HOCCPAT ПЕЗЕШКЯН

ТОРГОВЕЦ И ПОПУГАЙ

ВОСТОЧНЫЕ ИСТОРИИ И ПСИХОТЕРАПИЯ

Иллюстрировано примерами

из психотерапевтической практики

для воспитания и психологической самопомощи

Перевод с немецкого Л.П.Галанза

Общая редакция доктора психологических наук

А.В.Брушлинского

и научного сотрудника А.З.Шапиро

Комментарии А.З.Шапиро

Москва

Издательская группа «Прогресс»

«Культура»

1992

Пезешкян Н.

Торговец и попугай. Восточные истории и психотерапия: Пер. с нем./Общ. ред. А.В. Брушлинского и А.З. Шапиро, предисл. А.В. Брушлинского, коммент. А.З. Шапиро. — М.: Прогресс, 1992. — 240 с.

  В книге немецкого врача-психотерапевта Н. Пезешкяна собрано около ста восточных историй, кото­рые иллюстрируются примерами из психотерапевти­ческой практики. Наряду с необычайной заниматель­ностью, поэтичностью и яркостью изложения восточ­ные истории содержат нечто неожиданное и непредви­денное. Читатель увидит, что иной образ мыслей, ка­завшийся до этого непривычным, становится вдруг близким и понятным. Это изменение позиции автор считает самой важной функцией восточных историй и надеется, что читатели смогут понять, как увлека­тельно бывает по-иному взглянуть на привычные и знакомые вещи.

  Фирма «Прогресс-Культура» ©  Fischer     Taschenbuch     Verlag GmbH, Frankfurt am Main 1979 Перевод на русский язык,  преди­словие,   комментарии  и  оформле­ние    издательская    группа    «Про­гресс», 1992

К читателю

  Книга «Торговец и попугай. Восточные исто­рии и психотерапия» принадлежит перу извест­ного немецкого психотерапевта, доктора меди­цины Носсрата Пезешкяна, разработавшего оригинальную систему психологической помо­щи, получившую название «позитивной психо­терапии» и изложенную в ряде его книг, опуб­ликованных крупнейшими западными изда­тельствами.

  Отличительной чертой провозглашенного Н. Пезешкяном межкультурного подхода в психотерапии является интегративность, при­нимающая и примиряющая различные конк­ретно-культурные образы человека и норма­тивные представления о его поведении. Пози­тивность понимается здесь как целостность, единство в разнообразии, преодоление всякой односторонности как по отношению к внут­ренней картине мира человека, так и к его жизни в социуме. В условиях нашей много­национальной и многоконфликтной страны, где каждодневно сталкиваются самые различ­ные культурные и поведенческие ориентации, 

межкультурный подход вызывает особый ин­терес.

  В книге подчеркивается необходимость рассматривать человека таким, каков он есть, не стараясь его переделать по заранее задан­ному, навязанному извне образцу. Другими словами, «позитивная психотерапия Н. Пезешкяна» — это психотерапия целостного че­ловека, субъекта, творца своей истории, а не пассивного существа, лишь реагирующего на внешние воздействия, «винтика» в социаль­ном механизме.

Такой подход чрезвычайно актуален в усло­виях нашей российской действительности: сейчас многие нуждаются в особой психологи­ческой помощи, в удалении окисла тоталитар­ного прошлого, прежде всего нетерпимости, по сути дела, непозитивности. Особую роль здесь может сыграть искусство, литература, кото­рая, по мнению И. Бродского, «...вольно или невольно поощряет в человеке его ощущение индивидуальности, уникальности, отдельности ... произведение искусства обращается к чело­веку тет-а-тет, вступает с ним в прямые, без посредников, отношения ... иными словами в нолики, которыми ревнители всеобщего блага и повелители масс норовят оперировать, ис­кусство вписывает «точку-точку-запятую с минусом», превращая каждый нолик в пусть не всегда привлекательную, но человеческую рожицу»*.

  В процессе психотерапии важно, не атакуя систему ценностных ориентации клиента, по­казать односторонность его позиции. В этом отношении восточные истории, используемые Носсратом Пезешкяном для психологической помощи, поощряют воображение и интуицию человека, помогают взаимопониманию между психотерапевтом и клиентом. И это не слу­чайно: ведь сказки с незапамятных времен не только развлекали и поучали, но являлись также и средством народной психотерапии за­долго до того, как психотерапия превратилась в профессиональное занятие. В нашем недав­нем прошлом анекдоты играли весьма суще­ственную психотерапевтическую роль, помо­гая пережить ужасные обстоятельства повсед­невности, увидеть позитивный смысл в мно­гочисленных отрицательно окрашенных явле­ниях. Поэтому можно надеяться, что данная книга придется по вкусу не только професси­ональным психологам и психотерапевтам, но также и всем тем, кто хочет стать психотера­певтом для себя и для своих ближних. Пси­хологическая помощь нужна сейчас очень многим, а количество профессиональных пси­хотерапевтов пока еще ограниченно. Автор книги утверждает, что способность человека помочь самому себе является основой его ду­шевного здоровья. Психотерапия Н. Пезешкяна — это обучение пациентов методам само­помощи, позволяющим им справляться с кон­фликтами, проблемами и жизненными труд­ностями. Эту идею хорошо иллюстрирует по­словица, которую часто приводит автор в своих книгах: «Если ты дашь человеку рыбу, ты накормишь его только один раз. Если ты на­учишь его ловить рыбу, ты навсегда избавишь его от голода».

Усилия доктора Пезешкяна приблизить пси­хотерапию к обыденной жизни, сделать ее та­ким же необходимым элементом самопомощи, как диета и физические упражнения, могут ока­заться в этом отношении весьма эффективными.

А.В.Брушлинский,

член-корреспондент Российской академии наук, директор Института психологии РАН

Кто познал самого себя и других,

 тот признает: Восток и Запад

отныне неотделимы.

Гёте

Предисловие автора

  Когда в немецкой семье муж вечером возвра­щается домой, ему необходим покой. Такова, по крайней мере, традиция. Он садится у телевизо­ра, пьет свое вполне заслуженное пиво и читает газету: «Оставьте меня в покое. После такой на­пряженной работы я этого заслужил». Для него это отдых.

На Востоке мужья отдыхают иначе. Глава семьи возвращается домой, а у жены уже собра­лись гости, родственники, друзья и коллеги. За беседой с гостями он отдыхает, ибо, как гласит известное изречение: «Гости — это милость Божия». Таким образом, отдых можно понимать по-разному. Нет точного определения того, что называется отдыхом. Каждый отдыхает так, как он привык, как было принято в его семье, в ок­ружении, где вырос человек, в культурной среде, к которой он принадлежит. Подобно различным видам отдыха, многолики и обычаи, привычки, ценностные представления. Это вовсе не означа­ет, что одна модель поведения лучше другой, просто РАЗЛИЧНЫЕ системы ценностей могут ус­пешно ДОПОЛНЯТЬ, обогащать друг друга.

  Стержневым мотивом данной работы является межкультурный подход*¹, который открылся мне благодаря моей собственной межкультурной ситуации (Германия—Иран). Использование во­сточных историй в качестве вспомогательного средства, облегчающего общение пациента с вра­чом в психотерапевтическом процессе, казалось мне естественным. Кроме того, я стремился сое­динить мудрость и интуитивную мысль Востока с новыми психотерапевтическими методами За­пада.

Забавные восточные притчи с их близостью к фантазии, интуиции и иррациональности пред­ставляют собой разительный контраст с целесооб­разностью, рационализмом, техницизмом совре­менного индустриального общества. Ориентация на высокую производительность труда, мир биз­неса порождают противоречие: преуспевание, карьера находят явное предпочтение, а межлич­ностные отношения отступают на второй план. Разум и интеллект ценятся больше, чем фанта­зия и интуиция. Эту односторонность, обуслов­ленную различием культурно-исторических ус­ловий, мы сможем преодолеть только в том слу­чае, если дополнительно к нашим привычкам включим в мир наших представлений другие мо­дели мышления, если примем другие «правила игры» во взаимоотношениях между людьми, в том числе и такие, которые возникли в иных культурно-исторических условиях. Дать больше простора фантазии и интуиции для обогащения собственного опыта и для разрешения конфлик­тов — в этом я вижу ту роль, которую могут сыг­рать сказки, мифы, притчи, афоризмы.

Эта «психотерапевтическая» функция восточ­ных историй является темой данной книги. Уже в моих ранее изданных книгах «Психотерапия повседневной жизни» и «Позитивная психотера­пия» я использовал сказки и притчи, с одной сто­роны, как средство, помогающее лучшему взаи­мопониманию между врачом и пациентом, а с другой — как метод психотерапии. Реакция мо­их читателей и опыт общения с пациентами за­ставили меня задуматься о том, какую роль мо­гут сыграть эти истории в области воспитания, самопомощи и психотерапии. Причем для меня было несущественно выискивать общие положе­ния о действенности историй, об их актуально­сти. Важным представлялось то, в каких конф­ликтных ситуациях и при каких психологиче­ских нарушениях они могут оказать помощь в разрешении проблем. Мне стало ясно, что исто­рии имеют много общего с медикаментами. Если их применять вовремя и в соответствии с реко­мендациями, то они могут стать отправным пун­ктом для терапевтических усилий врача и спо­собствовать изменению жизненной позиции и поведения пациента. Однако неправильная дози­ровка, неискренность и подчеркнутое морализи­рование со стороны врача могут причинить вред.

За те восемь лет, в течение которых я интен­сивно изучал восточные истории, притчи, сказки и затем собрал их в этой книге, я вновь и вновь убеждался в том, что наряду с необычайной за­нимательностью,   поэтичностью   и   яркостью изложения они содержат нечто неожиданное, непредвиденное. Привычный ход мыслей и же­ланий вдруг представал совсем в другом свете. Иной образ мыслей, казавшийся до этого непри­вычным, становился для меня близким и понят­ным. Это изменение позиции я считаю самой важной функцией историй. Надеюсь, что и чи­татели смогут понять, как увлекательно бывает по-иному взглянуть на знакомые и привычные вещи.

  Бывает так, что мы не можем обойтись без науки, без математики, без ученых споров, с по­мощью которых развивается человеческое созна­ние.

Но бывает и так, что нам оказываются нуж­ны стихи, шахматы, занимательные истории — все то, что радует и освежает душу.

(По Саади*)

Первая часть этой книги посвящена введению в теорию восточных историй. Исходя из идей по­зитивной психотерапии, я пытался определить ту функцию, которую выполняют истории во взаимоотношениях между людьми, особенно в разрешении проблем пациентов и в психотера­певтической ситуации.

Во второй части речь идет о практическом при­менении историй. В первом разделе говорится о педагогическом значении историй в различных религиях, так как они, очевидно, и составляли первоначальную основу этих историй. Отноше­ния между врачом и пациентом, размышления об этом и то, как это отражено в историях, состав­ляют содержание второго раздела. Третий и чет­вертый разделы содержат примеры терапевтиче­ского применения историй и в первую очередь освещают проблемы сексуальности и супруже­ских отношений. Кроме того, дается обзор раз­личных заболеваний, психотерапевтических проблем и конфликтных ситуаций.

  Коллеги, работавшие вместе со мной в группе по обмену психотерапевтическим опытом города Висбадена и в Академии усовершенствования врачей земли Гессен, а также многие из моих па­циентов приобрели собственный опыт примене­ния историй в психотерапевтической практике и способствовали созданию этой книги.

Особого упоминания заслуживает группа пре­подавателей, участвовавших в работе по обмену психотерапевтическим опытом города Висбаде­на, которые обсуждали применение историй в пе­дагогической практике.

Пользуюсь случаем выразить свою благодар­ность моим друзьям и коллегам, вдохновлявшим меня своими советами в работе над этой книгой; само собой разумеется, что никто из них не несет ответственности за то, как я использовал и пере­работал их советы.

Моему сотруднику психологу Дитеру Шену я особенно благодарен за его творческое и критиче­ское участие в подготовке к изданию этой книги. Мои секретари г-жа Кригер и г-жа Кирш поддер­живали меня своей искренностью, добросовестно­стью и надежностью.

Используя собственный опыт межкультурного общения, моя сестра Резван Шпенглер и брат Хоуханг Пезешкян помогли мне ценными совета­ми. При собирании многих восточных историй, пословиц и методов народной психотерапии, олицетворением которых казалась нам моя тетя г-жа Бердикс, живущая в Иране, большую по­мощь оказала мне моя жена г-жа Маниже. Мои же сыновья Хамид и Навид стали за это время специалистами в области психотерапевтического применения восточных историй.

Носсрат Пезешкян, Висбаден, 1992

Торговец и попугай¹

  У восточного торговца был говорящий попу­гай. В один прекрасный день птица опрокинула бутыль с маслом. Торговец разгневался и ударил попугая палкой по затылку. С этих пор умный попугай разучился говорить. Он потерял перья на голове и совсем облысел. Однажды, когда он сидел на полке в лавке своего господина, вошел лысый покупатель. Его вид привел попугая в страшное волнение. Он подпрыгивал, хлопал крыльями, хрипел, кряхтел и наконец, ко все­общему изумлению, вдруг вновь обрел способ­ность говорить: «Ты тоже опрокинул бутыль с маслом и получил подзатыльник? Вот почему у тебя теперь нет волос!»

(По Мовлана*)

Часть первая

Введение в теорию историй

  Наберись смелости — сделай попытку

Однажды царь решил подвергнуть испыта­нию всех своих придворных, чтобы узнать, кто из них способен занять в его царстве важный государственный пост. Толпа сильных и муд­рых мужей обступила его. «О вы, подданные мои, — обратился к ним царь, — у меня есть для вас трудная задача, и я хотел бы знать, кто сможет решить ее». Он подвел присутствующих к огромному дверному замку, такому огромно­му, какого еще никто никогда не видывал. «Это самый большой и самый тяжелый замок, кото­рый когда-либо был в моем царстве. Кто из вас сможет открыть его?» — спросил царь. Одни придворные только отрицательно качали голо­вой. Другие, которые считались мудрыми, ста­ли разглядывать замок, однако вскоре призна­лись, что не смогут его открыть. Раз уж мудрые потерпели неудачу, то остальным придворным ничего не оставалось, как тоже признаться, что эта задача им не под силу, что она слишком трудна для них.

Лишь один визирь подошел к замку. Он стал внимательно его рассматривать и ощупывать, затем пытался различными способами сдвинуть с места и наконец одним рывком дернул его. О чудо, замок открылся! Он был просто не полно­стью защелкнут. Надо было только попытаться понять, в чем дело, и смело действовать.

Тогда царь объявил: «Ты получишь место при дворе, потому что полагаешься не только на то, что видишь и слышишь, но надеешься на собст­венные силы и не боишься сделать попытку».

За последнее время я собрал большое количе­ство восточных (главным образом персидских) историй, мифов и басен. Они должны были от­вечать следующим условиям: содержать приме­ры как межличностных отношений, так и ду­шевных конфликтов, а также облегчать слуша­телю восприятие скрытых причин и следствий этих отношений и конфликтов. То, что я обра­тился к восточным историям, не имеет принци­пиального значения. Как восточные, так и за­падные истории, мифы, афоризмы во многом имеют общие корни. Их разделяют только сло­жившиеся различные исторические и политиче­ские условия.

Многие склонны думать, что сказания, сказ­ки, саги, мифы, притчи предназначены только для детей. Однако это не так. Им свойственно нечто вневременное. Бабушка, рассказываю­щая сказки европейским детям, кажется в та­кой же мере принадлежащей прошлому, как и профессиональный рассказчик на Востоке. По-видимому, это объясняется тем, что сказки и мифы меньше обращены к разуму, к ясной логике, к преуспеванию в делах, а больше к инту­иции и фантазии.

С незапамятных времен люди использовали истории как средство воспитательного воздейст­вия. С их помощью в сознании людей закрепля­лись нравственные ценности, моральные устои, правила поведения. Благодаря своей занима­тельности истории особенно хорошо подходили для этой цели. Они были той ложкой меда, ко­торая подслащивала и делала интересной даже самую горькую мораль. Иногда мораль историй можно понять сразу, иногда она скрыта и пред­ставляет собой всего лишь намек.

Народная психотерапия Востока

В странах Востока истории с давних пор игра­ют роль «психологических помощников». Как правило, истории несли в народ рассказчики-чтецы и дервиши, в значительной степени удов­летворяя потребности людей в информации и помогая в разрешении жизненных трудностей. Некоторые рассказы, заимствованные из Кора­на, были религиозного содержания, другие не­посредственно касались человеческих отноше­ний. Они заменяли добрый совет или строгое по­рицание. Чтобы послушать рассказчиков, люди собирались в кофейнях, в специально предназ­наченных для этой цели залах или в кругу боль­шой семьи, чаще всего вечером по четвергам (пятница на Востоке — праздничный день). Не­которые рассказчики декламировали свои увле­кательные истории, другие перемежали расска­зы пением стихов или давали их как представ­ление, пробуждая в слушателях ответные переживания, смех или слезы. Насколько мне изве­стно, в прошлом это был единственный вид пуб­личных представлений, при которых могли од­новременно присутствовать мужчины и женщи­ны, последние, разумеется, под чадрой.

Тысяча и одна ночь

Истории были тем средством народной пси­хотерапии, которое врачевало душевные раны еще задолго до возникновения психотерапии как науки. Есть множество примеров тому, как психотерапевтически целенаправленно применялись истории для оказания помощи в различных житейских ситуациях. Одним из самых ярких примеров этого является сборник историй «Тысяча и одна ночь», в котором рассказывается об исцелении психически боль­ного властелина при помощи сказок. Здесь ре­шаются одновременно две задачи: умная Шахерезада успешно исцеляет больного царя и в то же время ее рассказы врачуют слушателей и чи­тателей, которые, воспринимая содержание ис­торий, извлекают из них уроки и включают полученный опыт в свой внутренний мир. По­добное действие оказывают и другие восточные истории, а также истории, принадлежащие ев­ропейской или иной культуре.

Сказки, мифы, басни, притчи, стихи, остроты и пр. наряду с их художественной ценностью являются средством народной педагогики и на­родной психотерапии, которым люди пользова­лись, чтобы помочь себе, когда еще не было научной психотерапии. У меня возник вопрос: нельзя ли использовать эти возможности восточных историй целенаправленно и осознанно в психотерапевтической практике при анализе конфликтов и в качестве самопомощи, вместо того чтобы отбросить их как ностальгические диковинки, пригодные только для детей или уз­кого круга любителей. На своей практике, на семинарах и лекциях я не раз убеждался в том, что как раз восточные истории особенно привлекают слушателей и пациентов. Для меня они — средства образного мышления, облегчающие по­нимание и усиливающие эмоциональное воздействие. Многим бывает трудно воспринимать абстрактные психотерапевтические понятия и теории. И так как психотерапия касается не только специалистов, а представляет собой как бы мостик к неспециалисту-пациенту, то обще­доступность, понятность приобретают особое значение. Таким средством, облегчающим по­нимание, является конкретный пример, исто­рия из мифологии, образное выражение; они — проводники к внутреннему миру переживаний человека, к его взаимоотношениям с другими людьми, к его роли в общественной жизни, по­могающие находить нужные решения. Незави­симо от непосредственного жизненного опыта пациента, от его внутренних сопротивлений в тех случаях, когда врач обнаруживает его сла­бые стороны, целенаправленно рассказанная во­сточная история, притча, удачно приведенный пример из мифологии помогают в известной сте­пени по-другому отнестись к собственным кон­фликтам.

Это навело меня на мысль использовать образ­ное мышление, аллегории, истории, притчи, мифы, басни в качестве средства взаимопонима­ния в психотерапевтическом процессе.

Позитивная психотерапия

С 1968 года я разрабатываю новый подход к таким понятиям, как самопомощь и психотера­пия (дифференциальный анализ), который я называю позитивной психотерапией. Основные черты и приемы этого метода подробно изложе­ны в книге «Позитивная психотерапия: теория и практика нового метода». Здесь я ограничусь кратким обзором.

Позитивная психотерапия имеет три аспекта:

а)  позитивный подход;

б)  содержательный анализ конфликта;

в)  пятиступенчатый процесс лечения.

а) Позитивный подход

Понятие «позитивная психотерапия» нераз­рывно связано с межкультурным мышлением. Если исходить из первоначального значения ла­тинского слова «positum», то «позитивный» оз­начает «фактический», «реальный», «имею­щийся в наличии». Реально существующими являются не только болезни и нарушения, не только неудавшиеся попытки решения про­блем, но также способности и возможности, присущие каждому человеку, которые могут по­мочь ему найти новые, иные, может быть, луч­шие решения. Поэтому мы стремимся не цепляться за привычные, шаблонные оценки кон­фликтов, болезней и симптомов, а пытаемся их позитивно переосмыслить, увидеть их в ином свете. Особенно важной представляется нам та мысль, что пациент «приносит» с собой на при­ем к врачу не только болезнь, но и способность преодолеть ее. Задача врача — помочь ему в этом. Применяя позитивный подход, мы пыта­емся вместе с пациентом найти альтернативные возможности, решения, которые до этого были за пределами его сознания. Это помогает нам изменить привычную позицию, усвоить модели мышления, отличные от тех, которые только ос­ложняли конфликт. Например, если вам изме­нил супруг или друг, возможны различные спо­собы решения конфликта с различными послед­ствиями. Можно восстановить «справедливость и честь» при помощи огнестрельного или холод­ного оружия. Можно топить свое горе в вине, одурманивать себя наркотиками, пытаясь най­ти забвение. Можно мстить, уехать, изменить самому. Наконец, можно — скорее бессозна­тельно — реагировать соматически, то есть пы­таться решить проблему бегством в болезнь. Но можно выбрать иной способ разрешения конф­ликта, например попытаться достигнуть кон­такта с партнером и в беседах найти сочувствие и взаимопонимание. То же самое можно сказать и по поводу отношения к болезни. Фригидность женщины, например в значении «сексуальной холодности» или «неспособности испытывать оргазм», будет по-другому восприниматься суп­ругами, если они примут во внимание иные, «позитивные» свойства этого явления. Одно из альтернативных толкований может быть такое: фригидность — это способность отказать себе в чувственных удовольствиях. Воздействие этого переосмысления выходит за рамки чисто фор­мальной игры словами. Оно затрагивает как представление женщины о самой себе, то есть ее собственное «Я», так и влияние этого наруше­ния на супружеские отношения, облегчая путь возможного лечения. Подобное можно сказать и о других нарушениях и заболеваниях. Таким образом, для медицины, психотерапии, а также для потенциального пациента позитивный под­ход является побудительной причиной для пе­реосмысления симптомов и проблем.

Примеры процесса переосмысления мы нахо­дим в восточных историях. Прямолинейность логического мышления часто не помогает нам в преодолении трудностей и, как это ни парадок­сально, еще больше запутывает решение про­блемы. В противовес прямолинейности, рацио­нализму восточные истории подсказывают нео­жиданные, ошеломляющие, и тем не менее вполне реальные, «позитивные» решения. Они, казалось бы, противоречат логике, но действу­ют подобно спасительному прыжку зверя из клетки, помогающему ему вырваться из неволи и обрести свободу.

Следующая история дает наглядное представ­ление о том, что такое «позитивный подход». Ситуация больного — и не только больного, ис­пытывающего психологические трудности, — во многих отношениях похожа на ситуацию че­ловека, который длительное время стоит на од­ной ноге. Через некоторое время мышцы перегруженной ноги начинает сводить судорога. Он едва удерживает равновесие. Уже болит не толь­ко нога, но и все тело. Боль становится нестер­пимой, человек взывает о помощи. Окружаю­щие пытаются всячески помочь ему. Один мас­сирует больную ногу. Другой берется за сведен­ный судорогой затылок и тоже массирует его по всем правилам искусства. Третий, видя, что че­ловек вот-вот потеряет равновесие, предлагает ему свою руку для опоры. Стоящие вокруг сове­туют опираться руками, чтобы было легче сто­ять. А один мудрый старик предлагает поду­мать о том, что человек, стоящий на одной ноге, может считать себя вполне счастливым по срав­нению с теми, у кого вообще нет ног. Находится и такой доброжелатель, который заклинает на­шего героя вообразить себя пружиной, и чем сильнее он на этом сосредоточится, тем скорее кончатся его страдания. Некий серьезный, рас­судительный старец благосклонно изрекает: «Утро вечера мудренее». Наконец, появляется еще один, подходит к бедняге и спрашивает: «Почему ты стоишь на одной ноге? Выпрями другую ногу и встань на нее. У тебя же есть вто­рая нога».

б) Содержательный анализ конфликта.

 В своей психотерапевтической практике я сделал одно наблюдение, подтверждение кото­рому в дальнейшем, когда я стал более опыт­ным врачом-психотерапевтом, находил в по­вседневной жизни: как у восточных, так и у ев­ропейских и американских пациентов имеющи­еся симптомы проявляются в конфликтах, причиной которых являются регулярно повторяю­щиеся формы поведения. Как правило, эти на­рушения вызываются отнюдь не какими-ни­будь значительными событиями. Мелкие ду­шевные раны, постоянно наносимые по самым «чувствительным» или «слабым» местам, ста­новятся конфликтогенными. То, что с воспита­тельной и психотерапевтической точек зрения заключает в себе возможность конфликта и лич­ностного роста в области морали, этики и рели­гии, предстает как норма добродетели.

Мы пытались классифицировать эти формы поведения и систематизировать их в опроснике, с помощью которого можно было бы описать со­держательные компоненты конфликтов и воз­можностей пациента в их разрешении. Эти фор­мы поведения, которые мы назвали актуальны­ми способностями, можно разделить на две группы:

1.  Ориентированные на преуспевание в дея­тельности психосоциальные нормы (вторичные способности): пунктуальность, любовь к поряд­ку, опрятность, послушание, вежливость, чест­ность,  верность, справедливость,  прилежание, преуспевание в деятельности, бережливость, на­дежность и точность.

2.  Эмоционально-ориентированные категории (первичные способности): любовь, терпение, вре­мя,  идеал, доверие,  общительность,  сексуаль­ность, надежда, вера и стремление к единству.

Содержание актуальных способностей форми­руется в процессе социализации в соответствии с социально-культурной средой, а неповтори­мые условия индивидуального развития придают им особый отпечаток. Как жизненные прин­ципы они становятся неотъемлемой частью об­раза «Я» и определяют правила, по которым че­ловек воспринимает себя и окружающий мир и справляется с решением возникающих проблем. Действие актуальных способностей проявляется в следующих четырех сферах: 1) через органы чувств (отношение к собственному телу); 2) че­рез разум; 3) через традиции; 4) через интуи­цию и фантазию.

Жизненные принципы направляют поведе­ние. Так, например принцип, связанный с ак­туальными способностями «бережливость» и « прилежание/преуспевание в деятельности », — «Если ты сэкономишь, то приобретешь, если приобретешь, то будешь кое-что значить» — оказывает влияние на сферу переживаний и действий человека: на питание, общение, отно­шение к собственному телу, удовольствиям, удовлетворению потребностей, профессии, парт­неру, фантазии, творчеству и, наконец,  к собст­венному будущему. В сочетании с другими принципами этот принцип в значительной сте­пени может определять индивидуальные воз­можности человека. «Для меня приглашать го­стей — это напрасная трата денег»; «Единст­венное, что я ценю, — это успех по службе»; «Мои близкие мне нужны только для того, что­бы добиваться своих целей»; «Чувствитель­ность — это вздор, сказки, забава для детей». Жизненные принципы тесно переплетаются с чувствами и могут в случае конфликта стать причиной агрессивности и тревоги. Противопо­ложные представления о ценностях могут привести к конфликту и тоже стать причиной аг­рессивности и тревоги. Например, когда один придает большое значение прилежанию/преус­певанию в деятельности, бережливости, а дру­гой гораздо больше ценит любовь к порядку, пунктуальность, общительность, справедли­вость, вежливость, честность и т.п. Каждая из этих норм, актуальных способностей, в свою очередь приобретает значимость в зависимости от жизненной ситуации и социального окруже­ния. Эти различные оценочные ориентиры стал­киваются в человеческом общении и могут при­водить к конфликтам. Так, например, «неряш­ливость в семейной жизни» одного может стать непреодолимой проблемой для другого, кто го­тов за порядок отдать полжизни. Обычно в та­ких случаях считается, что лучше разойтись со своим партнером, чем смириться с иными, чуж­дыми для себя представлениями о ценностях.

Актуальные способности имеют большое зна­чение для позитивной психотерапии. Чтобы оп­ределить степень выносливости пациента в от­ношении возможных конфликтов и помочь ему проанализировать свою ситуацию, мы ориенти­руемся по опроснику актуальных способностей, названному нами дифференциально-аналитиче­ским, сокращенно ДАО.

Нам уже нет необходимости говорить в общих чертах о стрессе, конфликте, заболевании, так как при помощи опросника мы можем устано­вить, когда возникает данная конфликтная ре­акция, при каких обстоятельствах, у кого из партнеров и по какому поводу. Женщина, регу­лярно по вечерам испытывающая тяжелые приступы тревоги, если ее муж задерживается и приходит поздно домой, боится не только оди­ночества, ее состояние тревоги указывает на та­кую актуальную способность, как «общитель­ность», кроме того, ее страх связан также с ак­туальной способностью «пунктуальность». Диф­ференциально-аналитический метод дает нам возможность более целенаправленно проанали­зировать условия возникновения конфликта.

В историях, мифах, притчах актуальные спо­собности проявляются самым различным обра­зом. Если одни истории с педагогическим, нази­дательным содержанием, такие, как «Степка-растрепка», прививают прежде всего психосо­циальные нормы — послушание, вежливость и аккуратность, то другие — те же самые нормы подвергают сомнению и знакомят читателя с непривычными, зачастую чуждыми, а иногда и неприемлемыми для него принципами.

Деление актуальных способностей на вторич­ные, ориентированные на преуспевание в дея­тельности, и первичные, эмоционально-ориен­тированные, находит свое подтверждение в це­лом ряде органических исследований мозга. Они указывают на то, что оба больших полуша­рия функционируют по двум различным про­граммам переработки информации. Левое полу­шарие «заведует» логическими умозаключени­ями, аналитическим мышлением, вербальной коммуникацией. Иными словами, левое полу­шарие каким-то образом управляет вторичны­ми способностями, ориентированными на дея­тельность, являясь, так сказать, областью разу­ма   и   интеллекта.   Правому   полушарию,   как правило, не доминирующему, приписываются целостное мышление, образные представления и эмоциональные, случайные, менее контроли­руемые ассоциации. Правое полушарие управ­ляет эмоционально-ориентированными первич­ными способностями и, следовательно, является областью интуиции и фантазии. Если мы возь­мем за основу эту гипотезу, то применение в психотерапии историй, мифов, притч приобре­тает новое значение: сознательно направляемое врачом изменение позиции пациента происхо­дит как прокладывание пути к его интуиции и фантазии. А это очень важно в терапевтическом смысле тогда, когда один только разум с по­мощью рационального мышления не может справиться с возникшими проблемами. В ходе психотерапевтической работы восточные исто­рии открывают доступ к фантазии пациента, и он учится мыслить в образах данной истории.

Ситуация из обыденной жизни может нагляд­но показать динамичную связь мыслей и чувств человека с его актуальными способностями. Предлагаем читателю самостоятельно разобрать­ся в том, какие актуальные способности опреде­ляют то, что происходит в следующей сценке.

Женатый сорокалетний бизнесмен сидит в ку­пе вагона. Он читает экономический раздел га­зеты и время от времени поглядывает в окно на проносящийся мимо пейзаж. Короткая останов­ка, дверь купе открывается, и входит молодая дама. У нее довольно большая сумка, которую она пытается положить в багажную сетку. Биз­несмен отбрасывает газету, вскакивает и после галантного «позвольте» укладывает багаж. Внешность молодой женщины сразу очаровыва­ет его, когда же он видит ее сидящей перед ним, элегантно положив ногу на ногу, наш герой приходит в восхищение от своей спутницы. Он чувствует, что помолодел на несколько лет. От ее очаровательной улыбки, которой она вознаг­радила его за помощь, тепло разливается по все­му его телу. Экономический раздел вдруг боль­ше не привлекает нашего бизнесмена. То и дело он опускает газету и поглядывает на свою виза­ви, отмечая красоту ее волос, цвет глаз; он ста­рается не смотреть на декольте и снова судорож­но хватает газету, пытаясь углубиться в чтение. Он чувствует, что попался и что за ним наблю­дают. Самые различные мысли вихрем проно­сятся в его голове. Он не в силах их остановить: «Эта женщина мне очень нравится. Если срав­нить ее с моей женой...» Слова «моя жена» на короткое время возвращают его к суровой дей­ствительности: «Раньше я был очень влюблен в нее. Но потом стали возникать проблемы за про­блемами». Невольно он вспоминает о том, что прошлой ночью жена не дала ему никакого по­вода проявить нежность. После привычных уп­реков, что он почти потерял интерес к ней, что у него никогда нет времени для нее, она просто повернулась к нему спиной и притворилась спя­щей. Ему становится жаль самого себя, и он опять украдкой смотрит на свою спутницу. Приятный запах духов щекочет нос, и ему на­чинает казаться, будто она флиртует с ним. «Я должен обязательно познакомиться с этой жен­щиной.  И если я не буду дураком, моя жена ничего не узнает. И вообще, что было бы, если бы я ушел от жены к другой женщине? » Однако эта мысль вызывает у него мучительные сомне­ния: «Смог ли бы я это вынести? Разве я мог бы позволить себе поступить так по отношению к своим детям? Что сказали бы родственники? Коллеги, конечно, позавидовали бы мне, если бы у меня появилась такая очаровательная под­руга. Они все не прочь поступить так же, но не могут». Вдруг перед его глазами всплывает кар­тина из детства: мать плачет — отец ушел к другой. Вспомнив об этом, он чувствует какое-то смущение, однако быстро прогоняет печаль­ные мысли: «Я многого достиг в жизни и, ду­маю, заслужил право на награду. Что за на­пасть это вечное чувство долга: вставать рано утром, изображать на лице радостную улыбку (а то жена сразу начинает дуться), безупречно, до­бросовестно, без единой ошибки выполнять свои служебные обязанности, быть любезным и при­ветливым с сослуживцами, которым с удоволь­ствием дал бы пинка под зад. Ежедневная доса­да из-за тысячи мелочей». В ушах раздается укоризненный голос жены: «У тебя вечно нет времени для меня. Ты мною пренебрегаешь. Да­же по отношению к детям ты невнимателен и жесток». «Эти обвинения я слышу каждый ве­чер. Разве это не достаточная причина, чтобы завязать знакомство с восхитительной женщи­ной? Разве я не заслужил этого при такой со­бачьей жизни? Если бы только не эти дурацкие сомнения». Он опускает газету на колени, оба­ятельно улыбается, откашливается и... не про­изнеся ни слова, обреченно отворачивается к окну. Поезд замедляет ход. Молодая дама встает, и не успевает он опомниться, как она достает свою сумку и вежливо прощается. Тем временем поезд подъезжает к вокзалу. Наш бизнесмен ви­дит, как его спутница бежит по перрону на­встречу молодому человеку и сердечно обнимает его. Бизнесмен вновь берется за газету, делает над собой усилие, чтобы дальше изучать курс на бирже, и ругается про себя: «Глупая коза!»

в) Пятиступенчатый процесс лечения

 Истории используются в позитивной психоте­рапии не произвольно, а целенаправленно, в рам­ках пятиступенчатого процесса лечения. Я хотел бы проиллюстрировать этот процесс лечения на примере из повседневной жизни. Если нас раз­дражает чья-либо невежливость, мы ощущаем внутреннее беспокойство, ругаем этого человека или обсуждаем с кем-нибудь его недостатки. Так незаметно для себя мы перестаем видеть в нем че­ловека с его богатым внутренним миром, а заме­чаем только невежу и грубияна, обидевшего нас своей невоспитанностью. Мы уже не думаем о других, положительных качествах этого челове­ка, так как отрицательные переживания легли как тень на отношение к нему. В конечном итоге мы едва ли захотим иметь с ним дело, отношения испорчены, общение ограничено. Если исходить из этой цепочки развития событий, которая мо­жет привести к психическим и психосоматиче­ским нарушениям, мы предлагаем следующий пятиступенчатый процесс лечения:

1. Стадия  наблюдения   и  описания.   Следует четко определить,  желательно  письменно,   на кого, из-за чего и когда вы рассердились или обиделись.

2.  Стадия инвентаризации. С помощью диф­ференциально-аналитического опросника уста­навливаем, в каких сферах поведения пациент и его партнер наряду с качествами, подвергав­шимися критике, имеют позитивные качества. Благодаря этому мы можем избежать слишком общих оценок.

3.  Стадия   ситуативного  поощрения.   Чтобы достигнуть доверительных отношений, мы под­черкиваем отдельные, приемлемые для нас ка­чества, которые сочетаются с отрицательными.

4.  Стадия   вербализации.   Чтобы   преодолеть молчание или вызванное конфликтом нежела­ние партнеров разговаривать друг с другом, мы шаг за шагом развиваем у них коммуникатив­ные навыки. Говорим как о положительных, так и об отрицательных свойствах характера и переживаниях.

5. Стадия расширения цели. Целенаправленно разрушается невротическое сужение кругозора. Пациент учится не переносить конфликт на дру­гие сферы поведения, а открывать для себя еще неизвестные ему, новые цели. Лечение основыва­ется при этом на двух одновременно протекаю­щих и тесно связанных между собой процессах: психотерапии, когда на первый план выступают отношения между врачом и пациентом, и самопо­мощи, когда пациент берет на себя «терапевтиче­ские» задачи, то есть становится психотерапев­том, психологом для себя и своих близких.'

Мы   указали   здесь  на  некоторые  основные приемы дифференциально-аналитического подхода. Нами был накоплен опыт применения этой методики при разрешении супружеских конфликтов, решении воспитательных про­блем, при лечении депрессий, фобий, сексуаль­ных расстройств, а также психосоматических нарушений, которые проявлялись в области же­лудочно-кишечного тракта, сердечно-сосуди­стой системы, при ревматизме и астме. Мы ле­чим также многие случаи психопатии и шизоф­рении.

Успешный результат лечения показал, что, как правило, значительное улучшение состояния больного наступало через короткий срок (после шести—десяти сеансов). По истечении года были проведены контрольные обследования, которые показали в большинстве случаев устойчивый ус­пех позитивной терапии. Особенно благоприят­ные результаты были достигнуты при лечении невротических и психосоматических нарушений. Таким образом, позитивная психотерапия яви­лась вполне приемлемой альтернативой другим традиционным формам терапии.

Психотерапия с учетом межкультурных отношений

Сад на крыше и два разных мира

Летней ночью в саду на крыше дома спали все члены семьи. Мать увидела, что невестка, кото­рую она вынуждена была терпеть против своей воли, и сын спали, тесно прильнув друг к другу. Смотреть на это было свыше ее сил. Она разбудила спящих и закричала: «Как это можно в такую жару так тесно прижиматься друг к дру­гу. Это вредно для здоровья».

В другом углу сада спала ее дочь с любимым зятем. Они лежали на расстоянии по крайней ме­ре одного шага друг от друга. Мать заботливо раз­будила обоих и прошептала: «Мои дорогие, поче­му в такой холод вы лежите врозь, вместо того чтобы согревать друг друга?»  Эти слова услышала невестка. Она встала и громко, как молитву, про­изнесла: «Сколь всемогущ Бог. На крыше один сад, а какой разный в нем климат».

Межкультурная проблематика — в личной жизни, в сфере труда и политики — приобрета­ет в наши дни все большее значение. При наме­чающихся тенденциях развития можно ожи­дать, что межкультурная проблематика станет одной из наиболее важных задач будущего. Ес­ли раньше люди различных культурных слоев были отделены друг от друга дальностью рассто­яний и довольно редко вступали в контакт, то в наше время благодаря научно-техническому прогрессу возможность общения невероятно воз­росла. Раскрывая газету, мы уже выходим из тесных рамок нашего существования и знако­мимся с проблемами других людей, принадле­жащих иному культурному кругу, иным соци­альным группам. Как правило, мы восприни­маем события так, как это свойственно привыч­ному для нас образу мыслей, и часто с легко­стью критикуем, высмеиваем или проклинаем других  за кажущуюся  нам отсталость,  наивность, жестокость или не понятную нам беспеч­ность.

Наш контакт с иными культурами происхо­дит не только благодаря средствам массовой ин­формации. Он может быть и непосредственным. Иностранные рабочие, например, живут с нами в одном доме, на работе мы встречаем предста­вителя иной культуры, а в отпускное время нас особенно привлекает пребывание в незнакомой стране. Разумеется, эти контакты не всегда об­ходятся без трудностей. Очень часто могут воз­никать непонимание, страх, агрессия, недове­рие, предрассудки, доходящие иной раз до груп­повой ненависти.

Применяя межкультурный подход, мы изуча­ем действующие в данной культуре ценности, нормы, принципы, стили поведения, интересы и перспективы. Однако именно здесь и таится опасность для межкультурного подхода. Прису­щая межкультурному подходу типизация — «немец», «перс», «восточный человек», «италь­янец», «француз» и т.п. — может привести к стереотипам и предубеждениям, поэтому пред­ставляется особенно важным при межкультур­ных описаниях не забывать о том, что мы име­ем дело с типизацией, то есть с абстракцией, со статистическим законом больших чисел, кото­рые всегда допускают исключения и могут быть опровергнуты единичными случаями и особен­ностями исторического развития. В этом смысле возможны различные парадоксы, с которыми мы часто сталкиваемся в жизни. Так, напри­мер, «восточный человек», проживающий в Пруссии, часто придает серьезное значение пунктуальности, точности, в то время как «житель восточной Пруссии» к этим качествам относит­ся иногда пренебрежительно и может вполне оказаться «своим человеком» в атмосфере вос­точного базара.

Наряду с культурной средой существует и вос­питательная среда, в рамках которой каждый создает свою «систему культуры» и которая мо­жет прийти в столкновение с иными, чуждыми ему системами. Тем самым межкультурная про­блематика превращается в проблематику меж­человеческих отношений и внутренней психо­логической переработки конфликтов. Именно поэтому она становится предметом психотера­пии.

Истории как средство психотерапии

Только часть правды

О пророке Мухаммеде* рассказывают следую­щую историю. Пророк с одним из своих спутни­ков пришел в город, чтобы учить людей. Один из сторонников его учения обратился к нему с такими словами: «Господин! В этом городе глу­пость не переводится. Жители здесь упрямы как ослы и ничему не хотят учиться. Тебе не удастся наставить на путь истины ни одного из этих бесчувственных людей». Пророк выслушал его и ответил благосклонно: «Ты прав!» Вскоре другой член общины с сияющим от радости ли­цом подошел к пророку: «Господин! Ты в благо­словенном городе. Люди жаждут услышать праведное учение и открыть сердца твоему слову». Мухаммед благосклонно улыбнулся и опять сказал: «Ты прав!» «О господин, — обратился тогда к Мухаммеду его спутник, — одному ты говоришь, что он прав. Другому, который ут­верждает обратное, ты тоже говоришь, что он прав. Но не может же черное быть белым». Му­хаммед ответил: «Каждый видит мир таким, каким он хочет его видеть. Зачем мне им обоим возражать. Один видит зло, другой — добро. Мог бы ты утверждать, что один из них сказал неправду, ведь люди как здесь, так и везде в мире одновременно и злые и добрые. Ни один из них не сказал мне ничего ложного, а всего лишь неполную правду».

Истории могут оказывать самое различное воздействие. Нас интересуют прежде всего те функции историй, которые вызывают измене­ние жизненных установок, то есть их воспита­тельное и терапевтическое значение. При этом мы выделяем следующие четыре жизненные сферы, представляющие собой чаще всего глав­ный источник конфликтов: отношение к телу, к физическому здоровью; отношение к преуспе­ванию в деятельности; отношение к другим лю­дям, к семье, родственникам, друзьям, колле­гам (общительность/традиция); отношение к интуиции, фантазии и к будущему.

Чтобы избежать недоразумения, мы созна­тельно ограничились тем, что в восточных исто­риях выделили прежде всего их психосоциаль­ную функцию, соотнесенную с особой психоте­рапевтической ситуацией или с отношениями,  сходными с психотерапевтическими. Таким об­разом, мы затрагиваем только один аспект ис­торий. Читатель же может воспринимать исто­рии и как произведения искусства, как литера­турные миниатюры, понимание которых от­нюдь не исчерпывается их психологическим толкованием.

Функции историй

Истории можно разделить на две группы:

истории, которые утверждают существующие нормы;

истории, которые подвергают сомнению не­зыблемость существующих норм.

Несмотря на противоположность, эти группы не являются взаимоисключающими. Во-пер­вых, смысл каждой истории человек восприни­мает по-своему, в зависимости от своего образа мыслей. Во-вторых, когда человек постигает от­носительный характер отдельных норм, то «смена позиции» происходит не за счет утраты ценностей, а за счет того, что он начинает пони­мать, что могут быть более предпочтительные ценности. И наоборот, подчеркивание, усиление акцента на существующих общепринятых нор­мах приводит к тому, что другие точки зрения ставятся под сомнение или отвергаются. Во вза­имоотношениях людей, а также в переживани­ях и эмоциях, которые возникают при ознаком­лении с историями, существуют явления, кото­рые мы назовем «функциями историй».

 Функция зеркала. Образный мир историй по­зволяет приблизить их содержание к внутрен­нему «Я» человека и облегчает идентификацию с ним. Человек может сравнить свои мысли, пе­реживания с тем, о чем рассказывается в дан­ной истории, и воспринять то, что в данное вре­мя соответствует его собственным психическим структурам. Такого рода реакции могут в свою очередь стать предметом терапевтической рабо­ты. Ассоциируя себя с тем, что пациент узнал из истории, он тем самым говорит о самом себе, о своих конфликтах и желаниях. Понимание и восприятие историй облегчается участием в них фантазии и воспоминаний пациента. Свободные от непосредственного, конкретного жизненного опыта пациента истории помогают ему — если они целенаправленно применены — выбрать оп­ределенную дистанцию, чтобы по-иному взгля­нуть на собственные конфликты. Пациент уже не только жертва своей болезни, он может сам выработать определенное отношение к своим конфликтам и привычным возможностям их разрешения. Так история становится как бы тем зеркалом, которое отражает и отражение которого побуждает к размышлениям.

Функция модели. Истории — это по своей сути модели. Они отображают конфликтные ситуа­ции и предлагают возможные способы их разре­шения или указывают на последствия отдель­ных попыток решения конфликтов. Таким об­разом, они помогают учиться при помощи моде­ли. Однако эта модель не является чем-то за­стывшим. Она дает возможность человеку по-разному интерпретировать содержание  истории,  событий, изложенных в ней, сопоставлять это содержание с собственной ситуацией. Истории предлагают различные варианты действий, при этом мы в своих мыслях и чувствах знакомимся с непривычными ответами на привычные кон­фликтные ситуации.

Функция опосредования. Пациенты с трудом расстаются со своими жизненными принципа­ми, духовными ценностями, индивидуальными мифологиями, несмотря на то что они не помо­гают им конструктивно справляться со своими конфликтами. Подобно тому, как не умеющий плавать боится отпустить спасательный круг, пациент боится расстаться с привычными для него способами самопомощи, хотя они не раз за­гоняли его в заколдованный круг конфликтов. Это характерно прежде всего для тех случаев, когда пациент не уверен в том, что врач может ему предложить нечто равноценное или лучшее. Возникает внутреннее сопротивление, начина­ют действовать защитные механизмы, которые, с одной стороны, могут помешать терапевтиче­ской работе, а с другой стороны — открыть до­ступ к конфликтам пациента при условии, что они достаточно ясно поняты врачом.

Сопротивление может проявляться в самых различных формах: молчании, опаздывании, пропуске психотерапевтических сеансов; паци­ент вообще может высказывать сомнение в пользе психотерапии под предлогом того, что она обходится ему слишком дорого, что нужно тратить очень много времени на посещение вра­ча и пр. Такие виды сопротивления обычно про­рабатываются в ходе психотерапии. Подобная проработка не всегда приятна для пациента. Фронтальное наступление на сопротивление и защитные механизмы вызывает чаще всего та­кую же фронтальную оборону.

В психотерапевтической ситуации конфрон­тация врач — пациент ослабляется тем, что между этими двумя полюсами появляется по­средник в виде истории. Рассказанная врачом история успокаивает пациента и удовлетворяет его нарцистические желания*. В ней говорится не о пациенте, обнаружившем в своем поведе­нии определенные симптомы, а только о персо­наже истории. Так начинает действовать трех­ступенчатый процесс: пациент — история — врач. История становится как бы фильтром, превращается для пациента в щит, позволяю­щий по крайней мере на некоторое время осво­бодиться от своих защитных механизмов, отяг­ченных конфликтами. Выражая свои мысли, свое понимание истории, пациент дает инфор­мацию, которую ему было бы трудно сообщить без этого посредника. Функция фильтра так же успешно действует в супружеском партнерстве и в воспитании. Благодаря ситуативной модели какой-либо истории можно в щадящей форме сказать партнеру то, на что он, как хорошо из­вестно из опыта, реагировал бы агрессивно; кро­ме того, появляется возможность говорить с партнером в иной форме, чем обычно.

Функция хранения опыта. Благодаря своей об­разности истории легко запоминаются и после окончания врачебного сеанса продолжают «ра­ботать» в повседневной жизни пациента; в па­мяти   может   возникнуть  ситуация,   подобная той, которая изображена в истории, или поя­виться потребность продумать отдельные вопро­сы, затронутые в ней. При изменяющихся усло­виях пациент может по-другому интерпретиро­вать содержание одной и той же истории. Он обогащает свое первоначальное понимание ис­тории и усваивает новые жизненные позиции, которые помогают разобраться в собственной мифологии. Таким образом, история выполняет функцию хранения опыта, то есть после окон­чания психотерапевтической работы она про­должает оказывать свое действие на пациента и делает его более независимым от врача.

Истории — носители традиций. В историях запечатлены культурные и семейные традиции, традиции определенной социальной общности и индивидуальные традиции как результат жиз­ненного опыта. В этом смысле истории направ­ляют мысль за пределы индивидуального жиз­ненного горизонта и передают дальше эстафету мыслей, размышлений, ассоциаций. Передавае­мые из поколения в поколение, истории кажут­ся всегда одинаковыми. И, тем не менее, они при­обретают новое, иной раз совсем неизвестное значение в зависимости от понимания слушате­ля или читателя. Если мы ближе познакомимся с содержанием историй и с заложенными в них принципами, то сможем обнаружить в них спо­собы поведения и взгляды, которые объяснят нам наше собственное, ставшее привычным, не­вротическое поведение и подверженность конф­ликтам.

Даже понятия классической психотерапии со­держат в себе в той или иной форме историче

ские мифологии, которые можно сравнить с на­шими историями. Примером этого может быть Эдипов комплекс*. История царя Эдипа в клас­сическом ее понимании была первоначально только метафорой, характеризующей поведение по отношению к авторитету отца. В дальней­шем эта метафора превратилась в такое понятие психоаналитической теории и практики, как Эдипов комплекс.

Истории как посредники в межкультурных отношениях. Являясь носителями традиций, истории отражают в себе различные культуры. Они содержат общепринятые правила игры, по­нятия, нормы поведения, свойственные той или иной культуре, знакомят с тем решением про­блем, которое принято в данной культурной сре­де. Истории, принадлежащие другим культу­рам, передают информацию о тех правилах иг­ры и жизненных принципах, которые считают­ся важными в этих культурах, и представляют собой иные модели мышления. Знакомство с ними помогает расширить собственный репер­туар понятий, принципов, ценностей и способов разрешения конфликтов.

С этим связан наш интегративный подход, а именно: уничтожение эмоциональных преград и предрассудков, существующих по отношению к чужому образу мыслей и чувств; предрассуд­ков, которые навязывают восприятие чужого как чего-то агрессивного, угрожающего и по­рождают неприятие там, где должно было бы быть понимание. Истории, принадлежащие другим культурам, могут помочь преодолеть ха­рактерные для нашего времени и вызывающие сожаление предрассудки, скрытую неприязнь. Узнавая иной образ мыслей, можно многое по­заимствовать для себя. Конечно, истории не знакомят нас со способами мышления, харак­терными для современного общества. Но как по­буждение к сомнению, к размышлению относи­тельно правильности существующих представ­лений, как посредник при ознакомлении с ины­ми неизвестными нам жизненными понятиями они — хотя и являются анахронизмами — спо­собствуют расширению горизонта и постановке новых целей.

Истории как помощники в возвращении на бо­лее ранние этапы индивидуального развития. Использование в ходе психотерапевтической ра­боты восточных историй, сказок, притч помога­ет снять напряженность, атмосфера становится теплее, в отношениях между врачом и пациен­том появляются непринужденность, приветли­вость и доверительность. Истории обращены к интуиции и фантазии. Если я, взрослый чело­век, начинаю фантазировать, мечтать, то в об­ществе, озабоченном преуспеванием, это расце­нивается как регресс, возврат к прошлому, к уже пройденному пути развития; если я читаю притчи, истории, сказки, то веду себя не как типичный среднеевропейский взрослый чело­век, а как ребенок или художник, которому как-то еще прощаются отступления от обще­принятых норм достижения успеха и уход в мир фантазии. Применение историй с терапев­тической целью помогает взрослому пациенту, пусть даже на короткое время, сбросить приоб­ретенный с годами «панцирь» поведения и вернуться к прежней радостной непосредственно­сти далекого детства. Они вызывают изумление и удивление, открывая доступ в мир фантазии, образного мышления, непосредственного и ни­кем не осуждаемого вхождения в роль, которую предлагает их содержание. В известной степени истории пробуждают в человеке творческое на­чало, становятся посредниками между эмоцио­нально окрашенным желанием и действитель­ностью. Они прокладывают путь к желаниям и целям близкого и отдаленного будущего, обра­щены к интуиции и фантазии, то есть к тому, что противоположно рационализму, реально­сти, повседневности.

Возврат к ранним этапам индивидуального развития человека направляется тематическим подбором историй, что дает возможность его по­степенного осуществления; а для пациентов со слабо выраженным «Я», то есть со слабо выра­женной индивидуальностью, возможен только очень осторожный терапевтический подход с тем, чтобы не наступал регресс в развитии. В этой связи я хотел бы привести достаточно убе­дительный пример из моей практики.

В одной психиатрической клинике я вел сме­шанную психотерапевтическую группу, в кото­рую входили пациенты с шизофреническими, депрессивными и невротическими нарушения­ми, а также больные алкоголизмом. Мы начи­нали с тематически направленных мифологиче­ских историй, вызывавших оживленную, но хо­рошо контролируемую работу всей группы. Да­же пациенты, к которым трудно было найти подход, к нашему удивлению, принимали активное участие в работе. Этот эксперимент про­водился в клинике, где прежде было относи­тельно мало психотерапевтических мероприя­тий, а, следовательно, аналитические методики представлялись проблематичными, поскольку не было уверенности в том, что реакции на экс­перимент могут быть полностью проконтроли­рованы в группе.

Истории как альтернативные концепции. Врач знакомит пациента с историей не в обще­принятом, заранее заданном смысле, а предла­гает ему альтернативную концепцию, которую пациент может либо принять, либо отвергнуть. Истории — это только частный случай челове­ческой коммуникации, предполагающей обмен концепциями.

Примером этого может служить следующий диалог из одной древнеперсидской истории.

Измученный жизнью отец заботливо советует своему сыну: «Не слушай, о сын, того, что ска­зано в пословице, будто каждый цветок имеет свой аромат, и отрекись от желания наслаж­даться одурманивающими цветами женской любви».

Сын возразил отцу: «Мой дорогой отец, ты никогда не замечал райского облика этих жен­щин. Твои очи не тонули в черноте их волос, твой взгляд не радовала родинка на их подбо­родке. Разве ты испытал, что значит сидеть в углу, предаваясь своим мыслям, когда ты одур­манен любовью, погружаться в сон, когда тебя сотрясают бурные фантазии».

Отец возразил сыну: «Дорогой сын, ты еще не знаешь, что такое стол без хлеба и пищи. Ты еще не испытал, что такое суровость жены, и не слышал плача своих детей. Ты не знаешь, что значит сидеть в углу погруженным в мысли и ждать прихода нежданных гостей, когда ты об­ременен долгами».

Из этого диалога мы можем сделать вывод, что отец и сын пытаются понять друг друга. Мы можем почувствовать, что, несмотря на совер­шенно противоположный взгляд на жизнь, у них есть точки соприкосновения. Но чего ни один из них не может ожидать от другого, так это того, что изменение отношения к жизни на­ступит немедленно, сразу. Противоположные позиции выяснены, собеседники высказали друг другу все, что хотели и, по всей видимости, поняли друг друга. Теперь эти позиции следует проверить, насколько они приемлемы или не­приемлемы для жизненной концепции каждого из них и могут ли привести к переоценке, к из­менению первоначальной концепции отца и сы­на. Каждый на время идентифицирует себя с чуждыми для него взглядами и проверяет, что приемлемо для него самого, что может помочь лучше справиться с реально существующими обстоятельствами, а что не подходит и должно быть отвергнуто. Иными словами, обоим собе­седникам нужно время, прежде чем они смогут сделать тот или иной вывод из полученной ин­формации.

В психотерапевтической ситуации альтерна­тивные концепции предлагаются и в виде рецепта. Пациент получает задание познакомиться с альтернативной концепцией. Задание может быть таким: прочитать историю, подумать над ней, выразить свое суждение устно или пись­менно. Врач может настаивать на выполнении задания или же наоборот — предоставить сво­бодно проявиться действию альтернативной концепции, которая не может оставить пациен­та равнодушным. То, какую форму историй вы­брать для выявления действия альтернативной концепции, зависит также и от других обстоя­тельств. Это могут быть истории, изобилующие подробностями и поэтической образностью, ис­тории, суть которых выражена лаконично, афо­ризмы, пригодные как рецепт; это может быть также и альтернативная концепция, не обле­ченная в литературную форму, которая непос­редственно, экспромтом, явилась ответом на вопрос пациента.

Изменение позиции. Большая часть наших ис­торий выходит за рамки простого описания со­бытий. Они неожиданно вызывают новое пере­живание, подобное тому, какое бывает при оп­тических обманах: в сознании человека без осо­бого труда с его стороны происходит изменение позиции, которое воспринимается с изумлением и вызывает переживание «ага!».

Угроза

У муллы украли осла. Разгневанный потер­певший бегает по базару и кричит во всю глот­ку: «Тот, кто украл моего осла, должен немедленно его привести». Возмущенный, с покрас­невшим лицом и вздувшимися жилами на шее мулла продолжает вопить прерывающимся го­лосом: «Если мне немедленно не вернут осла, произойдет нечто ужасное, я сделаю то, чего я не должен делать». Толпа любопытных заметно напугана этими словами, и вдруг неожиданно осел оказывается около муллы, хотя никто не видел, кто его привел. Тем не менее все рады, что дело так благополучно закончилось. Но тут один солидный человек спрашивает муллу: «Скажи мне, что бы ты сделал, чего тебе нельзя делать, если бы тебе немедленно не вернули ос­ла?» Тогда мулла ответил: «Что бы я сделал? Я купил бы себе другого осла. Но теперь ты скажи мне, разве это было бы разумно при моем тощем кошельке? »

Первая часть этой истории настраивает чита­теля на идентификацию с главным персонажем истории. У муллы украли осла. Произошло пра­вонарушение. Мулла возмущен, он воображает себя всесильным, когда грозит похитителю. Нам легко понять угрозу муллы и посочувство­вать ему на основании нашего собственного представления о справедливости. Мы знаем так­же, что «нечто ужасное» может повлечь за собой неприятные последствия, которые мы мысленно представляем себе. Возникает напряженное ожидание. Это напряжение мулла разрешает са­мым неожиданным образом. Ситуация предста­ет совершенно в другом свете. Требование вос­становить попранную справедливость сразу бледнеет, когда оказывается, что она скрывается за мотивом бережливости: новый осел для не­го стоил бы слишком дорого. «Нечто ужасное» — это уже не внешнее проявление возмущения, аг­рессии, это конфликт между нормами бережли­вости и фактическими финансовыми возможно­стями муллы. Благодаря смене побудительных причин сразу ослабляется создавшееся напря­жение. Ослабление напряжения вызывает у нас улыбку и смех облегчения, мы можем посмот­реть на угрожающую ситуацию со стороны. Этот процесс сдвига встречается во многих историях. Слушатель или читатель получает наглядное представление о том, что такое изменение пози­ции, затрагивающее его жизненные принципы. Альтернативные концепции, то, как они да­ются в историях, приглашают читателя к этому изменению позиции, к экспериментированию с необычными концепциями и возможными ре­шениями. Дело не в том, чтобы побудить чело­века отказаться от своей точки зрения, прове­ренной во многих жизненных перипетиях. С из­менением позиции связано нечто другое: на привычные известные ситуации, оказывается, можно посмотреть под другим углом зрения, ко­торый придаст им иной характер, так что иног­да изменение позиции по сути дела и есть реше­ние проблемы.

Руководство для читателя

Почти все истории в этой книге связаны с конкретными случаями, жизненными ситуаци­ями и проблемами межличностных отношений, встречавшимися в моей психотерапевтической практике. Каждый случай, пример имеют свою неповторимую индивидуальную особенность и иллюстрируют только возможности примене­ния данной истории. Это означает, что если у одного пациента постепенно наступает осозна­ние конфликта, уяснение его смысла для себя, то у другого, при кажущемся сходстве конфлик­тной ситуации, может это и не произойти. Ис­тории побуждают пациента к осмыслению меж­личностных отношений и делают его более вос­приимчивым для понимания причин возникно­вения недоразумений.

Каждый может читать и понимать истории по-своему, исходя из своей ситуации. Это нази­дательное чтение, однако без навязчивого мора­лизирования, это развлекательное чтение, кото­рое не только развлекает, но и помогает в жиз­ни, и помощь эту может принять каждый, кто в ней нуждается. Подобно тому как мы подби­рали описание случаев из психотерапевтиче­ской практики, истории подобраны так, что каждый читатель может понимать их по-свое­му, размышлять над их содержанием и гово­рить о них с другими. Для этой цели в конце книги дополнительно помещены истории без всякой интерпретации, чтобы побудить читате­ля продолжить самостоятельно то, что начали мы.

В позитивной психотерапии истории приме­няются не произвольно и не от случая к случаю. Они используются целенаправленно в рамках пятиступенчатой терапевтической стратегии. От врача требуется   интуиция, способность сочувствовать и понимать, в чем именно нуждает­ся пациент, в чем суть его сиюминутных моти­вов. Врач должен обладать мужеством для того, чтобы отвергнуть кажущуюся ясной структури­рованную форму отношений и воздействовать на фантазию и интуитивные побуждения.

Источники историй

Источником одних историй является класси­ческая восточная литература в переработке та­ких поэтов, как Хафиз*, Саади, Мовлана, Парвин Этессами и др. Эти истории только частич­но стали известны на Западе из историко-медицинских литературных произведений или работ по ориенталистике. Источником других исто­рий является фольклор. Истории передаются из уст в уста, однако до сих пор никто не записал их, не попытался найти в них связь с психоте­рапией, не увидел в них критического отноше­ния к существующему обществу. Они также из­вестны на Западе, но чаще всего в виде острот или анекдотов. И никому не приходит в голову, почему собственно их рассказывают, почему над ними смеются или им удивляются.

Излюбленный персонаж восточных историй

Чтобы смягчить сходство читателя с персона­жами некоторых историй, не сделать последст­вия этого сходства обидным и даже постараться внушить читателю чувство собственного превосходства, многие истории носят несколько коми­ческий характер. Иные черты персонажей под­черкиваются и заостряются. Другие свойства ос­таются в тени. Эта нарочитая преувеличенность изображения способствует, с одной стороны, лучшему пониманию, с другой — обостряет вос­приятие сути, которая при детальном изображе­нии утратила бы свой эффект неожиданности. С этой точки зрения становится понятнее тесная связь, существующая между известной односто­ронностью историй и невротической односто­ронностью. Проще говоря: все мы можем стать посмешищем для других именно тогда, когда проявляем односторонность на фоне общепри­нятых социально-культурных норм отношений.

Прототипом «героя» во многих восточных ис­ториях является мулла. Мулла — это народный проповедник, который обычно путешествует по стране вместе со своим неизменным спутником — ослом. Так как некоторые из странствующих проповедников остротами и иронией привлека­ли к себе интерес толпы и обращали на себя вни­мание своим нелепым поведением, то мулла стал в персидском фольклоре излюбленным пер­сонажем народных историй.

Многое, что из вежливости и тактичности нельзя было высказать, в устах муллы было до­зволенным или выражалось в истории, где он был героем. У иранского народа мулла играл та­кую же роль, что и шут при дворе европейского средневекового феодала. Этой комической фигу­ре было дозволено говорить правду и мудрые слова часто в преувеличенно-заостренной фор­ме. Так, примерно восемьсот лет тому назад знаменитый поэт Востока и социальный критик Бахлулл, близкий родственник легендарного халифа Харуна ар-Рашида*, велел объявить, что он помешанный, чтобы избежать преследо­ваний. Только надев шутовской колпак юроди­вого, он смог продолжать просвещать свой на­род.

Незадачливый мулла, всегда готовый со­стрить, становится частью нашего «Я». Ему можно приписать то, что смутно подозреваешь в себе как задатки своей личности, и тем самым восстановить внутреннюю гармонию: это — не я говорю неразумные вещи, это мулла во мне. На­зывая его, я оберегаю самого себя от пугающих свойств моей собственной личности.

Благодаря изменению позиций, сдвигу кон­цепций слушатель или читатель вынужден сде­лать попытку понять представления, кажущие­ся ему чуждыми, опасными или противоречи­выми. Перерабатывая свои переживания и чув­ства, человек расширяет свою картину мира. Процессы такого рода открывают путь для тера­певтического воздействия на изменение пози­ции или поведения.

Собственный опыт

Как и многому другому, с детских лет мы учились также вырабатывать свое отношение к историям, басням, сказкам. Мы любили их, или оставались равнодушными, или вовсе отверга­ли. Следующие вопросы помогут нам понять, на каком фоне вырабатывалось наше отношение к историям: 

Кто читал или рассказывал Вам истории (отец, мать, сестра, брат, дедушка, бабушка, те­тя, воспитательница детского сада и т.п.)?

Можете ли Вы вспомнить ситуации, при ко­торых Вам рассказывали истории? Что Вы тог­да чувствовали?

Как Вы относитесь к сказкам и историям?

Какую историю, какой рассказ, какую сказку Вы можете вспомнить сразу?

Кто Ваш любимый автор?

Какие пословицы и афоризмы имеют для Вас самое важное значение?

Одни так и не смогли выработать свое отноше­ние к историям. Другие считают, что истории — это только религиозные притчи и библейские оказания. Третьим нравится образный язык ис­торий, четвертые же, наоборот, испытывают к ним глубоко укоренившееся недоверие; истории чужды этим людям в эмоциональном отноше­нии. Причем это относится скорее к религиозно­му содержанию, чем к самим историям.

Некоторые примеры толкования религиозных притч даются в первом разделе второй части.

Часть вторая

 Применение историй на практике

Притчи

Если я говорю языками человеческими и ангельскими,

 а любви не имею, то я — медь звенящая или кимвал звучащий.

Первое послание к Коринфянам, 13;1

Верь в Бога, однако прочно привязывай своего верблюда

Верующие стекались толпами, чтобы услы­шать слова пророка Мухаммеда. Один человек слушал особенно внимательно и благоговейно, истово молился и расстался с пророком только тогда, когда уже наступил вечер.

Не прошло и минуты, как он снова опрометью примчался на прежнее место и возопил преры­вающимся голосом: «О господин! Сегодня утром я приехал на верблюде, чтобы послушать тебя, пророка Бога. А теперь верблюда там нет, где я его оставил. Его нет нигде. Я был послушен те­бе, внимал каждому твоему слову и верил во всемогущество Бога. А теперь, о господин, мой верблюд пропал. Это ли божественная справед­ливость? Это ли вознаграждение за мою веру? Это ли благодарность за мои молитвы?» Мухам­мед выслушал эти слова, полные отчаяния, и ответил с добродушной улыбкой: «Верь в "Бога, однако прочно привязывай своего верблюда».

Язык религии — образный язык. Почти во всех религиозных текстах заповеди излагаются ярким, поэтичным языком. Их нельзя сравни­вать с нашими современными кодексами, в ко­торых преобладают скупые и точные формули­ровки, а общедоступность является не обяза­тельным условием. Независимо от того, исполь­зует ли сам пророк сравнения и образные выра­жения или жизнь пророка изображается как идеал, как образец для подражания, повсюду в религиозных текстах мы находим такие же сти­листические средства, как в историях, баснях и мифах.

В историях сообщаются сведения о моральных ценностях, мировоззрении и религии. В религи­озных притчах также изображаются типичные ситуации, достойные подражания или, наоборот, внушающие страх. Они дают верующему конк­ретную информацию о том, как он должен себя вести, являясь членом религиозной общины, и каким идеалам следовать. Сохранился следую­щий рассказ об Али*, зяте Мухаммеда.

Любитель фиников

Одна женщина пришла со своим маленьким сыном к мудрому Али. «Мастер, — сказала она, — на моего сына напала ужасная порча. Он ест финики с утра до вечера. Если же я не даю ему фиников, то он поднимает такой крик, что, на­верное, его слышно на седьмом небе. Что мне делать? Пожалуйста, помоги мне!» Мудрый Али посмотрел приветливо на мальчика и сказал:  «Добрая женщина, возвращайся с сынишкой домой, а завтра в это же время приходи с ним опять!» На следующий день женщина с сыном вновь предстала перед Али. Великий мастер по­садил мальчика себе на колени, приветливо за­говорил с ним, потом взял у него из руки финик и сказал: «Сын мой, помни об умеренности. Есть на свете и другие очень вкусные вещи». С этими словами он отпустил мать и сына. Не­сколько озадаченно мать спросила: «Великий мастер, почему ты этого не сказал вчера, зачем нам было еще раз пускаться в такой далекий путь?» «Добрая женщина, — ответил Али, — вчера я не мог бы убедительно сказать твоему сыну то, что я говорю ему сегодня, потому что вчера я сам наслаждался сладостью фиников!»

Почти все религии в процессе развития при­обрели свои специфические черты. Так, равви­ны стали проповедниками учения Ветхого заве­та, святые отцы и папы римско-католической церкви — Нового завета. В исламе религиозное учение несли в народ имамы, а на более низкой ступени — муллы.

В священных писаниях этих религий гово­рится, что их учение не предназначено только для избранных и что никто не должен возом­нить себя выше другого. Многие притчи этих религий рассказывают о том, что каждый мо­жет понять суть религиозного учения. Христос говорит людям: «Если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное» (Еван­гелие от Матфея, 18;3), ибо дети по своей натуре бесхитростны и ближе всего к постижению ре­лигиозной истины.

Так, об одном бабиде, приверженце Баба* (предшественника религии бахаизма), расска­зывают следующую историю.

Ученый и погонщик верблюдов

В караване, что шел по пустыне, был один очень ученый проповедник. Он был так умен, что ему понадобилось семьдесят верблюдов, что­бы нагрузить на них тяжелые ящики, в кото­рых не было ничего, кроме книг ученого о муд­рости прошлых и теперешних времен. Вся эта груда книг представляла собой лишь ничтож­ную каплю того знания, которое проповедник нес в своей голове.

Вместе с караваном шел бедный погонщик верблюдов. О нем было известно, что он верил в то, что пришел последний имам (новый про­рок). В один прекрасный день проповедник ве­лел позвать к себе погонщика верблюдов и ска­зал ему: «Ты знаешь, как я знаменит среди уче­ных людей нашей страны и всего мира. Вот семьдесят верблюдов, которые везут на себе только ничтожную часть моих знаний. Как это может быть, что ты, простой погонщик верблю­дов в рваной одежде, ты, который даже не по­стиг простейшее искусство письма и чтения и не учился в школе, не говоря уже об академии, как ты осмеливаешься верить в то, что пришел по­следний имам?»

Погонщик верблюдов, скромно стоявший пе­ред благородным господином, поклонился веж­ливо и сказал: «Мой господин! Я никогда бы не осмелился предстать перед тобой и обратиться к тебе с моей убогой речью. Но ты сам задал мне вопрос. Поэтому я осмелюсь высказать то, что думаю, и подтвердить это одним скромным при­мером. Господин! Ты обладаешь чудесными дра­гоценностями знаний, которые я мог бы срав­нить с самыми великолепными жемчужинами моря. Эти жемчужины так дороги, что их нуж­но хранить только в искусно изукрашенном ларце, завернутыми в мягкий бархат. Мои же знания похожи на простые камни, на которые мы наступаем ногой, когда идем по пустыне. Представь себе, что восходит солнце. Оно посы­лает нам свои лучи. Господин, ответь мне: кто принимает на себя солнечные лучи и отражает их сияние? Твои драгоценные жемчужины, завернутые в бархат и запрятанные в ларец, будто в тюрьму, или мои бедные камни на краю дороги?»

Истории, взятые непосредственно из священ­ных писаний или близкие к ним по содержа­нию, но переданные изустной традицией, разъ­ясняют религиозные учения пророков. Десять заповедей Моисея, одинаково почитаемые иуда­измом, христианством, исламом и бахаистской религией, излагаются в историях доходчиво и понятно для верующих, без абстрактного мора­лизирования: «Ты не должен...» И здесь можно убедиться в том, что педагогические принципы хорошо сочетаются с религиозными.

От Али, зятя Мухаммеда, дошла до нас следу­ющая история, которая в известной мере разъ­ясняет заповедь: «Не укради». Эта история яв­ляется как бы руководством к тому, как надо поступать с людьми, преступившими эту запо­ведь или могущими нарушить предписания норм, действующих в их сообществе.

Правдивый вор

К одному высокочтимому мудрецу привели молодого вора, пойманного на месте преступ­ления. Но так как он был очень молод, его не хотели наказывать по всей строгости зако­на. От мудреца ждали, что он направит юно­шу на путь истинный, а стало быть, отвратит его от воровства, занятия, достойного всеоб­щего презрения. Однако мудрец ни единым словом не упомянул о воровстве. Он привет­ливо беседовал с юношей и завоевал его дове­рие. Единственное, что он от него потребовал, — это обещание всегда быть правдивым. Обрадо­ванный тем, что воровство так легко сошло ему с рук, юноша дал это обещание и с лег­ким сердцем пошел домой. Подобно тому как беспокойно несущиеся черные тучи затмевают луну, так и ему ночью пришла в голову мысль совершить кражу. Но когда он, тихо крадучись, протиснулся через боковые ворота дома, его вдруг осенило: «Если я сейчас встре­чу кого-нибудь и он спросит меня о моих на­мерениях, что я тогда отвечу? Что я скажу завтра?   Если   я   должен   сдержать   обещание быть правдивым, то я должен буду во всем сознаться, и тогда уж мне не избежать заслу­женной кары». С этих пор юноша стал стре­миться к правдивости, преодолевая пагубную привычку, и для него уже стало невозможным воровать. Правдивость все больше и больше открывала ему путь к честности и справедли­вости.

Подходящая к случаю молитва

Абдул-Баха*, сын Баха-Уллы*, основателя ре­лигии бахаизма, путешествовал по стране, и од­нажды его пригласили к обеду. Хозяйка дома изо всех сил старалась блеснуть своим кулинар­ным искусством. Но всякий раз, подавая ку­шанья на стол, она просила извинить ее за то, что еда пригорела, так как во время приготов­ления пищи она читала молитвы в надежде, что благодаря этому еда будет особенно вкусной. С приветливой улыбкой Абдул-Баха ответил: «Это хорошо, что ты молишься. Но в следую­щий раз возьми с собой в кухню поваренную книгу».

Эта история наглядно показывает, как тесно в сознании верующего переплетается религия с реальностью. В ней утверждается, что нель­зя смешивать религиозные предписания с про­блемами повседневной жизни. Она также го­ворит о том, что психические нарушения мо­гут быть связаны с религиозным догматиз­мом.

Молитва фарисея и мытаря

Сказал (Иисус) также к некоторым, которые уверены были о себе, что они праведны, и уничижали других, следующую притчу:

Два человека вошли в храм помолиться: один фарисей, а другой мытарь. Фарисей стал молиться сам в себе так: «Боже! Благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, гра­бители, обидчики, прелюбодеи, или как этот мытарь: пощусь два раза в неделю, даю деся­тую часть из всего, что приобретаю».

Мытарь же, стоя вдали, не смел даже под­нять глаз на небо; но, ударяя себя в грудь, говорил: «Боже! Будь милостив ко мне, греш­нику!»

Сказываю вам, что сей пошел оправданным в дом свой более, нежели тот: ибо всякий, воз­вышающий сам себя, унижен будет, а унижа­ющий себя возвысится.

(Евангелие от Луки, 18; 9 — 14)

Эта притча, подобно многим другим из Но­вого завета, применялась как нравоучение. Конкретность ситуации побуждала к размыш­лению и детей, и взрослых. Притчи из свя­щенных писаний отражают события своего времени. Роль и значение таких действующих лиц, как, например, мытарь (то есть взима­ющий пошлину и одновременно исполняю­щий судебные приговоры), была понятна для того  времени.

Сучок и бревно

Не судите, да не судимы будете. Ибо каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить. И что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь? Или, как скажешь брату твоему: «Дай я выну сучок из глаза твоего»; а вот в твоем глазе бревно? Лице­мер! Вынь прежде бревно из твоего глаза, и тог­да увидишь, как вынуть сучок из глаза брата твоего!

(Евангелие от Матфея, 7; 1 — 5)

Метафоры из приведенной выше притчи многозначны. Их образы содержат больше, чем говорят слова. В этой притче выражена не только потребность в справедливости, оди­наково присущая как отдельному человеку, так и обществу. Притча о сучке и бревне пред­ставляет собой очень удачный пример проеци­рования, переноса собственных потребностей и собственной вины на другого. Она напоминает о том, что сначала нужно обратить внимание на собственные недостатки, трудности, прежде чем — будь то врач или судья — заниматься разрешением проблем своего ближнего, пациен­та или партнера.

Напоминание о том, что сначала нужно уви­деть бревно в своем глазу, прежде чем заметить сучок в чужом, в самом широком смысле соот­ветствует врачебной этике психотерапевта,  ко­торый,  будучи  специалистом  в этой  области,  сначала должен самого себя подвергнуть психо­терапевтическому лечению и только потом уже лечить своих пациентов.

Глашатай солнца

На птичьем дворе произошло событие: петух тяжело заболел. И думать было нечего о том, что он сможет на другой день кукарекать. Все куры всполошились, они боялись, что солнце не взойдет, если их господин и повелитель не вы­зовет его своим пением. Ведь куры были увере­ны, что солнце всходит только потому, что поет петух. Наступившее утро излечило их от этого суеверия. Петух был по-прежнему болен, он ох­рип и не мог кукарекать, однако солнце сияло; ничто не могло повлиять на движение светила.

(Персидская история в пересказе Абдул-Баха)

Отношение человека к Богу может быть выра­жено только с помощью сравнения и метафоры. Даже математические формулы, которые пыта­ются доказать существование мирового духа, в конечном счете только сравнения и попытка хо­тя бы частично приблизиться к неизвестному и непознанному.

Тень на солнечных часах

Один восточный властелин решил доставить радость своим подданным и привез им, не знав­шим, что такое часы, из своих странствий солнечные часы. Этот подарок изменил жизнь лю­дей в его царстве. Они научились распределять свое время, стали более точными, аккуратны­ми, надежными, прилежными, и в результате все разбогатели. Наступило полное благоденст­вие. Когда царь умер, его подданные стали ду­мать, как бы им достойно отметить заслуги умершего. А так как солнечные часы являли со­бой символ благосклонности царя к своим под­данным и были причиной их успехов, то они решили построить вокруг солнечных часов ве­ликолепный храм с золотым куполом. Когда же храм был возведен и купол возвышался над сол­нечными часами, солнечные лучи уже не могли дойти до часов и тень, которая показывала лю­дям время, исчезла. Люди перестали быть точ­ными, исполнительными, прилежными. Каж­дый пошел своим путем. А царство распалось.

В этой восточной истории, которая мало из­вестна из устной традиции, приводится срав­нение истины со светом. Свет у приверженцев Заратустры* — символ истины. Эта метафора используется для характеристики человече­ских свойств. Другая метафора — грязь, замутняющая зеркальную поверхность, характе­ризует все то, что мешает проявлению способ­ностей человека. Здесь храм символизирует эти помехи. Понятие способностей человека Абдул-Баха дополняет понятием неповторимо­сти человеческой личности. Воспитателя он сравнивает с садовником, а человека, дитя — с растениями.

Воспитатель — тот же садовник

Труд воспитателя можно сравнить с трудом садовника, выращивающего различные расте­ния. Одно растение любит яркий свет солнца, другое — прохладную тень; одно любит берег ручья, другое — высохшую горную вершину. Одно растение лучше всего произрастает на пес­чаной почве, другое — на жирной глинистой. Каждому нужен особый, только для него подхо­дящий уход, иначе оно не достигнет совершен­ства в своем развитии.

(Абдул-Баха)

В таком же духе Баха-Улла описывает связь души и тела.

Связь души и тела

Знай, что душа человека возвышается над всей бренностью тела и характера; она незави­сима от них! То, что у больного проявляется как признак слабости, происходит от тех туманно­стей, которые теснятся у него между душой и телом. Сама же душа остается незатронутой ка­ким-либо телесным недугом. Вспомни о свете лампы! Даже если какой-нибудь внешний пред­мет сможет затмить ее свет, то сам свет продол­жает светить с той же яркостью. Точно так же любая телесная болезнь — это препятствие для души, и она не может проявить свою внутрен­нюю силу и яркость. Когда же душа покидает тело, то ее сила и влияние могущественно проявляются как никакая другая сила на свете. Каждая чистая просветленная и проникнутая святостью душа приобретает огромную силу и будет ликовать с бьющей через край радостью.

А теперь представь себе лампу, которая на­крыта колпаком! Она хоть и светит, но свет ее не проникает к людям. Представь себе также солнце, затемненное тучами! Смотри: кажется, будто его сияние уменьшилось, тогда как источ­ник этого света на самом деле остался неизмен­ным! Душа человека подобна этому солнцу, а все остальные вещи на земле — его телу. До тех пор пока никакое внешнее препятствие не раз­деляет их, тело отражает свет души и поддержи­вается ее силой. Как только между ними появ­ляется туман, начинает казаться, будто сила света уменьшается.

Вновь подумай о солнце, когда оно полностью скрывается за тучами! Хотя земля еще освещена светом, но его стало значительно меньше.

Только после того, как рассеялись тучи, солн­це может засиять во всем своем великолепии. Есть ли тучи или их нет, для естественной силы света солнца это безразлично. Душа человека — это солнце, которое освещает его тело и питает его. Только так можно понять, что такое душа.

Присмотрись также к плодам. Ведь они могут вырасти только потому, что основа их развития заложена в самом дереве! Если ты даже разру­бишь дерево на куски, то все равно не найдешь ни в одном из них не только ни единого кусочка этого плода, но даже и намека на него. Но как только плод начнет развиваться, он предстает взору, и ты уже не раз замечал это, как воплощение красоты и совершенства. Некоторые пло­ды достигают полной зрелости лишь после того, как их сорвали с дерева.

(Баха-Улла. Сбор колосьев, с. 103)

Иногда отчаяние дает нам шанс

Расскажу вам, как один любящий человек страдал долгие годы от разлуки с возлюбленной и как его пожирал огонь этих мучений. Могу­чая сила любви лишила его сердце терпения, а тело его устало от жизни. Жизнь без любимой казалась ему пустой, лишенной смысла, и чем дальше, тем больше он угасал. Сколько дней и бессонных ночей юноша провел в тревоге и тос­ке, с болью в сердце думая о ней. Он весь пре­вратился в тень, а раненое сердце — в горестный стон. Он готов был отдать тысячу жизней толь­ко за то, чтобы на один миг испытать упоение от ее присутствия. Но ему это не было суждено. Ни один врач не мог исцелить больного, а друзья стали избегать его. У врачей нет средств, чтобы излечить от любви, только прикоснове­ние руки возлюбленной смогло бы ему помочь.

В конце концов древо его тоски породило плод отчаяния, а пламя его надежды погасло, пре­вратившись в пепел. И вот однажды вечером не­счастный влюбленный, уставший от жизни, по­кинул свой дом и отправился в путь. Вдруг он заметил, что его догоняет ночная стража. Он по­пытался спастись бегством, но стражники пре­следовали его по пятам, их становилось все больше и больше, и наконец все пути для спасения были отрезаны. В отчаянии он простонал: «Все ясно, стража — это Израиль, мой ангел смерти, он спешит поймать меня, это палач, ко­торый вот-вот схватит меня». Измученный, ед­ва чувствуя под собой ноги, с бьющимся сердцем он подбежал к стене, окружавшей сад, и с вели­ким трудом взобрался на нее. Оказавшись на­верху, он увидел ее головокружительную высо­ту, но, забыв об опасности, бросился вниз, в сад.

И какое же зрелище предстало его взору! Там была его возлюбленная с лампой в руке. Она ис­кала потерянное кольцо. И когда он, потеряв­ший свое сердце, увидел ту, которая похитила его, вздох облегчения вырвался из груди юно­ши, и он воскликнул, подняв руки к небу: «О господи, пошли моим преследователям славу, богатство и долгую жизнь, потому что теперь я понял, что стража была для меня ангелом Габ­риэлем, который вел меня; или Израфилем, ан­гелом жизни, который мне, измученному, при­давал свежие силы».

Этот человек был прав, ибо сколько справед­ливости и милосердия скрывалось за кажущей­ся жестокостью стражи. Преследуя его, она при­вела страждущего в пустыне страдания к морю любви и развеяла мрак разлуки светом свида­ния. Она направила томившегося в одиночестве в сад близости и страждущую душу к врачева­телю сердца.

Если бы наш влюбленный знал наперед исход всего этого, он благословил бы стражу и молился за нее, поняв, что за ее непреклонностью скры­вается справедливость; но так как он но предви­дел конца, то стал жаловаться и плакать. Однако странствующие в садах познания видят уже конец в начале, мир в войне и приветливость в гневе.

Это состояние тех, кто находится в этой доли­не. Что же касается странников долин, располо­женных выше, то они не делают различия меж­ду началом и концом, они не видят ни начала, ни конца.

(Баха-Улла. Семь долин, с. 20)

Семь долин сами по себе являются иносказа­нием, символом: семь ступеней ведут странника из его земной обители к божественной родине. Одни называют их «семь долин», другие «семь городов». А это означает, что путник достигнет моря близости и единения и сможет испить ча­шу несравненного вина только тогда, когда от­речется от своего «Я» и завершит свой путь.

(Там же, с. 12)

Соломоново решение

Тогда пришли две женщины-блудницы к ца­рю и стали пред ним. И сказала одна женщина: -  О господин мой! Я и эта женщина живем в од­ном доме; и я родила при ней в этом доме. На третий день после того, как я родила, родила и эта женщина; и были мы вместе, и в доме ни­кого постороннего с нами не было; только мы две были в доме. И умер сын этой женщины ничью; ибо она заспала его. И встала она ночью, и взяла сына моего от меня, когда я, раба твоя, спала, и положила его к своей груди, а своего мертвого сына положила к моей груди. Утром я встала, чтобы покормить сына моего, и вот он был мертвый, а когда я всмотрелась в него ут­ром, то это был не мой сын, которого я родила».

И сказала другая женщина: «Нет, мой сын живой, а твой сын мертвый». А та говорила ей: «Нет, твой сын мертвый, а мой живой». И гово­рили они так пред царем.

И сказал царь: «Эта говорит: мой сын живой, а твой сын мертвый; а та говорит: нет, твой сын мертвый, а мой сын живой». И сказал царь: «Подайте мне меч!» И принесли меч царю. И сказал царь: «Рассеките живое дитя надвое и отдайте половину одной и половину другой».

И отвечала та женщина, сын которой был жи­вой, царю, ибо взволновалась вся внутренность ее от жалости к сыну своему: «О господин мой! Отдайте ей этого ребенка живого и не умерщв­ляйте его!» А другая говорила: «Пусть же не бу­дет ни мне, ни тебе, рубите».

И отвечал царь, и сказал: «Отдайте этой жи­вое дитя и не умерщвляйте его; она его мать».

И услышал весь Израиль о суде, как рассудил царь; и все стали бояться царя; ибо увидели, что мудрость Божия в нем, чтобы производить суд.

(Третья книга Царств, 3; 16 — 28)

Ветхий завет, священное писание иудеев, на первый взгляд представляется генеалогией праотцев древнего Израиля и занимательной кни­гой по истории. Он содержит наряду с описани­ем событий притчи и иносказания, выходящие за пределы чисто исторического повествования или    перечисления    нравственных    заповедей.

Каждое из сказаний и легенд не потеряло своего нравоучительного значения для современного человека и может успешно использоваться в на­родной психотерапии. Примером является соло­моново решение, вполне актуальное для сегод­няшнего дня, как прецедент для выяснения су­дебных решений по делам разводов и опеки. Не тот, кто настаивает на формальном, слепом со­блюдении закона, а тот, кто может чем-то по­жертвовать в пользу ребенка или партнера, пра­вомочен взять на себя осуществление права опе­ки.

Бертольт Брехт дал современное понимание темы соломонова решения. Но решение это про­износит не библейский царь Соломон*, а хитрый и умный судья Аздак*. Он не использует для решения конфликта меч, а заставляет обеих ма­терей бороться за ребенка, учитывая то, что каждая будет стараться привлечь его на свою сторону.

Если в соломоновом решении рассечение ре­бенка только предлагается как способ разреше­ния конфликта между двумя сторонами и осу­ществлению чего материнская любовь и доброта одной из спорящих женщин оказывает сопро­тивление, то во всем, что связано с бракоразвод­ными делами, нередко это «рассечение» в пере­живаниях и чувствах детей уже произошло. Де­ти — это всегда одно сердце и одна душа с ма­терью, но часто, влекомые потребностью в спра­ведливости или мучающиеся сознанием вины, они вступаются за отца. Душа ребенка как бы разрывается на две части. Он испытывает внут­ренний разлад. Эти наблюдения наводят нас на размышления, и невольно хочется спросить се­бя: пусть соломоново решение было вынесено и отменено в соответствии с велением материнско­го сердца и способностью к самоотречению од­ной из женщин, но как повел бы себя Соломон сегодня, если бы обе стороны продолжали наста­ивать на своих правах, не проявляя уступчиво­сти, не учитывая блага того, из-за кого ведется спор?

Справедливость на том свете

Мулла проповедовал со своего возвышения: «Блаженны те, кто живет в бедности. Кто здесь на земле гол как сокол, оттого что ему не на что купить одежды, будет носить на том свете дра­гоценнейшие ткани». Сказав это, он обратился к одному бедняку, одетому в лохмотья, который уставился на него голодными глазами: «Ты, до­рогой друг, мой сосед. Говорю тебе, на том свете ты будешь одеваться в такие ткани, до каких ты отродясь не касался, и будешь есть такие ку­шанья, каких ты не нюхал даже издалека. Но обещаю тебе это только при одном условии. Ес­ли я приду к тебе на том свете и если мне что-нибудь понадобится, не забудь, что я был твоим соседом!»

Бедняку, претерпевающему одну несправед­ливость за другой, обещают справедливость на том свете. Но и это обещание не лишено своеко­рыстного интереса.

Надежда, которую хочет пробудить в бедняке мулла, похожа на милостыню нищему, которую подают не для того, чтобы ему помочь, а скорее для того, чтобы заглушить чувство собственной вины и позаботиться о спасении своей души. Ведь мулла не дает бедняку ни куска хлеба, ни денег, чтобы тот мог утолить свой голод, вместо этого он говорит только слова, которые должны пробудить надежду.

Что отличает врача от пророка

Однажды к Авиценне* пришел ученик, кото­рый его очень почитал, и сказал: «Великий гос­подин! Ты мудрее всех наших ученых. Ты фило­соф, врач, поэт, астролог и знаешь гораздо боль­ше, чем того требует наука. Почему ты не стре­мишься стать пророком? Я уверен, что тысячи и тысячи людей последуют за тобой и будут по­слушны тебе. Подумай только, Мухаммед был всего лишь погонщиком верблюдов, он был не­сведущ в науках, однако слово его доходило до сердца каждого и было услышано миллионами людей». «При случае я тебе это объясню, — от­ветил Авиценна, — имей только терпение».

Наступила очень холодная зима. Такой стужи не могли припомнить даже старцы. Больной Авиценна лежал в постели. В этой же комнате лежал тот самый ученик, который когда-то за­давал ему вопрос. Была ночь. Высохший от ли­хорадки Авиценна мучился от жажды и мечтал хотя бы об одном глотке холодной воды. «Друг, — обратился он к своему соседу по комнате, — я очень хочу пить, не принесешь ли ты мне со двора стакан воды?» Представив себе, что нуж­но идти за водой на двор при такой немыслимой стуже, ученик еще больше запрятался под оде­яло. «Нет, господин, — сказал он, — врачи в один голос говорят, что холодная вода при твоей болезни все равно что яд». А жажда у Авиценны усиливалась. Во рту все пересохло. «Принеси же мне хоть немного воды! При моей болезни хо­лодная вода — как раз лучшее лекарство». От одной мысли о том, как он будет ломом скалы­вать лед с колодца, чтобы выполнить желание учителя, спина ученика покрылась гусиной ко­жей. Он упорно твердил, что нет ничего более вредного при лихорадке, чем холодная вода. Авиценна же, великий врач, настаивал на том, что только холодная вода может уменьшить его страдания. Разгорелся спор о догмах, который длился всю ночь напролет. С наступлением рас­света с башни минарета раздался голос муэдзи­на, призывавшего верующих совершить омове­ния, как того требуют заповеди пророка, скло­нить голову в сторону Мекки и произнести свя­щенные молитвы из Корана. Ученик Авиценны сбросил с себя одеяло, вскочил с кровати, выбе­жал опрометью из комнаты, сколол лед с колод­ца и умылся, как то предписывала его вера. За­тем он опустился на колени на коврик для мо­лений, чтобы произнести утреннюю молитву, хвалу Всевышнему.

После того как он проговорил все молитвы, Авиценна обратился к нему с такими словами: «Дорогой друг, ты, наверное, еще не забыл, как спрашивал меня, почему я не стремлюсь стать пророком. Сегодня я хочу тебе на это ответить. Смотри-ка, Мухаммед, который был всего лишь погонщиком верблюдов, покинул нас более чем триста лет тому назад, однако его слово имеет такую силу и власть, что может вытащить тебя из теплой постели, несмотря на лютый мороз, заставить умыться ледяной водой и совершить молитву. Когда же я всю ночь напролет просил тебя принести мне только один стакан воды, ты не внял моим словам, хотя я знаю, что ты по­читаешь меня как своего учителя. Вот одна из причин, почему я, несмотря на всю мою уче­ность, никогда не буду стремиться к тому, что­бы стать пророком!»

Из этой истории ясно прежде всего одно: ка­кое бы доверие ни проявлял пациент к врачу, врач никогда не должен считать себя всесиль­ным пророком.

Трудности, сомнения и надежды врачей

Чудо рубина

Шейх рассказывал в кофейне, что халиф за­претил пение, и у дервиша, когда он услыхал про это, все нутро превратилось от горя в комок; изнурительная болезнь напала на него. К боль­ному позвали опытного лекаря. Он пощупал пульс, осмотрел больного по всем правилам сво­его искусства, но никак не мог найти в толстых книгах по медицине, которые он прочитал, объ­яснения этой болезни. Многолетний опыт тоже не помог ему.  Дервиш испустил дух. Любознательный ле­карь сделал вскрытие и обнаружил там, где боль сильнее всего терзала дервиша, большой ка­мень, который был красным, как рубин. Когда лекарь оказался в нужде и у него совсем не было денег, он продал рубин. Камень переходил из рук в руки, пока наконец не попал к халифу. Тот велел его вставить в кольцо. В один прекрас­ный день, надев кольцо, халиф вдруг запел. В тот же миг его одеяние окрасилось в кроваво-красный цвет, хотя на теле не было ни единой царапины. С удивлением он заметил, что рубин в кольце забурлил, как кипящее масло, и из­лился кровью по всему его одеянию. Это чудо испугало халифа, и он захотел проникнуть в тайну рубина. Он велел пригласить всех преж­них владельцев камня, в том числе и лекаря. И только лекарь смог разъяснить ему тайну рубина.

(По Мовлана)

Врач древнего Востока пользовал главным об­разом состоятельных людей, однако выполнял и миссию милосердия, которая предписывалась религиозными верованиями. Так, у многих практикующих врачей была вывеска: «В чет­верг в послеполуденное время (накануне святой пятницы) бедным предоставляется бесплатное лечение». Эту вывеску можно видеть и сегодня на многих домах врачей, придерживающихся старых традиций.

Врач должен был многое знать и уметь. Его лечение, конечно, отличалось от современного. Он должен был уметь поставить диагноз, сделать анализ мочи, измерить пульс и наблюдать за течением болезни своего пациента, а также вести с ним терапевтическую беседу и приме­нять методы, напоминающие современную пси­хосоматическую медицину.

Поэты и писатели древней Персии поведали нам о деятельности одаренных врачей и высме­яли шарлатанство знахарей. Конечно, хороший опытный врач был доступен родовитым и бога­тым людям. Об успехах лечения этих врачей со­хранились рассказы и записи, которые стали чем-то вроде учебных пособий; даже тот, кому было не по карману лечиться у дорогого врача, мог познакомиться с врачебной мудростью из этих источников и извлечь для себя уроки, вме­сто того чтобы платить деньги за визит к врачу.

Чтобы лучше понять истории о лекарях, важ­но учитывать исторические условия того време­ни. Султан, царь, властелин и шейх были пред­ставителями господствующего класса феодалов. Врач пользовался, правда, уважением, но его положение в обществе, его труд приравнивались к положению придворного, солдата или намест­ника. Врач во многом был похож на купца. Он тоже путешествовал по городам и селам, пред­лагая свое умение врачевать как товар. Кроме всего прочего, врач должен был еще уметь дове­сти до сознания пациента то, что его страдания не противоречат религиозным заповедям, по­мочь ему в том, чтобы на него снизошло откро­вение. Таким образом, врач во время лечения мог предотвратить возмущение больного, кото­рое могло вспыхнуть против Аллаха, допускаю­щего кажущуюся несправедливость.

Разделенные заботы

 - Усни же наконец, завтра опять наступит день Божий, — простонала женщина, когда ее муж сотый раз перевернулся с одного бока на другой, — пока ты не успокоишься, я не смогу заснуть». «Ах, жена, — пожаловался муж, — мне не до сна от забот! Несколько месяцев тому назад я подписал вексель, а завтра срок его ис­текает. О, я несчастный! Ты же знаешь, что у нас в доме не осталось ни гроша, а наш сосед, которому я должен деньги, становится ядови­тым, как скорпион, когда дело касается его де­нег. О, я несчастный, разве я могу заснуть!» По­сле этого он еще раз десять перевернулся с одно­го бока на другой. Как ни старалась жена успо­коить мужа, все было напрасно. Тогда она по­пыталась утешить его: «Подожди до завтра, ут­ро вечера мудренее, завтра ты по-другому по­смотришь на все это и, может быть, мы приду­маем, как уплатить долг». «Ничто, ничто не по­может! — простонал опять муж. — Все потеря­но!» Тогда жена, потеряв всякое терпение, вста­ла, поднялась в сад на крыше и крикнула так громко, чтобы ее смог услышать сосед: « Вы зна­ете, что мой муж должен платить вам по вексе­лю, срок которого истекает завтра. Так вот, я хочу вам сказать то, чего вы еще не знаете. Мой муж не сможет завтра уплатить по векселю». Не дожидаясь ответа, она вернулась в спальню и сказала: «Если я не могу спать, то почему сосед должен спать». Довольная своим своен­равным поступком, она легла в постель, а муж залез с головой под простыню; от страха у него не попадал зуб на зуб. Вскоре наступила ти­шина, нарушаемая лишь мерным дыханием супругов.

(Персидская история)

Для народной психотерапии, которую приме­няли не врачи, а простой народ, характерны, прежде всего, такие приемы, в которых боль­шую роль играют хитрость и находчивость. На­пример, попытаться, насколько это было воз­можно, дать щелчок по носу сопернику, устро­ить ему подвох, оспорить господствующие нор­мы и бросить вызов сильным мира сего. С этим связаны различные виды «снятия напряже­ния», один из которых описан в истории «Раз­деленные заботы». Женщина помогла себе и своему мужу тем, что восстановила справедли­вость так, как она ее понимала: если я не могу спать из-за своих забот, то почему должен спать кто-то другой? Однако субъективно понятая справедливость не решает проблемы: долг оста­ется неуплаченным. Но зато появляется чувство уверенности, что ты по крайней мере можешь постоять за себя и не предстанешь униженным перед кредитором, так как ему нисколько не лучше, чем тебе.

Волшебник

Однажды мулла отправился в кладовую за орехами, так как жена обещала сварить ему фе-зеньян, кушанье, в которое добавляют орехи. Предвкушая, как он будет наслаждаться своим любимым блюдом, мулла глубоко засунул руку в сосуд с орехами и захватил так много в при­горшню, что не мог вытащить из него руку. Как он ни тянул руку, как ни дергал, сосуд не вы­пускал ее. Он жаловался, стонал и даже ругал­ся, чего, собственно, мулла не имеет права де­лать. Но все было напрасно. Даже когда жена взялась за сосуд и изо всех сил потянула его на себя, то и это не помогло. Рука застряла в гор­лышке сосуда. После многих бесполезных по­пыток они позвали на помощь соседей. Все с ин­тересом следили за тем, что происходило. Один из соседей посмотрел на беднягу и спросил его, как это могло случиться. Плаксивым голосом, со стонами отчаяния мулла поведал ему, какая беда стряслась с ним. Сосед сказал: «Я тебе по­могу, если ты точно будешь исполнять то, что я скажу!» «Я готов целовать тебе руки и делать все, что ты прикажешь, только освободи меня от этого чудовища-сосуда!» «Тогда засунь по ло­коть всю руку в сосуд». Мулла очень удивился, зачем ему было поглубже засовывать руку в со­суд, если он хотел ее вызволить оттуда. Однако он сделал так, как ему велели. Сосед продол­жал: «Теперь разожми кулак и пусть выпадут орехи, которые ты в нем зажал». Это приказа­ние вызвало недовольство муллы, ведь он как раз хотел достать орехи для своего любимого ку­шанья, а теперь ему велят их выпустить. С не­охотой он выполнил указание соседа. «Теперь выпрями пальцы, прижми их друг к другу и медленно вытягивай руку из сосуда». Мулла сделал, как ему велели и, о чудо, без труда вы­тащил руку. «Моя рука свободна, но как же я достану орехи?» — недоумевал мулла. Тогда со­сед взял сосуд, нагнул его и высыпал столько орехов, сколько было нужно мулле. Вылупив глаза и разинув рот от изумления, мулла по­смотрел на все это, а потом сказал: «Уж не вол­шебник ли ты?»

(Персидская история)

Со времени возникновения психотерапевтиче­ской практики древнего Востока в психотера­пии многое изменилось. Изучая нарушения в поведении и психике, психотерапевтическая наука систематизировала их и дала им научное обоснование. Были дифференцированы функ­ции обучения, вскрыта зависимость динамики личности от социальных условий. Но, пожалуй, только в одном отношении роль психотерапевта существенно не изменилась. Как в те далекие времена, так и сегодня сохранилось представле­ние о психотерапевте как о волшебнике, кото­рый, управляя всем таинственным, сверхъесте­ственным и мистическим, может осветить тем­ные стороны человеческой души, подобно тому, как рентгеновский аппарат просвечивает тело человека. Каким бы лестным ни было это пред­ставление для психотерапевта, оно тем не менее крайне затрудняет психотерапевтический про­цесс; у пациента появляется разочарование, ес­ли выздоровление не наступает немедленно, как по мановению волшебной палочки. С точки зрения психотерапии, подобная реакция явля­ется не чем иным, как защитным механизмом, сопротивлением или потребностью во всемогу­щем   «отце».  Образ  врача-волшебника,  каким его представляют себе многие пациенты, создает немалые трудности для психотерапии, для по­нимания ее значения в обществе.

Заветное желание

К лекарю пришел седой беззубый шейх и стал жаловаться: «О ты, помогающий всем людям, помоги также и мне. Стоит мне только заснуть, как сновидения овладевают мной. Мне снится, будто я пришел на площадь перед гаремом. А женщины там восхитительны, подобны цветам чудесного сада, божественным гуриям рая. Но стоит мне появиться во дворе, как все они сразу исчезают через потайной ход». Лекарь намор­щил лоб, стал усиленно размышлять и наконец спросил: «Ты хочешь, наверное, получить у ме­ня порошок или снадобье, чтобы избавиться от этого сна». Шейх посмотрел на лекаря отсутст­вующим взглядом и воскликнул: «Только не это! Единственное, чего я хочу, так это чтобы двери потайного хода были заперты, и тогда женщины не смогут убежать от меня».

Дети говорят: сны — это кино, которое смот­ришь во сне. Такое простое определение имеет глубокий смысл. В сновидениях мелькают дей­ствия, возникают переживания и происходят события. Однако очень часто видящему сны не­ясно, герой ли он своего сновидения или только зритель. В психологии сновидение рассматрива­ется как одна из стадий сна. Существуют различные мнения о том, что означают сновиде­ния, каков их смысл: сновидения как предска­зание будущего, сновидения как переработка переживаний, сновидения как язык бессозна­тельного.

Последним определением сновидений занима­лись главным образом представители психоана­лиза, исходя из следующих посылок: содержа­ние впечатлений и представлений, которые по­давляются или вытесняются в состоянии бодрст­вования, облекаются во время сна в образы сим­волов, когда состояние контроля сознания сни­жается. Эти символы помогают толкователю снов раскрыть то содержание, которое они пред­ставляют в зашифрованном виде. В сновидени­ях перед глазами видящего сон проходят дейст­вия, события, целые истории, которые осозна­ются, только пока длится сон, а потом сразу же забываются, но бывает и так, что они занимают мысли человека в течение нескольких часов, дней, а иногда и всю жизнь. Значение, смысл этих сновидений редко бывает ясным и одно­значным, он целиком зависит от толкования и от того, как их понимают. Подобно тому как один человек рассказывает другому какую-ни­будь историю, так и во сне мы рассказываем ис­тории, но только самим себе, не зная ни их на­чала, ни их конца. Кажется, будто кто-то рас­сказывает нам то, что нас глубоко трогает, за­девает, то, чему мы сочувствуем, сострадаем или радуемся. Возможно, что именно в сновиде­ниях фантазия получает для себя то «поле дея­тельности», которого нет для нее в повседневной жизни, где преобладает рассудок. Сновидения,  таким образом, — это индивидуальные, непов­торимые истории жизни, тесно связанные с личностью. Это своего рода индивидуальные мифологии, своеобразно отражающие действи­тельность и открывающие нам доступ к лично­стному пониманию действительности.

Психоанализ и глубинная психология опре­деляют сновидения как царский путь (via regia) к бессознательному. Это свойство снови­дений используется в психотерапевтической практике, когда пациент получает задание рассказать о своих сновидениях, найти к ним ассоциации, а врач своим толкованием снови­дений помогает пациенту в процессе их осоз­нания.

Сновидения действуют как терапевтический посредник, который включается в отношения между врачом и пациентом. Эту функцию сно­видений как посредника, относящуюся преж­де всего к индивидуальной истории жизни, можно уподобить роли сказаний, хранимых в коллективной памяти поколений, отдельных социальных групп и культур. Трудно провести резкую грань между сновидением и историей, между индивидуальной и коллективной мифо­логией. Во-первых, потому, что явления, со­бытия, играющие роль в жизни определенной культуры или социальной группы, как бы пе­рерабатываются индивидуальным сознанием и входят в мир переживаний определенной лич­ности; во-вторых, потому, что отдельные чле­ны социальных групп подобные или похожие темы и мотивы делают достоянием коллектив­ной традиции.

Кому же верить?

«Мог бы ты мне одолжить твоего осла на се­годня?» — спросил у муллы один крестьянин. «Дорогой друг, — сказал мулла, — ты знаешь, что я всегда готов оказать тебе помощь, если ты в ней нуждаешься. Мое сердце просто жаждет дать тебе, праведному человеку, моего осла. Я буду рад видеть, как ты привезешь домой пло­ды со своего поля на моем осле. Но вот, что я должен тебе сказать, друг мой сердечный: к со­жалению, я одолжил осла другому человеку». Растроганный до глубины души словами муллы крестьянин поблагодарил его:

«Хотя ты и не смог мне помочь, но твои добрые речи очень по­могли мне. Да поможет тебе Бог, о благородный, добрый и мудрый мулла». Он застыл в глубоком поклоне, и вдруг из ослиного стойла раздалось оглушительное: «И-а!» Крестьянин изумился, поднял удивленно глаза и наконец спросил с не­доверием: «Что это я слышу? Ведь твой осел здесь. Я только что слышал его вопль». Мулла покраснел от гнева и заорал: «Ах ты, неблаго­дарный! Я же сказал тебе, что осла здесь нет. Кому ты больше веришь, мне, мулле, или глу­пому крику еще более глупого осла?»

У многих людей, как у врачей, так и пациен­тов, как бы надеты шоры на глаза. Они счита­ют, что только определенные причины заболе­ваний могут быть доказаны. Другие же возмож­ные причины, а также фон заболеваний не при­нимаются во внимание. Поэтому психосомати­ка и находилась долгое время в тупике. Этой ограниченности способствовали фантастические успехи соматической медицины, в то время как очевидная взаимосвязь между социальной, пси­хической и физической сферами не принима­лась во внимание. Перегруженность на работе, переживания, смерть близких, постоянные кон­фликты в семье не рассматривались как воз­можные причины психических заболеваний. Лечили только физические последствия. А после изобретения соответствующих медикаментов ста­ли лечить и симптомы душевных болезней.

В то же время некоторые врачи, чтобы по воз­можности не исказить сути психотерапии и пред­отвратить смещение психических нарушений, предлагают совершенно отказаться от примене­ния медикаментов даже в тех случаях, когда они облегчают нестерпимые страдания пациента.

Вот почему важно внимательно и всесторонне исследовать каждый конкретный случай и изу­чать условия, прежде чем принять тот или иной способ лечения или их комбинацию. Решать, какому врачу верить, предоставляется в значи­тельной мере самому пациенту, так как он име­ет право знать все о своей болезни и о смысле терапевтических мероприятий.

Именно по этим причинам врачи-непсихоте­рапевты должны быть осведомлены о возможно­стях и границах психотерапии и незамедли­тельно направлять пациента на соответствую­щее лечение. Это условие кажется нам особенно важным, потому что иногда проходит не менее шести лет, прежде чем пациент с психосомати­ческими нарушениями, то есть с соматическими заболеваниями,   связанными   с   психическими причинами,  наконец обращается к специали­сту-психотерапевту.

Ограниченные возможности врача в этих слу­чаях порождают у пациента разочарование в его воображаемом «всемогуществе». К доверию пациента, которое он испытывает к своему вра­чу, добавляется надежда, что врач должен все знать, если же пациент видит, что возможности врача ограничены, то это чаще всего восприни­мается как слабость. Есть немало пациентов и их родственников, которые хотели бы иметь врача, похожего на лекаря из следующей истории.

Лекарь знает все!

В постели лежал тяжело больной, и казалось, что дни его уже сочтены. Жена в страхе за жизнь мужа пошла за деревенским лекарем. Он более получаса выстукивал и выслушивал боль­ного, щупал пульс, прикладывал ухо к груди пациента, поворачивал его то на живот, то на бок, то опять на спину, поднимал ноги, откры­вал глаза, смотрел ему в рот и наконец изрек уверенно и определенно: «Добрая женщина, к сожалению, я должен сообщить вам печальную истину, ваш муж уже два дня как мертв». Тут тяжело больной в ужасе поднял голову и испу­ганно застонал: «Да нет же, моя любимая, я еще жив!» Тогда женщина энергично стукнула ку­лаком больного по голове и гневно закричала: «Замолчи! Лекарь лучше знает, жив ты или мертв!»

(Персидская история)

У пациента есть две способности: к болезни и к здоровью. В центре внимания врача находят­ся как болезнь, так и здоровье. Он может воз­действовать на болезнь, а может мобилизовать способность к здоровью. В этом состоит перво­степенная задача и цель профилактической ме­дицины и психогигиены.

Необычное лечение

Однажды Авиценна, будучи придворным вра­чом у властелина Нухе-Самани, был на при­дворном празднестве. Одна из придворных дам подносила гостям большое блюдо с фруктами. Присев перед Авиценной в поклоне, чтобы пред­ложить ему фрукты, она вдруг не смогла выпря­миться и закричала от резкой боли. Это был прострел. Властелин строго посмотрел на Ави­ценну и велел ему немедленно оказать помощь. Авиценна мучительно старался собраться с мыс­лями. Свои лекарства он оставил дома и должен был найти новое решение. К всеобщему изумле­нию, он внезапно схватил девушку за грудь. Она в ужасе отпрянула и застонала от еще более нестерпимой боли. Не успел царь, возмущен­ный дерзостью врача, промолвить и слова, как Авиценна быстрым движением сунул руку под платье придворной дамы и одним рывком по­пытался сдернуть с нее шальвары. Девушка по­краснела от стыда и, стараясь защититься, сде­лала резкое движение. И, о чудо! Боль оставила ее. Она выпрямилась во весь рост, Авиценна, с удовольствием потирая руки, сказал: «Прекрас­но, что я смог ей помочь».

Методы древних врачей вопреки всем техни­ческим и теоретическим недостаткам — а может быть, благодаря им — были просто гениальны. При всем комизме этой истории прием, исполь­зованный Авиценной, очень поучителен. Пред­положим, он знал, что одностороннее судорож­ное положение тела, которое принимает боль­ной радикулитом от страха перед болями, еще больше усиливает их. В таком случае он мог бы использовать прием, который мы применяем в хиропрактике и психотерапии для того, чтобы снять судороги мускулов. Но времени у него на это не было. Авиценна был не только врачом, но еще и мастером своего дела, и царь ждал от него немедленного подтверждения его мастерства. Поэтому он нашел необычное решение и на этом построил свое лечение. Авиценна, по-видимому, предполагал, что сексуальное табу, стыд, страх оказаться раздетой перед всеми, будет сильнее, чем страх перед ужасными болями, не дававши­ми девушке сделать ни одного движения. Рас­чет Авиценны, как повествует история, оказал­ся правильным.

Его метод воздействия на поведение и тем са­мым на тело, пренебрегая психосоциальными нормами, представляет собой пример социопсихосоматической терапии.

Мудрость лекаря

Один султан плыл со своим самым любимым слугой на корабле. Слуга, никогда еще не  пускавшийся в плавание по морю, и тем более как сын земли, никогда не видевший морских про­сторов, сидя в пустом трюме корабля, вопил, жаловался, дрожал и плакал. Все были добры к нему и старались успокоить его. Однако слова сочувствия достигали только его ушей, но не сердца, измученного страхом. Властелин едва переносил крики своего слуги, и путешествие по синему морю под голубым небом не доставляло ему больше никакого удовольствия. Тогда пред­стал перед ним мудрый хаким, его придворный лекарь. «О властелин, если ты дозволишь, я смогу его успокоить». Султан сразу же согласил­ся. И тогда лекарь приказал матросам бросить слугу в море. Они охотно выполнили приказа­ние, так как рады были избавиться от этого не­сносного крикуна. Слуга болтал ногами, зады­хаясь, ловил ртом воздух, цеплялся за стенку борта и умолял взять его на корабль. Его выта­щили из воды за волосы, и он тихо уселся в углу. Ни одного слова жалобы больше не сорва­лось с его уст. Султан был изумлен и спросил лекаря: «Какая мудрость скрывалась за этим поступком?» Лекарь ответил: «Твой слуга еще никогда не пробовал вкуса морской соли. Он не представлял, какой опасностью может грозить вода. А потому и не мог знать, какое счастье чувствовать твердые доски палубы корабля под ногами. Цену спокойствия и самообладания по­знаешь только тогда, когда хоть раз посмотрел опасности прямо в глаза. Ты, повелитель, всегда сыт и не знаешь, какой вкус у простого кресть­янского хлеба. Девушка, которую ты, к приме­ру, считаешь некрасивой, моя возлюбленная. Есть разница между тем, у кого есть возлюбленная, и тем, кто лишь страстно ожидает ее появ­ления».

(По Саади)

Достижения древней медицины, примеры ко­торым мы находим в восточных историях, пред­шествовали современной психосоматической медицине. Они как бы в общих чертах предвос­хищают те терапевтические методы, которые только в наше время приобрели определенные очертания и были приведены в научную систе­му. Одним из таких методов, целенаправленно применяемым сегодня в психотерапии при лече­нии различных страхов (фобий), является пове­денческая терапия. Она исходит из того, что по­ведению можно научиться и соответственно в определенной терапевтической ситуации можно « разучиться ».

Эта постоянная смена «научения и разучения» происходит в нашей повседневной жизни. Конечно, часто случается так, что человек ста­рается избегать ситуаций, вызывающих страх, но именно поэтому чувство страха еще более усиливается. Этот невротический парадокс мы постепенно разрушаем в терапии поведения при помощи систематической десенсибилизации, то есть уменьшения восприимчивости к травмиру­ющим воздействиям. Цель этого метода — при­обретение опыта, полученного при научении, возможность понять, что какая-либо ситуация не сопровождается или по крайней мере не всег­да сопровождается негативным опытом. Приме­ром древней терапии страхов является история про мудрость лекаря, переданная Саади. Пристальное внимание к страхам проявляли в то время не только врачи. Это прежде всего была философская проблема, имевшая отношение к вопросу о сущности человека. Страх рассматри­вался как реакция на отношение человека к не­известному. Философы древнего Востока разли­чали три вида страха, которые они называли изначальным страхом.

Страх перед прошлым, причиной которого они считали различного рода несправедливость; лечили его прощением и покаянием, которых требовали от больного.

Второй вид изначального страха — это страх, который человек испытывает в настоящем. Он выражался в боязни одиночества; устранить его можно было, удалившись от мирской суеты и предавшись аскетизму.

Третий вид изначального страха — это страх перед будущим, который выражался в утрате смысла и цели жизни. Как лекарство от этого предлагались молитвы.

В современной психотерапии мы вновь нахо­дим эти три вида изначального страха. Страх перед прошлым и настоящим объединяют в од­но понятие уже в прошлом пережитые страхи. Им противопоставляется экзистенциальный страх перед будущим.

Все эти виды страха и вытекающие из них поучения становятся понятными на религиоз­но-культурном фоне и ориентируются на него более, чем на реальные и поддающиеся наблю­дению человеческие качества. Прощение — это прежде всего моральное предписание очень тон­кого свойства. Как правило, оно предполагает

понимание, иначе приводит к самоотречению. Хафиз писал: «Если бы каждый все знал о дру­гих, то каждый легко и охотно прощал бы дру­гого». Аскетизм как средство от одиночества ка­жется парадоксом, подобно тому утверждению, что « из страха перед смертью нужно совершить самоубийство». Опыт показывает, когда чело­век добровольно предается аскетизму и видит в нем смысл, а окружающие начинают почитать и уважать его, этот человек скорее может изба­виться от страха одиночества. Аскетизм может в такой же мере означать бегство как реакцию на страх перед людьми. Молитва и медитация как средство от страха перед будущим выдержа­ли многовековые испытания, с их помощью че­ловек обретает доверие и надежду. Разумеется, погружение в молитвы и занятия медитацией становятся проблематичными, если они вытес­няют активную заботу о будущем.

Исцеление» халифа

Халиф тяжело заболел. Все попытки выле­чить его были напрасны. Наконец пригласили на совет и великого врача Рази*. Сначала он ис­пробовал все известные с давних времен способы лечения, но безуспешно. Тогда Рази попросил у халифа позволения проводить лечение так, как он это считает нужным. Потерявший всякую надежду халиф согласился. Рази попросил дать ему две лошади. Ему привели самых лучших и самых быстрых лошадей. На следующий день рано утром  Рази приказал отвезти халифа на известный в Бухаре курорт «Джуз муллан». Ха­лиф не мог двигаться, и его несли на носилках. Когда прибыли на курорт, Рази велел халифу раздеться и приказал всем слугам удалиться. Вместе со своим учеником он уложил халифа в ванну и быстро стал поливать его горячей водой. Одновременно он влил ему в рот горячий сироп, который поднял температуру тела больного. За­тем Рази встал перед халифом и начал осыпать его ругательствами и оскорблениями. Халиф был потрясен и пришел в страшное волнение из-за такой неслыханной неучтивости и несправед­ливых обвинений. В невероятном возбуждении он стал двигаться. Тогда  Рази вынул свой нож, подошел близко к больному и пригрозил, что убьет его. Охваченный страхом халиф попытал­ся встать и побежать. Увидев это, Рази вместе со своим учеником вскочили на лошадей и, спаса­ясь бегством, ускакали за пределы города. Обес­силенный халиф упал. Когда он очнулся от об­морока, то почувствовал, что может двигаться. Охваченный гневом, он закричал, чтобы явился слуга, велел одеть себя и поскакал в свой дво­рец. С ликованием встретила толпа своего вла­стелина, избавившегося от недуга. Через восемь дней халиф получил письмо от врача, в котором тот объяснил свой способ лечения. «Сначала я испробовал все традиционные методы лечения. Но они оказались безрезультатными, поэтому я решил искусственно разогреть твое тело и вы­звать твой гнев, который вернул тебе силы дви­гаться. Когда я увидел, что ты начинаешь вы­здоравливать, я покинул город, чтобы скрыться от твоей карающей руки. Прошу тебя не звать меня к себе, так как я прекрасно понимаю, как несправедливы и подлы были те обвинения, ко­торые я обрушил на тебя, пользуясь твоей бес­помощностью, и которых я стыжусь до глубины души».

Когда халифу прочитали это письмо, сердце его преисполнилось глубокой благодарностью, и он попросил врача вернуться, чтобы выразить ему свою признательность.

Активизация эмоций — древний медицин­ский прием. Его мы и находим у Рази, знаме­нитого персидского врача, которому, между прочим, приписывают то, что он первым стал употреблять слово «психотерапия».

Этот метод лечения нельзя назвать в полном смысле слова «катарсисом»*, то есть очищени­ем. Он направлен на то, чтобы уничтожить су­ществующие эмоциональные преграды больно­го, но другим, отличным от традиционного ка­тарсиса способом. Рази вызывает эмоциональ­ное возбуждение угрозами и оскорблениями, применяя их как стимул к выздоровлению. Он позаботился о всех необходимых условиях: уда­лил слуг, заставил халифа догола раздеться и, таким образом, властелин оказался беспомощ­ным перед своим врачом. Без этой предосторож­ности лечение обернулось бы наверняка двой­ной неудачей: халифа не удалось бы довести до состояния нервного возбуждения, потому что слуги, услышав жалобы своего властелина, пре­рвали бы лечение, а Рази должен был бы уже опасаться за свою жизнь.

Как ни стара эта история, но она затрагивает существенную проблему современной психоте­рапии: подобно халифу, наши пациенты окру­жены целой «свитой» благожелателей, родст­венников, друзей, врачей, которые могут угово­рить больного прервать лечение, если в процессе этого лечения наступают кризисы или если оно происходит не так, как бы им хотелось.

Правильное лечение

Каримкхан, могущественный властелин, тя­жело заболел. Он лежал в постели, и все врачи боялись его страшного гнева. Наконец один из слуг силой и угрозами привел дрожащего от страха лекаря к ложу Каримкхана, который за­кричал во всю глотку: «Тебя повсюду знают как хорошего лекаря. Покажи свое искусство! Но не забывай, кто перед тобой!» Лекарь тщательно обследовал больного. «Нам поможет только одно средство, — сказал он, — подготовьте все для клизмы». «Что? Клизма! — заорал халиф. — Кому поставить клизму?» Страшный взгляд ха­лифа заставил задрожать лекаря. «Мне, мой по­велитель». Халиф велел проделать все это с ле­карем, и, вот чудо, с этого мгновения властелин стал поправляться. И каждый раз, когда его на­чинала терзать болезнь, он звал к себе лекаря и велел ставить тому клизму.

Всю ночь он сидел у постели больного и пла­кал; на следующее утро он умер, а больной ос­тался жив.

(По Саади)

Древневосточному врачу жилось нелегко. Его гонорар, как правило, зависел от успеха лече­ния: ошибки могли ему стоить жизни. Кроме того, врач стоял перед проблемой, актуальной для любой врачебной профессии: он должен был взвесить все возможности риска и нес за это личную ответственность. Как слуга могущест­венного повелителя он целиком находился в его власти; даже такие знаменитые врачи, как Авиценна или Рази, не были исключением и должны были бояться не только за жизнь своих пациентов, но и за свою собственную.

Кто сказал А, тот должен сказать и Б

Во время урока, который на Востоке называ­ют «мактаб», один ученик доставлял немало хлопот учителю. «Скажи А!» (по-персидски «алеф»). Мальчик только отрицательно качал головой и плотно сжимал губы. Учитель терпе­ливо упрашивал его: «Ты такой славный маль­чик, скажи же А! Ну что тебе стоит». Однако взгляд ребенка выражал явное нежелание отве­чать. Наконец после нескольких попыток у учи­теля лопнуло терпение. «Скажи А! — закричал он. — Скажи А!» В ответ он услышал только: «Мм-мм». Тогда учитель послал за отцом. Вдво­ем они умоляли ребенка, чтобы он сказал А. На­конец мальчик уступил и на удивление всем яс­но и четко сказал А. Учитель, обрадованный своим педагогическим успехом, воскликнул: «Слава аллаху! Как прекрасно! А теперь скажи Б». Тогда мальчик бурно запротестовал и энер­гично ударил своими кулачками по столу. «Те­перь все! Я же знал, что меня ожидает, если я только скажу А. Тогда вы все захотите, чтобы я сказал и Б, потом мне придется говорить на па­мять весь алфавит, а потом — учиться читать, писать, считать. Я ведь знал, почему мне нельзя говорить А».

Мальчик знает, чего он хочет. Предвидя по­следствия своих действий, он имеет явное пре­имущество перед взрослыми. Способность учи­тывать последствия нередко оказывается очень полезной. Какие для меня могут быть последст­вия, если я пью вино, хоть это и доставляет мне удовольствие? С какими последствиями я дол­жен считаться, если кроме жены у меня будет любовница? Какие последствия будут от того,  что я неумеренно много ем? Какие последствия ждут меня, если я буду придерживаться каких-либо политических или религиозных убежде­ний?

Медицина также стоит перед задачей сказать А и сделать из этого дальнейшие выводы. Подо­бные решения мы принимаем, когда выбираем для себя ту или иную теоретическую концеп­цию. Если мы считаем данную болезнь врож­денной, то из этого следуют иные выводы, чем если бы мы считали ее приобретенной. Если, на­пример, мы считаем депрессию и шизофрению болезнями эндогенного происхождения*, то со­ответствующей терапией будет применение пси­хотропных лекарств. Если же, напротив, пред­положим, что эти болезни обусловлены преимущественно психосоциальными факторами и в основе их — проблемы взаимоотношений, то тогда в первую очередь следует выбрать психо­терапию, семейную терапию и т.п.

Сорочка счастливого человека

Халиф лежал при смерти, утопая в своих шел­ковых подушках. Хакимы, врачи его страны, стояли вокруг него, и все сошлись на том, что халифа может спасти только одно — сорочка счастливого человека, которую надо будет поло­жить халифу под голову. Гонцы, как пчелиный рой, разлетелись повсюду и искали в каждом городе счастливого человека, но у всех, кого бы они ни спрашивали о счастье, были только за­боты и горе. Наконец гонцы, уже почти поте­рявшие надежду, встретили пастуха, который, весело напевая, пас свое стадо. «Счастлив ли ты?» — спросили у него. «Я не знаю никого, кто был бы счастливее меня», — ответил со смехом пастух. «Тогда дай нам свою сорочку!» — воск­ликнули гонцы. «У меня ее нет», — сказал па­стух. Эта странная весть о том, что единствен­ный счастливый человек, которого встретили гонцы, не имеет сорочки, заставила халифа сильно задуматься. Три дня и три ночи он ни­кого не пускал к себе. А на четвертый день велел раздать народу свои шелковые подушки, драго­ценные камни, и, как повествует легенда, ха­лиф с того дня стал опять здоровым и счастли­вым.

(Восточная история)

Врачи, о которых говорится в этой истории, хотели использовать магическое средство — сорочку счастливого человека. Как ни стран­но, но это не сорочка богатого человека, ко­торый, собственно говоря, мог бы быть счаст­ливым. История эта нравоучительного харак­тера и явно имеет двойной смысл. С одной стороны, бедняк выступает как истинно бога­тый человек, который может себе позволить посмотреть свысока на сильных мира сего. Но одновременно в этой истории есть и нечто ус­покаивающее: стоит ли волноваться из-за со­циальной несправедливости; лучше подумай о том, что тебе ниспосланы другие дары и ра­дости жизни.

Богатство завоевывает человеку престиж, наделяет исключительностью и в то же время требует от него выполнять взятую на себя роль или следовать квазикальвинистской эти­ке, в соответствии с которой богатство нужно лелеять и выращивать, как дитя. Тут-то и возникает трещина между личностью челове­ка, его эмоциональностью, открытостью, при­влекательностью, и «панцирем», прикрываю­щим истинный его характер, «панцирем», ко­торый общественное и экономическое положе­ние этого человека обязывает его носить.

Следующая восточная история рассматрива­ет эту проблему с несколько необычной точки зрения. Находчивый мулла берет быка за рога и наперекор всем обидам во второй раз от­правляется в общество снобов, чтобы открыть им глаза.

Голодный кафтан

В своем скромном будничном кафтане мулла отправился на праздник  к одному  знатному горожанину.  Он очутился среди блистающих великолепием нарядов из шелка и бархата. С презрением   гости   смотрели   на   его   бедную одежду. Муллу умышленно не замечали, пре­зрительно морщили нос и оттесняли от стола, ломившегося   от   великолепных   яств.   Тогда мулла пошел домой, надел свой самый краси­вый кафтан и вернулся на праздник, испол­ненный   достоинства,   как   какой-нибудь   ха­лиф. Как же все гости стали заискивать перед ним! Каждый старался вступить с ним в раз­говор или  по крайней мере запомнить одно из его мудрых  слов.  Можно было подумать, что   праздничный   стол   приготовили   только для  него. Со всех сторон ему предлагали са­мые   вкусные   кушанья.   Вместо   того   чтобы есть,  мулла запихивал их в широкие рукава кафтана.   Шокированные  и  заинтригованные гости осаждали его  вопросами:   «О господин, что это ты делаешь? Почему ты не ешь того, что  мы  тебе предлагаем?»  А  мулла,  продол­жая  набивать свой  кафтан  яствами,  ответил спокойно:  «Я справедливый  человек,  и  если говорить по правде,  то ваше гостеприимство относится не ко мне, а к моему кафтану. По­этому он должен получить то, чего заслужи­вает».

Сексуальность и супружеские отношения

Любопытные и слон

Слона выставили для обозрения ночью и в темном помещении. Любопытные толпами уст­ремились туда. Так как было темно, люди не могли ничего увидеть, тогда они стали его ощу­пывать, чтобы представить себе, как он выгля­дит. Слон был огромен, а потому каждый из по­сетителей мог ощупать только часть животного и таким образом составить свое представление о нем. Один из посетителей ухватил слона за ногу и стал объяснять всем, что слон похож на огром­ную колонну; другой потрогал бивни и сказал, что слон — это острый предмет; третий, взяв животное за ухо, решил, что он напоминает ве­ер; четвертый, который гладил слона по спине, утверждал, что слон такой же прямой и пло­ский, как лежанка.

(По Мовлана)

Ко мне за консультацией по поводу трудно­стей в супружеских отношениях и проблем, свя­занных с работой, обратился служащий в возра­сте пятидесяти лет. Он сразу же заговорил о том, что его, видимо, сильно тревожило: «Вид женщины или девушки в блестящем пластико­вом или лакированном плаще вызывает во мне сильное сексуальное возбуждение. Только тогда, когда моя жена надевает черное блестящее секс-платье, я могу ее воспринимать как женщину. Раньше моя жена шла мне навстречу, и я выписывал из Англии все эти блестящие, лакированные вещи. А с некоторого времени она не хочет надевать эту одежду, и в нашей супруже­ской жизни наступил разлад».

В этом случае казалось вернее всего поставить в центр лечения фетишизм, который скрывался за сексуальными желаниями моего пациента, и свести все вопросы и возможные решения к про­блеме «блестящая секс-одежда». Однако в соот­ветствии с позитивной психотерапией я решил избрать другой путь. Мне показалось прежде всего существенным то, что пациента в общении с его женой волновала только ее готовность угождать его сексуальным желаниям. Исходя из этого, я заинтересовался теми воспитатель­ными принципами, которые использовали его родители, и нашел ключ к решению проблема­тики пациента.

«В нашей семье считалось самым главным, чтобы мы всегда были опрятно и красиво одеты­ми. Моя мать часто повторяла: по одежке встре­чают, по уму провожают. Это производило на меня сильное впечатление. До сих пор мне труд­но находить общий язык с людьми, которые не носят галстука, появляются в обществе небри­тыми и небрежно одетыми».

Подобная система воспитания привела к то­му, что даже в сексуальных отношениях паци­ент настолько поставил себя в зависимость от желания видеть на партнере элегантное одея­ние, что для него стали привлекательными только внешние признаки, само секс-платье, но не тело и не личность жены. Я понял, что у па­циента живое воображение, и уже на первом сеансе рассказал ему историю «Любопытные и слон ».

Эта история длительное время занимала па­циента. Он часто говорил мне, что думает над ней, но лишь через несколько недель рассказал о результате своих размышлений.

«Желание видеть и любить жену в блестящей секс-одежде было настолько сильным, что ее личность все более отступала на задний план. Ее глаза, лицо я уже больше не воспринимал. Она превратилась для меня как бы в вешалку для секс-одежды. Ее образ как женщины исчез, это стало похоже на то, как любопытные в этой ис­тории «увидели» слона таким, каким они нари­совали его в своем воображении.

В известной степени пациент сам обозначил «контур» стратегии своего лечения, существен­ными чертами которого было расширение цели: обращать внимание не только на формальное соблюдение правил вежливости во время обще­ния, видеть не только галстук собеседника, но и стараться понять, как ведет себя этот человек; воспринимать не только секс-одежду жены, но и видеть жену такой, как она есть.

Позитивная психотерапия помогла пациенту лучше узнать свое окружение, своих партнеров, коллег и свою жену. Это было для него своего рода путешествием в неведомую страну. Каж­дый раз, приходя ко мне на терапевтический прием, он рассказывал о своих новых открыти­ях; как, например, ему было приятно отстоять свою точку зрения перед шефом и это не обер­нулось ему во вред; какие интересные и плодо­творные разговоры он вел с коллегами, с которыми до сих пор у него были только формаль­ные служебные отношения; как много досто­инств, как физических, так и духовных, он от­крыл у своей жены, какими чертами ее харак­тера он восхищался и как много у них оказа­лось общих интересов.

В духе позитивного метода фетишизм и фик­сация внимания на подчеркнуто-чувственной блестящей одежде отступили на задний план. Таким образом был расчищен путь для лечения основного нарушения, в котором фетишизм был только вершиной айсберга еще более сложной конфликтной ситуации.

История-напутствие

В одной персидской истории рассказывается о путнике, который с великим трудом брел, каза­лось, по бесконечной дороге. Он весь был обве­шан всякими предметами. Тяжелый мешок с песком висел у него за спиной, туловище обви­вал толстый бурдюк с водой, а в руках он нес по камню. Вокруг шеи на старой истрепанной ве­ревке болтался старый мельничный жернов. Ржавые цепи, за которые он волок по пыльной дороге тяжелые гири, обвивались вокруг его ног. На голове, балансируя, он удерживал напо­ловину гнилую тыкву. Со стонами он продви­гался шаг за шагом вперед, звеня цепями, оп­лакивая свою горькую судьбу и жалуясь на му­чительную усталость.

В палящую полуденную жару ему повстре­чался крестьянин. «О, усталый путник, зачем ты нагрузил себя этими обломками скал?» — спросил он. «Действительно, глупо, — ответил путник, — но я до сих пор их не замечал». Ска­зав это, он далеко отшвырнул камни и сразу почувствовал облегчение. Вскоре ему повстре­чался другой крестьянин: «Скажи, усталый путник, зачем ты мучаешься с гнилой тыквой на голове и тащишь за собой на цепи такие тя­желые железные гири?» — поинтересовался он. «Я очень рад, что ты обратил на это мое внима­ние. Я и не знал, что утруждаю себя этим». Сбросив с себя цепи, он швырнул тыкву в при­дорожную канаву так, что она развалилась на части. И вновь почувствовал облегчение. Но чем дальше он шел, тем сильнее страдал. Крестья­нин, возвращавшийся с поля, с удивлением по­смотрел на путника: «О, усталый путник, поче­му ты несешь за спиной песок в мешке, когда, посмотри, там вдали так много песка. И зачем тебе такой большой бурдюк с водой — можно подумать, что ты задумал пройти всю пустыню Кавир. А ведь рядом с тобой течет чистая река, которая и дальше будет сопровождать тебя в пу­ти!» — «Спасибо, добрый человек, только теперь я заметил, что тащу с собой в пути». С этими словами путник открыл бурдюк, и тухлая вода вылилась на песок. Задумавшись, он стоял и смотрел на заходящее солнце. Последние сол­нечные лучи послали ему просветление: он вдруг увидел тяжелый мельничный жернов у себя на шее и понял, что из-за него шел сгор­бившись. Путник отвязал жернов и швырнул в реку так далеко, как только смог. Свободный от обременявших его тяжестей он продолжал свой путь в вечерней прохладе, надеясь найти посто­ялый двор.

Проходивший у меня курс лечения пациент в возрасте пятидесяти одного года, страдающий депрессией, заинтересовался моей книгой «Пси­хотерапия повседневной жизни». Как это часто бывает, он начал читать с конца и прочитал «Историю-напутствие». Она произвела на него сильное впечатление. И в последующих наших беседах он поведал мне, что теперь многие свои переживания и привычки воспринимает как не­нужный груз, балласт. «Мои воспитатели всегда советовали мне: «Будь бережливым!» Их совет преследует меня и по сей день. Как только по­является желание быть бережливым, я делаю столько всего ненужного, что это в конце концов обходится мне гораздо дороже. Например, я иду в погреб, чтобы достать нужную вещь, но из экономии зажигаю свет только на лестнице и начинаю искать ее в полутемном погребе, но не нахожу того, что мне нужно. Тогда я зажигаю свет и сразу нахожу то, что искал. Чрезмерная бережливость стоила мне времени и нервов. То же самое относится и к принципу: «Будь осто­рожен и не забывай о мерах безопасности». Из опасения, что мне что-нибудь не удастся, я не решаюсь, например, на переделку шкафа, хотя у меня достаточно способностей для этого. Я не могу начать новое дело, все время осторожни­чаю и чувствую себя из-за этого угнетенным. Если я все же преодолеваю себя и через некото­рое время принимаюсь за дело, то отлично справляюсь с ним. Прочитав «Историю-напутствие», я вдруг понял, что моя преувеличенная потребность в надежности и страх что-нибудь испортить или сделать неверно — почти то же самое, что гнилая тыква на голове у путника. Когда мне самому удается справиться с тем или иным делом, я очень этим горжусь. При строи­тельстве нашего дома мои родители пришли в ужас, узнав, какую финансовую обузу я на себя взвалил. Они то и дело говорили мне: «Пойди в страховое общество». Но я проявил мужество и благодаря моему трудолюбию и помощи жены смог успешно довести дело до конца. Дом по­строен, и все долги уплачены. Тем не менее у меня немало всяких привычек, особенностей, переживаний, которые висят на мне как тяже­лые гири. Однако я уже в значительной степени распознал этот балласт и собираюсь сбросить его, как это сделал путник из истории, которую я прочитал в вашей книге».

О счастье иметь двух жен

Один шейх достиг высшего счастья на земле: у него было две жены. Исполненный радости он пошел на базар и купил два одинаковых золо­тых ожерелья, которые, после счастливо прове­денных часов, подарил своим женам, попросив каждую не говорить об этом другой. Но земное счастье редко бывает безоблачным. В один пре­красный день к нему явились обе жены вне себя от соперничества и ревности и накинулись на него с вопросами: «Скажи же нам, великолеп­нейший из мужчин, кого из нас ты любишь больше всего?» «Мои дорогие, больше всего на свете я люблю вас», — стараясь их успокоить, ответил шейх. «Нет, нет, — протестовали же­ны. — Мы хотим узнать, кому из нас двоих ты даришь свою самую большую любовь?» — «Мои обожаемые, зачем вы ссоритесь? Я заключил вас обеих в свое сердце». Но женам этого было мало. «От нас ты так не отделаешься. А ну-ка признавайся, кто из нас повелительница твоего сердца? » Так как шейх уже больше не мог усто­ять перед натиском жен, он прошептал много­обещающе: «Если вы непременно это хотите знать, я скажу вам всю правду. Ту из вас, кото­рой я подарил золотое ожерелье, я люблю боль­ше всего». Обе жены взглянули друг на друга, каждая уверенная в своей победе, и остались очень довольны.

(Персидская история)

В растерянных чувствах, в слезах ко мне в психотерапевтический кабинет пришел сорока­летний ученый. В начале нашей беседы он по многу раз повторял: «Я больше не могу так жить, я хочу умереть». Затем объяснил: «Я страдаю от неожиданно наступающих мучи­тельных приступов страха и беспокойства, кото­рые сразу вызывают понижение кровяного дав­ления. Эти приступы могут наступить неожи­данно в любое время. Моя работоспособность снизилась. Когда я за рулем автомобиля и дол­жен останавливаться и ждать на красный свет, беспокойство и страх овладевают мной особенно сильно. Любое ожидание для меня невыносимо.  Я стараюсь, насколько это возможно, избегать тех приемных, где нужно ждать».

Внезапно у моего пациента наступила функ­ционально-обусловленная сердечная аритмия. Немедленное обследование в клинике не выяви­ло никаких причин, указывающих на органи­ческие нарушения. Аритмия началась в 14 ча­сов и внезапно прекратилась в тот же день в клинике в 22 часа. После недельного пребыва­ния в клинике больного выписали. Однако со­стояние его заметно ухудшалось.

«Лучше всего мне быть одному. Любое неожи­данное событие (звук дверного звонка, визит без предупреждения, плохие вести и пр.) становит­ся причиной сильного беспокойства. Очень час­то я не могу пойти на работу (у меня ненорми­рованный рабочий день) и вынужден лежать в постели. Я начинаю мучительно размышлять, и неизменно передо мной возникает вопрос о смысле жизни. Я не хочу больше жить, я хочу умереть».

Длительное время от него ничего нельзя было добиться, кроме этих общих фраз. Но постепен­но, с трудом, он все же рассказал мне о том, что попал в конфликтную ситуацию и не видит из нее никакого выхода. Вкратце его проблема за­ключалась в следующем. Женатый, любящий отец двоих детей, вполне преуспевающий по службе, он познакомился с другой женщиной и должен был принять теперь решение, какую из этих двух женщин выбрать. Его семейная жизнь протекала без ссор, в мире и согласии, поэтому предлога, облегчившего бы ему уход из семьи, он найти не мог. Его жена, для которой супружеская верность была очень важна и без которой брак был бы для нее неприемлем, узнав об измене мужа, поставила его перед необходи­мостью выбора. Сложившаяся ситуация по мно­гим причинам была для него особенно мучи­тельной. Он думал о последствиях развода для семьи, для самого себя, жены, детей, родствен­ников, карьеры. Одновременно он чувствовал, что очень ценит свою подругу и ни за что не хочет причинить ей боль. Эта проблема со всеми ее «за» и «против» занимала его день и ночь. Все аргументы утратили какую-либо логику, все перепуталось в сознании моего пациента. Его жизнь сконцентрировалась вокруг реше­ния, которое он не мог принять. В этом состоя­нии он и пришел на прием к психотерапевту. Несмотря на то что он хотел получить помощь, настроен он был довольно пессимистично.

«Я думал об этом недели и месяцы. Я искал разумные решения и не находил их. Те из моих друзей, которые были посвящены в эту пробле­му, давали мне разные советы. Но они не помо­гают, а сам я не вижу выхода».

Пациент находился в состоянии тяжелой де­прессии, близком к самоубийству. Не для того, чтобы дать ему совет или указать выход из со­здавшегося положения, а чтобы как-то отвлечь его от непрерывных и бесполезных размышле­ний, я рассказал ему историю «О счастье иметь двух жен».

Пациент улыбнулся, слегка покачал головой и сказал: «Какое это было бы счастье иметь двух жен. Я часто думал об этом. Засыпая, я представлял себе, как должно быть приятно, когда тебя балуют две жены».

На этом и на последующих сеансах мы бесе­довали о том, почему у него появилось желание иметь двух жен, какими качествами привлекла его жена и какими — любовница. Мы говорили о том, что при размолвках с женой он думал о том, что совместная жизнь с другой женщиной могла бы быть лучше и что эти мысли он «пи­тал» фантазиями и мечтами. И наконец, мы коснулись вопроса о том, почему ему трудно принять решение оставить жену или другую женщину.

Эти беседы помогли пациенту внести порядок в его переживания и на основе этого принять самостоятельное решение. Как он мне сообщил, решение было в пользу жены и семьи, главным образом потому, что он считал невозможным «мирное сосуществование».

Однако принятие этого конкретного решения не было целью психотерапии. Теперь, отвлека­ясь от существующей конфликтной ситуации и того особого значения, которое пациент прида­вал верности, лечение было уже направлено на другие специфические для личности пациента конфликтные сферы, на фоне которых развива­лась психосоматическая симптоматика.

Психотерапевтическая практика порой выяв­ляет в супружеских отношениях совсем не те качества, какие предписываются им доброде­тельной моралью и нравами общества. Начина­ет казаться, что брак, верность, семья — это со­всем не то, чем они должны быть по нашим представлениям. Это сильное отклонение «должного» от того, что «есть на самом деле», стано­вится особенно понятным, когда знаешь преды­сторию брака и условия, при которых супруже­ское партнерство превращается в клубок ката­строфических, гибельных для него проблем. Эти условия заключены не только в психике челове­ка, в бессознательном и необратимом прошлом, и не только во внешней реальности, в социаль­ных, экономических, общественных условиях, но и в тесной взаимосвязи внутреннего и внеш­него.

Ницше описывает безысходность брака таки­ми проникновенными словами: «Лучше нару­шить супружескую верность, чем притворяться, лгать, живя в браке». Как говорила мне одна женщина: «Хоть я и нарушила супружескую верность, но еще до этого супружеская жизнь сломила меня».

Грязные гнезда

Один голубь постоянно менял гнезда. Непри­ятный, острый запах, исходивший от этих гнезд, был невыносим для него. Он горько жа­ловался на это мудрому, старому, опытному го­лубю. А тот все кивал головой и наконец сказал: «Оттого, что ты постоянно меняешь гнезда, ни­чего не изменится. Запах, который тебе мешает, идет не от гнезд, а от тебя самого».

Один известный и преуспевающий журналист пришел ко мне на прием по совету своего зна­комого врача,  который занимался вопросами психотерапии. Этот стройный, спортивного ви­да мужчина держался довольно самоуверенно, что редко встречается среди пациентов психоте­рапевтических кабинетов. Журналист сразу приступил к делу, сказав, что женат уже в ше­стой раз. Его теперешняя жена тоже много раз разводилась. И вот возникла проблема, для ре­шения которой ему нужна психотерапевтиче­ская помощь. Дело в том, что его жена невыно­симо ревнива, не позволяет ему уезжать одному в командировки. Из-за этого он чувствует себя ужасно стесненным. Как в частной жизни, так и в своей профессиональной деятельности такое ее поведение очень мешает ему. Он также при­знался в том, что ревность жены не беспочвенна и что он сам не раз давал ей повод для этого. Закончил свой рассказ он такими словами: «Я хотел бы наконец почувствовать себя свобод­ным ».

Мы беседовали о том, почему он столько раз женился и разводился. Его теперешняя жена развелась со своим бывшим мужем из-за него, как и он со своей прежней женой из-за нее. По­водом для развода было то, что предыдущая партнерша ущемляла его свободу, а будущая шестая жена привлекала его относительно боль­шей терпимостью в супружеских отношениях. Моему пациенту все было ясно: во всем винова­ты его жены. Сам же он каждый раз убеждал себя в том, что пока еще не нашел ту, которую искал. Может быть, неосознанным мотивом об­ращения за психотерапевтической помощью* было желание обрести союзника для своей осво­бодительной борьбы, кого-то, кто бы делом, советом и разными психологическими приемами поддержал бы его в стремлении освободиться от жены. С другой стороны, была совершенно оче­видной каждый раз повторяющаяся проблем­ная ситуация пациента. Именно поэтому я по­знакомил его с историей о грязных гнездах.

Журналист, казалось, опешил. Некоторое время он молчал. Было заметно, что он напря­женно думает. У него был такой вид, будто я выбил у него почву из-под ног и в то же время сказал именно то, что его занимало и в чем он сам себе не смел признаться. «Я догадываюсь, почему вы рассказали мне эту историю. Я — вонючая птица, а гнезда — мои жены. Повсю­ду, где я появляюсь в роли мужа и главы дома, возникают проблемы. Я всегда думал, что в этом виноваты только женщины. Но мне хоте­лось бы знать, почему именно я должен нести ответственность за этот запах?»

Этот вопрос был следующей темой нашей бе­седы. После некоторой внутренней борьбы паци­ент рассказал мне, что его отец был владельцем цирка и переезжал с места на место. Так как мать не участвовала в этих турне, то часто вме­сто нее появлялись другие женщины, то есть любовницы отца. Эта атмосфера свободной пере­мены мест и жен казалась пациенту воплоще­нием самостоятельной и вольной жизни. «По моим представлениям, профессия журналиста больше всего похожа на профессию циркового артиста, — объяснил он. — Я свободен в своей профессии и могу писать о том, что меня больше всего интересует».

Сеанс, который я провел, был единственным, так как пациент из-за своих командировок не мог регулярно посещать врача-психотерапевта.

Трудно было ожидать конкретных результа­тов от такого краткого лечения. Однако наша беседа и особенно история о грязных гнездах не были забыты. Несколько недель спустя пациент позвонил мне и сказал, что постоянно думает о нашей встрече и об этой истории. Проблема его неудачных браков приобрела для него новые ас­пекты.

Склонность журналиста видеть причины трудностей в недостатках своих жен и отрицать свою роль в возникновении конфликта — это то психологическое сопротивление, с которым мы встречаемся в самых неожиданных ситуациях. Речь идет о проецировании содержания конф­ликта, причины которого человек видит не в се­бе самом, а вовне, в ком-то другом. Это так на­зываемое обобщение конфликта с целью защи­ты собственного «Я».

Некоторые люди пытаются уйти от конфлик­тов, однако не могут расстаться с ними и снова находят их в любом другом месте, с любым дру­гим партнером. Вильгельм Буш* так сказал по этому поводу: «Место хорошо, и время — ново, а старый плут тут как тут».

При таких условиях человек просто не в со­стоянии помочь сам себе, так как не может от­личить существенное от второстепенного и ми­рится с обыкновенными житейскими неуряди­цами, которые по сравнению с серьезной конф­ликтной ситуацией не что иное, как мнимые проблемы.

Саади выразил это в следующих стихах: «Шейх только и делает, что хлопочет об укра­шении покоев и инкрустациях в своем дворце. Но он не замечает того, что дворец его, начиная с фундамента, постепенно разрушается, а на стенах появляются трещины».

Два друга и четыре жены

Два друга сидели в кофейне и курили кальян. « Как же хорошо иметь двух жен», — мечта­тельно говорил один другому. Красноречивыми словами он описывал свои необыкновенные пе­реживания, не переставая восхищаться тем, что у двух цветков такой разный аромат. Глаза дру­га становились все больше и больше от восхище­ния. «Как в раю, — думал он, — живется моему другу. Но почему же не мне, а моему другу дана эта радость испытать сладость обладания двумя женщинами». Вскоре и у него появилась вторая жена. Когда в брачную ночь он захотел разде­лить с ней ложе, она гневно отвергла его: «Не мешай мне спать, иди к своей первой жене. Я не хочу быть пятым колесом в телеге. Или я, или она». Чтобы найти утешение, он отправил­ся к другой жене. «Тебе здесь нет места, — в ярости сказала она. — Если ты взял себе вторую жену, а я тебе уже не мила, ну так и иди к ней». Ему не оставалось ничего другого, как пойти в ближайшую мечеть, чтобы найти покой хоть там. Когда он принял молитвенную позу и по­пытался заснуть, то услышал за собой покаш­ливание. С удивлением он обернулся. Оказывается, это был не кто иной, как его добрый друг, разглагольствовавший перед ним о счастье иметь двух жен. «Чего это ты пришел сюда?» — спросил он его с удивлением. «Мои жены не подпускают меня к себе. Это длится уже многие недели». — «Но зачем же тогда ты мне расска­зывал о том, как это прекрасно жить с двумя женами?» Пристыженный друг признался: «Я чувствовал себя таким одиноким в этой мечети и захотел, чтобы рядом со мной был друг».

Психоанализ не без основания рекомендует отделить частную жизнь врача от его психоте­рапевтической работы с пациентами. Почти все пациенты проявляют почти детское любопытст­во к личной жизни врача, желая идентифици­ровать себя с ним. Эта склонность пациентов ча­сто приводит к серьезным трудностям, которые иногда нелегко разрешить.

Один тридцатидвухлетний экономист после перемены места жительства пришел ко мне на групповое, психотерапевтическое лечение. До этого он прошел индивидуальный курс психо­аналитического лечения. Во время занятий в группе одна из пациенток стала рассказывать о том, как болезненно она переживает неверность своего мужа. Замужние женщины выразили со­лидарность с ней, однако экономист занял про­тивоположную позицию. «Я тоже женатый, но с некоторого времени мечтаю завести себе под­ругу. Это будет здорово! Вот тогда-то я отвлекусь от унылой повседневности семейной жизни». Большая часть присутствующих мужчин и не­которые из женщин засмеялись, другие начали громко возражать, пациентка, которая расска­зывала об изменах мужа, молчала. Один из чле­нов группы поинтересовался: «У вас сложные отношения с женой?» «Да нет. Можно терпеть. Правда, у нас есть излюбленные темы, из-за ко­торых мы ссоримся; в общем, худо-бедно, но мы живем вместе. Что мне не нравится в моей же­не, так это то, что она болезненно ревнива». «По-моему, нехорошо, что вы хотите обманы­вать свою жену», — сказала участница группы.  «Почему же? Вот, например, у моего последнего врача была подруга, и мне это даже очень им­понировало». Развернулись горячие дебаты на тему о многоженстве со всеми «за» и «против». Вместо того чтобы что-то объяснять членам группы или прекратить дискуссию, я рассказал историю «Два друга и четыре жены». Тем са­мым при создавшейся ситуации были достигну­ты две цели: удалось снять излишнее возбужде­ние в группе и подготовить путь к разработке и разъяснению того, в чем смысл конфликта « вер­ность ».

Супружеская жизнь — это цветок

Очень часто на прием к психотерапевту при­ходят уставшие от супружеской жизни партне­ры. По-видимому, в их отношения вкралась мо­нотонность, которая притупляет остроту вос­приятий и новизну ощущений. Нередко у мужа и жены подобная ситуация вызывает отчаяние, подавленность и разочарование. Из того факта, что супружеское партнерство вообще проблематично, они делают вывод, что не подходят друг к другу. Инициатива постепенно гаснет, нет об­щих тем для разговоров, даже если искать повод к этому, наталкиваешься только на внутрен­нюю пустоту и безразличие. Так по крайней ме­ре кажется обоим партнерам.

Вот что о подобной ситуации рассказала мне сорокатрехлетняя пациентка.

Она жаловалась на монотонность семейной жизни, на то, что дни проходят в молчании, что говорить не о чем и что сама она страдает от таких своих недостатков, как нечуткость и не­умение изменить однообразие повседневности. Я спросил пациентку, что бы она стала делать, если у нее дома было бы красивое комнатное растение, например фуксия? Как бы она ухажи­вала за ним?

Пациентка с удивлением покачала головой, не понимая, какое отношение имеет этот вопрос к ее супружеской жизни. «Если бы у меня был такой цветок, то я стала бы его регулярно поливать». Оказалось, что пациентка большая любитель­ница комнатных растений. Чуть подумав, она продолжала: «Через полгода или через год я пе­ременю горшок и землю. Время от времени буду добавлять удобрение. Поставлю цветок в то ме­сто, где ему будет достаточно солнечного света».

Здесь я перебил пациентку и спросил ее: «А как вы относитесь к своей супружеской жиз­ни?»

Этот вопрос сильно взволновал женщину., Я заметил, что она вдруг почувствовала разницу между ее любовью, вниманием по отношению к комнатным растениям и тем безразличием, отсутствием любви, с которыми она относилась к своей супружеской жизни. Под впечатлением этого она ответила: «Если бы моя супружеская жизнь была цветком, он давно бы засох. Если бы мы с мужем ежедневно обращали больше внимания друг на друга, хотя бы обменивались комплиментами, или каждый ценил то, что сде­лал для него другой, это было бы для нашей жизни то же, что вода для растений ». Она заду­малась и некоторое время ничего не говорила.  «Откровенно говоря, я перестала следить за своей внешностью. Должна сказать, что новая одежда, прическа, косметика меня вообще боль­ше не интересуют. Короче говоря, у меня просто пропало желание выглядеть привлекательной для своего мужа. Кстати, о нем можно сказать то же самое. А ведь новые ощущения, интерес друг к другу стали бы для нас тем же, чем удоб­рение для растения».

На следующих сеансах пациентка вновь и вновь обращалась к образу цветка. Она говори­ла о том, что они с мужем замуровали себя в четырех стенах, а ведь если бы они куда-нибудь поехали во время отпуска, то это было бы чем-то вроде «пересадки» в другой цветочный горшок, а гости и друзья стали бы чем-то вроде новой земли. Они помогли бы устранить изоляцию и трудности общения друг с другом.

Таким образом, был достигнут значительный прогресс. Пациентка благодаря образному срав­нению своей супружеской жизни с комнатным растением уже не испытывала какого-то неоп­ределенного чувства неудовлетворенности своей супружеской жизнью, а смогла конкретизировать это чувство, постоянно обращаясь к помо­щи образного сравнения. Привычные отноше­ния с мужем предстали перед ней совсем в ином свете и не казались уже столь безнадежными. Супруги овладели ситуацией и могли отныне активно решать трудности, возникающие в их семейной жизни.

Сравнения хромают

К врачу пришел сапожник; у него были силь­ные боли, и казалось, что дни его сочтены. Как ни старался врач, но так и не нашел подходя­щего лекарства, которое еще могло бы помочь. Испуганный пациент спросил: «Неужели нет ничего, что могло бы меня спасти?» Врач отве­тил: «К сожалению, я не знаю такого средства». «Если мне уже ничто не поможет, то у меня есть последнее желание. Я хотел бы съесть целый горшок супа из четырех фунтов бобов и одного литра уксуса». Врач пожал плечами и покорно произнес: «Я не очень верю в это, но если вы так хотите, то можете попробовать». Всю ночь врач ждал сообщения о смерти больного. На следую­щее утро к его изумлению перед ним предстал сапожник, живой и здоровый, будто и не болел. Тогда врач записал в своем дневнике: «Сегодня ко мне пришел один сапожник, которого уже ничем нельзя было спасти, но четыре фунта бо­бов и один литр уксуса помогли ему».

Вскоре этого врача вызвали к тяжело больно­му портному. И в этом случае искусство врача было бессильно помочь ему. Как честный человек, он признался в этом больному. Тот взмо­лился: «Неужели вы не знаете какого-нибудь средства?» Врач подумал и сказал: «Нет, но со­всем недавно ко мне пришел сапожник, у кото­рого была болезнь, похожая на вашу. Ему по­могли четыре фунта бобов и один литр уксуса». «Если нет никакой надежды, попробую-ка я это средство», — ответил портной. Он съел бобы с уксусом и на другой день умер. А врач записал в своем дневнике: «Вчера ко мне обратился пор­тной. Ему нельзя было ничем помочь. Он съел целый горшок супа из четырех фунтов бобов и одного литра уксуса и умер. Что хорошо для са­пожников, то плохо для портных».

Каждый из нас знает по собственному опыту, что одно дается ему легче, другое труднее, чем-то он интересуется больше, чем-то меньше. Не­смотря на то что многое в нашем обществе, даже то, как мы воспринимаем себя и других, позна­ется через сравнения, мы тем не менее не похо­жи друг на друга. Все люди, хотя и имеют много общего, значительно отличаются друг от друга.

Во время занятия в женской психотерапевти­ческой группе одна тридцатидвухлетняя жур­налистка пожаловалась: «Должно быть, у меня что-то не в порядке с сексуальностью. Я думаю, что я фригидна...»

Члены группы с интересом стали прислуши­ваться. «А почему ты так решила?» — спросила ее вдруг другая пациентка, г-жа Ф. «Мне всегда так казалось. Но по-настоящему я это заметила только после разговора с моей подругой. Мы бе­седовали об одной журнальной статье на тему оргазма. Она с восторгом рассказывала мне, что оргазм для нее самое сильное переживание и каждый раз при половом акте счастье перепол­няет ее. Порой на работе она с трудом дожида­ется того момента, когда можно уйти домой. Она также сказала, что иногда в день у нее бы­вает по три-четыре половых сношения. И поэто­му я показалась себе совершенно бесчувствен­ной».

«А как у тебя обстоит с оргазмом?» — поинте­ресовалась г-жа Т. «Сексуальная близость у нас с мужем бывает раза два в неделю. Я не могу ска­зать, что это мне неприятно. Честно говоря, мне это даже нравится, но мне кажется, что я не ис­пытываю какого-то необыкновенного чувства. Чувства, подобные оргазму, у меня тоже бывают, даже по нескольку раз во время половой близо­сти, но я думаю, что они ни в какое сравнение не идут с настоящим оргазмом моей подруги».

Я, как врач, не стал комментировать выска­зываний пациентки. Вместо этого я рассказал группе историю «Сравнения хромают». Выслу­шав ее, все оживились. Одна пациентка сказала, что ей сексуальные отношения вообще не достав­ляют никакого удовольствия. Другая сорокадевя­тилетняя пациентка призналась: «В моем возра­сте сексуальность уже не проблема. Для меня го­раздо важнее жить в мире и согласии с мужем и радоваться тому, что мы нужны друг другу».

Для всей группы вдруг стало очевидным и по­нятным, что у каждого есть свой неповторимый характер переживаний, свой опыт, свои собст­венные проблемы, вопросы и способы их реше­ний. Беседа приобрела другое направление. В центре внимания стала тема: «Неповтори­мость». Начался обмен мнениями и опытом, ко­торый для каждого был связан с этой темой.

Железо не всегда бывает твердым

В связи с определенными сексуальными нару­шениями, которые часто бывают причиной не­удачных сексуальных отношений между парт­нерами — как правило, между супругами, — я часто слышу от своих пациентов жалобу такого рода: «Мы совершенно разные, мы не подходим друг к другу». Это утверждение имеет прямое отношение к вышеназванной проблеме супру­жеских отношений. Ему можно противопоста­вить другое утверждение: «Подобное создает для нас покой. Противоречие пробуждает нашу активность» (Гёте).

Если утверждение «Мы не подходим друг к другу» уже предвещает крах супружеских отно­шений, то другое альтернативное высказывание помогает ослабить взаимное непримиримое про­тивостояние и поставить под сомнение укоренив­шиеся за многие годы предрассудки и оценки.

Против этой очевидной истины обычно вы­двигаются стандартные возражения, основан­ные на опыте супругов: «Проблемы существуют уже много лет подряд, поэтому непонятно, по­чему именно теперь их можно решить; я уверен(а), мой партнер никогда не изменится».

Пациентке, которая высказывалась в таком духе, я привел одно образное сравнение; оно заставило ее задуматься и пересмотреть свое отно­шение к мужу.

« Посмотрите на эту вещь, — я указал ей на статуэтку из литья, что стояла на моем пись­менном столе. — Это железо серого цвета, жест­кое, холодное, с острыми краями. Если его рас­калить, оно потеряет свои свойства и уже не бу­дет серым, холодным и с острыми краями. Оно станет белым от накала, расплавленным, горя­чим».

Для пациентки это означало, что холодность и жесткость ее мужа не являются неизменными качествами его личности. Они зависят от сло­жившейся жизненной ситуации и от нее самой. Она всегда реагировала упреками и откровен­ной неприязнью на его постоянную занятость на работе и на то, что он уделяет меньше, чем ей бы этого хотелось, времени семье. В резуль­тате муж находил себе на стороне других жен­щин, раздражал жену подчеркнутой бережли­востью и все более удалялся от нее. Образно го­воря, железо стало холодным, и, чтобы его ко­вать, нужно было сначала его раскалить. Эту задачу и предстояло выполнить пациентке за время психотерапевтического лечения.

Несколько с иной точки зрения Курт Тухольский* в своем стихотворении «Жалоба» описы­вает супружескую жизнь и те страдания, кото­рые она приносит с собой изо дня в день. В этом стихотворении, из которого мы приводим толь­ко первую и последнюю строфы, автор с иро­нией отвергает то, что считают преуспеванием в обществе, и отстаивает право на любовь и неж­ность.

Муж — немец

муж

муж —

Это непонятый муж.

У него есть дело, у него есть долг,

У него есть место в верховном суде.

У него есть и жена — но этого он не знает.

Он говорит: «Милое дитя...»

И вполне доволен собой.

Он — муж. И этого довольно.

Муж — немец

муж

муж —

Это непонятный муж.

Он не флиртует со своей женой. Довольно того,

что он покупает ей шляпку.

Она смотрит на него спящего сбоку, когда он

храпит.

Хотя бы чуть-чуть нежности — и все

было бы хорошо.

Он чиновник любви. Ему все можно.

Ведь он женился на ней — чего же еще нужно?

Человек не должен разъединять то,

что соединил Бог.

Он — муж. И этого довольно.

Пятьдесят лет вежливости

Одна пожилая супружеская пара после дол­гих лет совместной жизни праздновала золотую свадьбу. За общим завтраком жена подумала: «Вот уже пятьдесят лет, как я стараюсь угодить своему мужу. Я всегда отдавала ему верхнюю половину хлебца с хрустящей корочкой. А се­годня я хочу, чтобы этот деликатес достался мне». Она намазала себе маслом верхнюю поло­вину хлебца, а другую отдала мужу. Против ее ожидания он очень обрадовался, поцеловал ей руку и сказал: «Моя дорогая, ты доставила мне сегодня самую большую радость. Вот уже более пятидесяти лет я не ел нижнюю половину хлеб­ца, ту, которую я больше всего люблю. Я всегда думал, что она должна доставаться тебе, потому что ты так ее любишь».

Не всегда мы сами ставим перед собой какую-либо цель, иногда это делают за нас другие. «Я стараюсь выполнять то, чего хочет мой муж». Главное для нас — это угадать и исполнить же­лания и намерения нашего партнера. При этом мы не проявляем никакой инициативы ради се­бя и, очевидно, без всяких на то оснований ото­двигаем на задний план собственные желания и потребности. Эта предупредительность, это за­малчивание своих собственных потребностей и желаний приводят не только к недоразумени­ям, но и к одностороннему распределению ро­лей, которое с течением времени будет воспри­ниматься как обуза и порабощение.

Вот что рассказала мне сорокапятилетняя до­мохозяйка, мать двоих детей, которая проходила у меня курс лечения по поводу депрессии, присту­пов тревоги, нарушений в области желудочно-ки­шечного тракта и кровообращения: «До сих пор я только и делала, что считалась с другими: с му­жем, с детьми, с моими родителями, родственни­ками, знакомыми, соседями и т.п. Я всем хотела угодить и совершенно забыла о себе. В результате мне стало очень трудно принимать самостоятель­ные решения, так как я всегда думала о том, что скажут другие по этому поводу, понравится ли им это, что они подумают, будут ли они довольны? Если же, приняв решение, я замечала, что кто-то не согласен с ним, я тотчас же шла и делала то, че­го совсем не хотела делать. Меня не покидали со­мнения и чувство вины. Ссоры близких людей уг­нетали меня. Я попала в сильную зависимость от чужого мнения. Вдобавок я возложила на себя слишком много обязанностей, которые просто не могла осилить. Домашняя работа стала для меня непреодолимым препятствием. Я приходила в уныние, падала духом, меня одолевала тревога и мучила депрессия, которую врачи лечили меди­каментами. Когда силы иссякали, я ложилась в постель. Стоило мне почувствовать, что я отдох­нула, что мои душевные и физические силы вос­становлены, как все опять начиналось сначала. Когда мое состояние ухудшалось, мне опять про­писывали лекарства, так что постепенно у меня появилось чувство, что, наверное, я страдаю ме­ланхолией и мне уже нельзя обходиться без этих лекарств. Если что-нибудь мне не удавалось, если я делала что-нибудь и мой муж был этим недово­лен, упрекал меня, я тут же смирялась; вместо то­го чтобы поговорить с ним, я всегда внушала себе: к чему, ведь все бесполезно. Я все более и более те­ряла чувство собственного достоинства, все стано­вилось мне безразличным. Даже если силы поки­дали меня, я не щадила себя и продолжала рабо­тать до полного изнеможения. Это превратилось в какое-то навязчивое состояние. Один внутренний голос говорил мне: ты должна, а другой тут же внушал: ты не хочешь, ты больше не можешь. Во мне происходила ужасная внутренняя борьба. Я полностью была поглощена своими страданиями и проблемами и не могла уже думать ни о чем другом. Психотерапия помогла мне прозреть. Я вдруг увидела, что я тоже могу быть свободной и что это всецело зависит от меня самой. Только те­перь мне стало ясно, под каким гнетом я была в течение всех этих лет».

Одна пятидесятидвухлетняя пациентка очень тяжело переживала разлуку со своим взрослым сыном, постоянно испытывая за него тревогу. «Когда я думаю о своем теперешнем положе­нии, меня мучает мысль, что я прожила свою жизнь напрасно. Чего я достигла в жизни и что я вообще значу для своего сына? Ведь он почти не бывает у меня».

Из этих слов совершенно ясно можно было по­нять жизненную позицию этой женщины: с тех пор как нет рядом со мной моего сына (моих детей), моя жизнь утратила всякий смысл. А са­ма я ничего не стою.

Я рассказал пациентке притчу, в которой вы­ражена противоположная концепция.

Тайна зерна

Каждое зерно жертвует собой ради дерева, ко­торое вырастает из него. С первого взгляда ка­жется, что зерно исчезло, но то, что посеяно и принесено в жертву, воплощается в дереве, в его ветвях, цветах и плодах. Если бы это зерно не было сначала принесено в жертву дереву, то не было бы ни ветвей, ни цветов, ни плодов.

(По Абдул-Баха)

Услышав эту притчу, пациентка была поль­щена, она восприняла ее как похвалу своему по­ведению. Ведь она принесла себя в жертву, от­реклась от своих интересов ради того, чтобы ее сын мог вести независимую и счастливую жизнь. Она выполнила свой материнский долг. Лишь после того, как она утвердилась в значи­мости своей роли и поняла, что это признается другими, она могла постепенно, шаг за шагом избавиться от фиксации на единственном для нее и доминирующем смысле жизни ради сына. Эта переориентировка уже не была для нее от­рицательной, противоречащей материнскому долгу, а шагом вперед на пути к собственным интересам и новым целям.

Воробей-павлин

Воробей захотел стать таким, как павлин. Как нравилась ему гордая поступь большой птицы с высоко поднятой головой и огромным, словно колесо, хвостом, которым она хлопала!  «Я хочу тоже быть таким, — сказал воробей, — я уверен, что мной будут восхищаться другие». Он изо всех сил вытянул голову, глубоко вздох­нул, так что его узкая грудка раздулась, расто­пырил перья хвоста и попытался так же элеган­тно выступать, как это делает павлин. Долго он семенил туда-сюда и наконец почувствовал, что устал от непривычной манеры держаться. Шея заболела, ноги тоже, но самое плохое было то, что все птицы стали смеяться над воробьем-пав­лином: и надутые от важности черные дрозды, и кокетливые канарейки, и глупые утки. «Это уж чересчур! Мне не нравится этот спектакль, мне надоело быть павлином. Я хочу снова стать обыкновенным воробьем». Когда же он попы­тался пробежаться по-воробьиному, ему это не удалось. Он мог только прыгать. С тех пор во­робьи и стали прыгать.

Одна сорокалетняя персиянка, жена бизнес­мена, во время своего путешествия по Европе пришла ко мне на прием. Она жаловалась на депрессию, нарушение сна, боли в нижней час­ти живота. В Иране и Соединенных Штатах она прошла обследования и курс лечения. «Я про­сыпаюсь рано утром, но примерно до десяти ча­сов остаюсь в постели. Я чувствую себя очень одинокой. Каждый раз я спрашиваю себя: за­чем мне так рано вставать. Ведь моих детей нет со мной. Я больше не принимаю приглашений, хочу только быть дома. Часто начинаю плакать без всякой причины и не могу остановиться. Я перестала следить за своим внешним видом, не причесываюсь у парикмахера, не придаю ника­кого значения одежде, а раньше все было по-другому. Я стала очень нервной. Когда раздает­ся телефонный звонок, меня внезапно охваты­вает сильная тревога. Я быстро вскакиваю, ду­мая, а вдруг это звонит мой сын из Америки.  Муж очень внимателен ко мне. Но я не знаю, почему меня все меньше и меньше тянет к не­му».

Пациентка, мать троих сыновей, страдала от этих симптомов с тех пор, как ее младшего ше­стнадцатилетнего сына, по ее же собственному желанию, послали учиться в Соединенные Шта­ты. Во время беседы пациентка вновь и вновь упоминала свою старшую сестру, которая, по всей видимости, была для нее недосягаемым идеалом и в то же время опасной соперницей. Сестра вышла замуж за дипломата и поэтому могла разъезжать по разным странам. Для па­циентки заграничные поездки стали олицетво­рением идеального образа жизни, который ей тоже хотелось бы вести. Но из-за мужа она была привязана к Ирану. Вместо нее стали ездить за границу оба ее сына. Старший сын учился в Гер­мании, младший, к которому она была сильно привязана и о котором говорила, что он совсем не похож на ее других сыновей, учился в США и жил у сестры. Таким образом, у пациентки появился повод ездить за границу. Три месяца она гостила у сына в Америке и два месяца у старшего сына в Германии, который с приездом матери превращался в ее шофера, чтобы возить ее от одного врача к другому. На это он тратил весь свой годовой отпуск и даже вынужден был брать дополнительный за свой счет. Приезды матери стали причиной конфликтов между сы­ном и его женой-немкой, которая не могла по­мять такой формы проявления сыновней любви. Несмотря на то что выполнялись все ее жела­ния, пациентка не была счастлива. Оказалось,  могло разрешить возникшую проблему благода­ря изменению позиции, перемене правил игры. Эффект неожиданности привлек на его сторону тех, кто смеялся.

Причина для благодарности

«Мне нужны деньги, не можешь ли ты одол­жить сто туманов?» (денежный знак в Иране), — спросил один человек своего друга. «У меня есть деньги, но я их тебе не дам. Будь благодарен мне за это!» Человек сказал с возмущением: «То, что у тебя есть деньги, а ты не хочешь мне их дать, на худой конец я еще могу понять. Но то, что я тебе за это должен быть благодарен, это не только не­понятно, это просто наглость». «Дорогой друг, ты попросил у меня денег. Я мог бы сказать: «Приди завтра». Назавтра я бы сказал: «Очень жаль, но сегодня я тебе их еще не могу дать, приди-ка по­слезавтра». Если бы ты опять пришел ко мне, я бы сказал: «Приди в конце недели». И так я бы тебя водил за нос до скончания века или по край­ней мере до тех пор, пока кто-нибудь другой не дал бы тебе денег. Но такого ты бы не нашел, по­тому что только бы и делал, что ходил ко мне да рассчитывал на мои деньги. Вместо всего этого я тебе честно говорю, что не дам денег. Теперь ты можешь попытать счастья где-нибудь в другом месте. Так что будь мне благодарен!»

Один сорокавосьмилетний инженер, перс по происхождению, при содействии своего брата,  учившегося в Германии, пришел ко мне на прием. На протяжении шести лет он страдал от коликообразных болей в желудке. Других симпто­мов он не мог назвать. Казалось, что ему не очень-то приятно было посещать психотерапев­та. Он ничего не говорил о своих конфликтах, но постоянно возвращался к своему заболева­нию — резким колющим болям в желудке, — которое не могли вылечить медикаментозными средствами ни у него на родине, ни за границей. Во время первой терапевтической беседы мы го­ворили о возможных сферах конфликтов, та­ких, как тело, профессия, преуспевание на ра­боте, будущее и фантазия. Создалось впечатле­ние, что за последнее время в фокусе всех пере­живаний пациента было его тело, прежде всего желудок. Я это заметил уже на первом приеме. Стоило в беседе коснуться тем, которые каза­лись ему чреватыми конфликтами, волнующи­ми или неприятными, как лицо его принимало страдальческое выражение, а рукой он хватался за верхнюю часть живота. Самое большое огор­чение, по всей видимости, было связано с рабо­той. Можно было предположить, что именно эта ситуация была первопричиной его конфликта. После окончания университета он получил диплом инженера. Затем поступил на работу в одной солидной фирме. Именно здесь его на­стигло то, что обычно называют профессиональ­ным шоком. Несмотря на свою высокую квали­фикацию, он едва уживался со своими коллега­ми, и дело было не в разногласиях с ними. На­против, пациента очень любили. Скорее всего, эти разногласия стали развиваться в нем самом.

Какой бы работой его ни нагружали, он все выполнял без возражений; если нужно было по­мочь коллеге, он делал это немедленно; если ко­му-нибудь нужен был совет, казалось, что толь­ко он мог его дать; если кто-либо ругался с ним, он только улыбался, сохраняя спокойствие. Был ли кто-то невежлив, несправедлив, необъекти­вен по отношению к нему, он просто не обращал на это внимание. Короче говоря, все пережива­ния он таил в себе, не делясь ни с кем.

Как ни почетна была для него роль доверен­ного лица и постоянно дающего — эту роль он взял на себя и в своей семье, постоянно прими­ряя всех и сглаживая конфликты, — тем не ме­нее он внутренне страдал под тяжестью всего то­го, что валилось на него со всех сторон и что он нес на себе подобно терпеливому ослику.

Терапевтическая беседа оказалась не очень плодотворной. Пациент идентифицировал себя со своей ролью, слишком вошел в нее, чтобы су­меть посмотреть на себя со стороны. Тогда я спросил, какой у него главный жизненный принцип, его девиз. Не задумываясь, с полной убежденностью, он процитировал Саади:

Если тебе причинили горе, учись переносить его. Через самоотречение и прощение ты освободишься от вины.

В этой жизненной установке есть много тако­го, что может порождать перегрузку, конфликт и стресс, от которых и страдал пациент: его веж­ливость, забвение своих собственных интересов из-за скромности, его отзывчивость, неспособ­ность честно сказать «нет» и, наконец, чувство вины и страх получить отпор, чего он, по всей видимости, опасался больше всего и старался всячески избегать. Все это кристаллизовалось для него в строчках Саади, которые постоянно выступали в дальнейших беседах как главный, отправной жизненный принцип, определявший всю проблематику его отношений с людьми. Чтобы побудить пациента к смене позиции, я предложил ему противоположный жизненный принцип, который дополнил и расширил бы первоначальную концепцию пациента, тоже процитировав несколько строчек из стихотворе­ния Саади:

Две вещи омрачают наш разум:

Порой мы молчим, когда нужно говорить,

И мы говорим, когда нужно молчать.

Если расширить первоначальную концепцию пациента, то понятие «вежливость» дополняет­ся понятием «искренность». Наша встреча за­кончилась обсуждением этой дополняющей концепции. В самом начале следующего сеанса, который состоялся через неделю, пациент пер­вым заговорил о своей концепции, о том, что предписывает противоположная концепция, и упомянул в связи с этим о своих переживаниях в детстве. По всей видимости, он находился в состоянии сильного внутреннего разлада с са­мим собой, которое охарактеризовал следую­щим образом: «Я знаю, что сам от этого стра­даю, но не могу же я обижать других». И в этом случае вновь дали о себе знать чувства вины и страха, как бы не потерять дружбу и располо­жение других, желание угодить всем и каждому и непонимание того факта, что из-за перегруз­ки по собственной вине он уже не мог справ­ляться со взятыми на себя обязанностями. В конце нашей встречи я рассказал ему историю «Причина для благодарности» как руководство к действию.

Пациент, по-видимому, сначала хотел возра­зить против идеи этой истории, казался расстро­енным, но пересилил себя и вежливо промол­чал, как это ему и было свойственно. Но на сле­дующем сеансе его наконец «прорвало». Он стал ругать меня, психотерапию, кричал, стучал ку­лаком по письменному столу, жестикулировал, то есть вел себя так, как я этого еще ни разу за ним не замечал. Будто плотина прорвалась, так обрушивались на меня его обвинения и агрес­сия. Казалось, он хотел испытать,  что значит быть искренним.

После такой эмоциональной разрядки паци­ент снова стал вежливым и попросил у меня из­винения за свое поведение: «Просто на меня что-то нашло, и я не мог ничего с собой поде­лать, но мне доставило удовольствие освобо­диться от накопившихся гнева и злости, не по­лучив никакого отпора. Это было впервые, и так поразительно! *

После восьми сеансов в течение шести недель — времени пребывания пациента в Германии — мы занялись тем, что было его основной пробле­матикой. Симптомы его болезни за это время стали появляться реже, однако окончательно не исчезли. Казалось, что организм медленно на­верстывал то, чего пациент достиг в своем со­знании и в своих переживаниях. В первом пись­ме, написанном мне через шесть недель после отъезда на родину, он писал, что за все это вре­мя ни разу не испытывал болей в желудке, сно­ва мог все есть, а на работе чувствовал себя го­раздо лучше, чем прежде. Этот успешный ре­зультат лечения оказался довольно прочным.

Лучше я выскажусь, пока зол,

Чем промолчу и останусь в дураках.

(Персидская пословица)

Месть поддакивающего

В саду одного мудреца жил великолепный павлин. Эта птица была отрадой садовника. Он ее пестовал и лелеял. А завистливый и жадный сосед все заглядывал через забор и никак не мог смириться с тем, что у кого-то есть павлин более красивый, чем у него. От зависти он швырял камнями в птицу. Это увидел садовник и очень рассердился. Но павлин по-прежнему не давал покоя соседу. Тогда он решил взять садовника лестью и спросил, не даст ли он ему хоть одного павлиньего птенца. Садовник наотрез отказал­ся. Тогда сосед смиренно обратился к мудрому хозяину с просьбой, не мог ли он дать ему хотя бы одно павлинье яйцо, чтобы подложить его наседке, а она высидит птенца. Мудрец попро­сил своего садовника подарить соседу одно яйцо из павлиньей кладки. Садовник сделал то, что ему велели. Через некоторое время пришел со­сед к мудрецу с жалобой: «С яйцом что-то не­ладное, мои наседки неделями сидели на нем, однако павлиний птенец не вылупился», — и, сказав это, он удалился разгневанный. Мудрец позвал садовника: «Ты ведь дал нашему соседу яйцо. Почему же из него не вылупился птенец павлина?» Садовник ответил: «А я, прежде чем дать ему, сварил яйцо». Мудрец с удивлением посмотрел на него, а садовник ответил в свое оправдание: «Вы велели мне подарить ему одно павлинье яйцо. Но о том, что оно должно быть вареным или сырым, вы ничего не сказали...»

Социальные отношения между людьми, хотят они того или нет, формируются в зависимости от существующего общественного строя. Соци­альные партнеры могут исполнять равноправ­ные и равноценные роли в пределах большой «социальной игры». Но отношения могут стро­иться и по вертикали, то есть сверху вниз. Тогда возникают отношения господства и подчине­ния. Эти отношения описывают обычно такими понятиями, как авторитет, повиновение, дис­циплина.

Наряду с вопросом о том, оправдываются ли, и если да, то какими критериями определенные отношения, основой которых является призна­ние авторитета, возникает не менее важный вопрос, как мы на них реагируем. Помимо двух крайностей — безусловного подчинения и бунта против авторитета, который психоанализ опи­сывает как символическое отцеубийство, — су­ществует  множество  промежуточных   возможных реакций, отличающихся друг от друга сте­пенью интенсивности. Существенным также ос­тается вопрос, какой из двух крайних полюсов является определяющим — подчинение или протест. Даже если мы видим только результат, а именно, что один приспосабливается и прояв­ляет послушание, а другой — упрям и не при­знает никаких авторитетов, то и это поведение является реакцией на острый, часто связанный с жизненными обстоятельствами конфликт.

В тех случаях, когда непослушание и протест определяют поведение человека, им нередко со­путствует потребность в абсолютном авторитете, которому можно доверять. И наоборот, многие из тех, кто кажется послушными и приспосо­бившимися, находятся в состоянии постоянно­го, скрываемого от всех кризиса авторитета, то есть его отрицания, в состоянии напряженного внутреннего протеста, который может прояв­ляться самым странным и неожиданным обра­зом.

Один коммерсант в возрасте двадцати одного года, работавший в торговом предприятии свое­го отца, так описал мне свою проблемную ситу­ацию во время первого психотерапевтического сеанса.

«С некоторого времени я чувствую, как уменьшается моя работоспособность. Мне очень трудно выполнять все то, что требуется от меня по работе, так как я очень быстро утомляюсь. Моя способность к концентрации внимания также резко снизилась. Поэтому я постоянно недоволен собой и склонен к агрессивности по отношению к другим. Отец часто делает мне замечания. Внешне я принимаю все порицания равнодушно и со стоическим спокойствием, но в глубине души возникает протест по отноше­нию к авторитету родителей. За последнее вре­мя к этому прибавились сильные головные бо­ли. Все чаще я чувствую себя совершенно разби­тым, обессиленным, и мне кажется, что скоро я вообще ни на что не буду способен. Я пытаюсь скрывать свои слабости всевозможными уловка­ми, хотя это мне не приносит облегчения».

Внешне послушание пациента проявлялось в исключительной вежливости, которую можно рассматривать как помеху для проявления соб­ственной воли и как следствие подавляющего авторитета отца. Требования отца к сыну имели для пациента значение беспрекословного пови­новения, по крайней мере он так себе это пред­ставлял. Он брался выполнять все деловые по­ручения отца, даже если это было выше его сил. Единственным выходом из создавшегося поло­жения оставались «уловки». Он выбрасывал де­ловые письма, на которые не мог ответить, «за­бывал» записывать важные телефонные звонки и не давал дальнейшего хода поручениям и за­казам. Единственное объяснение, которое он на­ходил для своей профессиональной «непригод­ности», было, по его словам, то, что он просто переутомился, что нагрузка слишком велика для него и что он вообще непригоден для этой профессии.

При такой самооценке скорее нужна была бы переквалификация, чем психотерапевтическое лечение. Но дело было в том, что пациент сам, по собственному желанию, решил лечиться у психотерапевта, очевидно, нуждался в помощи, чтобы разобраться в своих конфликтах, и едва ли считал смену профессии правильным выхо­дом из положения, думая, что это бегство от трудностей. Однако этот ход мыслей не мог быть им осознан без некоторой подготовки. Поэтому в конце третьего сеанса, когда между нами ус­тановились непринужденные дружеские отно­шения, я рассказал ему историю «Месть подда­кивающего», в которой речь идет об авторитете и о поступке по отношению к нему.

Пациент улыбнулся: «Отец, например, пору­чает мне ответить на письмо, позвонить по те­лефону. Я это делаю, но на свой манер. И для меня это означает, что я выполнил поручение. Зато от отца мне удается еще раз улизнуть. Это, конечно, странно. Откровенно говоря, мне очень нравится моя профессия. Но стоит мне услы­шать от отца указания или приказания, как я чувствую себя заблокированным, неспособным действовать. Тогда я включаю, так сказать, хо­лостой ход, и дело не продвигается ни на санти­метр вперед».

«Понимает ли Ваш отец, в чем причина ва­шей небрежности?» — спросил я.

«Думаю, что нет. Он просто считает меня не­надежным, непорядочным, неряшливым, лени­вым и, может быть, далее глупым. Но то, что я бунтую против его авторитета, едва ли доходит до него. Ведь я на все отвечаю «да» и «аминь», если даже это для меня невыносимо. Особенно меня злит то, что он дает распоряжения, вообще ни с чем не считаясь».

Мы последовательно проработали создавшую­ся конфликтную ситуацию с точки зрения про­блематики «вежливость — искренность», кото­рая превратила притязания отца на повинове­ние в конфликт для сына. Альтернативной кон­цепцией к пассивному сопротивлению пациента стало активное сопротивление: сказать, чего я не могу сделать, и объяснить, почему я этого не могу сделать. Таким образом, конфликт был пе­реведен из неадекватной сферы поведения, ос­новой которого было детское упрямство, в необ­ходимость конкретно обсудить с отцом создав­шееся положение. Для пациента это задание было выполнить уже не трудно, так как он при­обрел важное для себя чувство уверенности в том, что не обязан беспрекословно повиноваться отцу, а может, не опасаясь наказания, незави­симо отстаивать свои собственные желания, по­требности, интересы. Одновременно была про­анализирована основная конфликтная пробле­матика пациента, в результате чего пациент на­учился понимать, почему он по отношению к отцу занял такую оборонительно-мазохистскую позицию и что препятствовало ему быть чест­ным и искренним.

Хороший пример

Один мулла хотел уберечь свою дочь от всех опасностей жизни. Когда пришло время и кра­сота ее расцвела как цветок, он отвел дочь в сторону, чтобы рассказать ей, как много в жизни встречается   подлости   и   коварства.   «Дорогая дочь, подумай о том, что я тебе сейчас скажу. Все мужчины хотят только одного. Они хитры, коварны и расставляют ловушки, где только могут. Ты даже не заметишь, как погрязнешь в болоте их вожделений. Я хочу показать тебе путь, ведущий к несчастью. Сначала мужчина восторгается твоими достоинствами и восхища­ется тобой. Потом он приглашает тебя прогу­ляться с ним. Потом вы проходите мимо его до­ма, и он говорит тебе, что хочет только зайти за своим пальто. Он спрашивает тебя, не захочешь ли ты зайти вместе с ним в его квартиру. Там он приглашает тебя сесть и предлагает выпить чаю. Вы вместе слушаете музыку, проходит ка­кое-то время, и он вдруг бросается на тебя. Ты опозорена, мы все опозорены, твоя мать и я. И вся наша семья опозорена, а наше доброе имя опорочено навсегда». Дочь приняла близко к сердцу слова отца. И вот однажды, гордо улыба­ясь, она подошла к отцу и сказала: «Отец, ты, наверное, пророк? Откуда ты знал, как все про­изойдет? Все было точно так, как ты рассказы­вал. Сначала он восхищался моей красотой. По­том он пригласил меня погулять. Как бы слу­чайно мы проходили мимо его дома. Тогда не­счастный влюбленный заметил, что забыл свое пальто, и, чтобы не оставлять меня одну, попро­сил зайти вместе с ним в его квартиру. Как того требуют правила вежливости, он предложил мне выпить чаю и скрасил время чудесной му­зыкой. Тут я вспомнила твои слова и уже точно знала, что меня ожидает, но ты увидишь, что я достойна того, чтобы быть твоей дочерью. Когда к почувствовала, что мгновение это приближается, я бросилась на него и обесчестила его, его родителей, его семью и его доброе имя!»

Один сорокавосьмилетний коммерсант прочи­тал в журнале статью о моей книге «Позитив­ная психотерапия» и пришел ко мне на прием. Его проблемы можно было описать в общих чер­тах такими понятиями, как кризис авторитета, проблемы взаимоотношения поколений, комп­лекс неполноценности, моральные сомнения и пр. По словам пациента, он обратился к психо­терапевту не из-за себя, а из-за своей дочери, которая доставляла ему много огорчений. Его двадцатилетняя дочь Сусанна сразу после окон­чания школы переехала в другой город продол­жать учение. Он не давал на это своего согласия и до сих пор не может привыкнуть к мысли, что Сузи, как он ее нежно называл, живет одна, без­защитная, в чужом городе.

Его жалобы каждый раз оканчивались тем, что никто не сможет помочь его дочери и он единственный, кто сумеет отвратить от нее беду. «У меня большой жизненный опыт, в том числе и горький. Современные молодые люди такие беспечные и легкомысленные, они совсем не ду­мают о последствиях. Вы ведь знаете, какие опасности подстерегают их на каждом шагу. Ес­ли бы моя дочь руководствовалась моим опы­том, она могла бы уберечь и себя и нас, ее роди­телей, от огорчений и лишних волнений».

Пациент приехал на одноразовое лечение из Рурской области. Поэтому терапевтические уси­лия следовало сосредоточить только на наиболее важных  вопросах.  Без сомнения,  у пациента была склонность к навязчивым состояниям, он пытался своим преувеличенно оберегающим по­ведением устранить все грозящие его дочери опасности. Однако это требовало длительного лечения. Для разового лечения я должен был использовать другие средства. Я рассказал это­му чрезмерно озабоченному и внутренне изму­ченному отцу историю «Хороший пример».

Сначала пациент слушал с интересом. Когда же наступила кульминация, на лице его появи­лось почти испуганное выражение, а потом он рассмеялся. У меня было впечатление, что он полностью вошел в роль муллы и что благодаря внезапному неожиданному повороту событий был так же изумлен, как и герой истории. Без всяких с моей стороны вопросов пациент стал рассказывать о своей семье, о том, как он сам страдал от авторитета отца, который любил по­вторять: «Если я говорю, что вода течет в гору, то она и течет в гору».

Сравнив рассказанную мною историю с собст­венной ситуацией, пациент осознал двойствен­ное значение своей чрезмерной опеки и сумел правильно понять свою роль отца.

Казалось, что пациент отправился в путеше­ствие, чтобы совершать открытия, настолько он изумлялся каждый раз, когда узнавал до сих пор для себя неизвестные явления и их взаимо­зависимость. Пока еще было рано говорить об окончательном результате лечения, однако он мог уже самостоятельно и последовательно ана­лизировать свою конфликтную ситуацию и ее последствия для взаимоотношений с дочерью. В дальнейшем я получил от него письмо, в котором он написал мне, что постоянно размышляет об истории и затронутых в ней темах и что стал более строго и самокритично относиться к себе самому.

Шерстяная борода

Одна женщина долго и тщательно выбирала на базаре в магазине шерстяных и трикотаж­ных изделий шерстяную материю, из которой она собиралась сшить накидку для своего мужа. Самым главным было для нее то, чтобы ткань была только из чистой овечьей шерсти, ничего другого она и знать не хотела. «Возьмите же вот эту великолепную ткань, — предложил ей про­давец отрез шерсти. — Ваш муж будет себя чув­ствовать в ней так, будто ангелы вознесли его в рай ». От этих слов женщина почувствовала, что слабеет. Она только хотела удостовериться: «Ты можешь мне поклясться, что эта материя из чи­стой шерсти?» — спросила она торговца. «Ко­нечно, — ответил тот. — Клянусь всеми проро­ками, что это, — при этом он погладил рукой свою длинную белую бороду, — не из чего дру­гого, а только из чистой шерсти».

«Я больше не могу верить своему мужу. Он любое дело умеет повернуть так, как ему выгод­но», — рассказывала мне сорокапятилетняя женщина-врач, немка, которая была замужем за врачом-персом. Все ее жалобы сводились к одному постоянно повторяющемуся пережива­нию: если муж провожал своих  гостей, чаще всего соотечественников, домой или на вокзал, то это длилось обычно несколько часов. А сам он говорил, уходя из дому, что сейчас же вернется. Это выводило пациентку из себя. В жалобах на мужа слышалось и порицание восточного образа жизни. Я дал ей прочитать историю про шер­стяную бороду. Пациентка улыбнулась. «Не­смотря на то, что мой муж врач, он вполне мог бы быть торговцем шерсти. Я совсем другая. Ес­ли я что-нибудь говорю, то этому без всякого сомнения можно верить». Тут мы как раз и по­дошли к разрешению возникшей в их семье межкультурной проблемы, а история про шер­стяную бороду помогла пациентке проникнуть­ся миром чувств и представлений ее мужа.

Скупость нередко обходится дороже

Перед судьей стоял человек, которого обвиня­ли в том, что он брал взятки. Все говорило за то, что он виновен, и судье только и оставалось, что вынести приговор. Судья был мудрым чело­веком. Он предложил обвиняемому три наказа­ния на выбор: либо заплатить сто туманов, либо получить пятьдесят палочных ударов, либо съесть пять фунтов лука. «Вот это, наверное, бу­дет не так уж трудно», — подумал осужденный и откусил первую луковицу. Съев три четверти фунта сырого лука, он уже не мог больше смот­реть без отвращения на эти дары природы. На глазах выступили слезы, которые ручьями тек­ли по щекам. «О высокий суд, — взмолился он, — отмени луковицы, пусть уж лучше будут палочные удары». Про себя он подумал, что схитрил, но зато сэкономил деньги. Повсюду была изве­стна скупость этого человека. Судебный испол­нитель раздел его и положил на скамью. Уже при одном виде палача мощного телосложения и гибкой розги в его руках беднягу охватила дрожь. При каждом ударе по спине он вопил, что было мочи, а на десятом ударе взмолился: «О высокий суд, сжалься надо мной, отмени удары». Судья сделал отрицательный знак голо­вой. Тогда обвиняемый стал умолять: «Позволь мне лучше заплатить сто туманов». Так, желая сэкономить деньги и избавиться от ударов, он вынужден был испробовать все три наказания.

Один сорокадвухлетний пациент стал все ча­ще и чаще пропускать психотерапевтические сеансы, заняв как бы оборонительную позицию. Он появлялся только тогда, когда его мучила болезнь, возникала тревога и депрессия. Уже в дифференциально-аналитическом опроснике бросалось в глаза то, что он был очень эконом­ным в обращении с деньгами, например, отка­зывался от тех видов услуг, которые были свя­заны с тратой денег, не приглашал гостей, так как «это стоит очень дорого и ничего не дает». На вопрос, почему он пропускает психотерапев­тические занятия, пациент отвечал общими фразами вроде: «Я был так занят, что забыл, когда мне был назначен прием» и т.п. Когда же разговор зашел о бережливости, плотина про­рвалась. Он вспылил: «Мне это уже надоело. За психотерапевтическое лечение я плачу гораздо больше, чем моему домашнему врачу. Он лечит меня вот уже восемь лет. Я не могу позволить себе тратить столько денег на психотерапию...» Пациент высказал именно то, что очень важно для врача-психотерапевта: он заговорил о том, что ему мешает.

С одной стороны, его аргументы казались на­столько убедительными, что следовало поду­мать о прекращении лечения. С другой сторо­ны, финансовые затруднения не составляли су­ти его аргументации. У пациента было доста­точно денег; кроме того, можно было бы снизить ему плату за лечение. В данном случае его кри­тика сама по себе уже была симптомом, относя­щимся и к психотерапии, и к конфликту. То значение, которое он придавал бережливости и трате денег, представляло собой основной конф­ликт, обернувшийся для него неуверенностью в завтрашнем дне и социальной изоляцией. Те­перь задача заключалась в том, чтобы нейтра­лизовать его сопротивление, причиной которого была бережливость. Это и стало главной темой следующего сеанса.

Пациент повторял свои стереотипные крити­ческие высказывания, и, казалось, его нельзя было сдвинуть с мертвой точки. Мысли о береж­ливости настолько заполнили его сознание, что он уже был не в состоянии думать ни о чем дру­гом. Из этого тупика пациенту помогла вы­браться персидская история «Скупость нередко обходится дороже». Он смог в каком-то отноше­нии идентифицировать себя с героем истории, посмотреть на себя со стороны и подумать о своей ситуации в рамках этой истории. Прочи­тав ее, пациент некоторое время молчал и напряженно думал. Потом сказал: «Мне кажется, что эта история относится ко мне. Сколько денег я перевел на лечение, специальные лекарства, книги о здоровье и пр. И вот теперь я обратился к психотерапии. У меня появилось доверие к ней; я чувствую, что Вы меня понимаете и что психотерапия мне поможет. И вдруг я начинаю жалеть деньги на это. Теперь только я стал по­нимать, как часто из-за своей проклятой скупо­сти я отказывался от реальных возможностей, а в результате потом приходилось платить гораз­до больше». С этого момента появилась возмож­ность для конструктивного анализа такой свя­занной с конфликтами нормы поведения, как бережливость.

Скрытой причиной сопротивления может быть не только бережливость, но и то, как па­циент распределяет свое время. Это сопротивле­ние может объясняться тем, что пациент, рас­пределяя свое время, действительно не имеет возможности для психотерапии, так как отдает предпочтение другим делам, а психотерапию считает чем-то второстепенным. Можно было бы из этого сделать вывод об отсутствии мотива­ции, однако такой вывод иногда бывает похож на короткое замыкание. Принимая решение, пациент тем самым оценивает ситуацию. В ос­нове этой оценки лежат определенные предпо­сылки, которые следует проанализировать прежде всего. Распределение времени на каж­дый день могло бы прояснить, есть ли у паци­ента свободное время или его нет и почему он отдает предпочтение другим делам. Недостаток времени мог быть своего рода защитой от психотерапии и означать, что пациент прибегает к рационализации. Пациент мог также считать психотерапию настолько вредной, что лучше с ней не связываться. Этот мотив также имеет свои скрытые причины, часто недоступные для понимания пациента. И в данном случае недо­статком времени он прикрывается как щитом.

Пациент, страдавший от серьезной сердечной недостаточности, вегетативно-функциональных нарушений и состояний тревоги, после первой беседы в виде отговорки сказал мне, что у него нет времени для психотерапии. Я предупредил его, что откладывание лечения с большой сте­пенью вероятности может привести к ухудше­нию состояния его здоровья. Но даже эта аргу­ментация не могла убедить его. Для него акту­альная способность «время» была важнее, чем продолжение лечения.

Показательным было и то, что, анализируя информацию о пациенте, содержащуюся в его истории болезни, я был удивлен тем обстоятель­ством, что, несмотря на свою кажущуюся загру­женность, он должен был тратить достаточно много времени, когда ухудшалось состояние его здоровья, и по несколько дней лежал в постели. Но тут честолюбивого пациента начинала трево­жить его установка: «Время — деньги». Чтобы расширить первоначальную концепцию паци­ента, я противопоставил ей высказывание Лих-тенберга : «Те, у кого никогда нет времени, де­лают меньше всего». На этот раз мудрое изрече­ние заменило восточную историю. Пациент сра­зу принял эту дополняющую концепцию. Если раньше он упорно отклонял все попытки вести беседу, то теперь он сам заговорил о своей про­блематике, центром которой были актуальные способности — преуспевание в деятельности и время.

Тайна длинной бороды

Один ученый, который прославился своими знаниями и великолепной длинной седой боро­дой, шел однажды вечером по переулкам Ши­раза. Погруженный в свои мысли, он проходил мимо толпы водоносов, которые потешались над ним. Самый смелый из них подошел к нему, низко поклонился и сказал: «Великий мастер, мы с приятелями заключили пари. Скажи-ка нам, где лежит твоя борода, когда ты спишь ночью, на одеяле или под ним? » Ученый вздрог­нул, оторвавшись от своих мыслей, посмотрел с удивлением, но приветливо ответил: «Я и сам не знаю. Я никогда не думал об этом. Но я обя­зательно исследую. Завтра в то же время прихо­ди сюда опять, и я отвечу на твой вопрос».

Когда наступила ночь и ученый лег спать, сон не приходил к нему. Наморщив лоб он размыш­лял, где же обычно лежит его борода. На одея­ле? Под одеялом? Как он ни думал, но вспом­нить не мог. Наконец мудрец решил проделать опыт: положил свою бороду на одеяло и попы­тался заснуть. Внутренняя тревога подступила к сердцу. Действительно ли это правильное по­ложение? Если да, то почему же он так долго не может заснуть? А ведь раньше он давно бы уже спал. Подумав об этом, мудрец спрятал свою бороду под одеяло, но сна не было ни в одном гла­зу. «Наверное, она все-таки должна лежать на одеяле», — пришло в голову ученому, и он сно­ва положил бороду на одеяло. И так он прома­ялся всю ночь напролет — борода на одеяле, бо­рода под одеялом, — ни на миг не смыкая глаз и не получив ответа на вопрос. На следующий день вечером он пошел на встречу с молодым водоносом. «Друг мой, — сказал мудрец, — до сих пор я спал, украшенный собственной боро­дой, и всегда отличался хорошим сном. С тех пор как ты спросил меня, где лежит моя борода во время сна, я больше не могу спать. И не могу ответить на твой вопрос. А моя борода, украше­ние моей мудрости и моего почтенного возраста, стала мне чужой. Я не знаю, когда вновь с ней примирюсь».

Один инженер в возрасте сорока одного года пришел ко мне на психотерапевтическое лече­ние по поводу навязчивых состояний. До этого он дважды лечился в психотерапевтической клинике. «Я больше не могу всего этого выдер­живать. Я совсем не могу спать... Если происхо­дят какие-то перемены, это окончательно выво­дит меня из равновесия. Во всем должен быть порядок, такой, к которому я привык. Я сам понимаю, что все это немного странно, но я не могу, например, спать, если жена переменила постельное белье. Я должен встать и постелить прежнее белье. Моя жена считает меня совер­шенно ненормальным. Я не хочу так жить, но по-другому у меня ничего не получается».

По словам пациента, его отец был в высшей степени педантичным, добросовестным челове­ком и не терпел беспорядка в чем бы то ни было. Если комната сына не была убрана, то в нака­зание он должен был ложиться спать в семь ча­сов вечера. Там он предавался своим фантазиям и строил планы, как бы отомстить отцу. На прием пациент пришел в полном отчаянии. «Я совершенно сошел с ума, не могу даже управ­лять машиной. На прошлой неделе я нечаянно переставил сиденье, а теперь не знаю, как сде­лать правильно. Я передвигаю его туда-сюда, а оно никак не становится на свое место. Я чувст­вую себя в машине так неуверенно, как никог­да». Очевидно, что навязчивые состояния у па­циента были давно. Они полностью заполнили его сознание. Поэтому главная цель терапевти­ческой беседы состояла в том, чтобы создать оп­ределенную дистанцию по отношению к его на­вязчивым состояниям. Поэтому я и рассказал ему историю про тайну длинной бороды.

Пациент от души рассмеялся, увидев сходство между собой и главным героем: «С ним случи­лось то же, что и со мной. Да, ему не легко, хоть он и мудрец». На следующем сеансе пациент рассказал, что он часто размышляет об этой ис­тории. К его собственному удивлению, вожде­ние машины вдруг снова стало для него легким. «Я все время думал: сиденье спереди или си­денье сзади — но ведь это то же самое, что боро­да поверх одеяла или борода под одеялом». Ис­тория помогла пациенту посмотреть на собственную ситуацию как бы со стороны, и благодаря этому управление машиной вновь стало для него обычным делом.

Господин своего слова

Однажды друг спросил муллу, после того как прослушал его по-юношески вдохновенную про­поведь: «Мулла, почтеннейший, сколько тебе лет?» Мулла посмотрел на молодого человека и ответил: «Мне гораздо больше лет, чем ты про­сушил рубах на солнце. Мой возраст — не сек­рет, мне сорок лет».

Прошло около двадцати лет, и оба друга снова встретились. Мулла уже был седым, а борода его казалась обсыпанной мукой. «Мулла, почтен­нейший, как давно я тебя не видел! Сколько же тебе теперь лет?» — спросил друг. Мулла отве­тил: «Ах ты любопытный, все-то ты хочешь знать. Мне сорок лет». С удивлением друг воск­ликнул: «Как это так? Когда я спрашивал тебя двадцать лет тому назад, ты ответил мне то же самое. Здесь что-то не так!» Мулла вспылил: «Почему этого не может быть? Эка беда, что прошло двадцать лет? Тогда я сказал, что мне сорок лет, и сегодня я говорю то же самое. Я всегда был господином своего слова».

Среда, в которой живет человек, как и обще­ство в целом, зависят от времени. Запросы, по­требности, ожидания, виды на будущее изменя­ются в зависимости от роста населения, урбани­зации, социального расслоения. Эти изменения внешнего мира не проходят без последствий для человека. Требования, которые предъявляются к человеку, к его роли в обществе, и те, которые он сам к себе предъявляет, изменяются в зави­симости от потребностей и нужд окружающего мира.

Изменения в развитии человека происходят на фоне исторических, культурных и социаль­ных процессов. Психотерапия относительно ма­ло занимается этими общими вопросами. Ее ин­тересуют индивидуальные способности человека к изменению. Слово «приспособление» сегодня стало одиозным. Однако его можно было бы за­менить словами «способность справляться с но­вой ситуацией». Эта способность к адаптации является существенной предпосылкой для лече­ния. Чтобы пояснить эту мысль, приведу при­мер из своей медицинской практики.

Пациент, страдавший гиперфункцией щито­видной железы, мог выходить из дому в одной рубашке даже в сильный мороз. В то время как все мерзли, он не чувствовал холода. Органиче­ской причиной этого было то, что гиперфункция щитовидной железы вызывала усиленный об­мен веществ и организм вырабатывал избыточ­ное тепло. В то же время пациент очень страдал от жары. Это страдание выражалось в трудно­стях адаптации. Если здоровый организм мо­жет приспосабливаться к большой амплитуде колебаний температуры, то у такого пациента способность к адаптации снижена, он болезнен­но чувствителен к температурным изменениям окружающей среды.

Нечто подобное происходит и с пациентом-не­вротиком, он испытывает такие же трудности  адаптации. Но разница в том, что не темпера­турные изменения создают для него трудности, а изменения поведения, его ожиданий и на­дежд в данном социальном окружении. Так, че­ловек, страдающий навязчивыми состояниями, который за порядок готов отдать половину жиз­ни, столкнувшись с какими-либо отклонениями от своих представлений о порядке, едва ли мо­жет примириться с ними. В своем суженном представлении о порядке пациент-невротик вполне способен к адаптации. Там же, где гра­ницы его представлений о порядке нарушены и он сталкивается с другими взглядами на эту проблему, его способность к адаптации — пла­стичность нервной системы — оказывается не в состоянии выдержать эту нагрузку. Он не справляется с новой ситуацией и реагирует на нее состоянием тревоги, паникой, агрессией или органическими заболеваниями.

«Если я в детстве не убирала свою комнату, то мама мне говорила: «Я тебя больше не люблю!» Это наводило на меня панический страх. Вот почему теперь я очень педантична и из-за этого часто ссорюсь с мужем и детьми», — рассказы­вает тридцатидевятилетняя женщина, страдаю­щая сердечной недостаточностью, нарушением кровообращения, хроническим запором, нару­шением сна.

«Я привык делать все в определенном поряд­ке. Все должно идти своим чередом. Сначала я чищу зубы, потом моюсь, бреюсь, тщательно одеваюсь, сажусь завтракать, выпиваю две чаш­ки кофе, читаю газету, потом иду в туалет. Если этот порядок нарушается, я совершенно выбит из колеи, весь день для меня потерян», — гово­рит тридцатипятилетний экономист, обратив­шийся за консультацией по поводу навязчивых состояний и приступов тревоги.

Кризис может нарушить установку, вызыва­ющую такое фиксированное поведение. Однако одно лишь изменение установки не может при­вести к полному изменению поведения. В боль­шинстве случаев, эмоциональный кризис обыч­но вызывает прилив чувств, порождает внут­ренние сомнения, разочарования, уныние.

Для некоторых людей состояние постоянных колебаний, неуверенности, даже временная ут­рата способности ориентироваться представля­ются настолько страшными, что они выбирают для себя другую крайность. Чтобы защититься от сомнений, вернее, от состояния отчаяния, они «спасаются бегством» в упрямство, непрек­лонность, которое считают проявлением твердо­сти характера и верности. Чтобы не менять сво­его поведения, эти люди не желают знать той информации, которая могла бы усилить их со­мнения и тревогу.

Слуга баклажанов

Давным-давно жил-был на Востоке могущест­венный властелин. Он очень любил баклажаны и не мог вволю ими насытиться. У него даже слуга был только для того, чтобы особенно вкус­но приготавливать это кушанье. Властелин го­ворил мечтательно: «Как же великолепны эти плоды. Какой у них божественный вкус. Как они элегантно выглядят. Баклажаны — это са­мое прекрасное, что есть на свете». «О да, мой повелитель», — отвечал слуга. В тот день вла­стелин съел от жадности столько баклажанов, что ему стало плохо. У него было такое чувство, будто в желудке все переворачивается, подни­мается снизу вверх и будто все баклажаны, ка­кие он когда-либо съел, хотят выйти на свет бо­жий этим противоестественным путем. Он сто­нал: «Никогда больше в рот не возьму ни одного баклажана. Этих плодов преисподней я больше не желаю видеть. От одной мысли о них мне делается дурно. Баклажаны — самые отврати­тельные плоды, какие я только знаю». «О да, мой повелитель», — отвечал слуга. Тут власте­лин опешил: «Как! Еще сегодня днем, когда я говорил о великолепии баклажанов, ты согла­шался со мной. А теперь, когда я говорю, что они отвратительны, ты опять поддакиваешь. Как это надо понимать?» «Господин! — сказал слуга, — я твой слуга, а не слуга баклажанов».

Слуга хитер. Он прекрасно знает роль, кото­рую должен играть при дворе, знает, какие обя­занности на него возложены и какие опасности могут его подстерегать; он ведет себя так, что и свои интересы не забывает. Он не указывает своему господину на непоследовательность его рассуждений, но и не выступает в роли адвоката баклажанов. Его поведение прагматично и дальновидно. Хотя, конечно, многие могут счи­тать его поведение беспринципным.

Двадцатисемилетний служащий обратился ко мне с жалобой на боли в желудке. Его домашний врач высказал предположение, что причи­ны этого заболевания могут быть связаны с пси­хикой. Уже в самом начале лечения пациент по­стоянно возвращался к разговору о своей про­фессии и прежде всего о сложностях взаимоот­ношений с шефом. Они сводились к следующе­му. Каждый раз, когда пациент предлагал обсу­дить свои идеи о новом проекте, шеф отказывал ему в этом. «Шеф делает только так, как он хо­чет, совершенно не считаясь со мной». Пациент действительно отдавал все свои силы работе. Да­же дома он работал до глубокой ночи, разраба­тывая новые модели, и все только для того, что­бы на другое утро узнать, что его старания не только не желательны, но являются помехой. Для него работа, профессиональный успех со­ставляли главный смысл жизни, поэтому со­здавшаяся ситуация становилась все более не­выносимой. Так как пациент все держал в себе, ни с кем не делился, то его организм не выдер­жал: боли в желудке были протестом против не­справедливости шефа.

В этой связи я решил не останавливаться на основном конфликте и его психодинамике. Го­раздо более важным было непосредственно за­няться кризисной ситуацией, чтобы смягчить, уменьшить страдания пациента. Увлеченность профессией, а также честолюбие пациента в та­кой же мере не являлись причиной, порождаю­щей конфликт, как и его стремление проявить свои способности на работе и претворить в жизнь свои идеи. С точки зрения психотерапии существенной была его выжидательная пози­ция, которая скрывалась за различными проявлениями активности, и неумение, неспособ­ность использовать психологическую ситуацию шефа, склонность к авторитарной позиции ру­ководства. В связи с этим история «Слуга бак­лажанов» явилась для пациента не образцом для подражания, а альтернативной концеп­цией, побуждением к тому, чтобы обратить вни­мание на собственный типичный способ реаги­рования, проанализировать его и посмотреть на него другими глазами.

Стеклянный саркофаг

У одного восточного царя была жена дивной красоты, которую он любил больше всего на све­те. Красота ее освещала сиянием его жизнь. Когда он бывал свободен от дел, он хотел только одного — быть рядом с ней. И вдруг жена умер­ла и оставила царя в глубокой печали. «Ни за что и никогда, — восклицал он, — я не расста­нусь с моей возлюбленной молодой женой, даже если смерть сделала безжизненными ее прелест­ные черты!». Он велел поставить на возвыше­нии в самом большом зале дворца стеклянный саркофаг с ее телом. Свою кровать он поставил рядом, чтобы ни на минуту не расставаться с любимой. Находясь рядом с умершей женой, он обрел свое единственное утешение и покой.

Но лето было жарким, и, несмотря на прохла­ду в покоях дворца, тело жены стало постепенно разлагаться. На прекрасном лбу умершей поя­вились отвратительные пятна. Ее дивное лицо стало день ото дня изменяться в цвете и распухать. Царь, преисполненный любви, не замечал этого. Вскоре сладковатый запах разложения заполнил весь зал, и никто из слуг не рисковал зайти туда, не заткнув нос. Огорченный царь сам перенес свою кровать в соседний зал. Не­смотря на то что все окна были открыты на­стежь, запах тления преследовал его. Даже ро­зовый бальзам не помогал. Наконец он обвязал себе нос зеленым шарфом, знаком его царского достоинства. Но ничто не помогало. Все слуги и друзья покинули его. Только огромные блестя­щие черные мухи жужжали вокруг. Царь поте­рял сознание, и врач велел перенести его в боль­шой дворцовый сад. Когда царь пришел в себя, он почувствовал свежее дуновение ветра, аромат роз услаждал его, а журчание фонтанов радова­ло слух. Ему чудилось, что его большая любовь еще живет. Через несколько дней жизнь и здо­ровье вновь вернулись к царю. Он долго смотрел задумавшись на чашечку розы и вдруг вспом­нил о том, как прекрасна была его жена, когда была живой, и каким отвратительным стано­вился день ото дня ее труп. Он сорвал розу, по­ложил ее на саркофаг и приказал слугам пре­дать тело земле.

(Персидская история)

Сорокачетырехлетняя женщина, ответствен­ный работник одного учреждения, пришла ко мне на прием. Ее домашний врач посоветовал ей обратиться к психотерапевту в связи с тяже­лыми переживаниями, связанными с утратой мужа, так называемой «реакцией горя». Лече­ние включало более двадцати сеансов. С самого  начала и до конца оно было одинаково трудным как для пациентки, так и для меня.

Приведу некоторые выдержки из первой бесе­ды, которые дают представление об ее кризис­ной ситуации.

«Как только я представляю, что мой муж, вполне здоровый и нормальный человек, вдруг заболевает тяжелым психическим недугом, на­столько серьезным, что кончает жизнь само­убийством, я прихожу в полное отчаяние. К моей глубокой скорби присоединяются угрызе­ния совести. Я начинаю упрекать себя в том, что в течение нашей одиннадцатилетней супруже­ской жизни я, его жена, была по отношению к нему слишком сурова, часто ругала и кричала на него, выходила из себя из-за пустяков. Я твердо убеждена, что, будь на моем месте другая женщина, сдержанная, уравновешенная, она смогла бы уберечь его от болезни или по край­ней мере предотвратить ее начало.

К боли утраты добавляется и сожаление о том, что мой муж умер в таком молодом возрасте, и я должна признаться, что у меня часто появля­лось желание покончить жизнь самоубийством. Только сознание ответственности по отношению к моей старой матери удерживало меня до сих пор от этого шага».

В начале курса лечения пациентка по многу раз повторяла: «Могло ли так быть, что я своим поведением довела мужа до того, что он заболел и лишил себя жизни?» В любое время дня она звонила мне по телефону только для того, чтобы задать все тот же вопрос. Как мне стало извест­но, она постоянно донимала этим же вопросом своего домашнего врача, соседей и близких зна­комых. Следствием такой навязчивости было то, что друзья постепенно отошли от нее и она со всеми своими неразрешенными проблемами осталась в одиночестве. Казалось, что невоз­можно вести с ней сколько-нибудь разумную бе­седу. Пациентка все знала лучше других и, по­стоянно испытывая чувство вины, была не в со­стоянии понимать доводы собеседника. На этой стадии прогноз психотерапевтического лечения казался неблагоприятным.

Постепенно нам удалось ослабить навязчи­вость повторений. Вместо того чтобы постоянно заниматься навязчиво-депрессивной концеп­цией пациентки, я попытался с ее помощью со­ставить себе более конкретное и полное пред­ставление о ее муже. Это оказалось довольно трудно. Она могла только идеализировать поло­жительные черты мужа, но как только речь за­ходила о каких-либо его недостатках, тут же за­мыкалась в себе. Чтобы не допустить критики по отношению к умершему, она объясняла его недостатки своими неудачными поступками и вновь обвиняла себя во всем. «Я давала ему слишком мало денег, упрекая в том, что по­лучаю больше, чем он. Некоторое время я отка­зывала ему в сексуальной близости, не счита­лась с его желаниями и потребностями» и т.д. Чтобы как-то смягчить эти признания, она каждый раз добавляла: « Но я не хотела его оби­деть; я сразу же просила у него прощения. Умо­ляла не сердиться на меня». После этого я дал прочитать ей следующую историю.

Про ворону и павлина

В парке дворца на ветку апельсинового де­рева села черная ворона. По ухоженному га­зону гордо расхаживал павлин. Ворона про­каркала: «Кто мог позволить такой нелепой птице появляться в нашем парке? С каким самомнением она выступает, будто это султан собственной персоной. Взгляните только, ка­кие у нее безобразные ноги. А ее оперение — что за отвратительный синий цвет. Такой цвет я бы никогда не носила. Свой хвост она тащит за собой, будто лисица». Ворона замол­кла, выжидая. Павлин помолчал какое-то время, а потом ответил, грустно улыбаясь: «Думаю, что в твоих словах нет правды. То плохое, что ты обо мне говоришь, объясняется недоразумением. Ты говоришь, что я гордячка потому, что хожу с высоко поднятой головой, так что перья у меня на плечах поднимаются дыбом, а двойной подбородок портит мне шею. На самом же деле я — все что угодно, только не гордячка. Я прекрасно знаю все, что уродливо во мне, знаю, что мои ноги ко­жистые и в морщинах. Как раз это больше всего и огорчает меня, поэтому-то я и подни­маю так высоко голову, чтобы не видеть своих безобразных ног. Ты видишь только то, что у меня некрасиво, и закрываешь глаза на мои достоинства и мою красоту. Разве тебе это не пришло в голову? То, что ты называешь без­образным, как раз больше всего и нравится во мне людям».

(По П.Этессами)

Эта история стала для пациентки тем приме­ром, по которому она начала осторожно ориен­тироваться. Она поняла: подобно тому, как воро­на не замечала положительных качеств павли­на, она не видела ошибок, отрицательных ка­честв своего мужа, вызывавших ее невротиче­ские реакции.

В письме, которое я получил от нее на этой стадии лечения, она писала: «Действительно, я видела только свои отрицательные качества и не замечала положительных. Это какой-то рок, что я так хорошо помню все, что было в про­шлом. Однако мне все еще очень трудно видеть теневые стороны характера мужа. Но все же я была не такая уже плохая».

Эти размышления стали отправной точкой, исходя из которой удалось разомкнуть заколдо­ванный круг, в котором находилась пациентка. От навязчивых повторений давно происходив­ших конфликтов и признаний ею своей вины мы подошли к новой стадии лечения.  Пациент­ка стала рассказывать о своем прошлом, об от­ношении к родителям и о том, чего она ожидала от своего мужа. Затем разговор зашел об ее вза­имоотношениях с матерью, об общности их ин­тересов. Оказалось, что пациентка, уже будучи взрослой, самостоятельной, достигнув успехов в карьере, вела себя по отношению к матери, как малое беспомощное дитя. Роль мужа была точно определена союзом дочери и матери, единых в своих интересах. Он вторгся в их клан, был чу­жим среди них, и обе требовали от него подчине­ния их представлениям о бережливости, порядке, сексуальности, общительности. Дело, правда, редко доходило до открытых столкновений. Часто пациентка выступала в роли обвинителя. Ее муж, которого она считала, по всей видимости, очень упрямым, отличался, скорее всего, мяг­ким и уступчивым характером. Ссоры конча­лись тем, что он брал всю вину на себя, и этот стиль отношений вполне импонировал пациен­тке, соответствовал ее механизмам переработки конфликтов.

После того как мы тщательно, в соответствии с пятиступенчатым процессом лечения в пози­тивной психотерапии, проработали вторую ста­дию — стадию инвентаризации, когда уже было преодолено самоотречение и одностороннее об­винение, а чувство вины и его причины стали более понятными для пациентки, она смогла сформулировать свои собственные потребности, интересы и расширить диапазон своих целей. Несмотря на эти очевидные успехи, которые в начале лечения казались почти недостижимы­ми, пациентка время от времени впадала в но­стальгическую идеализацию своего умершего мужа. Расстаться с предметами, которые он лю­бил и которые были ему дороги, означало для нее чуть ли не заново пережить его смерть, то есть снова испытать чувства, сопровождающие­ся сознанием вины, состояниями тревоги и внутренней борьбой против каких-либо перемен в жизни.

На одном из приемов пациентка стала расска­зывать об этих трудностях. Ее преследовала мысль о том, может ли она отдать мебель своего мужа, которую раньше так ненавидела. Паци­ентка призналась, что не в силах будет это сделать. Тогда я ей рассказал историю про стеклян­ный саркофаг. Она произвела на нее сильное впечатление, особенно описание разлагающего­ся тела. История напомнила пациентке о мучавших ее переживаниях, в которых она до сих пор не решалась сама себе признаться, переживани­ях таких же, какие испытывал восточный вла­стелин при виде тления и тогда, когда он ре­шился на разлуку с любимой, предав ее тело земле. Если раньше пациентка из своего жиз­ненного опыта и под влиянием матери считала, что ничего нельзя менять после смерти любимо­го человека, то теперь под непосредственным впечатлением истории о стеклянном саркофаге она поняла, что перемена очень благотворна, поскольку помогает достигнуть чего-то нового.

Не Боги горшки обжигают

Один фокусник показывал свое искусство сул­тану и его придворным. Все зрители были в во­сторге. Сам султан был вне себя от восхищения. «Боже мой, какое чудо, какой гений!» Его же визирь сказал: «Ваше величество, ведь не боги горшки обжигают. Искусство фокусника — это результат его прилежания и неустанных упраж­нений». Султан нахмурился. Слова визиря от­равили ему удовольствие от восхищения искус­ством фокусника. «Ах ты неблагодарный, как ты смеешь утверждать, что такого искусства можно достигнуть упражнением? Раз я сказал: либо у тебя есть талант, либо у тебя его нет, зна­чит, так оно и есть». С презрением взглянув на своего визиря, он гневно воскликнул: «У тебя его по крайней мере нет, ступай в темницу. Там ты сможешь подумать о моих словах. Но чтобы ты не чувствовал себя одиноким и чтобы рядом с тобой был тебе подобный, то компанию с тобой разделит теленок». С первого же дня своего за­точения визирь стал упражняться: он поднимал теленка и носил его каждый день по ступенькам тюремной башни. Проходили месяцы, теленок превратился в могучего быка, а силы визиря возрастали с каждым днем благодаря упражне­ниям. В один прекрасный день султан вспомнил о своем узнике. Он велел привести визиря к се­бе. При виде его султан изумился: «Боже мой! Что за чудо, что за гений!» Визирь, несший на вытянутых руках быка, ответил теми же слова­ми, как и раньше: «Ваше величество, не боги горшки обжигают. Это животное ты дал мне из милости. Моя сила — это результат моего при­лежания и упражнений».

Султану хотелось видеть в фокуснике челове­ка, наделенного особыми, выдающимися и ни для кого не достижимыми способностями. Он видит только результат, не понимая, что за ним стоит упорный труд.

Обычно говорят: «Либо ты можешь вступать в контакт с людьми, либо нет. Либо ты спра­вишься с этим делом, либо нет. Либо тебе во всем везет, либо нет». Это ясное «да или нет» скрывается за представлением о том, что чело­век с рождения либо наделен определенными способностями, либо нет. Визирь в нашей исто­рии противопоставляет суждению «или — или» третью возможность. Искусство фокусника для визиря — результат его усердия и упражнений. Таким образом, это суждение «или — или» уже не бесспорно. Мы приходим к мысли, что можно достигнуть очень многого, если только есть до­статочно времени и желания для достижения поставленной цели. Пример визиря убеждает нас в этом.

Пациент, тридцативосьмилетний служащий, страдал от сознания того, что он менее самосто­ятелен, чем другие, что его трудоспособность, творческие способности ниже, чем у других. Его убеждение поддерживала жена: «Посмотри, че­го достигли другие, ты же никогда этого не до­стигнешь». Фраза «Ты никогда этого не достиг­нешь» сопровождала пациента чуть ли не всю его жизнь. « Моя мать всегда восхищалась маль­чиками, которые чего-то достигли, хорошо за­кончили школу и могли учиться дальше. Всех их ставили Мне в пример; это был недосягаемый для меня идеал».

Пациент интересовался искусством, особенно живописью. Он посещал вместе со своей женой выставки, восхищался художниками, но сам никогда не брал кисть в руки. Во время курса психотерапии у него вдруг появилось желание, и он, решив попробовать свои силы, стал посе­щать уроки живописи. Его жене это не нрави­лось. «Предоставь занятие живописью тем, у кого есть к ней призвание. Ты ведь не гений». Но пациент не дал себя обескуражить и после первых удач уговорил свою жену тоже попробо­вать рисовать углем.

Примерно через полгода, во время контрольного обследования, его жена рассказывала: «Я совершенно не могла предположить, что в каждом человеке заложено столько способностей. Мой муж пишет в той манере, которая мне очень нравится. Копии с картин Марка Шагала и Пикассо, висевшие у нас раньше в комнате, мы заменили на картины моего мужа, а мой муж поместил в рамку картину, написанную мною. Я думаю, что эксперимент с живописью вселил в нас обоих уверенность в своих силах и побудил заниматься экспериментированием».

То, что каждому человеку доступно очень многое, обычно представляется нам невозмож-ным. Но дело совсем не в этом. Гораздо важнее то, что мы можем развить в себе разносторонние способности, если найдем для этого время и про­явим упорство в достижении цели.

О, ты поистине всеведущ!

Рассказывают, приверженец одной из ислам­ских сект пришел к своему шейху, главе общи­ны верующих, известному предсказателю и яс­новидящему, и сказал ему: «О, шейх, моя жена беременна. Боюсь, что у нее родится дочь. Про­шу тебя: помолись, чтобы Бог смилостивился и: подарил мне сына». Шейх ответил: «Пойди и принеси несколько самых лучших дынь, хлеба и сыра, чтобы мои послушники насытились и могли бы тогда за тебя помолиться». «Клянусь светом моих очей, я это сделаю». Он пошел и принес все, что ему было велено. После трапезы послушники стали молиться. Шейх даже снизо­шел до того, чтобы сказать несколько слов: «Будь уверен, — говорил шейх, — у тебя будет сын, а когда ему минет десять лет, он станет членом нашей общины».

Однако жена родила дочь, которая к тому же была безобразна. Муж очень расстроился и от­правился к шейху, чтобы пожаловаться на не­справедливость: «Твои молитвы не помогли. Ты обещал, что у меня будет сын. А у меня появи­лась дочь, да к тому же ужасно безобразная». Шейх сказал на это: «Я уверен, что когда ты нам пожертвовал трапезу, ты не имел в душе истинной веры и чистоты помыслов. Если бы ты это сделал от всего сердца и с чистыми помыс­лами, у тебя родился бы сын, клянусь тебе в этом. Однако будь уверен вопреки всему, что хоть это и дочь, она принесет тебе больше выго­ды и радости, чем сын. Потому что когда на меня снизошло озарение, мне явилось лицо, и это было лицо твоей дочери — в будущем зна­менитой ученой». Человек ушел утешенным. Через два месяца дочь его умерла. Он снова по­шел к шейху и сказал: «О шейх, моя дочь умер­ла. Я должен тебе сказать, что твои молитвы совсем не помогают». Шейх ответил: «Я же тебе сказал, что дочь принесет тебе больше выгоды, чем сын. Если бы она осталась в живых, ее сер­дце разбилось бы от того,  что мир полон всякой мерзости. Стало быть, хорошо, что она умерла». Как только шейх сказал это, все послушники вскочили, бросились к его ногам и запели хо­ром: «Инш аллах тааллах. Пусть здоровье всег­да сопутствует тебе. Мы навсегда твои преданные слуги. Поистине, ты всеведущ. Твое дыха­ние животворно, а сам ты — все равно что про­рок!»

(По Шейху Бэхаи)*

Если концепции, взгляды, идеи не соответст­вуют действительности, то очень часто под сло­жившиеся стереотипы подгоняют саму действи­тельность. Эта форма защиты и внутреннего со­противления оказывается очень стойкой и часто почти непреодолимой: «Я не мог ошибиться. То, что говорили мои родители, верно и будет всегда верным». «То, что говорит мой врач, правиль­но». «Ты можешь утверждать все, что угодно, но я все равно прав». Эта игра в то, что «я всегда прав», может распространяться решительно на все: на воспитание, супружескую жизнь, про­фессию, науку, политику, религию. Мои кон­цепции, взгляды, воззрения я оберегаю от про­верки действительностью тем, что считаю эту действительность недостоверной или интерпре­тирую ее в духе своих же концепций. Подобная реакция говорит о том, что в сфере межчелове­ческих отношений не существует одной объек­тивной действительности, а есть как бы множе­ство их, которые мы воспринимаем через фильтр наших концепций и взглядов.

Положение становится критическим, опас­ным тогда, когда такие концепции не контро­лируются реальностью и превращаются в само­цель. В таких случаях любая коммуникация, любое общение перестает быть взаимным. Один пациент описал это так. «Начинает казаться, будто ты бросаешь камни в резиновую стену, а они каждый раз возвращаются к тебе». Подо­бным образом жонглируют своими концепция­ми многие люди. Аргументы, факты для них ничто. На любое возражение у них есть свой от­вет, который якобы подтверждает правильность их взглядов.

Я такой же сильный, как и сорок лет назад

Три старых друга сидели вместе и говорили о радостях юности и тяготах старости. «Ах, — стонал один, — мои ноги не слушаются меня так, как я бы того хотел. Ведь как, бывало, я бегал раньше, а теперь они бросили меня на произвол судьбы, так что я еле-еле переступаю с ноги на ногу». «Ты прав, — согласился с ним другой. — У меня такое чувство, будто мои юно­шеские силы капля за каплей уходят в песок, как это бывает с водой в пустыне. Времена из­менились, и мы изменились, попав между жер­новами времени». А третий друг, мулла, люби­тель читать проповеди, не менее дряхлый, чем его друзья, покачал головой: «Не понимаю, о чем вы говорите, дорогие друзья. Я ничего по­добного у себя не замечаю из того, на что вы жалуетесь. Я такой же сильный, как и сорок лет тому назад». Друзья ему не поверили. «Не смей­тесь, это именно так, — не унимался мулла. — Как раз вчера я получил доказательство этому. В моей спальне с незапамятных времен стоит тяжелый дубовый шкаф. Сорок лет тому назад я попытался поднять этот шкаф, и что же вы думаете, друзья, произошло? Я не мог поднять его. Вчера пришло мне в голову опять поднять шкаф. Я изо всех сил пробовал это сделать. Но опять мне это не удалось. Это ясно доказывает только одно: я такой же сильный, как и сорок лет тому назад».

У пациента, страдавшего алкоголизмом, воз­никли значительные трудности в семье и на ра­боте. Когда я его спрашивал: «Как вы себя чув­ствуете?» — ответ всегда был один и тот же: «По-прежнему, без изменений». Эта игра в воп­рос—ответ превратилась в своего рода ритуал. У меня создалось такое впечатление, что ему до­ставляло удовольствие показывать, что мне вряд ли удастся достичь каких-либо положи­тельных результатов в его лечении. Каждый раз, когда я пытался выяснить реальное само­чувствие пациента, он уклонялся от ответа. И вот однажды, после нашего обычного ритуала, я рассказал ему историю «Я такой же сильный, как и сорок лет тому назад».

Эта история символически показала склон­ность пациента-алкоголика не замечать реаль­ной действительности, проходить мимо нее и те­шить себя надуманными представлениями. Па­циент сразу узнал себя в герое истории. Однако появился и совершенно второстепенный на пер­вый взгляд, но в высшей степени симптоматич­ный результат: отныне пациент уже не отвечал на мой вопрос стереотипно — «по-прежнему, без изменений», — а пытался дифференцированно описать свое реальное самочувствие.

Когда умер король Амирнуэ Самани*, ученые воспользовались этим и стали плести интриги против неугодного им Авиценны. Авиценне ни­чего другого не оставалось, как переехать из Горгана в Рей, принадлежавший династии Дай-ламин. Рей находился под господством царя Маздельдовлеха. Властелин страдал тяжелой формой меланхолии и истощением. Авиценна сумел помочь ему, применив совершенно нео­бычный метод. Древнеперсидский поэт Низами* так описывает это исцеление.

Как Авиценна вылечил безумие царя

Царь был убежден, что он корова, забыв о том, что он человек. Поэтому он мычал и обра­щался к окружающим с мольбой: «Придите за мной, заколите и употребите себе на пользу мое мясо». Он ничего не ел, отсылая обратно все ку­шанья.  «Почему вы не отведете меня на зеле­ный луг, где бы я мог пастись, как полагается корове? » Так как он совсем перестал есть, то ис­худал до такой степени, что превратился в на­стоящий скелет.

Когда никакие методы лечения и лекарства не помогли, на помощь призвали Авиценну. Он велел передать царю, что придет мясник, чтобы заколоть его, разделать мясо и отдать его лю­дям. Когда больной узнал об этом, он обрадовал­ся выше всякой меры и с нетерпением стал ждать своей смерти. В назначенный день Ави­ценна предстал перед царем. Размахивая но­жом, он закричал страшным голосом: «Где та корова, которую я наконец-то могу зарезать?» Царь испустил восхищенное мычание, чтобы мясник знал, где находится его жертва. Ави­ценна громко приказал: «Приведите скотину сюда, свяжите ее, чтобы я смог отделить голову от туловища». Но прежде чем ударить ножом, он пощупал, как это обычно делают мясники, насколько упитанны бедра и живот, и громко сказал: «Нет, нет, эта корова пока еще не годит­ся для убоя. Она слишком тощая. Уведите ее и дайте ей вволю корма. Когда она наберет нуж­ный вес, я приду опять». Больной стал есть все, что ему подавали, в надежде, что его скоро за­режут. Он прибавлял в весе, его здоровье замет­но улучшалось, и благодаря заботливому уходу Авиценны он выздоровел.

Пациентка в возрасте пятидесяти одного года пришла ко мне на прием. До этого специалисты поставили ей следующий диагноз: параноидно-галлюцинирующий психоз, хроническое безу­мие. Вот запись с ее слов.

«Сначала они трубили в трубы, и все трубили и трубили, так что я все время об этом думаю, а потом, еще раньше, когда высох Рейн, они счи­тали меня Мао Цзэдуном и профессором Шапом из Вьетнама и все время кричали, я уже это про­веряла, так должно быть. Потом они раскрича­лись из-за войны во Вьетнаме, где каждый день бомбы. Так они все время кричали. С тех пор прошла целая вечность. Они не думают, что это за террор. Сколько раз они уже отвозили меня на операционный стол. Операции моему ребен­ку, истязания ребенка, мой отец на кладбище,  моего мужа оперировали, это что-нибудь да зна­чит. А потому я хочу подать жалобу в суд. Во­семь раз я обращалась в суд: единственное, что они сделали — послали меня к психиатру, боль­ше ничего. Ведь все против них, это совершенно ясно, и я подала жалобу в суд, нашла адвоката, но я не знаю, я надеюсь, что теперь дело сдви­нется, я не хочу остаток своей жизни испыты­вать мучения от тупых, пьяных, порочных ка­толиков, набожно молящихся; это разряженные обыватели, вот они кто, каждое воскресенье они молятся на коленях рядом со мной в церкви.  Если бы я только это знала, я бы их убила. А священник говорит все одно и то же и у нас до­ма, и здесь: страдания и многие болезни господь посылает нам, чтобы искупить грехи наши. Уже у младенца есть первородный грех, и он должен искупить его болезнями. И вот они, эти идиоты, стоят там в церкви. Моя мать сидит там и молится. Когда я была там, я спросила ее, зачем она молится. Благодарит за хлеб насущ­ный. Ты уже позаботилась об этом, но она все еще тихо молится. Они сделали ей инфаркт, взяли да ударили ей по сердцу. Они то же самое сделали моему ребенку, он еще тогда не начал ходить и говорить. И это продолжалось три по­коления. А теперь они проиграли. Я надеюсь, что теперь начнется процесс и что их повесят. И если они сто раз будут повторять, что я сума­сшедшая, те, что в В., все равно не поверят, ни за что не поверят...»

Несмотря на то что текст достаточно бессвяз­ный, на его основе можно воссоздать совершен­но определенные жизненные ситуации и породившие их переживания. Для этого следует вы­членить из запутанного нагромождения слов определенную закономерность в изложении пе­реживаний. Пациентке пятьдесят один год. Яр­ко выраженная потребность в справедливости — это фон для всех ее высказываний, о чем бы она ни говорила: о работе, религии, сексуальности, человечестве, политике, врачах, родителях, де­тях и т.п. Справедливость — главная тема, вок­руг которой группируется целый ряд пережи­тых ситуаций, связанных со справедливостью. Кажется, будто в ней самой проигрывается за­писанная на пленку «программа справедливо­сти», которая иногда выходит из-под контроля разума. Если ознакомиться с условиями прожи­той жизни пациентки и ориентироваться на анализ ее актуальных способностей, то целый ряд ее неясных высказываний приобретает со­вершенно отчетливый, определенный смысл. Вкратце это можно изложить так. Куда бы ни обращалась пациентка, в учреждения или к от­дельным людям, она всюду чувствовала неспра­ведливое к себе отношение. По-видимому, не­справедливость по отношению к ней была допу­щена и на самом деле. И вот она использует свое «безумие» для того, чтобы заклеймить эту не­справедливость.

Когда мы заполняли наш дифференциально-аналитический опросник с учетом психосоци­альных данных, пациентка отвечала вполне ра­зумно и конкретно на вопросы об актуальных способностях, затем, когда опросник был запол­нен, снова стала прокручиваться «программа справедливости».

Дифференциально-аналитический опросник дал возможность и в этом случае получить от­четливое и дифференцированное представление о личности пациентки с ее слов, что было бы невозможно сделать исходя только из расска­занной ею довольно бессвязной, запутанной ис­тории, окрашенной безумием.

Хотя уверенность пациентки в том, что все на свете относятся к ней несправедливо, была поч­ти непоколебимой, тем не менее шаг за шагом, очень постепенно удалось расшатать эту уверен­ность безумия. Прежде всего надо отметить, что едва ли пациентка стала бы терпеть какие-либо возражения с моей стороны. Она сразу же при­числила бы меня, лечащего врача-психотера­певта, к лагерю тех, от кого она терпит неспра­ведливость, и стала бы агрессивной по отноше­нию ко мне. Поэтому в процессе лечения при анализе составляющих очага конфликта и свя­занных с ним ситуаций, касающихся справед­ливости, нужно было проявлять максимальную чуткость и понимание. Я старался проникнуть­ся участием к миру переживаний пациентки, чтобы понять ее и это понимание вновь довести до ее сознания. Это происходило примерно так, как у Авиценны. Применение подобного метода в современной психотерапии описано у Бенедетти. Разумеется, нам, врачам-психотерапевтам, порой бывает нелегко понять смысл запутан­ных, безумных представлений и высказываний психически больных людей. В результате непо­нимания углубляется изоляция, отчуждение больного, мир его мыслей и переживаний стано­вится недоступным для врача. Тем важнее для терапевтического воздействия идентификация с чуждым для нас миром мыслей и переживаний пациента. И хотя полная идентификация чрез­вычайно трудна и даже опасна для врача, то частичная идентификация с конкретными от­дельными переживаниями больного дает хоро­ший результат.

Пациентка реагировала очень агрессивно и сразу замыкалась в себе, как только начинала подозревать, что у врача есть хотя бы малейшее сомнение в правильности ее образа мыслей. Од­нако, когда я рассказал ей историю «Мудрый судья», она увидела свои бредовые идеи как бы со стороны, смогла говорить о них и даже была в состоянии посмеяться над ними.

Мудрый судья

Женщина, взволнованная и возмущенная, пришла к гхази, к окружному судье, и стала жаловаться на то, что посторонний мужчина поцеловал ее против ее воли. Она кричала: «Я требую от вас справедливости. Я не успокоюсь до тех пор, пока вы не накажете злодея. Я тре­бую этого от вас, это мое право». При этом она гневно топала маленькой ножкой и испепеляла судью своими взглядами. Судья был мудрым че­ловеком. Он долго думал и наконец огласил су­дебное решение: «С тобой поступили несправед­ливо. Итак, ты должна узнать, что такое спра­ведливость. Посторонний мужчина поцеловал тебя насильно, против твоей воли. Чтобы вос­торжествовала справедливость, мое решение таково: ты должна поцеловать его тоже насильно, против его воли». И обратившись к судебному исполнителю, он приказал привести мужчину, чтобы тот получил свое наказание.

Пациентка слушала с широко раскрытыми глазами и на самом интересном месте, когда судья огласил свое решение, она громко засмея­лась. Для ее понимания это было вполне доступ­но, так как представления о справедливости у нее были связаны с конфликтами партнерских отношений. Во время следующих сеансов она все время возвращалась к этой истории. Каж­дый раз, когда возобновлялась тема справедли­вости и для пациентки наступал критический момент, она вспоминала об истории, которая стала для нее как бы мостиком, дающим воз­можность проявить критическое отношение к своим бредовым представлениям о справедливо­сти.

Еще одна большая программа

У одного купца было сто пятьдесят верблюдов; они шли по пустыне, навьюченные товарами, а с ними еще сорок послушных рабов и слуг. Од­нажды вечером купец пригласил в гости одного своего друга. Это был Саади. Всю ночь напролет он без устали рассказывал гостю о своих делах и заботах, о том, как утомительна его профес­сия. Он говорил о своих сокровищах в Туркеста­не, о своих поместьях в Индии, показывал до­кументы на владение и ювелирные изделия. «О Саади, — вздыхал купец, — я совершу еще одно путешествие. А уж после этого я позволю себе заслуженный отдых, о котором мечтаю так, как ни о чем другом на свете. Я хочу отвезти пер­сидскую серу в Китай; я слышал, что она там в большой цене. Оттуда я повезу китайские вазы в Рим. Затем мой корабль повезет римские тка­ни в Индию, а оттуда я повезу индийскую сталь в Халаб. Из Халаба я буду экспортировать зер­кала и изделия из стекла в Йемен, а из Йемена вывезу бархат в Персию». С мечтательным вы­ражением лица он рассказывал все это скепти­чески слушавшему его Саади. «А уж после всего этого моя жизнь будет посвящена отдыху и раз­мышлению, высшей цели моих помыслов».

(По Саади)

Один сорокавосьмилетний фабрикант, владе­лец большой фирмы с несколькими сотнями служащих, привел ко мне на психотерапевтиче­ский прием обоих своих сыновей. По его словам, они не могли сосредоточиться на чем-либо, были невнимательны, плохо учились и доставляли родителям немало огорчений. Очень может быть, что эти жалобы имели под собой основа­ние, однако, пока фабрикант говорил, у меня все больше и больше создавалось впечатление, что он использует своих детей как предлог, для того чтобы намекнуть на свои собственные про­блемы. Он производил впечатление загнанного, даже испуганного человека. Это подтвердилось тогда, когда сыновья ушли. Мы оставили тему «дети» и заговорили о нем самом. Казалось, что прорвалась   плотина.   С   сильным   волнением,  прерывавшимся истерическим плачем, он рас­сказал мне о себе, о своих бедах, о мнимой безы­сходности и закончил тем, что попросил о помо­щи. Хотя дела его в бизнесе шли хорошо, он постоянно повторял: «Я неудачник. Я ничего не достиг». Конечно, эти высказывания могли быть кокетством преуспевающего делового че­ловека, который просто рисуется своей скромно­стью. Но далее если в его словах и было что-то от этого, то душевный кризис, описанный паци­ентом, представлялся, на мой взгляд, достаточ­но серьезным.

Фирма досталась ему в наследство от отца, ко­торый упорно создавал ее своими собственными трудами, руководствуясь девизом: «Зарабаты­вай хлеб свой в поте лица своего». Вначале па­циент хотел избрать для себя другое поприще. Он мечтал стать архитектором, но отец воспро­тивился его желанию. Без конца он внушал сво­им сыновьям, что трудится, не жалея сил, толь­ко ради них, и им предстоит вести дела дальше. Пациент не мог отказаться от морального долга и взял на себя управление делами отца. Не ус­пел он по-настоящему вникнуть в дела фирмы, как вдруг отец скоропостижно умер. Ответст­венность за предприятие и имущество перешла к нему. Пока пациент делил свои обязанности с братом, он еще мог как-то справляться с рабо­той. Но неожиданно в автомобильной катастро­фе погибает брат, и ему пришлось взять на себя все бремя ответственности. Имея перед собой пример отца, пациент предъявлял к себе исклю­чительно высокие требования. Чтобы доказать самому себе, что он может управлять фирмой так же хорошо, как отец, он уволил компетент­ных сотрудников и, стараясь все решать едино­лично, окончательно довел себя до хронического переутомления. Перегрузки на работе отрази­лись и на семейной жизни. Так как он не успе­вал справляться на работе со многими делами, то ему приходилось работать по ночам дома. Ес­тественно, члены семьи были недовольны его постоянной занятостью. Несмотря на все стара­ния пациента, количество невыполненных за­даний увеличивалось с угрожающей быстротой, и в конце концов наступила декомпенсация. Внезапно он перестал выполнять свои служеб­ные обязанности, не являлся на работу, лежал в постели, предавался бесплодным размышлени­ям, стал очень уязвимым и обидчивым. При ма­лейшем намеке на дела фирмы, на отца, брата он приходил в ярость, а потом впадал в истери­ку. «Я совершенно разбит, растерян. Я не знаю, с чего начинать. Я пропал и ни на что больше не гожусь». Удивляло то, что именно в этой кри­тической ситуации пациент стал расширять свою фирму и вкладывать в строительство мно­гие миллионы марок. Эту кажущуюся непосле­довательность он объяснял тем, что обязан уве­личивать семейный капитал, чтобы передать его детям в наследство. Эти очевидные противо­речия не доходили, видимо, до сознания паци­ента.

Вот почему я рассказал ему, как бы невзна­чай, историю «Еще одна большая программа», которую Саади поместил в своем сборнике притчей-рассказов «Гулестан». В этой истории жи­тейская ситуация показана в несколько преувеличенно комическом виде, однако очень верно передана та напряженная спешка, сверхактив­ность и непоследовательность, которые были так типичны для пациента.

Он сразу узнал себя в герое истории. Это яви­лось отправным моментом для последующих наших бесед: мы обсуждали значение усердия и преуспевания в жизни и в карьере, говорили о влиянии примера отца и о чрезмерных требова­ниях пациента к себе самому. Постепенно мы подошли к мысли о том, что пациент идентифи­цирует себя с отцом, что он постоянно стремится соответствовать своему идеализированному представлению об отце. Однако беседы на эту тему встречали сильное сопротивление со сторо­ны пациента, так как он принял жизненные ус­тановки и нормы поведения отца и теперь пы­тался внушить детям, что они тоже должны не­сти ответственность за фирму. При этом он сам неоднократно повторял, что ненавидит свою фирму, что она не дает ему быть самим собой и что он упустил возможность жить своей собст­венной жизнью, «как и купец из истории». Я не ставил перед собой цель убедить пациента от­казаться от решения сложных организацион­ных и экономических проблем своего предпри­ятия или оставить фирму с тем, чтобы избавить­ся от переутомления. Я хотел прежде всего до­вести до сознания пациента, и, следовательно, сделать доступным для него его конфликт, силь­ную эмоциональную зависимость, показать ему, что он ведет, так сказать, «борьбу с призра­ками». Попытки пациента перенести на меня образ отца и предоставить мне, его врачу-психотерапевту, принимать за него решения и нести за них ответственность некоторое время были в центре лечения. Постепенно пациент стал пони­мать противоречие между взятыми на себя слу­жебными обязанностями, мотивацией своего преуспевания и личными потребностями и склонностями. На заключительной стадии лече­ния, когда можно уже было говорить о расши­рении цели, о том, что нельзя пренебрегать сво­ими духовными интересами и способностями, я рассказал ему историю, содержание которой косвенным образом дает представление об эво­люции пациента в процессе лечения.

Золотые гвозди шатра

Однажды дервиш, для которого радостью бы­ло самоотречение, а надеждой — рай, встретил знатного вельможу. Его богатство превосходило все то, что дервиш когда-либо видел. Шатер вельможи, предназначенный для отдыха, рас­полагался за городом. Он был сделан из драго­ценных тканей, даже гвозди, которыми он был прибит к земле, были из чистого золота. Де­рвиш, проповедовавший всегда и во всем аске­тизм, обрушил на вельможу поток слов, говоря о том, как ничтожно земное богатство, как су­етны золотые гвозди шатра, как тщетны чело­веческие труды и старания. И как, напротив то­го, великолепны святые места. Самоотречение — это высшее счастье. Серьезно, с задумчивым вы­ражением лица слушал его вельможа. Он взял руки дервиша в свои и сказал: «Твои слова для  меня то же, что жар полуденного солнца и свежесть вечернего ветра. Друг, сопровождай меня, пойдем вместе к святым местам». Не оборачиваясь назад, без денег, не взяв с собой ни верховой лошади, ни слуги, он отправился в путь. Пораженный де­рвиш еле поспевал за ним. «Господин, скажи мне только, ты всерьез думаешь совершать паломни­чество к святым местам? Если это так, то подо­жди меня, пока я сбегаю за своим плащом пили­грима». Вельможа, благосклонно улыбаясь, отве­тил: «Я оставил свое богатство, лошадей, золото, шатер, слуг — все, что имел, неужели же ты из-за плаща должен вернуться?» «Господин, — уди­вился дервиш, — объясни мне, как ты мог оста­вить все свои сокровища и даже отказаться от своей мантии?» Вельможа ответил медленно, но убежденно: «Мы вбили золотые гвозди в землю, а не в наше сердце!»

Истории для раздумий

В этой части книги мы предлагаем несколько историй без интерпретации. Пусть читатель сам попытается понять, что они ему говорят, а затем поделится своими мыслями, впечатлениями с друзьями, знакомыми или членами семьи. При этом он заметит две вещи: хотя во многом толко­вания будут схожими, содержание историй каж­дый воспримет по-своему, в зависимости от своих взглядов. Поскольку толкования отражают точку зрения читателя, его жизненную позицию, то об­мен впечатлениями о прочитанном, беседы на эту тему — путь к самопознанию.

Две половины жизни

Однажды мулла, гордый обладатель лодки, пригласил школьного учителя своей деревни покататься с ним по Каспийскому морю. Школьный учитель уютно растянулся в лодке под тентом и спросил у муллы: «Как ты дума­ешь, какая сегодня будет погода?» Мулла опре­делил, откуда дует ветер, посмотрел на солнце, нахмурился и сказал: «Если ты мне спрашива­ешь, то у нас будет буря». Школьный учитель в ужасе сморщил нос и сделал замечание: «Мул­ла, ты что, никогда не учил грамматики? Нуж­но говорить не мне, а меня». Мулла, которого так отчитали, только пожал плечами и сказал: « Какое мне дело до грамматики? » Учитель был в отчаянии: «Ты не знаешь грамматики! Это значит, что половина твоей жизни пропала да­ром». Как и предсказывал мулла, горизонт за­тянулся черными тучами, сильный штормовой ветер подстегивал волны, а лодку носило, как ореховую скорлупу. Громадные волны обруши­вались на маленький челн. Тут мулла спросил учителя: «Ты когда-нибудь учился плавать?» Учитель сказал: «Нет, зачем мне было учиться плавать?» Мулла, широко улыбаясь, сказал:  @Тогда ты потерял всю свою жизнь: наша лодка того и гляди потонет».

Справедливая цена

Когда царь Ановширван* путешествовал со своей свитой по стране, он попал в пустынную горную местность, в которой не было даже бедных пастушьих лачуг. Повар царя пожаловал­ся: «О великий повелитель! Ведь я здесь для то­го, чтобы услаждать твой вкус. А в кухонной палатке нет ни крупицы соли, без которой лю­бая еда будет противна на вкус. О великий царь, что мне делать?» Ановширван ответил: «Вер­нись в ближайшую деревню. Там ты наверняка найдешь торговца, у которого есть в продаже соль. Смотри, не плати дороже обычной цены». «Великий царь, — удивился повар, — в твоих сундуках лежит больше золота, чем где бы то ни было на свете. Что убудет от твоих богатств, ес­ли я заплачу за соль чуть-чуть дороже? Ведь это такая мелочь». Царь посмотрел серьезно и ска­зал: «Как раз из мелочей-то и возникают все несправедливости на свете. Мелочи как капли, из которых в конце концов образуется целое мо­ре. Все великие несправедливости начинались с мелочей. Так что иди и купи соли по настоящей цене».

На всех не угодишь!

Отец со своим сыном и ослом в полуденную жару путешествовал по пыльным переулкам Кешана. Отец сидел верхом на осле, а сын вел его за уздечку. «Бедный мальчик, — сказал прохожий, — его маленькие ножки едва поспе­вают за ослом. Как ты можешь лениво восседать на осле, когда видишь, что мальчишка совсем выбился из сил?» Отец принял его слова близко к сердцу. Когда они завернули за угол, он слез с осла и велел сыну сесть на него. Очень скоро повстречался им другой человек. Громким голо­сом он сказал: «Как не стыдно! Малый сидит верхом на осле, как султан, а его бедный старый отец бежит следом». Мальчик очень огорчился от этих слов и попросил отца сесть на осла поза­ди него. «Люди добрые, видали вы что-либо по­добное? — заголосила женщина под чадрой. — Так мучить животное! У бедного осла уже про­висла спина, а старый и молодой бездельники восседают на нем, будто он диван, бедное суще­ство!» Не говоря ни слова отец и сын, посрам­ленные, слезли с осла. Едва они сделали не­сколько шагов, как встретившийся им человек стал насмехаться над ними: «Чего это ваш осел ничего не делает, не приносит никакой пользы и даже не везет кого-нибудь из вас на себе?» Отец сунул ослу полную пригоршню соломы и положил руку на плечо сына. «Что бы мы ни делали, — сказал он, — обязательно найдется кто-то, кто с нами будет не согласен. Я думаю, мы сами должны решать, что нам надо делать».

О разнице между городскими воротами и устами

Жил-был один восточный повелитель, муд­рость которого подобно солнцу освещала страну животворными лучами. Никто не мог превзой­ти его по уму и сравняться с ним в богатстве. Однажды пришел к нему визирь: «О великий султан, ты самый мудрый, самый могуществен­ный в нашей стране. В твоих руках и жизнь, и смерть. Однако что я услышал, когда ездил по городам и селам? Твое имя у всех на устах. По­всюду тебя хвалят. Но нашлись и такие, кто плохо о тебе отзывался. Они насмехались над тобой и бранили твои мудрые решения. О ты, могущественный повелитель, разве мыслимо, чтобы в твоем царстве могло быть подобное не­повиновение и брожение умов!» Султан снисхо­дительно улыбнулся и сказал: «Как и любой в моем царстве, ты знаешь, какие заслуги у меня перед подданными моими. Семь провинций, подчиненных мне, под моим господством стали богатыми и преуспевающими. В семи провин­циях любят меня за справедливость. Конечно, ты прав, я могу многое. Я могу велеть закрыть громадные ворота своих городов, но одного я не могу — закрыть рот своим подданным. И не то важно, что некоторые говорят плохого обо мне, а то, что я делаю хорошего для людей!»

Розовое масло ассенизатора

Ассенизатор, всю жизнь занимавшийся чист­кой сточных канав города и перевозом нечистот на поля, пришел однажды на базар. К отврати­тельному запаху клоаки он привык с течением времени. Ему ничего не стоило весело ходить вдоль сточных канав и, не поморщившись, очи­щать самые глубокие ямы с нечистотами. Когда же этот славный человек, проходя по базарным рядам — там его еще никогда не видели, — по­дошел к прилавку торговцев розовым маслом, то аромат, приятный для каждого, подейство­вал на него так сильно, что ассенизатор упал в обморок. Как ни пытались привести его в созна­ние, все было напрасно. Тут появился лекарь. По одежде он узнал профессию больного, под­нял с земли кусок помета и дал ему понюхать. Вдруг, будто по мановению волшебной палочки, ассенизатор открыл глаза. Люди, стоявшие вок­руг, смотрели, разинув рот, на это чудо. Лекарь же произнес спокойно: «Этот человек никогда не знал запаха розового масла. Его «розовое масло» сделано из другого вещества. Тот, кто не познал сути бытия, как может он понять, что такое суть бытия».

(По Саади)

Ворона и попугай

Попугай сидел вместе с вороной в одной клет­ке. О, как страдал бедный попугай от присутст­вия этого чудовища в черном оперении! «Какой отвратительный черный цвет, какая безобраз­ная фигура, какое скверное выражение лица. Кто увидел бы при восходе солнца нечто подо­бное, у того хорошее настроение было бы испор­чено на весь день. Более неприятного соседа, чем ты, нет на целом свете». Самое удивитель­ное, что ворона тоже страдала от общества по­пугая. Грустная и подавленная, она сетовала на судьбу, что свела ее с таким неприятным пест­рым малым: «Почему именно на мою долю вы­пало это несчастье? Почему, как назло, меня по­кинула моя счастливая звезда? Почему мои сча­стливые дни должны закончиться таким мра­ком? Мне было бы куда приятнее сидеть с другой вороной на каменной ограде какого-нибудь сада и радоваться тому, что мы вместе».

(По Саади)

Знание дорогого стоит

У крестьянина перестал работать трактор. Все попытки крестьянина и его соседей починить машину были напрасны. Наконец он позвал специалиста. Тот осмотрел трактор, попробовал, как действует стартер, поднял капот и все тща­тельно проверил. Затем взял молоток, один раз ударил по мотору и привел его в действие. Мо­тор затарахтел, будто он и не был испорчен. Когда мастер подал крестьянину счет, тот, удивленно взглянув на него, возмутился: «Как, ты хочешь пятьдесят туманов только за один удар молотком!» «Дорогой друг, — сказал мас­тер, — за удар молотком я посчитал только один туман, а сорок девять туманов я должен взять с тебя за мои знания, благодаря которым я мог сделать этот удар по нужному месту».

Что имеешь, то имеешь

Один набожный человек стоял на коленях в мечети, поглощенный молитвой. А другому ве­рующему бросились в глаза его великолепные, искусно сотканные туфли с загнутыми носами. Он уже представил себе, как было бы прекрасно, если бы у него тоже были такие туфли. Шаг от мысли к делу часто бывает гораздо короче, чем обычно думают. Он подошел к молящемуся и прошептал ему на ухо: «Ты же знаешь, что мо­литва не достигает слуха господа, если ты мо­лишься в туфлях». Верующий прервал свою мо­литву и так же тихо прошептал в ответ: «Если моя молитва и не будет услышана, то у меня по крайней мере останутся мои туфли!»

Узелок на память

В жарких местностях Ирана питьевая вода — величайшая драгоценность. Она поддерживает жизнь. Ее хранят в особых цистернах и прино­сят домой в больших кувшинах, причем ходить за ней приходится часто очень далеко. Однажды отец послал сына за водой: «Сын мой, возьми этот кувшин и принеси нам воды». Говоря это, он со всего размаха дал сыну звонкую пощечи­ну. Со слезами на глазах, судорожно сжимая кувшин, мальчик пошел за водой. «Зачем ты ударил нашего сына, — возмутилась мать, — он же ничего плохого не сделал». На что отец отве­тил: «Эта пощечина будет ему узелком на па­мять. Будь уверена, никогда в жизни он не по­смеет уронить кувшин с водой. Какой толк был бы в том, если бы я ему дал пощечину после того, как он, не дай бог, разбил бы кувшин».

Не все за один раз

Однажды мулла пришел в зал, чтобы обра­титься к верующим. Зал был пуст, если не счи­тать молодого конюха, что сидел в первом ряду.  Мулла подумал про себя: «Должен я говорить или нет?» И он решился спросить у конюха: «Кроме тебя, здесь никого нет, как ты думаешь, должен я говорить или нет?» Конюх ответил: «Господин, я простой человек, я в этом ничего не понимаю. Но когда я прихожу в конюшню и вижу, что все лошади разбежались, а осталась только одна, я все равно дам ей поесть». Мулла, приняв близко к сердцу эти слова, начал свою проповедь. Он говорил больше двух часов, и, за­кончив, почувствовал на душе облегчение. Ему захотелось услышать подтверждение, насколь­ко хороша была его речь. Он спросил: «Как тебе понравилась моя проповедь?» Конюх ответил: «Я уже сказал, что я простой человек и не очень-то понимаю все это. Но если я прихожу в конюшню и вижу, что все лошади разбежались, а осталась только одна, я все равно ее накорм­лю. Но я не дам ей весь корм, который предназ­начен для всех лошадей».

Награда за чистоплотность

Однажды муж уехал по делам, а его жена, всем известная чистюля, только и делала, что охотилась за каждой пылинкой в доме и полиро­вала до блеска мебель, даже глиняную плева­тельницу в углу. Из-за всех этих трудов она со­вершенно забыла о себе и бегала по дому неряха неряхой. Когда вернулся супруг, ему захотелось прочистить горло от дорожной пыли. Он стал озираться в поисках самого грязного угла. Но  все вокруг сияло чистотой. Тогда ему ничего не оставалось, как плюнуть жене в лицо.

О вечной жизни

Царь Ановширван, которого народ называл также Справедливым, однажды отправился в паломничество по стране как раз в то время, когда родился пророк Мухаммед. На освещен­ном солнцем склоне горы он увидел сгорбивше­гося над работой почтенного старого человека. В сопровождении своих придворных царь по­дошел к нему и увидел, что старик сажает ма­ленькие, не больше года, саженцы. «Что же ты делаешь?» — спросил царь. «Я сажаю ореховые деревья», — ответил старик. Царь удивился: «Ведь ты уже так стар. Зачем тебе саженцы, ли­ству которых ты не увидишь, в тени которых не будешь отдыхать и не вкусишь их плодов?» Старик взглянул на него и ответил: «Те, кто был до нас, сажали, а мы пожинали плоды. Теперь мы сажаем, чтобы те, кто будет после нас, тоже могли бы пожинать плоды».

Распределение обязанностей

«Я больше не могу! Мои обязанности — это горы, которые я уже не в состоянии сдвинуть с места. По утрам мне надо будить тебя, отдавать распоряжения по хозяйству, выбивать ковры, смотреть за детьми, ходить на базар за покуп­ками, к вечеру готовить твой любимый плов да  еще баловать тебя ночью». Так говорила жена своему мужу. Обгладывая куриную ножку, муж сказал только: «А что тут особенного. Все жен­щины делают то же, что и ты. Тебе не на что жаловаться. Пока я работаю, ты отсиживаешься дома». «Ах, — продолжала причитать жена, — если бы ты стал хоть немножко помогать мне». Движимый великодушием, муж согласился на­конец на такое предложение: жена будет отве­чать за все, что происходит в доме, а он за все то, что вне дома. Распределив так свои обязан­ности, супруги долгое время жили в мире и со­гласии. Однажды муж сидел с друзьями в ко­фейне после удачно сделанной покупки и с удо­вольствием курил кальян. Вдруг туда ворвался сосед и в волнении крикнул: «Беги скорее, твой дом горит». Муж продолжал с наслаждением потягивать из мундштука и произнес с завид­ным хладнокровием: «Будь так добр, скажи моей жене: ведь в конце концов она отвечает за все, что происходит в доме, я же только за служ­бу вне дома».

Отсрочка

Человек, приговоренный к смерти, бросился с мольбой к ногам хакема, верховного судьи. Он заверял его в своей невиновности. Но словам осужденного не верили, а для подтверждения невиновности у него не было свидетелей. Хакем был непоколебим, как само правосудие. Когда уже все уверения оказались бесполезными, не­счастный  попросил,  чтобы исполнили его последнее желание. Судья подумал, что нетрудно оказать последнюю милость тому, кто стоит пе­ред лицом смерти. Ведь милость — это лучшее успокоительное средство для исполняющих пра­восудие, которое, как и все человеческое, может идти по ложному пути. «Каково твое последнее желание?» — спросил судья. «Господин, я хочу только одного: произнести двухчастную молит­ву (дорекаат)». Хакем великодушным жестом позволил выполнить эту скромную просьбу. Осужденный боязливо смотрел на судью и не произносил ни слова. Судья потерял терпение и сердито спросил: «Почему же ты не читаешь свою молитву?» «Господин, — сказал осужден­ный, — меня взяло сомнение: кто поручится, что прежде, чем я кончу молитву, безжалост­ный палач не отрубит мне голову?» «Хорошо, — сказал верховный судья и обратился ко всем присутствующим. — Я клянусь аллахом и про­роками, что к тебе никто пальцем не притронет­ся, пока ты не произнесешь свою молитву до конца». Осужденный обратился на восток, упал на колени и, склонив голову, начал молиться. После первой части молитвы он вдруг вскочил на ноги и замолчал. «Что это еще значит? — возмутился судья. — Не хочешь ли уже теперь почувствовать на своей шее меч правосудия?» «Господин, ты поклялся мне именем аллаха, что я имею право перед казнью произнести двухчастную молитву. Первую часть я уже про­изнес, а теперь решил повременить со второй частью и произнести ее через двадцать пять лет».

Мудрость мастера

К одному известному мастеру спорта по борьбе пришел ученик, чтобы поучиться у него этому искусству. Многие годы он тренировался с ог­ромным прилежанием, достойным восхищения. «Учитель, — спросил ученик в один прекрас­ный день, — есть что-нибудь такое, чему бы ты еще мог меня научить?» «Ты научился всему, чему я мог тебя научить», — сказал мастер. От этих слов молодой борец преисполнился гордо­сти и объявил всем и всюду, что теперь он луч­ший борец в стране и мог бы даже победить на ринге своего знаменитого учителя. Тысячи лю­дей пришли посмотреть на этот поединок. После длительной, спокойной и равной борьбы мастер вдруг неожиданным приемом положил ученика на обе лопатки и победил его. «Странно, — ска­зал побежденный, тяжело переводя дыхание, — я научился у тебя всему, но как же случилось, что ты одолел меня тем приемом, которого я не знал?» «Юный друг, — сказал мастер, — все верно! Всему, чему я мог, я тебя научил. Только этот единственный прием я приберег для сегод­няшнего дня».

(по Саади)

Теневая сторона солнца

Один ученый человек каждый день приходил к пророку Мухаммеду. Однажды пророк отвел его в сторону и сказал: «Не приходи каждый день, тогда мы больше станем любить друг дру­га». И тут же рассказал следующую историю. У одного ученого спросили: «Солнце так прекрас­но, так великолепно, почему, однако, нельзя сказать, что мы всегда одинаково сильно любим его?» Ученый ответил: «Солнце светит каждый день. И только зимой, когда оно скрывается за тучами, мы начинаем его ценить».

Запоздалая месть

Жители одной деревни решили наказать сво­его сородича и бросили его в яму. Те, кому он навредил, решили, пусть каждый сам учинит суд над ним. Стоя на краю ямы, одни плевали на злодея, другие бросали в него комья грязи. Вдруг в несчастного полетел камень. Изумленно посмотрел тот на бросавшего и спросил: «Всех здешних я знаю. А ты кто таков, почему броса­ешь в меня камнем?» Человек ответил: «Я тот, кого ты обидел двадцать лет тому назад». Про­винившийся удивился: «Где же ты был все это время?» «Все это время, — прозвучал ответ, — я носил этот камень в моем сердце. А теперь, когда я увидел тебя в таком жалком положе­нии, то взял камень в руку».

Удачная сделка

- Встань сейчас же! Ах ты, безбожная тварь», — ругался бедуин и стегал плеткой ленивого верб­люда, который упрямо стоял на коленях в пес­ке. «Если хоть еще раз ты не послушаешься, я  продам тебя на базаре за один туман. Ах ты, бес­полезная скотина, клянусь аллахом, я сделаю это». Не прошло и дня, как бедуин снова лупил палкой ленивого верблюда. И вот ему пришлось выполнить то, в чем он поклялся. Нужно было сдержать обещание, и бедуин, не в ладах с са­мим собой, с верблюдом и с богом, привел живо­тное на базар. Теперь он раскаивался в своей поспешной клятве. Ведь один туман за верблю­да — это слишком дешево, лучше было бы на­звать сто туманов. И вдруг ему в голову пришла спасительная мысль. Он помчался домой и при­нес свою старую полуслепую кошку. Затем крепко привязал ее к верблюду и стал выкрики­вать на весь базар. «Великолепный верблюд за один думан. Покупайте, люди добрые! Один вер­блюд за один туман!  Вам такого никто не пред­ложит, подумайте только, один верблюд всего за один туман!» Когда же нашелся охотник ку­пить верблюда, то бедуин хитро сказал: «Верб­люд стоит один туман. Но только я продаю его вместе с кошкой, а она стоит девяносто девять туманов ». До самого вечера бедуин расхваливал верблюда с драгоценной придачей. Толпа зевак собралась вокруг него. Все смеялись над хитро­стью торговца, но никто не хотел покупать вер­блюда. Вечером довольный бедуин отправился домой, ведя за уздечку верблюда, и повторял про себя: «Я поклялся продать верблюда за один туман. Я сделал все, чтобы выполнить эту клят­ву. Но люди просто не хотели покупать. Кара за то, что клятва не выполнена, падет на них, на этих безбожных скупердяев!»

Знание людей в теории и на практике

Один способный молодой человек, жаждав­ший знаний и мудрости, испытывая многие лишения, изучал вдали от родины, в Египте, физиогномику, науку о выражении лица. Шесть лет длилось это учение. И вот настал день, когда он прекрасно сдал все экзамены. Радостный и гордый, молодой человек верхом на коне возвращался на родину. На каждого встречного он уже смотрел глазами человека, познавшего мудрость науки, и, чтобы расши­рить и углубить свои знания, читал по выра­жению их лиц как по книге. И вот повстре­чался ему человек, на лице которого он про­читал шесть свойств характера: ясно было, что он завистлив, ревнив, жаден, скуп, коры­столюбив и беспощаден. «Бог свидетель, какое страшное выражение лица у этого человека, никогда я еще не видел и не слышал ничего подобного. Вот когда я смог бы проверить свою теорию». Пока он так думал, незнакомец подошел к нему с приветливым, добродушным выражением лица и смиренно сказал: «О гос­подин! Уже поздно, а ближайшая деревня да­леко. Моя хижина маленькая и темная, но я буду носить тебя на руках. Какая это была бы честь для меня, если бы я посмел считать тебя своим гостем на эту ночь, и как осчаст­ливило бы меня твое присутствие!» Наш пу­тешественник с изумлением подумал: «Пора­зительно! Какой контраст между речами этого человека и отвратительным выражением его лица».

Эта мысль глубоко взволновала молодого че­ловека, он стал сомневаться в том, что усвоил за все шесть лет учения. Чтобы вновь обрести уверенность, он принял приглашение незна­комца. Хозяин услаждал ученого чаем, кофе, соками, печеньями и кальяном. Он осыпал своего гостя любезностями и вниманием. Три дня и три ночи гостеприимному хозяину уда­лось удержать путешественника у себя. Нако­нец ученый пожелал избавиться от этого не­вероятного гостеприимства и принял твердое решение уехать. В час расставания хозяин протянул ему конверт со словами: «О госпо­дин! Это Ваш счет». «Какой счет?» — с удив­лением спросил молодой человек. Как выхва­ченный из ножен меч, вдруг обнажилось ис­тинное лицо хозяина. Он нахмурил лоб и злобно закричал: «Какая наглость! Что ты се­бе воображал, когда ел здесь и пил? Уж не думал ли ты, что все это было даром?» При этих словах ученый сразу пришел в себя и молча вскрыл конверт. Он увидел, что все, что он ел и не ел, было указано в счете по цене во стократ большей. У него не было при себе даже половины требуемой суммы. При­шлось слезть с лошади и отдать ее хозяину, а в придачу еще и седло со всей поклажей. Но и этого оказалось мало; тогда он снял с себя и отдал свой дорожный костюм. Пешком отправился он в путь. И долго еще можно было слышать его восторженные слова: «Слава богу, слава богу, что шесть лет моего учения не были напрасны!»

(По Абдул-Баха)

Три золотые фигуры

Чтобы проверить ум и наблюдательность царя соседнего царства, а заодно и смекалку его на­рода, один царь в стародавние времена послал своему соседу три золотые фигуры. Эти фигуры выглядели совершенно одинаково и имели оди­наковый вес. Но все они, по словам пославшего их, отличались друг от друга своей ценностью. Царю предлагалось установить, какая из фигур была самой ценной. Вместе со своими придвор­ными царь внимательно рассмотрел фигуры, но не смог обнаружить ни малейшего различия. Даже мудрейшие мужи его царства готовы были дать голову на отсечение, что между фигурами нет никакой разницы. Царь впал в уныние. Ка­кой позор! Выходило, что он управляет царст­вом, где нет ни одного сообразительного поддан­ного, кто мог бы найти разницу между фигура­ми. Все царство принимало участие в решении загадки, и каждый старался изо всех сил.

Когда, казалось, надежда была уже потеряна, один юноша, томящийся в тюрьме, взялся обна­ружить разницу между фигурами, если только ему дадут их осмотреть. Царь приказал приве­сти молодого человека во дворец и велел пока­зать ему три золотые фигуры. Юноша очень внимательно их рассмотрел и наконец устано­вил, что у каждой из фигур в ухе есть малень­кая дырочка. Тогда для проверки он просунул туда тонкую серебряную проволоку. Оказалось, что у первой фигуры серебряная проволока вы­шла изо рта, у второй — из другого уха, а у третьей появилась из пупка. Подумав немного, молодой человек обратился к царю.

«Ваше величество, — сказал он, — я думаю, что решение загадки лежит перед нами, как от­крытая книга. Остается только прочитать, что там написано. Обратите внимание: как ни один человек не похож на других, так и каждая из этих фигур единственная в своем роде. Первая фигура напоминает тех людей, которые, едва дослушав до конца какую-нибудь новость, спе­шат рассказать об услышанном другим. Вторая фигура похожа на людей, про которых говорят: «В одно ухо влетает, в другое вылетает». Третья же фигура во многом схожа с теми, кто запоми­нает услышанное и старается пропустить это че­рез собственное сердце. Господин! Теперь рассу­ди, какая фигура самая ценная. Кого бы ты вы­брал и сделал своим приближенным? Того, кто все выбалтывает, того, для кого твои слова что ветер, или того, кому можно полностью дове­риться, потому что он будет хранить твои слова в тайниках своей души?»

Цена жемчужины

Однажды петух увидел в саду затерявшуюся среди травы сверкающую жемчужину. Он с жадностью бросился на нее, склевал и пытался изо всех сил отправить ее к себе в зоб. Когда петух понял, что блестящий предмет — это не королева рисовых зерен, он тут же выплюнул ее. Он, правда, успел проверить ее качество, но что это была за проверка! Тут жемчужина окликнула его и сказала: «Я сияющая, драгоцен­ная жемчужина. Выпала из чудесного ожерелья по воле случая на землю в этом саду. Где ты сыщешь жемчужину краше меня? Хоть обыщи все моря и океаны, и то не найдешь. Но вот слу­чай швырнул меня к твоим ногам. Думаешь, таких, как я, что песку морского? Если бы ты взглянул на меня глазами разума, то увидел бы тысячи красот и чудес». Но петух гордо прокри­чал: «Найдись охотник, я не задумываясь отдал бы тебя за одно рисовое зернышко».

(По П. Этессами)

Вежливый мулла

И снова один всеми уважаемый шейх давал большой праздник. Приглашены были все знат­ные титулованные особы этих мест. Только про муллу забыли. Однако он был среди гостей и чувствовал себя как рыба в воде. Один из его друзей в некотором замешательстве отвел при­ятеля в сторону: «Как случилось, что ты здесь? Ведь тебя не приглашали». Мулла очень дели­катно ответил: «Если уж хозяин не знает своих обязанностей и не пригласил меня, то зачем же мне упускать возможность воспользоваться сво­ими обязанностями и быть вежливым гостем?»

Протяни ты ему руку

В болоте северной Персии тонул человек. Он весь погрузился в трясину, и только голова его еще   выглядывала.   Несчастный   орал   во   всю глотку, прося о помощи. Скоро целая толпа со­бралась на месте происшествия. Нашелся смель­чак, пожелавший спасти тонущего. «Протяни мне руку! — кричал он ему. — Я вытащу тебя из болота». Но тонущий взывал о помощи и ни­чего не делал для того, чтобы тот смог ему по­мочь. «Дай же мне руку!» — все повторял ему человек. В ответ раздавались лишь жалобные крики о помощи. Тогда из толпы вышел еще один человек и сказал: «Ты же видишь, что он никак не может дать тебе руку. Протяни ему свою, тогда сможешь его спасти».

Идеальный верблюд

Много лет тому назад четверо ученых брели с караваном по пустыне Кавир. Вечером они все вместе сидели у большого костра и делились впечатлениями. Все в один голос хвалили верб­людов: их непритязательность, выносливость, сила и непостижимое терпение приводили дру­зей в восторг. «Мы все владеем пером, — сказал один из них. — Давайте напишем или нарисуем что-нибудь в честь верблюда и прославим его». С этими словами он взял пергаментный свиток и направился в шатер, освещенный лампадой. Через несколько минут он вышел и показал свое произведение друзьям. Он нарисовал верб­люда, встающего после отдыха. Рисунок так хо­рошо удался, что было впечатление, будто верб­люд живой. Второй вошел в шатер и вскоре вер­нулся с кратким деловым очерком о той пользе, какую приносят верблюды. Третий написал очаровательное стихотворение. Наконец, четвер­тый отправился в шатер и попросил его не бес­покоить. Прошло несколько часов, огонь в кос­тре давно погас и друзья спали, а из слабо осве­щенного шатра все еще доносился скрип пера и монотонное пение. Напрасно друзья ждали сво­его товарища целых три дня. Шатер спрятал его так же надежно, как земля, что сомкнулась за Аладдином. Наконец, на пятый день, наиприлежнейший из всех прилежных вышел из шат­ра. Черные тени обрамляли его глаза, щеки впали, подбородок оброс щетиной. Усталой по­ходкой и с кислым выражением лица, будто съел зеленых лимонов, он подошел к друзьям и с досадой бросил перед ними связку пергамент­ных свитков на ковер. На внешней стороне пер­вого свитка было написано крупными буквами во всю ширь: «Идеальный верблюд, или Верб­люд, каким ему надлежало бы быть...»

Пророк и длинные ложки

Один правоверный пришел как-то к пророку Элиасу. Его очень волновало, что такое ад и рай, потому что он хотел жить праведно. «Где ад и где рай?» С этим вопросом человек обратился к пророку, но Элиас не ответил. Он взял вопро­шавшего за руку и повел темными переулками во дворец. Через железные врата они вошли в большой зал. Народу там было видимо-невиди­мо, бедные и богатые, в лохмотьях и в одеяни­ях, украшенных драгоценными камнями. По­среди зала стоял на огне огромный котел, в нем кипел суп, который на Востоке называется «am». От варева шел приятный запах по всему залу. Вокруг котла толпились люди с впалыми щеками и глубоко запавшими глазами. Каж­дый старался получить свою порцию супа. Спут­ник пророка Элиаса поразился, когда увидел у них в руках по ложке, величиной с него самого. Лишь на самом конце черенка имелась деревян­ная ручка. Остальная часть черенка ложки, со­держимое которой могло бы насытить любого человека, была железной и от супа нестерпимо горячей. С жадностью голодные люди тыкали своими ложками в котле. Каждый хотел по­лучить свою долю, но никому это не удавалось. Они с трудом вытаскивали тяжелые ложки из супа, но так как те были слишком длинными, то и сильнейшие не могли отправить их в рот. Слишком ретивые обжигали руки и лицо и, ох­ваченные жадностью, обливали супом плечи со­седей. С руганью они набрасывались друг на друга и дрались теми же ложками, которыми могли бы утолить голод. Пророк Элиас взял сво­его спутника за руку и сказал: «Вот это — ад!» Они покинули зал и вскоре уже не слышали адских воплей. После долгих странствий по темным переходам они вошли в другой зал. Здесь тоже было много людей. Посреди зала сто­ял котел с кипящим супом. У каждого было по такой же громадной ложке в руке, какие Элиас и его спутник уже видели в аду. Но люди были упитанными, в зале слышались лишь тихие до­вольные голоса и звуки окунаемых ложек. Лю­ди подходили парами. Один окунал ложку и кормил другого.  Если для кого-нибудь ложка оказывалась слишком тяжелой, то сразу же другая пара помогала своими ложками, так что каждый мог спокойно есть. Как только насы­щался один, его место занимал другой. Пророк Элиас сказал своему спутнику: «А вот это — рай!»

Небольшая разница

История, иллюстрирующая позитивный подход

Один восточный властелин увидел страшный сон, будто у него выпали один за другим все зубы. В сильном волнении он призвал к себе толкователя снов. Тот выслушал его озабоченно и сказал: «Повелитель, я должен сообщить тебе печальную весть. Ты потеряешь одного за дру­гим всех своих близких». Эти слова вызвали гнев властелина. Он велел бросить в тюрьму не­счастного и призвать другого толкователя, кото­рый, выслушав, сон, сказал: «Я счастлив сооб­щить тебе радостную весть — ты переживешь всех своих родных». Властелин был обрадован и щедро наградил его за это предсказание. При­дворные очень удивились. «Ведь ты сказал ему то же самое, что и твой бедный предшествен­ник, так почему же он был наказан, а ты воз­награжден?» — спрашивали они. На что после­довал ответ: «Мы оба одинаково истолковали сон. Но все зависит от того, не что сказать, а как сказать».

Литература

На английском языке

Baha'u'llah: Gleanings from the Writings of Baha'u'llah.

Baha'u'llah: Seven Valleys, 1975.

Fromm, E.: Escape front Freedom. New York, 1941.

Fromm, E.: «The Oedipus Complex and the Oedipus Myth», 1949. In: Anshen, R.N.: The Family: Its functions and Destiny. New York, 1949.

Gifford, E.W.: Mohaue and Yuma Indians, cited in R.Wood, World of Dreams; An Anthology. New York, 1947.

James.W.: The Dilemma of Determinism, first published in 1884.

Jung, C.G.: Memories, Dreams, Reflections. New York, 1963.

Peseschkian, N.: In Search of Meaning. A Psychotherapy of Small Steps. Berlin Heidelberg New York Tokyo, 1987.

Peseschkian, N.: Psychotherapy of Everyday Life. Training in Parthership and Self-Help. Berlin Heidelberg New York Tokyo, 1986.

Peseschkian, N.: Positive Family Therapy. The Family as Therapist. Berlin Heidelberg New York Tokyo, 1986.

Peseschkian, N.: Positive Psychotherapy. Berlin Heidelberg New York Tokyo, 1987.

Peseschkian, N.: Positive Psychotherapy in Psychosomatics. Berlin Heidelberg New York (in preparation).

На немецком языке

Abdu'l Baha: Beantwortete Fragen. Frankfurt, 1962.

Ackerknecht, E.H.: Geschichte der Medizin. Stuttgart, 1955.

Andrae, Т.: Islamische Mystiker. Stuttgart, 1960.

Battegay, R.: Narzismus und Objektbeziehungen: uber dag Selbst zum Objekt. Bern, 1977.

Benedetti, G.: Der Geisteskranke als Mitmensch. Gottingen, 1976.

Daschti, A.: Uber Hafis (persisch). Teheran, 1958.

Etessami, P.: Diwan (Gesamtwerk, persisch). Teheran, 1954.

Fetacher, I.: Wer hat Dornroschen wachgekUfit? Das Marchenverwirrbuch. Frankfurt, 1972.

Freud, S.: Der Witz und seine Beziehung zum Unbewufiten, Gesammelte Werke, Bd. VI. Frankfurt, 1973.

Fromm, E.: Marchen, Mythen and Traume.   urich, 1957.

Ghowharin, S.: Biographie uber Avlcena (persisch). Teheran, 1953.

Goeppert,   S.:   «Vom  Nutzen  der  Psychoanalyse  fur  die Literaturkritik». Confmia psychiat, 20:95 — 107, 1977.

Meves, Chr.: Erziehen und erzdhlen: uber Kinder und Marchen. Berlin, 1971.

Meyer-Steineg, Th., Sudhoff, K.: Geschichte der Medizin im Uberblick. Jena, 1921.

Mowlana, Massnavi: Gesamtwerk. Teheran, 1960.

Peseschkian, N.: Positive Psychotherapie: Theorie und Praxis einer neuen Methode. Frankfurt, 1977.

Peseschkian,  N.:  Schatten auf der Sonnenuhr, Erziehung, Selbsthilfe Psychotherapie. Wiesbaden, 1974.

Peseschkian, N.: Psychotherapie des Alltagslebens: Training zu Partnerschaftserziehung und Selbsthilfe. Frankfurt, 1977.

Peseschkian, N.: Auf der Suche nach Sinn. Frankfurt, 1983.

Peseschkian, N.: Positive Familientherapie. Erne Behadlungs methode der Zukunft. Frankfurt, 1980.

Saadi: Gholestan (persisch). Teheran, 1953.

Sager,   C.J.,  Kaplan,   H.S.   (Hrsg.):   Handbuch  der  Ehe-, Familien- und Gruppentherapie, 3. Bd. Miinchen, 1973.

Schnutgen,  W.:  *Die Kalifen und ihre Arzte». Naturheil-kunde, Heft 4, April, 1978.

Towhidipour, M. (Hrsg.): Maus und Katie von Scheich Behai (persisch). Teheran, 1958.

Watzlawick, P., Beavin, J.H., Jackson, D.D.: Menschliche Kommunikation: Formen, Storungen, Paradoxien. Bern, 1969.

Watzlawick, P., Weakland, J.H., Fisch, R.: Losungen: zur Theorie und Praxis menschlichen Wandels. Bern, 1974.

Wople, J.: Praxis der Verhaltenstherapie. Bern, 1972.

Комментарии

Термин «позитивный» используется д-ром Н. Пезешкяном как производный от латинского «positum» — «реальный», «фактический», «имеющийся в наличии». «Позитивная психо­терапия» в этом контексте выступает, с одной стороны, в качестве системы психологической помощи, ориентирующейся на целостное пред­ставление о человеке в интегральной совокупно­сти всех его поведенческих свойств, с другой стороны — как психотерапия в межкультур­ной проекции, межкультурный подход в пси­хотерапии. Раскроем данные положения более подробно.

Первое: позитивность как целостность. Здесь продолжается традиция гуманистической пси­хологии принятия клиента всего целиком, во всей многообразной сложности его жизненной позиции, как наделенного потенциями к непре­рывному развитию и самореализации, ответст­венного за свой выбор. Реально существуют не только болезнь, дефекты, симптомы, но и спо­собности клиента для их преодоления: положи­тельные качества имеются у каждого, неповто­римые и уникальные. В любом явлении действительности, даже таком негативном, как болезнь, можно найти положительное. Но способность та­кого позитивного видения необходимо трениро­вать, преодолевая нетерпимость, склонность вы­смеивать и критиковать. Причем принимать, поддерживать и любить самого себя для клиента не менее важно, чем проявлять позитивное отно­шение к другим.

Второе: позитивность как межкультурный подход. Человек живет в мире, наполненном са­мыми различными культурно-ценностными ориентациями, которые иногда мирно сосущест­вуют, а иногда вступают в конфликт друг с дру­гом. В разных частях света люди по-своему ра­ботают, отдыхают, болеют, общаются, фантази­руют, причем одни модели поведения (как, впрочем, и люди) не хуже и не лучше других. Однако человек склонен смотреть на мир через призму собственного опыта, той конкретной си­стемы культуры, в которой он рос и формировал­ся как личность. Поэтому мы нередко относимся с опаской и недоверием к незнакомым обычаям, ценностям, образцам поведения, что препятст­вует позитивному, принимающему и поддержи­вающему отношению к другому человеку, соци­альной группе, народу. Особенно хорошо это видно на примере нашей российской действи­тельности, где сложная межкультурная ситуа­ция часто оборачивается нетерпимостью и нега­тивностью в отношениях между людьми. Вместе с тем в самом факте культурного разнообразия можно найти средства преодоления неблагопри­ятных особенностей человеческого поведения, условия для разрешения внутриличностных и межличностных конфликтов, что и сделано Н. Пезешкяном в данной книге. Представлен­ные здесь истории, сказки и притчи вводят чи­тателя в мир культурного многообразия, где уже потенциально имеются различные способы раз­решения психологических проблем человека. Истории как бы соединяют Восток и Запад, но не в том смысле, что рационализм свойственен только Западу, а иррационализм — Востоку. В историях — нечто вневременное, вечное, что всегда и во все времена поддерживало в человеке его личностное начало, что воспитывало, утеша­ло, помогало в трудную минуту конструктив­ным переосмыслением ситуации, — культурное единство в многообразии.

Собственная межкультурная ситуация автора состояла в том, что, перс по происхождению, Н. Пезешкян родился и вырос в Иране, а в 1954 году вместе с семьей эмигрировал в ФРГ, спасаясь от религиозных преследований. Психотера­певтическое образование он получил на Западе (Швейцария, США, ФРГ), сохранив при этом глубокое знание восточной культуры.

Саади (1203(?) — 1292) — персидский поэт, который в отличие от современных ему поэтов, панигиристов и мисти­ков, писал о простых человеческих радостях и печалях, про­поведовал активный демократический гуманизм. Его глав­ное произведение — сборник притчей-рассказов «Гулистан» («Сад Цветов»), в котором он рассказывает о своих путешест­виях в течение сорока лет по Ирану, Индии, Аравии и Се­верной Африке.

227

К с.   15

Мовлана (1207 — 1272(?)) — персидский поэт, проповедо­вавший идеи суфизма — мистического направления в исла­ме. Полное имя — Мовлана Джалолиддин Руми, поэтому часто он известен под именем Руми. Основные произведения — «Масна-ви» и «Диван*.

К с. 38

Основателя ислама звали пророк Мухаммед. Имя «Маго­мет» пришло к нам из французского языка, долгое время оно было традиционным для нашей литературы, однако по настоянию арабистов было заменено как устаревшее на Му­хаммед-

К с. 43

Нарцистические желания — одно из понятий психоанали­за, указывающее на привязанность сексуального влечения к собственному «Я» как к объекту.

К с. 45

Эдипов комплекс — одно из основных понятий психоана­лиза 3. Фрейда, обозначающее характерную установку ре­бенка по отношению к родителям, возникающую в раннем детстве, примерно между тремя и четырьмя годами. Назван по именги героя древнегреческой легенды царя Эдипа, кото­рый, по преданию, убил своего отца и женился на матери. Эдипов комплекс заключается в половом влечении, главным образом бессознательном, к родителю противоположного по­ла и бессознательном стремлении физически устранять роди­теля одного пола с ребенком.

К с. 5 4

Хафиз Шамседдин М. (1325(?) — 1390) — один из знаме­нитейших персидских поэтов, в лирике которого преоблада­ли темы любви, мистического озарения, жалобы на брен­ность и непознаваемость мира. Лирический герой Хафиза — полнокровный живой человек, одержимый страстями и же­ланием духовно защититься от окружающей его жестокой действительности. Всю жизнь прожил в Ширазе. Самое изве­стное его произведение — «Диван Хафиза», на которое ссы­лается Гёте в своем «Западно-восточном диване».

Этессами Парвин (1906 — 1941) — персидская поэтесса, дочь писателя Юсуфа Этессами, в своих стихах выступала защитницей достоинства и равноправия женщин.

К с. 56

Харун ар-Рашид (786 — 809) — арабский халиф из дина­стии Аббасидов, царствовавший в период экономического и культурного расцвета Багдадского халифата (системы му­сульманской теократии). В сказках «Тысяча и одна ночь» образ Харун ар-Рашида дан как доброго и справедливого го­сударя, что, как полагают исследователи, не соответствовало действительности.

К с. 59

Али (600 — 661) — зять Мухаммеда, один из первых при­верженцев мусульманской религии. Его убийство стало при­чиной разрыва между сунитами и шиитами (мусульмане Ирана в большинстве своем шииты), которые считали его первым имамом (последователем Мухаммеда).

К с. 61

23 мая 1844 года в персидском городе Ширазе молодой человек, известный под именем Баб (1819 — 1850), провоз­гласил приближение того часа, когда явится посланник Бо­га, новый пророк, ожидаемый народами всего мира. Баб осознавал себя как предшественника этого посланника и ви­дел свое предназначение в том, чтобы подготовить человече­ство к Его приходу. Принятое им имя — Баб — означает «Врата» (настоящее имя — Сейид Али Мухаммед). Баб на­влек на себя яростное преследование со стороны мусульман­ского духовенства, был арестован, избит, заключен в тюрьму и 9 июля 1850 года публично казнен. В результате последо­вавших за этим массовых расправ в Персии погибло 20 000 бабидов. В бахаистской религии Баб занимает место, соответ­ствующее роли Иоанна Крестителя в христианстве.

К с. 64

Религия бахай (бахаистская вера, бахаизм) — новое рели­гиозное вероучение, основанное Баха-Уллой (1817 — 1892), продолжающего ряд посланников Бога: Авраама, Моисея, Будды, Зороастра, Христа и Мухаммеда, общее предназначе­ние которых — привести человечество к духовной зрелости. Согласно учению Баха-Уллы, Бог привел в действие истори­ческие силы, противоборствующие разделению людей по на­циональному, классовому и религиозному принципу. Чело­вечество по сути своей едино, и настало время объединения всех людей планеты во всемирное сообщество. Помочь этому процессу единения — одна из целей религии бахай. Другие цели: отказ от каких бы то ни было предрассудков, прежде всего религиозных (в посланниках Бога люди видят прежде всего основателей различных религиозных систем, в то вре­мя как их общее предназначение — способствовать нравст­венному взрослению человечества, объединению его в еди­ную семью), осознание единства и относительного характера религиозной истины, признание того, что истинная религия находится в гармонии с рассудком и научным поиском.

Баха-Улла означает по-арабски «Слава Господа». Челове­ка, принявшего этот титул, при рождении звали Мирза Ху­сейн Али, и родился он в одной из самых именитых семей Тегерана, в семье главного министра шахского двора, унас­ледовав значительное состояние. Объявив себя последовате­лем Баба, Баха-Улла лишился материальных привилегий, разделив участь всех репрессированных бабидов, был заклю­чен в тюрьму, подвергнут пыткам и изгнанию. В 1863 году Баха-Улла провозгласил себя Тем, о Ком пророчествовал Баб, основав новую религию. Скончался и похоронен на Свя­той Земле, недалеко от Хайфы (ныне — Израиль), где сейчас функционирует Всемирный Центр бахаизма.

Абдул-Баха (1844 — 1921) — старший сын Баха-Уллы, Аббас Эффенди, с раннего детства разделял с отцом тяготы его судьбы. Он принял имя Абдул-Баха, что означает «Слуга Бахи», и явил своим бытием совершенный образец бахаист-ского образа жизни. Баха-Улла назначил его единственным полномочным толкователем учения бахаизма и Главой Веры после своей кончины.

Старший внук Абдул-Бахи Шоги Эффенди после смерти первого стал хранителем веры бахаизма и толкователем ее священных текстов (к которым относятся тексты Баха-Уллы и Абдул-Бахи). После смерти Шоги Эффенди (1975 г.) эту функцию выполняет Всемирный Дом Справедливости, включая и контроль переводов вахабитских текстов на раз­личные языки мира. Тексты Баха-У*лы и Абдул-Бахи в дан­ной книге даны в переводе с немецкого языка на русский Л.П. Галанза, который в приведенном выше смысле может считаться лишь предварительным.

К с. 68

Заратустра (в перс, звучании, греч:- передача имени — Зо-роастр) — пророк и реформатор дре^неиранской религии — зороастризма, для которого характерно учение о постоянной борьбе в мире двух противоположных начал: добра, олицет­воряемого светлым божеством Ахурамаздой (Ормуздом), и зла, олицетворяемого темным бояееством Анхра-Майнью (Ариманом); цель мирового процесса, победа добра над злом, достигается развитием событий в этом мире, причем особая роль принадлежит человеку, обладакмпему свободой выбора; средство индивидуального спасения — добрый образ жизни, доброе слово, добрая мысль, доброе д^ло. Зороастризму чужд аскетизм. Окончательно эта религия: сформировалась к 7 в. до н.э.

К с. 75

Соломон (960(?) — 935(?) до н.э.) — царь объединенного Израильско-Иудейского царства, сы:н Давида. Утвердил за время своего правления могущество царства, знаменит соо­ружением храмов в Иерусалиме. Соломону приписывается ряд произведений, вошедших в текст Библии, — «Книга притчей», «Книга премудрости», «Книга песни песней».

Аздак — персонаж из пьесы Бертольта Брехта «Кавказ­ский меловой круг» (см.: Б. Брехт. Театр, т. 4. М., «Искус­ство», 1964, с. 235 — 334).

К с. 77

Авиценна (980 — 1037) — латинизированное употребле­ние имени Ибн Сива, врача, ученого и философа, представи­теля восточного аристотелизма. «Книга об исцелении», при­надлежащая перу Авиценны, оказала большое влияние на развитие европейской медицины.

К с. 97

Рази (864 — 934(?)) — выдающийся персидский врач. Полное имя Абу-Бекр Мухаммед бен-Закария. Объединил в своем учении достижения греческой и арабской медицины. Главный труд — «Книга объемлющая» («Аль-Хави») — представлял собой первую медицинскую энциклопедию на арабском языке.

К с. 99

Катарсис (от греч. katharsis — очищение) — термин, ис­пользующийся в эстетике и психологии искусства в первона­чальном значении эмоционального потрясения и очищения, вызванного у театрального зрителя в результате особого пе­реживания за трагическую судьбу героя. В психоаналитиче­ской литературе этот термин впервые появился в работах Брейера и Фрейда, которые, проводя лечение пациентов с истерией и побуждая их под гипнозом вспомнить события (травмирующие переживания), происшедшие с ними в дет­стве, исследовали возникающие при этом эффекты освобож­дения зажатой ранее психической энергии, вытесненной в подсознание и являющейся, как предположил Фрейд, при­чиной невротического конфликта. Когда под гипнозом само воспоминание и связанное с ним сильное эмоциональное со­стояние одновременно доводятся до сознания пациента, эмо­циональное напряжение разряжается и симптом устраняет­ся. В современной постфрейдовской психотерапии, напри­мер в психодраме, термин «катарсис» часто относят к осво­бождению от напряжения на чисто сознательном уровне.

К с. 102

Представление о природе психического нарушения и о его источниках (эндогенных, внутренних, связанных с морфо-функциональным субстратом психики, возможно закодиро­ванном генетически, или же экзогенных, связанных с дейст­вием внешней среды, никак не представленных в генотипе) имеет не только объективный смысл, но и субъективное зна­чение для врача и пациента, задающих тем не менее опреде­ленную направленность терапевтическому процессу.

К с. 120

Буш Вильгельм (1832 — 1908) — немецкий поэт и худож­ник. Свои стихи он сопровождал юмористическими циклами рисунков.

К с. 130

Тухольский Курт (1890 — 1935) — немецкий писатель-са­тирик, поэт-лирик, публицист. Покончил жизнь самоубий­ством в ссылке. Одно из основных произведений — «Герма­ния превыше всего». В отечественной литературе имеется несколько диссертационных исследований творчества К. Ту-хольского, но официальных переводов его произведений, на­сколько нам известно, не было.

К с. 161

Лихтенберг Георг Кристоф (1742 — 1799) — немецкий ученый и писатель, известный главным образом своими мно­гочисленными афористическими высказываниями.

К с. 183

Шейх Бэхаи (ок. 1575(?)) — полное имя Бэхаэдин Амели, философ, естествоиспытатель и поэт. В книге «Мышь и кош­ка», сборнике басен, социально-критическую направлен­ность сочетает с житейской мудростью.

К с. 186

Амирнуэ Самани — один из представителей среднеазиат­ской феодальной династии саманидов (800 — 900 гг.).