неблагоприятное течение кинетоза протекает в двух случаях: 1) когда имеется высокая активность гуморального канала управления; 2) при наличии «парасимпатического преобладания» (там же, с. 98).

Комплексное исследование при кинетозе различных функциональных систем организма с выявлением тех, которые могут компенсировать друг друга, необходимо для дифференцирования целесообразных, т. е. в конечном итоге полезных для организма, реакций, от проявлений недостаточности или «поломки» биологической системы, вызванных чрезмерными или неадекватными нагрузками. В этом плапе интересным является исследование сердечно-сосудистой системы и системы внешнего дыхания при кратковременных (до 15 мнн.) «вестибулярных» нагрузках, проведенное Б. И. Поляковым [221]. Реакции рссиираторно-гемодипами ческой системы, согласно данным автора, свидетельствуют о различном кислородно-энергетическом снабжении тканей организма при той или иной форме кинетоза. При манифестированных экскре-торно-эвакуаторпых вегетативных реакциях, выраженных уже на первых пяти минутах (у людей, «подверженных укачиванию»), это снабжение уменьшалось за счет уменьшения «ударного вы 6-Роса» крови сердцем при незначительном увеличении «дыхатель-°го объема». У «устойчивых» к укачиванию, т. е. у выдержав-"hv пробу до 15 минут без возникновения заметных экскреторно-'вакуаторных вегетативных и других субъективно неприятных

191

реакций, в ходе пробы резко возраста.! дыхательный объем п" незначительном на первых трех минутах пробы возрастании, а з тем снижении «ударного выброса» крови. Автор высказал пр~ положение о «более высоком уровне системной организации в гетагнвных функций у людей, не подверженных укачиванию» (22 с. 77].

По нашему мнению, данные Б. И. Полякова позволяют сделать более широкие обобщения. Они свидетельствуют не стол ко о разном уровне организации, сколько о разной направленное" реакций респираторно-гемодинамической системы. У лиц, под верженных укачиванию в описанных им экспериментах, видимо, имело место уменьшение кровоснабжения тканей адекватно сни женню у них эмоционально-двигательной активности. Напротив, у лиц, не подверженных укачиванию, респираторно-гемодинами-ческая система служила возрастанию готовности организма и активизации эмоционально-двигательных реакций, характерны для данной группы лиц на начальном этапе развития у них кин~ тоза. Таким образом, как у «укачиваемых», так и у «неукаадвае мых» «системная организация вегетативных функций» (согласи терминологии Б. И. Полякова) была адекватна разным форм-' прогноза динамики экстремальной ситуации. У «укачиваемы этот прогноз основывается па целесообразности поведенческо реагирования в режиме «пережидания» неблагоприятной для о ганизма ситуации, исходя из «невозможности» прогнозирова активную ликвидацию этой ситуации силами организма (вследс вие отсутствия в фондах памяти адекватных сложившейся ситу ции программ реагирования). У «неукачиваемых» прогноз д наашки экстремальной ситуации основывался на целесообра ности нарастания готовности к активизации защитного поведени исходя из определенной субъективной вероятности ситуации. наличия в организме программы ликвидации данной ситуаци силами организма.

Таким образом, результаты исследований Б. И. Полякова согласуются с нашей концепцией о возникновении при кратковременной экстремальной ситуации двух типов эмоционально-двиг тельного реагирования. «Предпочтение» того или иного типа ре гировапня определяется той или иной сформированной лилии дуальным доминированием фило- и онтогенетически программ защитного поведения (см. ниже).

Особого внимания заслуживает концепция кннетоза, предя женная А. Е. Курашвили и В. И. Бабияком. По их мнению, с'" птомокомплекс укачивания может быть объяснен как явле «рассогласованности в гомеостатических системах организма, во пикающее на почве несоответствия между активностью предуг

192

товливающих механизмов (нейроэндокриштя регуляция) и пассивностью механизмов конечной реализации приспособления Гпрпгятельвые реалдни, работа сопряженных анализаторов)» 1173, с. 141. Итак, авторы предполагают наличие двух периодов в формировании кинетоза: во-первых, подготовку за счет «нейроэндо-крпнпой регуляции» защитных двигательных реакций, во-вторых, развития симптомов кинетоза как проявление рассогласования «гомеостатических систем организма» из-за того, что что-то помешало осуществлению этих движений. На вопрос о том, что мешает их осуществлению, авторы цитированной работы не отвечают, ограничиваясь замечанием о том, что «чаще всего рвота и типичный симптомокомплекс «болезни передвижения» возникает при пассивных качаниях» [Там же, с. 144], При этом они не используют собственные обширные данные о вестибуло-соматичных и ве-стибуло-гдазодвигательных реакциях, которые и есть те «защитные движения», предуготовяиваеяшв организмом в ответ ва гра-виинерционные воздействия. Следует учитывать, что наряду с затухающими существуют незатухающие вестибулярные сомато-двигательные и глазодвигательные реакции [67, 72, 273 и др.]. Совокупность тех и других составляет двигательную реакцию или преднастройку к этой реакции. Такие «преднастроечные» вестибуло-моторные реакции преобладают при угнетении двигательной активности во время «болезни движения». Двигательная активность подавляется при кинетооо, сменяясь адинамией. Вопрос, почему это происходит, остается у цитируемых авторов без ответа. Адинамия - элемент кинетоза, представляется им его причиной. Согласно А. Е. Курашвила и В. И. Бабияку «болезнь передвижения» - результат «рассогласования в гомеостатических системах организма», т. е. они примыкают к исследователям, которые относят этот синдром к категории нецелесообразных, вредных для организма последствий «дисфункции», «поломки» его структуры. Цитированные авторы полагают: «шголне вероятно, что именно ангионевротический комплекс служит начальным патогенетическим механизмом во всем симптомокомплсксо укачивания» (Там же, с. 160]. При этом причину указанной выше дисфункции они видят в «нарушении мозгового кровообращения ? °"еДнеиии кислородом жизненно важных образований мозга» Нам же, с. 160]. К нарушению кровоснабжения центральных и пеРиФерических отделов вестибулярного анализатора как к первопричине кинетоза обращались многие авторы [42, 43, 260 и др.].

пеР1"1еитальныс данные школы академиков А. С. Дмитриева »" улыгина позволяют рассматривать изменения церебраль-

1И г®м°Циркуляции как начальный механизм одного из звеньев Ч пнои вегетативной реакции при килетозе: этот механизм сопря-

Л- А- Кщаев-Смык 193

жен, в частности, со снижением эмоционально-двигательной активности [80 и др.].

По нашему мнению, первая фаза (стадия) кинетоза - защитное эмоционально-двигательное реагирование на первые, одиночные гравитоинерционные стимулы, сопровождается адекватными этому реагированию, обслуживающими его гемоциркулярныик реакциями, чаще вазодилятаторпыми. Согласно терминологии Г. Л. Комендантова и В. М. Копанева это «скрытая» фаза кинетоза. Переход ко второй фазе - пассивному эмоционально-двигательному реагированию - сопровождается преимущественно вазокопстрикторными реакциями, которые играют роль пусковых в развитии ряда симптомов кинетоза. При этом вегетативная активность выступает в роли «управляющей» но отношению к «запускаемым» эмоционально-психическим, поведенческим реакциям.

Известны данные, позволяющие считать, что снижение мышечной активности, предшествующее «вестибулярным» раздражениям, способствует большей выраженности вегетативных реакций при кннетозе [275, 276, 296 и др.]. Следовательно, адинамия как симптом кинетоза должна усугублять тяжесть его течения, т. е. может быть отнесена к числу «пусковых» факторов возникновения последующих «циклических» вегетативных реакций. Напротив* известио, что напряжение тех или иных мышечных групп снижает вегетативные проявления кинетоза [11]. По мнению авторов последнего сообщения, указанный эффект возможен за счет конвергенции афферентных мышечных импульсов на вестибулярные ядра.

О сложности взаимоотношений вегетативной и двигательной систем при кинетозе свидетельствуют данные М. Д. Емельянова [86]. Он обнаружил, что вегетативные расстройства, возникающие у испытуемых, расположенных на неустойчивой он<\ нее выражены при стабильных мышечных усилиях (при фиксации взгляда, при стабилизированном напряжепип скелетных мышц). Напротив, непроизвольная беспорядочная длительная активность глаз, балансирование испытуемого на неустойчивой опоре приводят к более выраженным вегетативным расстройствам.

На основе сопоставления результатов исследований кинетоза при кратковременных (режимы невесомости в авиационном полете) и длительных (многосуточное вращение) «кинетозогепных» воздействиях нами был предпринят анализ «болезни движения» с использованием принципов системного подхода. Исходным положением было выделение микро- и макростуктуры кинетоза.

Под микроструктурой понималась реакция в ответ на одиночный гравитационный, инерционный и другие динамические воз-

194

действия, сигнализирующие об изменении положения субъекта относительно пространства. Такое воздействие, как правило, вызывало двухфазную реакцию. Первая фаза - это рефлекторная, двигательная реакция, которая, как правило, имела эмоциональную окраску 155, 73, 80, 173, 275, 478 и др.]. Вслед за рефлекторной реакцией имело место непродолжительное оживление поведения, что также сопровождалось эмоциональными реакциями. Эти две основные фазы реагирования являлись реализацией фило-и онтогенетической программ защитного реагирования на одиночный экстремальный гравиинерционный стимул (см. вьнпе). Данная программа предусматривала предотвращение опасности нежелательного изменения положения субъекта в пространстве (потери равновесия, падения и т. п.), о котором с той или иной субъективной вероятностью сигнализировал гравиинерционный стимул.

Многократное (непрерывное) повторение подобных стимулов создает ситуацию, когда указаппое защитное реагирование не предотвращает последующих стимулов и поэтому оказывается «бесиолезным», т. е. программа этого реагирования оказывается «дискредитированной» (это не осознается субъектом) как неадекватная требованиям ситуации. Эмоциональпо-двигательное реагирование на такие воздействия - стимулы угасает, сменяясь адинамией, апатией и т. д. Информация о неадекватности рефлекторного реагирования «включает» менее специфическое, «защитное», вегетативпое реагирование: экскреторпо-эвакуаторные, гомеоциркулярные, гемопоэтические и т. и. реакции, которые сменяют «дискредитировавшие» себя эмоционально-двигательные защитные реакции.

Развитие проявлений кинетоза со сменой указанных стадий нами предложено рассматривать как его макроструктуру [123, 126 и др.). Таким образом, данная концепция кинетоза обращает внимание на смену разных представлений о субъективно-вероятностном прогнозе опасности экстремальной ситуации. При кине-тозе реализуются разные «степени» прогнозирования. Концепт прогноза первой степени актуализируется на основе информации об опасности изменения пространственной среды (опасности первого рода). На основе такого прогноза осуществляется микроструктурный элемент кинетоза. Концепт прогноза второй степени возникает на базе информации о том, что концепт прогноза первой стенепи не адекватен действительной реальной экстремальной ситуации. Прогноз второй степени служит основанием для реализации макроструктуры кинетоза. Адаптация к условиям гравпиыерциопной стимуляции осуществляется за счот формирования новой функциональной системы пространственной ориен-

195

тации и сеысомоторной координации; при этом угасает бол очевидная вегетативная активность. Следовательно, «привыканий к укачиванию предусматривает исчезновение указанных пыше концептов прогноза первой, а затем второй степени. Таким образом, первоначально «отменяется» прогпоз опасного изменения пространства - «опасности» первого рода. В дальнейшем также «отменяется» прогноз «опасности» второго рода, возможной из-за неадекватного реагирования на стимулы, информирующие об; опасности первого рода.

Следует сказать, что непрекращающееся экстремальное воздействие может формировать и другие, помимо указанного, концепты субъективно-вероятностного прогнозирования более чем первой «степени». Их актуализация обусловливает смену форм защитной биологической активности (эмоционально-двигательной, вегетативпой, интеллектуально-мыслительной, социально-психологической и др.) [126 и др.].

Данная концепция указывает на возможность новых принципов профотбора операторов для работы в кинетозогенной среде и для разработки лечебно-профилактических мероприятий при «болезни движения».

Разработанные А. Грейбилом с использованием принципов системного анализа концепции кипетоза отличаются смелостью и петривиальностью и опираются на обширный экспериментальный материал. Будучи одним из ведущих зарубежных специалистов в области исследования прикладных аспектов пространственной ориентации человека, оп был привлечен к решению прикладных проблем «болезни движения». А. Грейбил предлагает рассматривать кинетоз как «внесистемные нарушения функционала». При кинетозе возникает некий, еще не до конца определенный комплекс функциональных расстройств, «внесистемный» по отношению к «внутрисистемным» реакциям. «Внесистемные расстройства» и «внутрисистемные вестибулярные реакции» находятся в тесном взаимодействии [72, с. 288]. Болезнь движения он расценивает как комплекс «абсурдных реакций», в основе которых лежит происходящий в пределах центров вестибулярного анализатора «выход нейронной активности за пределы нормы» (Там же, с. 301). [absurdus (лат.) - неприятный, неуместный и т. п.] Он предполагает, что для осуществления кинетоза (в соответствующих условиях) в организме имеются структуры, обеспечивающие распространение этой активности по некоторым нервным путям, облегчающим возникновение вегетативных реакций, к областям, где формируются симптомы болезни движения. В нормальном состоянии, т. е. в отсутствии симптомов кипетоза, эти гипотетический структуры, по мнению А. Грейбила, не функционируют [72, с. 288].

196

A. Грейбил, видимо, предполагает эволюционную обусловленность жеазанных гипотетических, функционирующих только при кинетозе нервных путей. Среди симптомов кинетоза он выделяет реакции первого порядка (например, повышение потливости), второго порядка (папример, сонливость) и третьего порядка - нарушение сложных поведенческих реакций.

В отечественной литературе также проводилось «подразлсле-ние» разных уровней реакций при кинетозе, указывалось на иерархию утих уровней [541. Разделение реакций, возникающих а невесомости, на вегетативные и нервно-психические было положено в основу классификации нарушений самочувствия и работоспособности людей в невесомости [123, 126 и др.]. Кроме того, было высказано мнение, что иерархическая зависимость между этими двумя видами реакций мепяется на разных стадиях кинето-за. Если на стадии рефлекторной активизации двигательных функции в ответ на первые (одиночные) гравиинерционные стимулы вегетативные реакции (I порядка) «обслуживают» двигательные и эмоциональные реакции (II и III порядка), то па этапе выражен-ных проявлений «болезни движения» вегетативная сфера может оказывать, условно говоря, управляющее действие, инициируя некоторые психические проявления. Например, как показано

B. И. Медведевым, субъективно переживаемое чувство общей слабости обусловливается, в частности, выбросом с мочой некоторых активаторов мышечной деятельности.

Неспособность субъекта точно воспроизвести желаемое движение п измененной гравиинерционной среде (во вращающейся комнате), а также возникающие при этом зрительные иллюзии и иллюзорные ощущения движения А. Грейбил рассматривал как необычные, «пенормальные» внутрисистемные реакции вестибулярной системы. Выраженность указанных иллюзий находится в прямой зависимости (как указано А. Грейбилом, эта зависимость статистически недостоверна) с последующей выраженностью неблагоприятных проявлений болезни движения. Из этого следует, что выраженность сепсорпых иллюзий может иметь при кинетозе прогностическое значение. Цитируемый автор дифференцировал вестибулярные иллюзии на возникающие при преимущественном раздражении отолитов и при стимуляции полукружных каналов. Ло нашему мпению, такое разделение иллюзий с последующей дифференциацией их в зависимости от выраженности поме шало А. Грейбилу получить статистически достоверную корреляцию индивидуальной выраженности иллюзий с индивидуальной склонностью к последующим болезненным проявлениям кипстоза.

В ходе экспериментов во вращающемся степде «Орбита» (нро-водпмых в нашей стране в те же годы, что и эксперименты А. Грей-

197

била) была выявлена статистически достоверная положительная корреляция возникновения экскреторно-эвакуаторяых проявлений кипетоза (повышение пото- и слюноотделения, рвота и т. п.) а «интравертировапиых» вестибулярных пространственных иллюзий (чувство вращения внутри головы и т. п.). И те, и другие реакции возникали у одной группы людей при движениях во вращающемся помещении. Вместе с этим имелась статистически достоверная отрицательная корреляция возникновения экскреторно-эвакуа-торных реакций и «экстравертироваипых» вестибуло-зрительных иллюзий (ощущение вращения окружающего пространства). Эти реакции возникали у другой группы людей при аналогичных движениях головой во вращающемся помещении [129, 130].

Ошибкой А. Грейбила, не позволившей получить статистически достоверную корреляцию между вегетативными и сенсорными реакциями при кинетозе, явилось то, что он дифференцировал эффекты раздражения анатомических структур вестибулярного аппарата (отолитов и полукружных каналов), а не тип сенсорной реакции при этих раздражениях. Между тем много ранее этих экспериментов имелись публикации, указывающие, что при воздействиях на гравирецепторпую систему (переход в невесомость) возникают два тина сенсорных иллюзий. У лиц, предрасположенных к болезненным проявлениям кипетоза, возпикает чувство «тяги вверх» (относительно оси тела человека); у не предрасположенных к ним возникает чувство «падения вниз» [113, 114 и др.]. По своей выраженности неблагоприятные вегетативные реакции в невесомости статистически достоверно положительно коррелировали только с сенсорной реакцией, активизировавшейся в невесомости в виде чувства «тяги вверх».

Указанная закономерность не свидетельствует в пользу того, что предрасположенность к болезненному течению кинетоза связана с тем или другим анатомическим отделом вестибулярного аппарата. Прогноз течения кинетоза продуктивен с учетом тина актуализации в создании («прорыва» в сознание) концептов, обычно не осознаваемы л-.

Согласно гипотезе А. И. Миракяна в процессе формирования сенсорного образа имеет место своего рода расчленение и искажение отражаемого восприятием объекта. В обычных условиях иллюзий нет, так как этот процесс протекает неосознаваемо и осознается лишь «готовый» образ воспринимаемого объекта. В беспрецедентных, экстраординарных условиях процесс формирования образа, т. е., условно говоря, искажение воспринимаемого объекта, осознается, актуализируясь в сознании как иллюзия. Иными словами, формирование сенсорного образа - это, условно говоря, решение задачи в соответствии с прецедентами таких решений, но

198

решение па уровне «досознательном». Этот процесс решешш выходит на уровень сознания при беспрецедентное™ сочетания «интегрируемых» элементов. Надо полагать, вовлечение сознания необходимо для оптимизации процесса поиска адекватпого решения, адекватной концептуальной модели и для перевода беспрецедентной, неординарной концептуальной модели в ординарную. Такое осознание «искажений» воспринимаемого образа в «досозна-нии» есть как бы взаимная экспансия сознаваемых и неосознаваемых уровней мышлепия. Такого рода его «активность» - один из элементов когнитивного субсиндрома стресса.

Указанный «поиск» адекватной концептуальной модели экстраординарно (экстремально) изменяющегося пространства, естественно направлен па ту или иную активность контакта с внешней пространственной средой, т. е. на ту или ипую выраженность поведенческой активности. Направленность во внешнее пространство, надо полагать, предусматривает активное поведение: направленность во внутреннее пространство сопряжено с пассивным поведением. Второй вариант направленности поиска актуальной концептуальной модели пространства, предусматривающий пассивное поведение, при достаточной продолжительности экстремального воздействия и, можно полагать, при достаточно высокой «проводимости» гравирецепторных экстремальных (экстраординарных) сигналов в сознание коррелирует с последующей активизацией экскреторных и ряда других вегетативных реакций. В свете современных достижений нейрофизиологии и нейропсихологии указанная выше направленность в формировании концептуальной модели экстремального изменения пространства базируется не на системе локальных мозговых центров [1871, а на Динамическом формировании нейронных популяций и статистической конфигурации их нейрональпой активности [34].

Подводя итог анализу основных направлений изучения механизмов кннетоза, можно видеть, что на протяжении многолетней истории его исследования проявлялись в той или иной форме два ошибочных подхода к пониманию функциональной сущности этого состояния.

Подход с узкопрофессиональных позиций лабиринтолопш ограничивался признанием доминирующего значения вестибулярного анализатора в иерархии функциональных систем организма. Участвующих в формировании кинетоза. При декларации связей вестибулярного аппарата с другими системами организма исследователи, использовавшие этот подход, оставляли вне своего вни-ания иерархическую структуру биологических целесообразпос-еи, лежащих в основе развертывания как отдельных симптомов инетоза, так и последовательности его стадии. Подобные попыт-

«99

ки фрагментарного, локалистического решения данной проблемы приводили всякий раз в тупик как понимание сущности кинетоза так и разработку способов предотвращения его неблагоприятных симптомов. Реакцией на такие тупиковые решения были попытки поисков иного «решающего» звена - в других функциональных системах оргапизма, участвующих в формировании кинетоза.

Данному локалистическому подходу противопоставлялось использование приемов системного анализа кинетоза. В большинстве случаев оно ограничивалось систематизацией данных о динамике взаимодействия систем организма при кинетозе. При этом авторы, как правило, ограничивались подходом к пониманию неблагоприятных для человека проявлений кинетоза как к результату «дисфункции», «поломки» функциональных систем организма или их элементов. lie производился анализ биологической целесообразности неблагоприятных симптомов кинетоза.

Существенным недостатком многочисленных исследований кинетоза явилось то, что их авторы ограничивались исследованием начальных стадий этого состояния. Это было обусловлено трудностью организации непрерывных экспериментов более продолжительных, чем рабочий день учреждения. Исследования, проводимые в условиях многосуточиого укачивания во время плавания на кораблях, не позволяли составить стройного и достоверного представления о развитии кинетоза из-за нестабильности кинето-зогенных факторов (изменчивость качки на море) и из-за обилия факторов, влияющих па картину кинетоза, не поддающихся учету в условиях реального морского плавания.

В экспериментах па стенде «Орбита» кинетоз возникал в условиях непрерывного многосуточного вращения при относительно стабильпом уровне воздействия (в экспериментах поддерживался максимальный субъективно-допустимый уровень кинетозоген-пых воздействий). Это, а также возможность использования во время длительных экспериментов в качестве испытуемых людей, ранее обследованных при кратковременных «вестибулярных нагрузках» на кресле Барани, на качелях Хилова, в параболических полетах на самолете, позволили нам получить данные о типологических различиях динамической структуры кинетоза и обосновать гипотезу о периодической смене «целевой направленности» гомеостатических процессов в организме. Их смена является основой возникновения стадий кинетоза, отличающихся различными формами биологической защитной активности, постоянно направ-ленной на поиск оптимальных форм преодоления экстремальности кинетозогениых факторов.

Таким образом, кинетоз в широком смысле - это синдром об-щей адаптации организма к субъективно невероятному, субъек-

200

тивно невозможному фактору (стечению факторов), проходящий в своем развитии последовательно (или непоследовательно) через фазы активизации эмоциоиально-двигательного, вегетативного, интеллектуально-интроспективного и социально психологического реагирования. Основной фактор, вызывающий кинетоз,- субъективная невозможность, субъективная невероятность текущей ситуации. Эта «невозможность», препятствуя эффективному проявлению специфических двигательных защитных реакций, «включает» относительно неспецифические вегетативные защитные реакции. Если тем не менее экстремальность кинетозогенных факторов не устраняется, то могут активизироваться когнитивные и социально-психологические реакции (положительные или отрицательные), направленные, что не всегда осознается субъектом, на устранение экстремальности ситуации.

Данная концепция кинетоза, указывающая на наличие при гра-вииперционпом стрессе многостепенной адекватности вероятностно-субъективного прогноза экстремальной ситуации, открывает возможности для разработки новых принципов профотбора людей для работы в кинетозогенных условиях и новых путей изыскания методов профилактики и лечения «болезни движения» (морской, спутниковой и т. п. болезни).

Рассматривая функционирование вегетативных систем при стрессе прежде всего можно видеть, что они являются его физиологической базой й, таким образом, «обеспечивают» реализацию его проявления. В случаях, когда активное защитное стрессовое поведение оказывалось неэффективным, т. е. не устраняло стрессор, оно сменялось пассивной стрессовой тактикой «пережидания» экстремальной ситуации. При этом вегетативные функции могли участвовать в снижении двигательной активности индивида, т. е. могли опосредовать «управление» поведением. Если во время такого пережидания накапливались опасные, неблагоприятные для организма стрессовые эффекты, то актуализировалась своего рода внутренняя защитная активность организма в виде превептивно-защитного вегетативного реагирования, направленного на удаление гипотетического стрессора из внутренней среды организма и на подготовку организма к преодолению внешних опасностей.

В данном разделе монографии приведены обоснования высказанного ранее предположения о том, что локальные формы пре-вентшшо-защитиых вегетативных реакций могут в животном мире участвовать в «популяционной селекции» F124, с. 430] при длительных экстремальных воздействиях, а у человека могут быть звеном в возникновении «болезней стресса». Предложенная нами схема возникновения указанных локальпых реакций позволяет наметить пути предотвращения ряда «болезней стресса».

ПОЗНАВАТЕЛЬНЫЕ ПРОЦЕССЫ

ПРИ СТРЕССЕ.

КОГНИТИВНЫЙ СУБСИНДРОМ СТРЕССА

Основанием для психологического подхода к проблеме стресса служит то, что изменение психологических функций при стрессе у человека играет важную роль в динамике проявлений «общего адаптационного синдрома». Психологические проявления особенно выражены и значимы в структуре «эмоционального» стресса. В последние годы увеличивается число работ, посвященных исследованию роли когнитивных процессов в динамике стресса и динамике этих процессов при хроническом стрессе. При анализе этих проблем многие авторы привлекают данные, полученные при психологических исследованиях в экстремальных условиях, а та" же в психопатологических исследованиях, выполненных без концептуальной модели стресса.

Ниже будет изложено краткое обобщение исследований когнитивных процессов при стрессе и приведены данные ряда частных исследований такого рода, выполненных при участии автора.

4.1

ОБЩИЕ ЗАКОНОМЕРНОСТИ

ИЗМЕНЕНИЯ ПОЗНАВАТЕЛЬНЫХ ПРОЦЕССОВ

ПРИ ДЛИТЕЛЬНОМ СТРЕССЕ

В большинстве работ, посвященных познавательным процессам при стрессе, рассматривается только негативный вариант стрессовой трансформации мышления [440, 441 и др.]. Это было вызвано насущной необходимостью «исправления» неблагоприятных изменений процессов мышления, возможных при стрессе. Такяе изменения, сказываясь на целеполагании, ценностных ориента-циях, могут существенно менять направленность решений человека, деформируя его личность [300, 309, 347]. Принимая во внимание возможность неблагоприятных влияний стресс-факторов на характер мышления, не следует забывать, что при стрессе) тем более при эустрессе, могут происходить значительные благоприятные изменения познавательных процессов н процессов са-

202

сознания, осмысления действительности, памяти и т. д. [453, /*Ј( 517 и др-1- Учитывая эти замечания, ниже мы изложим обую схему изменений мышления при длительном стрессе, состав-iihvio на основании собственных исследований, а также на основании анализа литературы, посвященной изучению познавательных процессов и мышления при стрессе [442, 445, 454, 489, 492, 508 и др.].

Эмоциональность мышления при стрессе

Одно из первых проявлений влияния эмоций, обусловленных стрессом, на мышление - это возникновение экстатичной либо

СТРЕСС


	Субсиндром изменения общения		Эмоциональный субсиндром стресса		Вегетативный субсиндром стресса



Экстатическая или дискомфортная окраска процессов мышления

гиперакгивизация		активизация мышления		"уход" от решения стрессогенных проблем
1		1				т	1
		решение побочных ("замещающих') проблем - отвлекающие пристрастия - мистические акции - "уход" в мысли о прошлом или о будущем поиск нетривиальных задач и решений		уменьшение актив- ности мышления; амнестические состояния; социальная робость; ' потеря интереса к жизни'! нарколепсия; '"толчение" мыслей на месте






-	1 инсайтное мышление напряженно-спокойная готовность к мгновенному действию - взаимная "экспансия" сознания и неосознаваемых психических процессов -контролируемые сознанием стрессовые иллюзии - феномен "замедления" времени - субсенсорная' чувствительность

Схема развития когнитивного субсипдроыа стресса

203

дискомфортной окраски мысленных образов, представлений, на-, морений и т. п. Следует сказать, что и дальнейшие, более глубокие стрессовые измеисния мышления, как правило, взаимосвязаны с эмоциями, сопряженными со стрессом. Попытка изложить структуру изменения мышления при стрессе без указаний на взаимозависимость при этом мышления и эмоций, конечно, схоластична и искусственна. Тем не менее мы предпримем такую попытку. оправдывая ее тем, что, не упоминая эмоций, мы будем иметь в виду их присутствие при стрессовых трансформациях мышлений а также тем, что введение в схему субсиндрома изменений мышления при стрессе всего многообразия эмоциональных проявлений создало бы столь громоздкую и не подкрепленную фактами концептуальную модель, что исчезла бы прагматическая ценность такой модели.

Можно считать целесообразным подразделение изменений мышления при стрессе на три типа: активизация мышления субъекта с адекватным отражением действительности в сознании субъекта, гиперактивизация мышления к «уход» от решения стрессогенных проблем (рис. 19).

Активизация мышления при стрессе

Первый тип изменения мышления в большинстве случаев монай проявляться в виде активизации дискурсивно-логического мышления. Может усиливаться либо ннтегративное осмысление всей информации, которой располагает субъект (информации о текущем моменте, извлекаемой из фондов памяти и как продукта ассоциаций и представлений и т. д.), либо дезинтегративное (дифференцирующее) осмысление такой информации. В первом случае происходит своего рода композиционная концептуализация стрес-согеиной ситуации. Это приводит к возникновению в сознании сравнительно упрощенного схематизированного представления о ситуации с выделением главных, по мнению субъекта, аспектов и с отсеиванием субъективно малозначимых. Во втором случае у человека при стрессе происходит декомпозиционная концептуализация экстремальной ситуации и всей информации, ассоциируемой с этой ситуацией. При этом расширяется сфера осмысляемой информации, поступающей к индивиду в текущий момент, извлекаемой из памяти, креативно воссоздаваемой и т. п. Очевидно, что оба вида стрессовой активизации мышления имеют адапта-циоппо-защитное значение и направлены па овладение стрессо-генной ситуацией.

Оптимальным для такого овладения иТкушгровашгя стресса явилось бы гармоничное сочетание или чередования композици-

204

онной ц декомпозиционной концептуализации стрессогенной ситуации. Чрезмерное усилеиие одного либо другого типов стрессовой трансформации мышлении лишило бы его целесообразности в смысле правильного понимания экстремальной ситуации и выходов из нее. Чрезмерная зауженность мышления, упрощенная мысленная схематизация происходящих событий могли бы увести субъекта от верных решений; поиски разрешения критических событий пришли бы в туник, что могло бы затормозить процесс мышления. Так же и чрезмерно широкий мысленный охват информации, относящийся (и не относящейся) к критической ситуации, требующей разрешения, привел бы к невозможности такого разрешения. Это, и свою очередь, могло «застопорить» мышление. В обоих вариантах чрезмерность дискурсивного мышления способствовала бы его приостанопке, осознанию субъектом неразрешимости стрессогеиных проблем, растерянности и возможно привело бы к тем или иным негативным эмоциям !545 и др.).

Можно различать активизацию мыслительных процессов при стрессе но направленности интересов личности: либо «вовне» (экстравсртированпая), либо «в себя» (интравертированиая). Активизация первого вида - повышение интенсивности анализа стрессогенной обстановки в поисках выхода из экстремальной ситуации для всех членов группы, для блага других и т. п. (социально-положительная), только для себя, в ущерб другим, поиски способа мести п т. п. (социально-отрицательная). Активизацию мышления второго вида также можно подразделять на положительную: углубленность «в себя», которая сопровождает интенсификацию решения актуальных задач, творческую активность, обострение интуиции и т. п.; отрицательную: с «уходом» от решения стрессогеиных проблем.

Развитие стрессовых трансформаций мышления может привести либо у «уходу» от решения стрессогенной проблемы (вплоть до возникновения психопатологических состояний или асоциальных устремлений личности), либо к возникновению инсайтиых форм мышления. В последнем случае переход от дискурсивно-ло-гического к инсайтному мышлению часто опосредуется стадией мыслительной растерянности, эмоциональной подавленности, а иногда с переживаниями горя, безвыходности и т. п., что можно рассматривать как стадию «псевдоухода» от решения стрессогенной проблемы. Такая стадия, как правило, необходима для возникновения мыслительного «озарения», инсайтного решения задачи, казавшейся неразрешимой [9]. Существуют специальные тренажя для усиления в человеке способности к состоянию напряженно-спокойной готовности к мгновенным действиям в хропи-ческп опасной ситуации 191. Известны базирующиеся на обшир-

205

ной практике методологические подходы к объяснению сущности способностей человека к инсайтпым озарепиям [545]. Анализ стрессового инсайтного мышления выявляет в пем феномен взаим-ной «экспансии» сознания и неосознаваемых психических процессов (подсознания). Именно в этом ракурсе, мы полагаем, следует рассматривать феномены так называемой субсенсорной чз'встви-тельности, «замедления» времени и др., многочисленные описания которых известны 129 и др.]. Возможно, с подобного рода «экспансией» связано возникновение и других многих стрессовых иллюзий, таких-, как кажущееся искажение визуального пространства 1117], сдвиг его [119]. Подверженность таким иллюзиям при стрессе индивидуальна и может по ряду признаков прогнозироваться для людей 11221.

К другому типу стрессового изменения мышления может б] отнесена гиперактивизация мышления. Ею могут быть обусловлены навязчивые мысли и образы, возникающие при стрессе, бес-плодное фантазирование в экстремальной ситуации и т. д. Иногда трудно сказать, чем в большей мере могут быть вызваны эти проявления ментальной гялерактивности - многолетним регрессом жизни», трансформирующим личность, или же личностными особенностями, предрасполагающими индивида к «стрессу живя® [465, 554 и др.]. Карл Мепингер категорически возражает против того, чтобы гинерактивность мышления нри стрессе (как правило, сопровождающуюся активизацией вегетативных симптомов) рассматривать как «тревожность», которая, по его мнению, - самостоятельный феномен, появляющийся или усиливающийся при стрессе [479]. Со стрессовой гиперактивностью мышления связывают «гипернасторожеппость», проявляющуюся в виде бессонницы, т. е. защитного бодрствования, боязливости и т. п. [479]. Ментальная стрессовая гиперактивность часто сопряжена с возникновением в экстремальной ситуации гиперэмоциональности, гиперподвижности. Примеры систематического гиперэмоционального сопровождения разрешений кризисов общения при длительном стрессе в космическом полете можно видеть в воспоминаниях Б. И. Севастьянова [239]. Указанные гиперэмоциональшле реакции, например, сопровождали осмысления того, что очередной кризис общения исчерпан... Замечания В, И. Севастьянова свидетельствуют о необходимости сохранения при стрессе критичности мышления в плане анализа ситуации и собственной роли в ней. При стрессе могут возникать неблагоприятные социально-психологические концепты: обидчивость, вспыльчивость, недоверчивость или, напротив, избыточная доверчивость, неоправданная реальным положением дел; застойность неадекватных представлений субъекта об отрицательном к нему отношении ок-

206

ружающих людей и о необходимости защитных и агрессивных действий и т. п. [555 и др.]. После прекращения действия экстремальных факторов люди вспоминали эти негативные мыслительные акции, оценивая их как неадекватные имевшейся ситуации и неуместные [520].

«Уход» от решения стрессогенных проблем

К третьему типу субсиндрома изменения мышления при стрессе можно отнести различный проявления «ухода» от решения стрессогенных проблем. Это, во-первых, «замещение» их решения решениями «побочных» проблем, не имеющих отношения к стрес-согенной проблеме, или решениями частных, подготовительных подцробяем, во-вторых, разные формы уменьшения активности мышления. Проблеме «замещающих» действий мыслей при стрессе посвящена обширная литература. Их роль могут выполнять различные отвлекающие от «давления жизни» пристрастия, хобби. В разные исторические эпохи широкое распространение приобретали отвлечение (и самоотвлечение) за счет религиозных и мистических акций от «стресса жизни», основной причиной которого являлись классовые противоречия и социальные проблемы [5361. «Замещающее» действио, может, во-первых, уменьшать так или иначе сформированную психологическую установку индивида к совершению неблагоприятного (согласно принятым нормам поведения) действия, во-вторых, побуждать индивида к позитивным действиям [479]. Не разрешая критической проблемы, порождающей стресс, т. е. не уменьшая внешнего стресс-фактора, «замещающие» действия и мыслительная активность, связанная с ними, уменьшают в той или иной мере предрасположенность субъекта к стрессу, т. е. снижает эффект внутреннего стресс-фактора. Существует мнение о том, что феномен «замещающей» деятельности при стрессе является принадлежностью определенных этапов развития человечества. «Это средство «замещения», кото-Рое Фрейд так блестяще заново открыл клинически, старо, как мир: как куклы, и идолы, и козлы отпущения. Можно лишь предполагать, до какой степени оно пропитывает наше мышление! Ибо чем же являются предрассудки, чрезвычайные антипатии и фанатические отношения за и против чего-либо, как не замещением ем-то символическим того объекта, который на самом деле боятся, ненавидят или любят» [479, с. 20].

«Уход» от решения стрессогенных проблем, от борьбы со стрессом может происходить путем умепыпепия мыслительной активности [95]. В чрезвычайных критических для субъекта ситуациях оно может происходить за счет некоторых физиологических

207

208

механизмов. Психологические стрессоры могут вызывать нарколепсии, обморочные состояния, важную роль в возникновении которых играют физиологические процессы. При обмороке происходит временное полное прекращение мышления. Известны разного рода стрессовые ампестические состояния, когда субъект сохраняя дееспособность в экстремальных условиях, пе запоминает (а может быть, не может вспомнить?) происходящих в этих условиях событий [64 и др.]. Особый интерес представляют случаи фрагментарных амнезий, когда в памяти субъекта сохраняется вся ситуация, все присутствующие лица них действия, кроме тех, кто неприятен (стрессогеиен) для субъекта. Уменьшение умственной активности при стрессе может происходить в форме, которая воспринимается интраспективно как «застопоренность» мыслей, «толчение мыслей на месте», невозможность сдвинуться вперед на пути обдумывания проблемы, отсутствия новых, «нужных» мыслей и т. п.

При длительных экстремальных воздействиях могут возникать неблагоприятные проявления мыслительной активности, направленной «в себя», в виде снижения субъективной значимости контактов с реальным пространством и с настоящим временем, со снижением производства полезной продукции. При этом возможны симптомы обеднения или даже распада личности. Человек начинает думать о прошлом больше, чем о настоящем, или он мечтает о будущем, не делая ничего в настоящем для достижения предмета мечтаний. Снижается активирующее влияние реальной пространственной среды на процессы внимания, на побуждении человека. Возникновение у человека отрицательной, направлен* ной «в себя» активизации мыслительных процессов может привести к резкому снижению надежности человеко-машинной системы, в которую он включен. Человека-оператора с такими проявлениями дистресса надо во избежание трагических последствий на время (или постоянно) освободить от действия стрессоров, вызвавших у него указанные симптомы психологического дистресса.

Своего рода вялость мыслей с «уходом» от осмысления стрсс-согенных жизненных ситуаций в условиях капиталистического общества становятся социально-политической проблемой [416], «Соблазнительно поразмышлять в этой связи,- замечает известный психиатр К. Менипгер,- относительно распространенности этого симптома среди населения. Мы, психиатры, обычно думаем об этом с точки зрения тех, кто страдает от изоляции: и мы, и они привыкли думать о них как о более или менее «больных». Однако насколько менее, возможно, больны они, нежели те многие миллионы «здравомыслящих» (тех, кто в своем уме), которые делают невидимыми для себя страдания большинства человечества и ко-

торым путем отрицания, избегания, выученного невежества, предубеждения, разного рода отвлекающих пристрастий з'дается избежать даже осознания мировой трагедии, т. с. реальности в широком смысле!» [478, с. 28].

Сон и стресс

Большинство исследователей сообщают о благоприятном действии сна на самочувствие и состояние человека, перенесшего острый стресс или находящегося в условиях ежедневных стрессовых воздействий [65, 66, 108, 203, 355, 411, 519 и др.]. Вместе с тем известно, что характер сна меняется при стрессе. Отмечено, что наиболее «уязвимым» оказывается так называемый парадоксальный сон - его продолжительность уменьшается; снижается глубина сна, нарушается индивидуальная ритмичность фаз сна. Чем больше дистрессогенпый эффект воздействия, например при хирургическом вмешательстве [355], тем более выражены указанные изменения сна. При этом может уменьшаться антистрессовый эффект сна. При выраженном дистрессе, возникшем во время многосуточного медленного вращения, «глубина сна, быстро нарастая, вскоре уменьшалась, сон становился поверхностным, чутким, с частыми перерывами, особенно в первую ночь» [53, с. 149]. Об уменьшении глубины сна и его прерывистости при дистрессе говорят как сообщения испытуемых, так и результаты анализа электроэнцефалограмм. При дистрессе в условиях медленного вращения нами была отмечена легкая пробуждаемость испытуемых в любое время ночи [123, 126]. Испытуемые сообщали, что ночью они несколько раз просыпались, чтобы перевернуться «па другой бок». При каждом пробуждении они чувствовали себя совершенно проснувшимися, но тут же могли заснуть снова. Большинство обследованных сообщали, что хотя спали ночью плохо, но утром чувствуют себя хорошо выспавшимися и помнят 6-8 снов. Эти воспоминания отличались яркостью образов и эмоциональностью переживаний. Один испытуемый сообщал, что с первой ночи в условиях вращения ему впервые в жизни стали сниться цветные сны. Подобные изменения сна мы отмечали у ряда спортсменов в начальном периоде усиленных тренировок, у некоторых участников экспедиций в труднодоступных местностях во время первых 2-5 ночей, т. е. в периоде наиболее субъективно ощутимой адаптационной перестройки организма в стрессогенных условиях. Некоторые из обследованных сообщали, что всякий раз, когда они попадают в условия, связанные с яжелой физической нагрузкой, им на протяжении нескольких пеРвых ночей снятся тягостные сны, сопряженные с чувством

209

вины. По мнению И. М. Фейгеноерга, во время сна «преобладающее значение имеют «внутренние входы», через которые поступает информация, хранящаяся в мозгу,- память о прошлом, прогноз в планы на будущее» [269, с. 26].

Исследование потребности в сне пятисот человек разного возраста, с разными профессиями показало, что некоторые виды стресса при напряженной работе или учебе, связанные с беспокойством, депрессией, могут увеличивать потребность в сие. Напротив, при Счастливой, беззаботной жизни потребность в сне может снижаться [411]. Можно полагать, что такая зависимость не однозначна. В последние годы многие исследователи подчеркивают антистрессовое значение скрытой психической активности, имеющейся во время сна 1203, 355, 411, 519 и др.]. Существует обширная литература, посвященная проблеме сна, и многочисленные попытки объяснения его сущности и значения для нормальной жизнедеятельности организма.

Восприятие и стресс

При стрессе можно зарегистрировать ухудшение целого ряда психических функций 1440, 465 и др.]. Вместе с тем при сохранности мотивацйонных факторов, побуждающих индивида к целенаправленной деятельности, часто имеет место значительное улучшение тех же функций, определяемых по показателям участия этих функций в деятельности индивида. Реализуется принцип усиления главного направления за счет ослабления второстепенных.

Например, исследование отдельных показателей зрения выявило ухудшение некоторых из них во время космических полетов [217, 277]. Вместе с тем космонавты отлично выполняют задания, связанные со зрительной нагрузкой [30 и др.]. Более того, известны многочисленные случаи наблюдения из космоса столь мелких наземных объектов, что это, казалось бы, противоречит данным о средних возможностях зрения. Оценивая эти случаи, во-первых, не следует забывать, что эти усредненные данные, подученные в целях профотбора, отражают скорее нижнюю границу его требований. Во-вторых, в Данном «космическом феномене» наглядно проявляется процесс «обучения видению», который постепенно реализуется в действие и при профессиональном обучении из-за этой постепенности иногда ускользает от исследователей зрения. В условиях космоса человек оказывается и как ребенок перед беспрецедентным фактом, и как обучающийся ремеслу, но обучающийся в кратчайшие сроки и оснащенный всем своим умением обучаться. Такой процесс «обучения видению» ояи-

210

Рис. 20. Сенсорно-перцептивные показатели при стрессе у испытуемого Ко-па

I - пороговая контрастная чувствительность (по яркости) цветового зрения к спектральным тонам 475 нм, 530 нм, 580 нм, 630 нм; 2 - острота зрения; 3 - максимальная аккомодация; i - максимальная конвергенция; 5 - пороговая чувствительность периферического зрения; 6 - продолжительность нистагма при «сильном» вестибулярном воздействии; 7 - при «слабом» вестибулярном воздействии; s - сенсорные иллюзии; 9 - показатели самочувствия

сан В. И. Севастьяновым. «В первые дни с космической высоты я различал мало объектов. Потом стал замечать суда в океане. Затем - суда у причалов. В середине полета обнаружил поезд, подходивший к мосту. Первое время возле дороги виднелись какие-то квадратики. Через несколько дней заметил, что это приусадебные участки. Вскоре стал различать, какие из них вспаханы, а какие нет. В конце полета уже видел постройки на этих участках... Начинаешь замечать крупные объекты: острова, моря, горные цепи. Потом поле зрения «сужается», становится больше знакомых объектов. После второй недели полета стоило взглянуть в иллюминатор, и я сразу узнавал, где летит корабль» [239, с. 30- 31].

Приведем еще пример (рис. 20). У испытуемого Ко-ва в ходе 15-суточного непрерывного стрессогенного вращения, как указывалось выше, развились болезненные проявления дистресса - кинетоз. Тем не менее у него сохранялась психологическая установка на необходимость преодоления проявлений дистресса и вместе с этим регистрировалась удовлетворительная работоспособность. Указанная двойственность проявлялась в направленности изменений показателей перцепции. Ухудшилась аккомодационная возможность зрения, снизилась способность к конвер-генции глазных яблок, при длительном папряжении возникали болезненные ощущения в области глазниц. Таким образом, имели место симптомы астенопии. Это усиливало неблагоприятные проявления дистресса: чувство тошноты, мышечную слабость, головную боль. Такие же явления были зарегистрированы нами у всех испытуемых в аналогичных экстремальных условиях. П то же время у Ко-ва, как и у других испытуемых, существенно воя-росла острота зрения, т. е. один из ведущих показателей зрительной работоспособности. Острота зрения связана с центральным колбочковым зрением, обеспечивающим цветовосприятие. В сия-зи в этим можно было предположить, что цветовосприятие у Ко-ва при дистрессе улучшилось. Пороговая чувствительность к коротковолновой (синей) части спектра действительно возросла. В то же время чувствительность к средне- и длинноволновым Две" товым топам (зеленому, желтому, красному) снизилась. Надо полагать, увеличение остроты зрения (несмотря на симптомы астенопии) связано не с тотальпым повышением чувствительности кол-бочкового зрения, а с активизацией высших иптегративных УР"В' ней зрительной системы.

Взаимодействие систем цветовосприятия - пример сложности взаимодействующих систем в структуре анализатора «одной* >10~ дальности. Стрессогенные факторы могут изменять сбалансированность этих систем, что проявляется в изменениях показате-

212

лей восприятия и регистрируемых инструментально, и воспринимаемых субъектом как субъективно заметные 'изменения внешней среды, а если их, по его мнению, «быть не может», то интерпретируемые им как сенсорные иллюзии. Большой серией экспериментов при кратковременном гравитоинер-ционном стрессе были установлены разнонаправленные изменения чувствительности зрения к синему и желтому насыщенным и спектральным тонам [114, 120]. Если ненасыщенные цветовые тона (близкие к порогу различения цвета) при изменении действия силы тяжести (возникновение ускорения 1,5 gили невесомости) казались еще менее насыщенными или бесцветными, то насыщенные тона при тех же воздействиях казались более насыщенными и яркими. При возникновении невесомости испытуемым казалось, что намного ярче других насыщенных

цветов становился желтый тон. При ускорении 1,5 g несколько более ярким и насыщенным казался синий цвет. Эксперименты проводились с окрашенными полями, колориметрированными с помощью «Атласа цветов» Е. Б. Рабкина.

Указанные качественные данные [114] были подтверждены результатами количественных измерений восприятия спектральных тонов 120. G помощью спектроанамалоскопа создавалось цветовое поле, одну половину которого создавал спектральный зеленый тон, другую - субъективно неотличимый от него зеленый тон, смешанный из желтого и синего спектральных тонов. Чтобы сохранять уравнение цветовых тонов, испытуемые были вынуждены в невесомости «добавлять» к смешанному тону синий Цвет, а при действии ускорения 1,5 g «добавлять» желтый цвет (рис 21).

Связь восприятия с вегетативными функциями организма может быть проиллюстрирована эффектом цветовых воздействий на

213

Рис. 21. Цветовая чувствительность

при кратковременном гравитопнер-

цяонном стрессе

Яркость (в %) желтого - 560 нм - и синего - 450 км - смешанных сиектраль-ных тонов, ирпразюшаемых к зеленому («салатпиому») - 540 нм - спектральному тону.

вегетативные симптомы стресса. Экспериментально установлено, что «цветовая нагрузка» с использованием коричневого, оранжевого н ряда других цветов, но больше всего желтого цвета заметно усиливает имеющуюся при кинетозе тошноту [122]. Быстрая установка неред испытуемым яркого желтого экрана могла при наличии тошноты вызвать рвоту; это воздействие часто вызывало у испытуемых (при наличии у них симптомов кккетоза) ощущение удара в живот. «Цветовая нагрузка» с использованием голу-j оого, фиолетового и главным образом синего цвета несколько снижала тошноту при кинетозе. Следует сказать, что в настоящее время известно много экспериментальных данных относительно влияния цветовых воздействий на вегетативную систему [283, 541].

В описанных выше исследованиях при стрессе максимально противоположные эффекты оказывали желтый и синий тона. О полярности субъективной оценки желтого и синего цветов говорил известный художник Кандинский. Функциональные механизмы, лежащие в основе этой полярности, следует обсуждать с учетом двойственности пашего зрения, т. е. учитывая наличие фотопнческого и скотопического зрения и то, что максимальна! чувствительность одного адресована к желтой, другого - к синей частям цветового спектра. Полярные эффекты желтого и синего цветов была подмечены в древности и отражены в представлениях о субстанциях «ян» и «ииь». Ц. Ле-Престр сообщает, что первоначально на Востоке «ян» было обозначением солнечного склона горы, «ииь» - теневого [457, с. 178]; в дальнейшем под этими понятиями стали понимать более широкие явления.

Принцип «усиления главпого направления» при стрессе (он был проиллюстрирован примерами того, как в экстремальных условиях «улучшаются» интегральные показатели восприятия) подчиняется закону Иеркса-Додсопа, т. е. при увеличении экстремальности стрессогенного фактора вслед за указанным «улучшением» наступает их «ухудшение». Проиллюстрируем это результатами определения при стрессе такого интегрального показателя зрения, как гетерофория (сбалансированная асимметрия глазодвигательных систем). Ее иногда называют показателем «скрытого косоглазия»; заметим, что последнее определение не вполне корректно.

При обследовании 270 спортсменов-горнолыжников (с квалификацией 2-й спортивный разряд и выше), которое проводилось на протяжении нескольких зимних сезонов в г. Славское и на спортивных базах в Баксапском ущелье Кавказа, нами было обнаружено, что у 96,4% из числа обследованных гетерофория не превышала 4 градусов. Обследование 540_ практически здоровых мо-

214

лодых людей, не занимающихся горнолыжным спортом, выявило v них разброс показателей гетерофории от 0 до 11 градусов с максимумом кривой распределения этого показателя в диапазоне 5-7 градусов. Последнее соответствует результатам обследований больших масс населения, проводившихся в различных странах.

Можно было предположить, что столь высокий уровень сбалансированности асимметрии глазодвигательных аппаратов горнолыжников обусловлен отбором и многолетней тренировкой при занятиях горнолыжным спортом, требующим максимально возможно сбалансированной симметрии в работе органов восприятия пространства и органов движения. Однако это предположение не подтвердилось. Обследование членов сборной команды СССР по горнолыжному спорту во время сезона спортивных соревнований показало, что у них (за исключением двух человек) показатель гетерофории, как правило, равен нулю и не превышает 3 градусов. Этот высокий показатель сбалансированности парных органов обнаруживался в различное время суток; он не зависел от спортивных нагрузок. Обследование тех же горнолыжников экстракласса во время летних спортивных сборов, проводимых без горнолыжных тренировок, показало, что кривая распределения показателей гетерофории у них не отличалась от кривой распределения этих показателей людей (спортсменов и неспортсменов), не занимающихся горнолыжным спортом. Ипаче говоря, только у отдельных горнолыжников, когда они не занимались спуском на лыжах с гор, сохранился высокий уровень сбалансированности глазодвигательных аппаратов; у большинства из них возникла гетерофория, видимо, свойственная им в то время, когда они не подвергались стрессовым нагрузкам па систему пространственной ориентации, требующим сбалансированности ее симметричных органов.

Возрастание такой сбалансированности, т. е. «улучшение» показателя гетерофории,- отражение начального возрастания стрессогонных требований к организму. Более значительная их экстремальность приводит к возрастанию гетерофории, т. е. к увеличению дисбаланса симметричных, содружественно работающих систем, к «ухудшению» их функциональных возможностей (в соответствии с законом Иеркса-Додсона [574]). При «средней» экстремальности стрессогенного фактора указанный показатель может оказаться у одних людей «улучшающимся»; у других - <(ухудшающимся». При выраженном нарастании проявлений дистресса (при различных интенсивных стрессорах) гетерофория у

обследованнах нами людей увеличивалась, ной *)ИС' показаны изменения гетерофории при трехсуточ-относительной изоляции испытуемых, занятых операторской

215

Рис. 22. Гетерофория при длительном стрессе

I-VI - номера испытуемых. А - лабораторный эксперимент, Б - эксперимент на плавучем стенде, а - режим непрерывной деятельности с лишением сна, б - эксперимент с ночным сном. Т -- время в сутках.

деятельностью в лабораторных условиях и на плавучем стенде (в специально оборудованной парусной яхте). И в тех, и в других условиях проведены две серии экспериментов: с ночным сном при нормированном «рабочем дне» и с лишением сна при непрерывной деятельности. К указанному стресс-фактору в условиях плавания на яхте присоединялись стрессогенное действие укачивания (волнение от 2 до 6 баллов) и опасность автономного плавания вдали от берегов. В указанных условиях на вторые сутки у одних испытуемых показатели гетерофории «улучшались», у дрУ~ гих - «ухудшались». На третьи сутки они «ухудшались» у всех испытуемых, т. е. гетерофория увеличивалась; у двух из них ото увеличепие превышало уровень, обеспечивающий бинокулярное зрение. Эти двое испытуемых сообщали о времепами возникающем двоении ориентиров, предъявляемых им на экране дисплея (чего на самом деле не было).

Таким образом, уровень функциональной симметрии (асимметрии) парных органов следует рассматривать как эффект сба-

216

лаясированиости их асимметричности, а не как сравнение показа-тетей их асимметрии. Для этого следует использовать интегральные показатели совместной работы парных органов, а не изолированную регистрацию показателей функций этих органов. На примере исследований гетерофории при стрессовых нагрузках на системы цространственной ориентации организма человека видно что оптимальную эффективность в совместной работе царных органов следует ожидать при максимальной сбалансированности асимметрии парных органов. Можно предполагать, что наличие умеренной гетерофории не является неблагоприятным фактором, а служит как бы своего рода единицей отсчета при стереоскопическом бинокулярном восприятии пространства. В таком случае уменьшение гетерофории при указанных выше стрессогенных нагрузках, возможно, отражение уменьшения такой «единицы» измерения пространства. Указанное толкование «ценности» гетерофории не единственное и требует подтверждения.

Увеличение гетерофории может быть использовано как весьма чувствительный индикатор малозаметных проявлений дистресса или склонности к нему при экстремальных нагрузках на систему пространственной ориентации организма. Следует заметить, что указанные выше закономерности динамики гетерофории яри стрессе имеют место только при нормальном зрении, они иные при необходимости пользования оптикой, коррегирующей дефекты зрения.

В целостном акте восприятия одновременно участвуют анализаторы разных модальностей. Стрессовая нагрузка, казалось бы, на один из них сказывается на функциях других, на общем эффекте перцепции.

О сложности стрессовых преобразований перцептивных функций свидетельствует парадоксальность нистагменных реакций при кинетозе (регистрировались Галле Р. Р. и Гавриловой Л. Н.) (Рис. 20). Выло обнаружено, что «слабая» стимуляция, адресованная к вестибулярному анализатору '(за 10 секунд - 5 оборотов "а кресло Барапи), вызывала в первые трое суток медленного стрессогенного вращения нистагменпую реакцию, по продолжительности практически не отличающуюся от реакции, имевшейся до начала стрессогенного вращения. В этот же пориод дыстрес-

1 «сильная» стимуляция (за 10 секунд - 20 оборотов) вызывала значительно меньшую нистагменпую реакцию, чем при нормальном состоянии испытуемого и при слабой стимуляции. Можно предположить, что эти парадоксальные вестибуло-моторные реакции - отголосок стрессогенных преобразований в перцептивно-°"щ™вной сфере, которые привели к возникновению у испытуеиого пространственных иллюзий при кинетозе в условиях

217

медленного вращения. У Ко-ва в данном эксперименте возникала два типа пространственных иллюзий. При движениях головой с закрытыми глазами в условиях длительного медленного враще-нйя у него возникало ощущение «вращения чего-то неосределев-ного внутри головы» (из отчета испытуемого Ко-ва). При открытых глазах движения головой вызывали у этого испытуемого кажущееся движение (сдвиг) визуального пространства. Во время этого «движения» все предметы, находящиеся в поле зрения, казались ему слегка затуманивающимися, в других случаях визуальная картина как бы смазывалась во время своего движения. При стрессогенных изменениях гравнтоинерционной среды нами были обнаружены индивидуальные различия людей в зависимости от особенностей пространственных иллюзий [123 и др.]. У одних лиц, склонных к пассивному эмоционально-двигательному реагированию на гравнтоииерционный стрессор, возникали при его действии интериоризированные пространственные иллюзии, т. е. «ощущение движения чего-то внутри себя». Эти люди были склонны к тотальным превентивно-защитным вегетативным реакциям. У других людей, отличавшихся склонностью при стрессе к активному эмоционально-двигательному реагированию и к локальным вегетативным реакциям, пространственные иллюзии были эксте-риоризированы, при гравитоинерционных воздействиях им казалось движущимся окружающее пространство.

Таким образом, при описанном стрессе имело место у одних людей сочетание интраскопических пространственных иллюзии (видение иллюзорного пространственного образа внутри себя) и экскреторно-эвакуаторных вегетативных реакций (рвота, потливость, слюнотечение и т. п.), т. е. выбрасывание «субстанций, находящихся внутри себя»; при этом снижалась двигательная активность субъекта, т. е. активность, адресованная вовне. Для других людей были характерны пространственные иллюзии, локализованные вне тела субъекта. Они сочетались с усилением двигательной активности субъекта. Для этих людой не были xsfi рактерны вегетативные энсиреторно-эвакуаторные реакции- МоЯн но полагать, у людей, вошедших в первую группу, вследствие «субъективной невозможности» сложившейся внешней ситуация возникал не осознаваемый ими концепт стрессора, локализованного во внутренней среде оргапизма. У лиц второй группы, напротив,- локализованного во внешней среде вследствие коннеп-туализации внешней ситуации как «субъективно возможной» Соответственно конструировалась стратегия «защиты» от стрессорч Здесь очевидна взаимосвязапность когнитивных и вегетативных адаптационных процессов.

Испытуемый Ко-в, участвуя в первых для него эксперим*

218

тах с длительным стрессогснным вращеппем, отлпчался возникновением исключительно интсриоризированных пространственных иллюзий и выраженными тотальными вегетативными реакциями. В дальнейшем в подобных экспериментах у него было отмечено уменьшение вегетативных проявлений кинетоза и сниэке-ние яркости интериоризированных пространственных иллюзий. Наряду с этим стали возникать усиливающиеся от эксперимента к эксперименту экстериоризированные пространственные иллюзии. Это свидетельствует о возможности перехода одних проявлений стресса в другие по мере многократного адаптирования к стрессору.

Инженерно-психологические исследования когнитивного суб-Ёиндрома стресса. Некоторые результаты анализа операторской деятельности испытуемого Ко-ва в ходе эксперимента с 15-суточ-пым стрессогснным. вращением показаны на рис. 23. Исследование оперативной памяти обнаружило, что паряду с увеличением энграм, которые испытуемый вспомнил правильно, увеличилось количество ошибочных припоминаний (для запоминания предъявлялись цифровые ряды). Нами сообщалось, что увеличение ошибок памяти характерно для тяжелых форм дистресса {121, 1311. Ошибки происходят по типу контаминации, что свидетельствует о расширении круга ассоциаций, привлекаемых при актуализации энграм, а также о снижении критичности выбора и идентификации нужной опграммы. Увеличение числа припоминаний (верных и ошибочных) свидетельствует о расширении при стрессе, условно говоря, круга поисков «выхода» из стрессогенной ситуации, что имеет адаптационное значение. В данном случае отрица-Шяьной стороной такого расширения явилось снижение контролируемости результатов этих «поисков». Сходные изменения памяти обнаружил) И. М. Фейгенберг при некоторых фурмах шизофрении [269, 270]. Это свидетельствует, вероятно, о том, что сход-вые адаптационные мнестические механизмы активируются как при предклиннческих проявлениях дистресса, так и при клинической психопатологии, в возникновении которой «стресс жизни» может играть немалую роль 1485, 522 и др.].

Исследования операторской деятельности показали, что в ее структуре могут одновременно находить отражение как элементы стрессовой активизации поведения, так и проявления стрессового пассивного реагирования. В первые трое суток стрессогепного вращения, т. е. в период тяжелых дистрессовых ухудшений самочувствия, у испытуемого Ко-ва уменьшились латентные периоды движений при ответах на сигналы средней и малой сложности. ото говорит об активизации относительно простых актов деятельности в этом состоянии. Относительно большее укорочение ла-

2(9

тентных периодов возникло при дистрессе в ответах на сигналы средней сложности. Дапиый факт подтверждает сделанные нами дополнения к закопу И еркса-Д одеона [1331. При возрастании экстремальности стрессора первоначально качество деятельности возрастает пропорционально ее сложности. Далее качество деятельности средней сложности может стать более высоким, чем качество простой деятельности (рис. 3). При значительном возрастании экстремальности стресс-факторов ухудшается качество всех видов деятельности: первоначально сложной, затем средней и, наконец, простой деятельности.

На рис. 23 видно, что время движений при простой сенсо-мо-торной реакции практически не менялось при дистрессе у испы-TyeiVioro Ко-ва, тогда как время двигательного компонента ответа на относительно более сложный, цифровой сигнал в первые трое суток стрессогенного вращения возрастало. Учитывая факт сокращения латентных периодов обоих видов реакций, можно предположить, что стресс но-разному сказался на «пусковых» и моторных механизмах ответа на оперативный сигнал. Возможно, в структуре «запуска» движения проявлялась стрессовая активизация поведения, а в структуре движения - стрессовая пассивность реагирования. Можно предположить, что активизация запуска движений испытуемого Ко-ва «вытеснила» процедуру принятия (уточнения) решений из латентного периода в период совершения ответного действия.

Особенности стрессовой перестройки нерцептивно-колштив-ных процессов нашли отражение в изменениях показателей отно сительно сложной операторской деятельности. При нормальном функциональном состоянии испытуемых время ответа на сигнал к действию, следующий после отмененного действия (при наличии двух сигналов: к действию и запрещающего действие), было меньше, чем время ответа па сигнал к действию в ряду других таких сигналов («условный тормоз»). При дистрессе время ответа на сигнал при действии «условпого тормоза» становилось большим, чем время ответа без «условного тормоза». Такое влияние «условного тормоза» сохранялось на период, пока функциональное состояние испытуемого Ко-ва оставалось ухудшенным и пока у него были симптомы стрессовой пассивности поведения. Указанный факт можно интерпретировать как результат застойности, инертности тормозных тенденций при стрессовой пассивности поведения либо как возрастание значимости тормозных установок при пассивной форме реагирования на стрессор и т. д.

Перестройка задания оператору (без изменения характера и сложности задания) в исходных условиях при нормальном состоянии испытуемого Ко-ва, так же как и «условный тормоз», сок-

220

Рис. 23. Показатели операторской деятельности испытуемого Ко-ва при стрессе

J - кратковременная память; г - латентный период отпета на цифровой сигнал; 3 - время движения при ответе на цифровой сигнал; 4 - время движения при ответе на световой сигнал; 5 - латентный период ответа на световой сигнал; 7 - измене-

ние времени операции после реакции на «запрещающий» сигнал; S - после перестройки стереотипа задачи; 9 - показатели самочувствия, пз - число энграм; по - число ошибок

-=5*

ращала время выполнения задания по сравнению со временен многократно выполнявшегося одинакового задания. Иными словами, «новизна» активизирует деятельность, протекающую на фоне монотонна. В начале развития дистресса, когда мобилизованы «поверхностные» адаптационные резервы и начата мобилизация «глубоких», «новизна» оперативного задания еще более активизирует выполнение этого задания. Следует сказать, что эта активизация происходит, когда поведение испытуемого пассивно по сравнению с исходным (нормальным) поведением (увеличено время движения на цифровой сигпал, имеется тормозящее действие «условного тормоза» и др.). Вероятно, в начальной стадии развития дистресса фактор новизны сохраняет и даже усиливает свое активизирующее, «пробуждающее» свойство. В ходе развития дистресса, на четвертые сутки вращения, фактор новизны задания оказывает тормозной эффект вместо «пробуждающего». Этот феномен можно интерпретировать как возникающее на стадии предельной мобилизации всех адаптационных резервов затруднение перестройки стереотипа деятельности, иными словами, как эффект переучивания, затрудняющий деятельность. Дополнительное требование к предельно мобилизованным адаптационным резервам «срывает» установившийся режим их расходования.

Изменения показателей операторской деятельности при стрессе в условиях вращения имели индивидуальные различия. Но общие тенденции изменений были сходны с теми, которые мы показали на примере Ко-ва.

В ходе развития стресса, к десятым суткам вращения, рассмотренные выше показатели операторской деятельности в значительной мере нормализовались. Их изменения непосредственно перед окончанием стрессогенного вращения обусловлены психологическим напряжением так называемого «конечного порыва» [191], «феноменом окончания рейса» [248, 249, 256 и др.]. Изменения рассмотренных выше показателей после прекращения вращения связаны с реадаптацией испытуемого Ко-ва в стабильной (без стрессогенного вращения) пространственной среде.

Изложенные выше сведения о проявлениях когнитивного субсиндрома стресса позволяют высказывать некоторые соображения о подготовке операторов к работе в экстремальных условиях и об «управлении» их состоянием и активностью их деятельности в таких условиях. Следует развивать умение человека-оператора использовать при необходимости в экстремальных ситуациях как активную, так и пассивно-выжидательную тактику операторской деятельности. При конструировании тренажеров следуй «редуцировать» воспроизведение тех моделирующих среду и технические средства элементов, знание которых и пользование ко-

222

1ГЛТШ1

торыми является обыденным для человека-оператора. Напротив, в тренажере должно быть воспроизведено во всем многообразии и полноте все новое, неожиданное и трудноусвояемое, с чем человек-оператор может встретиться при профессиональной деятельности. Особое внимание следует уделять формированию у оператора навыков и умения управлять своими эмоциональными реакциями при стрессогенпых ситуациях, купируя неблагоприятные проявления эмоций и используя их для оптимизации своей деятельности. Групповые тренажеры и реальные системы «операторская группа-машина» должны способствовать но только оптимальной актуализации профессиональных качеств человека, но и его способности в экстремальных условиях выполнять ту или иную социальную роль. Для оперативного влияния на состояние и деловую активность оператора (группы операторов) при стрессе должпа использоваться подача информации, формирующей у оператора (у операторов) представление о «субъективной возможности» или о «субъективной невозможности» экстремальной ситуации, тем способствуя проявлениям нужной стрессовой активности или стрессовой паесивиосга.

4.2

ИЗМЕНЕНИЕ ЗРИТЕЛЬНОГО ВОСПРИЯТИЯ

ПРИ КРАТКОВРЕМЕННОМ ГРАВИИНЕРЦИОННОМ СТРЕССЕ

Создание скоростных маневренных самолетов, сделавших возможной технику высшего пилотажа, поставило человека в условия, где на него действовали непривычные и небезразличные для организма ускорения, которые могли отрицательно сказываться на его работоспособности и в конечном итоге на безопасности полета. Некоторые изменения (нарушения) функций сенсорной и двигательной сфер организма, которые были отмечены летчиками при изменениях силы тяжести и в полете, сразу же привлекли внимание не только создателей авиационной техники, но и психологов. Ще в 1928 г. Вульфтен-Пальте, известный летчик-врач, много слетавший для развития зарождающейся авиационной психологии, провел летный эксперимент с целью исследовать иллюзию смещения приборной панели в кабипе самолета, возникающую у летчиков при пониженной весомости во время вхождения в пикирование. Результаты исследований кажущихся смещений визуального поля, возникающих при повышении и понижении действия силы тяжести, были обобщены А. ГеЙбилом в 1952 году в фонографии «Окулогравические иллюзии». В последующие годы пмание„ авиационных психологов и врачей было привлечено Роолемой переносимости ускорений и перегрузок, сопровождаю-

223

щихся ускорением весомости. Проблема работоспособности человека в невесомости стала актуальной только с созданием ракетной техники, которая должны была обеспечить возможность космических полетов человека. Огромное значение сохранности зрения в этих условиях связано, во-первых, с тем, что оно обеспечивает поступление человеку большей части информации, поступающей к нему в процессе операторской деятельности в любых условиях и тем более в полете; во-вторых, с тем, что в невесомости вследствие исчезновения реакции опоры существенно нарушается функция специфических и неспецифических гравирецепторов и, таким образом, возрастает «удельный вес» зрительной функции.

Несмотря на большое число физиологических исследований, выполненных в невесомости, лишь отдельные сообщения касались изучения функции зрения в этих условиях. Их сопоставление и i анализ затруднялись различием как методов исследования зрения, так и способов создания состояпия невесомости [117, 119, 120, 122, 124, 217, 302, 498, 516, 564, 565 и др.]. В связи с этим вопрос о характере зрительного восприятия в условиях невесомости оставался во многом не решенным.

В целях повышения надежности полетов при действии на экипаж невесомости первоочередной задачей явилась оценка вероятности возникновения в этих условиях изменений зрительного восприятия в момент возникновения невесомости и в первые секунды ее действия.

В целях накопления данных для решения этой задачи нами проводились наблюдения за людьми, впервые находившимися в условиях невесомости, и опрос их после полета. Как указывалось, на начальном этапе действия невесомости возможно возникновение интенсивных эмоциональных реакций, возможны существенные сдвиги в работе многих анализаторских систем. Следует учитывать и то, что начальный период действия невесомости отличается значительной напряженностью в работе пилотов и космонавтов.

В режимах кратковременной невесомости испытуемым и членам экипажа самолета-летающей лаборатории предлагалось оо-ращать внимание на свои ощущения, а также следить во время полета за окружающим. Если в режимах невесомости или перегрузки обнаруживались реакции, которые могли быть результатом изменения визуального восприятия, испытуемые согласно дополнительной инструкции должны были в последующих Vе' жимах обращать на них особое внимание. Испытуемые пользовались кнопкой электросекупдомера для регистрации времен" возникновения и продолжительности субъективно воспринимаемых реакций зрения.

224

В полетах при кратковременных воздействиях невесомости были обследованы 425 человек, из них 215 человек не имели летного опыта. Об изменениях зрительного восприятия во время действия невесомости сообщили 46 человек. Реакции зрения, обнаруженные в полетах, в ряде случаев были сходны, что дает возможность объединить их при описании.

Первый тип нарушения зрения объединяет то, что во всех случаях у испытуемых в невесомости нарушалась способность видеть окружающее. Все четырнадцать человек, у которых возникали нарушения данного типа, были представителями нелетных профессий и впервые находились в невесомости. Зрительные реакция возникали у этих людей в невесомости па фоне представления о падении «вниз» и чувства испуга. Три человека после пребывания в первой невесомости сообщили, что в начале первого пребывания а невесомости «ничего пс видели». За двумя из них в полете велось наблюдение и производилась кинорегистрация их поведения. У обоих отмечены в начале невесомости мимические реакции, характеризующие испуг. Один из них в это время размахивал руками перед собой, другой крепко держался, подтягиваясь к лееру, укрепленному на потолке кабины. Семь других человек отмечали в первые секунды первого для них пребывания в невесомости «затуманивание», «расплывание» видимых предметов. Три человека сообщили о кажущемся сужении поля зрения.

Следующий тип нарушений зрения у 12 человек характеризовался возникновением у испытуемых визуальных иллюзий движения. Из них семь человек описали в послеполетных отчетах кажущееся смещение видимых предметов вниз при возникновении невесомости и вверх - после ее окончания. Пятеро - сообщили, что во время перехода из невесомости они видели многократное вертикальное «подергивание» предметов; у трех из этих испытуемых обнаружены во время перехода от перегрузки к невесомости и на протяжении первой секунды невесомости вертикальные пистагмоидные движения глаз. Один испытуемый сообщил, что во время первого пребывапия в невесомости панель прибора, с которого он должен был считывать показания, казалась ему циклично перемещающейся - «медлеино вниз, затем быстрее вверх и т. д. Считывать данные при атом не мог» (из отчета испытуемого Ф.). Иллюзорно перемещалось все визуальное пространство; случаев кажущегося перемещения отдельных предметов на фоне неподвижных других предметов не было от-йечено. Иллюзорное движение происходило всегда в вертикаль-пом направлении. Из двенадцати человек, сообщивших о кажущихся перемещениях визуального окружающего пространства, пятеро имели значительный летный опыт.

8 Л- А. Китаев-Смык

235

Следующий тип нарушений зрения был связан с измененивя восприятия глубины (у пяти человек). Четыре человека отметил! во время режима невесомости кажущееся удаление видимых объектов или «вытягивание» кабины. У одного испытуемого в режиме невесомости возникло иллюзорное приближение наблюдаемом объекта. Из отчета испытуемого Л.: «Во время полета я сидел на полу «салона для парения», ни за что не держась. Во время перегрузки мягкие маты, па которых я сидел, промялись и в ве-весомости подбросили меня вверх. Но я почувствовал, что лечу не вверх, в вниз, в колодец. При этом все виделось удаленным | уменьшенным, как будто я действительно смотрел из к< Вначале ощущал страх, пак при падения. Потом чувство страха прошло, но картина, «как из колодца», еще сохранялась. Когда я стал летать по салону, отталкиваясь от стен, то видел все как обычно, чувство, «как из колодца», прошло как-то незаметно». По данным расшифровки киносъемки, испытуемый Л. с наступлением невесомости взмахнул руками, и, медленно поворачиваясь назад через голову, завис в воздухе. На лице выражение удивления. На 4-й секунде невесомости ухватился за поручень. На 7-10 секундах разговаривал с испытуемым П. Иногда отталкивался и проплыл по салону. Из отчета испытуемого К.-. «Все время невесомости... приборная панель стала приближаться к моему лицу. Я подумал, что во время перегрузки не выдержали крепления, и схватил панель руками... Она была закреплена».

Субъективные реакции двух человек имели сложный характер и могут расцениваться как сочетание различных зрительных иллюзий. Из отчета первого из них - испытуемого И.: «Во время полета в соответствии с заданием наблюдал за показаниями индикатора, расположенного передо мной на уровне груди, Мри действии перегрузки работоспособность не изменилась. I) невесомости индикатор стал опускаться вниз, казалось, ниже колеи. Я схватился за стол, на котором был укреплен индикатор, чтобы помешать ему опускаться. Почувствовал, что я тоже опускаюсь вниз. Ухватиться за стол не сразу удалось, так как в это время я видел только индикатор. Все остальное исчезло. Стола я то'.ке не видел. Когда после невесомости наступила перегрузка, все виделось обычным; только руки были тяжелее. При повторениях невесомости ничто не мешало считывать показания npi Второй - испытуемый С, согласно протоколу эксперимент.!, в первом режиме невесомости не смог считывать показания прибора, в последующих режимах производил считывания в соответствии с инструкцией, безошибочно. Из отчета испытуемого С: «Во время перегрузки почувствовал, что мягкая подушка еидвяяв медленно продавливается под отяжелевшим телом, кровь отля-

236

ваед' от лица. И вдруг... будто кабина самолета раскололась и стремглав стала падать. Стало светлее, но туманно; все, что. было перед глазами, поехало впиз и остановилось ниже градусов па 40-15. Ужас сдавил горло, захватило дыхание. Подушка кресла расправилась, вытолкнув меня. Руки судорожно сжимали подлокотники. Я понял, что это невесомость. Вокруг был не простой туман. Казалось, что совершенно побелели, будто покрылись снегом или инеем, все светлые части предметов, а темные, напротив, ночернели. При этом поблекли цвета, как при недодержанном снимке, напечатанном на контрастной фотобумаге. Все это сохранялось секунд 15-20. И вдруг сразу облегчение, чувство радости. Все еще крепко сжимая руками подлокотники кресла, я стал понемногу взлетать над иим и осматриваться. Все казалось каким-то умытым, как после дождя, цвета ярче. В последующих режимах невесомости чувство падения и страха было менее выраженным. Затуманивания предметов и больше не замечал». По данным киносъемки: «С наступлением первого режима невесомости на лице испытуемого С. появилось выражение испуга, который через 4 секунды сменился улыбкой, и оя стал оглядываться вокруг».

Таким образом, немногие из числа обследованных (7,7%) отметили в условиях невесомости те или иные нарушения зрительного восприятия. Во всех случаях эти явления расценивались испытуемыми как «кажущиеся». В большинстве случаев реакции зрения появлялись у лиц, не имеющих летного опыта,- у 26 человек, в то время как среди людей летных профессий указанные реакции возникали лишь у семи человек. Во всех случаях визуальные реакции возникали одновременно с исчезновением силы тяжести в первом же режиме невесомости, и после нескольких повторных пребываний в невесомости они переставали появляться в этих условиях.

У лиц, не имеющих летного опыта, преобладали нарушения видимости (иллюзорные затуманивания поля зрепия, расплыва-вие видимых предметов и т. д.). Эти реакции возникали на фоне чувства страха и выраженного двигательного и эмоционального возбуждения, были весьма непродолжительны; сохранялись 2-5 с°к. в пределах одного режима невесомости и в большинство случаев наблюдались лишь в первом ее режиме. Иллюзорные смещения визуального поля возникали у 13 человек и сохранялись, <'ai;.1 пРави-чо, на протяжении всей невесомости, повторяясь в --3 ее режимах. Иллюзорное искажение зрительно воспринимаемой глубины отмечено двумя испытуемыми - одним па протяже-гаи °Д"ого режима, другим - па протяжении двух режимов пе-еесомоств.

Следует отметить, что у лиц, имеющих значительный летний опыт, зрительные реакции в случаях их возникновения в иевесЭ лсосгя имели вид иллюзорного движения оптического поля и искажения видимой глубины пространства. У этой группы такие зрительные иллюзии были устойчивы, т. е. повторялись в большем числе режимов невесомости, чем у людей нелетных профессий.

Наиболее изученной зрительной иллюзией, возникающей в условиях невесомости, является так называемая окулогравиче-ская иллюзия - кажущийся сдвиг ориентиров [119, 509 и др.). Она возникает при наблюдении за тускл" светящимся ориентируя во время гравитационных воздействий в условиях затемнения у большинства людей и воспроизводится при многократных повторениях такой ситуации. То, что в ходе настоящего исследования <>ку-логравичеокая иллюзия была отмечена только четырьмя на I425J обследованных, следует объяснить отсутствием затемнения в «щ бине самолета во время изменения силы тяжести в полете, а также тем, что многие из наблюдавшихся нами в полетах людей вс время невесомости были заняты реальной, подчас иапряжепной деятельностью, что, как известно, активизирует осознаваемость текущем ситуации и препятствует активизации в сознании йляюаорпй! представлений. В темноте спижение тонического влияния интег-ративпых центров центральной нервной системы (175, 5011 наряду со снижением значимости сигналов об оптическом пространстве способствует иозннкповепию иллюзорного восприятия. Экспериментальные данные 1119) позволяют считать, что окулогравиче-ская иллюзия при гравитационных воздействиях не является результатом движения глазных яблок, как полагал 3. Гратсволь [390]. Она возникает как актуализация в сознаний обратной аф-ферептации, сигнализирующей об изменениях в глазодвигательном аппарате, компенсирующих топические влияния на него гравирецепторов. Сообщалось, что не движение глаза, а корректирующие сигналы, которые предотвращают его движение, являются причиной иллюзорного блуждания светового пятна в темноте {71).

Иллюзорное периодическое смещение визуального ориентира в условиях невесомости, отмеченное в ходе настоящей работы испытуемым ф., возможно, является листагмообрэзным проявлением окулогравической иллюзии, когда вестибулярные тонические влияния, вызывающие поворот вверх глазного яблока, периодически «накапливались» и преобладали над компенсирующими их стимулами к опусканию его. Отмеченное пятью испытуемыми при невесомости иллюзорное вертикальное дрожание окружающего, сопровождающееся ниетагмоидньщ дрожанием глаз, было оии-саво ранее Шоком.

Z28

* * Примеры зрительных иллюзий при кратковременной невесомости [117]

Отмеченное в ходе настоящего исследования иллюзорное «уда-

ление» или «увеличение» визуальных объектов - это два прояв-

ления иллюзий одного и того же вида (типа) [117]. В зависимости

от того, величина рассматриваемого объекта или расстояние до

него представляется наблюдателю константным, как указывал

22П

Вупд [573], может возникать ощущение или изменения удаленности объекта, или изменения его величины, т. е. изменена®! кажется нефиксируемый показатель пространства. Испытуемые парящие при невесомости в освещенной кабине, знали о размерах рассматриваемых объектов, но не получали точной информации о расстоянии до них. При этом иллюзия проявлялась и виде «уда-! ления» видимых объектов. Когда же испытуемые, как сообщалось нами, были фиксированы на определенном расстоянии в затемненной кабине перед светящимися ориентирами, о неизменности которых им не было известно, то данная иллюзия проявлялась при невесомости в виде «увеличения» светящихся ориентиров 1!17и др.] (рис. 24).

Яркое описание подобной иллюзии приводит испытавший ее при кратковременной невесомости известный психолог-исследователь В. И. Лебедев в книге, написанной совместно с космонавтом А. А. Леоновым. «Во второй «горке» я должен был «пла-j вать» в невесомости. Надел защитный шлем и лег на пол, покрытый толстым слоем иоролона. Началась перегрузка, и я стал вдавливаться в поролон. Состояние невесомости наступило внезапно, и я, не успев опомниться, почувствовал, что полетел вверх, а затем в неопределенном направлении. Наступила полная дезориентация в пространстве. Затем я начал в какой-то степени разбираться в обстановке. Увидел пол и стенки помещения. Поката лось, что последнее быстро удлиняется. Иллюзия напоминали такое ощущение, когда смотришь в перевернутый бинокль. Взглянул на пол и увидел, что он движется подо мною, убегая от меня вместе с удлиняющимся и уменьшающимся помещением. В это время старался за что-нибудь ухватиться. Но хотя предметы подо мной и по сторонам казались близко расположенными, я никак не мог дотянуться до них руками, что вызвало чувство крайнего эмоционального возбуждения. Затем, очутившись в хвосте самолета, ухватился за какой-то предмет и стабилизировал свое положение в пространстве» [176, с. 83].

Пространственную иллюзию «удаления» органов управления самолета в невесомости отметил летчик Стэлляигс. Он писал: «Сначала у мепя возникли некоторые ошибочные ощущения при состоянии невесомости так, что приходилось тянуться, чтобы достать различные приборы управления» 1176, с. 105].

Известны одиночные случаи возникновения зрительных ила люзий у космонавтов при продолжительном действии шч'.осп-мости.

Макдивмтт во время космического полета на «Джемияи-4» должен был, управляя кораблем, сблизиться со второй ступенью ракеты-носителя, определяя при атом визуально расстояние щ

230

псе. Судя по опубликованным данным, это оказалось очень трудным Делом. Анализ выдержек из записей радиолерегоюоров свидетельствует о том, что космонавт в какой-то момент даже приблизительно не мог оценить расстояние до ракеты-носителя. Временами ему казалось, что он приблизился вполне достаточно. Когда было израсходовано «рабочее тело» микродвигателей «Дже-миви-4», Макдивитт определил расстояние до цели в 120 м, тогда как фактически оно равнялось 600 м. Таким образом, вследствие возникновения у космонавта в невесомости иллюзии «приближения» задача сближения при визуальном контроле за расстоянием не была выполнена. После этого полета все американские пилотируемые корабли обеспечиваются радиолокаторами для определения расстояния между кораблем и объектом стыковки, а также для измерения их относительных скоростей 11701.

А. А. Леонов сообщал, что в тот момент, когда он первый раз оттолкнулся от шлюпа космического крабля «Восход-2»и, отплывая от него, оказался в состоянии свободного парения, то хорошо знакомый ему корабль показался необычно большим, как бы распухшим. Это усилило, по его словам, эмоциональные переживания необычности обстановки выхода в открытый космос. Такая сенсорная реакция может быть расценена как возникновение иллюзии «увеличения». Космонавт А. Николаев рассказывал, что в невесомости во время его первого космического полета у него возникало иллюзорное ощущение движения одного из приборов, укрепленных в кабине на периферии поля зрения. Можно полагать, что эта иллюзия возникала при поворотах глаз или головы космонавта и являлась результатом, в частности, некоторой частичной разрегуляцин баланса мышечных аппаратов правого в левого глаз. Электроокулография, проводившаяся в полетах П. Р. Поповича и В. В. Терешковой, показала, что в отдельные моменты полета имела место асимметрия в работе г л азо двигатель-игах аппаратов. Подобный дисбаланс мышечных аппаратов глаз был отмечен нами при определении гетерофории в полетах ва параболе, а также в условиях длительного медленного вращения в наземных условиях.

Определенную роль в форлшронашш пространственных иллюзий в невесомости играет функциональное состояние аппаратов аккомодации и конвергенции, фузионные резервы и т. п. Эти зрительные функции изменчивы при невесомости 185, 135, 217 идр.]. Следует отметить, что различная направленность этих изменений свидетельствует о принципиальной возможности возникновения в невесомости как иллюзии «увеличение - удаление», так и иллюзии «уменьшение - приближение».

Наличие корреляции между характером профессиональной

231

подготовленности человека и тем, » каком виде у него актуализировалась иллюзия переворачивания («полет» в перевернутом положении» у обладающих большим летным опытом и «подъем вверх» у лиц, не обладающих таким опытом), соответствует концепции Б. Г. Ананьева о том, что состав и структура чувственного отражения образуют сенсорную организацию, зависящую от образа жизни и деятельности человека [14].

Решающую роль в возникновении зрительных иллюзий при невесомости играет, можно полагать, изменение центральных кортикофугальных влияний, регулирующих приток гравиренеа-торной афферентации и координирующих ее взаимоотношения со зрительной анализаторной системой. Установить ответственные за это структуры в настоящее время из-за отсутствия экспериментальных данных не представляется возможным. Однако известны многочисленные факты, свидетельствующие об особой роли ви-сочно-темониой коры в координации связей зрительного восприятия с информацией, поступающей от вестибулярного и колшо-мышечного анализатора. При раздражении височной коры человека в области вестибулярного представительства во время оперативного вмешательства или в результате болезненного процесса возникают различные ощущения, охватывающие весь спектр возникающих в невесомости реакций зрения, описанных в настоящей работе [35, 178, 193, 286J.

В настоящее время известны механизмы «фильтрации» афферентного потока па различных уровнях сенсорных систем. Благодаря этим механизмам сознания достигают «существенные» сигналы, а «несущественные» подавляются. Предположение о недостаточной фильтрации гравирецепторных сигналов, как об; одно!! из причин возникновения в режимах невесомости искажений формы визуальных ориентиров, подтверждает тот факт, что волевые усилия при фиксации взгляда стабилизируют визуалта ное изображение вблизи от точки фиксации взгляда [117] (рис. 24). В данном случае, согласно существующим концепциям, падеж-ность получаемой информации увеличивается благодаря активности кортикофугальных влияний па системы, фильтрующие избыточную информацию.

Однако под влиянием одновременного вращения лепытуолнмо относительно двух осей во время невесомости, т. е. под влиянием более экстремального фактора, чем действие только невесомости, характер зрительных иллюзий изменился [1171. При этом та часть! наблюдаемой фигуры, на которой фиксировал взгляд испытуемая казалась последнему наиболее, деформирующейся.

Возникновение зрительных иллюзия, описанных выше, мож-но рассмотреть с позиции гипотезы (А.. И. Миракяц и др.). сог-

232

ласно которой наблюдаемый объект первоначально в перцептивных структурах наблюдателя «искажается», «распадается» (без осознания того) с тем, чтобы потом «сложиться» в осознаваемый образ. При этом немаловажную роль играет знание о предмете, ранее имевшееся у субъекта, а также формирующееся в процессе текущего наблюдения объекта. Согласпо указанной гипотезе можно предположить, что при стрессе сознание как бы расширяет область своей компетенции, «вторгаясь» в обычно неосознаваемые процессы. При этом осознается еще не сформированный образ наблюдаемого объекта. В результате последний осознается наблюдателем иллюзорно расчлененным или искаженным. И если прн сравнительно мало интенсивном стрессе, во время возникновения невесомости, напряжение внимания способствовало восприятию объекта в соответствии с известной субъекту «нормальной» его формой, то при значительной интенсивности комплексного гравитоинерционного стрессора интеллектуальное напряжение приводило к «экспапсии» сознания в обычно не осознаваемые сферы при игнорировании знания о «нормальной» форме объекта. Такие предположения требуют специальных экспериментальных исследований, чтобы обрести статус научных гипотез.

Можно апробировать указанные предположения при создании технических средств для тренажа стресс-устойчивости людей и систем «человек-машина», создапных применительно к экстремальным условиям деятельности. Целесообразно исследовать возможности предъявлять человеку-оператору отображение информации не в целостном виде, а к «расчлененном», «искаженном» таким образом, чтобы это «расчленение» предвосхищало аналогичные явления в когнитивной сфере человека, как бы наталкивая ее к определенного рода ресиптезу образа, т. е. служило бы особого рода подсказкой к осознанию человеком информации в форме, способствующей его стресс-устойчивости.

В основе угасания описанных реакций зрения при повторениях режимов невесомости лежит процесс привыкания. Высказывалось мнение, что оно обусловливается центробежными механизмами, регулирующими сенсорный ноток с помощью корти-кофугального «клапанного» эффекта [418]. Быстрая по сравнению с Другими сенсорными реакциями нормализация функций зрения У большинства наблюдавшихся при невесомости людей свидетельствует об относительной устойчивости зрительной системы при гравитационных экстремальных воздействиях, о высокой ее «пластичности».

Было обнаружено, что вероятность возникновения изменений (нарушений) зрительного восприятия в невесомости уменьшалась по мере адаптации людей к повторным воздействиям невесомости

233

1116, 1171. Практика космонавтики показала, что профессиональный отбор и подготовка космонавтов сводят на нет вероятность существенных нарушений зрения в полете. Однако случаи изменений некоторых показателей зрительных функций были отмечены у людей и в космосе [100, 151, 152, 217, 277, 314].

Понятно, что системы отображения информации (СОИ) пилотируемых космических аппаратов должны строиться с учетом малейших возможностей любых нарушений зрения г, полете. Исследования различных функций зрения при невесомости быди проведены в нашей стране (острота, абсолютная и цветовая чувствительность зрения, границы поля зрения, аккомодация и конвергенция, глубинно-глазомерная функция, симметрия работы глазодвигательных аппаратов) [100, 114, 116, 119, 120, 122 и др.]. Одновременно или с некоторым отставанием, как потом стало; известно, большая часть аналогичных исследований была проделана в США 1498, 509, 516, 564, 5651. Полученные данные определили инженерно-исихологические работы, направленные на оптимизацию систем отображения информации пилотируемых космических аппаратов (133, 277 и др.|.

4.3

ПРОСТРАНСТВЕННАЯ ОРИЕНТАЦИЯ ЧЕЛОВЕКА

ПРИ ДЛИТЕЛЬНОМ ГРАВИИНЕРЦИОШЮМ СТРЕССЕ

Техническое обеспечение ориентации в пространстве и управление пилотируемых летательных аппаратов должны предусматривать компенсацию различий между афферентными сигналами, возникающими при перемещениях человека на Земле с помощью собственного мышечного аппарата, и сенсорной афферентацией. возникающей в организме летчика при его передвижениях вместе с управляемым им летательным аппаратом. О несовершенстве существующих систем пилотажной индикации свидетельствует сравнительно частое возникновение у человека в полете различных пространственных иллюзий, являющихся одной из важв причин аварийности летательных аппаратов. В связи с этим | последние годы увеличилось число исследований пространстве ной ориентации человека в условиях, где пространственная среда в силу своей «непривычности» для человека становится стрсс-согенпым фактором. Однако до настоящего времени основной объем этих исследований выполняется с помощью различных устройств (центрифуга, подвижная кабина и т. д.) в лабораторных условиях. Исследования пространственной ориентации человек в динамически изменяющейся пространственной среде в нат; пых условиях практически пе проводятся.

234

Рис. 25. Схематическое изображение

типов ошибок лр» определении ш пы-

туемымп пертикальиого направления

на плавучем стенде

Пояснения в тонете

Нами были проведены после-ая пространственной ориентации человека, изолированного в кабине (каюте) плавающего стенда (специально обо-рудованпой крейсерской яхты) И 371. Комплексный стреей-фак-тор па плавающем стенде составляли: принудительное укачивание со сложной волновой характеристикой, относительная изоляция, скученность, реальная опасность длительного пребывания иа утлом суденышке вдали от берегов, бытовой дискомфорт. К этому «набору» иногда присоединялись негативные социально-психологические факторы.

Определялос соответствие субъективного представления испытуемого о гравитационном вертикальном направлении (субъективная вертикаль - СВ) с истинным гравитационным вектором (истинная вертикаль - ИВ) (рис. 25). Для этого использовалось специальное устройство. На электронном дисплее раздельно или вместе предъявлялись истинная и субъективная вертикали. Последняя (.устанавливалась» самим испытуемым с помощью ручки управления, которую он должен был удерживать в строго вертикальном относительно поверхности Земли положении.

Исследования проводились во время трехсуточных (с участием А. А. Гостева) и десятисуточных непрерывных плаваний при вол-нешш до 4 баллов и ветре до В баллов. На протяжении всего с] ока плавания испытуемые не выходили из кабины плавучего стоила В но видели внекабинных ориентиров (линии горизонта, неба, внешнего вида стенда и т. д.). В длительных экспериментах приняли участие 16 испытуемых. Кроме того, во время кратковременных экспериментов {плавание продолжительностью 0,5-5 часов) обследовано 22 человека.

Индивидуальные различия субъективного представления о вертикальном направлении. На основании анализа словеспых и письменных отчетов испытуемых были выделены два типа «чувства вертикали», т. е. комплекса ощущепий, на основании которого у

235

испытуемых формировалось представление о гравитационной вертикали.

1. Чувственный образ, создающий у испытуемого представление о субъективной «вертикали», находился вне его тела (сенсорная окстраскопия). Этот образ мог восприниматься преимущественно зрительно или за счет кожной, кинестетической чувствительности.

Зрительное представление «вертикали» у одних испытуемых могло локализоваться вне реального оптического пространства и независимо от него. «Вижу как бы вертикальную черту на фоне горизонта, далеко впереди за стенами каюты, будто это маяк иа фоне горизонта» - из отчета испытуемого Л. Напомним, что стены каюты не имели окон и испытуемый сообщал о мнимых пред-лгетах. «Зрительно представляю как бы весящую в пространстве вертикальную линию» - из отчета испытуемого Щ. У других испытуемых зрительный концепт вертикали зависел от реальной оптической среды, т. е. был связан с положением и движением каких-либо роальпых элементов интерьера. «Вижу черточку на стене каюты впереди меня, о величине крепа яхты знаю по пак-лону этой черточки, который отчетливо вижу» - из отчета испытуемого М. «Черточкой» испытуемый М. называл реальную случайную царапину на стене каюты перед ним; эта царапина, естественно, была фиксирована на стене каюты. Зрительный концеят «вертикали», независимый от оптического пространства каюты, мог разрушаться (исчезать) при отвлечении внимания испытуемого от процесса слежения за ним, однако он сохранялся при перемещении каких-либо предметов, кратковременно заслоняющих оптическое пространство перед испытуемым. Зрительная концептуальная модель «вертикали», зависимая от конкретных элементов интерьера, формировалась у испытуемого в тот момент, когда у него либо имелись сведения о том, что стенд занял строго вертикальное положение, либо при предъявлении испытуемому на экране дисплея-индикатора истинного положения «вертикали». Субъективное зрительное представленио вертикали, зависимое от оптической среды интерьера, распадалось, когда этот интерьер был хотя бы на короткий срок заслонен от наблюдателя, после чего представление о «вертикали» самостоятельно не восстанавливалось до тех пор, пока испытуемому вновь было показано на экране дисплея истинное положение вертикали.

Другие испытуемые сообщали, что представление о вертикали возникало у них на основании чувства давления различных внешних опор (сидения, кресла, заголовника, подлокотников, боковых упоров, привязных ремней и др.) на тело, голову, конечности. «Чувствую, что упираюсь левым плечом в боковую стойку;

236

по сило давления знаю, что левый крен градусов 10-15» (из от-чета испытуемого К.). «Изменилось давление ягодиц на кресло, сползаю вправо, приходится упираться правой ногой - крен 18-20 градусов» (от отчета испытуемого Ж.).

2. Чувственпый образ «вертикали» локализовался внутри тола испытуемого (сенсорная интраскопия). У одних испытуемых этот обряз локализовался в каком-либо одном месте: «При наклоне яхты чувствую, будто какой-то гироскоп в голове дает мне попять, дто произошел наклон, и, чтобы сохранить вертикальное положение головы, надо держать ее так, а не иначе» (из отчета испытуемого Т.). Подобное ощущение могло при резком изменении положении стенда (при смене крена, при сильном броске па волне) сопровождаться эмоционально окрашенными переживаниями (ощущениями): «При внезапном, резком крепе яхты почувствовал холодок, как при падении вниз, в нижней части спины, внутри тела; этот холодок, как какой-то зыбкий стержень, наклонился примерно градусов на 15» (из отчета испытуемого Ш.). Можно полагать, что это ощущение - редуцированный аналог чувства падения (и страха), возникающего при другом гравитоинерци-онном стрессоре - в невесомости [113-116 и др.]. В некоторых случаях испытуемые сообщали о множественных интраверсиро-лаыпых ощущениях «вертикали». «Ощущения, которые давали мне возможность оценить крен стенда, локализуются раздельно в голове и в поясннчно-крестцовой области, причем индицирующей величину крена является как бы разность между ощущением наклона «оси» внутри туловища, фиксированного привязными ремнями к креслу, и положением наклона «оси» внутри нефиксированной головы, которую я старался удерживать «вертикально» (из отчета испытуемого К.). У испытуемых, ощущавших внутри своей головы, тела «ориентиры» вертикального направления, возникало представление об их размерах, форме. «Стержень длиной 4 сантиметра, толщиной 1 сантиметр, как огрызок карандаша» (из отчета К.).

У всех испытуемых, отличавшихся интраскопическим чувственным образом «вертикали», во время плавания при волнении не менее четырех баллов не позднее 30-40 мин. после начала их пребывания во внутренних помещениях стенда возникали выражение симптомы «болезни укачивания»: тошнота, многократная рвота, повышенная потливость, чувство общей слабости и т. п., т. е. симптомы вегетативного субсиндрома стресса. Подобные симптомы возникали не более чем у 15% людей, у которых возни-1 равертированное представление «вертикали».

Данные, полученные в ходе настоящего исследования, позво-як>т составить следующую классификацию чувственных образов,

237

Номинирующих у разиых людей при формировании у них коицел-1 туальной модели представления «вертикали» во время диппмичкь ского стрессогениого изменения пространственной среды (кача- ние, кренение и т. п.):

А. Экстравертированпый чувственный образ «вертикали) (лишенный эмоциональной окраски): 1) зрительный: а) не связан-пый с оптической структурой иптерьера, б) связанный с оптической структурой интерьера; 2) тактильно-кинестетический: а) локальный, б) полилокальный.

Б. Интраскопический чувственный образ «вертикали»: i) локальный: а) эмоционально окрашенный, б) эмоционально ко окрашенный; 2) полилокальный: а) эмоционально ояратеянйга б) эмоционально не окрашенный.

Таким образом, в натурных условиях нлавания при действии гравитоинерциошшх факторов, так же как и в невесомости [Щ, 116], и во время непрерывного вращения 1123 и др.], возникала два типа субъективной (образной) локализации стрессогенщй изменений пространства: во внешней и во внутренней пространственной среде субъекта.

Различают следующие основные потоки афферентации, участвующей в формировании концептуальной модели (образа) пр. странства: 1) гравирецепторную: а) специфическую - ноет пающую через отолитовые и купулярные рецепторы вестибулярного аппарата, б) неспецифическую - тактильную, кинестетическую и т. д.; 2) зрительную; 3) слуховую и др. Различна у разных людей степень доминирования того или иного потока аф-ферентации в процессе формирования у них концептуальной модели пространства. Важную роль в этом процессе играют «вторичные» признаки пространственной среды (словесная информация о пространственной среде, особенности поведения людей в данной среде и т. п.).

В ходе настоящего исследования было обнаружено, что устойчивость положения стенда (качания, крена, поворота и т. д у подавляющего большинства испытуемых существенно сни: значение гравитационной афферентации в формирования чувственного образа вертикали (субъективной вертикали). При этом у ряда испытуемых возрастало доминирование зрительных сигналов о пространстве каюты, могло возрастать значение афферентации от неспецифических гравирецепторов и т. д. В результате этого практически у всех испытуемых при той шли ивой продолжительности нлавания возникало ошибочное (иллюзорное) представление о вертикальном направлении. Субъективная вертикаль могла приближаться по своему положению во фронтальной плоскости стенда

238

к его вертикальной оси (рис. 23.4), что обусловлено доминирова-штерьерного фактора», т. е. зрительных сигналов, и в ряде случаев «недооценкой» тактильно-кинестетической афферентации, напротив, субъективная вертикаль могла приближаться к истинной гравитационной вертикали (рис. 23.3), можпо полагать, в *№зультэте доминирования гравитационной афферентации. Иллюзорные представления, когда крен стенда казался испытуемым большим, чем он есть (см. рис. 23.5), вероятно, обусловлены «перерегулированием» за счет избыточного доминирования «ин-терьерлого фактора» (зрительных и тактильпых его компонентов).

у, град

Рис. 26. Схематизиованное; изображение разных типои нарастания ошибки прп определении вертикального направления тремя испытуемыми (7, 2, 3)

В отдельных случаях испытуемые устанавливали «субъективную вертикаль» с наклоном относительно истинной вертикали в сторону, противоположную реальному крену стенда (см. рис. 23.2). Подобного типа иллюзии, видимо, связаны с «перерегулированием» за счет избыточного доминирования гравирецепторной аф-щерентации.

Обнаружены значительные различия продолжительности латентного периода и времени установки, испытуемыми «субъективной вертикали» на экране дисплея в начале «отслеживания» за ней или при очередном изменении крена плавучего стенда.

При анализе качества определения вертикального направления па начальном этапе сеанса работы по данной методике были выде-лепы три типа испытуемых (рис.26). Первый тин характеризовался тем, что отслеживаемое испытуемым положение «субъективной пор т.ч.'.дли» лгало отличалось от истинной вертикали, т. е. величина ошибки была незначительной (гравиреценторное доминирование). Испытуемые второго типа с самого начала работы устанавливали субъективную вертикаль в положение, существенно отличаю-ш,ееся от истинной, с наклоном в сторону вертикальной осп стенда, т. е. интерьерной вертикали (зрительное доминирование). Тре-

239

тий тип испытуемых характеризовался первоначально малой величиной ошибки и постепенным за 10-30 мин. ее нарастанием с увеличением наклона субъективной вертикали в сторону крена (постепенный распад гравирецепторного доминирования о заменой его зрительным доминированием).

В ходе длительных экспериментов было отмечено, что у испытуемых 1-го типа (с малой величиной ошибки) ошибка в определении вертикального направления возрастала: а) при длительной (более 1,5 часа) непрерывном слежении; б) при утомлении; в) во время дремотного состояния; г) при возникновении неблагоприятных симптомов «болезни укачивапия» (тошнота, рвота, головная боль и т. д.).

Была обнаружены разные виды периодичности изменений величины ошнбок при определении испытуемыми вертикального направления («субъективной вертикали»). Многие испытуемые отмечали, что «вертикальное направление - это не строго определенное положение, которое надо придать светящейся линии на экране дисплея, а некоторая вертикальная зона с наклоном в диапазоне 3-7 градусов, в пределах которого можно произвольно устанавливать эту линию» (из отчета испытуемого Ш.). Однако некоторые испытуемые сообщали, что они чз'всгвуюг этот диапазон, но у них «периодически меняется ощущение того, где правильное вертикальное положение светящейся линии на экране» (из отчета испытуемого К.). При этом были зарегистрированы колебания (с периодом 4-10 сек.) величины ошибки в установке вертикали (в диапазоне 5-8 градусов). Данные колебания, падо полагать, являются результатом циклического перебора «альтернативных решений», связанного с периодической сменой в определенном диапазоне то гравирецепторного, то зрительного доминирования в текущем синтезе концептз'альной модели пространства.

У некоторых испытуемых были зарегистрированы относительно длительные колебания значения ошибки при устаповке «субъективной вертикали». Смена ее одного значения на другое осуществлялась за 8-12 сек. То большее, то меньшее значение ошибки поддерживалось на относительно постоянном уровне по 30-60 & более секунд.

Выло проведено (совместно с В. А. Чурсиновым) исследование операторской деятельности (слежение за периодически исчезающей целью), совмещенной с необходимостью оценивать величину крена плавучего стенда. Сигналы об изменениях крена стенда суммировались с сигналами, управляющими перемещением цели на экране дисплея по параболической траектории, испытуемый, управляя движением «метки» по экрану дисплея, должен был совмещать ее с двигающейся целью, а когда последняя исчезала, оя

2АЧ

должен был обводить меткой воображаемую линию на экране дисплея, цо которой должна проходить цель.

Испытуемые выполняли задание со сравнительно небольшими погрешностями в моменты, когда цель была видна. Ошибка при слежении резко возрастала, когда цель исчезала. Это свидетельствует о неточности экстраполяции испытуемым динамики движения цели, а также о несовершенстве механизмов «утилизации» афферентных сигналов от вестибулярных или иных анализаторов при формировании концептуальной модели перемещения цели в пространстве.

Полученные данные свидетельствуют о существовании двух типов операторов. Одни практически не использовали субъективные данные о пространственном положении собственного тела при организации процесса управления и строили траекторию движения «метки» иа основе пространственного и временного представления о заданной траектории ее движения. Операторы другого типа компенсировали возникшие (вследствие поступления сигналов о крене стенда) изменения положения цели. Как в режимах слежения с ее предъявлением, так и в режимах с ее исчезновением они учитывали не только заданную траекторию движения цели, но и трансформацию этой траектории вследствие «наложения» на нее сигналов об изменении пространственных координат плавучего стенда при его качании и кренах.

Феномен деструкции («отключения» ) концептуальной модели пространства при длительном пребывании в динамически измененной пространственной среде. Важная особенность экстремальных условий - возникновение ситуации, когда «наличного резерва» функциональных возможностей оргапизма недостаточно для адекватного реагирования, поведения. Расширение этого резерва может произойти в последующем, в ходе адаптивной перестройки Функциональных систем. Это потребует времени (сутки, недели и т. п.). Пока этого не произошло, т. е. в тот момент, когда возникает дефицит адаптивных возможностей, организм может реагировать «отключением» каких-либо своих функций, участвующих в восприятии п переработке стрессогеиной информации. Это «отключение» может касаться контроля со стороны сознания за тем или иным каналом информации и затрагивать осознавание собственных, в том числе профессиональных, действий 164].

В ходе настоящей работы было обнаружено возникновение у Ряда испытуемых периодов резкого снижения качества процесса ространственной ориентации при установке этими лицами «субъективной вертикали». Эти явления можно расценивать как резуль-

указанной деструкции процесса непрерывного синтеза копцеп-

241

туальной модели пространства. В указанном смысле можно рассматривать следующие явления:

1. У отдельных испытуемых начиная со вторых суток непрерывного пребывания на плавучем стенде периоды резкого ухудши ния качества определения вертикального направления возник!! ли на фоне хорошего общего состояния и самочувствия при регулярном отдыхе, спе и питании. Во время-такого временного ухудшения имела место фазность смены поведенческих реакций испытуемого:

1-я фаза - не осознаваемое испытуемым, чаще постепенное - на протяжении 10-30 секунд, а иногда резкое - за 3-5 сек. нарастание ошибки в определении «субъективной вертикали»;

2-я фаза - осознание потери уверенного ощущения вертикали ного направления, беспокойство и поиск «правильного» положения вертикали. Это выражалось в том, что испытуемый внезапно начинал, дергая ручку управления из стороны в сторону, искать «правильное» положение «вертикали», меняя наклоны светящейся линии на экране дисплейного индикатора;

3-я фаза - «самоуспокоение» («самоутверждение»). При этом испытуемый, как бы убеждая себя, заявлял экспериментатору: «Ну, этой методикой «вертикаль» я овладел хорошо, с ней все ясно!» (из отчета испытуемого Ж.), или: «Я же летчик, я знаю, как управлять!» (из отчета испытуемого М.). При этом величина устанавливаемого испытуемым крена могла на 40-60% быть больше истинного;

4-я фаза - уверенная работа с постоянной или неорганизованно изменяющейся ошибкой в установке «субъективной вертикали».

Подобные «отключения» прослежены не дольше, чем на протяжении 20-40 мин., так как в ходе настоящей работы не удавалось сохранять дольше этого срока стабильный режим плавания стенда.

2. Значительное ухудшение качества отслеживания «субъективной вертикали» могло возникать при нарастании выраженных неблагоприятных симптомов кииетоза (тошнота, головная боль, чувство общей слабости и т. д.). При этом некоторые испытуемые жаловались на то, что плохое самочувствие еще более ухудшается при попытке отслеживать «вертикаль». Из отчета испытуемого п.: «Слежение за «вертикалью» на экране дисплея и даже напряжений для осознания вертикального направления при установке в вертикальном положении ручки управления или просто напряжение мыслей, внимания при попытках определить внутреннюю систем} координат - все это усиливает тошноту, чувство слабости и безразличия, снижает чувство ответственности. Хочется пе думать ЯН | каких системах координат, а закрыть глаза п забыть, что есть мое собственное тело с его пространственным расположением».

242

При выраженной «болезни укачивания» у одних испытуемых качество слежения за вертикалью долго удерживалось на относительно высоком уровне, но в какой-то момент резко снижалось. «Держался до последнего, больше не удается сохранять ощущений вертикали» (из отчета испытуемого Д.). У других испытуемых нарастание ошибки в установке «субъективной вертикали» могло происходить синхронно с ухудшением самочувствия.

Показ испытуемому значения «истинной вертикали» или словесный приказ: «Внимательнее!», «Сосредоточьтесь!» - могли на короткое время восстанавливать имевшееся ранее качество установки «субъективной вертикали».

3. Резкое ухудшение качества установки испытуемым «субъективной вертикали» могло возникать при снижении у него «чувства опоры», например при размещении его лежа, со слегка приподнятой головой на мягкой поверхности. В такое положение помещались отдельные испытуемые для облегчепия плохого самочувствия при «болезни укачивания». В одном таком случае у испытуемого с симптомами выраженного «укачивания» (периодическая рвота, сильная тошнота, чувство слабости, головная боль) было зарегистрировано абсурдное представление о том, что плавучий стенд якобы имеет креп около 90°, что является невозможным, так как в таком положении стенд затонул бы. В этом случае у испытуемого имело место состояние, близкое к пространственной дезориентации, с резким снижением контроля сознания за качеством собственных действий.

Ошибка в определении вертикального направления может возникать не только за счет внешних факторов пространства (грави-инерционные и интерьерпые факторы). Формированию ошибочного представления вертикали может способствовать изменение свойственной данному человеку величины асимметрии парных анализаторов пространства. Исследованиями, проведенными нами, было показано, что при различных стрессогепных воздействиях у многих людей могут существенно изменяться показатели асимметрии анализаторов и двигательного аппарата. В ходе настоящего исследования регистрировалась гетерофория как показатель дисбаланса глазодвигательных аппаратов испытуемых. Обнаружено, что в большинстве случаев при ухудшении самочувствия испытуемых в первые 2-5 суток плавания гетерофория увеличивалась, т. е. нарушалась сбалансированность парного зрительного анализатора пространства. Это можно рассматривать как одно из проявлений дистресса на психофизиологическом «уровне» адаптационной перестройки организма.

за время со 2-х по 3-5-е сутки плавания у всех испытуемых 'мела место адаптация к условиям жизнедеятельности на плавучем

243

стенде. Исчезали симптомы «болезни укачивания», улучшала©! самочувствие и настроение, нормализовались многие показателя психологических и физиологических функций. Были прослежены тенденции к нормализации показателей способности испытуемых определять вертикальное направление.

На фоне адаптации к действию укачивания (экстремального физического фактора) в ходе экспериментов ипогда возникали ситуации, оказывающие на испытуемых, неприятные (экстремальные) психологические воздействия. Например, нарушения привычного хода исследований из-за поломки той или иной аппаратуры вызывали у них нервозность. Бо время подобных и других психологических экстремальных воздействий у испытуемых со сравнительно равными поведенческими и физиологическими стрессовыми реакциями были обнаружены различия показателен функционирования системы пространственной ориентации. У одних испытуемых эти показатели либо не изменялись, либо изменялись незначительно. У других испытуемых ошибка при определении вертикального гравитационного направления достигала уровня ошибки, имевшейся в начальном периоде плавания, когда эти испытуемые не были адаптированы к действию физических экстремальных факторов (рис. 27).

Пониманию причин указанного различия реакции способствует сопоставление этих данных с результатами проводившихся в тех же экспериментах исследований функций, связанных с различными иерархическими уровнями центральной нервной системы. Исследование гетерофорин (психофизиологический «уровень») обнаружило возникновение существенных изменений ее показателей при выраженных неблагоприятных симптомах «болезпи укачивания» и отсутствие таких изменений у испытуемых, адаптированных к условиям плавания при указанных выше дополнительных психических нагрузках. Напротив, показатели памяти - определялась способность к запоминанию различных объемов информации с непосредственной или отсроченной ее актуализацией и т. д. (психический «уровень») - ухудшались как при выраженных симптомах «болезни укачивания», так и при указанных выше социально-психологических нагрузках после достижения адаптации (такую адаптацию называют неустойчивой, см. выше).

Улучшение способности к правильной ориентации в динамически измененной пространственной среде («обучаемость») связано с мобилизацией высших психических функций человека. Испытуемый, пытаясь компенсировать ошибочность концептуальной моде-1*1 пространства, «деформированной» сенсорными сигналами об изменениях физических факторов пространства, «привлекает» первоначально оптические признаки пространства, а затем (после по-лучепия в ходе «обучения» информации о том, что «нвтерьерная вер-

244

Рис. 27. Динамика психологических и психофизиологических показателей

стресса Вменение показателей гстерофории (А), суммарной ошибки при определении гравитационной вертикали (Б), показателей кратковременной памяти (В) у испытуемых 1 и 2 при действии укачпвапил (горизонтальная штриховка) и конфликта в группе (вертикальная штриховка): I - время в сутках

тикаль» не адекватна истинной гравитационной вертикали) «вторичную» информацию о пространственной среде: ири наблюдении 8а направлением свободно падающих или висящих в кабине предметов, приборную информацию (предъявляемую испытуемым при обучении) об истинной вертикали.

Концептуальная модель пространства, базирующаяся на «вторичных» признаках изменения пространственной среды, оказывается неустойчивой и «разрушается» при действии психических экс тремальных факторов, возникающих па 3-fi-e сутки непрерывного плавания в динамически измененной пространственной среде. Более устойчивой оказывается концептуальная модель пространства, базирующаяся на физиологических (психофизиологических) механизмах.

245

4.4

ОСОБЕННОСТИ ПАМЯТИ

ПРИ ДЛИТЕЛЬНОМ ГРАВИИНЕРЦИОИНОМ СТРЕССЕ

Данные измерения мпсстических функций могут быть привлечены для характеристики состояния психической сферы человека, в частности его умственной деятельности [307]. С этой це.п исследовалась кратковременная память при длительном грави-ияерцнониом стрессе, возникавшем у испытз'емых в условиях непрерывного, многосуточного вращения на стенде «Орбита» 1121].

При многосуточном вращении, как указывалось выше, выявлены периоды течения болезни движения. Картина кинетоЗа развивалась в 1-2-е сутки вращепия (I период). Со 2-3-х по 7-9-е сутки вращения (II период) отмечалось уменьшение выраженности имевшей симптоматики. С 8-10-х суток (III период) общее состояние и самочувствие испытуемых было близко к нормальному. Следует отметить, что в первые 5-7 суток вращения имели место главным образом симпатико-тоннчеекие реакции сердечно-сосудистой системы, показатели раздражения кроветворной системы, повышение содержания катехоламинов в крови. В первые дни вращения наряду с ухудшением общего состояния и самочувствия отмечались повышение сенсорной чувствительности разных модальностей, а также улучшение качества выполнения относительно простых интеллектуальных тестов и ухудшение показателей выполнения сравнительно более сложных тестов.

Жалобы испытуемых на возникновение забывчивости при кине-тозе в условиях вращения добудило нас исследовать правильность выполнения ими простой, циклически повторяющейся операторский деятельности с хорошо знакомой, заранее заученной нос тедьностыо операций. В экспериментах с трехсуточным вращением проанализирована деятельность восьми человек: четырех при скорости вращения 24 град/сек, других четырех - при 36. До начала вращения ошибки в работе испытуемых отсутствовали. В условиях вращения у всех испытуемых возникали ошибочные действия, как правило, в виде пропускания не более чем одной той или иной операции. Отмечены индивидуальные отличия в общем количестве ошибочных действий, причем у лиц с преобладанием таких с томов кинетоза, как тошнота и т. п., число ошибочных действий не превышало 3% от общего числа операций, а о доминированием головной боли, апатии и т. п.- 5-8%. На 1-2-е сутки после прекращения трехсуточного вращения имело место уменьшение ч ошибок при выполнении указанной деятельности.

В тех же экспериментах ежедпевно исследовалась кратковременная память у двух испытуемых при скорости вращения 24 град/

246

сек я у двух других - при 30. Определялась способность запоминать ряды из 10 существительных с воспроизведением через 5 сек после предъявления и при пятиминутном периоде ретенции: щ itom» и б) с речевой интерферирующей деятельностью. Во

всех перечисленных вариантах ряды слив предъявлялись на слух и зрительно. На протяжении 7 суток обследования (2 суток перед началом вращения, 3 - во время его и 2 - после) ряды слов для каждого обследуемого не повторялись.

При актуализации серий слов как сразу после предъявлении, так и при пятиминутном «пустом» интервале ретенции число воспроизводимых слов не уменьшалось в условиях вращения, несмотря на подчас сильно выраженные, у испытуемых проявлении кине-тоза. Напротив, при ежедневном обследовании на протяжении 7 суток отмечалось постепенное увеличение при этих пробах числа правильно воспроизводимых слов. Уменьшение числа правильных актуализаций обнаруживалось в условиях вращения только ири усложнении мнестической задачи - заполнении периода ретенции гомогенным интерферирующим материалом. При этом в условиях вращения правильно воспроизводилось 3-5 слов, между тем как в стационарных условиях число правильно актуализированных следов составляло 5-8.

Характерной для условий вращения была неуверенность испытуемых при актуализации следов, отчетливо проявлявшаяся при проведении всех описанных выше исследований вербальной памяти. До начала вращения испытуемые уверенно называли запомнившиеся слова, затем часто заявляли: «Все, больше не помню», после чего актуализированный материал, как правило, не дополнялся, несмотря на старания испытуемых. Во время вращения испытуемые, напротив, в большинстве случаев называли запомнившиеся слова не сразу, неуверепио, поправляя и дополняя пазванпые слова, подчас неправильно. Существенно, что при всех видах исследования вербальной памяти существенно увеличивалось количество ошибочных припоминаний (до 5 при актуализации одного ряда слов). 80% ошибочных актуализаций составляли слова, сходные по смыслу («береза» вместо «дерево» и т. п.). Различий памяти при предъявления материала зрительно или на слух не отмечено.

У тех же четырех испытуемых в ходе экспериментов с трехсу точным вращением - до его начала, па 2-е сутки вращения и на *~й день после прекращения вращения - определялась способность воспроизводить отрывок прозаического текста на 25-30 слов, СоДержащий 7 смысловых групп, после 15-20-минутной ретенции, аполпенной гомогенной интерферирующей деятельностью. Если До начала вращения правильно воспроизводились 60-70% слов и практически все смысловые группы, то на 2-е сутки вращения

2<7

правильно актуализировались 10-20% слов, причем двое из числа обследованных, назвав 3-4 отдельных слова, безрезультатно пытались вспомнить смысл текста. Следует отметить, что эти испытуемые спустя 4 часа после предъявлений отрывка текста (во время отдыха в ходе продолжающегося вращения) продемонстрировали значительно более полное припоминание по сравнению с результатами, полученными в ходе пробы.

В ходе экспериментов с 15-суточным вращением двух испытуемых при скорости 24 град/сек и двух других - при 36 град/сек исследовалась способность припомипать ряды на 5 слов (двуханаздш числительных) после 5-минутного интервала ретенции, заполненного гомогенной интерферирующей деятельностью. Отмечено ухудшение показателей выполнения этой пробы в условиях вращения, особенно выраженное в первые 4 суток вращения. Различий показателей мнестичесвой функции в ходе проведенных исследований при скорости вращения 24 и 36 град/сек обнаружить не удалось.

Таким образом, при длительном гравитоинерционном стрессе отмечены затруднения при переключении внимания. Вместе с том забывчивость при монотонной деятельности ухудшалось качество выполнения сложных интеллектуальных и мнестических задач при повышении показателей выполнения относительно простой умственной деятельности. При исследовании памяти было отмечено усиление ретроградного торможения следов под влиянием интерферирующей деятельности. При простых мнестических задачах наряду с увеличением объема памяти (несмотря на ухудшение самочувствия!) увеличивалось число ошибочных актуализаций в виде парафазии и контаминации, т. е. нарушалась избирательность воспроизведения при расторможенпости ассоциаций. По мнению И. М. Файгенберга 1269], в основе такой «рыхлости ассоциаций» лежит парушение функции «аппарата вероятностного прогнозирования». Замедление флюктуации изображения при восприятии «обратимых» и «двойных» фигур, обнаруженное нами при длительном стрессе, может прямо свидетельствовать о снижении в этих условиях активности процессов, обеспечивающих перебор альтернативных решений [123].

Существует ряд обзорных работ и монографий, посвященных проблеме килетоза, с позиций которых возможно различное толкование приведенных выше данных. Нам представляется целесообразным огмегить продуктивность обсуждения изложенных результатов с учетом данных, полученных при комплексном изучении структурно-функциональной организации и нейрофизиологических механизмов психической деятельности человека, проведенном Н. П. Бехтеревой [341 с сотрудниками. В этих исследованиях экспериментально показано наличие жестких и гибких элементов ся-

248

стемм мозга, причем гибкие являются основой различных форм при" сиособлепия организма к изменениям среды. Процесс адаптирования организма в условиях вращения сопровождался весьма бо-чс.чненньш состоянием кииетоза. Можно полагать, это связано с перестройкой ряда «пространственно организованных нейронных ансамблей» [34]. Вместе с тем можно допустить существование различной степени гибкости элементов мозга, а также то, что «ем метшей гибкостью обладает перестраиваемый в ходе адаптирования элемент, тем большей болезненностью сопровождается процесс перестройки.

Настоящее исследование показало, что интенсивность грави-инерционных воздействий в условиях вращения в значительной мере зависела от уровпя двигательной активности испытуемых, который, в свою очередь, определялся уравновешиванием мотивацион-но-волевых побуждений и отрицательных подкреплений за счет негативных ощущений, возникавших у испытуемых при движениях головой. В соответствии с выдвинутым Н. П. Бехтеревой предположением о существовании оптимального для деятельности системы мозга уровня помех можно полагать, что интенсивность самоука-чивания соответствовала субъективно установленному оптимальному уровню гравиинерционных воздействий. При этом более простые и более часто используемые психические механизмы оптимизировались, сложные и редко включаемые, напротив, минимизировались.

Ранее нами описаны две группы людей, отличающиеся при экстремальных воздействиях характером эмоционэльпого, моторного и вегетативного реагирования, а также разной склонностью к сенсорным иллюзиям 1113, 114, 116 и др.]. Подобное разделение проявилось в ходе настоящего исследования в разной выраженности реакций памяти у лиц с «вегетативными» или «нервно-психическими» проявлениями кинетоза. Высказано предположение о том, что Указанные различия связаны с преобладанием функций доминантного или субдоминантного полушария головного мозга в организации указанных форм реагирования [1191. Различная специализация полушарий головпого мозга человека убедительно показана в последние годы рядом работ [57 и др.].

Локальная общность вестибулярного и слухового представи-Врьства в темпоральной коре больших полушарий не обусловливала, как указано выше, преимущественного ухудшения слуховой памяти. Это может косвенно свидетельствовать об отсутствии преобладающего значения вестибулярных стимулов в возникновении юетнческих реакций при болезни движения.

2',!)

4.5

ВЛИЯНИЕ ЭМОЦИОНАЛЬНОГО СТРЕССА

НА ОСОЗНАНИЕ И ЗАПЕЧАТЛЕНИЕ ИНФОРМАЦИИ

И НА ФОРМИРОВАНИЕ ПОВЕДЕНИЯ

Исследование осознания и запоминания информации црИ стрессе. Сообщалось, что при стрессе возникают две основа™ формы изменений поведенческой активности: активизация поведенческого реагирования (АР)и пассивное поведенческое реагирования (IIP) (раздел 2.1) [123-126]. АР возникает, когда стрессогепная ситуация субъективно возможна, т. е. имеет в фил о- или онтогенейЙ ческом опыте субъекта количество прецедентов, аналогичных ей, достаточное для сформирования программы активного запу адаптационного реагирования (поведения, действия). IIP возникает, когда стрессогепная ситуация субъективно невозможна, т. е. беспрецедентна для субъекта. Были описаны две основные фазы микроструктуры АР. Начало действия стрессора «включает» первую фазу - «программного реагировапия», т. е. актуализацию одной из имеющихся как бы всегда наготове программ защитного действия (поведения), эмоционально активированного за счет чувств испуга, гнева, решимости и т. п. После завершения первой актуализируется вторая фаза АР - фаза «ситуационного реагирования». Во время нее поведение в той или иной степени обусловлено ситуационными обстоятельствами, при этом активизация поведения связана с экстатическими эмоциональными переживаниями, как бы раскрепощающими в какой-то степени субъекта от нормативных правил поведения [112, 119, 122 и др.).

Осознавания и запечатления текущей ситуации были исследованы при действии на испытуемых гравитоинерционного стресса режимов кратковременной невесомости у 28 человек, из них 10 отличались в невесомости АР - первая группа, 12 - ПР - вторая группа, у шести поведение и эмоциональные проявления практически не отличались от имевшихся при наличии действия силы тяжести - третья группа. В первой серии экспериментов испытуемым предлагалось произвольно наблюдать за всем происходящим перед ними (парение в воздухе людей, животных, проведение различных экспериментов и т. д.). Во второй серии им предъявлялись тестовые события с заданием запомнить их содержание и последовательность. Одновременно велась киносъемка всего того, что мог видеть испытуемый. После серии экспериментов испытуемые сообщали обо всем, увиденном ими (при наличии и при отсутствии СвЩ тяжестп). Затем им показывали кинофильм, запечатлевший те же

250

события, и предлагали сопоставить то, что они рассказали «по памяти», с тем, что запечатлела киносъемка.

В ходе данного исследования было обнаружено, что в первой <6азе АР в той или иной мере «блокируется» осознание внешней визуальной информации, «сужается» ее восприятие, можно пола->т избирательного обслуживания программы адаптивного поведения (действия). Для второй фазы АР было характерно снижение контроля сознания за правильностью и ценностью поступающих к испытуемому сигналов, формирование у пего той или иной концептуальной модели ситуации, облегчение занечатления в памяти (и воспроизведения в последующем) информации, подкреп-ляющейэту концептуальную модель. В результате воспринятый информационный концепт становился как бы составляющим соб-юе мнение субъекта.

Для ПР при указанном стрессоре были характерны: снижение контроля за избирательностью мнестических ассоциаций, снижение значимости для испытуемого данных ему инструкций, снижение успешности наблюдения за монотонно текущими событиями, склонность к отвергайте заданий, побуждающих выполнять монотонные действия, тенденция к их «замещению» нетривиальными действиями. При наличии наряду с ПР симптомов кинетоза у ряда лиц отмечена склонность к избеганию действий, требующих значительного волевого напряжения.

Использование микроструктуры эмоционального стресса для регулирования усвоения информации. Целью данного исследования, выполненного совместно с Л. II. Хромовым [1361, была экспериментальная проверка возможности формирования и «закрепления» в созпании информационного концепта путем создания стрес-согенпой посылки во время восприятия испытуемыми вербальной информации. Испытуемые (15 человек) были разделены на две группы. Одной группе предъявлялся «на слух» текст, содержащий стрессогенные посылки в виде эмоционально значимых слов и выражении разного типа (профессионально-значимого, детективно-авантюрного, сексуально-значимого). Другой группе предъявлялся текст, в структуре которого не было специальной эмоциональной нагрузки. При первом прочтении его диктор имитировал «досадную» ошибку, «неуместную» оговорку, за что на глазах группы испытуемых получал выговор от руководителя экспериментом, имитировавшего гнев и требовавшего повторного прочтения текста. 1ри повторном прочтении другого текста диктор вновь имитировал яалогпчные «ошибки», при этом отсутствовала эмоциональная реакция со стороны руководителя экспериментом. Таким образом, Р< ссогенной посылкой являлось место в тексте, содержащее ошибочно произнесенное слово.

В обеих сериях экспериментов определялись показатели кратковременной памяти (через 1-10 минут после прочтения) п длительной памяти (через сутки после прочтения).

Результаты исследования с первой группой испытуемых показали, что у них имело место улучшение запоминания вербальной информации, предъявляемой входе прочтения текста на протяжении первых 1-4 секунд после стрессогенной посылки, но только у лиц, которым был свойствен интерес к тину эмоциогенного содержания стрессогенной посылки.

В эксперименте со второй группой улучшение запомнатщ после стрессогенной посылки отмечено у четырех человек. Результаты их опроса показали, что их отличало «сопереживание» с диктором, допускавшим «ошибки» при прочтении текста.

Эмоциогенная информация и вербальные реакции. Хороню известно, что эмоциональные переживания могут изменять поведение человека, его речь и направленность мышления. Ниже изложены результаты наблюдений за вербальными реакциями людей, когда им в натурных условиях предъявлялась эмоциогенная информация. Наблюдения проводились в ходе восьми семинарских заседаний (один раз в месяц) группы лиц с непостоянным составом (от 25 до 75 человек). В ходе заседаний одним из присутствовавших создавались ситуации, несколько эпатирующие собравшихся людей за счет эмоциогенных высказываний, осуществлявшихся по заранее подготовленному «сценарию». Создавалось краткое эмоциональное напряжение слушателей с последующей эмоциональной разрядкой. В структуре эмоциогенного высказывания имелось «ключевое» слово (словосочетание), на котором заострялось внимание аудитории. Намеренность таких эмоциогенных воздействий и их «сценарий» были известны только 2-3 лицам из числа присутствовавших. Эти лица осуществляли роль экспертов-наблюдателей за соответствием эмоциогенных воздействий «сценарию» и за реакциями других людей на эти воздействия.

По единодушному мнению «наблюдателей» в ходе шести заседаний (из восьми) имело место отчетливо выраженное влияние высказываний одного из выступавших, содержащих эмоциогенную информацию, на характер последующих выступлений участников семинара. Оно проявлялось, в частности, в том, что эмоциогепное «ключевое» словосочетание, содержавшееся в одном из выступлений, «навязчиво» использовалось в тех или ипых вариантах в последующих выступлениях других участников семинара. Его произносили как бы невольно люди, для лексикона которых оно был» чуждым. В ряде случаев «ключевое» словосочетание оказывалось неуместно включенным в контекст выступления, что вызывало смущение самого выступавшего и его слушателей.

26?

Для примера опишем один из таких случаев. На очередном семинарском заседании обсуждались художественные произведения человека, являющегося новатором в своем жанре искусства,, недавно представившего свои работы на суд общественности. Тестовая эмоциогенная ситуация была создана одним из выступавших, сказавшим следующее: «Мы присутствуем при рождении нового художественного направления, а я как врач, принимавший вот этими руками на свел- новорожденных (при атом он поднял вверх руки), знаю, что роды - это и боль, и кровь, и крики роженицы, а не только радость рождения нового» и т. п. В данпом случае «ключевым» словом было слово «рождение» (роды, роженица), эмоциогпп-ность создавалась за счет слов: «боль», «кровь», «крики».

Четверо из шести выступавших вслед за этим выступлением употребили слова «роды», «родовспоможение», «роженица», «родить». В одном случае такое слово было произнесено ошибочно и оговорившийся человек смутился. Эти четверо выступавших были опрошены после заседания и сообщили, что слова «роды» и т. п. нет в их повседневном и в их профессиональном лексиконах, один из них сказал, что это слово он произносил как бы невольпо. Данное и другие подобные «прививки» слов и словосочетаний, предъявлявшихся в эмоционально стрессовой ситуации, свидетельствуют о том, что стрессогенная вербальная «посылка» может как бы усваиваться некоторыми людьми и на время становится либо «равноправным», либо «навязчивым» элементом их лексикона.

Приведенные выше экспериментальные данные и результаты наблюдений указывают на то, что и\>я кратковременном стрессе изменяется «доступность» сознания для поступающей информации. Свойственная субъекту либо «созданная» стрессором психологическая установка облегчает усвоение информации, подкрепляющей эту установку, и, напротив, препятствует усвоению информации, если последняя противоречит этой установке.

Информационные микрострессоры, подобные описанным выше, к повседневной действительности являются одними из побудителей психической активности людей.

4.6

ОТРАЖЕНИЕ

В СОЗНАНИИ ЭМОЦИОНАЛЬНЫХ ФАКТОРОВ

Критика концепции «ужаса смерти»

Важным компонентом мыслительной активности при стрессе вляется ее чувственная сторона, чувственная окрашенность. Эта Ктивность далеко не всегда просто поток мыслей, обдумывание.

253

Она также связана, во-первых, со стрессором, во-вторых, с проявлениями стресса, тем более если они неприятны, дискомфортны. Мышление активизируется, в частности, в поисках пути овладевая стрессом, в поясках выхода из экстремальной ситуации. Возможны разные подходы к «шкалированию» чувственной окрашенности мышления. В частности, можно видеть два альтернативных полюса на шкале чувственной окраски мыслей при стрессе. С одной стороны этой шкалы - беспокойство, тревожпость, страх, ysciffi (панический ужас); с другой стороны - бесстрашие, смелость, отвага, безудержно смелое поведение. Уместен вопрос о том, являются ли эти два континуума полярпыми частями единой непрорывной шкалы, соединенными через точку чувственного равновесия между такими противоположностями, как тревожность и бесстрашие. Или, напротив, эти два континуума следует рассматривать, к чему склонны многие авторы, как инвертированные проявления {«перевертыши») одного и того же феномена. При этом, как ни странпо, непримиримо дискутируя по проблемам, касающимся этого феномена, почти все западные исследователи сходятся на том, что основной, базисной является шкала страха, ужаса, а континуум, противоположный ой,- это лишь «маска» содержания первой шкалы. Будто бы решимость, смелость - это результат сокрытия, подавления некоего первородного ужаса, ужаса смерти. «Первое, что нам нужно сделать с героизмом,- это обнажить его внутреннюю сторону, показав, что же дает человеческой героике ее специфический характер и толчок. Здесь мы прямо указываем на одно яз крупнейших «виовьоткрытий» современной мысли, которое заключается в том, что из всего, что движет человеком, главным является ужас смерти» [308, с. 310]. Героизм - это прежде всего рефлекс ужаса смерти, пишет другой автор [524].

Отбрасывая не только идею о примате чувства смелости и как о результате ее исчерпания - о чувстве страха, по и попытки анализа равноправности этих во многом противоположных чувств, западные ученью обращают свое внимание па обсуждение того, врожденным пли приобретенным является чувство ужаса, признавая его за базисное и в том и в другом случае. При этом оба «враждУЭЩ щих» направления предполагают источником всех разновидносш| чувства страха страх смерти. Имея такое общее основание, участники дискуссий, устремив свое внимание на частпые противоречия, оставили почти без обсуждения фепомен, положенный ими в это основание, а именно: что же такое «страх смерти» («страх перед смертью»), из-за чего и для чего он существует, какова его структура. Все это критически не рассмотрено за период почти столетнего изучения указанной проблемы, если но считать блестящие литературные размышления Фрейда пад проблемой кончяВН

254

Жизни. Отбросив как непригодный для себя «культ звериной храбрости», приписываемый нашим древним предкам, современная западная философия создала своего рода «культ интеллигептдого" деаса».

«Смерть стала настоящей «музой философии», начиная с Греции в кончая Хайдегером и современным экзистенциализмом» |308, с 311].

Рассмотрим, как строится дискуссия о генезисе страха смерти. Когорта «здравомыслящих» ученых утверждает, что страх смерти неестествен для человека, что мы не рождены с ним (475, 507J. Ребенок, полагают они, как правило, не знает о смерти до 3-5 лет, она отделена от его опыта, если он живет в мире живых, действующих объектов его наблюдений. Постепенное осознанно неизбежности смерти в благополучных семьях может продолжаться до 9-10 дет. «Здравомыслящие» расценивают тревожность, страхи в младенческом возрасте в связи со временным уходом матери, с ее неодобрением, с голодом и т. п., а не с врожденным страхом уничтожения индивида. Более того, они полагают, что материнская теплота чувств, ее разумный уход за ребенком способствуют тому, что возможные чувства тревожности и виновности у ребенка будут развиваться умеренным образом [322, с. 11]. Ребенок, который имеет хороший материнский уход, разовьет в себе чувство общей безопасности и не будет подвержен болезненным страхам потери поддержки и уничтожения [5521. Психиатр Рейнгольд [505] категорически заявляет, что тревожность уничтожения не является частью естественного опыта ребенка, но порождается и нем плохим уходом при лишении матери. Страх смерти, по ого мнению,' может быть более выраженным у человека, столкнувшегося, будучи ребенком, с враждебным отрицанием со стороны родителей его жизненных импульсов или, если рассматривать более широко, с противодействием капиталистического общества свободе.человеческих самопроявлений. Популярность подобных взглядов способствовала тому, что указанные концепции распространялись далеко за пределы научных аудиторий, будучи подхваченными в западных странах движением за «пеподавляемое существование», за свободу естественных проявлений биологических потребностей, за «новую гордость и радость за свое тело», за отбрасывание чувства стыда, зины и неприязни к себе [308, с. 312].

Излишне говорить, что такие тенденции в условиях капиталистической действительности привели к движению линии, так называемому сексбуму, к резкому росту наркомании и преступности, т- е. логическому извращению первоначальных принципов утоли-°ской «свободы тела и духа». Увы, идеологи этих «принципов» аркузе [468], Норман, О. Браун, автор нашумевшей книги

255

«Жизнь против смерти», потерпели провал в своих утверждениях якобы возможности в капиталистическом обществе «невинной, безвредной и простой» жизни, лишающей человека страха смерти [3301.

Противники изложенной выше концепции «здравомыслящих» соглашаются с их утверждением того, что столкновение в раннем детстве с указанными выше неблагоприятными факторами способствует формированию тревожной личности. Вместе с том эти ученые полагают, что в данном случае имеет место не формирование тревожности, в основе которой лежит страх перед уничтожением собственного существа. По их мнению, при неблагоприятном детстве возрастают тенденции к проявлению врожденного страха такого уничтожения во всем диапазоне субъективно неприятных чувств: от тревожности до непосредственного страха перед возможностью личной смерти. По мнению ученых, принадлежащих к этому второму направлению, страх перед смертью естествен и присутствует в каждом человеке. Это «основной» страх, который влияет на все проявления этого чувства, страх, от которого никто не огражден, независимо от того, как бы ни был этот страх замаскирован [308, с. 313]. В. Деймз [428], также придерживавшийся данной точки зрения, называл смерть «червем в сердцевине» всех человеческих претензий на счастье. Макс Шелер полагал, что все люди должны иметь определенную интуицию относительно этого «червя в сердцевине» независимо от того, признают они это или нет [337, с. 17]. Этой же точки зрения придерживались и придерживаются многочисленные последователи 3. Фрейда, как психоаналитики, так и не принадлежащие к школе психоанализа. Известный психоаналитик Г. Зильбург говорит, что большинство людей полагают, что страх перед смертью отсутствует потому, что он редко показывает свое истинное лицо. Вместе с тем «никто не свободен от страха смерти. Неврозы тревожности, разные фобические состояния, даже значительное число депрессивных состояний, самоубийств и многочисленные формы шизофрении убедительно демонстрируют вечно присутствующий страх смерти, который вплетается в главные конфликты указанных психопатологических состояний. Можно ручаться за то, что страх смерти всегда присутствует е нашем умственном функционировании» 1576, с. 465-467]. По мне пию цитируемого автора, «постоянная трата психологической знс гии надело сохранения жизни была бы невозможной, если бы стол же постоянно не присутствовал страх смерти. Сам термин «самосо ранение» предполагает усилие против какой-то силы дезпнп грации: эмоциональный аспект этого усилия - страх, страх смерив (Там же). Пытаясь примирить это предположение с рсалыюн действительностью отсутствия в нашем сознании, как правило,

256

не только страха смерти, но и вообще какого-либо страха и даже тревожности, Г. Зильбург надстраивает еще одно предположение: «Если бы этот страх смерти постоянно осознавался, мы не смогли бы функционировать нормально. Он должен постоянно подавляться чтобы поддерживалось существование с какой-то степенью комфорта» (Там же).

Однако почему не представить, что когда страх перед чем-либо есть, то он действительно есть, когда же пет осозиавания этого чувства, то страха просто нет. Разве не экономнее (а закон экономии - один из основных законов существования биологической жизни) «включать» переживания страха, причем дифференцированно по виду (об этом подробнее ниже), тогда, когда ситуация указывает на необходимость этого, и «выключать» его, экономя биологическую энергию, препятствуя ее «скрытой утечке» по якобы постоянно замкнутой «цепи» страха в неосознаваемой сфере мышления (в бессознательном).

Пытаясь ответить на этот вопрос, психоаналитики говорят про эволюцию человека, «что ему тем больше был присущ страх, чем больше он отличался от других животных. Мы могли бы сказать, что страх запрограммирован в низших животных готовыми инстинктами. Но животное, которое не имеет инстинктов, не имеет также запрограммированных страхов. Страхи человека вырабатываются из тех способов, которыми он воспринимает мир» [308, с. 316]. Изящное рассуждение, но бездоказательное. Можно посмотреть на это по-другому. Исходя из гипотезы существования систем положительной и отрицательной мотивации, В. А. Файвишевский высказывает следующее: «Потребность в биологически и психологически отрицательных ситуациях проявляется столь широко, что эта тенденция, будучи абсолютизированной без учета ее подчиненной роли по отношению к потребности в положительной мотивации, может вызвать иллюзию существования у живого существа стремления к опасности как к самоцели. Видимо, такой иллюзией и было обусловлено создание 3. Фрейдом его концепции о существовании так называемого «инстинкта смерти»». И далее: «...если сенсорное голодание системы положительной мотивации создает вечную неутолимую неудовлетворенность человека достигнутым, то сенсорное голодание системы отрицательной мотивации обеспечивает эту неудовлетворенность мужеством, способностью к дерзанию и риску» 1266, с. 443].

Несомненно, положительна устремленность психоаналитических концепций на понимание, па анализ величайшей загадки в Человеке - загадки неосознаваемых процессов мышления - «подсознания». Необходимы попытки заполнить пустоту наших знаний о подсознании размышлениями, которые, имея в виду свое

А, Катаев-Смык

257

психоаналитическое учение, Фрейд смело называл «спекуляциями», необходимыми там, где есть проблема, но нет основании для теорий и гипотез. Но нельзя такие спекулятивные размышления превращать в фетиш, в якобы единственно возможный способ обсуждения и решения всех проблем. Концепция о страхе смерти, извлеченная из психоанализа, превратилась для многих научных школ на Западе в своего рода доминанту, для которой все новые (и старые) экспериментальные и теоретические данные оказываются питательной средой. Эти научные школы готовы рассматривать все «за» и «против», но только танцуя от печки примята концепции страха смерти. Но почему, спрашивает известный психолог Гарднер Мерфи [488, с. 320], проживание жизни в любви и радос; может также рассматриваться как реальное я основное наряду с проявлениями страха смерти, действительно являющейся своего рода центром чувства тревожности? Наряду с предположением примата страха смерти в чувственном мнре человека можно столь же обоснованно допустить, что переживания страха и смелости равноценны и равноправны и актуализируются в сознании в зависимости от преобладания порождающих их внешних и внутренних факторов. Нет достаточных экспериментальных, оснований для рассуждений о том, сменяются чувства страха и смелости, взаимно выключая друг друга, или любое из них, подавляя противоположное чувство, маскирует, скрывает его тлеющий огонек. Как бы то ни было, но страхи естественно поглощаются экстенсивными стремлениями организма. Это выражается в самовосхищении, в удовлетворении ири раскрытии своих, способностей на фоне окружения [308]. Один из способов самовыражения - активное внедрение в жизнь, навстречу опасности и благополучию. Может ли кто-либо с полной уверенностью сказать, что подавляется: смелость в случае преобладания страха, или, напротив, страх во время смелых поступков, или это два взаимоисключающих (взаимовыключаю-щих) чувства, или же, наконец, это две формы осознания одного и того же механизма, активизирующего защитную (адаптивную) активность организма.

Опыт жизни учит человека управлению чувствами, в частности чувством страха. Уроки этого опыта могут действовать, минуя их осознавапие, обдумывание. Опыты жизни могут оставлять «болячки» на наших чувствах по принципу. «Пуганая ворона куста боится». Индивидуально различную значимость перед лицом опасности имеют «опора» на себя (у интервалов) и «опора» па внешние обстоятельства или на других людей (у экстернаяов) [51Ц. Нельзя отрицать значение наследуемых предрасположений к фобиям, а такж-е приобретение или утрату такой предрасположенноепг по мере накопления жизненного опыта.

258

Итак, цитированные выше исследователи не идут дальше анализа так называемого страха смерти, при этом в основном но покидая в сваях рассуждениях психоаналитической платформы. Эта платформа ограничивает проникновение в сущность анализируемого предмета даже при попытках отказаться от ортодоксального психоанализа. Теряется возможность анализа эмоционального континуума с полюсами «страх - смелость». Не анализируется такое влияние, как «смелость гнева», которое даже при большой натяжке трудно рассматривать как инвертированный страх. Тем более выпадают из внимания указанных авторов феномены: «смелость - радость», «смелость - потеха» и т. п., которые не свидетельствуют о равноценности феноменов смелости и страха и не подтверждают мнения о приоритете второго из них. А почему, если следовать логике психоанализа, не предположить обратное тому, что он постулирует: страх - это результат маскировки, подавления (репрессии, супрессии - в терминах психоанализа) смелости как базового чувства, каким оно может или должно являться, исходя из понимания развития жизни (в том числе, жизни и человечества, и человека) как активного овладения природной средой, овладения опытом активной жизни, а не жизни как пассивной защиты перед якобы только разрушительным наступлением окружающего (объективного или субъективного) на человека. Надо полагать, поколения адептов психоанализа, рекрутируемых, если они занимаются психоанализом профессионально, из клиницистов (врачей или клинических психологов), сталкиваются на протяжении каждого рабочего дня, т. е. на протяжении значительной части своей сознательной жизни, исключительно с людьми, нуждающимися в их помощи. Мир психоаналитика становится заполненным людьми тревожными, наделенными разными фобиями и т. п. Кто .может устоять перед ежедневно навязываемым представлением о якобы тревожности всего мира? Тем более что научной базой (аксиоматической догмой) является узловое звено психоаналитического концепта о примате ужаса смерти в эмоциях людей. Нельзя не учитывать еще и такие факторы, как профессиональная ориентированность на занятия психоанализом индивидов, потенциально нуждающихся в психологической поддержке. А если учесть фактор нарастающего «постарения» населения ряда стран мира, то примат феномена страха смерти становится желанным предметом обсуждения и «научного» мифотворчества. При этом становятся «неинтересными», «ненужными», «ненаучными» концепты, предполагающие те или иные варианты равновесия феноменов страх - сэде-

"Ризнавая значение социальных факторов в формировании страха смерти, указывая на сложность социальных влияний, ано-

9»

259

логеты психоанализа не могут рассеять туман догматического подхода, сквозь который они пытаются рассмотреть эту сложность. Указывая на важную роль многих частных факторов социального окружения в формировании личности, таких, как значение опоры личности на внешнюю, в том числе и на социальную, среду, значение темперамента, характера, стресс-устойчивости индивида и окружающих его людей; признавая значение межличностных процессов в социализации личности, буржуазные ученые упускают значение классовых основ формирования и личности, и межличностных отношений.

О некоторых стрессовых эмоциональных состояниях

Ниже мы изложим схематизированное представление о некоторых видах стрессовых эмоциональных состояний, имея в виду, что реальные проявлепия эмоций много сложнее предлагаемой схемы, что делает возможными и другие способы схематизации и классификации эмоциональных состояний, в частности при стрессе.

Результаты наших исследований эмоциональных переживаний в экстремальных условиях позволяют предположить, что существует по мепыпей мере четыре вида эмоциональных состояний при стрессе, которые можно рассматривать как характеризующиеся так называемым страхом смерти, и значительно больше состояний, отличающихся проявлениями смелости.

Первая разновидность страха - страх перед «просто смертью», перед исчезновением своей индивидуальности, перед разрушением своей телесности, перед болью как провозвестницей нарушения своей физической целостности, угрожающей в конечном итоге индивиду смертью и т. д.

Такое чувство страха может сочетаться с мыслями, направленными на поиск пути к спасению от опасности, порождающей страх. Известно, что «принятие решения» в этом случае может быть мгновенным инеантным (правильным или ошибочным) и может затягиваться. Такое «решение» может реалжзовываться как активное, либо пассивное поведение, либо может ие повлиять на внешние признаки поведения.

Среди людей, по роду своей профессии часто оказывающихся в опасных ситуациях, было немало таких, кто сообщал нам о том, что «чувство страха в критических условиях неистребимо, его надо обуздать и превратить в чувство разумной осторожносгп» (из рассказа летчика-испытателя Б.) «Обузданное» чувство страха за счет эмоционального «накала» может активировать мышление и поведение. Человек, испытывающий страх, но контролирующий и направляющий свои действия по пути удаления опасности, может

200

казаться спокойным и совершать смелые действия. В данном случае эмоция реализуется, в частности, как информация к сознанию субъекта, «к себе» в виде переживания страха, к функциональным (физиологическим) системам организма субъекта, за счет которых актуализируются его смелые поступки. Информация «к другим людям» о переживании субъектом страха «блокируется» благодаря его самообладанию. Немало людей, опираясь на личный опыт, полагают, что это единственный вид смелости. Смелость ли это? Это - смелое поведение.

Многие другие люди, ощущая страх, тревожность перед предстоящей опасностью, перестают ощущать эти чувства, когда опасный фактор начал действовать. При этом подобные чувства тем меньше актуализируются (субъективизируются), чем выше субъективная определенность программы защитной активности субъекта и чем выше субъективная вероятность удаления (преодоления) фактора опасности. Такое «нигилирование» чувства страха более вероятно, когда человек активно противоборствует носителю опасности; чувство страха может исчезнуть и при пассивном, но с заинтересованностью наблюдением за развитием опасной ситуации. В этих случаях ее эмоциогенность может активизировать внимание, мышление, деятельность, но без субъективпзации переживаний страха [127].

После начала действия опасного фактора, когда он стал «ясен», «понятен» субъекту (когда субъективная определенность этого фактора достигла уровня, «включающего» активное реагирование на него со стороны субъекта), чувство страха, имевшее место в ожидании опасности, может «трансформироваться» в другие эмоциональные переживания: а) в радость противоборства с посителем опасности. Это своего рода «торжество предстоящей победы» над ним; б) в переживании веселья, лихости. На основании большого числа опросов людей и наблюдений за их поведением в критических ситуациях мы беремся утверждать, что за этим переживанием может не быть скрытого чувства страха, тревожности; в) мы наблюдали случаи, когда сильное чувство страха, испуга мгновенно трансформировалось в чувство гнева с проявлениями ярости» когда на фоне переживания страха у субъекта актуализировалось представление об испугавшем факторе как об объекте, который необходимо уничтожить, наказать; г) возможны варианты *Дублпкации» эмоций, если одновременно имелись предпосылки Для возникновения у субъекта и испуга, и смеха. Например, когда человек понимал, что ситуация его столкновения с фактором Пугающим, но мнпмо опасным выглядит смешной со стороны; %) в редких случаях мы имели возможность наблюдать стрессо-Ь1е эмоциональные состояния, отличавшиеся, условно говоря,

261

«расщеплением» эмоциональных проявлений. При этом человек непроизвольно совершал защитные движения, как при испуге, в то же время такой человек переживал чувство веселья, улыбался. Можно предположить, что в таком случае эмоция актуализировалась как «информация к себе» (осознаваемая) и «к другим людям» (опосредованная мимикой) о «торжестве победы» над якобы преодоленной опасностью, т. е. об игровой, развлекательной сущности текущей ситуации. В то же время к соматической двигательной системе этого человека поступала «информация» о наличии опасности, требующей защитных действий [126, 127).

Указанные «трансформации» чувства страха в другие эмоциональные переживания можно рассматривать как проявление фаз-ности в развитии эмоционально-поведенческого субсиндрома при остром стрессе. Его первая фаза - «программное реагирование», вторая - «ситуационное реагирование».

Известны лица, которым, по их словам, вообще не свойственно чувство страха в ситуациях, связаппых с профессиональной деятельностью в опасных условиях. Результаты наших наблюдений за такими людьми во время их профессиональной деятельности подтверждают достоверность их самооценки. В ходе приобретения профессионального мастерства практически все такие люди испытывали чувство страха, тревожности при первых столкновениях с опаспостью, которое постепенно (или сразу) редуцировалось. Надо сказать, что подобного типа людям не чужды ощущения тревожности, опасения, боязни, которые у них возникают при тех или иных опасностях в ситуациях, не связанных с профессиональным риском. Их бесстрашие в таких ситуациях, видимо, обусловлено многими прецедентами «овладения» своими эмоциональными реакциями; оно базируется на мотявацлопно-волевых чертах личности.

Известны разные пути к такому профессиональному бесстрашию, к такому, казалось бы, непроизвольному самообладанию: через становление и укрепление убежденности в безошибочности собственных действий в критической обстановке; через веру в собственную неуязвимость; через постепенное (за первые 2-3 года работы) замещение состояния тревожности состоянием напряженности внимания; через «культивирование» приятных пережп-ваний риска, постепенно вытесняющих чувство тревожности (при склонности к таким переживаниям); через переживание сильного страха. Приведем пример последнего вида формирования бесстрашия. Бывший воепный разведчик А., отличавшийся, по мнению его коллег, «абсолютным бесстрашием», рассказал нам, что после первых пребываний среди врагов (в роли одного из них) о» стал бояться, что когда-нибудь может быть разоблачен. «Однажды.

202

когда я готовился к очередной заброске ыа вражескую территорию, чувство тревожности было особенно сильным. Тогда я нарочно стал усиливать его, уверяя себя, что я когда-нибудь обязательно буду разоблачен и погибну. Напало чувство страха, оно было таким сильным, что я как бы пережил в мыслях и чувствах собственную смерть. После этого я уже не испытывал страха. Дважды, когда я бывал на грани провала, моя невозмутимость смущала моих противников и дала мне время уйти от опасности» (из рассказа А.). Известны способы дзенского (чаньского) тренинга, ведущие, в частности, к ликвидации тревожности и к самообладанию через переживание в мыслях и чувствах собственной смерти.

Полагаем, что о состоянии, сходном с описанными выше состояниями «профессионального бесстрашия», пишет М. Н. Русакова, обобщая обширные экспериментальные данные, полученные при психофизиологическом исследовании эмоций: «У человека, по-видимому, наиболее высоким поведенческим уровнем бодрствования следует принимать такое функциональное состояние, которое сопровождается деятельностью в экстремальных условиях, требующей высокого уровня внимания и сопровождающейся эмоциональным напряжением. В этом случае можно получить мобилизацию трех систем: моторной, эмоциопально-мотива-ционной и системы, обеспечивающей устойчивое внимание» 1238, с. 23].

В основе второго вида «страха смерти», надо полагать, лежит сформированный в ходе биологической эволюции феномен «страха смерти», которая может быть результатом исключения особи из стада, из стаи. Известно, что у многих видов животных особь, оказавшаяся впо стаи, нежизнеспособна перед лицом требований среды. Успешно противостоять им может только достаточная по численности и по разнообразию индивидуальных особенностей совокупность особей. Этот (второй) социально обусловленный вид «страха смерти» опосредуется (отражается) в человеческом сознании часто очень неприятным представлением о нарушении (потере) своего социальпого статуса. Таким образом, второй вид *страха смерти», как правило, проявляется в редуцированной форме, т. е. без какого-либо осознания угрозы смерти как таковой, а лишь в форме дискомфортных переживаний угрожающейили случившейся десоциализапии (чувство позора, ощущение собственной неуспешпости, неполноценности, ненужности другим людям п т. п.). Все такого рода ощущепия и переживания, по на-ему мнению, составляют разные проявления второго вида «стра-я смерти». Следует отметить, что существует .множество примеров того, что дискомфорт таких переживаний оказывался столь сильным, что побуждал человека к самоубийству, т. е. был силь-

263

нее «стремления к жизни». Можно ли с уверенностью сказать, что чувство позора - это особым образом трансформированное чувство страха смерти особи, изгнанной из сообщества и тем обреченной на гибель в непосильной борьбе в одиночку за собственное существование? С уверенностью сказать, что это так и есть, нельзя. Можно полагать, что отмеченный выше страх «просто смерти» (первого вида), ужас перед угрозой собственного исчезновения может находиться в отношениях как антагонизма, так и синергизма с проявлениями «страха смерти» второго вида. Приведем примеры, иллюстрирующие такое взаимоотношение этих чувств. Во время парашютного прыжка парашютист К. оказался после раскрытия купола парашюта висящим вниз головой из-за того, что одна его нога запуталась в стропах. Приземление в таком положении, как правило, заканчивается смертью парашютиста. К., естественно, знал об этом и сразу оценил такую угрозу. Но это не только не вызвало у него явпого испуга, но, по его словам, он даже не стал думать об этом. И вот почему. Первым делом он, повернувшись в крайне неудобном положении, посмотрел вниз на то место на землю, где находились его товарищи, которые следили за прыжками. Сделал К. это для того, по его словам, чтобы убедиться в том, что из-за большого расстояния с земли нельзя различить, в каком положении он находится. Далее К. удостоверился, что ов не виден прыгавшему вслед за ним руководителю прыжками. Последний был закрыт куполом парашюта К., поэтому они друг друга не видели. Удостоверившись, что нет свидетелей его «плачевно-позорного» положения, К. не только успокоился, но испытал даже радостный эмоциональный подъем. После этого он, по его словам, стал относительно спокойно развязывать узел из строп парашюта, завязавшийся на его ноге. Будучи аналогичным образом подвешенным впоследствии в наземных условиях, К. только за счет огромных усилий освободился от узла на ноге-Во время же прыжка он якобы не ощутил таких усилии при освобождении ноги из строп. Его беспокоило только, чтобы никто не заметил его «позорного вида». Другой аналогичный случай. Парашютист С. прыгал с самолета, не одев на голову кожаный шлем-Во время раскрытия купола парашюта ударом полукольца нод-1 весной системы у С. рассекло кожу головы. Первая мысль С. бх.тла о том, чтобы поймать летящий рядом с ним чехол от парашюта. О. решил, что этим чехлом - оранжевого цвета - можно, не оставив следов, вытереть кровь и, таким образом, скрыть фак*1 своего раяеппя. Ого было необходимо, по мнению С, чтобы скрыть его оплошность: прыжок без шлема запрещался правилами техники безопасности... Все эти рассуждения, как рассказал впоследствии С, промелькнули в его сознании мгновенно. Не сумев

265

поймать в полете парашютный чехол, С. предпринял рискованный во время спуска па парашюте шаг. Частично расстегнув крепление подвесной системы парашюта, С. вытащил из-под верхней одежды подол нижней рубахи и им тщательно вытер кровь на шее и на голове.

Так же как и К., С. испугался опасности опозориться в глазах руководителя прыжков и товарищей. При этом и К., и С. не ощущали страха перед опасностью спуска на парашюте, естественного при парашютных прыжках; второй из них - парашютист С - не придавал значения опаспости его недопустимых во время спуска на парашюте действий по сокрытию своей ошибки.

К третьему типу анализируемого феномена можно отнести явления, которые еще более условно можно рассматривать как «страх смерти», скорее это косвенное его отражение в сознании человека, не осознаваемое им ни как страх, ни как тревожность и ве ассоциируемое с понятием «смерть». Многолетние исследования стресса с использованием различных, часто предельно переносимых людьми стрессоров привели нас к выводу о правомерности выделения континуума эмоциональных проявлений стрессового дискомфорта, который возможпо расположить на некоей общей шкале. На одном ее участке окажется ощущение легкого неопределенного дискомфорта. Далее на такой шкале окажутся все возрастающие виды дискомфортных ощущений внлоть до чувства тоски, наконец, как говорят, «смертельной» тоски, которая «хуже смерти», т. е. одного из предвестников суицида.

Мы неоднократно сталкивались с «малыми» проявлениями этого феномена и при остром, и при хроническом дистрессе. Использование нами в качестве стрессоров гравитоинерционных факторов (невесомость, перегрузка, многократное, па протяжении многих суток, недель воздействие ускорения Кориолиса, длительное плавание в штормовых условиях и т. п.) вызвало у некоторых испытуемых гамму чувственных переживаний - от легкого ощущения дискомфорта до чувства острой тоски. Они не были связаны с какими-либо осознаваемыми прямыми или косвенными явлениями, ситуациями, причинами. Такие чувства оказывались трудно вербализуемыми. Подобные чувства, будучи в обыденной жизни обусловлены теми или иными ситуационными, предметными факторами, т. е. будучи наделены осмысленным содержанием, обычно описываются переживающими их субъектами словами, смысл которых ясен, но дефиниция труднораскрываема: «тошно», «муторно», «противпо» и т. п. Люди, испытавшие такого рода дискомфорт при кратковременной невесомости, сталкивались с необъяснимым затруднением при описании его: «Как-то неприятно» (испытуемый С), «Нп с чем не сравнимое очень неприятное ощу-

205

щенио» (испытуемый И.), «Какое-то темное, неприятное чувство не могу ни с чем сравнять его» (испытуемый Ф.). Только одац из 280 испытавших подобное ощущение в полетах при невесомости сделал попытку дать развернутое описание возникшего у него в невесомости чувства: «Весь период невесомости испытывал неприятное, трудно характеризуемое ощущение неестественности беспомощности. Мне казалось, что изменилась не только обстановка в самолете, но и что-то во мне самом. Чтобы избавиться от этого неприятного ощущения, пробовал писать, дотягиваться руками до различных предметов. Все это выполнял без особых затруднений. Тем не менее чувство раздражающей беспомощности не проходило». Обращает внимание, что этот испытуемый (кстати сказать, крупный авиаконструктор, опытный планерист) пытался за счет активизации своей деятельности идти как бы навстречу неопределенному ощущению дискомфорта. Почувствовав «раздражающую беспомощность», стал как бы провоцировать это чувство, бороться с ним, но безуспешно. По нашему мнению, в подмеченной испытуемым М. «раздражающей беспомощности» ключ к пониманию рассмотренного чувства дискомфорта. Оно порождается субъективной определенностью субъективной невозможности сложившейся ситуации, т. е. отсутствием у субъ-екга способности отвечать на «непонятное» требование среды, за-щищаться против него. Такая «беззащитная» роль субъекта в ситуации его пребывания в экстремальных, ранее не встречавшихся условиях, а вернее потеря роли активно адаптирующегося к пей субъекта отражаются в психической сфере в виде информационного концепта, представления о якобы невозможности для данного индивида противостоять стрессору, чувства его неспособности к овладению стрессом. Разная выраженность стрессогешшх коллизий осознается субъектом в виде чувства дискомфорта различной (той или иной) интенсивности. Это чувство в большинстве стрессогенных ситуаций сопряжено с предметно-смысловым содержанием ситуации. Мы редко встречаем в жизни нормальных людей с возможностью испытать такое чувство «совершенно, казалось бы, без причины». «Беспричинность» подобных чувств часто является симптомом психопатологических состояний.

При длительном гравитоинерционном стрессе, при длительной многонедельной жизнедеятельности в условиях медленного вращения практически у всех испытуемых рано или поздно возникало чувство неопределенного дискомфорта. При его усиления испытуемые иногда сообщали, что это чувство как бы фокусируется, сгущается либо в подложечной области, либо в голове, либо в области сердца. Это чувство описывалось как: «муторно на душе» (испытуемый Ж.), «непонятная, неизвестно откуда взявшаяся

266

тоскливость» (испытуемый Хм.), «хочется вырвать и выкинуть из груди какую-то дурацкую, тоскливую тяжесть» (испытуемый X.), «так тошно, что даже смешно» (испытуемый К.). В отдельных случаях испытуемые сообщали: «смертельная тоска, и вроде бы причины нет... с трудом сдерживаюсь, хочется удрать из вашего эксперимента, но сил нет решиться на это» (испытуемый У.).

В этих отчетах испытуемых обращает впимание неопределенность, невербализуемость чувства дискомфорта, отсутствие причинной его связи с какими-либо осознаваемыми факторами, широкий диапазоп изменения интенсивности этого чувства от еле заметного ощущения «неопределенного дискомфорта» до субъективно непереносимого чувства «смертельной тоски».

Нами было предложено гипотетическое истолкование * процессов, возможно лежащих в основе возникновения гибельных для организма локальных проявлений стрессовых вегетативных реакций, которые имеют адаптационпо защитное значение в своем тотальном проявлении [124]. Согласно этой гипотезе человек, постоянно действующий, по систематически лишенный переживаний успешности своих действий, лишенный чувства «торжества победы» даже при осознании формального своего успеха, накапливает, «аккумулирует», не осознавая того, своего рода «внутри-оргапизменную» информацию о собственной якобы неуспешности. Это происходит в тех случаях, когда деятельность человека, направленная на преодоление трудностей, вызывая при этом субъективно неприятное эмоциональное напряжение, не завершается эмоционально-поведенческой экстатической активностью, обусловленной успешным преодолением этих трудностей, «торжеством победы». В этих случаях человек оказывался лишенным приятных переживаний «торжества победы» над трудностями (опасностями). Такое «лишение» может быть не только при реальной, формальной неуспешное™ совершаемых действий. Человек может оказаться лишенным указанных позитивных переживаний, когда сразу вслед за одним успешно выполненным заданием (или даже еще до окончания его успешного выполнения) он получает новое задание, требующее новых, далеко не приятных усилий при его выполнении и т. д. При этом субъект действия оказывается лишенным времени и условий для переживаний каждого очередного «торжества победы». «Внутриорганизменное» накопление инвар * Исклк>чительпая актуальность проблемы «болезней стресса» оправды-в т' Мы полагаем, сугубо гипотетические предположения, которые здесь «бо']""6""' ТЭК как 0НП направлены на поиски путей нредотврощрввя этих

267

формации об отсутствии экстатических переживаний конечного успеха каждого завершенного задания, дела (информация «первого уровня»), можно предположить, порождает накопление на биологических уровнях организма информации о леуспеншостя данного индивида и, таким образом, о его якобы бесполезности как особи для группы популяции. Допустимо предположить, что в гаком случае начинает свое действие атавистический информационный процесс, порождающий внутриоргапизмепную информацию о том, что данная особь обременяет популяцию (информация «второго уровня»). Быть может, именно за счет накопления такой информации о бесполезности особи для животной популяции (опосредовано ятой информацией) в организме «включаются» механизмы самоуничтожения, возникают различные неблагоприятные, губительные для особи (направленные на освобождение от нее популяции) неблагоприятные локальные вегетативные проявления стресса: инфаркты внутренних органов, язвенная болезнь желудочно-кишечного тракта и т. п. [79 и др.).

Следует помнить, что указанная «информация» о неуспешности особа и, следовательно, ее бесполезности для популяции может быть адекватной только в животном мире. Тогда как у человека такая «информация» может иметь место при деловой успешности данного индивидуума, т. е. при высокой степени его полезности как члена общества для дела развития общества (124 и др.].

Именно в ситуации систематического, длительного стрессового воздействия, лишающего индивида чувства «торжества победы» над стрессором, возникают не только клинические предвестники «болезней стресса», но и ощущение неопределенного дискомфорта, чувство тоски. Надо полагать, это чувство есть форма своеобразного осознания «впутриорганизменной» информации о критическом неблагополучии собственного состояния, неблагополучии, ведущем к болезням стресса, чреватым гибелью индивида.

Можно ли приравнять это чувство дискомфорта к чувству «страха смерти»? Б полпом смысле - нет. Но, понимая под этим приравниванием информацию «к себе» о возможно смертельной опасности «для себя»,- да.

Ощущение дискомфорта, возникающее при длительном ДИ<| трессе, устраняется при ликвидации вызывавшего его стресс-фактора. И это, как правило, влечет за собой возникновение У субъекта комфортного ощущения, т. е. эмоционально-положительной окраски всего происходящего. Дискомфорт как некоторого рода чувство «страха смерти» сменяется ощущением «радости жизни». Следует сказать, что часто для этого недостаточно исчезновения внешнего стресс-фактора; необходима внутренняя «реабилитация», т. е. восстановление физиологического и психо-

268

логического гомеостаза. Оно идет от состояния дистрессового дискомфорта через эустрессовое комфортное состояпие к некоему условному «среднему» состоянию нормы. Указанная «реабилитация» требует, в частности, концептуализации в сознании субъекта «торжества победы» над носителем стресс-фактора. Как индивидуальную особенность можно рассматривать то, что у ряда людей (склонных к активному реагированию при стрессе) указанное чувство «торжества победы» в полной мере возникает лишь опосредованно, переживанием' чувства «радости преодолевая трудностей». Некоторые люда для нормализации гомеостаза, т. е. для устранения дистресса, нуждаются в регулярном переживании чувства «радости преодолония опасности». Не случайно в последние десятилетия во всех индустриально развитых странах, население которых страдает от «стресса жизни», широкую популярность приобрели горнолыжный спорт и другие виды спорта, занятия которыми связаны с дереягиванисм опасности.

Страх смерти четвертого вида - это чувство, опосредованное «страхом» за сохранность популяции (и отдельных ее членов), к которой принадлежит особь, индивид и которая поддерживает сохранность ее членов. Исчезновение, смерть большинства членов рода популяции у некоторых видов животных лишают оставшиеся особи возможности успешно бороться за свое существование. Таким образом, информация об исчезновении окружающих даппую особь членов популяции (для некоторых видов животных) равноценна информации о ее собственном скором уничтожении. Может быть, такого рода «страх» за жизпь популяции, за жизнь своего рода лежит в основе страха за детей, за родителей, за родных и знакомых. Чувство «страха» за других людей часто порождает личное бесстрашие.

Указанные выше четыре «вида» «страха смерти» лежат в основе различного типа фобий, тревожностей, встречающихся при стрессе и в психопатологии.

Нельзя отрицать существование «неистинной смелости» и «противофобий», т. е. замещения фобии патологической отвагой. Известны психопатологические формы замещепия предмета (или индивида), вызывающего страх, другим предметом (или индивидом). При этом может происходить трансформация чувства страха в чувство гнева или приязни к объекту, «замещающему» источник страха [382, 383]. Вместе с тем правильно ли отождествление таких форм трансформации чувства страха в другое чувство с первичным проявлением такого другого чувства? Не следует мистнфпцвровагь чувство страха, создавая его культ. Склонность к такой мистификации можно рассматривать как пРодукт «трансформации» собственных фобий, имеющихся у авто-

263

ров «теорий», провозглашающих примат чувства страха, в част ности чувства страха смерти.

Указанные выше примеры не исчерпывают стрессовых вмоцво-нальньтх состояний, характеризующихся чувствами. Эти примеры приводят к мысли о том, что страх перед своей индивидуальной смертью может быть иерархически «ниже» других рассмотренных выше «видов» этого чувства, т. е. в некоторых случаях страх перед частным фактом собственного исчезновения менее значим, чем боязнь потери личного престижа и чем страх за сохранность рода, семьи, популяции. Страх за себя может быть подавлен страхом за других людей. Тому немало примеров. Таким образом, смелость - более сложное явление, чем альтернатива страха. Следует сказать также о возможности трансформации любого из описанных выше видов страха, а также и их преврак; в, казалось бы, безэмоционалыюе напряжение внимания, активизацию мышления во время экстремальной ситуации [126, 127, 238]. Быть может, его следует рассматривать как «третье» состояние, лежащее вне «страха» и «смелости»? Научная неразработанность обсуждаемой проблемы не позволяет высказать окончательное суждение по данному вопросу.

В заключение следует сказать, что попытки схематизации эмоций с использованием попятий «шкала», «полярность» эмоциональных проявлений, «базовое» эмоциональное чувство, «инверсия» эмоций и т. д., конечно, весьма далеки от реальной сущности эмоций. Эти понятия генерируются скорее под влиянием социокультурных норм и днтраслектнвных представления об эмоциональных проявлениях, чем на основе пока еще скудных экспериментальных данных.

Когнитивные процессы при стрессе характеризуют (при сравнительно небольшой экстремальности стрессора) обострение внимания и мышления, инсайтные решения. Это, вероятно, связано с интенсификацией функций не только сферы сознания, но и неосознаваемых процессов мышления. Увеличение экстремальности стрессора обусловливает «сужение» внимания. Это «сужение» ио-жет привести к потере (к невосприятию) информации, необходимой для успешной производственной или иной деятельности человека. При этом у него могут возникать разного рода иллюзии, которые, возможно, являются результатом «взаимной экспансии» сознания и неосознаваемой сферы мышления. Можно полагать, результатом этого, а также результатом переранжирования оценочных функций мышления (осознаваемого и бессознательного) являются феномены тана: «замедление» течения субъективного времени, «субсенсорная» чувствительность и т. п. При стрессе могут возникать «рассеянность» внимания, невозможность мыс-

270

нно сосредоточиться на одном предмете и т. п. Чрезмерная экс-Лпемалыюсть стрессора может обусловливать разного рода «отключения» сознания от стрессогенной действительности (обморок, дезориентация относительно действительности, бредообразование я т. Д-). которые имеют в некотором смысле адаптационное значение, «освобождая» человека от осознания стрессогенной информации. Такой «уход» человека от действительности освобождает его от мнимой опасности с ее последствиями, оставляя незащищенным перед лицом реальной опасности. Изменения субъективных факторов экстремальной среды (субъективная значимость, субъективная вероятность, субъективная возможность, субъективная определенность и т. п.) изменяют ее стрессогенпый эффект. Возможность изменения этих факторов определяет возможность и методы управления когнитивными и другими проявлениями стресса.

ОБЩЕНИЕ ПРИ СТРЕССЕ.

СОЦИАЛЬНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ

СУБСИНДРОМ СТРЕССА

Индивидуальное сознание и телесная обособленность человека могут создавать у него иллюзорное представление о своей полной социальной обособленности и независимости, человек может упускать из виду, что «он, в своем индивидуальнейшем бытии, является вместе с тем общественным существом» [42, с. 1161. Комбинация индивидуальных различий людей - один из факторов, обеспечивающих сохранение и развитие жизнеспособности человеческой популяции, социума. Напряжение душевных сил людей, неизбежное при мобилизации их индивидуально различных способностей, в процессе взаимодействия может требовать у них и положительных и отрицательных эмоциональных переживаний. Эмоции общения оказываются ведущим фактором эмоционального стресса. Так же как эмоции, эмоциональный стресс при общении, т. е. социально-психологический субсиндром стресса, изучен далеко не достаточно.

Ниже будут изложены некоторые общие соображения относительно общения людей при стрессе, составленные на оснований многолетних исследований жизнедеятельности людей в экстремальных условиях, а также на основании анализа соответствующей литературы; будут приведены результаты частных исследований некоторых проксимических факторов общения людей, находившихся в стрессогенпой обстановке.

5.1

СОЦИАЛЬНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ

ИССЛЕДОВАНИЯ СТРЕССА

Первые фундаментальные социологические исследования за падпых авторов были вызваны такими чрезвычайными явлениям как рост числа самоубийств, алкоголизма, преступности. Названные в последующем проявлениями эмоционального стресса, э

атрибуты развития капиталистического общества потребова их тщательного анализа. Дюркгейм в своей книге «Самоубийств

272

показал, что процент самоубийств детерминируется степоиыо* интеграции социальных структур - будь то церковь, семья, политическая партия, государство и т. п. [353]. Вместе с тем, определяя причины учащения самоубийств, он переводит акцент с социальной античеловеческой структуры капитализма на «психологическую конституцию» человека, которая, по его словам, «требует цели, стоящей выше его». В слабо интегрированном обществе такая цель отсутствует и, как полагает Дюркгейм, «индивид, обладающий слишком острым восприятием самого себя и своей ценности... стремится быть своей собствеыиой единственной целью, а. поскольку такая цель не может его удовлетворить, он влачит апатичное и безучастное существование, которое впредь кажется ему лишенным смысла» [353, с. 381. На такую смену акцентов указывает А. Инкельс [102]. В другом исследовании той же проблемы А. Ф. Хенри и Д. С. Шорт 1415] рассматривают самоубийство и убийство как акты агрессии, якобы различающиеся по направленности выражения агрессии: при суициде она обращена на себя, при убийстве - вовне. Авторы, затушевывая сущность самоубийства как акта отчаяния, направленного па прерывание жизненной активности, вместе с тем усматривают в качестве ведущего звена суицида активность я даже якобы агрессивность, необходимую, чтобы его совершить. В рассмотренных и в более поздних работах зарубежных авторов используется утверждение, что социальная структура общества и личность должны рассматриваться как важные независимые, хотя и взаимодействующие переменные, оказывающие каждая свое влияние па ход социального процесса [102, 437, 438]. Психологические исследования западных авторов, особенно выполненные в последние годы, еще более, чем. цитированные выше социологические работы, устремлены па поиски частных причин социально-психологических проявлений стресса и «находят» эти причины в несовершенстве человеческой личности.

В значительной мере игнорируя влияние на судьбы людей их классовой принадлежности, социальных и экономических форм давления на человека, буржуазные психологи основную причину возникновения «стресса жизни» видят в том, что, стремясь к удовлетворению своих биологических и социальных потребностей, индивид сталкивается с тем, что социокультурные изменения, слишком быстрые для абсорбирования, становятся основанием для «болезней стресса». Так, Доротея Лайгтон справедливо указывает, что важнейшей причиной социального стресса становится «внешнее блокирование цели». Вместе с тем опа редуцирует комплекс основных причин социального стресса до якобы фатального несоответствия возможностей человека адаптироваться к чрезмер-

273

но быстрому темпу социокультурных изменений. Реакция индивида па лишение его возможностей самопроявления - «это еще больше стараться достигнуть цели, замещать другим предметом недостижимый, сдаться (прекратить борьбу) и продолжать стремиться к цели, но с развитием вызывающих стресс ментельных и физических симптомов» (456, с. 33}. Предотвращение стресса жизни лежит, как считает Д. Лайгтон, на путях улучшения службы здравоохранения и гуманизации общества. В этом, казалось бы, справедливом суждении скрыт оппортунистический смысл, который понимают многие на Западе. Приравнивание политических методов коррекции социальных условий, порождающих стресс, к психолого-психиатрическим методам их предотвращения и лечения, как указывает X. Феер, притупляет остроту проблемы. Психолого-исихиатрическое снижение проявлений социального дистресса не уничтожает, а затушевывает его социально-политические причины. В связи с этим X. Феер поднимает вопрос о моральности психиатрических методов борьбы со стрессом.

Необходимо признать, что многие углубленные исследования ряда частных проблем, связанных с проблемой «стресса жизней существенно обогатили наши знания социально-психологической сущности стресса.

Было показано, что социально-психологический стрессор характеризуется, в частности, изменением субъективной значимости общественного мнения для субъекта. Для одних его значимость при «социальном давлении» возрастает, для других может снижаться. Показано, что направленность этих изменений зависит,; в частности, от оценки субъектом взаимоотношений в группе, т. е. психологического «климата» [496].

Изменение при стрессе субъективной значимости окружения находится в зависимости от уровпя выраженности и динамики изменений таких показателей личности, как «место опоры» при оценке ситуации, степень невротизма и интра-зкетраверсии, тревожности, циклоидных колебаний настроения и т. п. Субъективная значимость ситуации находится в сложной, нелинейной зависимости с интенсивностью и продолжительностью стресса. Важным фактором в определении направления изменений отношения к мнению окружающих при кратковременном стрессогениом воздействии того или иного рода является исходная, возникшая до стресса оценка субъектом отношения к нему. Социальная «поле-зависимость» при неподтверждении при стрессе имевшихся до него «полесигналов» свертывается (уменьшается), снижается поведенческая активность [366]. При доминировании социально-психологических проявлений стресса (социально-психологического синдрома стресса) обращение субъекта к общественному мне-

274

вию увеличивается. У экстерналов это может проявляться в вид6 усиления опоры на окружающих, у интерналов - в попытке увеличения психологического давления на них. При доминировании в экстремальных условиях интеллектуальной активности (как проявления стресса) экстравертивиая ее форма увеличивает субъективную значимость общественного мнения, интравертив-ная форма - снижает [366, 367 и др.]. Широко обсуждаются изменчивость и управляемость состояния тревожности. Гайтменом и эксперименте было показано, что у ряда субъектов тревожность снижается в присутствии других людей. Однако П. Спектор и ф. Зайсфрунк 1533] не подтвердили «всеобщности» его выводов. В их экспериментах снижение в присутствии других людей тревожности в ожидании шокового воздействия (ситуационной тревожности) возникало только как результат отвлечения внимания обследуемых. Видимо, влияние окружающих лиц на тревожность характера является значительно более сложно дифференцированным явлением.

Были высказаны по меньшей мере две альтернативные гипотезы относительно влияния поддержки со стороны лидера рабочей группы и товарищей по группе па проявление «производственного» стресса. Согласно первой гипотезе, стрессогенные факторы и поддержка влияют на развитие стресса у субъекта независимо друг от друга, т. е. каждый из этих двух факторов оказывает прямое влияние при стрессе на такие психологические феномены, как удовлетворение деятельностью, самооценки и т. п. Вторая гипотеза предполагала, что поддержка, оказываемая субъекту во время его деятельности в стрессогенных условиях со стороны рабочей группы, препятствует возникновению у данного субъекта проявлений стресса. Исследования, проведенные на группах моряков военно-морского флота США с регистрацией таких эффектов социально-психологического синдрома стресса, как «ролевая неопределенность (двусмысленность)», «ролевойконфликт» и т. п., показали большую правомерность первой гипотезы [451]. Если расценивать эти данные как заслуживающие доверия, то следует считать, что социальная «поддержка» в группе, работающей в стрессогенных условиях, не снижая выраженности стресса, способствует «переводу» его неблагоприятных проявлений в благоприятные, т. е. дистресса в эустресс.

В зарубежных исследованиях психологии стресса можно выделить ряд направлений, отличающихся методическими подходами к исследованию реакций при стрессе. На протяжении ряда лет широко используется определение социальной интраверсии - экстраверсии с помощью опросника Айзенка [366]. Этот мотод ассимилирует методологические основы гештальтпеихологии, ин-

275

терпретпруя их в социально-психологическом смысле. При этом в качестве «фигуры» выступает внутренпий мир субъекта, в качестве фона - его социальное окружение. Еще более близки к методам гештальтпсихологии исследования так называемой социальной полезависимости. Они проистекают из сопоставлений индивидуальных показателей сенсорной полезависимости индивида с его представлением себя в социальном окружении [570!. Сходные методологические принципы легли в основу метода определения «точки опоры» субъекта-при организации и выполнении им своих социальных действий: на себя, на свои силы или же на окружающих людей, на внешние события. Этот метод, предложенный Рот-тером [511], в последующие годы стал наиболее популярным среди исследователей социально-психологических и социальных факторов стресса, т. е. так называемого стресса жизни. Широкое распространение получило в последние годы использование в психологических исследованиях дифференцированного определения двух видов тревожности: «тревожности характера» и «ситуационной тревожности», предложенное Шпильбергером [5351. Этот метод является примером привлечения к психологическим иеследола-ниям медицинских и психоаналитических принципов.

Несмотря на несомненные успехи социально-психологических исследований общественного поведения человека при действии на него социально-психологических стресс-факторов, проблема «личность при стрессе» не решена. Наряду с очевидным прогрессом в изучении индивидуальных особенностей человека при стрессе один за другим в литературе по проблемам стресса возникают все новые малорезультативные подходы к анализу структуры межличностных отношепий людей, все новые фрагментарные рас* крытия особенностей взаимодействия людей цри «социальном давлении». Однако с каждым таким повым частным успехом исследователи не преуспевают в осмыслении глобальной проблемы «стресса жизни» и тем более в разработке методов предотвращения стресса, вызываемого «социальным давлением». Причины такого своего неуспеха теоретики западной психологической науки видят: 1) в исключительной сложности и разнообразии индивидуальных особенностей человека, мобилизуемых для защиты от социальных экстремальных факторов; 2) в постоянном и сравнительно быстром изменении сложпейшего конгломерата факторов среды (социальных, биологических, физических и т. д.), действующих на людей в современном обществе. Такая методологическая установка побуждает большинство западных исследователей все более детализировать изучаемые особенности личности, а также постоянно модернизировать методики исследований в попытках поспевать за изменяющимися особенностями социальной средн.

27в

Вместе с тем буржуазные психологи игнорируют тот факт, что особенности межличностного взаимодействия определяются общественными взаимоотношениями в группе, в коллективе и, главное, в обществе. Причем в капиталистическом обществе решающим фактором «социального давления» на личность оказываются антагонистические межклассовые отношения. Беда в том, что буржуазная наука, обслуживающая господствующий класс, заинтересованный в выжимании всех человеческих возможностей из трудящихся любыми способами, в том числе мобилизуя для этого «социальное давление» на личность, вынуждает ученых уходить от анализа классового антагонизма как главного стресс-фактора капиталистического общества, скатываться на различные частные решения проблемы «человек и социальный стресс».

Советская психология, вооруженная марксистско-ленинской философией и методологией диалектического материализма, вскрывает этот порочный круг попыток решить проблему «стресса жизни». При этом опа кардинально, с учетом неантагонистических классовых отношений в советском обществе решает проблемы, возникающие в ходе постоянного развития нашего общества, в ходе постоянного совершенствования личности советского человека, ого коллективистских тенденций, устремлений (7, 8, 18, 22, 41, 185, 268, 287]. Большинство зарубежных социальных психологов посвящают свои усилия анализу преимущественно негативных социально психологических проявлений стресса, т. е. социальной активности, ведущей к деструкции группы, коллектива. Действительно, развитие таких тенденций в капиталистическом обществе порождает его «дегуманизацию» и возникновение таких явлений, как рост преступности, наркомании, психических и соматических заболеваний и т. д. При этом становится более редкой возможность социально-позитивных тенденций при стрессе, консолидирующих группу как коллектив. Уродливые, парадоксальные проявления таких тенденций можно усмотреть в возникновении антиобщественных групп: уголовных, фашиствующих. Их «сплоченная» активность приводит к ускоренному дострукту-рироваиию, разобщенности и дегуманизации общества. Аморальность кодексов, уставов, лежащая в основе формирования этих групп, пе создает сплоченности, поскольку истинная сплоченность базируется на гуманистических началах. Для успешного решения задачи позитивного управления при стрессе общением (в широком смысле) необходимо помнить, что «социально-психологический угол зрения позволяет увидеть ее (личности.- Л. К.) особенные способности или общественные «органы», которые вырабатываются жизнью в коллективе. Эти общественные способности - чувство долга, ответственности и общественная инициа-

277

тива» [10, с. 238]. При анализе истоков и перспектив развития факторов, консолидирующих и деструктурирующих группу, следует иметь в виду, что «в социально-психологическом аспекте на первый план выступает общественная основа и того и другого» |Там же]. Личность, начиная общение, уже включена в многоуровневую сеть общественных отношений.

Изменения функционального состояния человека при стрессе-меняют его отношение к окружающему миру, в том числе к миру людей. Рождающееся в общении и порождающее дальнейшее общение взаимодействие людей рассматривается различными направлениями психологической науки. Продуктивным явилось изучение человеческого общения с позиции общей психологии [184, 185], ввиду того что «общение и психика внутренне связаны; в актах общения осуществляется как бы презентация так называемого «внутреннего мира» субъекта другому субъекту» [18S, с. 81. Для изучения психологических феноменов общения (особенно наглядно проявляющихся при стрессовом изменении общения) могут быть использованы методологические принципы разных психологических направлений [24, 271 и др.]. При стрессе у людей изменяется не только характер физиологической и психологической активности, но и показатели активности общения. Это отражается на взаимодействии индивида с социальной средой: с окружающими людьми, с группой, С коллективом, с членами производственной организации, в которую он включен, и т. д. Социальное взаимодействие заметно изменяется, когда стресс возникает одновременно у многих людей.

Существуют два подхода в оценке активности общения в экстремальных условиях. Одни авторы говорят о тех или иных формах, видах общения людей при стрессе, подразумевая, что стресс сказывается на этом взаимодействии (взаимосодействии, взаимопротиводействии и т. п.). Другие рассматривают активность общения людей при стрессе как собственно стресс, т. е. как определенного рода в той или иной мере неспецифические проявления адаптационно-защитной активности человеческого сообщества. Эта активность интегрируется из общественного поведения отдельных людей при стрессе. Авторы, придерживающиеся второго подхода к анализу изменений общения при стрессе, рассматривают измененное в экстремальных ситуациях взаимодействие людей как особую форму стресса, как его социально-психологический суо-синдром.

Таким образом, речь идет либо о результате влияния на xaj рактер общения стрессовых преобразований в индивидуальной структуре личностных особенностей и в функциональных системах организма индивида, либо об одном из проявлений стресса,

278

яо о проявлении иного уровня, чем стресс индивида. Во втором случае следует предполагать реальность стрессовых трансформаций уже не в одном человеке, а в группе, организации, коллективе - в массе людей. Целесообразными могут стать и тот, и другой подходы к апализу специфики общения при эмоциональной напряженности болыпипства взаимодействующих людей. Первый из указанных подходов может оказаться оправданным, когда основной массив исследования общения состоит ио изучения таких феноменов, как общение при стрессе индивида, личности, общение в группе, в коллективе, но без подробного анализа экологических, эргономических, социологических аспектов адаптации людей к экстремальным факторам среды. Второй подход более целесообразен при изучении адаптации общественного человека, сообщества людей при экстремальных условиях, вызванных природной и социальной средой. Использование в настоящей работе как предмета исследований прежде бссго человека в его целостной биологической и социальной, общественной сущности делает целесообразным рассмотрение особенностей общения в экстремальных условиях как субсиндрома стресса, сплетающегося и взаимодействующего с другими формами проявлений стресса, с другими его субсипдромами.

Изменения общения при стрессе могут возникать как при действии на человека физических, физиологических стрессоров, так и в результате контактов с людьми, характер общения которых изменоп имеющимся у них стрессом. Целесообразно использовать три уровня анализа изменения общения как субсиндрома стресса [184]. Первый (мегауровепь) должен охватывать анализ взаимодействия людей в их общении на протяжении больших отрезков времени, сопоставимых с продолжительностью жизни поколений, с учетом так называемого «стресса жизни», т. е. изменения особенностей личностных характеристик и показателей здоровья, возникающих под влиянием длительных социальных, биологических и физических стрессоров, действующих локально на группу людей или па широкие слои населения. Второй (метауро-вень) относится к анализу отдельных актов общения людей при стрессе с учетом их индивидуальных профессиональных и т. п. особенностей, а также с учетом специфики стресс-факторов. Третий уровень анализа (микроуровень) должен относиться к изучению отдельных, сопряженных элементов общения при стрессе, раскрываемых специальными методами исследования (психофизическими, инженерно-психологическими и т. п.).

Естественно полагать, что признаки субсиндрома общения при стрессе могут так или иначе проявляться на разных этапах развития стресса как важный элемент адаптационно-защитных

279

ответов индивида на экстремальность ситуации. Взаимодействия совокупности людей при стрессе должно создавать более эффективный защитный потенциал, чем аптистрессовый потенциал отдельного человека. Стрессовые изменения общения вплетаются в структуру жизнедеятельности, поведения, рабочей активности людей. Они могут существенным образом, отрицательно или положительно, влиять на психологический климат коллектива, на производительность труда, на успешность преодоления экстремальных ситуаций. При разработке мер овладения стрессом необходимо, учитывая конкретные, частные факторы формирования рассматриваемого синдрома, базироваться на анализе обидах закономерностей социально-психологических феноменов, особым образом проявляющихся в экстремальных условиях. Характер я динамика субсиндрома изменения общения при стрессе обусловливаются набором стрессоров, индивидуальными и личностными особенностями людой, и а которых действуют эти стрессоры, социокультурпыми нормами, предусматривающими набор средств управления стрессом.

5.2

ОБЩАЯ СТРУКТУРА ИЗМЕНЕНИЯ ОБЩЕНИЯ

В ЭКСТРЕМАЛЬНЫХ УСЛОВИЯХ

Острый стресс, возникший по причинам, не зависящим от общения, или же когда сам акт общения оказывается стрессогеппым» сз'ществепио меняет характер последнего. При этом может проявиться многообразие форм человеческого общения. Отличительной чертой общения при остром стрессе является эмоциональность, которая может резко усиливать или, напротив, подавлять активность взаимодействия людей; делать его приятным, желанным или мучительным, невыносимым. Гармонично красивыми или безобразно непривлекательными могут оказаться люди, общающиеся при стрессе. Стресс может пробуждать в людях гуманное отношение друг к другу или, напротив, бесчеловечность. Изменения общения при остром стрессе проистекают из сложнейшей интеграции влияния стрессогенных факторов и различных психических функций, таких, как мышление, воля, эмоции. Эти изменения обусловливаются индивидуальными, личностпыми особенностями общающихся людей, а также социокультурными, национальными, этническими нормами, принятыми в обществе, к которому принадлежат общающиеся люди. Важно то, что «прочность», неформальность этих норм, глубина проникновения их в структуру личности человека при стрессе проходят испытание. Действие этих норм в экстремальных условиях и их организующее влияние

280

на общение более эффективны, если они выработаны с учетом не только «нормальных», но и экстремальных условий существования людей.

Общение при хроническом стрессе такте подчиняется целому ряду социокультурных, политических, национально-этнических факторов. Оно сопряжено с характерологическими и личностными особенностями общающихся. Но в ходе общения при длительном стрессе обнаруживается ряд закономерностей, в значительной мере общих для многих людей и для разных стрсссогенных ситуаций. Именно поэтому изменения общения при стрессе можно отнести к проявлониям собственно стресса, т. е. выделить в субсиндром стресса. Общие закономерности общения при стрессе выявлены, в частности, в структуре развития межличностных взаимоотношений.

Ниже мы рассмотрим общие закономерности изменения общения в ходе развития стресса, в том числе при длительной групповой изоляции. Последняя позволяет получить упрощенную и в то же время реальную модель стресса.

Развитие общения опосредовано взаимовлиянием факторов внешней среды (физических, социальных и др.) и факторов внут ренней среды индивида (психологических, физиологических, биологических и т. п.). Бесконечное многообразие факторов, влияющих на общение, придает каждому конкретному случаю общения неповторимые черты. Экстремальная ситуация придает общению адаптационную направленность, одновременно являясь катализатором, ускоряющим развитие взаимоотношений общающихся людей.

В связи с подготовкой космических экспедиций, предусматривающих длительную изоляцию экипажа, возрос интерес к проблеме межличностного общения в экстремальных условиях. Это совпало с активизацией социологических исследований внутри-группового взаимодействия как фактора, существенным образом влияющего па эффективность деятельности членов группы *. Опираясь на огромный экспериментальный материал, полученный как в лабораторных сурдокамерных экспериментах, так и в нолевых условиях во время групповых глубоководных погружений, в ходе экспедиции в полярных условиях, в плавании на папирусной лодке «Ра» через Атлантический океан, М. А. Новиков

* К сожалению, при обилии лптератз'рпо-художественвых и мемуарных описаний жизни сообществ людей в акстремальных условиях практически отсутствуют корректным исследования человеческого общения в условиях такой изоляции. Приводимые ниже результаты наших исследований общения ири стрессе во многом сходны с исследованиями М. Л. Новикова, от которых отличаются в основном методами организации и проведения.

281

выделил три основные, обязательные, по его мнению, стадии раз-* вития общения при групповой изоляции: ознакомления, дискуссий и ролевых ориентации 1208]. Первая стадия отчетлта. непродолжительна (несколько суток), характеризуется активизацией внимания членов группы друг к другу, повышенной корректностью обращения. Продолжительность стадий дискуссии от[нес~ кольких дней до двух-трех недель, иногда до года. Члены изолированной группы, активно общаясь, беседуют па разные темы, выясвяют взаимные взгляды на разные вопросы. При этом она активно а, как правило, доброжелательно ищут общения. Общительность при этом, по мнению М. А. Новикова, определяется наряду с характером предварительного знакомства личностными факторами, степенью повышения уровня бдительности, опытом пребывания в условиях групповой изоляции и т. д. В ходе дискуссий зарождается коалиционироваяие, определяются распределения неформальных функциональных обязанностей и ролевых ориентации.

На стадии ролевых ориентации возникают довольно устойчивые подгруппы, состоящие, как указывает М. А. Новиков, из двух-трех (реже четырех) человек в каждой, со своими центрами притяжения. При длительном пребывании в условиях социальной изоляции первоначальная конструкция группы чаще всего пересматривается, некоторые коалиции распадаются, возникают новые. В этих условиях легко возникают конфликты, вызванные неэффективностью взаимодействии, различиями оценки собственного вклада в общую деятельность и вклада других, недовольство членов группы в случае блокировки канала связи с другими социальными группами и т. д. Во время годичного совместного пребывания в сурдокамере трех испытуемых, как сообщает М. А. Новиков, было замечено повышение стремления к уединению любыми способами. При возникновении межличностных напряжений в тех случаях, когда конфликт открыто не реализовался, повышалось стремление к уединению, возникало желание спрятать глаза за книгой, газетой и не встречаться взглядами. Третья стадия в динамике развития общения, отмеченная М. А. Новиковым при групповой изоляции,- эта стадия ролевых ориентации. Она сопровождается либо «кооперативным», либо «конкурентным» взаимодействием.

Схема стадийности общения при длительной стрессогенной изоляции, предложенная М. А. Новиковым, отражает специфику условий, в которых проходили его исследования. Главная их особенность в том, что участники этих экспериментов, надо полагать, добровольно, более того, с большим желанием стремились к тому, чтобы оказаться включенными в эти испытания. В ходе

282

СТРЕСС *

Субсидром изменения мышления при стрессе

Субсиндром изменения общения при стрессе

Эмоциональный

субсиндром стресса

Вегетативный

субсиндром

стресса

ориентировочное "замирание"

- стабилизация ролевого статуса,

- формирование неформальных групп

_±_

увеличение активности общения

t уменьшение актив -ности общения

акгивиз ия общения, консолидирующего группу

- поддержка лидирующего концепта (лидера)

- принятие на себя ответственности

- Дружественность с окружающими людьми

активизация общения, дезорганизующего группу - конфронтация с

лидирующим концептом

(с лидером)

- уклонение or ответственности

- отчуждение от окружающих людей

"уход" от общения; "когнитивное нигилирова-ние" партнера; самоотчужденность; самоуглубленность;

~г

личностная "экспансия" ломающая собственный ролевой статус

- "спонтанная"агрес-

сивность"

- суицид

c- 28. Схема развития социально-психологического субсиндрома стресса

спериментов испытуемые занимались не «ординарной», не обы-КалН°И свое Деятельностью. Напротив, их деятельность проте-п' а в Условиях в определенном смысле экзотических и высоко чаЙ1Т"'КИЫХ' 'Ретья особенность та, что состав групп не был слу-То Шм- Он подбирался либо исследователями, либо оргапиза-У и указанных мероприятий и т. д. Все это придавало опреде-

233

лепную «искусственность» структуре общения я ее динамике в ходе длительпой стрессогенной изоляции людей, налагая ограничения на проявления межличностного взаимодействия при стрессе. Надо полагать, главное из них - это ограниченность числа а выраженности проявлений общения с эмоционально- и социально-негативной окраской. Второе - это отсутствие целого ряда его стадия, фаз общения, которые могли проявиться в условиях изоляции принудительной, неожиданной, с затруднениями в удовлетворении физиологических потребностей и т. п.

На основании обобщения собственных исследований общения при групповой изоляции в условиях миогосуточного вращения, во время экспедиций в труднодоступных ненаселенных местностях (тайга, высокогорье и т. п.), в ходе опроса и обследования участников многомесячных рейсов па рыбопромысловой базе «Восток», а также па основании анализа литературных данных, касающихся указанной проблемы, можно предложить следующую схематическую дифференциацию стадий развития общения при стрессе (рис. 28).

Первой стадией стрессогепного изменения общения, часто ускользающей от внимания исследователей стресса из-за ее, казалось бы, обыденности, можно считать ориентировочное «; мира-ние» индивида (индивидов). Человек, оказавшись в стресс< енной обстановке, как бы замирает, затаивается, присматриваясь к окружающим людям, оценивая их и перспективу своих контактов с ними. Эта стадия общения при стрессе может длиться от нескольких секунд, минут до нескольких часов. Она возникает и в незнакомых экстремальных условиях, и в тон случае, когда человек бывал в таких условиях раньше; и когда стресеогеннып фактор подействовал на человека в присутствии незнакомых ему людей и когда вокруг хорошо знакомые люди. Для этой стадии характерно снижение активности общения. Вербальное общение может полностью прекратиться, тем не менее «замерший» человек полностью не исключается из общения, так как продолжает следить за окружающими людьми. Некоторая заторможенность людей в этой стадии может замедлять процесс их знакомства, их совместную деятельность и их «дискуссии». Состояния тревожности, настороженности, любопытства, смущения, гнева и т. п., определяющие эмоциональную окраску общения в этой стадии, могут периодически возвращаться (ремиссировать) на протяжении нескольких первых дней н даже недель в ходе общения при развивающемся стрессе.

С первых секунд стрессогенной ситуации человек как бы впитывает информацию о новизне социального окружения пли о том, как повлияли на прежнее социальное окружение экстремальные

284

факторы. Первое, что определяется человеком, часто не вполне осознанно,- это не стало ли опасным его социальное окружение и не требует ли с его стороны мгновенных защитных действий. Второе - получение информации о перспективах развития обловил в сложившихся стрессогениых условиях. Оценки, решения, психологические установки, сделанные в этой стадии общения, у одних людей забываются, даже если эти решения были верны и продуктивны; у других, напротив, могут быть стойкими и долго влиять на характер общения, будучи и верными, и ошибочными: «Оп мне сразу не понравился» или «любовь с первого взгляда» и т. д. Подчас требуется много столкновений с действительностью, чтобы исправить неверную психологическую установку на партнера по общению, сложившуюся в первой стадии общения. Созданию таких неверных установок способствуют внешние признаки партнеров: непривычный облик может вызвать неприятные чувства; партнер может быть похож на ранее встречавшеюся человека, что может повлиять на отношение к новому знакомому; смущение, скрываемое партнером, может быть ошибочно принято за его развязность, наглость или за угрюмость, злобпость. Часто влияет на отношение к незнакомому или малознакомому партнеру по общению сторонняя информация о нем: клевета, похвала и др. Вторая стадия развития общения при стрессе характеризуется увеличением интенсивиости тех или иных проявлений общения или даже возникновением форм активного общения, несвойствен ных для данного человека вне экстремальных условий, т. е. при отсутствии у него симптомов стресса. Эта стадия развития общения может быть названа стадией личностной «экспансии», подготавливающей установление своего ролевого статуса. Эта вторая стадия в одних случаях может быть более сходна с первой, в других - .со второй стадиями общения, описанными М- А. Новиковым. Интенсификация общения, характерная для этой стадии, направлена на оптимизацию исходной социальной позиции для получения или захвата желаемой престижной социальной роли. Как правило, осознанная меркантильность при этом отсутствует. Направленность этой своеобразной экспансии, ее цель, а также частое в этой стадии «самовозрастанис» интенсивности общепия почти совершенно не осознаются общающимися субъектами. Данные опросов и наблюдений подтверждают то, что в этой стадии интенсификация общения собственного и у других людей объясняется «просто Радостью, не омраченной прошлыми обидами» (из отчета испытуемого И.), тем, что «с новым человеком приятно поговорить, много нового можно узнать» (из отчета палубного матроса П.), «приятно узнать, что есть общие зпакомые, что бывали в одних и тех же морских портах» (из отчета тралмастера Ж.). Таким образом, у

2S.r>

большинства людей собственная эмоциональная оживленность в начале общения совершенно не воспринимается как попытка блеснуть своими знаниями, возможностями, чтобы предстать перед другими людьми в лучшем свете, чем это удавалось данному человеку в прежнем социальном окружении. И все же тот факт, что на данной стадии общения люди «демонстрируют» перед окружающими своя, как им кажется, лучшие качества, чего они не делащ раньше, будучи в привычных условиях, говорит скорее о «экспансивно-захватническом» характере активизации их общения, чем о как бы распрямлении их личностного статуса, «сжатого» прежним социальным окружением. В этой стадии частым, тем более при равенстве интеллектуального и речевого потенциала, бывает бурный обмен информацией. Люди сообщают сведения часто банальные, но кажущиеся им интересными и встречающие внимание со стороны собеседника. При таком информационном «извержении» говорящий, как правило, невольпо пытается не только овладеть вниманием слушающего, но и приобрести его уважение. В случае неразговорчивости человека содержанием такого информационного «извержения» у него может стать «показная» успешная деятельность. «Молчун» в этой стадии развития общения в экстремальных условиях склонен заняться деятельностью, демонстрирующей его деловитость и умелость перед взором незнакомого партнера. Подобный импульс к высказыванию положительных знаний, умений возникает и у хорошо знакомых людей, попавших в незнакомые стрессогенпые условия. Такое «демонстрирующее общение» протекает, как правило, на фоне положительных эмопио-на [ьных переживаний, на фоне айфоричной дружественности. Однако могут быть и другие формы эффективности общающихся в этой стадии. В условиях парной изоляции после первого знакомства возникают различные эмоционально-позитивные акции, служащие как бы для пробы партнера «на зуб». Частая форма таких неосознаваемых «проб» - навязываемое «гостеприимство». Человек предлагает партперу посмотреть на какую-либо свою вещь, книгу, испробовать лакомство, принесенное из дома, и т. п. Такого рода «одаривание» дополняет речевую «экспансию» в захвате благорасположенности партнера, его уважепия, признания им достоинств напарника. Такие взаимные или односторонние акции в данной, начальной стадии общения воспринимаются скорее бйд госклонно, чем настороженно. Исключения могут быть в случае, если собеседник, на которого обрушено информационное «извей жение», отличается неврастеничностью, повышенной утомлея-постью, резко отрицательной психической установкой на всю ситуацию, в которой происходит общение, или нациопально-этпппсс-ними нормами, отвергающем интенсивный информационный оо-

286

мен. При общении в данной стадии - личностной «экспансии»,, направленной на установление ролевого статуса,- иногда возникает чрезмерно аффективное поведение: ажитированное, либо, напротив, скованное с неловкостью движений и словесных выражений. В доследующих стадиях общения уменьшается возможность для такого интенсивного информационного обмена, потому что со временем уменьшается установка на терпимость к партнеру, на солидарность С ним *.

* «Ошибки общения» в стадии первичной личностной «экспансии», направленной на установление социально-ролевого статуса: 1. В этой стадии следует избегать форм общения, базирующихся на психологической установке на якобы отрицатольпые качества партнеров по общению. Необоснованно плохое отпошепие может вызвать ответную неприязнь (необоснованную). Такие отношения часто очень трудно исправить в дальнейшем. Отрицательная установка часто усиливается установкой субъекта на свои «силовое» подавление окружающих, па психологическую борьбу с ними вместо того, чтобы совместно с ними бороться со стрессом. 2) Следует избегать демонстративного (часто не вполне контролируемого сознанием) «инвертирования» своих положительных качеств: «Пусть меня грязненьким полюбят, а чистеньким меня полюбит всякий!». Такой показ павыворот своих достоинств не всегда успешно оттеггает истинные достоинства человека. У партнеров может возникнуть ошибочное, но устойчивое отношение к человеку па основании ложной демонстрации им псевдонедостатков. 3) Безудержное «фонтанирование» рассказов, словесных излияний может утомлять и раздражать слушателя, тем более не расположенного к общению с эмоциональными, экзальтированными людьми. 4) В начале знакомства в экстремальных, стрессогеппых условиях некоторые люди склонны к интимным излияниям, невозможным при будничном общении. Чрезвычайная, критическая ситуация как бы отменяет старые, имевшиеся до нее нормы поведения, тогда как новые нормы поведения, адекватные экстремальным условиям, еще не сформированы. У эмоциональпо-лабильных и недалеких людей как бы снимаются социальные запреты в поведении, в высказываниях. Откровенные заявления, интимные признания прп этом могут способствовать возникновению обоюдного доверия, сплоченности.[Но при чрезмерности интимных излияний, тем более когда они пе соответствуют этическим правилам собеседника, опи могут вызвать в последующем обоюдное чувство неудобства, которое может оказаться питательной средой для скрытой или явной неириязпп. 5) В данной стадии при формировании и распределении социальных ролей возможно ошибочное наделение партнера качествами своего идеала. Естественно, разочарование в дальнейшем может увеличить стрессогенную критичность взаимоотношений. 0) Не следует демонстрацией своих истинных достоинств разочаровывать партнера в собственных его достоинствах, относительно меньших. Следует быть скромнее! Тем более не следует вольпо или невольно обнажать недостатки партнера, скрываемые п>,: «Не следует наступать на любимую мозоль!». Так, например, демонстративная авторитарность человека и начальственный топ могут евмдетельство-

ть о его неудовлетвореввыз потребностях в лидировании. Есть ли, вет ли Него на то основания (характер, профессиональные знания, жизненный мал ' Ве слеДУет сразу пресекать его первых попыток командовать. Экстре-бЫрЬиые Условия, предъявляя повышенные требования к людям, довольно так''0 Уважают их истинную сущность, их возможности. При отсутствии у „ '°го человека способностей лидера он скоро почувствует банкротство своих

ретенаии на командную роль.

287

Если условия совместной изоляции сопряжены с действием дополнительных стрессогенных факторов, вызывающих болезненное состояние, сопровождающееся телесным недомоганием или плохим настроением, в таких условиях часто возникает более тесное общение, связанное с заботой о партнере, с уходом за нам (третья стадия). При этом в значительной мере разрушается, размывается зональное дифференцирование межличностной территории людей. Происходит как бы слияние этих территорий. Мотивация, проистекающая из чувства собственной необходимости, вскрывает дополнительные (новые) адаптационные резервы организма и личности у того, кто помогает. У того, кому помогают, дополнительные внутренние резервы мобилизуются благодаря чувству собственной нужности дружески настроенному партнеру. Проявление субъектом заботы о соседе свидетельствует для субъекта о своей «ценности» для соседа и о его «ценности» для себя. Возникающая в такой ситуации вынужденной помощи «внутриорганизмен-ная» информация у каждого из общающихся об их обоюдной «социальной ценности» оказывает мощный антидистрессовый эффект, проявляющийся, в частности, в изменении показателей стресса. Лишение чувства собственной необходимости и мотивации, побуждающей пересиливать свое недомогание, чтобы помочь другому, ухудшает состояние и самочувствие. Взаимопомощь приводит к тому, что личное пространство перекрывается личным пространством партнера и, таким образом, субъекты оказываются менее субъективно стесненными. При этом в сравнительно лучшем положении оказывается заботящийся партнер. Ситуация вынужденной заботы о партнере может способствовать укреплению дружественности общения на долгий срок. Даже когда заботящийся субъект вынужден скрывать (или не скрывает) то, что он тяготится обязанностью оказывать помощь, даже тогда факт помощи, как правило, способствует лучшему взаимопониманию в дальнейшей обоих индивидов.

По окончания стадии личностной «экспансии» (а если была стадия «вынужденной помощи» партнеру, то после ее окончания) ролевые функции общающихся относительно стабилизируются. Это четвертая стадия развития общения при стрессе. Стабилизация ролевого статуса может проходить и эмоционально-монотонно, я сопровождаться аффективными актами общения как с положительной, так и отрицательной эмоциональной окраской. f'P0 этом образуются неформальные группы. В стрессогенных условиях ядро такой группы отличается большей внутренней устойчивостью, сплоченностью, достигающейся через постоянное напряжение впутригруппового противоборства. Чем экстремальнее условия существования, тем труднее людям, склонным оста-

288

ваться «непримкну впиши», сохранять нейтралитет перед лицом конфронтярующих неформальных групп.

Возникновение эмоциональных, вегетативных и других признаков дистресса сопровождается дальнейшим изменением активности общения. Измененное общение может стать наиболее заметным проявлением стресса на определенной фазе его развития, т. е. возможно доминирование субсиндрома изменения общения ири стрессе (социально-психологического субсиндрома стресса). Его можно рассматривать как пятую стадию развития общения при стрессе. В одних условиях такое изменение общения характеризуется увеличением его активности, в других - его снижением. При стрессовой активизации общения в разных условиях могут преобладать компоненты либо межличностного взаимодействия, консолидирующие груипу (социально-позитивные), либо дез организующие ее (соцнально-пегативпые).

Из числа первых можно выделить три основных компонента общения. Первый - усиление тенденций поддерживать лидирующий концепт и его носителя. Это - усиление склонности выделять лидера и следовать за ним; благосклонное отношение к предложениям общения со стороны окружающих. Зачинатель акта общения первоначально принимает на себя роль лидера в общении. Соответственно концептуализация начала его общения отражает его лидирование. При наличии у партнеров по общению стрессовых социально-позитивных тенденций лидирование в акте общения получаст дружественный, заинтересованный отклик. Надо полагать, с проявлением тех' же тенденций связаны случаи самопожертвования ради спасеппя жизни другого человека в экстремальных ситуациях. «Заслонить грудью командира!» - такое решение может приходить импульсивно. Такого рода решения быстры, однозначны, как правило, не оставляют места для сомнений и обусловливают действия, подчас сложные, точные, кажущиеся непроизвольными. Эти действия есть особая строссогенная форма защитительного общения, направленного на спасение носителя неких ценностей, такого, как лидер группы, как продолжатель рода, как объект привязанности, как объект, носитель возможности повысить социальный престиж спасителя.

Второй основной компонент активизации общения, консолидирующего группу,- усиление у субъекта склонности к принятию на себя роли носителя или генератора лидирующего концепта, лидера группы, коллектива, лидера в общении. Такие тенденции к лидированию при стрессе могут быть адекватными возможностям субъекта к требованиям ситуации и неадекватными им. Во втором случае неуместные, неверные, не поддерживаемые окружающими людьми попытки руководить ими, организовывать их в

Л. л. Клтаев-Смык

289

коллектив могут оказывать противоположный эффект, т. е. собствовать дезорганизации группы.

Третий компонент социально-позитивной направленности об щепия при стрессе - производный двух первых в случае их по0~ дуктивной реализации. Это чувство общности с коллективом" «чувство локтя», дружественности, взаимпой симпатии. Оно способствует установлению сплоченности членов группы, их солидарности, а при наличии общей воодушевляющей цели - проявлениям коллективного энтузиазма.

В относительно изолированных малых группах людей возникает своеобразная общность эмоций. Механизмы такой «индукции» изучались еще В. М. Бехтеревым [39]. Недавно описан случай, когда в сурдокамерном эксперименте астепизационно-деп-рессивное состояние охватило всех трех испытуемых потому, что им показалось, что они отравлены угарным газом. При этом у них возникали все субъективные проявления и поведенческие признаки такого «отравления» [208]. Из числа физиологических реакций, сопровождающих деятельность в условиях групповой изоляции, заслуживают внимания факты совпадения колебаний пульса у рядом работающих людей. «Синхронизация пульсовых кривых наблюдается в большей степени при кооперативном типе межличностного взаимодействия партнеров, выполняющих парную словесную пробу, либо в тех случаях конкуренции, когда соперничество ограничивается вербальными реакциями и по влечет за собой негативных поведенческих, постуральпых и интонационных реакций» [208, с. 194].

При стрессе в экстремальных условиях далеко не всегда активизируется социально-психологическая активность, т. е. активность общения, способствующая консолидации группы, коллектива («кооперативный тип межличностных взаимоотношений», в общих чертах описанный выше). При некоторых особенностях экстремальных условий велика вероятность возникновения при стрессе, возникающем у многих членов группы (коллектива), активизации общения, ведущей к дезорганизации коллектива (группы). Требуются большие, специальным образом организованные усилия, чтобы препятствовать развитию стрессовых, дезорганизующих группу тенденций, чтобы направить социальную форму адаптационно-защитного потенциала по пути не дезорганизации, а консолидации группы (социума). Рассмотрим общую структуру такой стрессовой социально-психологической активности, Дл которой характерно преобладание компонентов общения, напр ленных па дезорганизацию группы.

290

В ней (как и в консолидирующей группу активизации общения) можно подразделить три компонента. Первый - возникно-в&нВе у людей склонности к конфронтации с лидирующий концептом, с его носителями. Это может проявляться в активизации непризнания авторитета руководителя, в нежелании подчиняться приказам, в раздражительности, грубости, вспыльчивости, в нетерпимости к казавшимся раньше несущественными неоп-тлмальным действиям и личностным особенностям партнеров по общению.

Второй компонент социально-негативных изменений общения при CTjieccb - возникновение неприязни к психологическим нагрузкам, связанным с ответственностью за других людей или перед другими людьми. Это ведет к уклонению от ответственности за общее дело, за любое дело, не рассматриваемое как личное.

Третий компонент стрессогеиной социальной активности, дезорганизующей группу,- это возникновение в экстремальных условиях у ряда индивидов отчуждения от интересов группы, возникновение представления о снижении значимости общих целей, возрастание склонности замыкаться в кругу личных интересов и дел. Разобщенность интересов членов группы, противопоставление их интересам коллектива при такой стрессовой активизации общения может приводить к конфронтации между членами группы, к распаду коллектива. У отдельных его членов возникает представление о большей эффективности индивидуальных путей выхода из стрессовой ситуации, а не коллективных. Следует отметить характерные для такой формы общения при стрессе застойность собственных негативных социально-нсихоло-гяческих установок, спижение критичного к ним отношения. «Забываются» хорошие качества окружающих людей, недооценивается персиектива положительной переоценки сиюминутных обид. Отношение окружающих людей могут представиться субъекту при таком течении стресса опасными для него, требующими защитных или «ответных» агрессивных действий. Анализ общения между членами производственных бригад на рыбопромысловых базах (РПБ) в ходе многомесячного рейса без заходов в иорты показал, что социалыю-пегативные компоненты общения становятся Доминирующими во многих бригадах л а пятом-седьмом месяцах плавания. Стрессовый эффект длительной групповой изоляции и Скученности усугублялся на РПБ напряжепным режимом тРУда (работа по 12 часов в сутки, 8+4, без освобождения от работы в субботние и воскресные дни). Исследования 10. М. Стень-ко, В. д. Ткачеико и др. показали, что при этом снижалась производительность труда и возрастала заболеваемость с широким пектром болезней [248, 249, 256 и др.]. Наши исследования лю-

!0*

291

дей, принимавших участие в таких рейсах, показали, что в подавляющем большинство случаев неприязненные отношения между людьми, возникшие в ходе рейса, исчезают, как правило, через 2 недели после прибытия в порт приписки судна, т. е. «домоет Между тем не только сохраняются, но и часто становятся эффективно выраженными положительные, дружественные взаимоотношения, базирующиеся на воспоминаниях о «приятных», «веселых», «интересных» случаях, происходивших в рейсе. Случаи собственного социально-негативного поведения, имевшие место в рейсе, начинают казаться неуместными, достойными сожаления, неадекватными той ситуации, которая была. Взаимные обиды чаше прощаются, забываются по принципу: «Кто старое зло помянет, тому глаз вон.'».

Можно полагать, что указанные выше формы активизация общения в своей основе имеют адаптивное значение. Позитивные направлены на консолидацию группы коллектива, противостоящего экстремальной ситуации. Социальпо-пегативные направлены, условно говоря, на разрушение экстремальной срды, опосредованное «ломкой» социума (группы). Адаптивная направленность активизации общения может не осознаваться людьми, у которых она возникает.

Позитивные тенденции общения в группе операторов обнаруживаются при стрессе психофизическими методами задолго до того, как какие-либо изменения характера общения становятся заметными при обычном наблюдении 1209). Это свидетельствует в пользу того, что, в частности, активизация позитивных форм общения лежит в основе коллективной деятельности людей. Характер общения в группе влияет па эффективность и надежность деятельности людей при стресса. Экстремальные условия могут у одних усиливать имеющееся «затрудненное» общение, у других при установившемся положительном или нейтральном общении способствовать «нахождению соответствующих характеру и содержанию совместной деятельности приемов и способов оптимизации делового общения, направленных на предупреждение или преодоление трудностей общения» [279, с. 22/.

Следует отметить сложность различных противоречивых влияний на формирование субъектами тактики межличностного взаимодействия, которое при стрессе «скатывается» к доминированию консолидирующих или деструктурирующих группу форм общения. Экспериментально показано, что в зависимости от многих причин (сложившихся взаимоотношений, социальных и личных установок, конечных целей, мотиваций и т. д.) задача кооперативного характера (т. е. требующая сотрудничества) может при стрессе в ситуации скученности рассматриваться субъектами в кон-

292

пентном плане (т. е. в плане соперничества) и наоборот [45]. ? оппые данные обнаружены при обследовании производствен-rpvnn, члены которых иногда отходят от выполнения офици-"пьно предписанных типов отношений и взаимных связей [306]. Чгке в экспериментальной обстановке крайние формы «чистой» кооперации и «чистой» конкуренции тоже встречаются далеко не «сегда, часто межличностные отношения обследуемых носят смешанный характер [444]. Таким образом, необходимо считаться с тем что тип взаимодействия в группе может несоответствовать оптимальному для выполняемой группой того или иного задания

[2081.

Заметим, что используемое в западной социологии выражение «кооперативный характер (тип) общения» во многом совпадает с нашим понятием «консолидирующее группу общение». Противопоставляемый «кооперативному» «конкурентный характер (тип) общения» но соответствует используемому нами выражению «дезорганизующее группу общение», так как «конкурентное общение» может способствовать в конечном итоге консолидации группы, когда конкуренция происходит без эмоционального и делового антагонизма участников общения, стремящихся каждый па своем участке работы к завершению общего дела. И, напротив, «конкурентные» взаимоотношения могут приводить к дезорганизации группы, коллектива, когда такие взаимоотношения возникают в борьбе за единоначалие и не исключают асоциальных, аморальных приемов конкурентной борьбы, дезорганизующих группу и невозможных в коллективе.

Мы не вскрываем в данном разделе всей сложности психологических, социально-психологических процессов, лежащих в основе развития социально-позитивных и социально-негативных форм стрессовой активизации общения и т. д., хотя это было бы необходимо для детального анализа методологии управления социальной активностью при стрессе *.

Здесь

условия, направляющие

с аДвсь мы лить коротко перечислим основные уел

низа совш' нотепдиал на путь либо консолидации группы, либо ее дезорга-

консолЛОВИя (<ШРИН11П1Ш») развития стрессогеиной активизации общевия, Ш(,Ш1 '""'дарующие группу: 1) Возникновение условий существования, совер-вве 1,(f еР1шмых для большинства людей, составляющих группу. Исчериа-но" опаСИ1№аЛа теРпения>>- К таким условиям относится сочетание смертель-влл их вп°-СТП для иидивида и его близких с хроническим ущемлением его РвДеленно льных потребностей (жажда, голод, и т. д.). 2) Субъективная оп-к°торой \Ь для большинства членов группы позитивной цели, достижение ли я но до И8авит их от нетерпимого настоящего состояния, б) окупит уси-Л|«дой д0.с.ТИЙсению атои цели. В представлениях данной цели у большинства жен присутствовать концепт достижимости ее только коллективны-

293

Помимо описанных выше форм стрессовой активизации общения, при иных внешних и внутренних факторах, обусловливающих поведение в экстремальных ситуациях, возможно стрессовое уменьшение активности общения, возникающее за счет значитедь-

»ш усилиями. 3) Наличие субъективного представления о том, что бо.тьита-ством окружающих людей совершаются действия или у них есть намерения действовать в том же направлении, куда стремлюсь действовать «я» - индивидуальный субъект действия. Го есть должно быть совпадение кояцедм целесообразности и направленности своих - индивидуальных - целей и действий с представлениями о целях и действиях окружающих людей. 4) Осознание реальной возможности «первого шага» на пути освобождения от стрессора, выходя из стрессогенных условий и представления о реальности последующих «шагов». 5) Наличие импульса (острого побуждения) внутренняя или внешнего к совершению этого «первого шага». К указанным внешним импульсам можно причислить: а) «случайное» действие одного или нескольких членов группы. 'Гак как в данном случае окружающие люди наделены в сознании индивида теми же целями и желаниями защиты от стрессора, что и оя сам, то даже случайный поступок кого-либо из окружающих может быть расценен индивидом как сигнал к началу активного избавления от стрессора. Такой сигнал может стать «центром кристаллизации» консолидирующей группу активной деятельности ее членов, направленной на выход из представляющихся лм стрсссогеияшт условий (например, панические действия); б) намеренный, уеловпо говоря, призыв лидирующего в данном акте индивида. Такой призыв должен не только совпадать с накалом и направленностью жй лавин членов группы, во должен также обладать достаточной мюциоген-ностью и суггестивностью для трансформации потенциальной адантаниоп-но-поведенческой энергии членов группы в поведенческую (кинетическую). Призыв оказавшегося лидирующим индивида реализуется за счет подготовленного им (или подготовленного в нем, у него) внутреннего импульса к совершению указанного выше «первого шага», которым для лидера является осуществление демонстрационного или императивного призыва к окружающим.

Условия развития стрессотенной активизации общения, дезорганизующие группу на пути выхода из-под стрессогенного действия экстремальных факторов, отличаются от вышеперечисленных только по следующим пунктам: по 2) представлениям о том, что избавление от стрессогенных факторов оптимально при едиполпчпом усилии в противодействие носителям этих факторов; по 3) представлениям о том, что окружающие люди а) против твоего избавлю ния от стресса либо б) имеют возможности для собственного избавления от стресса, которых ты лишеп.

Условия, снижающие возможность защиты от стрессора па путях консоли дации группы. Это как бы «аптипринципы» усиления активности при стреейв 1) формирование у членов группы концепта а) оправданности дпстрессощЯ ных страданий индивида достижением некой конкретной или мистической цели; б) недостижимости освобождения от дистрессогенных факторов (обреченность); в) отсутствия сведении о путях выхода из сферы действия РЯЙ факторов (дезориентация); 2) поддержание, сохранение «потенциала терпения» какими-либо послаблениями стрессогенного давления (рсальнйЙв или мнимыми); 3) создание у индивида концепта уникальности его ди-стрессовых переживаний и его личной вины в их возникновении ;4) форм кропание у индивидов концепта безвыходпости экстремальных условии; 5) предотвращение, изъятие потенциальных побудителей группы к «первому шагу» на пути ее консолидации в целях освобождения от стресс-факторов.

лого ухудшения функционального состояния и самочувствия членов группы, коллектива. В результате симптоматики дистресса /апатия, адинамия, снижение умственной а физической активности, чувство дискомфорта и т. п.) снижается мотивация и способность к общению.

Склонность к общению может снижаться при стрессе и при сравнительно удовлетворительном физическом состоянии, и самочувствии членов группы. Это бывает при «интериоризации» мыслительной активности индивида при его самоуглубленности, различные формы которой характерны для хронического стресса. Интенсивность общения снижается при стрессовой самоотчуждепиости субъекта, когда для него, казалось бы, снижается значимость собственной персоны и отношения к себе окружающих людей. Человек пренебрегает своим внешним видом, мнением о себе других людей, гигиеной своего тела, регулярным питанием и т. д. Некоторыми исследователями подобное самоотчуждение интерпретируется как форма протеста иротив стрессогенного социального давления, пе всегда полностью осознаваемая субъектом.

Кроме перечисленных форм, снижение активности общения при стрессе возможпо при сохранности активности поведения. В наших исследованиях в условиях групповой относительной изоляции был отмечен феномен «когнитивного нигилирования» партнера. У испытуемого появлялась нарастающая неприязнь к партнеру по изоляции. Ее причиной было главным образом своего рода «переполнение», «перегрузка» субъекта информацией разного рода, исходящей от его партнера, при том, что прочая информация из внешнего мира была крайне ограничена и однообразна. Партнер становился не столько ненавистен, сколько нежелателен, избегаем вплоть до того, что испытуемые пачинали избегать встречаться взглядами и даже смотреть друг на друга. Так, для того чтобы взять какой-либо нужный предмет, человек предпочитал не поворачиваться в сторону этого предмета, если при этом его лицо должно было оказаться обращенным к партнеру. Вместо такого поворота на сравнительно меньший угол человек предпочитал достать нужный ему предмет, сделав поворот в противоположную сторону, на значительно больший угол, так, чтобы не увидеть напарника, даже в том случае, когда последний обращен спиной к поворачивающемуся человеку *. Действовал принцип: «Глаза б мои на тебя не смот-

Намл было дифференцировано шесть степеней «когнитивного нпгилн-

Роиапля» партнера. Приведем примеры вербализации испытуемыми своего

пП0Ц1ения к соседу при развой выражеппости даппого феномена. 1-я сте-

н>. «Beg время помшо, что ве падо заходить на территорию соседа». Актуа-

"зацня п сознании целесообразности ограничить контакты с партнером. 2-я

- епеиь: «Предпочитаю не смотреть в сторону, где садит сосед». Избегание ви-

295

рели!». Подобный феномен бил обнаружен также М. А. Новиковым [208]. Дальнейшее развитие такой тенденции чревато возникновением склонности к агрессии как выражению побуждений к реальному нигилированию партнера. Причем агрессия может быть направлена как на него, так и на себя (суицид). Последнее - это результат стремления уничтожить общение с партнером, с объектом общения (т. е. с избыточностью однообразной монотонной ПН' формации, исходящей от партнера по общению) через уничтожение себя - субъекта общения. Такие формы болезненно измененного общения, как некритичная, не вполне контролируемая сознанием агрессивность по отношению к партнерам по общению и суицид, могут возникнуть при нескольких, казалось бы, различных, предшествовавших формах общения: 1) в результате неблагоприятного развития «когнитивного нигилирования» партнеров; 2) активизации общения, дезорганизующего группу, при невозможности покинуть группу или «уединиться» в ее структуре. Вероятность попыток «ломки» неприемлемой для субъекта, нетерпимой им формы общения через агрессию в адрес партнеров - участников общения паиболее высока, когда к прочим стрессогенным факторам, обрушившимся на субъекта, присоединяется надругательство над ним, физическое притеснение его со стороны кого-либо из членов группы при участии или попустительстве остальных се членов. Возникновение в экстремальных условиях у некоторых людей садистских наклонностей рассматривают как стрессогенную патологическую реакцию, направленную на объект, «замещающий» недостижимы! и неустранимый стрессор [478]. Стрессогенная застойность концептуализации мнимого стрессора в случае садистских отношений проявляется в том, что жертва аффективной агрессии, будучи первоначально случайной, в дальнейшем как бы притягивает «мучители тем сильнее, чем более некритично актуализируется в сознании последнего антистрессовый эффект замещающей «мнимой борьбы» со стрессором *.

зуальных контактов. 3-я степень: «Неприятно произносить слова, которые часто говорит сосед». Избегание «вербальной общности». 4-я степень: «Разго-i варивать с соседом - неприятно, когда приходится- произношу слов, лием, иногда с запинкой, с заиканием». Нарушение вербального контакта. 5-я степень: «Несколько раз поймал себя на том, что забывал обычные слова, которые часто произносил сосед». Ампестическне реакции на партнера Щ общению. 6-я степень: «Подолгу сосед для пеня перестает существовать, хотя' при совместной деятельности, как это пи неприятно, приходится вновь И вновь смиряться с его существованием». Периодическое «когнитивное нигЯЛЗя рование» партнера по общению.

* На основании собственных экспериментальных исследований я анализ» литературы нами были дифференцированы следующие степени стрессогевной агрессивности или депрессивной склонности к суициду. 1-я степень: подобные

296

Следует отметить, что актуализация в созпании при стрессе возможности или необходимости крайних форм агрессии или самоагрессии (об убийстве партнера или о самоубийстве) может возникнуть внезапно, неожиданно для субъекта. Причем субъект может либо осознавать абсурдность этих действий, либо ошибочно признавать их необходимыми, неизбежными. Внутреннее побуждение к агрессии может, как это кажется, внезапно возникнуть в состоянии аффективной конфронтации с партнером. Есть сообщения о том, что совершенное насилие снижает уровень стресса у человека, его совершившего, тем «спасая» его от психической стрессоген-ной травмы. Но какой ценой? [4791.

5.3 ПРОКСИМИЧЕСКИЕ ПЕРЕМЕННЫЕ ПРИ СТРЕССЕ

Возрастание значения социальных стресс факторов в жизни населения индустриальных стран, в частности фактора скученности жителей больших городов, обострило внимание исследователей к проблеме взаиморасположения людей в ходе их взаимодействия. Западная социальная психология рассматривает человека (персону, личность) как основную исходную единицу отсчета объекта своего исследования, недооценивая то, что увеличение численности людей создает следующие уровни целостности: группу, организацию и т. д. За точку отсчета пространства, на котором разворачивается жизнедеятельность людей, часто принимается место расположения отдельного человека («личная территория»). Недостатки такого методологического приема очевидны. Деятельность человека как «общественного существа», даже если он так или иначе изолирован, всегда остается общественной. Это не может не учитываться при анализе пространственной среды его жизни и деятельности, тем более в случае скученности, тесноты, большой плотности расположения людей, характерных для современного урбанизированного общества. Исходной причиной указанного ошибочного методологического приема послужила опора исследователей на Данные интроспекции людей, изучаемых в условиях скученности.

тевдепцин полностью, отчетливо пе актуализирующиеся в сознании (осознаются иолдпее); 2-я степень: периодические, неожиданные для себя самого мыс-ив о возможности агрессии; 3-я степень: постоянные, сдерживаемые мысли об

ресеппных актах, воспринимаемые субъектом как несерьезные; 4-я степень: рР"°№№.кая неспособность сдерживать агрессивные выпады против нарт-

ров по общению (препирательства, ругань и т. п.); 5-я степень: намеренная ;, дг(>товка осуществления не критически оцениваемых субъектом, т. е. ка-> ушихся ему оправданными и нужными, агрессивных действий в адрес нарт-Ч"'" по изоляции.

287

В этих условиях во избежание дистресса скученности часто нри социальном взаимодействии усиливается опора «па себя». При этом в сознании отдельного человека возрастает значимость представления о собственной автономности.

Принцип отсчета пространства жизнедеятельнети людей «от отдельного человека» породил наименование научного направления по изучению среды обитания - «проксимяка» *. За 15 лет «самостоятельного» существования проксимика еще пе накопила массива данпых, дающих ей право называться самостоятельной наукой. Тем не менее ее научный багаж позволяет ей активно и эффективно внедрять свои достижения в практику организации человеческой жизнедеятельности.

Было показано, что характер взаимодействия и взаимоотношения людей определяет некоторые огггималыгые расстояния шжщ ними. Холл [406] описал нормы приближения человека к человеку, характерные для социокультурной среды Северной Америки. Эти нормы определены четырьмя расстояниями. Указанные расстояния определяют концентрические пространства с субъектом общения в центре: 1. Интимпое расстояпие (радиус) от 0 до 45 см используется при общении самых близких людей: жена - муж, мать - ребенок. 2. Персональное расстояние от 45 см до 120 см используется при обыденном общения со знакомыми людьми. 3. Социальное расстояпие от 120 до 400 см оказывается предпочтительным в общении с чужими людьми и при официа.льпом общении. 4. Публичное расстояние от 400 до 750 см используется при выступлениях перед различными аудиториями.

Холл указывал на то, что расстояние, предпочтительное для той или иной формы общения, избирается человеком в значительной мере неосознанно. Тем не менее человек почти всегда так или иначе реагирует, если принятое ям расстояние «нарушается».

Соммер [5321 предположил, что пространство непосредственно вокруг человека последний воспринимает как удлинение самого себя. Мерой этого «персонального пространства» субъекта является его эмоциональное напряжение при «вторжении» в пего другого человека. Персональное пространство - это «пространственная сфера вокруг человека, очерченная мысленной чертой, за которую другим не следует входить» 1532]. Персональное пространство не

* В результате перенесения латинского термина «проксимальный» (ближайший, приближенный) в английскую научную литературу, затем из анп лийской в русскую и др. возникло двойное написание наименования дисциплины, изучающей пространственный фактор в межличностных отношениях', «проксимика» и «проксемика». Второе - результат деформации латинского прототипа.

298

строго концентрично. Его граница может быть более удаленной со стороны приближающегося другого человека, тем. более если тот неизвестен или нежелателен. Особенности пространственной среды также могут сказываться на размерах персонального пространства, как бы способствуя объединению людей (соционетальная среда) или. напротив, метая их объединению (социофугалыгая среда) 1406,с,.108].

Часть пространственной среды человек может считать в той или иной мере своей собственностью, которой оп может распоряжаться и должен сохранять от чужих посягательств. Это персонализированное пространство, «собственная» персональная территория может бить его жилищем, местом работы -человека, его кроватью в общежитии и т. п., «принадлежащей» ему (первичная территория). Человек может «по привычке», «по традиции» использовать какую-либо территорию, которая тем не менее пе подчинена его жесткому контролю,- место в библиотеке, место на пляже (вторичная территория). Оказавшись на непродолжительное время ва улице, в парке, человек еще, в меньшей степени идентифицирует с собой окружающее пространство, подчиняясь правилам поведения для всех (публичная территория) [299, с. 112-120].

«Персонализированную территорию» в определенном отношении можно рассматривать как аналог персонального пространства; если последнее является самым элементарным пространственным «удлинением» человека, то территория - это уже более развитое и сложное его «удлинение», включающее как определенное пространство (территорию), так и различные объекты. Но оба эти образования выполняют выраженную функцию создания и изменения «границы» между «собой» и «другими», функцию регуляции межличностных отношений (274, с. 152]. Таким образом, понятия «персональное пространство» и «персонализированная территория» определяют феномены, сочетающие кок мнимые, так и реальные объекты 1352, 364, 518]. Характер лроксимических переменных, как было обнаружено в пащих исследованиях, усложняется в ситуации длительной групповой изоляции в условиях скученности, создающей наряду с другими факторами дистресс у испытуемых. Условия тесного размещения испытуемых и ограничения изолированного пространства, а также практически постоянное пребывание испытуемых па одном и том же месте обусловливают как бы совмещение персонального пространства и персонализированной территории каждого из испытуемых. Кроме того, сложность взаимозависимости персональных пространств и персонализированных территорий в этих условиях создает эффект как бы наслоения их друг на друга. Указанные обстоятельства побудили нас использовать термин «межличностная территория» для обозвачеяияпредставловнякаждого из

ЯМ

испытуемых о занимаемом им и «принадлежащем» его напарник по изоляции пространстве кабины экспериментального стенда

Рассмотрим литературные данные относительно особенностей проксимических переменных при стрессе. Затем изложим результаты собственных исследований динамики изменения проксимических показателей при остром и хроническом стрессе.

Оценивая современное состояние проксимических исследований, можно видеть, что пока нет упорядочепной проблематики этого научного направления. Сложность возникающих проблем можно проиллюстрировать данными о влиянии скученности на развивающиеся организмы. Показано, что дети вплоть до юношеского возраста имеют меньшие, чем взрослые, зопы личпого пространства [298]. В связи с этим, казалось бы, дети должны быть способными переносить более высокую плотность людей в своем окружении, так как известно, что увеличение зон личного пространства провоцирует дистрессовое ощущение скученности 1361, 362]. Анализ широкого круга литературы, посвященной влиянию чрезмерной скученности на развивающиеся организмы, свидетельствует об обратном 1365]. Молодые организмы, растущие в условиях чрезмерной скученности, задерживаются в своем развитии [338]. Следовательно, скученность для них не является простым гипер-стимулирующим фактором [348, 490]. Сообщалось, что приостановка созревания молодых организмов после рождения может возникнуть из-за скученности, имевшей место в пренатальном периоде и отсутствующей после рождения [4431. Потомство скученных мышей было менее активным и пассивно реагировало в тестах на новизну, чем контрольные мышата. Это различие сохранялось у потомства от ранее скученных ипескученных матерей независимо от наличия или отсутствия скученности потомства.

Приведенные данные свидетельствуют о том, что проксимиче-ские факторы являются отражением сложного динамического «овладения» популяцией среды обитания. Это овладение содержит различные активные и пассивные, осознаваемые и неосознаваемые, уравновешенные и неуравновешенные между собой проявления. Исследования сущности указанного процесса поиулянионного овладения средой с позиции проксимики только начаты. До сих пор отсутствуют исследования соотношения концептов персонального и физического пространств. Не только не раскрыто, но даже нечетко обозначено соотношение психологического отражения персонального и группового пространств. Крайне разрозненны данные и суждения относительно субьективизации факторов, скученное] и вторжения в персональное пространство.

Ниже мы приведем литературные и собственные данные. с детельствующие о взаимозависимости концепта персонально

300

пространства и чувства вторжения в него в ходе развития хронического дистресса, в частности вследствие групповой изоляции, скученности, кинетоза и т. д.

Продуктивным, открывающим возможность для психофизических решений задач проксимики является заключение Г. Эвапса и В. Айхельмана 1362] о том, что скученность при стрессе можно представить в показателях порога, который зависит, конечно, от некоторой минимальной плотности индивидов. Более того, этот порог связан с когнитивными их тенденциями, которые либо снижают, либо увеличивают потребность человека в пространстве [344] и его чувствительность к пространственным ограничениям [2561.

Вопреки данным о неблагоприятном действии скученности на показатели функционального состояния и на эффективность деятельности, Фридман и др. [379, 380] не нашли между этими факторами никакой зависимости. Сопоставление методов получения этих противоречивых результатов показало, что в экспериментах Фридмана сложность и. напряженность деятельности были столь невелики (составление слов из группы 10 букв), что дополнительная па-грузка на организм за счет скученности не исчерпала возможности выполнять эту деятельность на удовлетворительном, близком к исходному уровню. В указанной работе был неудовлетворительным критериальный подход к определению критического уровня внешней стимуляции, делающего ее стрессогенной. По мнению Каплана [439-441], этот уровень достигается при комплексе показателей стимулирующей информации. При этом должны быть достаточными ее количество, присутствующее одномоментно, напряженность умозаключений, необходимых для понимания этой информации, кроме того, должна существовать перспектива для субъекта быть в состоянии узнать больше о среде как об источнике критической стимуляции. Существует мнение, что критический уровень стимуляции обусловливается большой величиной сигнала, конкурирующими сигналами при дефиците времени ответа на них, высокой неопределенностью (непредсказуемостью) сигнала [362].

Было обнаружено, что экстремальная скученность может быть отнесена к типу стрессоров, для которых характерен неблагоприятный эффект последействия. К такого типа стрессорам относится экстремальное шумовое воздействие в отличие, например, от теплового стрессора, создающего немедленный дистрессовый эффект ж* ' 21. Это положение было подтверждено исследованиями ;?Чйп1КТ0В комбинированных стрессоров: тесной скученности и шума looOJ, теспой скученности и температурного воздействия [400].

Обнаружено, что после пребывания в условиях экстремальной есноты испытуемые значительно хуже переносили предъявление

301

им неразрешенных задач, чем лица, пребывавшие перед аналогичной деятельностью в нестесненных условиях [362]. Сходные данные были получены Д. Шеррод [526]. Надо полагать, «вовлечение» испытуемых в пассивное стрессовое реагирование за счет неразрешимых задач усугублялось последействием, предшествующей пассивности, генерируемой стрессором скученности (в случае, когда последний не чрезмерен и не вызывает взрыва агрессивного (активного) противодействия среде). Эпстейн и Карлин нашли, что после скученности субъекты лучше решали простые задачи. Причем у женщин отмечены увеличение содиопетального поведения (сплоченности, желания сидеть ближе друг к другу), увеличение групповой сплоченности кооперативного поведения. Напротив, у мужчин после непродолжительной экстремальной скученности уменьшились групповая сплоченность и кооперативное поведение. Цитировавшие эту еще не опубликованную работу Г. Энанс в В. Айхельман [362] сообщают, что в ней приведены интересные объяснения указанных половых различий, однако не приводят этих объяснений.

В многочисленных исследованиях ироксимических переменных на животных, а также в ранних исследованиях поведения людей при скученности авторы апализировали значение ситуационных факторов, упуская индивидуальные и личностные различия объектов исследования. Это породило многочисленные данные, не отражающие всей сложности реальной действительности. В частности писали, что якобы как аксиому следует принимать утверждение об увеличении личного пространства при стрессе и об увеличении стресса при возрастании плотности индивидов. Между тем было показано, что индивиды с зонами большего личного пространства испытывают больший стресс скученности, чем люди с меньшим личным пространством, помещенные в одни и те же условия 13441. Жители больших городов тяжелее, чем сельские жители, переносят пространственные ограничения во время многомесячной работы на рыбопромысловых базах [256]. Важную роль в возникновении стресса играют темпераменты, характеры и стрессовая реактивность общающихся в условиях скученности людей, их психологические установки, мотивы деятельности, морально-этические и социально-культурные нормы [362 и др.].

При скученности и ограничении пространства, выступающих как стрессор, у мышей были обнаружены физиологические показатели выраженного стресса: увеличение надпочечников и вилоч-ковой железы, уменьшение выделения андрогенных гормонов тестикулами, снижение лактации [338]. При высокой скученности резко возрастала электропроводимость кожи у людей [357]. Психофизиологические исследования подтвердили возникновение

302

стресса при вторжении в личное пространство 1363, 472 и др.]. Скученность и эмоциональная напряженность межличностных взаимоотношений приводили к срыву выполнения заданной деятельности. Однако это происходило только когда сокращение межличностной дистанции осуществлялось при решении задачи, требующей высокой скорости обработки информации; скученность практически не влияла на выполнение сравнительно простых задач, без дефицита времени J363J. Различные стрессоры, неявляю-щиеся проксимичеекгога факторами, при достаточной интенсивности и значимости вызывают стрессовые изменения проксимических переменных: увеличение личного пространства и дискомфорта от скученности [363].

Существует ряд интересных, но недостаточно обоснованных подходов к интерпретации феноменов, возникающих при скученности. Эссер [358] предположил существование конфликта между «старым» мозгом (основание мозга и лимбическая система) и «новым» мозгом (неокортекс). «Старому» мозгу приписывается преимущественная регуляция эмоциональных проявлений, которые якобы чаще связаны с личными контекстами эмоций и с интимным взаимодействием в малойгруппо,в «микрогруппе». Предполагается, что социальные подтексты, межгрупповос взаимодействие в «макрогруппе» преимущественно сопряжены с функциональными возможностями «нового» мозга. Согласно цитированному автору, конфликт между «старым» и «новым» мозгом в какой-то мере обусловливает стресс столкновения потребности личности как в уединении, так и нри ее социализации.

Было высказано предположение о том, что потребность человека в установлении и поддержании той или иной степени уединенности связана, в частности, с его способностями «когнитивного картографирования», т. е. со способностью представлять себе физическое и социальное окружение, которая зависит как от индивидуальных, так и от внешних факторов [362J. Предполагается, что при этом важную роль играют характер прогнозирования субъектом социальных и физических переменных среды, а также баланс между потребностями личности в автопомии и «агрегации» с другими людьми. Можно полагать, что этот фрагмент функциональной модели скученности как социологического феномена реально существует. Вместе с тем нельзя ограничиваться только этим фрагментом для понимания этого феномена и для разработки методологии управления стрессом, возникающим при скученности.

Ряд частных решений проблемы стресса при скученности содержится в исследованиях влияния на переносимость скученности индивидуальных особенностей «места опоры» индивида впроцессе межличностных взаимодействий (интернальпость - экстрепаль-

303

ms"

ность) [352], а также в исследованиях влияния индивидуальных различий тревожности 1371J и вероятного прогнозирования [299].

Теоретическим основанием, лежащим в основе большинства проксимических исследований, является предположение, что близость к другому индивиду, увеличение числа приближающихся индивидов, предметное, примыкающее к субъекту окружение - все это действует как информационная нагрузка. Б случае перегрузки возникает стресс и дистресс. Многие исследователи ограничиваются анализом количественных показателей такой нагрузки: чем ближе и чем больше ее агенты, тем быстрее и больше должен субъект обрабатывать информацию о них, чтобы приблизиться к овладению ситуацией. В ряле работ, кроме количественных, отмечают качественные показатели среды, обусловленные субъективной неопределенностью, субъективной невозможностью и тому подобными характеристиками тех или иных агентов среды. Высказаны сомнения в правомерности указанной модели информационной перегрузки для интерпретации данных проксимических исследований [362].

Известно, что люди в хорошо структурированных лабораторных ситуациях реагируют на пространственные и социальные ограничения иначе, чем в менее структурированных полевых [460]. В полевых условиях зоны личного пространства детей увеличиваются в ходе их развития вплоть до возраста полового созревания. В лабораторных условиях обнаруживается обратная направленность изменений размеров личпого пространства, продолжающаяся до того же возраста. Объяснение этих данных с позиции модели информационной перегрузки, предложенное их автором, нельзя считать удовлетворительным. При скученности стрессогешшй фактор сложнее, чем влияние разной структурированности информации. При анализе цитированных данных следует учитывать и психологические установки различные в полевых и лабораторных условиях, и преимущественное участие в одном случае образной, в другом ~ логической сферы мышления, и различную эмоциональную окраску состояний испытуемых, и т. п. Увеличение размера группы повышает познавательную сложность ситуации для индивида: тогда вторжение в его личное пространство можпо было бы рассматривать как высший уровень информационной перегрузки [513]. Но только ли этим объясняется эффект скученности? Конечно нет.

304

5.4

СТРЕСС ПРИ НЕОЖИДАННОМ «ВТОРЖЕНИИ» В ЛИЧНОЕ ПРОСТРАНСТВО

Примером, противоречащим модели информационной перегрузки (как объяснительной при анализе проксимических данных), служат данные исследования, проведенного при нашем участии с группой добровольцев в специально оборудованном тоннеле. В нем периодически включалось тусклое освещение, с тем чтобы испытуемый мог видеть только начало своего пути, т. е. пространство впереди себя на расстоянии 3-4 м. До следующего включения освещения тоннеля он успевал пройти примерно 5-6 м в темноте, т. е. часть пути ои продвигался на ощупь. В одном из участков тоннеля, в котором испытуемый должен был идти в темноте на ощупь, подвешивался муляж человека. Таким образом, в то время, когда испытуемый в темноте наталкивался на него, загорался в очередпой раз свет. Одна группа испытуемых знала о наличии муляжа, другой группе об этом не сообщалось.

«Вторжение» муляжа в персональное пространство испытуемых, наталкивавшихся па него в темноте, вызывало у них пароксизм страха. «Впервые в жизни почувствовал, как волосы встали дыбом от ужаса» (из отчета испытуемого К.). «Все тело на миг свела ледяная судорога, когда висящий «человек» вдруг оказался между моими вытянутыми руками, которыми я ощупывал стены в темноте» (из отчета испытуемого Г.). Страх возникал и у тех, кто не знал, и у тех, кто знал о возможном столкновении с муляжом человека. У вторых он был менее выраженным и менее продолжительным (согласно отчетам о самонаблюдении испытуемых).

Неожиданным для исследователей явилось то,что уряда «оповещенных» лиц наряду с чувством страха (по их мнению, одновременно с этим чувством) возникало чувство, которое они характеризовали как «смех», «веселье». Подобные чувства возникали у «неоповещенпых» только при затухании у них ощущения испуга, а не вместо с ним, т. е. «на фоне памяти об испуге, а не во время него»

мТЧеТа испытУемого г-)-

Можно полагать, что чувство страха было обусловлено в зна-

тельной мере за счет неожиданности проникновения указанного

Уляжа в персональное пространство испытуемых. В данном слу-

возпикал острый стресс, при котором важное место занимало

ств ТП°е повеДение в ответ на один из «примарных» (врожденных)

нов 1лов ОГ1аспости, к которым принадлежит неожиданное прикос-

в=="ие*. Страх, вздрагивание, замирание - первая (программная)

веввя о ЧИСЛу таки* стимулов принадлежат, помимо внезапного прикосно-

1 еще ряд воздействий: падение, громкий звук, вспышка света. 11 л .

А. Китаев-Смык 305

фаза активного эмоционально-двигательного реагирования при остром стрессе [116, 123 и др.]. Второй фазой (ситуационной) является экстатическое реагирование. Ознакомленность человека, с тем, что его ожидает псевдоопасность, вовлекала его в игровую ситуацию. Это создавало у него психологическую установку, лред-пастроенность на игровое поведение с эмоционально позитивный!! переживаниями. Надо полагать, что такая установка в описанных выше опытах не могла «отменить» первую фазу активпого стрессового реагирования (страх, вздрагивание). Тем не менее преднастройка на игровую ситуацию способствовала актуализация одновременно с первой и второй экстатической фазы - преждевременному «торжеству победы» над опасностью, хотя страх перед нею еще не исчез. Таким образом, и чувство страха, и экстатическая веселость активизировались одновременно. Эмоциональный накал испуга, надо полагать, способствовал появлению столь же выраженного начала экстатических переживании второй фазы стрессового реагирования, которые были значительно сильнее, чем можно было бы ожидать в аналогичной игровой ситуации, если эта ситуация была бы лишена фактора, генерировавшего испуг. Реакция на неожиданное проникновение в персональное пространство (как и реакция на другие «примарные» стимулы) вызвана скорее семантикой стимула (тем, что символизирует эти стимулы), чем их информационными физическими параметрами [351], «программа» таких реакций сопряжена с фило- и онтогенетическим опытом.

Следует сказать об особой значимости угрозы «вторжения» в персональное пространство предмета, принимаемого за человека, в отличие от «вторжения» других объектов. Человек, неизвестный человек «символизирует» потенциально высокий уровень знаний. Если он враждебен, он может разгадать твои способы защиты, он может быть хитрее тебя, вместе с тем он может «уничтожить» тебя не только физически, но и морально. Таким образом, в ситуации стрессогенного проникновения в личное пространство является значимым фактор интеллектуального, мыслительного «могущества» объекта вторжения.

Для индивидов, верящих в существование сверхъестественных, магических сил, угроза «вторжения» в персональное пространство носителей таких сил может явиться более стрессогенным, чем угроза «вторжения» в нее реального человека. Даже при отсутствии активных суеверий, если индивид не защищен убежденностью в своем превосходстве над иррациональными явлениями или активными знаниями способов мистификации, тогда столкновение с имитацией носителей «сверхъестественных сил» может привести к значительным последствиям. В качестве примера приведем описание случая, когда иностранные туристы для развлечения облачились в маски

306

страшилищ, злых духов, т. е. маски, традиционно используемые в их стране do время карнавальных шествий. Местные жители не знали о существовании такого рода масок. Дело происходило ночью. Дистресс у некоторых местных жителей достиг столь высокого уровня, что потребовалась врачебная помощь. Этот случай указывает на необходимость для предотвращения возможности страха перед «вторжением» в персональное пространство сверхъестественных факторов не только наличия социокультурных норм, исключающих суеверия, но и знаний различных конкретных приемов и способов мистификации. К этому кругу вопросов примыкает проблема различного реагирования субъекта, например, при пользовании общественным транспортом в часы пик, агрессивно-грубое в одном случае - в толпе незнакомых людей, терпеливо-нркливое в другом случае - при наличии людей знакомых [532]. Существует мнение о необходимости различать факторы «плотности» и «скученности», которые зависят от ситуационной обстановки, от направленности и интересов, внимания и организованности большинства лиц, составляющих толпу [362, 540). Очевидна разница отношения друг к другу людей, теспо сидящих на стадионе во время спортивных соревнований, когда их внимание отвлечено друг от друга, и людей, тесно сидящих на скучпом уроке или в ожидании лекции, где больше возможности для взаимодействия этих людей.

5.5

«МЕЖЛИЧНОСТНАЯ ТЕРРИТОРИЯ»

ПРИ ХРОНИЧЕСКОМ ДИСТРЕССЕ

Персонализированная территория, будучи мнимым феноменом опирающимся на реальную территорию, может показаться субъекту гомогенной (однородной); по своей аначимости для него границы личного пространства могут быть субъективно недифференцированными. Более того, сам факт существования личного пространства, являющегося как бы продолжением или представительством вовне внутреннего пространства субъекта, может ускользать от сознания последнего. Это характерно для комфортного состояния, когда внимание субъекта отвлечено от его физического окружения. Так может быть и когда субъект находится в состоянии значительного дискомфорта, в случае «самоотчуждепия» субъекта с Дереализацией его представления о стрессогенном окружении.

В состоянии адаптационной активности функциональных систем человека тем более, если эта активность близка к дистрессу, в ознанцп актуализируется концепт личного пространства в виде

тех плн иных его проявлений. Наиболее заметны эмоциональные Реакции на изменение предметного и социального окружения, а

также изменения представлений о субъективной значимости тех или иных проксимических переменных и т. п. [274, 532]. При длительном пребывании на одной и той же территории становятся субъективно различимыми разные зоны личного пространства. Дифференциация личного пространства по признаку различной субъективной значимости его зоны более ярко проявляется при длительном дистрессе.

«Скученность», сложный психологический феномен, возникает при достаточно продолжительном совместном пребывании нескольких (многих) людей сравнительно близко и неизолированио Друг от друга. При «скученности» в условиях изоляции персонализированные территории нескольких субъектов оказываются пак бы взаимопроникающими. В результате у людей формируется едииое представление о «своей» и «чужой» территории, которое мы ниже называем представлением о межличностпой территории. Возникновение такого взаимопроникновения «своей» и «чужой» территорий было изучено нами в экспериментах при длительной, многосуточной относительной изоляции испытуемых, когда дистресс скученности усугублялся кинетозом, вызванным гравитоинерциопиьш стрессом - непрерывным медленным вращением помещений, в котором находились люди. Модельная операторская деятельность, а также психологические и медико-физиологические исследования занимали весь рабочий день испытуемых (9-Ю часов). Их занятия в «свободное время» также были регламентированы.

Эксперименты продолжительностью до месяца проводились в специальном стенде «Орбита» [149]. Жилая кабина диаметром 3,6 м, высотой 2,2 м была оснащена для длительного относительно комфортабельного пребывания в ней двух человек (рис. 29, 1).

В кабине имелись два спальных места, два кресла, столы для работы, шкафы для хранения личных вещей и рабочего оборудования, кухонный отсек, туалет, душевая и т. п. В распоряжении испытуемых была бытовая радиоэлектроаппаратура: радиоприемник, магнитофон, телевизор, пылесос и т. д. К кабине примыкал коридор длиной 16 т, который вместе с кабиной являлся консолью центрифуги с диаметром вращения 20 м. В ходе экспериментов использовались вращения со скоростями 24-72 град/с.

В результате комплексного стрессогепного действия (укачивание-вращение, относительная изоляция, занятость напряженной деятельностью) у испытуемых возникали ярко выраженные проявления дистресса с широким спектром симптомов: головная боль, рвота, чувство слабости, апатия, затруднения при интеллектуальной деятельности, адинамия, раздражительность, обидчивость. репрессивность и т. д. (129, 130, 133, 158 и др.].

Изучение межличностной территории (МТ) испытуемых прово-

308

Рос. 29. I - схема внутреннего помещения стенда «Орбита» l - стол с приборами, г - откидной стол, з - часть спального места, трансформируемая п кресло, 4- шкаф для вещей, 5 - шкаф для постели, е - откидная кушетка (часть спального места), 7 - кухонный отсек, « - электропультолый отсек, в - туалет - душ, 10 - коридор

II - зоны межличпостной территории испытуемых А и В а - зона «укромное убежище» для А и «неизвестная» для Я; б - зона неприкосновенной собственности А и неприкосновенная для Б; в1 - зона доминирования А по признаку Близости и зона субдомипирования Б, вг - зопа доминирования А по признаку компетентности и зона субдоминировапия В; е зона равного пользования А и Б; д - зопа совместного пользования А и Б; е - зона субдоминирования А и доминирования Б; ж - вона неприкосновенная для А и неприкосновенной собственности для Rj з - зона «неизвестная» для л и «укромное хранилище» для Е; и - зона «уединения» А и «непосещаемая» Б; к - оона, непосещаемая А и «уединения» Б

Далось ыри наблюдении за их жизнедеятельностью при посещении их экспериментаторами, с помощью телевизионной аппаратуры, путем опроса их по типу «свободного интервью» и методом анкетирования, а также при изучении их дневниковых записей.

Анализ использования испытуемыми предметной среды (поме-

309

щения и оборудования) кабины и коридора стенда, а также их отчеты о своих действиях и их представлениях о значимости для них разных участков внутренних помещений стенда показал сложность структуры МТ у всех 72 испытуемых, участвовавших в экспериментах.

Приведем пример структуры МТ двух участников этих экспериментов. Назовем их А. и Б. Этот пример является во многом типичным и для большинства других людей, испытавших дистресс во время многосуточного пребывания в указапных условиях (рис. 29, II).

Ядром МТ для субъекта А. была зона его «неприкосновенной собственности». В пой оказались откидная кушетка (часть его разборного спального места) и шкафчик для личных вещей. Находясь в этой зоне, не только сидя на кушетке, но и когда она была спрятана в нише стены, стоя или проходя в том месте, где была его кушетка, субъект А. испытывал наименьший дистресс в тех его проявлениях, которые были связаны с его совместным постоянным пребыванием с напарником. Для Б. эта зона была как бы неприкосновенна. После окончания эксперимента А. сообщил о том, что на 4-5-е сутки эксперимента он обнаружил, что ночью, лежа Ни спальном месте, он мог как бы влезть в маленький шкафчик для хранения постели, который непосредственно примыкал к спальному месту. Сразу, одномоментно можно было «вложить» в шкаф либо ногу и таз, либо плечо и спину. При этом субъект А. испытал отчетливое, но необъяснимо приятное ощущение, как будто он «ушел», «спрятался» от стрессогениой обстановки эксперимента. По его мнению, при этом становились несколько менее выраженными даже такие стойкие проявления дистресса, как головная боль и тошноте! Неоднократно днем, сидя на кушетке, он пробовал «влезть» в шкаф спиной. Как полагал А., такие его действия были тайной ot Б. Эту зону мы назвали «укромное убежище» А.

Эксцентрично от зоны «неприкосновенной собственности» А располагалась зона его «доминирования». Последнее проявлялось в том, что, находясь в ней, он чувствовал себя более комфортно, чем в остальных частях стенда, за исключением двух выше описанных зон - «укромного убежища» и «неприкосновенной собственности», пребывание в которых было наиболее комфортным. В зоне доминирования субъекта А. располагались приборы, кресло, которым пользовались А. и Б. попеременно, кухонный отсек, в котором они работали по очереди. Но, несмотря на их, казалось бы, равноправное пользование этой зоной, А. испытывал неприятное увеличение эмоционального напряжения, когда в пределах этой зоны находился Б. В свою очередь, Б. также чувствовал своего рода неловкость, когда был вынужден находиться в этой зоне; он испыты-

310

вал удовлетворение, покидая ее. Ав а логичные чувства испытывали Д. и Б. относительно участка территории кабины вблизи от электропультового отсека. Он находится в непосредственной близости от откидной кушетки В., являвшейся его «неприкосновенной» зоной. Однако компетентным в электроаппаратуре стенда был субъект А. Таким образом, зона его доминирования состояла из двух участков. Один оказался таковым из-за близости к зоне неприкосновенной собственности А., другой был обусловлен спецификой компетентности А.

Зону «неприкосновенной» собственности и зону собственного «доминирования» имел испытуемый Б. Он, как и многие другие испытуемые., сообщил, что в ходе эксперимента испытывал особые приятные чувства всякий раз, раскрывая шкафчик для личных вещей. В какой-то степени невольно для себя оп это делал так, чтобы А. не видел содержимое этого шкафчика. Б. ловил себя на том, что перебирать и рассматривать свои личные вещи незаметно для А., даже без особой необходимости, стало приятным для него особенно при ухудшении самочувствия в ходе эксперимента. Мысленно оп сравнивал себя со скупым рыцарем, тайпо перебирающим свои богатства. Пристрастий к таким действиям с этими же самыми «личными вещами» пи до, ни после многосуточного эксперимента испытуемый Б. за собой не замечал. Мы назвали шкафчик для личных вещей испытуемого Б. его «укромным хранилищем».

Следует сказать, что многие участники эксперимента в описываемых условиях испытывали своеобразное приятное чувство, связанное с ощущениями интимности, укрытости, собственности, сходные с теми, которые ощущали субъекты А. и В., один в связи с «укромным убежищем» и при пользовании «укромным хранилищем» - другой. Расширим число таких примеров. Испытуемый X. почувствовал странное, неоншдапно приятное ощущепио, когда влез (по пояс) в «подполье» кабины, чтобы сменить бак для сливных вод. С тех пор он добровольно каждый раз при пеобходимости выполнял эту вообщем-то неприятную операцию, освободив от ее выполнения технический персонал, обслуживающий стенд. Другой испытуемый - М., обязанностью которого было следить за состоянием электроприборов, размещенных в специальном помещении на стенде, «проверял» их значительно чаще, чем требовалось. Спустя долгое время после эксперимента он рассказал, что ему приятно было укрыться, засунув руки и голову в отсек с этими электроприборами.

Пространство в кабине стенда между зонами доминирования субъектов А. в Б. было равпопосегцаемо mm обоими. Пребывание в 8опе этого пространства одного из них практически не вызывало чувства Дискомфорта ни у него, ни у его партнера. Тем не менее

311

в таком случае часто активизировалась их настороженность друг к другу.

Отетпи еще одну зону, актуализирующуюся во время совместного пребывания в ней обоих испытуемых. При совместном выполнении психологических исследований, во время еды и т. д. онв располагались, сидя по обе стороны откидного стола. Как сообщили многие испытуемые, сидя вдвоем за столом, они часто испытывала чувство «единения», иногда острое и приятное чувство «дружественности». Даже при неприязни друг к другу, имевшей место у некоторых пар испытуемых, при «объединении» их за общим столом они старались подавить чувство аптипатии, демонстрируя свое хорошее отношение к напарнику (начинали шутить, улыбаться и т. п.), не замечая его неприятных привычек.

Территорию коридора, примыкавшую к кабине и «отделенную» от нее дверью, следует причислить к зоне равного пользования. Однако в трех экспериментах с длительным вращением стенда было обнаружено, что один или оба испытуемых как бы облюбовав себе тот или иной участок коридора, проводят там часть своего свободного времени. В одном из экспериментов первый испытуемый предпочитал, оставив своего запарника в кабине, «уединяться» в ближайшей части коридора, отгороженной от кабины простенком. Другой испытуемый «уединялся» в одном из углов отдаленного конца коридора. Испытуемые, будучи в коридоре, предпочитали не посещать место «уединения» своего коллеги.

Отмеченные нами зоны «интимное убежище» и «интимное хранилище» были сходны по признаку интимности, т. е. тем, что они были связаны с возникновением у субъекта чувства, что лишь он владеет и дапным объектом и тайной его существования. Вместе с тем эти зоны отличались по процедуре пользования ими. В «интимном убежище» субъект размещал себя, свое тело или часть его, испытывая некоторое чувственное переживание, сходное с тем, ради которого дети строят шалаши, уединяются на чердаке или играют под столом, занавешенным простынями и т. д. При этом чувство собственного тела сочетается с чувством его защищенности внешней «твердью», что позволяет оргастически расслабиться в ощущения собственной неуязвимости.

Существование «интимного хранилища» создает у субъекте чувство неуязвимости благодаря неизвестности и недоступности Для других некоторых его ценностей - материальных (талисман. СУ" вениры, личные драгоценности) или как бы своих воплощений (личные письма, личный дневник и т. п.). Возможность иметь интимный дневник создает даже в условиях длительного вынужденного совместного пребывания в общем помещении возможность хоть и мним» го, но уединения, благоприятно разряжающего дистресс скучвя-

3(2

Чувство дискомфорта		Раздражительность, обидчивость и т. п.		Изменения общения: а) агрессивность, б) отчужденность от окружающих, в) самоотчужденность
1-----Ј.		1	f

Дистресс
-
	Ощущение скученности

f				*
Неудовлетворенность качеством и величи- . ной ПТ		Уточнение границ ПТ		Повышение чувствительности к посягательству на ПТ: - увеличение ПТ; v - замкнутость в ПТ; - пренебрежение к ПТ

Рис. 30. Схематическое изображение проксимических переменных при дистрессе

пости. Вот что пишет летчик-космонавт СССР, дважды Герой Советского Союза В. И. Севастьянов о полете совместно с П. Кли-муком на орбитальной станции «Салют-4»: «Наряду с общением человеку необходимо уединение, удовлетворение потребности побыть наедине с собой. Как у нас решалась эта проблема? Мы договорились в полете вести дневники, каждый свой, а после полета прочитать вместе. Причем в эти дневники мы заносили только свои мысли, размышления и результаты личных наблюдений. Бывало так, поужинаем и в прекрасном настроении говорим: «Попишем?» _ «Попишем». Устраивались кто где - один в кресле, другой за столом - и писали. Это необходимое состояние, когда человек уходит от повседневных общих мыслей и забот. Наш опыт, я Думаю, говорит о том, что важно уметь в определенное время и на определенный срок уединиться в своих мыслях. И необязательно для этого разные комнаты, изолированные отсеки» [239, с. 36]. едение личного дневника положительно способствует самовос-танию, о чем неоднократно свидетельствует на страницах своих У манов Л. Н. Толстой. Можно сослаться и на другие достойные авторитеты.

У некоторых авторов можно найти описание зон личного пространства и персонализированной территории, имеющих то или сходство с зонами межличностной территории, обнаруженными

313

нами при стрессе. Холл выделил характерные, но его мнению, для американской культуры четыре зоны общения: интимную, личную, социальную и публичную. Каждая из них имеет близкую и дальпюю дистанции. Гипотеза Холла изображается графически в виде системы непересекающихся колец разных радиусов [400].

При «стрессе скученности» есть ряд особенностей в формировании и развитии персонифицированной территории (ПТ). Дистресс проявляется, в частности, в возникновении у субъектов чувства дискомфорта, раздражительности, обидчивости, а в ряде случаев в агрессивности или отчужденности от окружающих людей или в самоотчужденности и т. п. У субъектов, подвергнутых скученности, возникает неудовлетворенность качеством и величиной ПТ, склонность к уточнению его границ, повышенная чувствительность к посягательству на нее (рис. 30). В связи с этим могут возникнуть либо тенденции к увеличению своей ПТ, стрессовая раздражитель ность, чувство ущемленности, либо склонность к чрезмерной замкнутости в рамках собственной ЯТ, либо в пренебрежении к ней (пренебрежение к порядку в квартире, на рабочем месте, пренебрежение к одежде, гигиене тела и т. п.).

При развитии дистресса с усилением концепта ПТ, сочетающимся с негативными эмоциональными реакциями в адрес окружающих, уменьшается субъективная значимость групповой (коллективной) территории (ГТ). В данном случае можно видеть взаимоусиление проявлений стресса и концепта ПТ. Чем более неблагоприятны проявления дистресса, тем больше чувство дискомфорта от скученности.

Помимо указанной, при стрессе может быть и другая схема соотношения проксимических переменных. При стрессе возможно возрастание чувства коллективизма, сплоченность в борьбе против стрессогенных факторов. Более того, при крайних формах дистресса и скученности в фашистских лагерях действенный путь к выживанию и спасению шел через сплочение узников с возникновением черт личности, отличающейся высокими моральными, этическими и социальными нормами.

Иные взаимозависимости проявлений стресса и концепта ПТ возникают при эустрессе (при благоприятных проявлениях стресса). В этом случае часто уменьшается субъективная значимость персонифицированной территории. Для субъекта более значимым становится коллективная групповая территория (рис. 31).

Эустресс проявляется, в частности, в чувстве социально-психологического комфорта, в возникновении чувства симпатии, ДРУ?ке' ственности к окружающим. При этом в общении могут преобладать самоотверженность, чувство солидарности. Самоуглубленность » работе может сочетаться при эустрессе с чувством (в той или иной

314

Чувство комфорта		Симпатия	Изменение общения: а) дружественность, б) чувство причастности к группе, в) включенность в решение общей задачи
-~-г-			f

	Эустресс
	й А
	Чувство сплоченности

*				*
Удовлетворенность персонифицированной территории (ПТ) как элемент групповой территории (ГТ)		Размывание границ ПТ в структуре ГТ	Уменьшение значимости ПТ - передача ПТ в ГТ; - усиление осозна ваемосги ГТ; - ннтериоднзаиця и слияние образов ПТ и ГТ

Рис. 31. Схематическое изображение проксимическнх переменных при аустрессе

мере осозпаваемым), что эта работа делается на благо коллектива, общества. Проксимические переменные при этом могут характеризоваться: удовлетворенностью ПТ как частью групповой (коллективной) территории, своего рода размыванием границ ПТ. При этом усиливается чувство ответственности за групповую (коллективную) территорию, возникает склонность к передаче части ПТ в групповую (коллективную) территорию, усиливается осознание значимости последней. При творческой самоуглубленности субъекта во время его деятельности может происходить своего рода слияние образов персонифицированной и групповой территории. Следует различать схему эустресса, описанную выше, в которой рассмотрено возрастание субъективной значимости групповой территории ( и соответственно увеличение чувства сплоченности), <Уг эУстресса, способствующего усилению чувства значимости ПТ, личной собственности.

Таким образом, как при дистрессе, так и при эустрессе могут иметь место возрастание субъективной, значимости либо персонифицированной, либо групповой территории.

Проектирование помещений для длительного изолированного

11 совместного пребывания людей следует производить, предусма-

Рвва.я формирование оптимальных соотношений разных фувнцио-

альных зон межличностной территории. Размещение личных вс-

315

щей, зоны сна, отдыха, возможные траектории перемещения людей в помещении и т. д. должны планироваться с учетом их характеров, индивидуальных склонностей.

«Вторжение» на межличностную территорию при хроническом дистрессе

Стрессогмшое ощущение «скученности», обусловленное чрезмерно близким длительным соседством с другими людьми, создается не только однообразием информационного обмена, «публичностью», вынужденным сужением персонифицированной территории (ПТ), но и «вторжением» соседей в нее. Поэтому показателями дистресса при «скученности» могут быть не только отчеты людей об ощущениях дискомфорта и переживаниях стесненности, но и их характеристики своего отношения к «вторжению» на ПТ. Эмоциональное напряжение может возрастать как при вторжении соседа на ПТ субъекта, так и при «вторжении» субъекта на ПТ соседа.

Во время экспериментов на стенде «Орбита», как указывалось выше, каждый испытуемый мог отличать разные зоны персонифицированной и межличностной территории. Последняя являлась результатом как бы взаимопроникновения персонифицированных территорий испытуемых, длительно живущих в условиях скученности. Зоны, расположенные ближе к щезтру» своей территории,- проксимальные, расположенные ближе к «центру» чужой,- дистальные (рис. 29, II). Отношение испытуемых к «вторжению» исследовалось в пяти экспериментах с длительным вращением за стенде «Орбита» со скоростями 24 и 36 град/с. В каждом эксперименте «экипаж» стенда состоял из двух человек. На основании регулярных опросов обоих испытуемых в ходе многосуточного эксперимента определялась их межличностная территория. Одному из них предлагалось оценивать по пятибалльной шкале свои переживания, возникающие при «вторжении» напарника в его зоны, а также при его собственном «вторжении» в зоны, «принадлежащие» напарнику.

Пример пятибалльной шкалы оценки отношения к «вторжению» на персонифицированную территорию и ощущаемого при этом чувства дискомфорта:

1. Не замечаю соседа, безразличен к его действиям.

2. Невольно обращаю внимание на действие соседа, эмоциональных переживаний при этом не замечаю.

3. Действие соседа вызывает мое пристальное внимание, настороженность; чувствую неприятное раздражение, войдя на его территорию.

4. Действия соседа (или свои) вызывают сильное неприятное чувство внутреннего напряжения.

5. С трудом сдерживаюсь (или не сдерживаюсь), чтобы не сделать резкого замечания соседу за его «некорректные» действия, испытываю очень неприятное эмоциональное напряжение, вторгаясь на его территорию.

316

Уве. 32. Динамика изменений субъективных ощуще-юй vpn «вторадевиш ва йежл II чноствую территорию во вбМЯ развитая длв-тояъ-вого дггетреоса (А)

1 - чувство дискомфорта у испытуемого А при «вторжении» в вову его доминирования (зоны «в») испытуемого В; II - чувство дискомфорта у испытуемого А при его «вторжении» в зону доминирования испытуемого Б

(зону «е») Субъективная оценка «вторжения» в разные зопьт межличностной территории на 5-7 сутки развития дистресса (Б) I - чувство дискомфорта у испытуемого А при «вторжеиип» ва его межличностную территорию испытуемого Б; II - чувство дискомфорта у испытуемого А при его «вторжении» на межличностную территорию испытуемого Б; а-к - зоны меж-лпчпостпой территории испытуемых А и Б. N - чувство дискомфорта в баллах; * - время в сутках

Было обнаружено, что до начала вращения, на протяжении первых двух суток совместного обитания испытуемых, когда зоны, их межличностной территории еще только формировались, пребывание испытуемых в различных участках помещении стенда не влияло на их эмоциональный статус (рис. 32, А). В первые трое суток вращения, когда оба члена экипажа (во всех экспериментах) ощущали выраженные в той или иной степени дискомфортные ироявл&ипя кинетоза (тошнота, головная боль, чувство мышечной слабостп, потеря аппетита и т. п.), испытуемые нуждались во взаимной поддержке. Помощь друг другу, сопровождаемая «вторжением» на ИТ.не создавала дискомфортных переживаний. Скорее, напротив, она вызывала чувство благодарности и удовлетворения заботливостью партнера. Начиная с третьих суток врап;ения, когда неблагоприятные симптомы кинетоза становились менее заметными, у испытуемых стал формироваться концепт межличностной территории, проявлялась активизация негативных элементов общения; напряженность в отношениях друг с другом, раздраяштелъ-

317

*~?

ность, а подчас нетерпимость. Эти явления были и у испытуемого Д. который имел задание оценивать такие симптомы у себя в случае «вторжения» в рамках межличностной территории. Указанному периоду развития стресса (кинетоза) соответствовало возрастание чувствительности испытуемых к такому «вторжению». Возникающее при этом чувство дискомфорта достигло .максимума у испытуемого А. на 7-10-е сутки вращения (рис. 32, Б). Следует отметить, Что в период нарастания эмоционально негативной окраски общения у испытуемого А. возникали более дискомфортные переживания при «вторжении» соседа в его «зоны» межличностной территории, чем тогда, когда он сам «вторгался» к соседу. Напротив, когда указанные дискомфортные реакции при общении стали уменьшаться (начиная с десятых суток вращепия, т. е. за пять суток до его окончания), этот испытуемый ощущал болев неприятные чувства, когда он сам вынужден был находиться в зонах межличностной территории», «принадлежащих» соседу, чем тогда, когда последний «вторгался» к испытуемому А. Указанный феномен может обсуждаться с позиции концепции, дифференцирующей внутреннюю и внешнюю «точку опоры» [511].

Уменьшение дискомфорта от «вторжений» на межличностную территорию, имевшее место к концу эксперимента, вероятно, связано с нарастанием эмоционального напряжения из-sa ожидания приближающегося завершения эксперимента. Видимо, играло роль также увеличивающееся чувство удовлетворенности испытуемых тем, что эксперимент заканчивается благополучно и оба испытуемых успешно выдержали действовавшие на них стресс-факторы, «держались молодцами».

После прекращения пятнадцатисуточного вращения случаи «вторжения» на межличностную территорию становились практически эмоционально не значимыми для испытуемых. Причины этого, видимо, следующие. Реадаптация к стабильной, без вращения пространственной среде сопровождалась кратковременными, по сильпо выраженными дискоординацией движений и головокруя;е-нием. Это создало эффект как бы переструктурирования пространственной среды после остановки вращения, что могло повлечь за собой «разрушение» в какой-то мере концепта межличностной территории, сформировавшегося во вращающемся стенде. После остановки вращения пространство кабины воспринималось испытуемыми двояко: как привычное, свое и вместе с тем как непривычное - чужое. Кроме того, субъективно неприятные симптомы кинетоза (слабые проявления некоторых из них сохранялись до конца вращения), после прекращения вращения как бы отодвигались в прошлое. Вместе с этим уменьшилось происходившее во время вращения «вытеснение» из сознания испытуемых неприятных

318

ррежнваний кинетоза. Менее значимой стала вся гамма диском-Аортных явлений, с которыми ассоциировалось внутреннее прост-панство стенда входе вращения. Это способствовало «отчуждению» чтого пространства с минимизацией концепта персонифицированной территории, т. е. своего рода вторичное «вытеснение» из сознания сохраняющихся «спутников» исчезнувшего неприятного самочувствия.

Приведенные данные свидетельствуют о том, что в условиях «скученности», тем более когда дистресс, вызываемый этим фактором, усилен еще каким-либо дополнительным стрессором, вся территория обитания оказывается вошедшей в личное пространство людей. Их личные пространства как бы наслаиваются друг на друга, взаимопроникают, тесня друг друга.

Стресс, возникающий при жизнедеятельности в ограниченном малом пространстве кабины, меняет отношение субъекта к внут-рикабинному и внекабинному пространству.

Мы не рассматриваем здесь отражения в психических процессах при стрессе внутренней среды человека и его отношения к ней.

При стрессе увеличивается актуальность чувственно воспринимаемой внутрикабинпой среды. Возрастает ее субъективная ценность: положительная - как средства, поддерживающего жизнедеятельность субъекта, отрицательная - из-за того, что малый объем кабины ограничивает естественную потребность субъекта в освоении достаточно большого внешнего пространства. В большинстве случаев для субъекта, длительно находящегося в пеболыпой кабине, сильно возрастает отрицательная ценпость впутрикабин-ной среды, значительно превышающая положительную ее ценпость. Это становится неприятным для субъекта и может побуждать его к попыткам разрушить ограничивающие его факторы во внешней среде (или «замещающие» их факторы) либо - свою внутреннюю среду.

При этом внекабннная недоступная для субъекта среда стано-вится призрачной и желанной. Иными словами, ее субъективная Ценпость как реальности прогрессивно уменьшается, ее субъективная ценпость как желаемого объекта возрастает. При достаточпо Длительном пребывании в изолированной кабине субъективно пред-стад шемая реальность внекабинной среды может столь умепынить-я> что это может привести вместе с тем к уменьшению ее ценности ан 'желаемого объекта. При этом интересы человека оказываются средоточенными во внутрикабинпой среде, внекабинная среда е меньше актуализируется в его сознании. Отдельные напоми-

Яя о ней могут вызывать приступы ностальгии.

319

«Совместимость» членов изолированной группы

Одним из важных факторов, определяющих субъективную new ность пространства (положительную или отрицательную,) явля" ется знание человека о присутствии в нем людей. При этом акту-] лизируются также сопоставления такие, как «я и они», «я и мы» «мы и они» и т. п.

Психологически-комфортные условия в плане «совместимости» членов малой группы обеспечиваются пе столько подбором членов группы по психологическим параметрам, сколько компенсацией комплекса информации, деформированной в условиях изоляции и той информации, которой лишен член изолированной группы. Видимо, для уменьшения дистресса от изоляции информация, поступавшая ему ранее (до изоляции) от окружавших его людей (знакомых и незнакомых) и от «привычной» экологической среды, в условиях групповой изоляции должна восполняться. Уменьшение- отсутствующей информации должно максимально полно компенсироваться за счет его деятельности, за счет потока информации от остальных членов изолированной группы и за счет информации, специально подаваемой членам группы. Последняя призвана компенсировать отсутствующую полноту потока информации о привычном человеческом множестве и о привычной экологической среде. Под информацией о привычном множестве людей мы понимаем воспринимаемую субъектом информацию, исходящую от множества лиц, так или иначе соприкасающихся с ним в процессе жизни, как знакомых, так и незнакомых (рис. 33). Эти лица несут данному субъекту (первого порядка) информацию, воспринятую ими (как субъектами второго порядка) от круга лиц, с которыми они соприкасаются в свою очередь (т. е. от субъектов третьего порядка), и т. д-Каждому субъекту информация от окружающих его лиц поступает как на осознаваемом, так и на неосознаваемом уровне, причем как в виде условной, знаковой информации, так и в виде образной и безусловной информации. Эта информация включает в себя информацию, активно генерируемую окружающими лицами, и информацию о личностных особенностях людей, в частности тех их особенностей, которые сформировались под действием информационных, экологических и других влияний, воспринятых этими людьми н< протяжении жизни. Проблема «совместимости» практически не возникает (исключая житейское понимание этого слова), т. е. м жет стихийно разрешаться, при условии поступления к субъекту информации от какого-то минимально потребного для него крУ1 лиц (и среды обитания), опосредующих, в свою очередь, инфор? цию от минимально потребного для каждого из них круга лиц и -среды обитания, текущая информация от которых опосредова

320

Рис. 33. Схематическое изображение «привычной целостности» человеческой популяции (М)

1 - «первичный» суОъект; 2,2' - его знакомые; з.З1 ',- их знакомые, о которыми «первичный» субъект не знаком и т. д.

достигает данного человека. Видимо, можно говорить и о ее текущем объеме, минимально достаточном для обеспечения социально-комфортного состояния человека. Объем информации от окружающей его социальной и экологической среды, минимальноjнеобходимый для субъекта, зависит от индивидуально «привычной» ее величины. Она больше для жителя большого города, чем для жителя села [248, 249 и др.] Элементы этой минимально необходимой человеку информации могут быть в той или иной мере заменимыми, «адо полагать, теоретически возможна совместимость любогочисла люоых людей, т. е. возможно создание для них социально-психологического комфорта при условии поддержания минимально полной яиформации о минимально достаточном множестве людей и о «при-ычной» для них экологической среде. При отсутствии полноты остава указанного множества, т. е. в небольшой изолированной л УПП6' «совместимость» может быть достигнута путем замещения л Фицйта информации от «недостающих» членов этого множества Равноценной по действию па субъекта информацией. Естественно, чет адаптационных способностей личности при групповой

321

изоляции возможно до какого-то уровня уменьшение объема (минимизация) информации от минимально достаточного множества людей. Пределы этой минимизации должны определяться той или иной допустимостью неизбежного при этой минимизации изменения личности. Эти изменения личности - «плата» за дефицит информации.

Изложенные выше данные свидетельствуют о том, что острый стресс, возникающий при внезапном «вторжении» в личное пространство, в значительной мере обусловливается «субъективной невозможностью» такого вторжения. Хронический стресс (нри действии скученности в непрерывно вращающейся кабине) повышает острый стрессогенный эффект вторжения в личное пространство, выступающий в данном случае как «субъективная возможность» неблагоприятных последствий.

Присутствие людей является ценностным фактором среды. Анализ экспериментальных данных свидетельствует о том, что положительная или отрицательная ценность этого фактора обусловливается психологической установкой субъекта на дружественность или на враждебность окружающих людей и склонностью самого субъекта к агрессивности или к дружественности. Можно полагать, что скученность приобретает стрессогенный эффект, приводящий к «несовместимости» людей, за счет изменения при скученности потока информации от привычного для субъекта множества людей и от привычной экологической среды.

Общие закономерности социально-психологического субсиндрома стресса проистекают из того, что каждый человек как элемент человеческой популяции является воплощением противоречия между личным и общественным. Человек не может стать «человеком разумным» вне человеческого общества. Взращенный, обученный, воспитанный людьми, он переживает глубокий дистресс при недостатке общения. Однако превышение эволюционно установившихся норм скученности людей также вызывает у них дистресс. И в том и в другом случае дистресс, стабилизируя нормы общественного существования, может способствовать развитию общественных взаимоотношений. Психологическая сущность человека как существа общественного требует от него претворения в жизнь альтруистических тенденций. Но пи одип человек со своим индивидуальным сознанием не может полностью отрешиться от эгоистических мотивов. Постоянное уравновешивание этих двух тенденций является источником многочисленных проявлений стресса (эустресса, дистресса), в свою очередь, ведущего к прогрессу или регрессу личности. Половая дифференциация людей и обусловленная его необходимость общепия - одна из ведущих сил, побужда-

322

щПх к социализации человека, вместе с тем это источиик ярких проявлений эмоционального стресса.

Участвуя в организации общественных взаимоотношений, человек вынужден по возможности полнее учитывать общественные, популяциопные тенденции развития человеческих взаимоотношений- Однако, неспособный полностью отрешиться от индивидуальных позиций понимания бытия, человек должен использовать коллективный опыт, воплощающийся в продуктивных общественных нормах и традициях. Можно полагать, темпы их формирования отстают от темпов развития современного индустриального общества, при этом могут возникать скороспелые, непродуктивные нормы и традиции жизни, один из источников «болезней стресса». Создание современного глобального управления, планирования и прогнозирования (па базе современной технологии) различных сторон жизни человеческого общества должно учитывать многогранность психической сущности человека.

323

ГЕНЕТИЧЕСКИЕ

И ЭВОЛЮЦИОННЫЕ ПРЕДПОСЫЛКИ

ИНДИВИДУАЛЬНЫХ РАЗЛИЧИЙ СТРЕССА

Экспериментальные и теоретические данные, изложенные в предшествующих разделах, неоспоримо свидетельствуют в пользу того, что дифференциация проявлений стресса на активные и пассивные обусловлена как внешними, так и внутренними для организма предпосылками. Под внутренними предпосылками такой дифференциации априорно понимались фило- и онтогенетически сформированные факторы. Ниже мы приведем некоторые данные, подтверждающие значимость филогенетических, врожденных предпосылок возникновения указанных различий стресса.

6.1

О РОЛИ ГЕНОТИПА

В ОРГАНИЗАЦИИ ПОВЕДЕНИЯ ПРИ СТРЕССЕ

Можно назвать большое число работ, выполненных в основном в последние три десятилетия, подтверждающих положение о том, что особенности поведения, как индивидуального, так и, во всяком случае у животных, социального, определяются наряду с действием факторов окружающей среды еще и генетической обусловленностью [83, 315, 346, 512 и др.]. Результаты этих работ свидетельствуют о том, что количественные вариации признаков поведения, как правило, являются следствием их множественной детерминации. Эта множественная детерминация есть результат совокупного действия как наследственности, так и среды, своего рода комбинация обоих этих факторов. Более того, эта комбинация является но просто их статистической суммацией, но динамическим взаимодействием, в котором наследственность и среда сложным путем вз&ишй ограничивают проявление друг друга [326].

Научный апализ роли генотипа и среды в организации поведенческих признаков осуществим, по мнению Л. В. Крушинского с соавт. [1631, лишь при использовании в качестве исходной концепции представления о «норме реакций» организма [572]. Под нормой реакций понимается наследственно детерминированный предел вариаций в проявлении признака. Иными словами, это совокуп,

324

ность определяемых генотипом свойств организма, которые во взаимодействии с влияниями внешней среды обусловливают индивидуальное развитие организма. По мнепшо указанных авторов, наследуются не отдельные признаки организма как таковые, а лишь нормы его реакций на среду обитания. Признаки поведения, подчеркивает Л. В. Крушипский с соавт., как никакие другие свойства организма, обладают весьма широкими нормами реакций, могущими создать впечатление исключительной зависимости их формирования от внешних условий. На самом деле это не так. Генотип, обусловливая чрезвычайно широкие нормы реакций на внешние воздействия, тем не менее оказывает столь же большое влияние на их формирование, как и на формирование любых других признаков организма [163].

Концепцию, сходную с представлениями о «норме, реакций», мы находим у П. Л. Бродхэрста. На основании многолетних исследований генетических основ поведения он высказывает предположение о том, что «фенотипическая пластичность» имеет место в рамках генотипического единообразия реакций. Единообразие реакций, являясь результатом стабилизированного развития, получает селективное преимущество, причем проявления этого признака становятся доминантными [40, с. 531.

Экстремальные условия существования, экстремальные воздействия накладывают определенный отпечаток па характер поведенческих реакций организма, призванных при этих воздействиях обеспечивать сохранение оптимальных условий существования. Имеются работы, свидетельствующие о том, что специфика поведенческих признаков, характерная для экстремальных условий существования, обеспечивается генетическими механизмами, причем вес генетических факторов в организации реагирования, по-видимому, не одинаков в разных экстремальных (стрессовых) ситуациях, у разных видов животных и у разных особей [315, 385 и др.]. Работами генетиков показано, что стрессовые воздействия могут включать формы поведения, при которых проявляются генетические дефекты, скрытые в обычных условиях существования [315]. Но и при «нормальном» реагировании конкретному сочетанию экстремальных внешних условий (с учетом внутреннего состояпия организма) будет соответствовать определенная форма реагирования в пределах «нормы реакций, свойственной данному генотипу».

Ниже мы остановимся на результатах исследований некоторых реакций человека,возникающих при экстремальных воздействиях, «атем с целью определения генетической обусловленности этих Реакций проведем сопоставление их с возникающими у животных в экстремальных условиях аналогичными реакциями, генетическая основа которых установлена экспериментально.

325

Экскреторная и двигательная активность при стрессе

Выше указано, что у человека при различных экстремальных воздействиях наряду с эмоциональными, двигательными возникают вегетативные, в частности экскреторные, реакции. Последние отражены в таких обиходных понятиях, как «холодный нот», «медвежья болезнь», «слезы» и т. п. Выраженная экскреторная активность может возникать у ряда людей при кинетозе.

Исследованиями, в которых в качестве экстремального воздействия использовалось исчезновение силы тяжести, т. е. начальный период действия невесомости, выявлены определенные индивидуальные различия по целому ряду психологических н физиологических показателей. Наиболее демонстративными в этих условиях были индивидуальные различия по выраженности экскреторных, двигательных реакций, а также по характеру пространственных представлений, возникающих в невесомости и по их эмоциональному сопровождению [114, 123 и др.].

Экскреторная реакция могла различаться у разных людей по выраженности, от тотальных ее проявлений (многократная рвота, повышенная саливация, профузпая перспирация, непроизвольная уринацпя п дефекация) до полного отсутствия экскреторных проявлений. Т. е. можно было говорить о континуальной дихотомии индивидуальных различий экскреторной реакции в экстремальных условиях.

Эмоциональные проявления соответствовали двигательной активности испытуемых, обеспечивая их проявление. Защитная двигательная активность сопровождалась переживанием страха, сменявшимся радостью. При пассивном реагировании отмечались монотонные, слабо выраженные, субъективно неприятные эмоциональные реакции.

Сходные формы активности возможны не только у человека. Возникновение двигательного и экскреторного реагирования у разных видов животных при тех или иных экстремальных воздействиях было отмечено рядом авторов [114, 473, 512, 563,569 и др-1-В частности, показано, что если среди людей, впервые оказавшихся в певесомости, можно выделить активно и пассивно реагирующих, то все животные, ведущие наземный образ жизни, в аналогичных условиях реагировали повышением специфической, «защитной» двигательной активности [114].

Ниже, проводя обзор исследований, посвященных генетическим аспектам поведения животных в экстремальных условиях, мы ограничимся кругом работ, направленных па изучение двигатель-пых и экскреторных реакций. Ввиду выраженности и демонстра-

326

явности при экстремальных воздействиях именно эти реакции оказались под пристальным вниманием генетиков, в связи с чем круг проблем, связанных с этими формами реагирования, подвергся широкой проработке.

Генетическая обусловленность экскреторной и двигательной активности цри стрессе

Наличие корреляции между такими, казалось бы, разноплановыми реакциями организма, как экскреторная и двигательная активность, при сравнении их в экстремальных условиях существования выдвигает ряд вопросов, прежде всего, случайна ли эта корреляция, или она обусловлена какой-то внутренней структурной или функциональной общностью этих явлений. А если это так, то что лежит в их основе. Можно полагать, что конвергенция этих столь разных явлений должна осуществляться, начиная с наиболее глубинпых уровней организации биологических систем, если не на молекулярном, то на генном, хромосомном уровне. И действительно, в работах генетиков можно найти ряд дапных, позволяющих обсуждать предположение о хромосомной, генной основе указанных феноменов [40, 325-328].

Исследования Холла [405] и П. Л. Бродхэрста позволяют с достаточной уверенностью полагать, что обратная корреляция выраженности экскреторного и двигательного реагирования при экстремальных воздействиях обусловлена наличием вариантов сложной полигенной системы или вариантов ее функционирования. Ввиду показательности экспериментов цитируемых авторов остановимся на их кратком изложении. В точение нескольких лет Холлу Удалось из исходной гетерогенной популяции получить путем се- лекции две линии крыс: одну, для которой при тесте «открытое поле» (животное помещали в круглое, ярко освещеипое помещение) била характерна выраженная экскреторная и низкая двигательная активность, и другую, у которой дефекация и уринация наблюдались редко при высоком уровпе двигательной активности. Было насказано мнение, что полученные данные свидетельствуют о большей «эмоциональности» первой липни в отличие от второй. Специальное исследование показало большую агрессивность животных, принадлежащих к линии, отличающейся низкими показателями экскреторной активности. Проводилась аналогия между «эмоциональностью» и пассивно-оборонительным поведением, так же как и «Чеэмоциональностью» и активно-оборонительным поведением. Сле-Уст заметить, что в данном случае вряд ли верна дифференциация ивотных по их «эмоциональности», так как для оборонительной Реакции как в ее активной, так и пассивной формах характерны

327

функциональные изменения, которые условно могут быть названы «эмоциональными».

Бродхэрст П. Л., применив в тесте «открытое поле» пе только яркий свет, но и сильный звук (при этом коэффициент надежности теста стал равен 0,82), также показал, «что линия с высоким уровнем дефекаций, как правило, обладает более низкой двигательной активностью, а линия с низким уровнем дефекации - более высокой» [40, с. 44]. Многочисленные исследования выявили, что эти линии крыс достоверно различаются по целому ряду морфологических и функциональных признаков [368] с учетом половых особенностей животных [543], а также, что дефекация и двигательная активность (амбулация) имеют полигенную природу наследования [563]. Обе селектируемые линии крыс, линии Модели, теперь являются установившимися инбредными линиями, хорошо известными как «реактивная» - с более выраженным экскреторным реагированием и «нереактивная» - с пониженной экскреторной активностью.

Обратная корреляция различий показателей дефекации и амбу-лации при экстремальных воздействиях отмечена при сравнении и некоторых других инбредных линий животных [172].

Следует обратить внимание на то, что обнаружены различия линий Модели еще по ряду «побочных» признаков. Так, линия с высоким уровнем дефекаций оказалась более способной к выработке тормозного условного рефлекса [529]. Этот рефлекс заключается в том, что при подаче условного сигнала, который ранее сочетался с болевым электрическим раздражением, происходит торможение другого условного рефлекса: число нажатий на рычаг аппарата Скипера уменьшается (каждое нажатие всегда подкреплялось водой). Вместе с тем у этой линии животных, отличающихся выраженной экскреторной реакцией в экстремальных условиях,условный рефлекс избегания вырабатывался хуже, латентный период от предъявления раздражителя до реакции животного был больше [325 и др.]. При выработке этого условного рефлекса вслед за условным раздражителем на сетчатое дно части клетки подавался электрический ток. Избежать его действия животное могло, перебежав в другую часть клетки.

Таким образом, наряду с различием экскреторной и двигательной активностью животных двух инбредных линий Модели имели определенные различия высшей нервной деятельности. Особи с более выраженной экскреторпой реакцией в стрессовой ситуации отличаются большим условно-рефлекторным подавлением вододобы-вающей реакции. Они же отличаются меньшей двигательной активностью как при безусловных, так и при условных экстремальных раздражителях.

328

В ряде работ проводилось исследование склонности к экскреторной реакции в тесте «открытое поле» линий крыс, выделенных при проведении селекции по каким-либо другим признакам. Трайон применял селекцию по показателям скорости обучения в Т-образном лабиринте с пищевым подкреплением и на восьмом поколении получил стойкое выделение в популяции двух линий - «умных» и «тупых» животных. У «умных» крыс была обнаружена впоследствии более выраженная экскреторная реакция в тесте по Холлу [550, 5911, более выраженная ориентировочная деятельность в условиях кругового лабиринта, более высокий метаболизм, нежели у «тупой» линии. Вместе с тем показапо, что «умные» крысы в большей степени ориентируются в соответствии с кинестетическими раздражителями, «тупые» - по визуальным ориентирам. Селекция на способность к выработке условного рефлекса избегапия привела к созданию двух так называемых римских линий [316]. При их последующем обследовании в тесте «открытое поле» были обнаружены отличия двигательной активности: животные линии с высокими показателями условного рефлекса были более подвижны, чем животные линии с низким показателем условно-рефлекторной деятельности. В то же время значительных различий между этими линиями по уровню дефекаций обнаружено не было [3271, Эти данные подтверждают, что дефекация и амбулация обусловлены сложной полигенной системой, элементы которой могут быть «разомкнуты» у отдельных популяций. Генетической сущности реагирования в экстремальных условиях посвящены многочисленные данные. Однако то, что они получены в разное время, разными авторами, т. е. пе имеют единой методической основы, заставляет воздерживаться от формулировки обобщающих выводов, на которые, казалось бы, наталкивают эти работы.

Двигательная и экскреторная активность при адаптировании к экстремальному фактору

Важпешпим качеством биологических и психологических процессов является динамика их развития во времени. Соответственно представляет несомненный интерес то, каким образом изменяется выраженность и взаимоотношение двигательной и экскреторной активности в ходе адаптирования к длительному или многократ-°МУ действию экстремального фактора. Некоторое представление 0 сложности процессов генетического управления процессами дантации дает сопоставление следующих примеров. Денеиберг Уимби [5631 исследовали динамику адаптирования популяции риручепных крыс к условиям «открытого поля» при многократ-Повторении этого теста. В первый день опыта между двигатель-

329

ной активностью и дефекацией наблюдалась положительная корреляция, и только в последующие дни она становилась отрицательной. Следовательно, у гетерогенной популяции животных, адаптировавшихся определенным образом к экстремальности общения с человеком, факторы «открытого поля» вызывают обе реакции. По мере адаптирования к специфике этих факторов, надо полагать, происходило, во-первых, избирательное редуцирование одной пли другой реакции, при этом начинали проявляться индивидуальные особенности; во-вторых, нарастала исследовательская реакция у части животных.

Иные закономерности адаптирования были обнаружены при адаптировании линейных животных к сходному воздействию. На линиях Модели была исследована устойчивость характеризующих их признаков при многократных воздействиях экстремальных условий в тесте «открытое иоле». Обнаружено, что при повторениях воздействия первоначально различавшиеся показатели генотипа в ходе экспериментов все более и более выравниваются. При этом линии с низкими исходными показателями экскретной активности сохраняют их низкое значение, тогда как показатели линий с высоким их первоначальным уровнем прогрессивно уменьшаются 1328]. При исследовании двигательной активности в тех же экспериментах был обнаружен несколько иной характер проявления действия генов. «Наиболее предпочтительным оказывается установление генетического контроля этого признака таким образом, чтобы обеспечить средний уровень его выражения» {40, с. 53]. По мнению авторов, это «можно объяснить уменьшением участия постоянного (устойчивого) компонента генетической изменчивости в управлении поведепием» (Там же). Надо полагать, что как в гетерогенной популяции, так и у линейных животных изменения реакций в ходе адаптирования происходили в рамках «нормы реакций». Исходный «стартовый» уровень выраженности реакций, вызванных началом действия экстремального фактора, изменялся до уровня, обеспечивающего поведение, наиболее адекватное возникавшей обстановке. При различном «стартовом» уровне у разных видов животных и у разных линий одного вида направленность изменений выраженности реакций была не одинакова при адапгнро-вании к сходпому экстремальному воздействию. Селектируемый признак оказывался устойчивым показателем каждой линии только при первом тестовом обследовании, значимость этого признака снижалась нри повторных воздействиях в тесте «открытое поле».

Выше приведены данные, полученные в экспериментах с людьми, позволяющие предполагать, что экстремальные воздействия, имеющие филогенетические прецеденты и в связи с этим ставшие сигналами определенной опасности, включают генетически сфор-

330

цнрованную программу защитного двигательного реагирования, адекватного экстремальному стимулу. Однако если эти двигательные акты не приводят к исчезновению экстремальной стимуляции, то подобная ситуация с позиции организации, объекта этой стимуляции не может расцениваться как определенная, т. е. сигнализирующая с высокой вероятностью об известной опаспости. В этом случае ситуация переходит в разряд неопределенных или невероятных с позиции генетического опыта организма. При этом, как указывалось, более адекватной является пассивная форма реагирования («затаивание», «переживание» и т. п.), которая в подобном случае может сменить возникшее первоначально активное двигательное реагирование («бегство», «агрессия» и т. п.). Примером этому могут быть эксперименты с многократным пребыванием животных при кратковременной невесомости [118, 310 и др.1.

Приведенные выше данные могут служить примером чрезвычайно сложной зависимости характера реагирования организма от внутренних и впешних условий, обусловливающих экстремальность сред !.i.

Результаты исследований реагирования человека и животных в ходе адаптирования в экстремальных условиях ни в коей мере не могут быть приняты как прямые аналогии. Их сопоставление целесообразно при формировании вопросов о закономерностях изменений сравнительно простых, низкоуровненных форм реагирования п поведения в процессе адаптирования к экстремальному фактору.

Заслуживают внимания результаты сопоставления показателей двигательной активности представителей линии Модели в экстремальных ситуациях, различных по вероятности угрожающей опасности. Сопоставлены данные, полученные с использованием теста «открытое поле», при котором неопределенность угрожающей опасности велика, и результаты опытов с плаванием животных под водой. Для достижения поверхности крысы должны были проплыть определенное расстояние под сеткой, натянутой ниже Уровня воды. В этих опытах, напротив, неопределенность опасности мала, и эта конкретная опасность диктовала включение столь Же конкретной программы защитного поведения - плыть как можно быстрее. Скорость плавания крыс «реактивной» линии была выше, чем у животных «нереактивной» линии 1325-328]. В тесте «открытое поле», как указывалось, двигательная активность этих линий отличалась противоположным образом. Следовательно, можно полагать,что животные «реактивной» линии Модели отличались РИзкими показателями двигательной активности только в ситуации неопределенности прогноза и были активнее особей «нереактивной» 'чнпи в ситуации с достаточно определенной вероятностью опас-°сти, имеющей прецеденты в филогенезе.

331

Анализ физиологических показателей выявил отрицательную корреляцию показателей активации экскреторной реакции в тесте «открытое поле» с изменениями частоты сердечных сокращений [569]. При сравнительном аналитическом исследовании было обнаружено, что крысы «реактивной» линии Модели существенно отливались от животных «нереактивной» линии и при этом имели большие размеры щитовидной железы и надпочечников.

Высказывалось предположение, что животные «реактивной» линии более чувствительны к вызывающим страх раздражителям, т. е. отличаются «эмоциональностью» и постоянной предрасположенностью эндокринной системы к стрессу [40, с. 45].

Вряд ли следует соглашаться с этим высказыванием. И не только потому, что понятия «страх» и «эмоциональность» в зоопси-хологическом смысле несколько искусственны. Но и потому, что вряд ли можно утверждать, будто о большем «страхе» свидетельствует более частая дефекация животных «реактивной» линии, так как «страх» может проявляться и в виде большей двигательной активности, т. е. в стремлении найти выход из опасной ситуации, что наблюдалось у животных «нереактивной» линии. Видимо, и тот и другой показатели могут являться критериями «страха». Следует также заметить, что названия «реактивная» и «нереактивная» отражают только особенности выделительных функций крыс линий Модели при экстремальных воздействиях, у которых двигательные реакции в тех же условиях отличались, напротив, пониженной интенсивностью.

В подтверждение сделанных замечаний сошлемся на Унмби и Дененберга [563], которыми на основании факторного анализа большого числа данных, полученных в тесте «открытое поле», сделан вывод, что не только дефекация, по и двигательная активность связаны с фактором, который условно можно назвать «эмоциональность».

Использование факторного анализа позволяет выявить при разных тестовых экстремальных воздействиях у разных видов животных не только защитную, но и исследовательскую двигательную активность, так же как не только экскреторную реакцию «очищения», но и реакцию «мечения территории» [512, 563]. Это можно расценивать, с одной стороны, как то, что полифункциональные реакции (движение, экскреция) включаются при экстремальных воздействиях преимущественно в целях осуществления функций, имеющих защитное значение, с другой стороны, и «незащитные» функции этих реакций могут приобретать в экстремальных ситуациях защитное значение. Если «очищение» - это защитное выбрасывание, удаление токсических метаболитов и ядов, то «меченио территории» при действии опасного фактора отмечает опасную тер-

332

риторию. Так же как наряду с бегством от опасности, исследовательская деятельность служит поиску безопасного выхода из экстремальных условий.

Выделяя экскреторную и двигательную активность при экстремальных воздействиях, Ройс [512] полагает, что оба явления объединяет то, что их можно рассматривать как проявление процесса «высвобождения» энергии. При этом он расценивает этот процесс как более «внутренний» при экскреторной активности, как связанный с активностью эндокринной и желудочно-кишечной систем.

Нам представляется, что тезис о более «внутреннем» характере активности при экскреции по сравнению с активностью движений верен, но совсем не в связи с локализацией физиологических механизмов и не с тем, куда адресована эта активность. В обоих случаях она адресована вовне: удаление метаболитов или «удаление» вредного фактора путем бегства от него. При низкой вероятности нахождения вредящего агента во внешней среде его поиски переносятся во внутреннюю среду организма. И с целью прерывания путей его действия, если не в целях удаления его самого (жидких продуктов, которые могут его содержать), активируется выбрасывание метаболитов, локальное или с тотальным включением экскреторных систем.

Вряд ли следует сомневаться, что активация движений при экстремальных воздействиях наряду со значимостью как индивидуальной защиты может обладать значением социальной защитной реакции. Экология предоставляет множество примеров того, как специфическая активация движений в ответ на экстремальное воздействие побуждала и других особей следовать этому примеру. Причем подобный побуждающий эффект распространяется и на особей других видов. Хорошо известны высокоспециализированные формы сигнального поведения у животных в экстремальных условиях.

Описанные выше факты свидетельствуют о следующем:

в основе дифференциации двигательной и экскреторной форм реагирования лежит полигенная организация;

эта дифференциация может отражаться на разных иерархических уровнях, в тол! числе на поведенческом, анатомо-физиологи-ческом и хроосомном, причем в рамках центральной нервной системы, па ееразных иерархических уровнях прослеживается реци-прокность активности у разных линий крыс, склонных к двигатель-вои или экскреторной реакции;

выраженность двигательной активности находится в зави-имости от степени неопределенности того, какая опасность угрожает животному;

сопоставление результатов исследований экскреторной и дви-

333

гательной активности у животных и человека в экстремальных условиях позволяет предположить, что возникновение экскреции характерно для случаев, когда сочетание особенностей генотипа и внешней среды способствует психическому отражению возможной опасности, как достаточно определенной и невероятной т. е. невозможной. И, напротив, высокая вероятность действия определенного вредящего агента, можно полагать, приводит к активации двигательных защитных реакций, осуществляющихся в соответствии с программами, обусловленными генетическим опытом. При многократном или длительном действии определенного экстремального вредного фактора и при отсутствии положительной фииалыюсти защитных двигательных программ возможно возникновение пассивного реагирования и экскреторной активности, сменяющих безуспешную двигательную активность. Кроме того, возможны случаи одновременного или перемежает щего действия экскреторной и двигательной активности.

Большое число данных, полученных на протяжении вот уже нескольких десятилетий в экспериментах различных авторов, использующих животных линий Холла и Бродхэрста, позволило рассмотреть с разных сторон феномен отрицательной корреляции индивидуальной выраженности при стрессе экскреторной и двш а-телыюй реакций. Сопоставление этих данных затруднено тем, что они получены разными авторами в разное время. Все это делает результаты проведенного сопоставления достаточно гипотетическими, предположительными, и, конечно, с крайней осторожностью следует распространять их для анализа сходного феномена, обнаруженного у людей.

Проведенный апализ не отвечает на вопросы, с какими внутренними процессами, функциональными механизмами связаны «защитные» экскреторная и двигательная активность, а также, есть ли зависимость между видом стрессора и формой ответного («защитного») реагирования организма. И если на первый вопрос физиологией и медициной за последние полтораста лет накоплен огромный, хотя и недостаточно систематизированный, материал, к которому мы и адресуем читателя, то на второй вопрос недостаточные разноречивые данные не позволяют дать исчерпывающего ответа.

6.2

ПОВЕДЕНИЕ ПРИ СТРЕССЕ

В ЭВОЛЮЦИОННОМ АСПЕКТЕ]

Данные, приведенные в предыдущем разделе, свидетельствующие в пользу наличия генетической обусловленности индивидуальных различий поведения при стрессе, были получены на грызупа;и

33',

т с. на биологическом объекте, весьма отдаленном в эволюционном плане от человека. Интересным было проследить характер стрессовых реакций у животных, стоящих на разных уровпях эволюционного развития.

Ниже приведены результаты исследования поведенческих реакций различных животных при возникновении у них стресса во время многократных повторений кратковременной невесомости (табл. 5) [115, 118].

В экспериментах были исследованы поведенческие реакции животных, принадлежащих разным уровням эволюционного развития: рыб (золотых рыбок), земноводных (лягушек), рептилий

Таблица 5

Продолжительность адаптации к многократному действию невесомости у различных животных

	Моторная реакция	Тонические	реакции
		период не-
	весомости ,		период неве-
	в котором		сомости , в ко-
	реакция	происходит угасание реакции	реакция	тором происходит угасание реакции
Рыбы	Нет		Нет
Амфибии в вод-	8	_	Постоянная ка-	Не менее 15
ной среде			татоннческая флексия конечностей
Амфибии В ВОЗ-	Толчки задними ко-	10-15	Периодическая	То же
ДУШНОЙ среде	нечностями		экстензия конечностей и туловища
Рептилии	Движения, напоминающие бег Навивания	5-8 5-8	То же	»
Птицы	«Непрерывный взлет»	2-3	Крылья вытянуты за спиной	Более 20

Движения, напоми-	15-25	Экстензия конеч-	20-30
	нающие «бег» Вращение хвостом	20-30	ностей и тул о-вища
Бе-'1ые крысы	«Бег»	6-8	То же	6-8
Вращение хвостом	6-8
«Прыжки»	3-5	»	6-8
Ролики	«Бег» «Прыжки»	8-10 6-8		15-20
Кошки	«Бег» Движения всего туловища и лап	8-12 3-8	»	0-12
jjfMtaxH	Вращение хвостом Движение лапами Вращение хвостом	6-15 1-3 3-5	»	3-5

335

(ящериц), птиц (голубей), млекопитающих (белых мыщей, белых крыс, морских свипок, кроликов, кошек и собак). Использовали по 10 животных каждого вида без учета возраста и пола. В кабине самолета были оборудованы специальные отсеки, установлены контейнеры, в которых животные могли свободно парить при невесомости. В экспериментах с рыбами контейнеры заполнялись водой. Лягушек исследовали при невесомости в водной и в воздушной средах. Поведение животных регистрировалось о помощью киносъемки с последующей покадровой расшифровкой. В разных режимах полета у животных определялись число и характер движений, а также определялось положение животных относительно «верха» и «низа» кабины самолета.

У рыб в невесомости существенного изменения интенсивности движений не отмечено. Вместе с тем в тех случаях, когда рыба, плывущая вперед внезапно оказывалась в невесомости (в режимах полета, когда невесомость создавалась сразу вслед за состоянием с естественной силой тяжести, т. е. без перегрузки, предшествовавшей невесомости), было замечено, что с исчезновением силы тяжести рыба как бы замирала. Замирание с подрагиванием плавниками было также характерным для рыб при перегрузке.

В невесомости у рыб утрачивалась ориентация относительно верха и низа аквариума. При этом рыбы могли оказаться в положениях - брюхом «вверх», боком «вверх», «вниз» головой и т. п. (относительно координат аквариума). Только после окончапия режима невесомости они мгновенно принимали положение спиной вверх. В нескольких случаях было отмечено, что при повторных пребываниях в невесомости рыбы за счет движений плавниками и хвостом (а не за счет перемещений вместе с массой води) начинали переворот вокруг горизонтальной оси: головная часть продвигалась «вниз», хвостовая -- «вверх» (относительно координат туловища рыбы). При этом из положения «спиной вверх» рыба перемещалась в положение «хвостом вверх» и т. д. Ввиду технического несовершенства методики не удалось обнаружить изменепий объема туловища рыб при невесомости и при перегрузке, что могло бы свидетельствовать об их реакциях, направленных либо на всплытие, либо на погружепие.

Особого внимания заслуживает различие двигательной активности земноводных в воздушной и иммерсионной средах. В первом случае у всех лягушек возникало бурное усиление движений в виде чередования выпрямления и сгибания конечностей (1-5 циклов в секунду). Движения могли прекратиться только в случае, если животное фиксировалось в банке, либо упираясь головой и конечностями в противоположные стенки банки (на это были способны крупные животные), либо «прилипнув» к стенке бан-

336

«я. Следовательно, прекращению активизации движений при невесомости в воздушной среде способствовало возникновение тактильной или тактильно-кинестетической информации о наличии опоры, т. е. о в некотором роде стабильности окружающего пространства. У всех лягушек в водной среде во время невесомости возникала пассивная двигательная реакция. У них возникала стабильная поза, характеризующаяся напряженным сгибанием конечностей, известная под пазванием «поза молельщика».

Рептилии во время парения в невесомости совершали частые движения лапами и движения туловищем в виде «извивания».

У птиц после исчезновения действия силы тяжести возпикали маховые движения крыльями в виде непрерывного взлета, в результате они летели «вверх», к потолку, переворачивались и летели к полу, далее спова к потолку и т. д. о второго, третьего режима (см. табл. 5) эта реакция угасала и птицы повисали в воздухе в своеобразной позе с крыльями, вытянутыми за спиной, и с растопыренными перьями хвоста; они могли цепляться за обшивку кабины, сохраняя позу с вытянутыми крыльями. Начиная с 20-го режима птицы зависали в невесомости со сложенными крыльями и хвостом.

Двигательная активность млекопитающих в невесомости усиливалась. Первоначально возникали движения, напомипающие бег животного: у мыщей и крыс - «барабапящие», реципрокные движения выпрямленными конечностями, у всех прочих - «прыжки» (чередующиеся сгибания и разгибания туловища) и «барабанящие» движения конечностями. Одновременно у млекопитающих, кроме морских свинок и кроликов, возпикали вращательные движения выпрямленным хвостом; в результате реактивного момента туловище начинало вращаться в противоположную сторону. Повышение двигательной активности всегда сопровождалось возбуаддепием животных: криком, расширением глазных щелей, У кошек - выраженной хватательной реакцией. Все эти реакции с самого начала невесомости протекали на фоне выраженной экстензии конечпостей и запрокидывапия головы назад. В экспериментах отмечена активизация некоторых вегетативных функции млекопитающих: усиление саливации, мочеиспускания и дефекации (которые начинались в невесомости), у кошек перспирация. Случаев рвоты не было. По мере возникновения адаптации к непесомости, при многократном ее повторении (см. табл. 5),

ервоначально исчезали «прыжки», затем «барабанящие» движения лапами. Животные переставали вращать хвостом, продол-

чЭя Держать его при невесомости вытяпутым в дорзальпом направлении. После исчезновения двигательных реакций экстензия

опечностей и туловища становилась более заметной. По мере

12 Л. д. Квтасв-Смык 337

адаптации животных экстензорпая реакция исчезала. При отсут ствии силы тяжести они повисали, замерев в воздухе, поддав лапы к животу, выпрямляя их только, чтобы схватить за какой-либо предмет, оказавшийся поблизости. Поведение кошек и собак отличалось по сравнению с прочими животными более быстрым наступлением адаптации к невесомости и большим индивидуальным разнообразием реакций.

Нельзя утверждать, что невесомость совершенно незнакома земным существам. Исчезновение силы тяжести сравнительно часто испытывают различные организмы в условиях наземного существования. Возникая лишь при свободном падении, невесомость, по-видимому, сигнализирует об опасности возможного удара о землю и не длится, как правило, более 2-3 сек. Нам представляется, что механизмы физиологических реакций, вызванных исчезновением силы тяжести, следует рассматривать, исходя из представлений о динамике процессов, которые возникают в организме при свободном падении. Известно, что у животных падение вызывает экстензорную (лифтную) реакцию конечностей и туловища, вращательные движения хвостом (они стабилизируют животное в потоке встречного воздуха), активизацию хватательных рефлексов. Биологическое зпачение этих моторных актов - в подготовке позы, обеспечивающей наиболее безопасное приземление.

Подобные реакция отмечены [310, 146 и др.] у животных и в начальном периоде невесомости в полетах па самолетах и снутпи-ках. В двигательном возбуждении можно выделить (115, 1181 топическую (экстензорную) реакцию конечностей и туловища п моторную реакцию - хватательные движения, вращательные движения хвостом, реципрокные движения конечностей в виде прьгжкш и бега. Сходство моторики в начальном периоде невесомости и при падении свидетельствует о том, что этот период, по-видимому, воспринимается животными как падение. Невесомость, продолжающаяся более 2-3 сек., не имеет каких-либо фило- или онтогенетических прецедентов, и, становясь сигналом чрезвычайной опасности, вызывает интенсивную оборонительную реакцию «убегания» (движения в виде прыжков и бега, крик, расширение глазных щелей и пр.).

Г. Мэгун (202) указывает, что рещшрокное сгибание конечностей, сочетающееся с прогибанием спины, постоянно возникает при прямом раздражении ретикулярной формации, причем невозможность вызвать ретикуло-спиналыюе торможение объясняется функциями коры, снижающей возбудимость продолгов того мозга. Удаление областей вестибулярного представительства в коре препятствует развитию двигательного возбужден

338

невесомости у кошек. Чрезмерная выраженность реципрокных движений может расцениваться как результат растормаживания подкорки: реципрокные движения конечностей характерны для эмбрионального периода до сформирования функций коры.

При невесомости, создаваемой в закрытых кабинах самолеток, спутников и т. п., информация, поступающая от гравирецепторов (вестибулярного, кожно-мышечпого) и ряда иптероцепторов, свидетельствует об исчезновении реакции опоры, о падении, т. е. об опасном для организма животного или человека нарушении стабильности окружающего. В то же время зрение сигнализирует об отсутствии пространственных изменений, вокруг видны те же стены, пол и потолок кабины. Таким образом, возникают два противоречивых потока информации. Анализируя работу различных сенсорных систем, Хольст [421] предположил, что и случае, когда от разных рецепторов поступают противоречивые сообщения, в низших мозговых центрах происходит «нейтрализация», «гашение» их и высших центров достигает только «остаток преобладающего сигнала». Результаты экспериментов с животными, полученные в условиях кратковременной невесомости, подтверждают высказанные выше суждения. Очевидно, в силу преобладающего значения в пространственном восприятии животных вестибулярного и двигательного анализаторов по сравнению со зрительным [12, 32], после исчезновения силы тяжести у животных возникали моторные реакции, характерные для свободного падения в естественных условиях, в соответствии с гравирецепторпой информацией. По мере наступления адаптации к условиям невесомости моторная активпость животных сния!алась.

Продолжительность адаптирования к повторяющимся воздействиям невесомости, можно полагать, зависит не столько от эволюционного уровня животного, сколько от его экологических особенностей. Рыбы и земноводные, обитая в иммерсионной среде, практически лишены реакции опоры. Вместе с тем они могут перемещаться в трех измерениях, что создает естественную адаптацию к небольшим изменениям силы тяжести. Можно полагать, все это обусловило отсутствие у них в псвесомости двигательного возбуждения. О значении тактильных сигналов в формировании поведения в невесомости говорит значительное различие характе-Ра подвижности земноводных при невесомости в водной и в воз-ДУПтой среде. Относительно короткий период адаптирования птиц, вероятно, тоже вызван их естественной адаптацией к умень-щ°чиям и увеличениям силы тяжести, часто возникающим в поле-

е- Период адаптации к псвесомости у кошек и собак короче, чем У Мышей и кроликов, вероятно, потому, что зрительный анализа-

°Р У хищников более высоко развит, чем у грызунов. 12*

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.Концепция стресса определила один из наиболее продуктивных подходов к решению проблем, связанных с перенапряжением человека. Такое перенапряжение - причина ряда неблагоприятных явлений, таких как снижение рабочей активности, «болезни стресса», ухудшспие взаимоотношений между людьми и т. п. Поиски способов купирования этих и других неблагоприятных проявлений стресса лежат на путях исследования его феноменологии, функциональных механизмов, его системности и т. д. Результатам таких исследований посвящена данная монография. В ней осуществлен анализ психологических аспектов феномена стресса. Общий адаптационный синдром рассмотрен в развитии, при этом в его структуре выделены субсиндромы: эмоционально-поведенческий, вегетативный, когнитивный и социально-психологический. Дифференциация этих субсиндромов способствует пониманию и изучению стресса как специфической междисциплинарной категории. В книге определены основные совокупности методов эмпирического и теоретического исследования стресса в разных его проявлениях; разработана концептуальная модель стресса; выявлены совокупности закономерностей, составляющих структуру и динамику стресса; показано гуманистическое начало концепции стресса, описаны функции стресса для защиты человека (организма, популяции).

Следует заметить что назвапие этой книги подразумевает нечто большее, чем ее содержание. Психология стресса - это новое в психологии людей современной эпохи. Наша действительность - время значительных индивидуальных психических напряжении, рождающих и новую продуктивность коллективного труда, и болезни стресса. Наше время - начало эпохи космоплавания, глобальных связей между народами, компьютеров, перестройки старых и становления новых традиций, эффективных форм рекреации людей труда. Соответствующие новой эпохе преобразования психологии людей найдут отражение в психологической науке.

ЛИТЕРАТУРА

1. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 20.

2. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 23.

3. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 25.

4. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 42.

5. Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 18.

6. Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 45.

7. Материалы XXV съезда КПСС. М.: Политиздат, 1976.

8. Материалы XXVI съезда КПСС. М.: Политиздат, 1980.

9. Абаев Л. В. Архаичные формы религиозной теории и практики в буддизме.- В кн.: Буддизм и средневековая культура народов Центральной Азии. Новосибирск: Наука, 1980, с. 156-176.

10. Абулъханоеа-Слаеская К. А. Личностный аспект проблемы общения.- В кн.: Проблема общения в психологии. М.: Наука, 1981, с. 218-241.

11. Айзиков Г. С. Особенности функционирования двигательного анализатора в условиях воздействия на организм некоторых факторов космического полета.- В кн.: Авиационная и космическая медицина: Материалы конф. М., 1969, т. 1, с. 38-40.

12. Айрапетянц Э. Ш. Опыт сравнительного изучения принципа заменяемости в межанализаторной интеграции.- Вопр. сравн. физиологии, 1940, № 1, с. 9-40.

13. Альтман Я. А. Об угнетении деятельности слуховой системы при длительном действии редкого и частого ритмического звукового раздражении. - В кн.: Методические вопросы изучения действия шума на организм: Всесоюз. науч.-практ. совещ. Тез. докл. М., 1963, с. 61-63.

14. Ананьев В. Г. Теория ощущения. Л.: Изд-во ЛГУ, 1961.

15. Андреева-Галанина Е. У., Алексеев С. В., Суворов Г. А. и др. К проблеме механизма действия шума на организм.- Вестн. АМН СССР, 1969, т. 24, № 3, с. 11-18.

16. Анохин П. К. Биология и нейрофизиология условного рефлекса. М.: Медицина, 1968.

17. Анохин П. К. Принципиальные вопросы общей теории функциональной системы.- В кн.: Принципы системной организации функций. М.: Наука, 1973, с. 10-21.

18. Анциферова Л. И. К психологии личности как развивающейся системы.- В кн.: Психология формирования и развития личности. М.: Наука, 1981, с. 3-19.

19. Арушанян Э. Б., Белозерцее Ю. А., Толпышев В. А. Анализ задержки движений, возникающей нри раздражении хвостатого ядра.- ЖВНД, 1972, № 2, с. 361-367.

"> Аршавский И. А. К сравнительной физиологии влияния п. vagus и п. splanclmicus на кишечные движения.~- Учен. зап. Казан, ун-та, т. 92, кн. 2/3, выи. 12, 1932, с. 152-156.

341

21. Аршавский И. А. Механизмы и особенности физиологического и патологического стресса в различные возрастные периоды.- В кн.: Актуальные проблемы стресса. Кишинев: Штиинца, 1976, с. 5-22.

22. Асеев В. Г. О диалектике детерминации психического развития.-В кн.: Принципы развитии в психологии. М.: Наука, 1978, с. 21-38.

23. Баевский Р. М., Поляков Б. U. Ритм сердца как ипдикатор вегетативного дисбаланса при вестибулярных расстройствах.- Физиология человека

1978, т. 4, № 6, с. 1096-1098.

24. Барабанщиков В. А., Малкова Т.Н. Исследование восприятия эмоционального состояния человека по выражению лица.- В кп.: Проблема общения в психологии. М.: Наука, 1981, с. 121-133.

25. Баранов И. Л., Кахана М. С. Нейрогормональные механизмы тренированности. Кишинев: Штиинца, 1979.

26. Бардин К. В. Проблема порога и психофизические методы. М.: Наука. 1976.

27. Бачурина Т. И. Особенности функционирования слухового анализатора при экстремальных акустических воздействиях.- В кн.: Функционирование анализаторов при действии на организм экстремального раздражения. М.: Наука, 1974, с. 14-18.

28. Бедный С. М. Медико-демографические исследования. М.: Статистика. 1981.

29. Береговой Г. Т. Роль человеческого фактора в космических полетах.- В кн.: Психологические проблемы космических полетов. М.: Наука,

1979, с. 17-24.

30. Береговой Г. Т., Бузникое А. А., Васильев О. В. и др. Визуальные наблюдения Земли и околоземной космической среды с пилотируемых орбитальных станций.- В кн.: Исследования природной среды с пилотируемых орбитальных станций. Л.: Гидрометеоиздат, 1972, с. 7-66.

31. Береговой Г. Т., Завалова Н. Д., Ломов Б. Ф., Пономаренко В. А. Экспериментально-психологические исследования в авиации и космонавтике. М.: Наука, 1978.

32. Беритов И. С. Нервные механизмы поведения высших позвоночных животных. М.: Изд-во АН СССР, 1961.

33. Бехтерев В. М. Коллективная рефлексология. Пг.: Колос, 1921.

34. Бехтерева Л. П. Нейрофизиологические аспекты психической деятельности человека. 2-е изд., Л.: Медицина, 1974.

35. Бинг Г., Брюккер Р. Мозг и глаз. М.: Медицина, 1963.

36. Бишон Г. X. Роль коры в ретикулярной формации.- В кн.: Ретикулярная формация мозга. М.: Медгиз, 1962, с. 366-373.

37. Бобнева М. И. К проблеме надежности человека: (О закономерных и случайных отказах в работе оператора). Л.: Изд-во ЛГУ, 1964, с. 12-14.

38. Бодров В. А., Зазыкин В. Г., Чернышев А. Л. Компенсаторное слежение за гармоническим сигналом.- В кн.: Инженерная психология. М.: Наука, 1977, с. 235-301.

39. Болардуев В. О. Динамика численности сибирского шелкопряда и его паразитов. Улан-Удэ: Бурят, кн. изд-во., 1969.

40. Бродхерст Л. Л. Биометрический подход к анализу наследования поведения.- В кп.: Актуальные проблемы генетики. М.: Наука, 1975, с. 39-58.

41. Брушлинский А. В. О формировании психического.- В кн.: Психология формирования и развития личности. М.: Наука, 1981, с. 106 1'-

42. Брянов И. И. Метод исследования устойчивости вестибулярного аппарата человека и кумуляции ускорений Кориолиса.- Воен.-мед. жури.. 1963, № 1, с. 54-56.

43. Брянов И. И., Мацпев Э. И., Яковлева И. Я. О генезисе вестибуло-веге-

тативных расстройств в космическом полете.- Косм, биология и авиац. медицина, 1975, № 3, с. 35-88.

44. Бугаев С. А. Влияние сверхсильных звуковых раздражений па зональное мозговое кровообращение у белых крыс- Тр. АМН СССР, 1969, т. 12, с. 125-126.

45. Быстрицкая А. Ф., Новиков М. А. Измепепия устойчивости в групповой деятельности в условиях конфликтной напряженности.- В кн.: Проблемы космической медицины. М.: Медицина, 1966, с. 83-87.

46. Василевский Н. Н., Сорока С. И., Богословский М. М. Психофизиологические аспекты адаптации человека в Антарктиде. Л.: Медицина, 1978.

47. ВейтР.,Де Луччи М. Лабиринтный и пропрпоцецтивпый аспекты авиационной и космической медицины.- В кн.: Авиационно-космическая медицина. М.: Воениздат, 1975, с. 15-35.

48. Венда В. Ф. Методологические проблемы адаптивного информационного взаимодействия.- В кн.: Инженерная психология. М.: Наука, 1977, с. 55-67.

49. Венда В. Ф. Перспективы развития психологической теории обучепия операторов.- Психол. жури., 1980, т. 1, № 4, с. 48-63.

50. Вожжова А. И., Лебедева А. И. Влияние вибрационно-шумового раздра-

жителя на функциональное состояние двигательного анализатора.- Тр. Ленингр. сап.-гигиен, мед. ин-та, 1960, т. 61, с. 102-111.

51. Вожжова А. И., Окунев Р. А. Укачивание и борьба с ним. Л.: Медицина, 1964.

52. Волков А. М., Соснова Т. Л. Об изменении кровяного давления человека под влиянием шума разной интенсивности в лабораторных условиях.- В кн.: Методические вопросы изучения действия шума на организм. Все-союз. науч.-практ. совещ. Тез. докл. М., 1963, с. 42-44.

53. Волошин В. Г., Лапаев Э. В. Функциональное состояние вестибулярно-гоанализатора при создании отрицательного давления на нижнюю половину тела.- Косм, биология и авиац. медицина, 1975, № 2, с. 68-71.

54. Воробьев Е. И., Газенко О. Г., Гуровский Н. Я. и др. Предварительные результаты медицинских исследований, выполненных во время полета второй экспедиции орбитальной станции «Салют-4».- Косм. биол. и авиакосм, медицина, 1976, № 5, с. 3-18.

55. Воячек В. И. Современное состояние вопроса о физиологии и клинике вестибулярного аппарата.- Журн. ушных, носовых и горловых болезней, 1927, т. 4, с. 121-248.

об. Второй групповой космический полет. Мед.-биол. исслод. / Под ред. Н. М. Сисакяна. М.: Наука, 1965.

57. Газанига М. Расщепленный головной мозг.- В кн.: Восприятие, ме-ханизмы и модели. М.: Наука, 1974, с. 47-58.

)8. Газенко О. Г., Максимов Д. Г., Елисеенков Ю. Б. Некоторые результаты медико-биологических исследований, выполненных по программам «Меркурий» и «Джемнни».- Изв. АН СССР. Сер. биол., 1968, № 2,

,. с. 204-216.

59. Галлай М. Л. К вопросу о критериях деятельности человека-оператора. - В кн.: Проблемы инженерной психологии. Л.: Изд-во ЛГУ, 1965, вып. 2, с. 78-83.

60. Ганелина И. Е. Ишемическая болезнь сердца и индивидуальные осо-бенности организма. Л.: Наука, 1975.

«1. Гелъгорн Э., Луфборроу Дж. Эмоции и эмоциопальные расстройства:

Псйрофпзиол. исслед. М.: Мир, 1966. >-. Глоточкин А. Д., Платонов К. К. Историческое развитие сознания и

личности.- В кн.: Военная психология / Под ред. В. В. Шеляги и др. /

М.: Воен. пздат., 1972, с. 81-94.

353

63. Головачев Г. Д. К вопросу о формировании силы возбудительного процесса в онтогенезе в тренировке к свсрхсильному звуковому раздражителю: Автореф. дис. ... канд. биол. наук. Л.: Ин-т эксп. мед., 1961.

64. Горбов Ф. Д., Лебедев В. И. Психоневрологические аспекты труда опера-

торов. М.: Медиципа, 1975.

65. Горбов Ф- Д., Мясников В. И-, Яздовский В. И- О состояниях напряжения и утомления в условиях изоляции от внешних раздражении__

ЖВНД, 1963, т. 13, вып. 4, с. 585-592.

66. Горбов Ф. Д., Мясников В. И- Исследования сна человека в условиях длительпого вращения.- В кн.: Физиология вестибулярного анализатора. М.: Наука, 1968, с. 141-151.

67. Горгиладзе Г. И. Нейрофизиологические основы вестибулярной тренировки.- Косм, биология и авиакосм, медицина, 1978, т. 12, № 5, с. 3-11.

68. Горизонтов П. Д., Зимин ТО. И- Лимфоидпая ткань при стресс-реакции.__

В кн.: Актуальные проблемы стресса. Кишинев: Штиинца, 1976, с. 70-79.

69. Горизонтов П. Д-, Сиротипин П. И- Патологическая физиология экстремальных состояний. М.: Медицина, 1973.

70. Гранит Р. Основы регуляции движений. М.: Мир, 1973.

71. Грегори Р. Л. Глаз и мозг: психология зрительного восприятия. М.: Прогресс, 1970.

72. Грейбил А. Угловые скорости. Угловые ускорения. Ускорения Кориоли-са.- В кн.: Основы космической биологии и медицины. М.: Наука, 1975, т. 2, кн. 1, с. 265-323.

73. Григорьев Ю. Г., Фарбер 10. В., Волохова Л- А. Вестибулярные реакции. М.: Медицина, 1970.

74. Гунько М- В. Влияние звуковых раздражителен на обмен катохолами-нов.- В кн.: 6-я Всесоюз. конф. понейрохимии. Тез. и сообщ. Л., 1972, с. .36-38.

75. Гуревич К. М., Матвеев В. Ф. О профессиональной пригодности операторов и способах ее определения.- В кн.: Вопросы профессиональной пригодности оперативного персонала энергосистем. М.: Просвещение, 1966, с. 26-38.

76. Гуроеский Н. Н., Еремин А- В., Газенко О. Г. и др. Медицинские исследования во время полетов космических кораблей «Союз-12», «Союз-13», «Союз-14».- Косм, биология и авиакосм, медицина, 1975, № 1, с. 48-54.

77. Гуроеский Н. Н., Черепахин М. А. К вопросу о сенсорно-моторной координации человека в условиях невесомости.- Косм, биология и медиципа, 1967, т. 1, № 3, с. 52-54.

78. Дашкевич О. В. К вопросу о понятии стрессовой ситуации.- В кн.: Психический стресс в спорте: Материалы Всесоюз. симпоз. Пермь: Кн. изд-во, 1973, с. 37.

79. Дилъман В. М- Почему наступает смерть. Л.: Медицина, 1972.

80. Дмитриев А С. Лабиринтные и экстралабиринтные механизмы некоторых соматических и вегетативных реакций на ускорение. Мипск: Наука и техника, 1969.

81. Додонов В. И- Эмоция как ценность. М.: Политиздат, 1978.

82. Дрогичипа 9. А., Милков Л. Е., Гинзбург Д. А. Реакции нервной системы на воздействие интенсивного шума в экспериментальных условиях.--В кн.: Методические вопросы изучения действия шума на оргапизм: Всесоюз. науч.-практ. совещ. Тез. докл. М., 1963, с. 35-38.

83. Дубинин П. П. Проблемы генетики и марксистско-ленинская философия-\1.: Медиципа, 1970.

84. Душков Б. А. Двигательная активность человека в условиях термокамеры и космического полета. М.: Медицина, 1969.

344

85 Егоров Б. В. Важные эксперименты в космосе.- Авиация и космонавт тика, 1964, № 12, с. 34-38.

86. Емельянов М. Д. Вестибуло-воготативные расстройства при действии ускорения и невесомости.- В кн.: Парин В. В., Ваевский Р. М., Емельянов М. Д. и др. Очерки по космической физиологии М.: Медицина. 1967, с. 83-117.

87. Ерохин В. П., Мирзоев Б. М. Некоторые биохимические показатели утомления и напряженности у летчиков различных возрастных групп.- В кн.: Физиология труда. М.: Медицина, 1967, с. 85-92.

88. Журавлев Г. Е. Структура эксперимента по вероятностному прогнозированию.- В кн.: Вероятностное прогнозирование в деятельности человека. М.: Наука, 1977, с. 22-59.

89. Забродин Ю. М. Процессы принятия решения на сепсорно-перцептивном уровне.- В кн.: Психологические проблемы принятия решения. М.: Наука, 1976, с. 85-94.

90. Забродин Ю. М., Лебедев А. В. Психофизиология и психофизика. М.: Наука, 1977.

91. Забутий М. Б. О гепезе вестибуло-вегетативных расстройств в условиях певесомости.- Косм, биология и авиац. медицина, 1976, № 5, с. 85-88.

92. Заеалоеа В. Д., Ломов В. Ф., Вономаренко В. А. Принцип активного оператора в распределении функций между человеком и автоматом.- Вонр. психологии, 1971, № 3, с. 12-17.

93. Зараковский Г. М., Медведев В. И. Психолого-физиологическое содержание деятельности оператора.- В кн.: Инженерная психология. М.: Наука, 1977, с. 101-119.

94. Заславский И. Е. Острая звуковая травма у машиниста паровоза.- Журн. ушлых, носовых и горловых болезней, 1974, № 1, с. 112-113.

95. Зейгарник Б. В. Основы патопсихологии. М.: Изд-во МГУ, 1973.

96. Зенков Л. Р. Патофизиологические механизмы паркинсонического синдрома в свете общего системного подхода.- В кн.: Паркинсонизм (вопросы клиники, патогенеза и лечения) / Под ред. В. В. Михсева и др. М.: 1974, с. 66-89.

97. Зимкина А, М. Церебральный гомеостаз в патологии.- В кн.: Эволюция, экология и мозг. Л.: Медицина, 1972, с. 9-16.

98. Зипгерман А. М. Влияние статистической характеристики системы сигналов и их значимости на формирование двигательных и вегетативных реакций человека-оператора в норме и при экстремальных воздействиях.- В кн.: Очерки прикладной нейрокибернетики. Л.: Наука, 1973, с. 75-82.

99. Зинчепко В. Д., Леонова А. Б., Стрелков 10. К. Психометрика утомления. М.: Медицина, 1977.

100. Иванов Е. А., Попов В. А., Хачатурьянц Л. С. Рабочая деятельность космонавта в невесомости и безопорпом пространстве.- В кн.: Медико-биологические исследования в невесомости. М.: Медицина, 1968, с. 410-439.

101. Ильин Е. А. Изменения нервно-психического состояния и медикаментозные способы его нормализации в условиях зимовки па станции «Вос-ток».- Тр. ААНИИ, 1971, т. 299, с. 90-98.

10~- Инкельс А. Личность и социальная структура.- В кн.: Американская

социология (перспективы, проблемы, методы). М.: Прогресс, 1972,

с. 37-54. ЮЗ. Иоффе М. Е. Кортикоснинальные механизмы инструментальных реак-

ций. М.: Наука, 1975. '"*. Кадыскин А. В. К вопросу о влиянии мощного шума па некоторые хе-

мореактивпые системы мозга.- В кн.: Материалы XXVII ответной науч-

345

ной конференции аспирантов и клинических ординаторов. (Ленинтй.

сан.-гигиен, мед. ин-т). Л., 1967, с. 89-91. 105. Казначеев В. П. Биосистема и адаптация. Новосибирск: Кн. изд-во, 1973. 10(3. Кандиль Э. И. Паркинсонизм и его хирургическое лечение!

М.: Медицина, 1965.

107. Карманова И. Г. Фотогенная каталепсия: К эволюции, физиологии и клинике центрального угнетения двигательной функции. М.; Л.: Наука, 1964.

108. Кассиль Г. Н. Впутрешшя среда организма. М.: Наука, 1978.

109. Касьян И. И., Колосов И. А., Лебедев В. И., Юров Б. И. Реакции космонавтов во время параболических полетов на самолетах.- В кп.: Медико-биологические исследования в невесомости. М.: Медицина, 1966 с. 179-189.

110. Касьян И. И., Копанев В. И. Физиологические аспекты проблемы невесомости.- В кн.: Медико-биологические исследования в невесомости М.: Медицина, 1968, с. 94-110.

111. Касьян И. И., Черепахин М. А., Горшков А. И. О некоторых реакциях человека в условиях пониженной весомости.- В кп.: Медико-биологические исследования в невесомости. М.: Медицина, 1966, с. 361-366.

112. Квиткин Ю. Л. Стресс сельскохозяйственной птицы. М.: Сельхозиздат, 1977.

113. Китаев-Смык Л. А. Попытка использования фармакологических средств для профилактики психических и вегетативных нарушений, возникающих в невесомости.- Фармакология и токсикология, 1963, т. 26, № 4, с. 508.

114. Китаев-Смык Л. А. Некоторые сенсорные нарушения у людей в невесомости.- В кн.: Авиационная и космическая медицина. М.: Медицина, 1963, с. 246-247.

115. Китаев-Смык Л. А. Установка тела (позные реакции) животных в условиях невесомости.- В кн.: Авиационная и космическая медицина. М.: Медицина, 1963, с. 247-250.

116. Китаев-Смык Л. А. Человек в невесомости; (Психол. опыты).- Наука и жизнь, 1964, № 9, с. 16-21.

117. Китаев-Смык Л. А. Зрительные иллюзии у людей в невесомости и при комбинированном действии невесомости, угловых и кориолисовых ускорений.- В кн.: Проблемы космической биологии. М.: Наука, 1967, т. 7, с. 180-186.

118. Китаев-Смык Л. А. Исследование установочных рефлексов животных в невесомости.- В юг.: Физиология вестибулярного анализатора. М.: Паука, 1968, с. 59-68.

119. Китаев-Смык Л. А. О механизме окулогравнческой иллюзии.- Вопр. психологии, 1968, № 4, с. 54-59.

120. Китаев-Смык Л. А. Изменение фотопической и скотопической чувствительности зрения человека при кратковременном действии невесомости.-- В кн.: Проблемы физиологической оптики, т. 15. Л.: Наука, 1969, т. 15, с. 130-133.

121. Китаев-Смык Л. А. Кратовременная память при кинетозе в условиях длительного вращения.- В кн.: Механизмы модуляции памяти. Л.: Наука, 1976, с. 93-96.

122. Китаев-Смык Л. А. Влияние цветового климата на течение кипетоза.- В кн.: Проблемы функционального комфорта. Тез. докл. Всесоюз. конф. по эргономике, М., 1977, с. 33-36.

123. Китаев-Смык Л. А. Вероятностное прогнозирование и индивидуальные особенности реагирования человека в экстремальных условиях.- В кн..

346

Вероятностное прогнозирование в деятельности человека. М.: Наука, 1977, с. 189-225.

124. Китаев-Смык Л. А. О некоторых информационных аспектах этиопато-гепеза.- В кн.: Психология и медицина: Материалы к симпоз. М.: Медицина, 1978, с. 428-431.

125. Китаев-Смык Л. А. О соотношении вегетативных и психических проявлений в экстремальных условиях.- В кн.: Системный анализ вегетативных функций. Вопросы киберпетики. М., 1978, вып. 37, с. 68-72.

126. Китаев-Смык Л. А. К вопросу об адаптации к невесомости.- В кн.: Психологические проблемы космических полетов. М.: Наука, 1979, с. 135-152.

127. Китаев-Смык Л. А. Миг свободного парепия.- Знание -- сила, 1981, № 2, с. 19-23.

128. Китаев-Смык Л. А. Сепсомоторная активность оператора подвижных средств при гравитационном стрессе.- В кн.: Методология инженерной психологии, психологии труда и управления. М.: Наука, 1981, с. 250- 268.

129. Китаев-Смык Л. А., Галле Р. Р., Гаврилова Л.Н. и др. Динамика сим-птомокомплекса «укачивания» в процессе адаптации к длительному вращению.- В кн.: Космическая биология и авиакосмическая медпципа: Материалы Всесоюз. конф. Москва, Калуга, 1972, т. 2, с. 197-199.

130. Китаев-Смык Л. А., Галле Р. Р., Клочков А. М. и др. Клинико-физиоло-гические исследования при длительном (до трех суток) действии на ор-гапизм человека ускорений малых величин.- В кн.: Тр. 3-й конф. по авиац. и косм, медицине. М., 1969, т. 1, с. 286-288.

131. Китаев-Смык Л. А., Захарова А. В. Микроструктуриый анализ стресса при речевой активности во время деятельности в экстремальных условиях.- В кн.: Науч.-практ. конф. «Психологические аспекты повышения эффективности трудовой и учебно-воспитательпой деятельности»: (Тез. докл.). Новосибирск: Новосиб. обл. совет НТО; Новосиб. отд-ние о-ва психологов СССР, 1981, с. 40-42.

132. Китаев-Смык Л. А., Зверев А. Т. Влияние кратковременной невесомости и комбинированного действия невесомости, углового и кориолисова-ускорений па некоторые рабочие функции оператора.- В кн.: Система-«человек - автомат». М.: Наука, 1965, с. 245-252.

133. Китаев-Смык Л. А., Крок И. С, Ощепков Н. А. Исследование читаемости знакосинтезирующнх электролюминесцонтных индикаторов при кине-тозе в условиях медленного вращения.- В кн.: Проблемы инженерной психологии и эргопомики: IV Всесоюз. конф. Ярославль, 1974, т. 1, с. 153-156.

"34. Китаев-Смык Л. А., Пеумывакин И. П., Пономаренко В. А. К вопросу о методах оцопки" психологического состояпия летчика при аварийпой ситуации в полете.- ВТ шт.: Проблемы инженерной психологии. Тр. конф. по ипж. психол., Л., 1964, с. 61-62.

135. Китаев-Смык Л. А., Пинегин Н. ."Исследование аккомодационных возможностей зрения при кратковремеппой невесомости.- В кн.: Материалы пятого совещ. по физиол. оптике. М.: Л., 1966, с. 66-67.

16°- Китаев-Смык Л. А., Хромов Л. Н. Использование микроструктуры эмоционального стресса для формирования целеполагания.- В кн.: IX Все-тююз. симпоз. по кибернетике: (Тез. симпоз. Сухуми, 10-15 ноября 1981 г.). М.: Науч. совет по комплекс, пробл. «Кибернетика» при Президиуме АН СССР, 1981, т. 3, с. 72-74.

ld7. Китаев-Смык Л. А., Чурсинов А. В. Пространственная ориентация человека-оператора при укачивании.- В кн.: Проблемы инженерной психо-

за

логин: Материалы Всссоюз. конф. по инж. психологии. Ленингпап октябрь 1979 г.). Л., 1980, с. 228-230. й'

138. Клаас Ю. Л., Арапова А. А.. Князева А. А. и др. Анализ физиологических механизмов перестройки слуховой функции при действии звуковых раздражений.- В кп.: VII Всесоюз. съезд физиологов, биохимиков и фармакологов: Доклады. М.: Медгиз, 1947, с. 252-254.

139. Климов Е. А. Индивидуальный стиль деятельности. Казань: Изд-во Казан, ун-та, 1969.

140. Клосовский Б. II. Современное состояние вопроса о циркуляции крови в мозгу и вазодилятаторпое действие на сосуды мозга вестибулярного аппарата.- Вопр. нейрохирургии, 1942, т. 6, № 6, с. 49-60.

141. Кнорре А. Г., Лев И. Д. Вегетативная нервная система: (Морфол. очерк). Л.: Медицина, 1963.

142. Ковалев В. И. Психология боевой активпости оператора. М.: Воениздат 1974.

143. Коваленко Е. А. Патофизиологический анализ действия на организм невесомости.- В кн.: Невесомость: (Медико-биол. исслед.). М.: Наука, 1974, с. 237-278.

144. Козловская И. Б. Афферентный контроль произвольных движений. М.: Наука, 1976.

145. Кокс Т. Стресс. М.: Медицина, 1981.

146. Комендантов Г. Л. Воздушная болезнь. М.: Центр, ин-та усовершенствования врачей Минздрава СССР, 1965.

147. Комендантов Г. Л., Копанев В. И. Космическая форма болезпи движения.- В кн.: Невесомость: (Медико-биол. исслед.). М.: Медицина, 1974, с. 74-83.

148. КонопкинО. А., Страхов Г. А. Вероятность прогнозирования как детерминанта скорости реакций на альтернативные сигналы.- Вопр. психологии, 1971, № 3, с. 46-56.

149. Конюхов Е. M.j Болоцких М, Е., Китаев-Смык Л. А. и др. А. с. 187931 (СССР). Устройство для исследования влияния на человека условий длительности вращения и ускорепия Кориолпса. Приоритет от 2 июля 1965 г.

150. Копанев В. К. Скрытая форма укачивания.- Воен.-мед. журн., 1970, № 10, с. 10-15.

151. Копанев В. И., Юганов Е. М. Клинико-физиологическая характеристика космической формы болезни укачивания.-В кн.: Космическая медицина: Тез. докл. на IV Всесоюз. конф. Москва; Калуга, 1972, т. 2, с. 207-209.

152. Копанев В. И., Юганов Е. М. Некоторые результаты медико-биологических исследований, выполнеппых по программе «Джомипи» и «Аполлон». - В кн.: Невесомость: (Медико-биол. исслед.). М.: Медицина, 1974, с. 381-428.

153. Короленко Ц. П. Психология человека в экстремальных условиях. Л.: Наука, 1978.

154. Коршунов В. И. Об электрических морфологических реакциях мозга при интенсивных звуковых раздражениях: Автореф. дис. ... канд. мед. наук. Горький, 1976.

155. Косицкий Г. И. Цивилизация и сердце. М.: Наука 1977.

156. Косицкий Г. И., Смирнов В. М. Нервная система и «стресс»: (О причине доминанты в патологии). М.: Наука, 1970.

157. Космолинский Ф. П. Эмоциональный стресс при работе в экстремальных условиях. М.: Медицина, 1976.

158. Котова Э. С, Китаев-Смык Л. А., Устюшин Б. В. Исследование зрительных функций и ретинальяого кровообращения в условиях действия

348

на организм чел опека комплексных ускорений.- Косм, биология и и косм, медиципа, 1971, № 4, с. 42-47.

159. Коц Я. М. Организация производного движения. М.: Наука, 1975.

160. Кричицкая Г. II. Действие сильного звука на мозг. М.: Медицина, 1964.

161. Кривошеий М., Сандлер А. Современное состояние вопроса о морской болезни.- Воен.-сан. дело, 1937, № 10, с. 20-30.

162. Крушинский Л. Д. Физиолого-генетические проблемы сложных форм поведения в норме и патологии.- Физиологии человека, 1979, т. 5, № 3, с. 500-509.

163. Крушинский Л. В., Астаурова Л. В., Кузнецова Л. М. и др. Роль генетических факторов в определении способности к эстраполяции у живот-пых.- В кн.: Актуальные проблемы генетики поведения. Л.: Наука, 1975, с. 98-110.

164. Крушинский Л. В., Молодкина Л. II. Параличи, вызванные кровоизлиянием в ЦНС после припадков экспериментальной эпилепсии у крыс.- ДАН СССР, 1949, т. 66, № 2, с. 289-292.

165. Крушинский Л. В., Флесс Д. А., Молодкина Л. II. Анализ физиологических процессов, лежащих в основе экспериментальной рефлекторной эпилепсии.- Журн. общ. биологии, 1950, т. 11, № 2, с. 104-119.

166. Крылов А. А. Человек в автоматизированных системах управления. Л.: Изд-во ЛГУ, 1972.

167. Крылов 10. В., Кузнецов B.C., Юганов Е. М. О нормировании импульс-пых шумов, возникающих па местности при полете современных сверхзвуковых самолотов.- В кн.: Борьба с шумами и вибрациями. М.: Техника, 1966, с. 20-23.

168. Кузнецов А. Г., Ильин Е.А., Логгенполь В. С. Центральная нервпая система и акклиматизация человека в Антарктиде.- В кн.: Акклиматизация человека в условиях полярных районов. Л.: Наука, 1969, с. 40-41.

169. Кузнецов В. А., Ширяев А. Д. Специфические и неснецифичоские структуры мозгового ствола и звуковая травма.- Науч. тр. ЛИУ врачей, 1972, т. 86, с. 79-84.

170. Кузнецов О. Я., Лебедев В. И. Психология и психопатология одиночества. М.: Медицина, 1972.

171. Кузьмин В. Л. Принципы системности в теории и методологии К. Маркса. М.: Паука, 1976.

172. Кулагин Д. А., Федоров В. К. Исследование эмоциональности у крыс линии Вистар и Крушинского-Молодкнпой методом «открытого ноля».- В кн.: Генетики поведения. Л.: Наука, 1969, с. 35-42.

173. Курашвили А. Е., Бабияк В. И. Физиологические функции вестибулярной системы. Л.: Медиципа, 1975.

174. Лебедев А. II., Комаров И. А., Косарева Л. О. Время восприятия цифровых символов.-В кн,:Проблемы инженерной психологии и эргономики. Ярославль: Верх.-Волж. кн. изд-во, 1974, вып. 1, с. 95-100.

175. Лебединский А. В., Прессман Я. М., Фадеева А. А. Новые данные о взаимодействии центра и периферии сетчатки.- Пробл. физиол. оптики, т. 6, с. 104-111.

"76. Леонов А. А., Лебедев В. И. Психологические особенности деятельности космонавтов. М.: Наука, 1971.

'77. Лишшак К., Эндреци Э. Нейроэндокринная регуляция адаптивной дея-тельности. Будапешт: Изд-во Академии наук, 1967.

'78. Лобова Л. П. Роль вестибулярной системы в генезе и структуре зрительных галлюцинаций.- Неврология и психиатрия, 1937, т. 6, № 12, с. 50-60.

179. Лойт М., Нуйа М., Листер Т. Личностные предпосылки в ролевой

349

адаптации.- В кп.: Человек, среда, общение. Таллин: ТПИ 1чял с. 106-117.

180. Ломов Б. Ф. Опыт экспериментального исследования двуручного осязательного восприятия.- Учен, зап., ЛГУ, 1954, № 185, вып fi с. 85-98.

181. Ломов Б. Ф. Об измерительной функции анализаторов.- В кн.: Проблема восприятия прострапства и пространственных представлений м Изд-во АПН РСФСР, 1961, с. 34-39.

182. Ломов Б. Ф. Опыт исследования пространственного воображения.-. В кп.: Проблема восприятия пространства и пространственных представлений. М.: Изд-во АПН РСФСР, 1961, с. 185-191.

183. Ломов Б. Ф. Человек и техника- М.: Сов. радио, 1966.

184. Ломов Б. Ф. О системном подходе в психологии.- Вопр. психологии 1975, №2, с. 3-12.

185. Ломов Б. ф. Проблема общения в психологии.- В кн.: Проблема общения в психологии. М.: Наука, 1981, с. 3-24.

186. Лукомская Н. Я., Никольская П. И. Изыскание лекарственных средств против укачивания. Л.: Наука, 1971.

187. Лурия А. Р. Мозг человека и психические процессы. М.: Педагогика, 1970.

188. Магнус Р. Установка тела. М.: Изд-во АН СССР, 1962,

189. Мамедов А. М. Особенности избирательного реагирования интегрированных систем мозга при эмоционально-негативных состояниях.- В кн.: Стресс и адаптация: (Тез. Всесоюз. симпоз.). Кишинев: Штиинца, 1978, с. 121-122.

190. Марищук В. Л. Об устойчивости психофизиологических функций человека в некоторых экстремальных условиях.- В кн.: Материалы III Всесоюз. съезда Общества психологов. М., 1968.

191. Медведев В. И. Психологические реакции человека в экстремальных условиях.- В кн.: Экологическая физиология человека. Адаптация человека к экстремальным условиям среды. М.: Наука, 1979, с. 625-672.

192. Меницкий Д. Н. Основные проблемы теоретической и прикладной ней-рокиберпетякн.- В кн.: Очерки прикладной нейрокибернетики. Л.: Наука, 1973, с. 5-34.

193. Меркулов И. И., Жаботииский И. В. Функциональное состояние зри-тельно-нервпого анализатора при поражении ретикулярной формации.- Вопр. нейроофтальмологии, 1963, т. 11/12, с. 81-94.

194. Мерлин В. С. Системный подход к онтогенезу интегральной индивидуальности.- В кн.: Психология формирования и развития личности-М.: Наука, 1981, с. 87-106.

195. Мигдал А. А. Психология творчества.- Наука и жизнь, 1977, № 1/2-

196. Миллер Ж., Дукор П. Биология тимуса: Пер. с англ. М.: Мир, 1967.

197. Милнер П. М. Физиологическая психология: Пер. с англ. М.: Мир, 1973-

198. Мирвоев П. М., Исаакяи Л- С, Чапек А. В. Влияние звукового удара, создаваемого сверхзвуковыми самолетами, на организм человека.- Тр. Гос. НИИ гражданской авиации, 1970, вып. 66, с. 50-62.

199. Мирзоев Б. М., Молот Г. А. Некоторые биохимические исследования лётного состава после длительных полетов.- В кн.: Вопросы авиационной медицины гражданской авиации: Материалы Всесоюз. конф- Ереван, 1970, с. 56-61.

200. Митюшов М. И. и др. Экстрагйпоталамичсская и гипоталамическая регуляция реакции стресс- В кн.: Стресс и его патогенетические механизмы. Кишинев: Штиинца, 1973, с. 31-34.

201 Москаленко Ю. К., Вайштейн Г. Б., Касьян И. И. Внутричерепное кровообращение в условиях перегрузок и невесомости. М.: Медицина, 1971,

350

202. Мвгун Р. бодрствующий мозг: Пер. с англ. М.: Мир, Ш§.

203. Мясников В. И. Изучение особенностей в условиях, моделирующих fcflS* мический полет.- Косм, биология и медиднна, 1967, т. 1, № 2, с. 59-63.

204. Наенко II. И. Психическая напряженность. М.: Изд-во МГУ, 1976.

205. Науменко А. И., Олисов В. С. Влияние раздражения вестибулярного анализатора на мозговое кровообращение.- В кн.: Труды V съезда оториноларингологов СССР в 1958 г. Л., 1959, с. 177-178.

206. Пиит Т. Плотность и скученность, теория и гипотезы.- В кн.: Люди в в социальном и физическом окружении. Таллин: Таллин, нед. ин-т, 1981, с. 6-28.

207. Иичков С, Кривицкая Г. II. Акустический стресс и церебрально-висцеральные нарушения: (Морфофизиол. исс.чед.). М.: Медицина, 1969.

208. Новиков М.А. Психофизиологические и экопсихологические аспекты межличностного взаимодействия в автономных условиях.- В кн.: Проблема общении в психологии. М.: Наука, 1981, с. 178-218.

209. Носуленко В. И. Общение в задачах оценки сигналов.- В кн.: Проблема общения в психологии. М.: Наука, 1981, с. 18-24.

210. Нуммаев Г. М. Влияние раздражения вестибулярного анализатора па мозговое кровообращение: Автореф. дне. ... канд. мед. паук. Л., 1970.

211. Обозов Д. П. Психологические процессы в функции в условиях индивидуальной и совместной деятельности.- В кн.: Проблема общения в психологии. М.: Наука, 1981, с. 24-45.

212. Окунее Р. А. Профилактика и лечение укачивания. Автореф. дис. ... канд. мед. наук. Л., 1958.

213. Орлов М.А. Учиться самому и учить других.- В кн.: Мастер - воспитатель и организатор производства. Л.: Лепиздат, 1977, с. 86-98.

214. Павлов И. П. Поли. собр. соч. М.: Медицина, 1951. Т. III.

215. Павлов В. И. Физиологическая оценка характера кривых норм шума.- В кн.: Материалы научной сессии по проблеме «Современное состояние учения о производственном шуме и ультразвуке...» Л., 1968, с. 102-103.

216. Парии В. В. Предисловие к рус. изд.- В кн.: Селье Г. На уровне целого организма. М.: Наука, 1972, с. 3-4.

217. Петров Ю. П. Влияние факторов космического полета на зрительные функции.- В кн.: Физиология зрения в нормальных и экстремальных условиях. Л.: Медицнпа, 1969, с. 124-127.

218. Пестов И. Д. О роли некоторых афферентных влияний в повышении возбудимости рвотного центра при болезни движений: Автореф. дис. ... канд. мед. наук. М., 1964.

219. Пименов К. А. Продолжение дискуссии о гепезе космической формы болезни движения.- Косм, биология и авпац. медицина, 1976, № 2, с. 90-91.

220. Платонов К. К. Психология лётного труда. М.: Воениздат, 1960.

221. Поляков Б. И. Многосвязное регулирование сердечно-сосудистой системы и внешнего дыхания при укачивании.- В кн.: Системный анализ вегетативных функций. М.: Наука, 1973, вып. 37, с. 72-77.

"2. Поляков Б. П., Петренко Б. Е., Саввин А. Б., Тазетдинов И. Г., Тач-ко А. М, Сердечно-сосудистые реакции при оростатических пробах и резистентность человека к вестибулярным раздражениям. - Косм, биология и авиац. медицина, 1977, № 3, с. 48-52.

23. Пономарев Я. А. Психология творчества. М.: Наука, 1976.

"4. Бортное Ф. Г. Электронунктурная рефлексотерапия. Рига: Зипа.тпе, 1980.

"5. Пухов В. А. О патогенезе, комплексной профилактике и лечении кислородной недостаточности. Автореф. дне. ... д-ра мед. наук. Л., 1964.

351

226. Пыпин П. Н. К этиологии морской болезни.- Мед. вестник ГПК 1882, с. 738-814. ' '

227. Разсолов Н.А., Яковлев О. П. Исследование лётной работоспособности пилотов при моделировании болезни движения.- Косы, биология и авиац. медицина, 1976, № 2, с. 41-45.

228. Разумов С. А. Эмоциональные реакции и эмоциональный стресс.- В кн.: Эмоциональный стресс и условиях иор.мы и патологии человека Л-Медицина, 1976, с. 5-32.

229. Разумов С. А. Экспериментальное изучение эмоционального стресса в условиях нормы.- В кн.: Эмоциональный стресс в условиях нормы и патологии человека. Л.: Медицина, 1976, с. 46-81.

230. Рейковский Я. Экспериментальная психология эмоций. М.: Прогресс 1979. '

231. Рождественская В. И. Индивидуальные различия работоспособности: (Психофизиол. исслед. работоспособности в условиях мопотон. деятельности). М.: Педагогика, 1980.

232. Рожков А. С. Массовое размножение сибирского шелкопряда и меры борьбы с ним. М.: Наука, 1965.

233. Розе Н. А. Психомоторика взрослого человека. Л.: Изд-во ЛГУ, 1970.

234. Ройтбак А. И., Дедабришви.ги Л. M. О механизме «активного отдыха» (феномен Сеченова).- ДАН СССР, 1959, вып. 4, с. 957-960.

235. Росси Дж. М., Робеччи Дж., Пена М. Влияние звуковой травмы на ганглий Корти.- Арх. анатомии, гистологии и эмбриологии, 1978, т. 75, вып. 8, с. 14-21.

236. Руденко Л. П. Случай летального исхода при действии сильного акустического раздражителя на собаку.- ЖВНД, 1965, т. 15, вып. 1, с. 105-108.

237. Русалов В. М. Биологические основы пндпштдуальпо-пенхологических различий. М.: Наука, 1979.

238. Русалова Н. М. Эмоциональные реакции. М.: Медицина, 1979.

239. Севастьянов В. И. Проявление некоторых психофизиологических особенностей человека в условиях космического полета.- В кп.: Психологические проблемы космических полетов. М.: Наука, 1979, с. 29-38.

240. Северцов А. Н. Эволюция и психика. М.: М. и С. Сабашниковы, 1922.

241. Селье Г. На уровне целого организма. М.: Наука, 1966.

242. Селье Г. Стресс без дистресса. М.: Прогресс, 1979.

243. Симонов Л. В. Эмоциональный мозг. М.: Наука, 1981.

244. Слейтер А. Е. Медицинские и биологические проблемы.- В кн.: Исследования мирового пространства. М.: Физматгиз, 1959, с. 202-223.

245. Слободнюк U. Л. Теория вероятностей.- В кн.: Справочник по кибернетике. М., 1975, т. 1, с. 180.

246. Смиричевский Л. Д. Исследования операторской деятельности при выполнении типовых функций в условиях, моделирующих длительный космический полет.- В кн.: Психологические проблемы космических полетов. М.: Наука, 1979, с. 53-60.

247. Соколов Е. Я., Стеклоеа Р. Л. Условный рефлекс на время и его протекание в условиях гипоксии.- ЖВНД, 1970, № 6, с. 11-23.

248. Стенько 10. М. Новые режимы труда и отдыха рыбаков в Северо-Западной Атлантике. Рига: Звайгзпе, 1978.

249. Стенько 10. М. Психогигиена моряка. Л.: Медпципа, 1981.

250. Столярова Л. Г., Кадыков А. С, Кистенее Б. А., Пивоварова В, ">' Реабилитация больных паркинсонизмом. М.: Медицина, 1979.

251. Страхов А. В., Коршунова В. Л., Косюга Ю. И. Об адаптациопно-ком-пенсаторных процессах в организме в условиях интенсивных звуковых воздействий.- Науч. тр. Иркут. мед. ин-та, 1977, вын. 139, с. 137 l9.

352

13У-

252. Стрессоустойчивость коров при машинном доении / Под ред. Э. П. Ко« Кориной. Л.: Сельхозгиз, 1978.

253. Суворова В. В. Психофизиология стресса. М.: Педагогика, 1975.

254. Судаков К. В. Эмоциональный стресс и артериальная гипертензия: (Обзор эксиерим. данных). Обзор, информ. ВНИНМИ. Сер. «Терапия». М., 1976.

255. Ткачев Р. Л. Катаплексня.- В кн.: Научные работы, посвященные Е. К. Сегшу. М.: Медгиз, 1948, с. 185.

256. Ткаченко В. Д. Психология в практике рыболовного промысла.- Пси-хол. журн., 1980, т. 1, №5,_с. 140-145.

257. Токоренко И. И. Акустический стресс и его физиологические механизмы.- Тр. Ин-та усовершенствования врачей, Запорожье, 1971, т. 4, с. 234-237.

258. Томашевская Л. И. Реакция сердечно-сосудистой и симпатико-адрена-ловой систем на умственную деятельность с эмоциональным напряжением.- В кн.: Очерки психологии труда операторов. М., 1974, С. 276-289.

259. Трауготт Я. II. О механизмах нарушения памяти. Л.: Наука, 1973.

260. Трусевич Я. И. Морская болезнь. СПб., 1888.

261. Туровская 3. Г. О соотношении типологических особенностей высшей первной деятельности с некоторыми характеристиками вегетативного реагирования.- В кн.: Проблемы дифференциальной психофизиологии. М.: Педагогика, 1974, с. 228-242.

262. Уайт Л. Распространение коронарной болезни в США но 25-летним интервалам за последнее столетие.- В кн.: Актуальные проблемы сердечно-сосудистой патологии. М.: Медицина, 1967, с. 29-30.

263. Уотсоп Д. Б. Бихевиоризм.- В кн.: Хрестоматия по истории психологии. М.: Изд-во МГУ, 1980, с. 34-46.

264. Усачев В. В., Михайловский Г. П., Татаринова Я. В. и др.- В кн.: Косм, биология и авиац. медицина: Материалы конф. Москва, Калуга,

1972, №2, с. 286-299.

265. Ушаков В. В., Лукичева Т. И. Содержание катехоламинов в сердце, надпочечниках и крови трупа.- В кн.: Физиология и биохимия биогенных аминов. М.: Медицина, 1969.

266. Файвишевский В. А. О существовании неосознаваемых негативных мотиваций и их проявлении в поведении человека.- В кн.: Бессознательное: природа, функции, методы исследования. Тбилиси: Мецниереба, 1978, с. 433-445.

267. Феденко Я. Ф. Виды и свойства внимапня.- В кн.: Основы военной педагогики и психологии. М.: Воениздат, 1981.

268. Федосеев Л. Я. Проблема социального и биологического в философии и социологии.- В кн.: Биологическое и социальное в развитии человека. М.: Наука, 1977, с. 5-34.

269. Фейгенберг И. М. Мозг. Психика. Здоровье. М.: Наука, 1972.

270. Фейгенберг И. М. Нарушения вероятностного прогнозирования при шизофрении.-В кн.: Шизофрения и вероятностный прогноз. М.: Медицина,

1973, с. 5-19.

271. Франкенхойзер М. Эмоциональный стресс. М.: Медицина, 1970.

272. Фуллер Дж. Л., Хан М. Е. На пути к генетике социального поведения.- В кн.: Актуальные проблемы генетики поведения. Л.: Наука, 1975, с. 22-38.

273. Хазен, И. М. Пищеварительная система как индикатор реакций организма на экстремальные воздействия.- В кн.: Парин В. В., Баевский Р. М., Емельянов М. Д., Хазен И. М. Очерки по космической физиологии. М.: Медицина, 1967, с. 74-82.

353

274. Хейдметс М, Обзор исследований о пространственном факторе в межличностных отношениях.- В кн.: Человек. Среда. Пространство. Изд-во ТГУ, 1979.

275. Хилое К. Л. Избранные вопросы теории и практики космическо] цины с позиции лабиринтологии. Л.: Медицина, 1964.

276. Хилое К. Л. Функция органа равновесия и болезнь передвижения. Л.: Медицина, 1969.

277. Хрупов Е. В., Хачатуръянц Л. С, Попов В. А., Иванов Е. А. Человек-оператор в космическом полете. М.: Машиностроение, 1974,

278. Циммерман Г. С. Ухо и мозг. М.: Медицина, 1967,

279. Цуканова Е. В. Влияние межличностных отношений на процесс общения в условиях совместной деятельности.- В кн.: Проблема общения в психологии. М.: Наука, 1981, с. 148-168.

280. Чазов Е. И., Вихерт A.M., Метелица В. И. Эпидемиология ишеми-ческой болезни сердца.- Кардиология, 1972, т. 12, № 8, с. 134-145.

281. Чапек А. В. Опыт наземной тренировки.- В кн.: Вопросы авиационной медицины. М.: Изд-во иностр. лит., 1954, с. 93-106.

282. Человек и длительном космическом полете / Под ред. Д. Линдсли. М.: Мир, 1974.

283. Шапиро Б. И. Оптико-вегетативные связи межуточного мозга. М.; Л.: Наука, 1965.

284. Швырков В. Б. Системный подход как основа синтеза физиологии и психологии.- В кн.: XXVI Всесоюз. совещ. по пробл. высш. нерв, деятельности, посвящ. 125-летию со дня рождения И. П. Павлова: Материалы симпоз. М.: Наука, 1974, с. 12-14.

285. Шинкаревская И-П. Реоэнцефалография при ускорениях Кориолиса.- В кн.: Авиакосмическая медицина: Материалы конф, М., 1968, сб. 2, с. 235-239.

286. Шмарьян А, С. Психопатологический синдром при поражении височных долей мозга. М., 1940.

287. Шорохова Е. В. Социально-психологическое понимание личности.- В кн.: Методологические проблемы социальной психологии. М.: Наука, 1975, с. 3-16.

288. Шош Й., i'amu Т., ЧалапЛ., ДемиИ. Патогенез болезней цивилизации. Будапешт: Изд-во АН Венгрии, 1976.

289. Штерн Л. С. Избранные труды. М.: Изд-во АН СССР, 1960.

290. Эмоциональный стресс: Пер. с англ. / Под ред. Л. Леви. М.: Медицина, 1970.

291. Юганов Е. М. Физиологические реакции в невесомости.- В кн.: Авиационная и космическая медицина. М., 1963, с. 496-500.

292. Юганов Е. М., Касьян И. И., Асямолов Б. Ф. Биоэлектрическая активность скелетной мускулатуры в условиях перемежающегося действия перегрузок и невесомости.- В кн.: Медико-биологические исследования в невесомости. М.: Медицина, 1968, с. 347-354.

293. Юганов Е. М., Крылов Ю. В., Кузнецов В. С. Звуковые удары летательных аппаратов - новый фактор среды.- Косм, биология и косм, медицина, 1976, № 4, с. 9-13.

294. Юганов Е. М., Павлов Г. И. О возможпой величипе искусственной весомости, определяемой по состоянию электроактивпости скелетных мышц.- В кн.: Медико-биологические исследования в невесомости. М-| Медицина, 1968, с. 398-402.

295. Юнг К. Г. Мышление у экстраверта и интроверта.- В кн.: Хрестоматия по общей психологии: Психология мышления. М.: Изд-во МГУ, 1981, с. 391-398.

354

296. Яковлева И. Я., Барышова В. П., Мацнев Э. И. Влияние длительной гипокинезии па некоторые функции ЛОР-оргавов.-Всстп. оториноларингологии, 1967, № 6, с. 45-51.

297. Ahsen A. Eidelics: Neural experiential growth potential for the treatment of accident traumas, debilitating stress conditions, and chronic emotional blocking.- J. Mental Imag., 1978, vol. 2, N 1, p. 1-22.

298. Aiello J. R.,Alello T. The development of personal space: proxemic behavior of children 6 through 16.- Hum. Ecol., 1974, N 2, p. 177-189.

299. Altman J. Human behavior and the social environment: Privacy, territoriality, personal space and crowding. Belmont (Cal.): Brook/Cole, 1975.

300. Amir Sh., Amit Z. Endogenous opioid ligands may mediate stressinduced changes in the affective properties of pain related behavior in rats.- Life Sci., 1978, vol. 23, N 11, p. 1143-1152.

301. Anoh M., Orr W. Ђ., Karacan J. Stress, cardiac activity and sleep.- J. Hum. Stress, 1976, vol. 2, N 3, p. 15-24.

302. Anthony A. J. Changes in adrenals and other organs following exposure of hairless mice to intense sound/Acoustical Society of America.- J. Lancaster (PA) Aber Inst. Phys., Incorp., 1956, vol. 28, N 2, p. 270-275.

303. Armenia J. An investigation of the effects of locus of control on stress behavior.- Diss. Abstr. Intern., 1975, vol. 36, N 3-B, p. 1424.

304. Bandura A. Aggression: A social learning analysis. Englewood Cliffs (N. Y.): Prentice Hall, 1973.

305. Barany R- Physiologic und Pathologie (Funktions-Priifung) des Bogengan-gapparates beim Menschen. Leipzig; Wien: Franz Denticke, 1907.

306. Bavelas A. Communication patterns in task-oriented groups.- In: Group dynamics / Ed. D. Cartwright, A. Zander. N. Y.: Row, Peterson, 1960.

307. Beach D- A. Anxiety, stress, and short-term memory.- Diss. Abstr. Intern., 1976, vol. 37, N 1-B, p. 435.

308. Becker E. The terror of death.- In: Stress and coping. An anthology / Ed. A. Monat, R. S. Lazarus. N.Y.: Columbia Univ. press, 1977, p. 310-323.

309. Becker P., Scheider E. Specific reactions to stress and personality characteristics: students before an examination.- Ztschr. Exp. und Angew. Psychol., 1976, Bd. 23, N 1, S. 1-29.

310. Beckh H. J. A. Experiments with animals and human subjects under sub-and zero-gravity conditions during the dive and parabolic flight.- J. Avi-at. Med., 1954, vol. 25, N 3, p. 235-241.

311. Berkowitz L. The contagion of violence: An S - R mediational analysis of some effects of aggression.- In: Nebraska Symp. on Motivation / Ed. M. J. Arnold, M. M. Page. Lincoln (Neb.): Univ. of Nebraska press, 1971.

312. Bernet F., Denimal J. Comparison do deux Jots de rats presentant une emo-tivite differente II Excretion d'adrcnaline et de noradrenaline urinaires.- С r. Soc. biol., 1970, t. 164, N 12, p. 25.

313. Bernstein A. J. Inconsistent communication in obsessives, normals and hysterics.- Diss. Abstr. Intern., 1977, vol. 37, N 7-B, p. 3595.

314. Berry C. A. Effects of weightlessness in man.- COSPAR Life Sci. and Space Res., 1973, N 11, p. 187-199.

315. Beuzer S. From the gene to behavior.- J. Amer. Med. Assoc, 1971, vol. 218, p. 1015-1022.

316. Bignani G.,BovetD. Experience de selection par rapport 9 une reaction con-ditionnoo d'evitement chez le rat.- С. г. Acad, sci., 1965, vol. 260, p, 1239-1244.

317. Bitterman M. E. Behavior disorders as a function of the strength of antagonistic response tendencies.- Psychol. Rev., 1944, vol. 51, N 6, p. 375-378,

355

318. Bloom L. J., Houston B. K., Holmes D. G. et al. The effectiveness of atten-tional diversion and situation redefinition for reducing stress due to a non-ambiguous threat.- J. Res. Person, 1977, vol. 11, N 1, p. 83-94.

319. Booth A., Welch S. Stress, health, and political participation.- Social Biol., 1978, vol. 25, N 2, p. 102-114.

320. Bouyer J., Dedet L., Debray 0. et al. Restraint in primate chair may cause unusual behavior in baboons: Electrocorticography correlates and corrective effects of diazepam.- Electroencephalogr. and Clin. Neurophysiol 1978, vol. 44, N 5, p. 502-567.

321. Bowers R. S., Kelly P. Stress, disease, psychotherapy, and hypnosis.- J. Abnorm. Psychol., 1979, vol. 88, N 5, p. 490-505.

322. Bowlby J. Maternal care and mental health. Geneva: World Health Organisation, 1952.

323. Brehm J. W. et al. Psychological arousal and interpersonal attraction.- Catal. Select. Docum. Psychol., 1978, vol. 8 (63-64 MS. 1724).

324. Broadbent D. E. Decision and stress. N. Y.: Acad, press, 1971.

325. Broadhurst P. L. Emotionality and the Yerks-Dodson Law.- J. Exp. Psychol., 1957, vol. 54, p. 345-352.

326. Broadhurst P. L. Psychogenetics of emotionality in the rat.- Ann. N. Y. Acad. Sci., 1969, vol. 159, p. 806-824.

327. Broadhurst P. L., Bignani D. Correlative effects of psychogenetic selection: A study of the Roman high and low avoidance strains of rats.- Behav. Res. Thor., 1965, N 2, p. 273-280.

328. Broadhurst P. L., Ginks I. L. Stability and change in the inheritance of behavior: A further analysis of statistics from a cliallel cross.- Proc. Roy. Soc. London, 1966, vol. 165, p. 450-472.

329. Brooks M. The etiology of seasickness.- Med. Rec, N. Y., 1939, vol. 150, p. 23-26.

330. Brown N. O. Life against death: The psychoanalytical meaning of history. N. Y.: Viking Books, 1959.

331. Bull A. J., Burtage S. Ј., Crandell J. E. et al. Effects of noise and intolerance of ambiguity for similar and dissimilar targets.- J. Appl. Social Psychol., 1972, vol. 88, p. 151-152.

332. Burchjield S. R. The stress response: a new perspective.- Psychosom. Med., 1979, Dec, vol. 41, N 8, p. 661-672.

333. Burner M. Stress and psycho-social-dynamic aspects.- Schweiz. Arch. Neurol., Neurochir. und Psychiatr., 1977, Bd. 121, N 1, S. 115-124.

334. Cannon W. B. The wisdom of the body. N. Y.: Norton, 1932.

335. Casteel T. D. Degree of life crisis and general adaptive capability in a human relations lab population.- Diss. Abstr. Intern., 1976, vol. 3, N 2-A, p. 876.

336. Catalano R. Community stress: A preliminary conceptualization.- Man-Environ. Syst., 1975, vol. 5, N 5, p. 307-310.

337. ChoronJ. Death and western thought. N. Y.: Collier Books, 1963.

338. Christian J. J. Phenomena associated with population density.- Proc. Nat. Acad. Sci., 1961, vol. 47, p. 428-449.

339. Claremont С A. The psychology of seasickness.- Psyche, 1931, vol. Hi p. 86-90.

340. Cohen M. M. Hand-eye coordination in altered gravitational fields. Aerospace Med., 1970, vol. 41, N 1, p. 647-649.

341. Cohen Sh., Spacapan Sh. The after effects of stress. An attentional interpretation.- Environ. Psychol, and Monverb. Behav., 1978, vol. 3, N l. p. 43-57.

342. Constantino R. V. The differential effectiveness of systematic desensitiza-tion and self-control training for the reduction of social anxiety: A functi-

356

on of locus of control.- Diss. Abstr. Intern., 1979, vol. 39, N 7-B, p. 3562-3563.

343. Coram C. R., Thurmond J. B. Effects of acute exposure to stress on subsequent aggression and locomotion performance.- Psychosom. Med., 1977, vol. 39, N 6, p. 436-443.

344. Cozby P. C. Effects of density, activity and personality on environmental preferences.- J. Res. Personal., 1973, vol. 7, p. 45-60.

345. Daniels U. P. The effect of perceived locus of control and psychological stress on intuitive problem solving.- Diss. Abstr. Intern., 1976, vol. 37, N 1-B, p. 456.

346. Darlington С Genetics and man. N. Y.: Acad, press, 1964.

347. Davis C. W. The effects of training upon the effectiveness, dogmatism, and stress of first year paraprofessionals within a university setting.- Diss. Abstr. Intern., 1979, vol. 39, N 7-A, p. 4055.

348. Denenberg V. W. The development of behavior. Stanford (Conn.): Sinauer, 1972.

349. Dor-Shav N.K. On the long-range effects of concentration camp interment on Nazi victims: 25 years later.- J. Consult, and Clin. Psychol., 1978, vol. 46, N 1, p. 1-11.

350. Drue A., SherrodA. Active operator. N. Y.: Acad, press, 1974.

351. Dubos R. Man adapting. New Haven (Conn.): Yale Univ. press, 1965.

352. Duke M. P., Nowicki S. A new measure and social learning model for interpersonal distance.- J. Exp. Res. Personal., 1972, vol. 6, p. 119-132.

353. Durkheim E. Suicide. Glencoo (111.): The Free press, 1951.

354. EUingsworlh R. E. Scylab underscores men's apartability.- Aviat. Week and Space Tcchnol., 1974, vol. 100, N 9, p. 45-46.

355. Ellis B. W., Dudley II. A. Some aspects of sleep research in surgical stress.- J. Psychosom. Res., 1976, vol. 20, N 4, p. 303-308.

356. English O. S. The emotional stress of psychotherapeutic practice.-J. Amer. Acad. Psychoanal., 1976, vol. 4, N 2, p. 191-201.

357. Epstein Y. M., Aiello J. R. Effects of crowding on electrodermal activity. New Orleans: Amer. Psych. Assoc. Convent., 1974.

358. Esser A. II. Experiences of crowding.- Represent. Res. Social Psychol., 1973, vol. 4, p. 207-218.

359. Easterbrook J. A. The effect of emotion on cue utilization and the organization of behaviour.- Psychol. Rev., 1979, vol. 66, p. 183-192.

360. Evans Ch. Psychology: A dictionary of the mind, brain and behavior. L., 1978.

361. Evans G.W. Personal space: research review and bibliography.-Man-Environ. Syst., 1973, vol. 3, p. 203-215.

362. Evans G. W., Eicheltnan W. Preliminary models of conceptual linkages among proxemic variables.- Environ, and Behav., 1976, vol. 8, N 1, p. 87-116.

363. Evans G. W., Howard R. B. A methodological investigation of personal space.- In: Environmental design: Research and practice / Ed. W. J. Mitchell. Los Angeles: Univ. of California press., 1972.

364. Evans 67. W., Howard R. B. Personal space.- Psychol. Bull., 1973, vol. 80, p. 334-344.

365. Evans 67. W., Pezdek K-, Nalband E. Behavioral and physiological consequences of crowding in children/ Intern. Soc. for the Study of Behav. Develop. Surrey, England: Guilford, 1975.

366. Eysenck II. J. The measurement of emotion: Psychological parameters and methods.- In: Emotions - their parameters and measurement / Ed. L. Levi. N. Y.: Acad, press, 1975.

357

367. Eysenck H. J. Л genetic model of anxietv.-In: Stress and anxietv 2 N. Y.: Whiley a. Sons, 1975, p. 81-116.

368. Eysenck H. J., Broadhurst P. L. Experiments with animals: Introduction.- In: Experiments in motivation / Ed. H. J. Eysenck. L.: Pergamon press, 1964.

369. Farmer R. E., Monahan L. II. The prevention model for stress reduction: a concept paper.-J. Police Sci. and Administr., 1980, vol. 8, N 1 p. 11-21.

370. Ferguson A. J. The effects of locus of control orientation and temporal and quality certainty versus uncertainty upon psychological stress in an inescapable shock situation.- Diss. Abstr. Intern., 1979, vol. 39, N 12-B p. 6095-6096.

371. Flowers J,, Whalen C. Personal space in children and other assorted developments with clinical apllications. San Francisco: Western Psych. Assoc. Convent., 1974.

372. Fodor E. M. Group stress, authoritarian style of control, and use of power.- J. Appl. Psychol., 1976, vol. 61, N 3, p. 313-318.

373. Fonta.no, A. P., Hughes L. A., Marcus J. L. et al. Subjective evaluation of life events.-J. Consult, and Clin. Psychol., 1979, vol. 47, N 5, p. 906-911.

374. Fowles D. C, Roberts R., Nagel К. Е. The influence of introversion/ extraversion on the skin conductance response to stress and stimulus intensity.- J. Res. Personal., 1977, vol. 11, N 2, p. 129-146.

375. Frank J. D. Mind-body relationships in illness and healing.-J. Intern. Acad. Prevent. Med., 1975, vol. 2, N 3, p. 46-49.

376. Frankenhaeuser M. The experimental psychology research unit.- Man-Environ. Syst., 1975, vol. 5, N 3, p. 193-195.

377. Frankenhaeuser M. Sympathetz-adrenomedullary activity, behavior and the psychosocial environment.- In: Research in psvchophysiology, ch. 4/ Eds P. II. Venables, M. J. Christre. N. Y. etc. Whiley a. Sons, 1975.

378. Frankenhaeuser M. Psychobiological aspects of life stress.- In: Coping and Realth/ Ed. S. Levine, H. Urson. N. Y.: Plenum Publ. Corp., 1980.

379. Freedman J. L., Klevansky S., Ehrlich P. II. The effect of corwding on human task performance.- J. Appl. Social Psychol., 1971, vol. 1, p. 7-25.

380. Freedman J. F., Levy A. S., Buchanan R. W. et al. Crowding and human aggressiveness.- J. Exp. Social Psychol., 1972, vol. 8, p. 528-548.

381. Frost J. W., Druer R. L., Kohlstaed K. G. Stress studies on auto race drives.- J. Lab. and Clin. Med., 1951, vol. 38, p. 523-536.

382. Freud S. The problem of anxiety. N. Y.: Norton, 1936.

383. Freud S. Mourning and melancholia.-In: Collected papers. N.Y.; Basic Books, 1959, vol. 4, p. 152-170.

384. Friedman M., Rosenman R. II. The key cause - typo A behavior pattern.--In: Stress and coping. N. Y.: Columbia Univ. press, 1977, p. 203-212.

385. Puller I. L., Clark L. D. Genotype and behavioral vulnerability to isolation in dogs.- J. Сотр. and Physiol. Psychol., 1963, vol. 66, p. 151-15?-

386. Funkenstein D. H. Norepincphrine-like and epinephrine-like substances ш relation to human behavior.- J. Nerv. and Mental Diseases, 1956, vol. 124, N 1, p. 58-62.

387. Gardell B. Technology, alienation and mental health. Summary of a social psychological research programme on technology and the worker.- Amer. Sociol., 1979, vol. 19,- p. 83-95.

388. Garrlty T. F., Somes G. W., Marx M. B. The relationship of personality, life change, psvchophvsiological strain and health status in a college population.- Social Sci. and Med., 1977, vol. 11, N 4, p. 257-263.

358

389. вееп R. С, O'Neal Ё. С. Activation of cue elicited aggression by general arousal.- J. Person, and Social Psychol., 1969, vol. 11, p. 289-292.

3'JO. Gerathewohl S., Ward J. Psychophysiology and medical studies of weightlessness.- In: Physics and medicine of the atmosphere and space. N. Y.; L., 1960, p. 422-434.

391. Gibson R. S. Biofeedback assisted stress inoculation therapy versus insight therapy in the reduction of counseling anxiety.- Diss. Abstr, Intern., 1977, vol. 38, N 3-A, p. 1226-1227.

392. Gilbert L. A. Situational factors and the relationship between locus of control and psychological adjustment.- J. Counseling Psychol., 1976, vol. 23, N 4, p. 302-309.

393. Gilbert L. A., Mangelsdorj/ D. Influence of perceptions of personal control on reactions to stressful events.- J. Counseling Psychol., 1979, vol. 26, N 6, p. 473-480.

394. Glass D. C., Singer J. Experimental studies of incontrollable and unpredictable noise.- Represent. Res. Social. Psychol. 1973, vol. 4, N 1, p. 165-183.

395. Glass D. C, Singer J. Urban stress. N. Y.: Acad, press, 1972.

396. Goh D. S., Farley F. II. Personality effects on cognitive test performance.- J. Psychol., 1977, vol. 96, N 1, p. 111-122.

397. Goolkasian P., Edwards D. S. The effect o[ loud noise on the psychological refractory period.- Bull. Psychonom. Soc, 1977, vol. 9, N 2, p. 139-141.

398. Grandpierre R. Rechcrches sur le comprontement psychomoteur dans les conditions de vols spatiaux.- Sci. ot inds. Spat., 1968, vol. 4, N 7/8, p. 17-24.

399. Graybiel A., Clark В., Zarriello G. G. Observations on human subjects living in a "slow rotation room" ior periods of two days.- AMA. Arch. Neurol.

(Chic), 1960, vol. 3, N 1, p. 55-73.

400. Grijfit W., Veitch R. Hot and crowded: influences of population density and temperature on interpersonal affective behavior.- J. Person, and Social Psychol., 1971, vol. 17, p. 92-98.

401. Guedry F. E. Visual control of habituation to complex vestibular stimulation in man.- Acta Otolaryngol., 1964, vol. 58, p. 377-389.

402. Haber H., Gerathewohl S. J. Pnysics and psyehophysies of weightlessness.- J. Aviat. Med., 1951, vol. 22, N 3, p. 180-189.

403. Hackett G. N. A further component analysis of stress inoculation for pain.- Diss. Abstr. Intern., 1979, vol. 39, N 8-A, p. 4730-4731.

404. Hackett G., HoranJ. J. Stress inoculation for pain: What's really going on?- J. Counseling Psychol., 1980, vol. 27, N 2, p. 107-116.

405. Hall C. S. Emotional behavior in the rat: 1. Defecation and urination as measures of individual differences in emotionality.- J. Сотр. Psychol., 1934, vol. 18, p. 385-403.

406. Hall E. F. The hidden dimension. N. Y.: Doubleday, 1966.

407. Hamburg D. A. Psychological studies of aggressive behavior.- Nature, 1971, vol. 230, N 5288, p. 19.

408. Hammen С L. Depression, distortion, and life stress in college students.- Cognitive Ther. and Res., 1978, vol. 2, N 2, p. 189-192.

409. Harris С. В. Explorations in the social psychology of health related behaviors.- Diss. Abstr. Intern., 1975, vol. 36, N 5-B, p. 2523.

410. Harris M. В., Huang L. C. Arousal and attribution.- Psychol. Reps, 1974, vol. 34, p. 747-753.

411. Hartmann E., Brewer V. When is more or less sleep required? A study of variable sleepers.- Comprehens. Psychiat., 1976, vol. 17, N 2, p. 275-285.

412. Haynes S. G. et al. The relationship of psychosocial factors to coronary

359

heart disease in the Framingham study: 1. Methods and risk ractors - Amer. J. Epidemiol., 1978, vol. 107, N 5, p. 362-363.

413. Heisler W. J., Getnmill G. R. Machiavcllism, job satisfaction, job strain and upward mobility: Some cross-organizational evidence.- Psychol' Reps, 1977, vol. 41, N 2, p. 592-594.

414. Held R. Exposure history as a factor in maintaining stability of perception and coordination.- i. Nerv. and Mental Diseases, 1961, vol. 132 p. 26-32.

415. Henry A. /'., Short J. F. Suicide and homicide. Glencoe (111): The Free press, 1954.

416. Henry J., Bollinger E., Maker P. et al. Animal studies of the sub-gravity state during rocket flight.- J. Aviat. Med., 1952, vol. 23, p. 421-432.

417. Henry J. P., Stephens P. M. Stress, health and the social environment. A sociobiological approach to medicine. N- Y., etc.: Springer, 1977.

418. Hemandes-Peon R- Neurophysiological aspects of attention.- In: Handbook of clinical neurology / Ed. P. Vinken, G. Bruyn. Amsterdam: North-Holland Publ. Co, 1969, vol. 3, chap. 9.

419. Hill J. The care of the sea-sick.- Brit. Med. J., 1936, Oct.- Dec, p. 802-807.

420. Hinton J. W., Craske B. Differential effects of test stress on the heart rates of extraverts and introverts.- Biol. Psychol., 1977, vol. 5, N 1, p. 23-28.

421. Hoist E. Zentralnervensystem und Peripherie in ihrcm gegenseitigen Ver-haltnis.- Klin. Wschr., 1951, Bd. 29, S. 97-105.

422. Horowitz M. J. Stress response syndromes. N. Y.: Jason Aronson, 1976.

423. Hunter E. J. The Vietnam POW veteran: Immediate and long-term effects of captivity.-US Naval Health Res. Cent. Rep., 1977, N 77/78, p. 188-206.

424. Hunter R. J. The effects of human relations training on locus of control and elicited anxiety with selected community college students.- Diss. Abstr. Intern., 1977, vol. 38, N 1-B, p. 392-393.

425. Huntingsjord F. A. The relationship between inter- and intra-specific aggression.- Anim. Behav., 1976, vol. 24, N 3, p. 485-497.

426. Russian R. A., Lawrence P. S. The reduction of test, state and trait anxiety by test specific and generalized stress inoculation training.- Cognitive Ther. and Res., 1978, vol. 2, N 1, p. 25-37.

427. Irwin J. A. The pathology of seasickness.- Lancet, 1881, ii, p. 907-909.

428. James W. Varieties of religious experience: A study in human nature. N. V.: Mentor Ed., 1958.

429. Janis I. L., Mann L. Emergency decision making: A theoretical analysis of responses to disaster warnings.-J. Hum. Stress, 1977, vol. 3, N 2, p. 35-48.

430. Johansson G. Aronson G., Lindstrom В. О. Social psychological and neuroendocrine stress reactions in highly mechanised work.- Ergonomics, 1978, vol. 21, N 8, p. 583-599.

431. Johnson E., Smith S., Myers T. J. Vigilance throughout seven days of sensory deprivation.- Psychonom. Sci., 1968, N 11, p. 293-294.

432. Johnson J. H., Sarason I. G. Life stress, depression and anxiety: l»1" nal-external control as a moderator variable.- J. Psychosom. Res., 197»1 vol. 22, N 3, p. 205-208.

433. Jolley M. T. Locus of control and anxiety as related to verbal conditioning performance under stress.- Diss. Abstr. Intern., 1975, vol. 30, N 12-B, pt 1, p. 6096-6097.

434. Joy R. J. Т., Рое R. В., Berman F. R., et al. Some physiological responses to arctic living.- Arch. Environ. Health, 1962, vol. 4, p. 22-26.

360

435. Kahneman D. Attention and effort. Englewood Cliffs (N. Y.): Prentice Hall, 1973.

436. Kanekar S., Neelakantan P., Lalkaka P. K. Nominal and real group performance in relation to manifest anxiety and induced stress.- Social Bo-hav. and Person., 1975, vol. 3, N 2, p. 197-204.

437. Kardiner A. The social distress syndrome of our time.- 3. Amer. Acad. Psychoanal., 1978, vol. 6, N 1, p. 89-101.

438. Kardiner A. The social distress syndrome of our time: 2.- J. Amer. Acad. Psychoanal., 1978, vol. 6, N 2, p. 215-230.

439. Kaplan S. The challenge of environmental psychology: a proposal for a new functionalism.- Amer. Psychol., 1972, vol. 27, p. 140-143.

440. Kaplan S. Cognitive maps, human needs and the designed environment.- In: Environmental design research/Ed. W. F. E. Preiser. Stroudsburg (Pa): Dowden, Hutchinson a. Ross, 1973, p. 275-283.

441. Kaplan S. An informal model for the prediction of preference.- In: Landscape assessment: Values, perceptions and resources / Ed. E. H. Zube, J, G. Fabos, R. O. Brush. Stroudsburg (Pa): Dowden, Hutchinson a. Ross, 1976, p. 12-24.

442. Keele S. Attention and human performance. Pacific Palisades (Cal.): Goodyear, 1973.

443. Keeley K. Pre-natal influences on behavior of offspring of crowded mice.- Science, 1962, vol. 135, p. 44-45.

444. Kelly H. H., Thibaut J. W. et al. Psychological monographs.- Gen Appl. Psychol. 1962, vol. 76, N 538.

445. Kendall P. C. Differential state anxiety reactions for subjects differing in measures of trait anxiety.- Diss. Abstr. Intern., 1977, vol. 37, N 7-B, p. 3614.

446. Kirkner F. J. Psychophysiological studies of motion sickness and air sick-

ness.- J. Сотр. and Physiol. Psychol., 1949, vol. 42, p. 273-285.

447. Klepping J., Bursson O., Gkerrin J'. et al. Urinary elimination of catecholamines in airplane pilots in action.- С r. Soc. biol., P., 1963, It. 157, p. 1727.

448. Krantz D. S., Stone V. Locus of control and the effects of success and failure in young and community-residing aged women.- J. Person., 1978, vol. 46, N 3, p. 536-551.

449. Kwock В. С Individual differences in reactions to stress and their personality and situational determinants: Some implications for community mental health.- Social Sci. and Mod., 1977, vol. 11, N 2, p. 89-103.

450. Landsberg M. P. Canal sickness: fact or fiction? - Industr. Med. and Surg., 1963, vol. 32, N 1, p. 21-24.

451 La-Rocco J. M., Jones A. P. Co-worker and leader support as moderators of stress-strain. Relationships in work situations.- I. Appl. Psychol., 1978, vol. 63, N 5, p. 629-634.

452. Lazarus R. S. Cognitive and personality factors underlying threat and coping.- In: Psychological stress / Ed. M. H. Appley, R. Trumbull. N. Y.: Applcton Century Crofts, 1967, p. 11-21.

453. Lazarus R. S. Stress and emotion.- In: XIX Intern. Congr. 19-a Short Symp. L., 1969.

454. Lazarus R. S. Cognitive and coping processes in emotion.- In: Stress and coping. N. Y.: Columbia Univ. press, 1977, p. 144-157.

455. Lefcourt H. M. Locus of control and the response to aversive events.- Canad. Psychol. Rev., 1976, vol. 17, N 3, p. 202-209.

456. Leighton D. C. Sociocultural factors in physical and mental break-down.- Man-Environ. Syst., 1978, vol. 8, N 1, p. 33-37.

361

457. Le Prestre С. Les lieux du corps: l'etude sur l'acupuncture. P.: La Table ronde, 1971.

458. Levi L. Prevention of stress-related disorders on a population scale.- Intern. J. Mental Health, 1981, vol. 9, N 1/2 p. 9-26.

459. Levin A. J. The fiction of the death instinct.- Psychiat. Quart., 1951 vol. 25, p. 257-281.

460. Loo С. M. Important issues in researching the effects of crowding on humans.- Represent. Res. Social Psychol. 1973, vol. 4, p. 219-226.

461. Lore R., Luciano D. Attack stress induces gastrointestinal pathology щ domesticated rats.- Psychol, and Rehav., 1977, vol. 18, N 4, p. 743-745.

462. Lorenz K. On aggression. L.: Pergamon press, 1970.

463. Lundberg U., Frankenhaeuser M. Psychophysiological reactions to noise as modified bv personal control over stimulus intensity.- Riol. Psychol., 1978 vol. 6, p. 51-62.

464. Malaviya D. A study of reaction to frustration.- Ind. Educat. Rev., 1977, vol. 12, N 3, p. 71-87.

465. Manderscheid R. W., Silbergeld S., Dager E. Alienation: A response stress.- J. Cybernetics, 1976, vol. 5, N 1, p. 91-105.

466. Manuck S. В., Craft S., Gold K. J. Coronary prone behavior pattern and cardiovascular response.- Psychophysiology, 1978, vol. 15, N 5, p. 403-411.

467. Maranon C. Contribution a l'etude de Taction emotive de l'adrenaline.- Rev. franc, endocrinol. 1924, N 2, p. 301.

468. Marcuse H. The ideology о death.- In: The meaning of death / Ed. H. Fei-fel. N. Y.: McGraw-Hill, 1959, p. 64-76.

469. Martenuick R. G. Differential effects of shock arousal on motor performance.- Percept, and Motor Skills, 1969, vol. 29, N 2, p. 443-447.

470. Marzella J. N. The effects of rational stage directed therapy upon the reduction of selected variables of psychological stress: A comparative study.- Diss. Abstr. Intern. 1976, vol. 36, N 8-A, p. 5050.

471. Mason J. W. A review of psychoendocrine research on the sympathetic-adrenal medullary system.- Psychosom. Med. Suppl. 1968, vol. 30, p. 631.

472. McBride G., King M. G. James J. W. Social proximity effects on galvanic skin responses in adult humans.- J. Person., 1965, vol. 61, p. 153-157.

473. McClearn G. E., Meredith W. Dimensional analysis of activity and elimination in a genetically heterogeneous group of mice (Mus musculus).- Anim. Behav., 1964, N 12, p. 1-10.

474. McGoodall C. Studies of the adrenaline and noradrenaline in mammalian heard and suprarenale.- Acta physiol. scand. 1951, vol. 24, N 7, p. 11-21.

475. The meaning of death / Ed. H. Feifel. N. Y.: McGraw-Hill, 1959.

476. Melzack R. Irrational fears in the dog.- Canad. J. Psychol., 1952, vol. 6, p. 141-147.

477. Mendelson J., Kubransky P. E., Leiderman P. H. et al. Physiological and psychological aspects of sensory deprivation: A case analysis.- In: Sensory deprivation. Cambridge: Univ. press, 1961, p. 91-113.

478. Menierre P. Maladies de 1 oreille interne.- Gaz. m6d. Paris, 1861, vol. 16, p. 88-89.

479. Menninger K. Regulatory devices of the ego under major stress.- In: Stress and coping / Ed. A. Monat, R. S. Lazarus. N. Y.: Columbia Univ. press, 1977, p. 159-174.

480. Messervy T. The recoil phase of the gross stress reaction and its therapy-Psychiat. Forum, 1978, vol. 7, N 2, p. 28-32.

481. Miyabo S., Asato Т., Mizushima N. Psychological correlates of stress-

362

induced Cortisol and growth hormone releases in neurotic patients.- Psy-chosom. Med., 1979, Nov., vol. 41, N 7, p. 515-523.

482. Mira-y-Lopez E. La psychodiagnostic myokinetian. P., 1963.

483. Mochizuki Т. A study of psychological stress: Observations of serial performance under the stress induced by different kinds of procedures.- Jap. J. Psychol. 1978, vol. 49, N 3, p. 145-151.

484. Montgomery G. K. Effects of performance evaluation and anxiety on cardiac response in anticipation of difficult problem solving.- Psychophysi-oiogy, 1977, vol. 14, N 3, p. 251-257.

485. Moore N. C. The personality and mental health of flat dwellers.- Brit. J. Psychiat., 1976, vol. 128, p. 259-261.

486. Morales M. F. Asynchrony of labirinthine receptors as a physical factor in motion sickness.- Bull. Math. Biophys., 1946, vol. 8, p. 147-157.

487. Morris W. N. et al. Collective coping with stress: Group reactions to fear, anxiety and ambiguity.- J. Person, and Social Psychol. 1976, vol. 33, N 6, p. 674-679.

488. Murphy G. Discussion.- In: The meaning of death/Ed. H. Feifel. N. Y.: McGraw-Hill, 1959, p. 317-340.

489. Myers H. F. Cognitive appraisal and competence as determinants of behavioral responses to stress.- Diss. Abstr. Intern., 1974, vol. 35, N 2-B, p. 1058.

490. Newton G., Levine S. Early experience and behavior. Springfield (111.): Charles С Thomas, 1968.

491. Novaco R. W. Stress inoculation: A cognitive therapy for anger and its application to a case of depression.-J. Consult, and Clin. Psychol., 1977, vol. 45, N 4, p. 600-608.

492. Noyes R., Kletti R, Depersonalization in response to life-threatening danger.- Comprehens. Psychiat., 1977, vol. 18, N 4, p. 375-384.

493. Ost L. 67. Coping techniques: Methods for general anxiety.- Scand. J. Be-hav. Ther., 1979, vol. 6, N 3, p. 151-166.

494. Owens A. 67. The performance and selection of men in small Antarctic groups.- Austral. Army Psychol. Res. Unit Rep., 1975, N 4/74.

495. Petrow V. V., Kitayev-Smik L. A., Bclobzhesky L. A Measurement of operator parameters under emotional stress in man-machine systems.- In: 9th 1MEKO World Congr., 1982: Prepr., vol. V/IH, p. 206-214.

496. Pichevin M. E., Rossignol C. Perception of the group: Structure of the subject and structural equilibrium.- Bull. Psychol., 1975/1976, May-Juno, vol. 29, N 14/15, p. 724-734.

497. Pietruszynska Z. Stimulative and inhibitory types of stress reactions.- Przegl. psychol., 1874, vol. 17, N 2, p. 189-206.

498. Pigg L. D. Human engineering principles of design for in-space maintenance.- USAF Aero Syst. Div. 61-629, 1961, Nov., p. 10-18.

499. Pincus G. Studies of the role of the adrenal cortex in the stress of human subjects.- Recent Progr. Hormone Res., 1947, vol. 1, p. 123.

500. Popkin M. K., StiUner V., Hall R. C. et al. A generalized response to protracted stress? - Milit, Med., 1978, vol. 143, N 7, p. 479-480.

501. Popov V. A., Yuganov E. M. Pilot spatial orientation.- In: Some problems of aviation and space orientation and space medicine. Prague, 1967, p. 147-154.

502. Primakoff L., Goldberger L. Cardiac response to internally and externally elicited stressful imagery as a function of field dependence.- Percept, and Motors Skills, 1976, vol. 42, N 3, pt 2, p. 1295-1304.

503. Quix F. H. Die Otolithenthcorie der Seekrankhoit.- Ztschr. Hals-, Na-sen- und Ohrenklk., 1932, Bd. 32, II. 3, S. 121-152.

504. Reason J. F., Brandt J. J. Motion sickness. L.: Acad, press, 1975.

363

505. Rheingold J. С. The mother, anxiety, and death: The catastrophic death complex. Boston: Little, Brown, 1967.

506. Rhinehart L. The book of est. N. Y.: Holt. Rinchart a. Winston, 1976.

507. Rochlin G. Griefs and discontents. Boston: Little, Brown, 1967.

508. Rojek D. G. Social status, psychological stress and behavior. A model 0f the stress response sequence.- Diss. Abstr. Intern., 1976, vol. 36, N 8-A p. 5562.

509. Roman J. A., Warren В. Н., Graybiel A. Observation of the elevator illusion during subgravity preceded by negative accelerations.- Aerospace Med., 1964, vol. 35, p. 121-124.

510. Rosenman R. В., Brand R. J., Sholtz R. J. et al. Multivariate prediction of coronary heart disease during 8.5 year follow-up in the western collaborative group study.- Amer. J. Cardiol., 1976, vol. 37, p. 903-909.

511. Rotter J. B. Generalized expectances for internal versus external control of reinforcement.- Psychol. Monogr., 1966, vol. 80, N 1, p. 1-28.

512. Royce J. R. Concepts generated in comparative and psychological observations.- In: Handbook of multivariate experimental psychology/ Ed. R. B. Cattell. Chicago: Rand McNallo, 1966, p. 670-680.

513. Saegert S. Crowding: cognitive overload and behavioral constraint.- In: Environmental design research / Ed. VV. F. E. Preiser. Stroudsburg (Pa): Dowden, Hutchinson a. Ross, 1973, vol. 2, p. 254-260.

514. Samuel W. Baynes A'., Saben Cli. Effects of initial success or failure in a stressful or relaxed environment on subsequent task performance.- J. Exp. Social Psychol., 1978, vol. 14, N 2, p. 205-216.

515. Sarris V., Hnineken E., Peters II. Effect of stress on field dependence.- Percept, and Motor Skills, 1976, vol. 43, N 1, p. 121-122.

516. Sasaki E. H. Effect of transient weightlessness on binocular depth perception.- Aerospace Med., 1965, vol. 36, N 4, p. 343-344.

517. Schachter S., Singer J. E. Cognitive, social and physiological determinants of emotional state.- Psychol. Rev., 1962, vol. 69, p. 379.

518. Schiavo R. S., Schijjenbauer A., Roberts J. Methodological factors affecting interpersonal distance in dyads.- Percept, and Motor Skills, 1977, vol. 44, N 3, pt. 1, p. 903-906.

519. Schneider D. Stress and sleep.- Schweiz. Arch. Neurol., Neurochir. und Psychiat., 1977, vol. 121, N 1, p. 47-54.

520. Schregardus D. J. A study of defensive style and its interaction with perception and experience of stress.- Diss. Abstr. Intern., 1977, vol. 38, N 1-B, p. 400-401.

521. Schriesheim C. A., Murohy C. J. Relationships between leader behavior and subordinate satisfaction and performance: A test of some situational moderators.- J. Appl. Psychol., 1976, vol. 61, N 5, p. 634-641.

522. Schwarz R. M. Cognitive response to stress: Experimental study of an information processing model of intrusive and repetitive thought.- Diss. Abstr. Intern., 1979, vol. 39, N Ц-В, p. 5585-5586.

523. Servit S. Z. Zaklady evolucni pathologie epilcpsic- Doc. MUDr, Pr., 1958.

524. Shaler N. S. The individual: A study of life and death. N. Y.: Appleton Century Crofts, 1900.

525 Shapiro A. P. Behavioral and environmental aspects of hypertension.- J. Hum. Stress, 1978, vol. 4, N 4, p. 9-17.

526. SherrodD. R. Crowding, perceived control, and behavioral after-effects. J. Appl. Social Psychol., 1974, vol. 4, p. 171-186.

527. Siegel J. M., Lojtus E. F. Impact of anxiety and life stress upon eyewitness testimony.- Bull. Psychonom. Soc, 1978, vol. 12, N 6, p. 479-480.

528. Silver M. Procrastination.- Centerpoint, 1974, vol. 1, N 1, p. 49-o4.

364

529. Singh S. D. Conditioned emotional response in the rat: Effects of stimulant and depressant drugs.- J. Psychol. Res., 1961, vol. 5, p. 1-11.

530. Sipprelle R. C, Ascough J. C.,Detrio D. M. et al. Ncuroticism, extraver-sion, and response to stress.-- Bchav. Res. and Thcr., 1977, vol. 15, N 5.

531. Snowdon С. Т., Bell D. D., Henderson N. D. Relationships between heart rate and open field behaviors.- J. Сотр. and Physiol. Psychol., 1964, vol. 58, p. 423-426.

532. Sommer R. Personal space: The behavioral basis for design. Englewood Cliffs (N. Y.): Prentice Hall, 1969.

533. Spector P. E., Sistrunk F. Does the presence of others reduce anxiety? - J. Social Psychol., 1978, vol. 105, N 2, p. 300-301.

534. S pence J. Т., Spence K. W. The motivational components of manifest anxiety: Drive and drive stimuli.- In: Anxiety and behavior / Ed С D. Spi-elberger. N. Y.: Acad, press, 1966.

535. Spielberger С D., Gorsuch R. L., Lushene R. E. Manual for thostate-lrait-anxiety inventory. Palo Alto (Cal.), 1970.

536. Spiro M. E. Religious systems as culturally constituted defense mechanisms.- In: Stress and coping. N. Y.: Columbia Univ. press, 1977.

537. Starr P. D. Marginality, role conflict, and status inconsistency as forms of stressful interaction.- Hum. Relat., 1977, vol. 30, N 10, p. 949-961.

538. Steele J. E. Motion sickness and spatial perception/ ASD Techn. Rep. 61-530. Wright-Patterson Air Force Base, Onio, 1961.

539. Steptoe A. The regulation of blood pressure reactions to taxing conditions using pulse transit time feedback and relaxation.- Psychophysiology, 1978, vol. 15, N 5, p. 429-438.

540. Stokols D. On the distinction between density and crowding: some implications for future research.- Psychol. Rev., 1972, vol. 79, p. 275-277.

541. Stolper J. H. Color induced physiological response.- Man-Environ. Syst., 1977, vol. 7, N 2, p. 101-108.

542. Stratton G. M. Vision without inversion of the retinal image.- Psychol. Rev., 1897, vol. 41, p. 341-463.

543. Sudak H. S., Maas J. W. Behavioral-neurochemical correlation in reactive and non-reactive strains of rats.- Science, 1964, vol. 146, p. 418-420.

544. Sundstrom E. An experimental study of crowding: Effects of room size, intrusion and goal blocking on non-verbal behavior, self-disclosure, and self-reported stress.-J. Person, and Social Psychol., 1975, vol. 32, N 4.

545. Suzuki D. T. Zen Buddism. N. Y.: Acad, press., 1956.

546. TanckR. II., Bobbins P. R. Assertiveness: locus of control and coping behaviors used to diminish tension.-J. Person. Assess., 1979, vol. 43, N 4, p. 386-400.

547. Teevan В. C, Burdick II., Stoddard N. Relationship between incentive and expectations of success.- Psychol. Reps, 1976, vol. 39, N 2, p. 411- 419.

548. Teiramaa E. Psychological factors in the onset and course of asthma: A clinical study on 100 patients.- Acta univ. ouluensis, 1977, vol. D-14, N 4, p. 135-178.

549. Theologus G. C, Wheaton G. В., Fleishman E. A. Effects of intermittent, moderate intensity noise stress on human performance.-J. Appl. Psychol., 1974, vol. 59, N 5, p. 539-547.

550. Thompson W. R-, Bindra D. Motivational and emotional characteristics of «bright» and «dull» rats.- Canad. i. Psychol., 1952, vol. 6, p. 116-122.

551. Thorn G. W., Jensking W., Laidlaw J. C. et al. Response of the adrenal cortex to stress in man.- Trans. Assoc. Amer. Physiol., 1953, vol. 66.

552. Tietz W. School phobia and the fear of death.- Mental Hyg., 1970, vol. 54, p. 565-568.

365

553. Tiscione N. J. A test of Spielberger's State-Trait Anxiety theory.- Diss Abstr. Intern., 1975, vol. 35, N 12-B, pt 1, p. 6119-6120.

554. Tobach E., Gianutsos J., Topojj H. R., et al. The four horsemen: rasism, sexism, militarism and social darwinism. N. Y.: Acad, press, 1974.

555. Valentine J. H., Ebert J., Oakey R. et ai. Human crises and the human environment.- Man-Environ. Syst., 1975, vol. 5, N 1, p. 23-28.

556. Van-Fleet M. Effects of biofeedback on obesity: An exploratory study.- Diss. Abstr. Intern., 1976, vol. 37, N 4-B, p. 1886.

557. Vizioli R. La basi fisiologizno dello calaplossia.- Riv. neurol., 1959, vol. 29, fasc. 2, p. 203.

558. Vizioli R., Giancotti A. EEG findings in a case of narcolepsy.- EEG Clin. Neurophysiol., 1954, vol. 6, IN 2, p. 307.

559. Walk R. D., Gibson E. J. A comparative and analytical study of visual depth perception.- Psychol. Monogr., 1961, vol. 75, p. 1-44.

560. Weinberger D. A., Schwartz G. E., Davidson R. J. Low-anxious, high-auxi-ous and repressive coping styles: Psychometric patterns and behavioral and physiological responses to stress.- J. Abnorm. Psychol., 1979, vol. 88, N 4, p. 369-380.

561. Werner E. The transformation of a man: The founding of est. N. Y., 1978.

562. Weybrew R. R. Diver adaptability during a nitrox saturation dive at 7 ATA.- Undersea Biomed. Res., 1978, vol. 5, N 3, p. 259-273.

563. Whimbey A. E., Denenberg V. R. Two independent behavioral dimensions in open-field performance.- J. Сотр. and Physiol. Psychol., 1967, vol. 63, p. 500-504.

564. White W. J. Effects of transient weightlessness on brightness discrimination.- Aerospace Med., 1965, vol. 36, N 4, p. 327-331.

565. White W. J., Monty R. A. Vision and unusual gravitational forces.- Hum. Fact., 1963, vol. 5, N 3, p. 239-263.

566. Whiteside E. C. D. Hand-eye coordination in weightlessness.- Aerospace Med. 1961, vol. 32, N 8, p. 719-725.

567. Wildfogel J. A. How to succeed under pressuge: An experimental investigation of attention and performance.- Diss. Abstr. Intern., 1979, vol. 39,

N 12-B, p. 6170.

568. Wilensky H. L. Family life cycle, work and the quality of life: Reflections on the roots of happiness, despair and indifference in modern society.- In: Man and working life / Eds. B. Gardcll, G. Johansson. N. Y.: Whiley a. Sons, 1979, p. 15-24.

569. Willingham W. W. The organization of emotional behavior in mice.- J. Сотр. and Physiol. Psychol., 1956, vol. 49, p. 345-348.

570. Witkin N. A. Psychological differentiation: Studies of development. N. Y., L.; Whiley, 1962.

571. Wolt S. Emotions and the autonomic nervous system.- Arch. Intern. Med, 1970, vol. 126, N 6, p. 1024.

572. Woltereck R. Weitere experimentelle Untersuchungen iiber Artverande-rung, speziell iiber das Wesea quantitativer Unterschiede der Daphniden.- Verhandl. Dt. Sool. Ges., 1909, Bd. 110, S. 110-173.

573. Wundt W. Grundzuge der physiologischen Psychologie. 6. Aufl. Leipzig, 1908-1911.

574. Yerkes R., Dodson J. The relation of strength of stimulus to rapidity ol habit-formation.- J. Сотр. Neurol. Psychol., 1908, N 18, p. 459-482.

575. Zeno S. M. State anxiety in imagined stress conditions as a function of trait anxiety and sex.- Diss. Abstr. Intern., 1975, vol.37, N 5-B, p. 2487- 2488.

576. Zilboorg G. Fear of death.- Psychoanal. Quart., 1943, vol. 12, p. 465-475.

577. Zubek J. P. Sensory deprivation. Fifteen years ol research. N. Y.: Appieton Century Crafts, 1969. 526 p.

ОГЛАВЛЕНИЕ

ВВЕДЕНИЕ .......................... 3

СТРЕСС - «ОБЩИЙ АДАПТАЦИОННЫЙ СИНДРОМ» 5

1.1. Концепция стресса Г. Селье........,........ 5

Предпосылки создания и широкого распространения концепции стресса (5). Основные положения концепции Г. Селье и их развитие (10).

1.2. Психология и концепции стресса............... 21

Корреляция физиологических и психологических показателей стресса (24). Психологические исследования стресса (28). Рефлекторно-эмоциональный стресс (41).

1.3. Методолого-методические основания исследований стресса ... 44

Методические принципы исследовании стресса (44). Экстремальные воздействия и стрессоры (49).

2 ЭМОЦИОНАЛЬНО-ПОВЕДЕНЧЕСКИЙ СУБСИНДРОМ СТРЕССА 57

2.1. Общие закономерности эмоционально-поведенческих реакций при

стрессе............................ 58

Индивидуальные различия эмоционально-поведенческой активности при стрессе (58). Микроструктура активной формы эмоционально-поведенческого субсиндрома стресса (59). Пассивная форма эмоционально-поведенческого реагирования при стрессе (62). Активность или пассивность?

(69). Феномен «активной гуманизации» (74).

2.2. Эмоции и поведение людей при кратковременном гравнтационпом

стрессе............................ 76

О классификации реакций в невесомости (76). Поведенческие реакции людей ири кратковременной невесомости (77). Особенности реагирования людей с

профессиональным летным опытом на кратковременную невесомость (87).

Сопоставление индивидуальных различий реакций в начале действия невесомости в авиациошюм и в космическом полетах (88).

2.3. Операторская деятельность при гравитационном стрессе .... 89

Об органах управлепин полетом (89). Скорость движений (91). Координация движений (92). Сила движений (105). Сенсомоторные реакции при воздействии на человека кратковременных линейных ускорений (108). Рекомендации к конструированию тренажеров для сохранения навыков ручного управлеиия при действии гравитационных стрессоров (НО).

2.4. Поведение людей при кратковременном акустическом стрессе . . 114

Акустический стресс «ударного» типа (114). Психологические аспекты аку-стнческого"стрссса (124). Психофизиологические аспекты акустического стресса (128). Клинико-психологические аспекты акустического стресса (130).

ВЕГЕТАТИВНЫЙ СУБСИНДРОМ СТРЕССА 140

3.1. Общие закономерности усиления превентивно-защитной вегетативной актшпюсти при стрессе................ 140

3.2. Вегетативные реакции при кратковременном гравипнерционпом

стрессе............................ 164

3.3. Вегетативные реакции при длительпом гравиинерциониом стрессе 172

3.4. Системный подход к решению проблемы «болезни укачивания» . 184

367

ПОЗНАВАТЕЛЬНЫЕ ПРОЦЕССЫ ПРИ СТРЕССЕ. КОГНИТИВНЫЙ СУБСИНДРОМ СТРЕССА 202

4.1. Общие закономерности изменении познавательных процессов при

длительном стрессе . . .................... 202

«Эмоциональность» мышлении при стрессе (203). Активизация мышления

при стрессе (204). «Уход» от решения стрессогенних проблем (207). Сон и стресс (209). Восприятие и стресс (210).

4.2. Изменение зрительного восприятия при кратковременном грави-инерционпом стрессе..................... 223

4.3. Пространстееппая ориентация человека при длительном грави-инерционном стрессе..................... 234

4.4. Особенности памяти при длительном гравиинерциопном стрессе . 246

4.5. Влияние эмоционального стресса на осознание и запечатление информации и на формирование поведения........... 250

4.6. Отражение в сознании эмоциональпых факторов....... 253

Критика концепции «ужаса смерти» (253). О некоторых стрессовых эмоциональных состояниях (260).

5 ОБЩЕНИЕ ПРИ СТРЕССЕ.

СОЦИАЛЬНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ СУБСИНДРОМ СТРЕССА 272

5.1. Социально-психологические исследования стресса....... 272

5.2. Общая структура изменений общения в экстремальных условиях 280

5.3. Проксимические переменпые при стрессе........... 297

5.4. Стресс при неожиданном «вторжении» в личное пространство . . 305

5.5. «Межличностная территория» при хроническом дистрессе .... 307

«Вторжение» па межличностную территорию при хроническом дистрессе (316). «Совместимость» членов изолированной группы (320).

6 ГЕНЕТИЧЕСКИЕ И ЭВОЛЮЦИОННЫЕ ПРЕДПОСЫЛКИ

ИНДИВИДУАЛЬНЫХ РАЗЛИЧИЙ СТРЕССА 324

6.1. О роли генотипа в организации поведения при стрессе..... 324

Экскреторная и двигательная активность при стрессе (326). Генетическая обусловленность экскреторной ц двигательной активности при стрессе (327). Двигательная и экскреторная активность при адаптировании к экстремальному фактору (329).

6.2. Поведение при стрессе в эволюционном аспекте........ 334

ЗАКЛЮЧЕНИЕ 340

ЛИТЕРАТУРА 341

Текст взят с психологического сайта http://www.myword.ru

Москва, 1-я Миусская д.22/24 с. 1

+7 (495) 987-44-50

+7 (495) 212-18-90

psyinst@psyinst.moscow

Ежедневно с 09:30 до 21:00

Институт в социальных сетях:

Автор книги: Китаев-Смык

Книга: Китаев-Смык Психология стресса

Китаев-Смык - Китаев-Смык Психология стресса читать книгу онлайн