Автор книги: Андерсон, Гулишиан

Книга: Андерсон, Гулишиан Человеческие системы как лингвистические системы

Андерсон, Гулишиан - Андерсон, Гулишиан Человеческие системы как лингвистические системы читать книгу онлайн

ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ СИСТЕМЫ КАК ЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ СИСТЕМЫ: 

РАЗМЫШЛЕНИЯ ПО ПРИМЕНЕНИЮ В КЛИНИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ.

Гарлен Андерсон

Гарольд А. Гулишиан

Начиная с самых первых лет практики семейной терапии в медицинских учебных заведениях, а затем частных учреждениях по семейной терапии и общественных организациях, мы сталкивались с достаточно серьёзными клиническими случаями, не поддающимися никаким из современных техник лечения, что навело нас на мысль о несоответствиях в наших теоретических выкладках и ограниченности наших знаний. Работа над подобными тяжёлыми случаями оказывала влияние на развитие нашей клинической теории, по мере того как мы постепенно продвигались в понимании человеческих систем как социальных систем, определяемых типом социальной организации (роль и структура), к рассмотрению таковых на базе лингвистических и коммуникативных маркеров. Поэтому для нас социальная единица, с которой мы проводим терапию, является и определяется скорее как лингвистическая система, чью проблему можно более точно распознать посредством языка, нежели через капризные и нередко предвзятые теории социальной организации общества. Мы называем такую систему проблемо-образующей и одновременно проблемо-разрешающей.

Наше видение проблемы развивалось на протяжении длительного времени благодаря нашей работе с хроническими больными, не поддающихся лечению, со случаями, иллюстрирующими сложные социальные отклонения, как например, насилие в семье, сексуальное злоупотребление и хронические заболевания. На нашу точку зрения повлияли также и наш опыт консультационной работы со службами по защите прав детей, службами, предоставляющими убежища для женщин и организациями по досрочному освобождению подростков и взрослых преступников, тренинги со студентами и специалистами по проблемам душевного здоровья, заинтересовавшихся вопросами семейной терапии, а также наша исследовательская работа. 

Наш труд вызвал оживлённые дебаты с другими терапевтами, диалог, который может сдвинуть с мёртвой точки целый ряд нерешённых задач и снова поставить перед нами вопросы, на которые, как нам казалось, мы уже давно ответили: Что представляет собой терапия? Каковы задачи терапии? Как определить цели лечения? Что принимать за изменение? И, наконец, какова роль терапевта?

Современные основополагающие предпосылки.

В наших попытках дать новые ответы на те злополучные вопросы, а также разработать новые пути понимания общественных систем и связанных с ними проблем мы исходим из пяти основных посылок:

Человеческие системы - это системы, порождающие язык и значение одновременно. Коммуникация и дискурс характеризуют социальную систему. Таким образом, скорее, соцкультурная система является продуктом коммуникации, нежели коммуникация - производной данной системы. Поэтому любая общественная система - это лингвистическая или коммуникативная система. Терапевтическая система есть лингвистическая система.

Значение и понимание - социальные, межличностные конструкции. Говоря о межличностном, мы имеем в виду постоянно изменяющуюся ситуацию, в которой два или более индивида приходят к взаимному соглашению (понимают), что они воспринимают одно событие одним и тем же способом. Значение и понимание подразумевают межличностный опыт такого рода. Однако понятно, что это соглашение недолговечно и постоянно нуждается в новом обсуждении. Мы не достигнем понимания, пока не вступим в коммуникативный акт, т.е. пока не будем вовлечены в дискурс или диалог внутри самой системы, поражающий значение. Терапевтическая система - это система, характерной особенностью которой является коммуникация.

Любая терапевтическая система формируется вокруг определённой «проблемы» и вовлекается в эволюцию языка и значения, специфического по своей природе, характерного для данного типа организации и разрешения проблемы. В этом смысле терапевтическая система - это система, характеризуемая в большей степени «проблемой», чем социальной структурой, которая определяет саму «проблему». Терапевтическая система есть проблемо-образующая и проблемо-разрешающая система. 

Терапия представляет собой событие лингвистического характера, которое имеет место в так называемой терапевтической беседе. Терапевтическая беседа - это двусторонний поиск, осуществляемый посредством диалога, взаимообмен, столкновение мыслей, в котором зарождается новое значение, постоянно развивающееся затем по направлению к «разрешению» проблемы и «распаду» самой терапевтической системы. Поэтому терапевтическая система - это проблемо-образующая и проблемо-разрещающая система. Изменение - это эволюция значения, достигаемая через диалог.

Роль терапевта проявляется в его мастерстве вести беседу, конструировать диалог. Его опыт должен способствовать созданию условий и успешному течению беседы. Терапевт - это участник-наблюдатель и одновременно руководитель терапевтического диалога. 

Ранее мы говорили об этих идеях в разделе о системах, детерминированных проблемой. Однако мы пришли к выводу, что наклеивание ярлыков таит в себе опасность. На данных момент такой термин нас не устраивает, поскольку подразумевается, что проблема статична и не подвержена изменениям. На самом деле мы считаем, что система подвижна, изменчива и никогда не достигает завершённости. Поэтому членов системы не следует рассматривать как статичные элементы: изменения свойственны как определению проблемы, так и членам системы. Мы также далеки от предположения, что проблемы просто «врываются» в нашу жизнь и требуют некоего особого активного действия по их устранению. Скорее это задача терапевта: принять участие в процессе по созданию языка и значения системы, а также поддержанию диалога, направленного на разрешение проблемы и системы в целом. 

Посредством диалога общественные системы развивают свой собственный язык и обмениваются подтверждениями о его смысле. В этом эволюционном лингвистическом процессе формируются свои закономерности, схемы, предсказуемые шаблоны, которые терапевт переживает как независимые от их описаний элементы и которые становятся стартовой площадкой/ опорными пунктами для интерпретации/ понимания. Проблемо-образующая и проблемо-разрешающая система есть интеллектуальная конструкция, хотя бы потому, что «семья» -- это конструкция. Такое понимание терапии является для нас своеобразным способом мышления, который помогает нам в нашей клинической практике, преподавательской работе и проведении научных исследований. У нас нет никаких сомнений, что наши нынешние конструкции в будущем неизбежно выйдут за пределы настоящего понимания. 

Именно потому, что система подвижна, изменчивы и наши представления о ней. Наши теоретические выкладки, равно как и терапевтическая практика, сравнимы скорее с оптическими стёклами, чем с мысленными представлениями, 

которые постоянно приспосабливаются к социальной действительности. Мы опираемся на наш терапевтический опыт работы с системами не для того, чтобы найти подтверждения собственной теории, а скорее, с целью спровоцировать поиск более подходящих способов мышления и подходов к анализу подобных систем. Теории и практики терапии, и семейная терапия не исключение, подпадают под категорию идеологии о поведении человека и в меньшей степени похожи на описания, находящиеся под влиянием социальной действительности. Как и все идеологии, эти тоже подвержены изменениям с течением времени. Терапию можно сравнить с ситуацией, когда терапевт, слушая пациента, находит в его речи подтверждения своим ожиданиям и, в свою очередь, оправдывает ожидания пациента. Это не подтверждение какой-то определённой психотерапевтической теории, которое иногда встречается. Это всего лишь беседа, которая ведётся на одном из языков человечества.

Зац предлагает рассматривать психотерапию не как науку, а как «идеологию о поведении человека» и «культурный феномен, такой как философия религии». Мы согласны с мнением Заца и более того, считаем уместным распространить эту точку зрения на все (включая и нашу собственную) социальные теории. Социально-научные теории - это идеологии, созданные в определённый момент с целью практического применения. Чувство такое, будто вся социальная теория включает в себя целое «множество предопределённых» значений. Гидденс называет это «двоякой интерпретацией» и непрофессиональным языком. Социальные науки и психотерапевтические теории не могут не принимать во внимание категории, используемые людьми в их повседневной жизни. С другой стороны, человек допускает, что все его социальные науки и теории психотерапии являются элементами его поведения. К счастью, некоторые из теорий находятся в постоянном изменении, как и язык, описывающий социальные трансакции и наше поведение, который также становится иным с течением времени. Исходя из этого, сложно и даже практически невозможно предсказать поведение человека. И мы не можем изменить или отрицать эту субъектно-субъектную природу наших социальных и психотерапевтических теорий и практик. Идеи, интерпретации, теории и их практическое применение будут неизбежно эволюционировать и изменяться с течением времени. 

В этой статье мы подробно рассматриваем и знакомим читателя с основами нашей современной теории, рассказываем о том влиянии, которое она оказала на нашу клиническую теорию и практику, повествуем о курьёзах развития наших идей, что всегда оставалось для нас приключением, полным испытаний. Мы хотим напомнить, что хотя сами целиком и полностью придерживаемся этих идей, мы не считаем, что какая бы то ни была из них занимает главенствующее гносеологическое положение. Мы также не хотели бы представлять наши идеи как некую альтернативу существующей теории семейной терапии. Наоборот, тропинка наших рассуждений привела нас к вопросу о понятии самой семейной терапии. Вначале мы представим нашу точку зрения на эволюцию семейной терапии за последние 35 лет и рассмотрим две противоположных тенденции, которые по нашему мнению превалируют в современной семейной терапии, а именно, выделение социальных систем и выделение систем значений. 

Истоки современной семейной терапии.

Приблизительно в начале 50-х годов многие терапевты, совместно или в одиночку, занимались поисками новых возможностей клинической терапии. В то время активно развивались психодинамические теории с акцентом на внутрипсихические системы индивидуума. Согласно распространённой точке зрения, исходя из такого контекста, считалось, что в борьбу с симптомами и проблемами вовлечён только индивид. Психологическая помощь предполагала длительный процесс по достижению у пациента устойчивого осознания подавленных чувств, ассоциирующихся у него с его травматическим прошлым. И тем не менее, некоторым весьма опытным клиницистам, работавшим с целыми группами пациентов, часто характеризованных как шизофреников с преступными наклонностями, никак не удавалось вызвать у них хоть какие-либо изменения психического состояния методами длительной психодинамической терапии. 

Эти терапевты, проявлявшие живой интерес к данной проблеме, «приняли вызов» с присущим им творческим энтузиазмом первопроходцев, что собственно и способствовало возникновению новой системы терапии - семейной. Упоминая лишь немногих, можно назвать Акермана из Нью-Йорка, Бейтсона, Джексона, Уикланда, Сатир и Хейли из Пало-Альто, Боуэн из Топека, Витакер и Малон из Атланты, Лидз в Балтиморе, Шефлен и Бердвистл в Филадельфии, Гулишиан, МакГрегор, Серрано в Гальвестоне. В начале многие из них не знали о работах своих коллег и данная сфера семейной терапии не получала огласки пока в 50-х на встрече Американской Ассоциации Психиатров не была проведена презентация. 

Возникшая семейная терапия вызвала живой интерес и оправдала возложенные на неё надежды, как это и бывает с любой новой идеей или теорией, находящейся на ранней стадии развития. Это была заслуга Бейтсона и его исследовательской группы, работавшей над вопросами коммуникации и кибернетической теорией. Именно эти усилия вдохнули жизнь в новую область терапии. До тех пор пока группа из Пало Альто не опубликовала свои наблюдения по двойной связи (1956) большинство более ранних исследований застревали на уровне неуклюжих интерпретаций старых психодинамических теорий. Теория двойной связи, основанная на коммуникативных трансакциях, может описать присущую человеку проблему выбора как межличностную по своей природе и «освободить» семейную терапию от давления индивидуальной психологии. Хейли назвал этот сдвиг в сторону семьи «новой дерзкой идеей». 

Семейная терапия, безусловно, привнесла с собой значительные изменения в процесс лечения пациентов, но она, как ни странно, уже успела утратить и свой первоначальный блеск и привлекательность. Многие надежды на лучшие результаты и повышение эффективности лечения не оправдались, а в некоторых областях ситуация кажется не многим лучше, чем 35 лет назад, когда семейная терапия только набирала обороты. Для многих клиницистов семейная терапия оказалась глубоким разочарованием. Минухин задаёт вопрос: «Где та территория, которую мы завоевали?» Делл считает, что семейная терапия находится в состоянии стагнации. «Куда подевались сторонники?» - негодует Ауерсвальд. Нам остаётся только удивляться: «Что же случилось с этой «новой дерзкой идеей»? Действительно ли семейная терапия является лучшей картой для ответов на вопросы терапевтов и применения в клинической практике? Возможно, как считает Кун, данная область находится в «обычной» стадии - разработки парадигм семейных систем с использованием новых концепций просто как способов решения проблем. Однако не исключено, что всё намного сложнее. А может, идея вовсе не была такой новой и не настолько уж «дерзкой» по сравнению с той теоретической позицией, которую она должна была заменить. 

В какой-то момент наше внимание привлёк тот факт, что проблемы психологического характера появляются, затем изменяют форму и исчезают по мере изменений, происходящих в словарном составе и описаниях самого терапевта. Мы убеждены, что теперь наша задача заключается в том, чтобы изучить описания терапевта и заново определить проблемы, с которыми он работает. «Новым» для терапии в тот ранний период был атрибут «семейная». Остаётся ли такой подход к проблеме перспективным или её суть изменилась с течением времени? Если наблюдатель не выпустил суть проблемы из поля зрения, не изменился ли сам наблюдатель? Мы полагаем, что с течением времени изменилось определение проблемы. 

Мы собираемся поставить ряд новых вопросов и предложить ряд возможных ответов на них, а также разработать описания и словарный состав, отличные от предыдущих. Мы не выдвигаем новую семейную терапию и не навязываем альтернативных решений повседневных проблем, имеющих место в области семейной терапии. Кун в своём комментарии высказывает предположение, что сторонники различных теорий (различных парадигм) говорят на различных языках. Таким образом, они высказывают различные логические суждения, которые могут быть уместными и полезными лишь в определённых сферах. Любые науки и дисциплины, обязанные своим появлением соответствующим системам понятий, могут получить дальнейшее развитие только в том случае, если сохранятся в виде диалога или дискурса, выражающегося в постоянном изменении образа мышления через изменение описаний. Исходя из этого, мы просто излагаем свои мысли по поводу возможных путей определения и решения проблем в данной области. Мы делаем это с воодушевлением, присущим пионерам семейной терапии. Мы надеемся, что по мере развития нашего понимания клинической практики, мы сможем посредством диалога вскрыть концептуально новый ряд вопросов.

Два направления: проблема (поиска) выбора значения.

По нашему мнению, развитие семейной терапии (продолжение дискурса) происходит на данный момент по двум противоположным направлениям. Причиной различий являются несовпадения во взглядах относительно человеческих систем, возникающих в них проблем и того, как терапевт мог бы более адекватно воспринимать эти системы и работать с ними. Первое направление является лишь вариантом предположения, лежащего в основе ортодоксальной, превалирующей системы взглядов в социальных науках. При данном подходе полагают, что значение можно определить, анализируя такие стереотипы социальной организации общества, как структура и роль. Приведём пример: семейный терапевт продвигается в своих умозаключениях от проблем индивида к контексту (семье), а от проблем семьи - к контексту более крупной социальной системы. Поэтому, смысл (значение) социальных систем заложен в стереотипах социальной организации общества, поддающихся наблюдению. 

Второе направление, имеющее место в семейной психотерапии, базируется на убеждении, что системы можно описать, как существующие только в рамках языка и коммуникативного акта. Подразумевается, что организация и структура являются результатом коммуникации и поэтому локально детерминированы диалогом. Эта позиция не претендует на универсальность и нормативность социальных параметров при описании социального устройства общества. Напротив, сложные схоластические построения, определённые как социальные системы - результат не утихающих споров, неизбежно возникающих при попытке достичь обоюдного понимания. Значение и социальные системы как таковые создаются только в диалоге и посредством диалога.

Значение как производная стереотипа социальной организации.

Согласно этому распространённому мнению (или обмену мнениями в процессе диалога) общественные системы рассматриваются в качестве социокультурных систем, организованных в соответствии с ролями и структурой и характеризуемых такими понятиями как стабильность, иерархия, власть и контроль. А это значит, что социокультурная система формируется и сохраняется благодаря социальному устройству общества через роли и социальную структуру. Данную модель социальной теории, на основе которой, мы полагаем, сконструировано большинство психотерапевтических теорий, превосходно описал Парсон, применив понятие кибернетики в социологии. Системы, согласно Парсону, кибернетически можно рассмотреть как совокупность множества оболочек. Принцип иерархии и целенаправленности обуславливает порядок и стабильность системы, что даёт возможность осуществления контроля сверху с целью согласования действий всех элементов единой системы. Чтобы сохранить стабильность, отношения между компонентами системы, а так же протекающие в ней процессы должны быть такими, чтобы структура системы и её компонентов оставалась неизменной. Гомеостазис и постоянство - два первостепенных условия.

Подобный взгляд на системы можно сравнить с «концепцией луковицы». Каждая система напоминает чешую луковицы, за которой скрывается следующий слой. Каждая чешуйка, слой, социальной луковицы подчинён слою более высокого уровня и контролируется им с целью поддержания порядка и стабильности социума. Каждый слой социальной организации обеспечивает эффективность верхнего слоя социальной системы. На каждый уровень возлагаются функции контроля над нижестоящими, что отвечает, в свою очередь, его собственным первостепенным условиям - поддержание гомеостазиса социального порядка, стабильности и равновесия. Индивид включён в семью, семья является частью более крупной системы, которая входит в общину и т. д. Это накладывает ограничение на социальные роли и поведение в рамках структуры на подобие своеобразной социальной упряжки, существующей независимо от волеизъявления человека и обеспечивающее в обществе порядок, называемый культурой и цивилизацией. 

Подобная точка зрения Парсона на социальные системы подразумевает, что странное либо сомнительное поведение, патология или иные отклонения от нормы в рамках системы отражают несоответствия в социальной роли и структуре. Эти отклонения связаны с недостаточной степенью социализации, вызванной уровнем, иерархически расположенным непосредственно над «дефектным». Соответственно, истоки проблемы следует искать в социальной системе, которой подчинена система, обнаруживающая сбой. Такой сбой, или отклонение от нормы, следует понимать как результат несоответствия социализации, проявляющейся в несовершенстве роли и структуры. Например, такие понятия семейной терапии как дисфункция семейной структуры, несоответствие потомственных рамок, симптоматическая функциональность и неэквивалентность/ несоответствие организационных иерархий являются лишь проявлениями, производными вариантами, данной основополагающей социальной теории. Отсюда следует, что объект терапии (социально активная единица/ модуль, на которую направлены усилия терапевта) определяется социальной структурой и ролью. При таких обстоятельствах задача терапии сводится к устранению социального «дефекта» (проблемы). Наглядный, описательный язык терапевта - это язык профессионала в области диагностики и лечения вырабатываемый при помощи знания механизмов и функции социальных структур. 

Центральное место в теории социальных систем занимает понятие эмпиризма, или объективной реальности. Стержнем этой эмпиристической позиции выступает стойкая приверженность гипотезо-дедуктической модели объяснения, которая апеллирует внешними научными законами. Поэтому социальные системы определяются как реальные и существующие независимо от наблюдателя. Наблюдатель может лишь исследовать характерные соответствия элементов языка, которым обычно описывается система. Знание норм функционирования системы позволяет терапевту занять позицию независимого наблюдателя, который в силах определить состояние системы (диагностика/ патология) и восстановить её прежнюю функциональность (терапия/ нормальность). Всё это соответствует реалиям терапевтов. Однако среди специалистов, занимающихся семейной терапией, ощущается нарастающее недовольство точкой зрения, что социальные науки и психотерапию необходимо рассматривать через призму логического эмпиризма так называемых естественных наук. 

В данной статье мы постараемся изложить теорию значения и интерпретации в качестве альтернативной точки зрения к социальной теории Парсона, а также попытаемся оценить важность наших изысканий, как для клинической теории, так и для практики. 

Границы значений: общественные системы как лингвистические системы.

При данном подходе к семейной терапии, общественные системы рассматриваются как существующие только в пределах определённых значений или межличностной языковой реальности. Исходя из понятия области значения, социальные системы - это коммуникативные сети, которые распознаются только в языке и при его помощи, т.е. они состоят друг с другом в акте коммуникации, ведут между собой беседу. Область значения можно рассматривать как лингвистическую. Лингвистическая область (сфера разговора) - это понятие, используемое для определения совокупности языковых трансакций (коммуникативных трансакций) участников, вовлечённых в диалог или беседу. Говоря о языке, мы не затрагиваем вопросы знаковых систем, его структуры или стиля. Наоборот, мы обращаем наше внимание на контекстуально значимое, передаваемое только при помощи языка, значение, развивающееся трансактно посредством слов и иных коммуникативных действий. Данное значение (смысл), свойственное только этому социальному контексту, сформируется окончательно посредством динамического социального процесса, именуемого диалогом или беседой. Мы живем, трудимся, размышляем и обретаем любовь среди себе подобных. Все эти процессы и действия находят своё отражение в языке. 

Мы предпочитаем употребление таких конструкций как «язык», «быть в языке», «общаться при помощи языка», чтобы как-то разграничить данный процесс и его традиционное понимание психолингвистикой. Психолингвистическая модель рассматривает значение и понимание как независимые от их употребления/контекста производные логических знаков, символов и грамматических структур. По нашему мнению, человека можно рассматривать как более чем простую систему по обработке информации. Язык является для нас инструментом. Мы разговариваем, слышим, пишем, а также используем в едином социальном процессе большинство выражений и форм языка для создания того, что мы называем реальностью. Только благодаря языку мы способны поддерживать столь необходимые нам социальные связи с другими индивидами и совместно конструировать реальность. «Быть в языке» - это динамический процесс, а не просто активность лингвистического характера. Виттгенштейн использует понятие языковой игры, чтобы подчеркнуть динамичность языка. В нашем представлении язык мыслится как средство, используемое особым образом и которое не имеет смысла вне конкретного применения. «Быть в языке» указывает на социальный процесс создания межличностной реальности, которую мы временно совместно используем. Понятно, что это не совсем совершенная модель для полного понимания механизма человеческого языка. Но всё же «быть в языке» мы определяем как процесс, характерный сугубо для человека, поскольку именно благодаря языку он способен оперировать некими общностями значений, частью которых он сам является и которые представляют собой ту межличностную реальность, где мы существуем. 

Исходя из вышеизложенного человек может быть определён как система, инициирующая как язык, так и значение, вовлечённая в межличностную и рекурсивную активность. Значение и понимание, как конструкции, созданные человеком, являются динамическим и творческим процессом. Такой взгляд на межличностные отношения не опирается на понятие перцепции и мышления, которое подразумевает репрезентационное или объективное отражение реальности. Более того, такая позиция по своей сути основана на убеждении, что как раз реальность и является социальной конструкцией. Мы живём и осуществляем различные действия в мире, который мы определяем через наш дискриптивный язык в процессе общения с другими представителями социума. Выражаясь более точно, в основе любого действия социального характера, которое человек предпринимает, лежит многообразие интерпретаций данной ситуации. Матурана и Варела придерживаются мнения, что каждый такой поступок или действие человека происходит через язык и что мир, созданный совместно с другими людьми, несёт в себе отпечаток любого аналогичного языкового акта. Согласно данным авторам, мы творим объекты нашего мира при помощи языка и через язык. Бейтсон также полагал, что ментальные характеристики имманентны и присущи системе в целом. Разум (значение) не находится в чьей-то голове, но именно в трансакции. Он подверг сомнению концепцию объективной реальности и традиционное мнение, будто терапевт придаёт смысл, или значение, существованию; он заставил нас считаться с фактом, что нам свойственно, проводя наблюдения, отбирать лишь то, что ещё раз подтверждает нашу существующую точку зрения. Бейтсон назвал свой новый подход к пониманию идей «экологией разума» или «экологией идей». 

Представление реальности в виде многообразия значений, интерпретаций, созданных в результате некоего динамического диалога внутри социума уводит нас от понятия единой истины и ввергает нас во множественность, подразумевающую наличие различных противоположных версий относительно нашего мира. В таком случае мы «не являемся реальными» существами, но только общающимися друг с другом посредством языка индивиды. Всё сводится к процессу вечного становления реальности языкового употребления. Нет «фактов», которые можно было бы знать, не существует систем, которые можно «постичь», нет паттернов и закономерностей, которые поддавались бы «познанию». Такая позиция требует отказаться от рассмотрения человека как «знатока природных явлений». На место «человека знающего» приходит «человек беседующий». 

Диалог - в смысле языка и коммуникативного акта - это всего лишь часть «битвы за интерпретацию» с целью достичь понимания с человеком, с которым мы вступили в контакт. Точнее говоря, язык не является зеркалом матушки-природы; язык создаёт те характеристики и свойства мира, которые нам известны. Значение и понимание априорно не заложены в языковом высказывании и в этом смысле акт понимания не подразумевает, что мы вообще когда-либо достигали понимания самой личности, с которой мы беседуем. Напротив, мы способны постичь посредством диалога лишь то, что произносится. Такое понимание всегда связано с контекстом и не сохраняется во времени. Об этом понимании можно сказать, что это вечный процесс становления, который никогда не будет завершён. Нам доступны лишь описания и объяснения, но не события как таковые, поскольку они не поддаются описаниям и ни один отдельно взятый акт понимания не в состоянии исчерпать всего многообразия его потенциального значения.

В данной статье мы попытаемся развить некоторые теоретические выводы этой точки зрения до уровня их практического применения в терапии.

Лингвистические системы и терапия. 

Акцент на таком понимании языка создаёт альтернативный взгляд на социальную роль и структуру, существование которых мыслилось в виде овеществлённой, эмпирически постигаемой социальной реальности. Язык и коммуникация истолковываются как фундамент поведения. Отсюда явствует, что социальная организация есть продукт коммуникации, а не наоборот. Эта позиция отличается от мнения Хейли, утверждающего, что только изменения в иерархической структуре могут вызвать изменения в коммуникативных связях. Мы отстаиваем точку зрения, что коммуникация и дискурс определяют социальную организацию, а реальность это ни что иное, как продукт диалога. Аналогичного мнения придерживаются Матурана и Варела, полагающие, что в процессе коммуникации не происходит обмен информацией, скорее, люди говорят и воспринимают на слух сообразно собственной структуре, а не той социальной организации, в которую они включены. Немного иначе соцкультурную систему трактует Брейтен, он рассматривает её как «смыслообразующую систему, состоящую из общающихся агентов, преобразующих и поддерживающих постоянство собственной личности и своей коммуникационной сети посредством одновременного и совместного понимания себя и окружающего мира в той или иной степени». Далее он подчёркивает, что такое совместное понимание не является ни субъективным, ни объективным, а скорее межличностным, генерирующим субъектно-объектные ??? Брейтен объясняет это явление как скрещивание перспектив, которые, предупреждает он, при определённых обстоятельствах могут приобрести вид монологической перспективы. Развитие нового значения в моноперспективе, по его мнению, не возможно, поскольку из всего множества идей доминирует некая одна их совокупность, которая в последствии становится инвариантной. Необходимо быть внимательным и не путать моноперспективу с каким-то комплексом проблем, т.е. полагать, будто моноперспектива обязательно содержит их в себе. Существует лишь возможность их наличия. 

Социальные системы требуют лингвистической связи своих компонентов (индивидуумов), которая позволяла бы им как наблюдателям взаимодействовать друг с другом через язык. Отсюда социальную систему можно назвать постоянно изменяющимся продуктом социально взаимодействующих реальностей, с присущими им неопределённостями в диалоге, в котором мы постоянно стремимся к достижению понимания. Другими словами. Язык является определённой субстанцией, производными которой мы называем роль и структуру. 

Применяя данную концепцию в клиническом смысле, иногда бывает трудно постоянно помнить о том, что системы, с которыми мы имеем дело, существуют только в наших описаниях. А описания, из каких теоретических направлений они ни брали бы своё начало, существуют лишь в языке. Системы, с которыми работает терапевт - это повествования, изложение фактов и событий, разворачивающееся в процессе беседы. Системы есть продукты интерактивных лингвистических сфер существования. Системы не существуют во внешней, односторонне определённой социальной реальности, в нашей теории они причастны языковой трансакции как в риторическом, так и метафорическом смысле 

Терапевтические системы как проблемо-образующие и проблемо-разрешающие системы.

При определении цели лечения, направленного на социально динамическую систему, в основе которой, как мы сказали, лежит принцип коммуникативной трансакции, необходимо «заглянуть за кулисы» систем, предопределённых данным социальным статусом и рассмотреть их элементы, находящиеся в активной лингвистической связи друг с другом. Система, попадающая в настоящий момент в поле нашего зрения, включает в себя неких беседующих лиц, находящихся в контексте проблемы. Такая система может быть меньше семьи, больше её или совпадать с ней, а может и состоять из относительно посторонних лиц по отношению друг к другу. Это люди, находящиеся, так сказать, в контексте проблемы, т.е. беседующие о том, что они считают проблемой. Именно эти люди, представляющие собой социальную систему, и являются объектом терапии. Общение посредством языка в пределах области значения проблемы характеризует саму систему; система же проблему не определяет. Для уточнения скажем, система не создаёт проблем, общение, или обсуждение этих проблем создаёт системы. Мы считаем систему, определённую таким образом, проблемо-образующей и проблемо-разрешающей системой. Это социально активная система, организованная актом общения на темы, касающиеся лиц, составляющих эту систему. 

Поскольку проблемо-образующие системы существуют в языке, для них не имеют значения границы, обозначенные такими социальными понятиями как структура и роль. При таком подходе нельзя назвать объектом терапии отдельного индивида, семью и т.д. Это, однако, не означает, что мы вообще отказываемся рассматривать некий элемент как семью или конкретного индивида, но как только мы начинам думать об этих элементах под таким углом зрения, наше мышление начинает оперировать категориями коммуникационных сетей и обмена мнениями, но не понятиями, для которых предопределённость социальной структуры играет главную роль. Концепция проблемо-образующей системы не разрабатывалась, однако, для того, чтобы пролить свет на некий новый вид патологии человека, а с целью предложить несколько иную дефиницию системных параметров. 

Проблемы, как обнаруженные недостатки, понимаются как форма какого-то значения, со-существующего в диалоге и синхронно сопровождающего коммуникацию. В процессе диалога это новое значение находится всегда на стадии становления и ни одна «проблема» в этом смысле не является вечной. С течением времени все проблемы разрешаются. Любая проблема подразумевает увеличение или уменьшение количества лиц, вовлечённых в её обсуждение, равно как и любая проблема предполагает постоянное изменение значения, поскольку оно зависит от того, кто непосредственно участвует в коммуникативном акте в данный момент времени. Участники, обсуждающие проблему, меняются с течением времени, а поскольку меняется их диалог, то изменяется и данная проблема, с которой они пытаются справиться. Поэтому проблемы и системы, образованные на их основе, не являются фиксированными объектами, существующими во времени, пока они не будут разрешены или устранены. Проблемы, как и проблемо-образующие системы подвержены изменениям и ре-интерпретациям также часто и стремительно, как и любой другой вид повествования или рассказа, которому мы придаём какое-либо значение и на основе которого мы организуем социальный обмен мнениями. 

Мы живём в мире рассказов и повествований, реализующихся в форме диалога, и понимаем себя и других через призму переменчивых историй и само-описаний. Наряду с Виттгенштейном мы подчёркиваем, что значение (совместно созданные описания и тематические сети, посредством которых мы рассматриваем себя и других) берёт своё начало в межличностном и коммуникативном употреблении, которому оно придаётся. Значение и проблемы не являются простыми производными формальной структуры и дефиниции. Как показал Гоффман, мы больше не рассматриваем проблемы, как находящиеся «в» семье или любой иной социальной единице. Проблемы «находятся» в межличностном разуме тех, кто принимает активное участие в акте коммуникативного обмена, и поэтому подвергаются постоянному изменению. 

РОЛЬ НЕКОТОРЫХ ВЫВОДОВ ДЛЯ КЛИНИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ 

То, как мы рассматриваем терапию, имеет первостепенное значение для ведения нами бизнеса в качестве терапевтов. Утверждение, что человеческие системы существуют в области некоего лингвистического значения, представляет собой весьма нелёгкую задачу для теории и практики, основанной на социологических изысканиях Парсона. Многие терапевтические выводы, вытекающие из концепций языковых систем, имеют абсолютно противоположные значения в зависимости от их применения в той или иной клинической практике: одна из них основана на социальной теории, в которой значение придаётся трансакции, согласно другой - системы и идей материализуются на базе социальной структуры. Мы ни в коем случае не стремимся дискредитировать настоящую семейную теорию и терапию. Мы полагаем, что некоторые принятые точки зрения ортодоксальной теории и практики не позволяют в полной мере развернуться нашим творческим способностям и проводить наблюдения и нашу работу более эффективно. 

Мы постараемся показать, каким образом понятие человеческих систем как систем, характеризующимися категориями значения и языка, переводится в терапевтическую систему, взаимосвязанную с понятиями терапии и изменения, роли терапевта и проблемы. 

Терапия и изменение.

Философ Гадамер часто цитировал Ганса Липса, который утверждал, что любое языковое высказывание заключает в себе «цикл невыраженного». Гадамер называет это «бесконечностью несказанного». Под этим подразумевается, что ни один коммуникативный акт, ни одно слово не может считаться завершённым, полностью ясным и однозначным. Всё несёт в себе невыраженные значения и потенциальные интерпретации, требующие своего выражения и артикуляции. Это, однако, не должно означать, что на всех первоначальных коммуникативных актах лежит печать несовершенства или дефекта, скорее, из этого вытекает, что их можно рассматривать как бесконечный источник новых экспрессий и значений. Поэтому субъект как, впрочем, и содержание диалога всегда открыт для эволюции своего значения. Знания вырастают из процесса поиска «невысказанного». Как считает Гадамер, любое общение через диалог характеризуется тем, что его участники открываются друг другу и принимают точку зрения оппонента как достойную рассмотрения. При помощи языка наше проникновение внутрь друг в друга ограничивается лишь пониманием того, что в данный момент произносится индивидом, но не сущность его самого. Именно эта характеристика диалога обеспечивает постоянство изменений. 

Мы считаем, что терапия - это процесс изложения и выражения «несказанного», развёртывания через диалог новых тем и описаний, т.е. создание историй. Терапия опирается на неисчерпаемый источник «ещё не высказанного» в рамках наших описаний, которые обуславливают наше поведение друг с другом. «Цикл невыраженного» таит в себе потенциальную возможность к изменениям, а для воплощения этих изменений требуется наличие коммуникативного акта, т.е. диалога, и дискурса.

Ошибочно считать, что эта возможность, или способность к изменению - «ещё не высказанное» - находится «в» бессознательном или какой-либо другой психической структуре, в «клетке» или иной биологической единице, либо таком социальном образовании как семья. Источник изменений заключён в «цикле невыраженного». Способностью к изменениям мы обладаем благодаря своему дару «быть в языке», что позволяет нам развивать новые темы, описания и истории, общаясь между собой. Посредством данного процесса мы параллельно создаём и развиваем множество систематических реальностей, в рамках которых мы отыскиваем подходящие значения друг для друга и постоянно реконструируем наш двусторонний образ жизни и представление себя самого. Изменения обусловлены коммуникативным актом, диалогом и дискурсом. Что же касается терапии, то для её проведения существенное значение имеет поддержание беседы в таком ключе, чтобы логическое содержание системы, содержащей проблему, поддавалось детальному изучению во время исследования. В процессе данного исследования будут появляться новые описания и значения, которые уже нельзя обозначить в языке через термин «проблема». В этом случае мы имеем дело с процессом изменения.

Терапия представляет собой определённый вид лингвистической активности, реализуемой через диалог по поводу проблемы, в которой зарождаются и постепенно развиваются новые значения и понимание. Целью терапии является участие в беседе, для которой поочерёдное ослабление и нарастание интенсивности более типичны, чем ограничение и ликвидация. В терапевтическом диалоге фиксированным значениям и стереотипичному поведению (смыслу, вкладываемому людьми в вещи и их действия) предоставляется больше возможностей для развития: они могут быть расширены, смещены и изменены. Никаких иных результатов требовать от терапии невозможно.

От общих положений к терапевтическому диалогу.

Беседа и диалог всегда покоятся на довольно шаткой совокупности условий реализации. Последние включают в себя такие элементы как двустороннее уважение и понимание, желание слушать и готовность подвергнуть анализу собственные мнения и предубеждения, а также обоюдное стремление обнаружить истинность высказываемого. Значение, формирующееся в диалоге, всегда зависит от ряда факторов, среди которых:

Обстоятельство или случайная причина, способствующая началу диалога

Наличие определённых отношений между участниками 

Наличие информации о ситуации и ???

По причине подвижности, значение и понимание в диалоге постоянно находится в стадии интерпретации, в потоке изменений. Не существует постоянных и единственно верных ситуационных (контекстуальных) интерпретаций, которыми следовало бы руководствоваться при ведении диалога. Все возможные значения и интерпретации по своей сути пригодны для использования в беседе и рассматриваются как ориентировочные (временные). В беседе существует чётко определённых значений, сохраняющихся в момент трансакции. Каждый из участников привносит в диалог своё собственное, понимание вещей реального мира, другими словами некую совокупность радикально отличающихся собственных миров, постоянно трансформируя их в процессе диалога. Подобная реконструкция требует наличия определённого рода интимности, поскольку мы пребываем в постоянном лингвистическом контакте друг с другом. Если обобщить приведённые мысли, то язык и беседа предстают перед нами в виде динамической социальной активности, причём значение, в каком-то смысле, остаётся неопределённым.

Терапевтический диалог, в принципе, ничем не отличается от любого другого. По своей сути, это элементарный процесс, представляющий собой постоянную попытку понять друг друга. В течение терапевтического диалога терапевт поддерживает непрерывный контакт со всеми членами проблемо-образующей системы. Принимая участие в подобной динамической беседе и постоянном развёртывании различных логических описаний проблемы (т.е. системы), мы совместно развиваем «ещё не сказанное». Участники системы устанавливают логические связи с элементами системы различными способами и с неодинаковой степенью вовлечённости, хотя, несмотря на это, каждый из них обладает возможностью высказать своё мнение и претерпеть изменение, но по-своему и с присущей ему скоростью. В процессе диалога ничто не остаётся неизменным. Изменение, как результат терапии, не может быть ничем иным как изменяющимся значением, создаваемое диалогом. 

Начиная с момента установления контакта и на протяжении всего курса терапевту необходимо принимать решения по поводу того, какие вопросы достойны обсуждения, ориентируясь на сказанное. Однако сказанное не возникает ниоткуда. Терапевт, как и любой участник диалогового обмена, всегда находится в поиске предполагаемого значения и одновременно в процессе творческого синтеза информации, т.е. понимания. При этом терапевт интерпретирует скрытые намёки участников. Каким образом терапевт определяет, как отреагировать на ту или иную реплику и откуда он знает, какие вопросы следует задать? Ниже приведены основные, взаимосвязанные элементы, составляющие центральную ось терапевтического диалога.

Терапевт проводит исследовательскую работу в рамках тех параметров проблемы, которые заданны самим пациентом. Это достигается путём расширения области выбора при поиске новых значений. Причём эти новые значения должны затрагивать всех членов проблемо-образующей системы, включая и терапевта. Направляясь к цели, терапевт достигает ситуационного понимания, обрабатывает его в пределах заданных параметров и помогает участникам постепенно выйти за их границы. Как указывал Бейтсон, подготавливая почву для более дружеских и близких отношений, открывается путь к новому. 

Терапевт одновременно поощряет развитие множества различных и, порой, противоположных идей. Живой интерес и уважение демонстрируется терапевтом в одинаковой степени к любой идее. Терапевт принимает серьёзно всё, что бы ни было сказано пациентом, и совместными усилиями направляет сказанное в плоскость правдоподобности, вероятности. По направлению к своей цели терапевт не должен рассматривать ни одну из точек зрения как «правильную» или «неправильную». Такой подход создаёт возможность совместного исследования более интимных сторон жизни клиента и поэтому способствует расширению, смещению и синтезу новых описаний, интерпретаций и, конечно, значений. 

Терапевт выбирает для ведения диалога язык, направленный на сотрудничество. Он воспринимает всерьёз слова пациента вне зависимости от того, кажутся ли они ему странными, тривиальными или шокирующими. Изучение личности должно опираться на уважение, но не на оценку высказанного. Благодаря этому повышается лингвистическая мобильность диалога, продвигая его по пути сотрудничества в обход конфронтации, конкуренции, поляризации мнений и инертности. 

Терапевт изучает, понимает и поддерживает диалог на языке клиента, поскольку он важен для клиента как метафора его собственного опыта. Слова пациента и их значения отражают происходящее в его жизни. Для терапевтического диалога неотъемлемой частью является понимание клиента через метафоры его собственного опыта. 

Терапевт представляет собой благодарного слушателя, который не достигает понимания слишком быстро. Чем быстрее терапевт понимает своих клиентов, тем меньше шансов остаётся для выражения себя через диалог и тем больше вероятность ошибки при интерпретации. Быстрое понимание обладает опасностью заблокировать развитие нового значения (новых описаний) как для клиента, так и для терапевта. 

Терапевт задаёт такие вопросы, ответы на которые требуют постановки новых вопросов. Это значит, что терапевт, разработав предварительно стратегию задавания вопросов, не концентрирует своё внимание на получении информации или регистрации определённого рода данных. Вопросы не имеют своей целью прерывание хода мыслей, поиск ответов-штампов или выявление гипотез и предположений клиента. Вопросы это инструмент терапевта, используемый в терапевтическом диалоге таким образом, чтобы направлять диалог в русло максимально возможного генерирования новой информации, нового понимания, значения и интерпретации. Такой метод требует от терапевта серьёзного восприятия сказанного, хорошей памяти, позволяющей ему выделять в ходе беседы «кусочки» диалога, чтобы потом использовать их в этом же или другом диалоге с данным клиентом. Всё это - части развивающихся новых связей, или процесса синхронного ведения множества диалогов, в которых через некоторое время зарождаются новые идеи, вступающие в контакт друг с другом. Именно при помощи вопросов мы выражаем своё умение «конструировать мир». Вопросы, задаваемые терапевтом, являются трамплином для двустороннего изучения и дискуссии.

На терапевта возлагается обязанность по созданию диалогового контекста, который предусматривает обоюдно поддерживаемое сотрудничество в процессе определения проблемы. Однако, терапевт не стремится самостоятельно выделить проблему или направлять диалог в русло формирования проблемы, исходя из собственных предубеждений. В его задачу также не входит развитие диалога в сторону некой согласованной (или синтезированной) дефиниции проблемы. Терапевт способствует возникновению на почве данной проблемы множества реальностей с целью создания максимально возможного количества новых значений. 

Терапевт поддерживает диалог с самим собой. Это значит, что терапевт обязан развить в себе способность рассматривать ситуацию с разных точек зрения, даже если его собеседник - он сам. Это необходимо для того, чтобы воспрепятствовать появлению ситуации, когда одна мысль или группа мыслей «оккупирует» всё мышление. Все точки зрения и идей терапевта подвижны, находятся в процессе становления и всё время подвержены изменениям, достигаемым через диалог. Точнее говоря, терапевт, как и любой другой участник беседы, готов к диалогу и перемене своей точки зрения. Это однако не означает, что у терапевта не должно быть предубеждений, мнений и предположений. В терапевтической беседе создаются предпосылки для возникновения диалога, причём таким образом, что беседа не является чем-то завершённым. 

Мы убеждены, что сочетание описанных нами элементов с обычными составляющими беседы создаёт терапевтический диалог, в котором основное внимание придаётся развитию новых значений проблемы. Терапия и терапевтический диалог должны проводиться таким образом, чтобы досконально исследовать логическое содержание проблемной системы. В процессе проведения такой терапии неизбежно будут возникать иные значения и описания, которые, с точки зрения языка, уже нельзя обозначить как «проблему». Иными словами, терапия - это расширение границ диалога, оставаясь в его пределах, до тех пор, пока проблема не исчезнет. Этот процесс не является разработкой и «фиксированием» проблемы посредством интервенции терапевта, а, скорее, развитие новых значений, интерпретаций и способов понимания проблемы через язык. Терапевтический диалог не занимается поиском решений для проблем. Проблемы не решаются, они разрешаются, растворяются. Терапия - это процесс, в котором изменение описательного языка и значения проблемы влечёт за собой её разрешение, и, как следствие, разрешение проблемо-образующей системы. 

Роль терапевта.

Компетентность терапевта рассматривается в нашем случае в двух аспектах: (а) терапевт является наблюдателем и одновременно, будучи участником диалога, (в) несёт функцию руководителя. 

Терапевт как наблюдатель.

Проблему можно рассматривать как систему, члены которой мыслятся как наблюдатели. Отсюда терапевт, являясь частью проблемо-образующей системы в качестве наблюдателя, находится на одном иерархическом уровне со всеми остальными членами беседы. Как наблюдатель он не занимает «мета»-позицию в группе, которую ведёт. Терапевт становится частью проблемо-системы как только он заводит разговор с остальными участниками по поводу проблемы. 

Терапевт занимает позицию, которая призвана поддерживать обоюдный, умеренный и уважительный по отношению к участникам и их идеям модус общения. Терапевт «присутствует» как ученик, стремящийся понять, сотрудничать и действовать внутри системы значений клиента. Их мысли, истории и рассказы будут единственными инструментами для поддержания диалога, для помощи клиентам в поиске и развитии новых значений и понимания проблемы. Другими словами, позиция терапевта способна продвинуть терапию по направлению к такому процессу, в котором каждый из участников, включая самого терапевта, открыт возможным переменам, не умаляя значения каждого отдельного участника и не ставя под сомнение его искренность.

Входя в подобные отношения, терапевт должен оставить в стороне все свои путеводители и карты, которые ориентировали бы его в психике человека, его обществе и проливали бы свет на природу перипетий его судьбы, ориентиры, под которые можно было бы подогнать клинические данные и самого пациента. Терапевт и пациент создают общую для них обоих карту - терапевтическую реальность. Начиная с первого знакомства и далее благодаря терапевтическим беседам, терапевт и клиент вовлекаются в совместную работу по созданию описаний и историй. Как будто эти «говорящие» терапевтические ситуации - в большей степени чем в действительности - являются возможностью развить и исследовать новые описания, темы и сюжеты, которые нас объединяют. Иными словами, если использовать метафору Рорти, терапевт не просто зеркало, отражающее и представляющее реальность в угоду клиенту. Терапия - это не процесс чистки и натирания зеркала, посредством чего терапевт имеет возможность привести в порядок испорченные и запылившееся стекла, чтобы пациент мог впоследствии получать более точную картину «реального» психологического мира. 

Терапевт как руководитель диалога.

Терапевту как актёру отводится в диалоге главная роль, он похож на архитектора, в компетенцию которого входит «строительство и поддержание диалога в порядке». Такой подход требует создания пространства для диалога как, впрочем, и облегчение его осуществления таким образом, чтобы беседа оставалась в определённой области значения. При таком процессе максимизируется возможность коммуникации по поводу «проблемы»: возникают свежие описания, появляются новые значения, и по этой причине вокруг различных описаний (нарративов) будет образовываться социальная группа. Это пространство для диалога можно сравнить с воображаемой «пятой провинцией», существующей в ирландской мифологии. Жители четырёх провинций, «впутавшись в неразрешимый конфликт и борьбу друг с другом», имеют шанс разрешить его в диспозиции. При описании метафорической пятой провинции Мак-Карти и Бёрн цитируют Гедермана и Керни:

Это было место, где даже самые обычные вещи выглядели совершенно иначе. Необходимо соблюдать абсолютную нейтральность, чтобы вещи предстали перед нами в их истинной сути, не обременённые предвзятыми и потайными связями… Эта провинция, этот центр, не является неким политическим или географическим местом, это больше похоже на без-местность, диспозицию.

Как руководитель диалога терапевт является лишь частью «циклической интерактивной системы» и терапевтического процесса. Терапевт не подвергает интервью контролю, не пытается влиять на ход беседы по отношению к какой бы то ни было цели или результату, терапевт также не несёт ответственности за происходящие изменения. В компетенции терапевта лежит только создание пространства, благодаря которому беседа может осуществляться, постоянно придавая ей (беседе) форму диалога. Брейтен описывает данный процесс как межличностный. Под этим процессом он подразумевает диалог, в котором все его участники способны создать пространство для творчества и процесса осознания друг друга. 

Создание диалогового пространства и облегчение процесса беседы является центральным аспектом в работе терапевта, причём его позиция не похожа на нейтральную. Терапевт многогранен, он должен принимать все точки зрения, вести работу в рамках всех мнений одновременно. Как и у всех людей у терапевтов тоже есть свои системы ценностей, личные пристрастия и предрассудки. И поэтому терапевт обладает мнением, как, с его точки зрения, люди должны распоряжаться своей собственной жизнью. Подобные предубеждения всегда будут существовать, и мы не можем просто отрицать их, терапевт не станет обыкновенным чистым экраном для чужих проекций. Мы рассматриваем подобные предубеждения как импульс к изменениям. Они обладают силой вызывать любопытство и стремление развивать новые идеи. Способность занимать разнообразные позиции требует от терапевта готовности рискнуть в любой момент и поддержать альтернативное мнение, принять иное значение, т.е. должен в такой степени обладать гибкостью при необходимости «оторваться» от старых значений, какую он ожидает от своих клиентов. Только при условии создания ситуации риска, подталкивающего человека к изменениям, мы можем рассчитывать на установление двустороннего диалога, который обеспечивает развёртывание нового понимания ситуаций. 

В этом процессе изменяется и сам терапевт. Для нас готовность к риску подвергнуться изменениям является сущностью терапевтической этики. Мы могли бы даже дойти до утверждения, что единственная личность, которую изменяет терапевт - это он сам. Такое мнение противоречит двум основным положениям этики. Первое гласит, что терапевт должен занимать жёсткую позицию и действовать, руководствуясь собственной этикой. Например, идея «доверия» пациенту относится к данной категории. Второе положение постулирует, что этика терапевта должна быть защищена, т.е. терапевт служит клиенту чистым экраном. Но ведь это означает, что терапевт сам не должен принимать никаких точек зрения. 

Будучи терапевтами, мы всегда вынуждены занимать какую-либо позицию. Мы никогда не бываем свободны от оценок и постоянно действуем, основываясь на них. Однако эти предубеждения не навязываются клиентам. Скорее терапевт и клиент совместно осуществляют рефлексию своих идеологических установок, систем ценностей и точек зрения. Быть в диалоге значит попытаться понять собеседника, одновременно вовлекаясь в параллельный процесс развития собственных значений и идей. Это подразумевает некую степень открытости «правильному», логике и обоснованности этих идеологий, ценностей и мнений, которыми оперируют наши клиенты, а также наличие у нас готовности обсуждать справедливость и право на существование наших собственных. 

Для терапевта это и будет являться нейтральностью. Нейтральность - это не занятие какой-либо позиции, а, скорее, постоянное развитие новых возможных интерпретаций, как результат коммуникативного акта, диалога, ведущее в итоге к изменению реальности. Терапевтический диалог в сочетании с подобной нейтральностью требует готовности пренебречь предрассудками и серьёзного восприятия претензий и притязаний наших клиентов, т.е. рискнуть и подвергнуть свою точку зрения критической оценке, а, возможно, и изменить её вовсе. Целостность личности при этом под угрозу не ставится. 

Диагноз и определение проблемы.

Использование диагноза и диагностических категорий в сфере психического здоровье имеет длинную историю. Для многих диагноз будет отправной точкой при выборе терапии. Можно услышать вопросы: как вы лечите шизофрению? Как справиться с сексуальными перверсиями? Согласно теоретическим воззрениям Парсона существует некая проблема, присутствующая в некоторых распространённых паттернах поведения или излишество, ассоциирующееся с определёнными категориями проблем, характерных ля некоторых социальных структур. Как клинических работников нас обучают распознавать подобные паттерны и социальные структуры по их проявлениям. И все мы убеждены, что в конечном итоге мы сконструируем собственные описания и объяснения проблем. Т.е. терапевт ставит диагноз, основываясь только на своём собственном опыте и наблюдении за поведением пациентов. Эти частные наблюдения приобретают статус так называемых объективных критериев, которые затем подгоняются терапевтом под диагностическую и нормативную картину. Поэтому терапевт, как наблюдатель, рассматривается как «достаточно пассивный получатель всевозможной информации, интегрирующий её в единое целое». В данной широко распространённой точке зрения терапевт утверждается как эксперт, имеющий доступ к информации и данным относительно клиента. 

Такое привычное для нас понятие диагноза включает в себя идею о существовании какой-то объективной проблемы и убеждении, что терапевт в состоянии дать ей объективное описание. В таком описании указывается недомогание (название патологического процесса, дефекта или дефицита), что собой представляет система в норме (здоровый индивид, семья либо более крупная система), а также, какие меры необходимо предпринять для устранения проблемы (т.е. какие стратегии и интервенции могли бы способствовать движению системы от патологии к здоровому функционированию). Объективное описание или диагноз с точки зрения Парсона характеризуется линейностью и интервенцией. Этот традиционный подход свойственен большинству психотерапевтических техник, ориентированы ли они на терапию индивидуальную, групповую или семейную. 

Смещение в сторону от социальной структуры к области лингвистического значения, как метод описания и понимания проблем, уводит нас от понятия эмпирической объективности и репрезентативности нашего языка. Однако, нужно признать, что отказаться от убеждённости существования внешней, объективной реальности не так уж просто, как и не просто отбросить гипотезу о наличии объективного знания, которое может быть постигнуто, или допустить, что используемые нами слова не отражают нашу реальность, если таковая существует. Например, Голанн высказывает опасения по поводу сдвига в сторону релятивизма (конструктивизма), происходящего в современной семейной теории, который слишком быстро удаляет нас от сложившегося представления семейной структуры. Некоторые беспокойные высказывания, подобные этому, как будто смешаны с определённого рода нигилистическим страхом. Откуда мы будем знать, что мы делаем, если мы откажемся от нашей эмпирической позиции и поставим под вопрос привычный нам процесс постановки диагноза? Но ведь мы даже не в состоянии избежать вывода, что наши традиционные диагностические технологии базируются на категоризации закономерностей и совпадений, связанных с проблемой и касающихся в той или иной мере социальных структур. Однако, мы не считаем подобный подход адекватным описанием для работы с системами, существующие согласно нашему определению исключительно в нестабильности и подвижности нашего языка, значений и описаний (нарративов). Мы занимаем твёрдую позицию относительно того, что любое наблюдение, любое описание проблемы, понимание и лечение уникальны исходя из природы тех коммуникативных реальностей, в которых мы принимаем непосредственное участие. Эти реальности находятся в непрерывном движении и никогда не остаются неизменными. 

Одним из ранних критиков понятия объективности и приверженцев дуализма при постановке диагноза в семейной терапии был Бейтсон. Он поставил под сомнение объективность терапевтов при попытках вынесения типичных диагнозов. Многие другие социальные исследователи, работавшие за пределами сферы семейной терапии, адресовали терапевтам свои опасения по поводу объективности их описаний и дуалистичности диагноза. Герген, например, приводит блестящий пример дилеммы, которую он называет поведенческой идентификацией - диагноза. Его рассуждения начинаются, казалось бы, весьма банально: «Если я вижу ан вечеринке своих давних друзей Лауру и Росса, приближающихся друг к другу и Росс, протягивая руку, тут же касается волос Лауры, что же конкретно я наблюдаю в этот момент?» Дискутируя по поводу информации в ретроспективном контексте (последовательность событий, появляющихся раньше постановки вопроса) и возникающем контексте (релевантное событие, происходящее после него), автор даёт возможность читателю шаг за шагом проследить цепочку умозаключений, ведущую в итоге к трём предположениям: (а) идентификация любого определённого действия может превратиться в объект бесконечных размышлений, (б) ключевой смысл любой идентификации опирается на сеть связанных между собой и постоянно изменяющихся интерпретаций, (в) любое определённое действие может получить множество идентификаций, приоритетность которых установить весьма проблематично. Джонс в аналогичной манере выдвигает свои предположения, что в своих психологических исследованиях (мы бы добавили слово «диагностических») мы часто находим то, что хотим найти. Его критика направлена на само-подтверждение, являющегося результатом селективного отбора и обработки информации и, что ещё более важно, плодом наших ожиданий, которые активно побуждают нас выявлять поведение, подтверждающее наши теории. 

Например, уже не вызывает удивления тот факт, что семейные терапевты с целью повлиять на семью попытаются, почти в 100% случаев, привести в пример семью, которая бы вписывалась в теорию структурной семейной терапии. Существовали ли такие семьи на самом деле или терапевты просто стремятся подтолкнуть своих клиентов к действиям, руководствуясь своими теоретическими ожиданиями, что их теория подтвердится? Нам кажется, что последнее встречается куда чаще первого. Это подтверждает наше утверждение о том, что наблюдаемое на сеансе поведение (поведенческая идентификация) мало что говорит терапевту и что большее количество информации совсем не кореллирует с полезностью. Поэтому мы вынуждены сомневаться в наших наблюдениях и направлять наш интерес преимущественно в сферу многоплановых значений, которые накопились в результате наблюдений и опыта человека. В теории, выдвигающей на передний план проблемо -образующую систему, диагноз - это нечто большее, нежели разговор с клиентом по поводу его проблемы, определение которой он дал сам. 

Многие терапевты сразу бы согласились с утверждением, что их ценности и предубеждения влияют на результаты наблюдений и что процесс обработки информации имеет селективную природу. Лишь не многие согласятся, что их ожидания (дескриптивные теории) детерминируют поведение клиента как и всю другую информацию, которая, по их мнению, уже вскрыта. Как терапевтам нам свойственно не замечать нашего активного участия в процессе поведенческого подтверждения наших гипотез и предварительных диагнозов. Не менее интересный факт, что клиенты ведь тоже влияют на собственные ожидания и надежды, которые они возлагают на терапевта и терапию вообще. Посредством своих предубеждений они фильтруют действия терапевта и выбирают таким образом подтверждения своих мнений. По нашему мнению, информация, которую клиент преподносит терапевту равно как и информация, рождающаяся в процессе терапевтического диалога, есть продут социального обмена. Гедденс указывал на этот процесс обоюдного подтверждения и двусторонней эволюции в языке, называя это «двойной интерпретацией» социальной науки. Бремя определения проблемы или диагноза не входит в цели терапевтических наблюдений, а в большей степени это касается диалога и коммуникативного соглашения. Терапевт и пациент, оба они участвуют в создании диагноза, или того, что мы предпочитаем называть дефиницией проблемы. 

«Диагноз», в данном смысле, это немного больше, чем постоянный диалог со всеми, кто разделяет совместно с клиентом беспокойство и опасность. Но разделение этого беспокойства не означает консенсуса, консенсус касательно природы проблемы достигается редко. Диагноз имеет место в диалоге, который постоянно продуцирует всевозможные развивающиеся истории и значения. По этой причине проблемы, их описания и те, кто описывает, приписывает их что-то и определяет их, также находятся в постоянном движении. Диалоги, в которые мы вовлечены, напоминают сказки и истории, в которых мы сражаемся за возможность жить согласии друг с другом. Благодаря им возможны бесконечные пересмотры и ре-интерпретации Проблемы, согласно этой лингвистической метафоре, можно рассматривать как «комочки значений» в гомогенном тесте, чья консистенция подвергается постоянным изменениям в течении диалога. 

Совместное определение проблемы.

Когда мы в своих рассуждениях удаляемся от предположения, что терапевт владеет приоритетными знаниями, которые позволяют ему диагностировать онтологическую реальность некой системы или определить проблему, то постепенно мы приближаемся к понятию совместного определения проблемы. Дискуссия на эту тему начинается с интереса к вопросам: по поводу чего беспокоятся люди, кто обеспокоен и кто организует коммуникационную систему? Мы определим проблему как беспокоящее или тревожащее несогласие/возражение по поводу чего-либо или кого-либо, приводящее к тому, что субъект попытается предпринять какие-либо меры по устранению. Проблема существует только, если наличествует коммуникативный акт - жалоба или беспокойство. Проблема существует только, если она описана и воспринята людьми в коммуникации, носящей беспокоящий или тревожный характер. Она является утверждением, лингвистической позицией, которую принимает субъект. Если нет беспокойства или тревоги, выраженной посредством языка, то нет и самой проблемы. 

Для достижения такого утверждения мы начинаем терапевтический процесс, ведя разговор внутри проблемы, определённой клиентом. Мы хотим уточнить все позиции и мнения всех членов проблемообразующей системы по поводу того, что они считают проблемой - их диагнозы, гипотезы и теории. Ведя беседу по поводу проблемы, терапевт и клиент находятся в процессе разработки проблем(ы), которую они в последствии будут прорабатывать в терапии. Терапевт не определяет проблему, а также и не направляет ход дискуссии в русло, удобное ему самому, чтобы потом вывести более выгодную дефиницию проблемы, устраивающую скорее терапевта чем клиента. Вступая в терапевтическую дискуссию терапевт становится членом проблемообразующей системы, и как таковой, он будет в такой же мере, как и клиент, нести ответственность за создание проблемы и средства по её устранению. 

Наша ответственность как терапевтов, участников терапевтического диалога, заключается в совместном развитии контекста, который предусматривает формироваие определения самой проблемы. Это двусторонний процесс, терапевт не является его руководителем. Наша позиция по отношению к терапевту схожа с таковой у Келли, согласно которой терапевт ведёт клиента по пути выработки собственного взгляда на проблему. Келли также считал критическим момент, когда терапевт пытается понять созданный клиентом системный конструкт. Невозможно понять (диагностировать) кого бы то ни было. Всё, на что мы можем надеяться - это попытаться понять то, что нам говорят. Для Келли личностные конструкты - созданные в социальном контексте путеводители, организующие поведение. По нашему мнению эти «путеводные карты» имеют межличностную природу и включают терапевта. 

Описания проблемы должны быть удобными для обработки. В данном случае мы не имеем в виду селективный или направленный процесс по отношению к достижению какой-либо цели, а скорее процесс разработки, т.е. развития описаний, который должен продвигаться к раскрытию, нежели к завершению, быть скорее мобилизующим, чем иммобилизующим. Удобная для обработки проблема понимается и имеет значение для всех вовлечённых в проблемную систему. Описания проблем предполагают наличие двустороннего внимания, чтобы ими можно было управлять. Развитие, или разработка, проблемы должно принимать такую форму, что все участники системы (включая терапевта) могут влиять на изменения значения. Другими словами, терапевтическая реальность создаётся таким образом, что её можно назвать "психологическим предохранителем" для каждого участника. Такой результат достигается путём постепенного со-развития значения и понимания, что такое действительно возможно. Что удобно для обработки одному терапевту, может стать бесполезным для другого. 

Problems versus problems.

Если люди спорят друг с другом, читателя не удивит тот факт, что они имеют разные точки зрения, результатом чего станут чётко отличающиеся друг от друга описания «проблемы». Понятие проблемо-образующая система не подразумевает, что существует вообще что-либо такое как «некая» проблема, т.е. договорённость по поводу толкования, призванного отражать некую объективизированную патологию. Проблемы - это лингвистические события, которые зачастую дают почву для конфликтных интерпретаций. Это также не означает, что терапевт и клиент направляют свои усилия в терапии на формирование общего понятия проблема-толкование. Возможно столько проблем, сколько членов составляют проблемо-образующую систему. 

Определения (дефиниции) проблем, как членство в системе, подвижны. Поэтому, диагноз - это не достижение двустороннего соглашения по поводу того, что считать проблемой. Диагнозом, скорее, будет та начальная стадия терапевтического контакта, когда члены (коммуникационная сеть) проблемной системы определены и начинается процесс диалога, касающегося множественности взглядов на природу «проблемы», описаний и значений им предаваемых. Этого можно достичь различными способами, что далеко не всегда требует присутствия всех членов системы в консультационном кабинете в определённое время. Во многих случаях - напоминающих встречу представителей фирм - терапевтические диалоги проходят вне стен кабинетов терапевтов. Такие решения основываются на необходимости поддерживать терапевтический диалог для со-развития нового значения. Они детерминированы от сессии к сессии и включают взгляды обоих - терапевта и клиента - на то, кому, когда и с кем конкретно вступать в диалог. Эти клинические решения не предопределяются никакими теориями, постулирующими важность и значимость социальной структуры для объяснения «патологии» и не основываются ни на каких гипотезах, априори преподносимых нам как более удобные нарративы для разрешения проблемы клиента. 

Подходя с данной позиции, процесс и категории традиционной диагностики приносят нам немного пользы, поскольку проблема - это не более чем название, которое употребляют люди, вовлечённые в коммуникативный акт. Проблем не существует ни среди людей, ни в каких бы то ни быль категориях. Это значит, что наши клиенты определяют (задают) проблему, но не мы, терапевты. Таким образом, бремя определения диагноза смещается с терапевта на клиента. В том смысле, который вкладываем в это мы, первым шагом на пути совместного определения проблемы является создание условий для сбора, обработки и понимания мнений клиента. Заранее созданные ярлыки, которые мы используем для облегчения нашей работы, часто создают проблемные описания, как раз ей препятствующие (шизофрения, преступность несовершеннолетних, отречение). Вряд ли можно считать полезным создание или фиксация неопровержимого определения проблемы, игнорируя новые значения и изменения в диалоге. В итоге эта лингвистическая косность приводит к превращению диалога в монолог. В монологе, т.е. когда идея или конгломерат идей занимает доминантную позицию, новое совместное понимание, разделённые нарративы и обоюдный обмен мнениями становится всё более невозможным. 

Весьма просто соскользнуть в определённости, в монолог, который избегает некоторых взглядов, угрожающих лингвистическому постоянству - будь то наши мнения, наших клиентов или коллег. К примеру, в наших экспериментах команды, научившиеся поддерживать искренний диалог в терапии, были в состоянии посредством своих описаний повернуть ход терапии в завершающую стадию. Команды, настроенные на единодушие\u1089согласие, часто рискуют сократить возможности выбора как для себя, так и для клиентов, а также могут увлечься предположением, что их группа располагает более корректным диагнозом или гипотезой. Андерсен описывает исследование, которое он и его коллеги называют «отражающая группа» (reflecting team). Смысл этого процесса сводится к тому, что группа, наблюдающая процесс терапии через односторонне зеркало, делится затем своими наблюдениями с терапевтом и семьёй с целью развития новых значений. Если задействуется такая «отражающая группа» фокус смещается с диагностических формулировок или гипотез в сторону историй и развития идей. В течение интервью группа за зеркалом меняется местами с терапевтом и семьёй. В диалоге друг с другом эта группа делится своими мыслями с семьёй и терапевтом. Тем временем семья и терапевт могут вести диалог по поводу диалога группы. Этот цикл может повторяться несколько раз в течении курса сессий. «Отражающая группа» и их клиенты разрабатывают идеи и новые значения друг с другом. В процессе такой разработки они находятся в диалоге, активно сотрудничая друг с другом и участвуя в развитии новых описаний, понимания и нарративов. Подобная открытая группа, готовая вступить в диалог, с лёгкостью избегает «диагностических» разборок, соперничества и силовых манёвров, описанных Гоффманом. Это также увеличивает возможность определения проблемы и поэтому даёт возможность терапии стать процессом смещения, пересмотра и сотрудничества. 

ИТОГИ.

Оптимизм, окружавший семейную терапию 35-40 лет назад, на сегодняшний день кажется в какой-то степени преувеличенным. Беглый взгляд пионеров в этой области укоренил убеждение, что семейная терапия - это парадигматический сдвиг, способный дать исчерпывающие ответы на все вопросы по психическому здоровью, с которыми сталкивались тогда клиницисты. Согласно первоначальному взгляду, семейная терапия развивалась столь стремительно, что посредством кропотливой работы и систематических 

исследований, призванных создать интегрированную структуру науки и возможность клинического применения, можно будет впоследствии разрешить все наболевшие проблемы психотерапии и это - лишь вопрос времени. На сегодняшний день терапевты и теоретики более осторожны в своих выводах по поводу того, чего можно достичь в ближайшие тридцать лет. Сегодня этот оптимизм ещё не полностью рассеялся, однако настроения, царящие среди специалистов по семейной терапии, весьма противоречивы и не так радужны: ведётся спор, необходимо ли вообще интеграция как таковая, а также выдвигается ряд скептических контраргументов по поводу того, эффективна ли семейная психотерапия вообще.

По нашему мнению, семейная терапия, основанная на социальной теории Парсона, имеет свои теоретические и практические ограничения. Социология Парсона - это теоретический конструкт, в центре которого находится наука, созданная человеком, способная объективно провести границу между наблюдателем и наблюдаемым. Эта модель, которая определяет социальную организацию, основываясь на понятиях социальной роли и социальной структуры. Проблема (патология) рассматривается как дефект в данной структуре. Мы сочли полезным отказаться от подобной социальной модели и в большей степени сфокусировать своё внимание на совершенно новой для нас сфере - мире значений и интерпретаций. Такая модель перемещает понимание терапии из мира патологических социальных структур во вселенную, наполненную множеством различных значений. Значение и понимание развиваются индивидами в диалоге, представляющим собой попытку понять других лиц, чужие действия и поступки, вещи, отличные от них самих. По этой причине поиск значения и процесс понимания имеют межличностную природу. Такой подход смещает фокус исследования с науки о социальных структурах к семиотике. Это смещение в сторону мира диалогов.

Было бы очевидным заблуждение допустить, что весь спектр поведения человека, его многообразие и личностный рост можно объединить и объяснить при помощи такого понятия как диалог. Как бы там ни было, психотерапевтическая деятельность, «лечение разговором», требует наличие диалога и является его неотъемлемой частью. Такой процесс должен быть основан на обоюдном понимании, уважении, желании слушать и слышать, что говорят другие, а также готовностью к поиску «истинности» сказанного, нежели патологии. Это составляет основу терапевтической беседы. Эта точка зрения базируется непосредственно на предположении, что квинтэссенция нашей жизни - что мы есть и кем мы можем стать - заложена в диалоге. Опыт терапевта корениться и определяется способностью принимать участие и изменяться в диалоге на свой страх и риск. Компетентность терапевта определяется его искусством создавать атмосферу, в которой у всех есть шанс на изменения при помощи диалога. Осуществляя это, клиенты демонстрируют свой собственный профессионализм во всём, что касается их жизни, проблем и социальных реальностей.

Ведя разговор в этом направлении, нам кажется уместным разграничивать нашу клиническую работу и системы, с которыми мы работаем на базе лингвистических и коммуникационных маркеров. Человеческие существа понимаются как системы, создающие значения, как подвижная сеть интерактивных идей и взаимосвязанных актов. Поэтому социальные единицы, с которыми мы проводим терапию, конституируются теми, кто «говорит на том же языке», на котором создавалась проблема. Такие системы характеризуются скорее актами коммуникации, чем предопределёнными концепциями социальных структур. Мы называем их проблемо-организующими и проблемо-раз-решающими системами.

Процесс терапии, если опираться на эту точку зрения, становится процессом создания контекста или пространства для двусторонней коммуникации. В данном пространстве коммуникации каждый из членов проблемо-образующей и проблемо-разрешающей системы вовлечён в процесс развития новых значений и понимания - развёртывания несказанного. Терапия, в нашем понимании, есть нечто большее, чем просто возможность развития нового диалога, или нового языка, и новых реальностей, которые потакают тенденции, развитой человеком, согласовывать возникающие значения с полученным опытом общения друг с другом. Системы, с которыми мы имеем дело, можно обозначить, как таковые существующие в языке, а поэтому и проблемы человека не выходят за его пределы. Цель терапии - участвовать в процессе коммуникационного обмена, в котором раз-решаются как проблемы, так и сами проблемо-образующие системы.